Годовщина

Станислав Соловьёв Годовщина

Коэн пощупал рукою водопроводный кран. Он это делал уже сотый раз, наверное. Кран на ощупь оказался сухим и неприятно теплым. Он издавал булькающие звуки, напоминающие то ли кашель тяжело больного, то ли невнятную ругань. Воды не было вторые сутки. Пить хотелось страшно, и Коэн, пребывающий в некотором помрачении, высунул язык и стал жадно лизать кран — то отверстие, откуда когда-то капала живительная влага. Кран оказался не менее шершавым, нежели его опухший от жажды язык. Во рту отдалось металлическим привкусом. Он поперхнулся. Закашлялся.

Коэн очнулся и обвел мутным взглядом комнату. Все, как и раньше. Конечно же, электричества, газа, связи не было. Естественно то, что они отключили его квартиру от всего, чего можно. Человек, попавший в список ЛБО — "лиц представляющих биологическую опасность" — автоматически терял все преимущества цивилизации. Хорошо хоть, что он смог попасть в квартиру. Видимо, у них что-то с системой допуска забарахлило. Ключ оказался валидным, и Коэн к своему большому удивлению смог попасть к себе домой. Если бы не это, его бы уже взяли. Где угодно — на улице, в парке, в метро, в любом кафе, на вокзале, на выезде из города. Его голопортрет красовался в ряду прочих ЛБО на каждом углу. Коэн вчера (да, это было всего лишь вчера!) попытался выехать из столицы на попутной машине — на "дальнобойщике". Слава богу, в последний момент догадался просмотреть уличный головизор. Было уже темно. Несколько человек, одним из которых был неопрятный пожилой мужчина, громко сморкающийся в платок, стояли вокруг этого самого головизора. Передавали последнюю сводку новостей. Они ужесточили контроль на всех дорогах. В связи с предстоящим праздником — годовщиной Очистительной Революции. Теперь добавлены новые посты активистов. Вся МБЗ — "милиция биологической защиты" — в полной боевой готовности. Из города не уехать. В лучшем случае, его просто пристрелили бы на месте. Как всякого ЛБО, прущего на рожон…

Где-то за окном выла сирена. Час назад Коэн слышал глухие хлопки — выстрелы. В соседнем квартале, наверное, зачистка от ЛБО. Коэн в окно не выглядывал — верная смерть. Сидел на полу, поджав ноги, и пытался что-то придумать.

Придумывать ничего не удавалось. Дурак. Зачем он убил этих активистов? Что стряслось с его мозгами? Или это из-за духоты, воняющей бензином, углекислым газом, химикатами?.. Перед глазами Коэна до сих пор стояла картина случившегося. Центральный супермаркет. Два тридцать. Коэн идет по торговым рядам: купить еды, питьевой воды, кое-какие мелочи. Он собирается махнуть на Северные фермы — переждать это страшное время. Без друзей, без знакомых, без работы, без средств к существованию. Может, удастся устроиться к какому-нибудь фермеру работником. Или отсидеться в заброшенной ферме — сейчас их на Севере сотни пустуют. Третий год неурожаев. Третий год отчаяния. Третий год надежды…

Коэн, уже упаковавший свою сумку до верху (он истратил почти все оставшиеся у него деньги), идет к кассе. И вдруг видит, как двое активистов — а это, несомненно, были активисты Движения за биологическую защиту народа, ведь на их белоснежных блузках имелся значок "Шестого Сентября" — зеленый треугольник, вписанный в круг, — так вот, они схватили какого-то ротозея и потащили к выходу. Кто-то закричал "Перекрашенный!". Та толстая, тестообразная тетка, что набрала десяток пакетов с фруктовыми концентратами, прошипела над ухом Коэна: "Сволочь рыжая! Недочеловек проклятый!" Несчастный пытался что-то доказать активистам, что-то объяснить, оправдаться, — из-за голов зевак Коэн не увидел, какого собственно цвета его волосы. Активист, тот, что помоложе, ткнул кулаком прямо в лицо задержанному, и тот вдруг заверещал — как-то по-собачьи, с присвистом. Его лицо, залитое красным, на миг поднялось над головами зевак и тут же пропало. Какой-то молодой ублюдок из очереди издевательски заулюлюкал. Коэн отчетливо увидел: задержанный — совсем неизвестный ему субъект в рабочем комбинезоне — обладал светло-коричневой шевелюрой. С рыжим отливом. Это врезалось ему в глаза.

