Голгофа

ГЛАВА ПЯТАЯ

Александра взяла с собой Ирину, и они пошли к Косте Барсову — к тому парню из большой семьи, который впервые был на боевой операции, ехал с ней на втором сиденье мотоцикла. Саша уже предвкушала, как они зайдут в большую горницу и будут приветствовать детвору, и с каждым знакомиться, а потом она позовет с собой костину маму и самого Костю за деньгами. Но Костя перед ними словно из земли вырос: вывернулся из–за угла дома и нос в нос столкнулся с Сашей.

— Ты куда? — спросила Александра.

— Я?.. А так, я к товарищу, он живет вон в том переулке.

Парень краснел, заикался, и было видно, что он врет. Он конечно же знал о выдаче денег и спешил к Дому культуры.

— А где твоя мама?

— Мама?.. Она там, у Дома культуры.

Костя кивнул в сторону центра города, где людей становилось все больше, и даже отсюда было видно, что там собрался едва ли не весь город.

— А ты что же? Ей же надо помочь.

— Я?.. Ладно. И я пойду.

— А список членов семьи у тебя есть? Сколько вас?

— Нас? Девять. Я сейчас всех напишу.

— Ну вот. И меня впиши. Дай–ка твой листочек.

Она старательно большими буквами вывела: «Александра Еремеева». И на отдельном листке написала: «Иван Тимофеевич! Если можно, прошу Вас мою долю и долю нашего командира Антона выдать Косте Барсову. У них очень большая семья. Александра».

Сочла неловким снова появиться в Доме культуры, отпустила Костю, а сами они с Ириной пошли домой. Еще издалека увидели три автомобиля, стоявшие перед домом Огородниковых. Стая ребят в черных рубашках толпилась у калитки, и вскоре Саша разглядела среди них Сергея. Сердце ее гулко заколотилось.

Сергей шагнул ей навстречу, он был взволнован:

— У тебя вещи есть? Скорее забери их и мы поедем.

Забежала в дом, побросала в сумку свои вещички. Попрощалась с хозяевами, обняла ребят, а Ирину поцеловала в щеку.

На большой скорости выкатились за город и помчались по шоссейной дороге в сторону сапфирова дома. На удалении десяти–двенадцати километров от дома к ним стали примыкать небольшие группы мотоциклистов. Они, как стаи черных грохочущих птиц, слетались по грунтовым дорогам, и одни занимали место впереди машин, другие — сзади. На ходу выстраивалась колонна и шум от нее становился сильнее, он походил на беспрерывный раскат грома, извергающий грозовые разряды, сотрясающие землю.

Сергей сидел за рулем. Саша была рядом, и вся душа ее полнились азартом быстрой езды, близостью любимого человека. Да, конечно, она любила Качалина, это стало для нее совершенно ясно, и именно теперь она в этом уверилась окончательно, и сердце ее, и без того переполненное остротой и громадностью событий последних дней, сейчас еще и наполнялось осознанным чувством любви к Сергею, тем необыкновенным всепоглощающим чувством, которого она боялась, но о котором грезила во всех тайных думах и которому теперь будет подчинена вся ее жизнь.

У трех березок, стоявших близ дороги, увидела черный с затененными стеклами автомобиль. Сергей притормозил и свернул к березам. Мотоциклисты, удерживая дистанцию между собой, остановились. Передние далеко оторвались, но и они свернули на обочину, ждали.

Качалин раскрыл дверцу заднего салона, и Александра увидела всех обитателей Сапфирова дворца. Нина Ивановна дружески ей улыбалась, а Шахт сидел рядом с Николаем Васильевичем и дремал. Нынче утром Нина Ивановна, приготовляя завтрак, нашла в холодильнике снотворные капли, подлила их в чай буйствующему Шахту, и он теперь погрузился в сновидения.

Качалин торопился. По радиотелефону подал команду:

— Окружайте «Боржоми».

Продолжали путь, но теперь уже медленно, пропуская вперед себя мотоциклистов. Невдалеке от домика на возвышении стояли двое в черном и один размахивал белым платком. Качалин по телефону связался со старшим грузином:

— Давид, привет. Разведка нам доложила: ты развил бурную деятельность, доходы твои растут. Я решил увеличить пошли- ну — отныне будешь платить восемьдесят процентов. Ну–ну! Молчать, когда я говорю! Не будешь платить — не надо. Привезу сюда других, а тебя и твоих родичей… Подумаем, что с вами делать. Все! Дискуссий я не развожу. В России начинается голод. Это вы и подобные вам скорпионы обобрали русский народ. Скоро мы будем кончать с вами. Вынеси миллион долларов и два миллиона рублей. Даю десять минут.

И выключил телефон. Аппарат еще верещал, вызывая на разговор, но Качалин откинулся на спинку сиденья, ждал. Минут через десять–пятнадцать грузин вышел из домика с двумя чемоданчиками, отдал их парню, который махал белой тряпкой. А вскоре чемоданы были в руках Сергея. К нему подъехали три «ястреба» — командиры групп, и Сергей отсчитал им их долю. При этом сказал:

— Законы наши исполнять в точности: деньги раздавать людям!

И как раз в этот момент раздался огромной силы взрыв. Огненный клубящийся вал поднялся над дворцом Сапфира, земля качнулась точно от землетрясения… — не сразу «ястребы» и друзья Качалина поняли смысл происшедшей катастрофы, но Сергей моментально сообразил: «Устраняют свидетелей». И Шахт, дернувшийся на сиденье и увидевший клуб огня, по–змеиному зашипел: «Сволочи!» И больше ничего не сказал, а когда пламя окуталось облаком искрящегося дыма и на месте дворца обнажилась груда кирпича и железа, Сергей, ни к кому не обращаясь, проговорил:

— Ну, что бы с нами было, если бы мы тебя слушались, Шахт, а? Глупая твоя голова!

Да уж… Всем теперь было ясно, что жизнью своей они обязаны Качалину.

Обратно ехали по другому маршруту. Качалинскую машину сопровождали четыре мотоцикла, по два человека на каждом. Но вскоре они рассыпались по грунтовым дорогам и скрылись из вида. Александра поняла, что едут они не в Сосновку, а куда–то в другое место.

Ехали быстро. Сергей машину вел мастерски, уверено и осторожно. Это заметила Александра, и ей понравилось, она боялась, — и не столько за свою жизнь, сколько за жизнь Сергея.

Через тридцать–сорок минут после взрыва Качалин увидел в небе две точки.

— Вертолеты! Это погоня!

Свернул машину и погнал ее в лес. Был уже вечер, сумерки сгустились. Вертолеты пошли по краям лесного массива. Автомобиль оказался посредине и с воздуха его не видели.

Свирелин сказал Сергею:

— Берите деньги и залезайте в чащобу орешника. Я же поеду по лесной дороге.

— Зачем? — не понял Сергей.

— Отвлеку их на себя. Пусть задержат, мне не страшно.

Сергей мгновенно оценил предложение. В самом деле: если они его и задержат, он ни с какой стороны не имеет отношения к сапфировскому миллиарду. К тому же, бывший министр, человек известный и уважаемый.

Схватил чемоданы и, подгребая с собой членов экипажа, метнулся в глубь зарослей орешника. Свирелин же как ни в чем не бывало повел машину по лесной дороге. И ехал не спеша, не обращая внимания на вертолеты. А те, производя круги над лесом, заметили машину и стали над нею спускаться. Впрочем, соблюдали осторожность, — как бы не открыли огонь из автоматов. Летчики были уверены, что в машине едут люди, много людей, но вот кого они искали — свидетелей сапфировского миллиарда или поджигателей его дома, — это было неясно.