Коэн не помнил, как он очутился у выхода. Как он, не обращая внимания на крики продавцов и покупателей, потащился со своей дурацкой сумкой из супермаркета — вслед за активистами. А потом — как стоял за углом, около заплеванных мусорных баков, и смотрел, как двое мужиков в белоснежных блузах избивали ногами человека с рыжеватыми волосами. Рыжеватый хрипел и перебирал полусогнутыми ногами по асфальту — больше всего он напоминал то насекомое, которые благополучно вымерло еще года три назад. Лицо несчастного походило на растрескавшуюся маску из красного гипса. И уже было не понять, какого цвета его волосы — все пропиталось кровью: рубашка, комбинезон, руки, голова. Один из активистов, угловатый тип с короткой стрижкой, обернулся и, увидев Коэна, небрежно что-то пробурчал неприязненное. Мол, отвали, пока цел.

Почему Коэн осторожно поставил сумку около мусорного бака, прямо во фруктовые ошметья вперемешку с окурками? Почему вытащил из куртки контрабандный "геррет" — оружие, запрещенное для всякого, если ты не активист или милиционер? Почему выстрелил аккурат сначала в голову того, что был выше, затем — в спину второго активиста? Почему подошел к еще копошащемуся второму и выстрелил ему в рот? Почему не глядя прикончил несчастного "рыжего" — просто стрелял в то место, где он тихо поскуливал?.. Да тому все равно было не жить. Его бы забили активисты. Или забрали в участок МБЗ. А там, в "карантинную камеру".

Но зачем Коэн это сделал? Он ничего не понимал. Он ничего не чувствовал. Только ненависть. И спустя четырнадцать часов он признался самому себе: им двигала не жалость к "рыжему" в тот момент. На самом-то деле, наплевать ему на рыжих — он сам-то не рыжий. Что-то более серьезное, более существенное. Ненависть. Ненависть, которая копилась в нем за этот кошмарный год, вырвалась наружу и разрушила его жизнь.

Потом он бежал. О сумке, естественно, забыл. Подвернул ногу, упал на тротуаре. Вскочил, спохватился, замедлил шаг. Было метро, в которое он не спустился. Побоялся активистов или дежурного патруля из МБЗ. Как прятался в мусорной свалке, что около бывшего Дома свободной печати. Как пытался поймать такси, забыв очевидное — уже как четыре месяца частное такси было запрещено декретом Чистильщика. Как залез на грузовик, везший щебень, а тот привез его к новому зданию районной МБЗ. И Коэн чудом успел соскочить и юркнуть в первый попавшийся переулок. Сколько он блуждал по городским окраинам — боялся появляться в центре. Боялся прийти к себе домой. Думал, его уже ждут. Дожидаются крепкие ребята в белых блузах на выпуск. С зеленым треугольником на рукаве.

Все перемешалось в голове. Какие-то обрывки. Крошево. Каша…

Коэн тяжело вздохнул и попытался припомнить, осталась ли вода в бачке санузла. Или он вылакал все?.. Голова плохо соображала. Коэн поднялся и тут же сел назад, прямо на пол. За окном опять завыла сирена.

А ведь я был одним из них, подумал Коэн. Да, пусть я не стал активистом Движения "Шестого Сентября". Но и я голосовал на тех проклятых выборах. Когда Чистильщик обещал спасти страну от биологического вырождения, от "черной чесотки", ТЦ-вируса и других генетических болезней, разрушающих граждан Вэйла последнее десятилетие. Все эти химические отбросы, осевшие в реках, на полях, на крышах домов и в легких людей. Кислотные дожди. Кошки, которые вымерли буквально за какие-то полгода. Дети, которых стали рожать уже мертвыми… На этой волне Чистильщик и его Движение вылезли, стали популярными, брали один муниципальный округ за другим. А потом, после десятидневной общенациональной забастовки правительство само ушло в отставку. И на досрочных выборах победили люди "Шестого Сентября". Коэн, как и многие другие радовались. Они думали — дураки, глиняные куклы! — что добрый и мудрый Чистильщик займется экологией, возьмется за очищение воды, земли, воздуха, переориентацию зачахшего сельского хозяйства на натуральные культуры…