Круги над машиной сужались, главная задача Свирелина была решена: он отвлек на себя погоню и дал Сергею возможность укрыться понадежнее.

Вертолеты делали знаки, но какие — Свирелин не знал. И делал вид, что не обращает на них внимания, и ехал спокойно и ровно. Из головного вертолета раздалась автоматная очередь: пули ложились впереди машины, Николай Васильевич остановился, вышел. С вертолетов спустили веревочные лестницы, — по ним, как обезьяны, посыпались вниз парни в спецназовской форме.

Окружили Свирелина.

— Кто таков? Что здесь делаете?

Свирелин подал старшему визитную карточку. Тот, посвечивая фонариком, читал: «Свирелин Николай Васильевич. Председатель Государственного комитета РСФСР по делам печати, издательств и книжной торговли. Доктор исторических наук, профессор».

Николай Васильевич, пока старший читал его визитку, конструировал в уме возможные вопросы и представлял, как он на них будет отвечать.

Если потребуют водительские права, он скажет: «В лесу ГАИ нет, я прав не беру». Могут спросить: «А где вы живете?» И на это готовил ответ: «Тут недалеко, на берегу речки Воронки, у меня дача».

Но вопросов таких не последовало. Его спросили:

— Вы Сапфира знаете?

— Нет, не знаю.

— А Шахта?

— Знаю, конечно, что такое шахта. А в чем дело?

— Не шахту, а Шахта, Фамилия такая у человека.

— А-а… Нет, не знаю.

— Тут недалеко дом нового русского взорвали. Вам что–нибудь известно об этом?

— Нет, я не в курсе дела. Не слышал.

— И взрыва не слышали?

— И взрыва не слышал.

— Ну, ладно. Извините.

Старший дал сигнал товарищам, и бойцы в спецназовской форме полезли наверх в кабины вертолетов.

Свирелин продолжал свой путь по лесной дороге. Когда шум вертолетов растаял в вечернем сумраке, вернулся к товарищам, и они, довольные счастливой развязкой, продолжали путь.

Шахт в состоянии сильной тревоги и душевного беспокойства оглядывал поляны, стайки деревьев, проплывавшие мимо автомобиля, старался понять, куда они едут. Он понимал, что Качалин задумал с ним какую–то игру, и, может быть, время отстукивает для него последние минуты. Вот сейчас завезут в темное место, расстреляют, и делу конец. В самом деле, зачем он им нужен в этой ситуации? Они теперь боятся Сапфира, а он друг его и доверенное лицо, — его они боятся не меньше Сапфира, а может быть, и еще более.

Решил взять в свои руки инициативу и начать переговоры.

— Сергей Владимирович, куда вы меня везете?

Качалин не отвечал.

— Я делаю вам вопрос, а вы молчите. Разве это хорошо?

— Нехорошо. Но мне нечего вам сказать.

— Вам нечего, а мне есть, и очень много. Я бы не хотел оставить свои кости в этом лесу и кормить ворон. Вы думаете, я друг Сапфира. Но какой же я ему друг, если он велел подложить бомбу и под меня тоже. Я хотел вас не послушать, но вы дали мне наручники, и я вас послушал. Теперь я вижу, как это хорошо, что вы дали мне наручники. Я еще не старый и хочу пожить — надо же посмотреть, чем кончится эта заварушка. Вы мне дали такую возможность, и я вас благодарю. Но зачем сейчас делать со мной то, что вы задумали?

— Но что же мы задумали?

— А-а… Сергей, не надо из меня делать идиота. Шахт может ошибаться, но идиотом он никогда не был. Сегодня я ошибся, и очень сильно, но завтра Шахт может сделать для вас все, что надо. Вам нужны деньги — Шахт вам даст деньги. Шахт не такой жадный, как Сапфир. Этот Сапфир сидит на своем миллиарде и верит, что унесет его туда… в могилу. Нет, туда еще никто не уносил деньги. Я могу попросить, чтобы мне, когда я окочурюсь, оставили вот эти золотые красивые часы. Мне их оставят. И они некоторое время будут идти, но потом встанут, и я уж не смогу их завести. Но зачем я все это вам говорю? Если уж вы что задумали, вы будете делать. Но я успел заметить, что у вас, Сергей Владимирович, хорошо пристроена голова. Она у вас на месте и умеет оценить, что бывает плохо, а что хорошо. Положим, вы меня прикончите здесь и оставите в лесу. Что вы из этого получите? Ничего! А если я скажу, что Сапфир имеет не миллиард, а четыре миллиарда долларов, и Шахт знает, где они лежат, и Шахт знает, как их оттуда выманить? Ну, положим, не все, а часть, — к примеру, полмиллиарда и даже больше. Вам что, будет плохо?.. Ну, вот: я уже кое–что сказал, а вы теперь будете думать. Вы мне говорили, что вот этот человек, который сидит сзади меня — бывший министр. Если кто–то его ставил министром, значит он умный и может знать свою выгоду. Попроси его — и он тебе скажет, что Шахт говорит дело.

И Шахт замолчал. Он ждал, что скажет ему Сергей, но тот молчал и продолжал ехать медленно, что особенно не нравилось Шахту. Ему казалось, Сергей смотрит по сторонам и выбирает место, где бы его прикончить, а затем прикопать.

И он почти закричал:

— Что молчишь? Я буду делать деньги, а ты молчишь!

— Да, вы мастера делать деньги. А что Сапфир загреб не один миллиард, и ты знаешь, где он хранит свои миллиарды, — это хорошо. Только он имеет не четыре миллиарда, а шесть с половиной. У него за границей куплено двенадцать домов, шесть из них в столицах Европы, и везде он держит прислугу. Об этом ты пока молчишь. И о том, что на твое имя он записал три дворца, две виллы и яхту, купленную в Греции у вдовы миллиардера Онассиса, ты тоже молчишь. И сколько плывет на твои счета от акций Лесных братьев, называемых еще и Кареллесом, — тоже молчишь. И сколько ты получил от Сапфира за то, что вывел его на нужного человека из «Атоммаша» и помог ему оформить полмиллиардную сделку — и об этом молчишь. И о многом другом молчишь. Но ты как и все твои соплеменники, одно обстоятельство всегда упускаешь, а именно: русский человек и прост и доверчив, но все это до того времени, когда нужда крайняя приспеет. А если уж приспела…

Качалин вынул из нагрудного кармана пачку бумаг, потряс перед носом Шахта:

— Вот он, крючок, на котором вы со своим шефом давно у меня сидите. Тут все сделки по теплоходам, все главные доверенности Сапфира, распоряжения о выдаче взяток государственным чиновникам и прокурорам, судьям, милицейским начальникам и даже четырем послам иностранных государств.

Сергей положил бумаги в карман.

— Есть у меня и письма Сапфира с благодарностью за совершение незаконных сделок, и ваши малограмотные записочки своим людям в Москве и гнусному питерскому начальнику господину Супчику. И многое другое у меня есть, а вот что я буду делать с этими документами — это тайна. И ее пока скрываю даже от своих друзей.

Он посмотрел в зеркало и перехватил обиженный взгляд Нины Ивановны: она была потрясена откровением Сергея, но ей было обидно, что все это он не сказал ей раньше. Видно, не совсем доверял.

Саша буйно радовалась. Сергей оказался самым умным, он всех обманул, перехитрил — таким она и хотела его видеть.

Николай же Васильевич был так же потрясен услышанным. Сергей все больше раскрывался ему, как человек проницательный, мудрый и необычайно смелый. Он проник в логово страшного врага и орудовал там как настоящий разведчик, и так ловко дурил и Сапфира, и Шахта, что даже Штирлиц мог бы ему позавидовать.