По началу так и было. Учреждались новые комитеты. Министерства внутренних дел, здравоохранения, науки и социальных работ объединили в одно Министерство Биологической Защиты. Даже успели посадить где-то на Северных фермах натуральные — то есть не генетически модифицированные — культуры. Культуры тут же зачахли — не выдержали первого же большого дождя. Кислотного или щелочного — этого никто не знает. В новом правительстве начались перестановки. И тут почему-то вспомнили про преподобного Вайана и его "Заговор Рыжих".

Преподобный Вайан был обыкновенным сумасшедшим, религиозным фанатиком, написавшим скандальную книгу под названием "Заговор Рыжих". В этой книге Вайан утверждал, что все беды Вэйла происходят от рыжих. Рыжие на самом деле не люди — обыкновенные, нормальные люди, а представители тайной недочеловеческой расы. Именно они делают все возможное, чтобы народ Вэйла погибал от генетических болезней, от продуктов, перенасыщенных химикатами, от кислотных дождей, от ядовитого воздуха сегодняшних улиц Вэйла. Они — порождения Абсолютного Зла, живые воплощения Абсолютного Зла, само Абсолютное Зло. Прикрывшееся маской человечности, научившееся издавать звуки, схожие с человеческой речью… Якобы еще Альдарик, Рыжий Деспот, начал этот заговор шестьсот лет назад. Кто не помнит Рыжего Убийцу? Незаконнорожденного принца, захватившего трон Вэйла и поставившего на все посты в государстве таких же рыжих, как и он сам? Проправившего восемь лет и убившего массу людей — брюнетов, блондинов, шатенов, но не рыжих?.. Эту страшную историческую басню, которую знал каждый вэйл со школьной скамьи, преподобный Вайан назвал Началом Заговора Рыжих. Мол, с тех пор рыжие делают все, чтобы уничтожить нормальных людей и захватить Вэйл, поработить его. Их волосы рыжего цвета потому, что сама природа так метит всех представителей недочеловеческой расы… Этот компендиум исторических слухов, дремучих суеверий и политического экстремизма, который год назад вызвал бы лишь усмешку у любого нормального гражданина Республики Вэйл, вдруг оказался карманным пособием каждого активиста "Шестого Сентября". Никто не знал, почему "Заговор Рыжих" стал программой Движения. Почему — вместо того, чтобы заняться экологией и медициной — активисты начали облавы на рыжих. Недоумение сменилось удивлением. Удивление — страхом. На шестом месяце власти Чистильщик объявил народу, что истинным врагом каждого вэйла является "рыжий недочеловек". Он — биологически опасный элемент, который необходимо искоренить любым путем. Пока не поздно. Пока еще все не заразились от "рыжей заразы" генетическими болезнями. Появилась "милиция биологической защиты" — армия и полиция были поставлены под прямое командование Чистильщика…

Коэн прислушался. На лестничной площадке застучали каблуки. По спине потекли ручейки пота, кожа на лбу натянулась. Кто-то спускался. Кто-то, идущий по своим делам, а не для "Великого Очищения"…

Коэн перевел дух, и потрогал рукоятку пистолета. На рукоятке остался мокрый след. Было жарко. Хотелось пить. И еще страшно хотелось спать — Коэн уже не спал двое суток. Нужно было уходить из этой квартиры, нужно было срочно, немедленно как-то выбираться из города. Но у него не было сил. Глаза слипались. Коэн мотал головой, тер веки руками, мычал, — дремотная дурнота не проходила.

Он работал в издательстве ВСК — "Вэйлские Стереокниги". Пять лет работал верстальщиком. После того, как его начальник узнал, что Коэн поддерживал приятельские отношения с "рыжим недочеловеком" Хассом — корректировщиком из пятого сектора, его выгнали. Конечно, Хасс до Шестого Сентября был честным работягой, любителем старинной поэзии и вэйлского темного пива. "Рыжим недочеловеком" он стал после Очистительной Революции. В декабре он исчез. И вместе с ним исчезло пиво. Как и все алкогольные напитки. Вместе с сигаретами. Как "продукты, способствующие загрязнению человеческой сущности народа Вэйла".

Больше художественной литературы не выпускают. Как и книг по искусству. Все больше сочинений преподобного Вайана. И голографические агитки МБЗ — брошюры Чистильщика и его Сподвижников.

Поговаривали, что Хасса забрали люди из МБЗ — как и всех, у кого были рыжие волосы и кто работал в "Стереокнигах". Коэна выгнали не сразу, а после того, как он отказался подписать "добровольное соглашение о сотрудничестве с МБЗ". Когда он прочитал это "соглашение", он подумал, что можно остаться в стороне. Можно остаться чистым, когда идет "Великое Очищение народа".

Он в то время думал, что это временные перегибы радикального движения. Что все может измениться, что найдутся здравомыслящие из окружения Чистильщика и уговорят его покончить с этой параноидальной истерией. Выкинут книгу преподобного Вайана на мусорную свалку, где ей и место…

Здравомыслящие не нашлись. А может, и нашлись, да их быстро убрали. Вместо правительства Чистильщик образовал Комитет по биологическому спасению народа. В него вошли исключительно руководители МБЗ и Движения. Конституцию отменили. На улицах начались повальные аресты всех, у кого были рыжие или рыжеватые волосы.

Кто-то попытался обрить голову на лысо, чтобы обмануть новый режим. Кто-то перекрасился. Это не помогло: техника дознания МБЗ помогала установить природный цвет волос гражданина Вэйла. Чистильщик подписал указ "О принудительной изоляции лиц, представляющих биологическую опасность для народа Вэйла". На Юг пошли эшелоны, груженные людьми — рыжими, рыжеватыми и всеми, кто помогал им спрятаться, кормил или давал продукты. Никто не знал, куда их отправляли и что с ними сталось. Второй как-то брякнул, что "рыжих" просто сбросили в урановые шахты, закрытые уже четверть века, и засыпали сверху радиоактивной породой.

Коэн силился придумать, что ему делать и куда идти. Идти ко Второму? Но где он сейчас?.. Последний раз Коэн видел Второго неделю назад, на Южном вокзале. Они перебросились двумя-тремя предложениями, Второй сунул Коэну в карман бумажку с адресом явочной квартиры и ключ. На этом их встреча закончилась. Второй, как ни в чем не бывало, поднял воротник куртки и пошел вдоль перрона. Словно он не в розыске. Словно он не состоит в черных списках МБЗ… Старика Коэн не видел уже месяц. Их попытки что-то создать в противовес всему этому параноидальному кошмару так ничем и не закончились. Несколько встреч тайком. Шесть-семь человек, двое из которых — Старик и Носатый — утверждали, что "ячейки" появились в Предместьях. Даже если Старика и Носатого схватили активисты — ничего от них не добились бы. Коэн и сам не знал, существует ли это самое "антидвижение". И где оно?..

Он быстро забросил это занятие. А еще потому, что такие встречи стали опасными. Люди — кто принудительно, кто из недоброжелательства, а кто из карьерных соображений — сообщали в МБЗ или постам активистов. Когда Коэна вызвали в районный участок МБЗ, от него потребовали, чтобы он назвал всех "подозрительных". Коэн отказался, его занесли в картотеку как неблагонадежного. После чего все попытки найти работу заканчивались ничем: ему отказывали — ведь он не активист, и не сочувствующий "Великому делу Очищения", у него пунктик о связях с ЛБО, у него пунктик о "несанкционированных собраниях"… А теперь еще один пунктик. Он сам — ЛБО.