Счел нужным сказать:

— Сейчас эти документы докладывать некому — у нас нет ни государства, ни правительства, но придет время…

— Отчего же? — возразил Сергей. — Я и сейчас найду для них ходы и выходы. Есть пресса, жадная до сенсаций, есть и оппозиция… Наконец, люди дотошные, любящие погреть руки у костра. Буду со всех сторон обстреливать эту гнусную шайку. А если ты от нас оторвешься, то есть сбежишь, возьму на прицел и тебя.

Качалин хотя и не поворачивался к Шахту, но конечно же ему адресовал угрозу. И еще он сказал:

— Я заставлю вас вернуть все наворованные деньги народу. И вы, Шахт, будете моим главным помощником. Ведь вы, как я понимаю, хотели бы еще пожить на этом свете?.. Так что, старайтесь, мой друг. Родина не забудет ваш труд, и вы еще получите орден Андрея Первозванного. Мы же со своей стороны обеспечим вам условия сытой и уютной жизни. В некотором роде даже создадим для вас комфорт.

— Куда мы едем и зачем едем? — засуетился на своем сиденье Шахт. — Нам не надо никуда ехать. Нам надо ехать на аэродром, а оттуда лететь в Австралию. Там есть маленький остров Кергелен, и на острове домик. Вот там в домике мы действительно можем иметь комфорт.

Предложение Шахта походило на шутку, и никто не принимал его всерьез. Машина вырвалась из лесного плена и теперь катилась по открытой поляне. Было уже совсем темно, по небу ползли тяжелые сырые тучи. Ехали без фар. Качалин с трудом различал колею. Потом вдруг они круто свернули и снова въехали в лес, а через несколько минут словно из–под земли вылезли какие–то постройки, штабеля поваленных деревьев, пиломатериалов.

Остановились у подъезда дома.

— Тише! — предупредил Качалин. — Не вздумайте выходить.

На приступки крыльца неспешно взошел зверь, похожий скорее на небольшого медведя, чем на собаку. Зарычал: «Ар–р–р…»

Примерно тем же аккордом ответил ему Сергей:

— Ара, Ара, — это я, Сергей, твой друг.

Зверь вскинул передние лапы на кабину, разглядывая Сергея, и, когда убедился, что это он и есть, приветливо взмахнул огромным толстым хвостом. Качалин вышел и дал знак друзьям: «Выходите». Первой вышла Саша. Ара подошла к ней, обнюхала. Сергей ее представлял:

— Это наш человек, Александра, а еще мы ее зовем Саша. Ты с ней подружись, она хорошая. Охраняй Сашу. Охраняй. Охраняй.

Пес продолжал обнюхивать Сашу, тихонько заскулил. Это означало, что он все понял. Он будет любить Сашу и охранять.

Примерно та же процедура была проделана при появлении Нины Ивановны. Поначалу казалось, что Качалин разыгрывает ненужный спектакль, но потом все прониклись мистическим почтением к Аре, терпеливо выслушивали Сергея, предоставляли псу спокойно обнюхивать свою персону и тем закреплять знакомство. Вышел из машины и Шахт, который ступал осторожно, старался не махать руками и даже дыхание придерживал — так он серьезно воспринимал процедуру знакомства.

— Это Шахт. Запомни, Ара, — Шахт. Фамилия не русская, не людская, но ты хорошо его запомни. Не скажу, что человек он хороший, но с тобой будет ладить. Шахт способен уважать всякую силу, будет уважать и тебя. А ты его охраняй, никуда не выпускай — даже в лес за грибами. Слышишь?.. Он будет жить в доме, всегда в доме. И я тебе его поручаю. Ну, ладно, а теперь веди нас в дом.

Ара повернулась к двери дома, могучим собачим басом трижды рявкнула. И тогда из дома вышел человек.

— Сергей Владимирович?

— Он самый. Принимай гостей.

— Проходите, пожалуйста. Сюда проходите, Сюда. А свет зажечь можно?

— Нет, сегодня мы будем без света. В небе летают железные птицы, ищут кого–то, но кого ищут, и сами не знают. Им бы надо в Москву лететь, по кремлевским палатам пошарить, но они здесь ищут. Думают, что кому–то из нас нужен был дворец Сапфира. Вы, Аверьяныч, взрыв слышали?

— Что–то рвануло, я уж испугался, думал Клинтон атомную бомбу прислал. Оказывается, вон что — Сапфира подорвали. И что же: есть жертвы?

— Слава богу, обошлось без жертв. Могли бы вот его… — кивнул на Шахта, — поднять на воздух, да мы его спасли. Можно сказать, вторую жизнь подарили. Он человек не бедный, надеемся награду получить.

Обратился к стоявшей возле него Аре:

— Как думаешь, Ара, наградит нас чем–нибудь этот богатый человек, или без внимания оставит наш славный подвиг?

Пес дважды рявкнул. И страшен был этот его лай. Точно молотом бухал он по железной крыше. И однако же не было в этом лае угрозы, а была едва скрытая собачья ласка и готовность послужить хозяину. А то, что Сергей был его хозяином, сомнений ни у кого не было. Качалин доставал из кармана какие–то вкусности, кормил с ладони Ару. И Ара ела тихо, аккуратно, направляя в лицо хозяина желтые глаза–фары. Друзья Качалина только теперь хорошо разглядели сверкавшие в темноте угрожающей желтизной глаза зверя. Такие глаза бывают у волка. И, конечно же, этот малоподвижный зверь был настоящим волком. Только у волков так пронзительно светятся желтыми огоньками глаза.

Свет не зажигали. И как–то неслышно, незаметно выступил из дальнего угла силуэт человека, сонным голосом проговорил:

— Здравствуйте!

И сел на лавке, под иконами, их тоже не сразу разглядели гости. Сергей представил его:

— Евгений, мой друг.

В ответ все молчали. Саша не однажды слышала от «ястребов» это имя: «Приказал Евгений», «По той дороге идут мотоциклы Евгения», «Это люди Евгения»…

Ей очень бы хотелось разглядеть Евгения, но темень была непроницаемой, и Качалин даже спички зажигать не разрешал.

Евгений сказал:

— Будем чай пить или как?

— А ты согреть без огня можешь?

— Электрическая плитка есть.

И он пошел куда–то греть чай, а Качалин сказал:

— Давайте обсудим наше положение и завтра до света выедем на Московское шоссе. Нам надо принять серьезные решения. В погоню за нами устремились крупные силы, это уж я знаю. Слишком многим мы наступили на хвост, они на наше уничтожение бросили большие деньги. На сапфировых миллиардах десятки миллионеров, как грибы поганые, выросли. Они–то уж ничего не пожалеют, лишь бы всех свидетелей испепелить. Однако и мы не лыком шиты. Как говорил великий Хрущев, мы еще покажем им кузькину мать. А, Саша, покажем?

Александра сидела с ним рядом, и он в порыве бойцовского задора, положил ей на плечо руку, впрочем, тут же ее отдернул.

— Обязательно покажем! Не зря же я вступила в батальон «черных ястребов». У меня и черная рубашка есть, и эмблема с серпом и молотом. Жаль, что света нет, я бы вам показала.

— Итак, друзья мои, о деле. Судьбе было угодно распорядиться так, что вы все оказались под моей опекой. Я сейчас за всех вас в ответе, а потому прошу мне довериться и слушать мои распоряжения. Нас будут искать, за нами, как за зайцами или волками, уже началась погоня. Мы свидетели, и нас нужно уничтожить. Они, конечно, думают, что мы все погребены под обломками замка, но если мы отпустим Шахта, то они у него спросят, где эти люди, которые рылись в ваших документах. И Шахт скажет: они живы и здоровы, и вот их адреса.