Ненависть. Вот что росло в нем. Вот что взрастил в нем Чистильщик — смуглый человек с темно-каштановыми, почти черными волосами и аккуратно подстриженными усами, истинный вэйл, Спаситель страны и Надежда народа. Правда, его ненависть заметно отличалась от всеобщей ненависти. Они ненавидели "рыжих недочеловеков". Он ненавидел Чистильщика. Он ненавидел активистов. Он ненавидел МБЗ. Преподобного Вайана. Ставший популярным знак "Рыжим вход воспрещен!". Этим знаком весь город покрылся как проказой — магазины, церкви, предприятия, бани, общественный транспорт, парки, бензоколонки, жилые дома, улицы — все они покрылись оранжевыми кругами, перечеркнутыми черной линией. Тех, кто не хотел вешать такой знак — их избивали, их заведения закрывали, их арестовывали. Они пропадали. О них никто ничего не знал. В народе пустили слух, что все неблагонадежные и ЛБО теперь работают на Юге — в специальных лагерях. Собирают очистительные системы, делают фильтры, выращивают экологически чистые продукты. Правда, никто не видел эти проклятые "чистые продукты". Все продолжали питаться стандартизированными пищевыми концентратами. Все продолжали пить дистиллированную воду.

"Жизнь! Чистота! Здоровье!" — кричали они, поднимая вверх сжатые кулаки. Они хотели верить. Они хотели жить. Они хотели пить нормальную воду, дышать нормальным воздухом, рожать нормальных детей. Они стояли на Центральной площади — не было места, трудно было дышать, столько было людей. Раскрасневшиеся лица, застывшие перекошенные рты, глаза, смотрящие в никуда — туда, где надежда. И Чистильщик — уверенный, коренастый человек в белой блузке, чьи слова просты, чьи движения живописны в своей лаконичности. Он и несколько его сподвижников по Движению на балконе Республиканского дворца. Белые знамена с зеленым треугольником. Бравурная музыка. И слова, как молитва, как заклинание, как барабанная дробь: "Жизнь! Чистота! Здоровье!"

Коэн засыпал. Его голова падала на грудь. Он вздрагивал. Шептал, с трудом ворочая шершавым языком: "Нельзя засыпать… Идти, нужно идти… Нельзя… Идти…" Пол плавал у него перед ногами, пол казался ему залитым водой — чистой, вкусной, холодной водой, которую необходимо выпить, которую он пил, но которая была сухим и горячим линолеумом. Он шарил в беспокойстве руками. Звуки доносились до него или ему казалось, что они доносились. Или ему снилось это?..

Лицо Хасса. На той вечеринке, когда они спорили о поэме Велейрика. Хасс смеялся, когда у него вместо "Велейрик" получалось "Вэйлэйрик" — они выпили достаточно вина и пива. Какие-то девушки в желтых платьях. Музыка. "А помнишь, когда мы с тобой ездили на Северные фермы?.." — спрашивал Хасс, а Коэн не мог ответить, у какого крестьянина они ночевали и почему вместо грибов они нашли ржавый остов дремучего автомобиля. Было тепло. Была весенняя ночь. Пошел легкий дождик — но никто не вышел во двор, под фонарь. Они были не настолько пьяны, чтобы забыть предупреждение Гидрометеоцентра о кислотных дождях…

Коэн внезапно проснулся. Что-то разбудило его. Он удивленно отметил про себя: разбудило. Значит, его все-таки сморило. Значит, он заснул…

Сколько сейчас? — беззвучно спросил Коэн у часов, но часы ему ничего не ответили. Они стояли. Солнце пробивалось сквозь жалюзи; падая на плечи Коэна, жгло кожу. Коэн сидел и тупо смотрел на остановившиеся часы. А когда в дверь застучали, он медленно поднялся, словно не понимая, где он находится и что он здесь делает, взял пистолет в руку и пошел к дверям. В голове звенела пустота, и в ней эхом отдавались выкрики из-за двери. Пистолет в руке сразу стал мокрым от пота. Коэн боялся, что сейчас палец соскользнет на курок, и он отстрелит себе ногу. Он подошел к двери и вспомнил, что у него остался в лучшем случае один заряд — почти все были растрачены у супермаркета. Коэн попытался что-то сказать шумной двери, что-то разумное, но ничего не получилось — горло пересохло и затвердело, покрытое горькой коростой опустошения. Он протянул левую руку, не смотря, нащупал дверную ручку и потянул её на себя.

Спустя два дня его расстреляли.

Александрия, 22 августа 2001 г.