— Нет! — вскричал Шахт так, что Ара заурчала. — Шахт не скажет, Шахт тоже, как и вы, хочет жить. И, может быть, даже больше. Я только имел бы спросить: как вы понимаете мое положение? Я что, уже вместе с вами и меня, как вас, нужно уничтожить?.. Вы это мне скажите, и я тогда тоже кое–что имею для вас интересное.

Сергей Владимирович не сразу ответил Шахту, но, поразмыслив, заговорил:

— Пожалуй, и вы им не нужны. И вас они завязали с нами, а скорее всего, они о вас даже и не думают. Вами займутся потом, когда покончат с нами. Я так понимаю их планы и психологию. Вы, конечно, человек для них свой, но вы знаете их лучше нас: они, когда речь идет о деньгах, да еще и о больших, мать родную не пощадят.

— Да, я их знаю. И еще я знаю, кто нагрел руки на сапфировых гешефтах. Они сидят в Кремле и в министерствах, и пять–шесть человек в питерских конторах. Они знают меня, я знаю их. Еще вчера я не был для них опасен, но сегодня, когда взлетел на воздух Сапфиров домик и они не знают, все ли бумаги сгорели, они думают обо мне, и каждый бы хотел, чтобы Шахта не было. Вчера им Шахт помогал, сегодня он им не нужен. Я знаю это лучше вас, я вообще многое знаю лучше вас и даже мог бы вам посоветовать взять меня в свою шайку. Да, да, мы тоже шайка и начинаем игру по законам современных мафий. Они все игроки, мы тоже игроки. Пушкин был молодой, но он говорил мудрости, как старик. Так он сказал: вся жизнь — игра. Вы хотите выигрывать — возьмите с собой Шахта. Для игры нужны деньги. У вас их нет, у меня они есть. Я дам вам чеки, дам деньги и покажу, где брать новые деньги. Вы только скажите: чего вы хотите? Чтобы сделать ход в игре, я должен знать: чего вы хотите?

— Не стану с вами лукавить и водить вас за нос: я должен вывезти моих друзей в безопасное место, а затем позаботиться, чтобы возвратить народу миллиарды Сапфира.

— Ну! И как вы сделаете это без меня?.. Я и свои отдам вам деньги. Вы только оставьте мне самую малость: мои дворцы в европейских столицах, рыбный завод на острове Кергелен да два–три миллиона денег в долларах. А вы получите все остальное. Все… и кое–что такое, что вас сильно удивит и порадует. Шахт не волшебник, но он сумеет сделать вам большой презент. Только не надо махать мне по голове трубой и закапывать в этом темном и страшном лесу.

— В каких странах держит свои деньги Сапфир?

— В Австралии — там, далеко у южного полюса, где пингвины и такой уже холод. Бр-р!..

— Не может он все деньги хранить в Австралии.

— Да, не может. Вы не олигарх, а кое–что понимаете в наших делах. Деньги — вода, они текут по пальцам и попадают в чужой карман. Если ты зазевался, деньги уплывут, как облака. В каждой стране есть президент и есть дума, а у них за спиной стоят умные люди, — вот как я, Шахт. Я тоже умный. За толстой кремлевской стеной есть мой человек, а то и два, или даже пять. В министерствах тоже знают Шахта. Вы думаете, там правит министр — ошибаетесь! Там правит человек, которого не видно, а тем человеком, которого не видно, правит Сапфир, а Сапфиром — я, Шахт.

И он захохотал. Да так, что все внутренности его готовы были вылететь изо рта и упасть на пол. Он как–то утробно всхлипывал и икал, заливался снова и снова…

— Да, Шахт… Это вам кажется, что Сапфир, а он вот где, у меня в кармане. Вы показали документы, а у меня они давно, эти документы. Копии со всех важных бумаг. Когда я сую под нос Сапфира хотя бы одну бумагу, он стонет и плачет, и говорит: «Шахт! Отдай мне эту бумагу и возьми что хочешь. Тебе нужен миллион — возьми миллион, тебе нужно три миллиона — возьми три, только отдай бумагу». И пишет мне чеки, а я ему отдаю бумагу. Я достаю ее из одного кармана, а в другом кармане лежит копия. В другой раз я повторяю этот цирк, и Сапфир снова стонет и плачет. И пишет мне чек. На этот раз он рисует уже не три миллиона, а шесть или семь. И потом хватается за сердце. И ложится в больницу. Он и сейчас в больнице. Так кто из нас умный — он или я?.. Так мы играем. Еврей — это игрок. И что же тут такого? Русские люди тоже игроки. Сказал же ваш Пушкин: «Вся жизнь — игра». И он тоже играл. И Достоевский, который не любил евреев, — он тоже играл. Только они проигрывали, а Шахт выигрывает. Так кто же умнее — Достоевский или Шахт?..

— В каких еще странах Сапфир держит деньги?

— Сапфир не держит деньги. Он держит, но немного. Сапфир скупает землю. В Германии купил землю, в Австрии купил, в Италии он купил целый остров, но много земли он купил в Австралии. И там купил гостиницу и два завода, и несколько домов. Хороших домов, в них много мебели и есть картины. И всем, что там есть, руководит мой человек. Сапфир ничего не знает. Он лежит в больнице, боится русских врачей и пьет капли. Шахт знает все. И если вы хотите переводить его капиталы с него на вас, поедемте в Австралию. Шахт вам поможет. Но это, конечно, в том случае, если вы мне не дадите трубой. Тогда Шахт будет с вами.

— Как мы полетим в Австралию, если таможня разрешает взять с собой только тысячу долларов. А на что мы там будем жить? А как улетим оттуда?

— Дайте мне свет, и я напишу вам чек. Вы хотите полететь один — я дам вам чек. Александра тоже хочет лететь?..

— Да, я тоже хочу в Австралию! Я никогда не была в Австралии. Там пингвины, там Антарктида — я хочу в Австралию!

— Хорошо, я дам тебе чек.

Шахт повернулся к Нине Ивановне:

— Вы тоже хотите полететь в Австралию?

— А почему бы и нет! — воскликнула Нина Ивановна. И повернулась к сидящему с ней на лавке Николаю Васильевичу:

— А вы?..

— И я полечу. Только, конечно, если будут деньги.

— Дайте мне свет, и вы получите деньги.

Хозяин зажег свечу, и Шахт, широким жестом вынув из кармана чековую книжку, стал писать.

— Вы только говорите, как ваша фамилия, какой номер паспорта.

Первым свои данные сказал Качалин. И Шахт выписал ему чек. Сергей поднес его к свече и прочел цифру: сто тысяч долларов.

— Ого! А вы, Шахт, щедрый. С вами можно иметь дело. Только объясните мне, что значит «Канберра сити банк»?

— Вы учились в школе или нет? Есть Австралия, а там на юге такой большой и красивый город Канберра. В этом городе есть «Канберра сити банк», и в нем вы получите деньги. И есть отель «Муррей палац» — в нем можно жить. А еще поселитесь там, где тоже будет хорошо. И вы будете ездить и летать туда, где вам будет хорошо. А если вы сильно будете желать, полетите со мной на остров Тасмания. Там я, как скворец или как ласточка, свил себе гнездо. Маленькое, в горах, на берегу горной реки, — гнездо. И вы посмотрите, какое это гнездо. А если уж очень захотите, полетим на вертолете или поплывем на катере на остров Кергелен. Он очень маленький, и там сильно дует, потому что рядом Антарктида и она дышит холодом. И там у меня тоже есть гнездо. Там много рыбы, и Шахт ее ловит и делает консервы. Конечно, я не сам ловлю рыбу, но я дал рыбакам деньги, они записали завод на меня и делают консервы.

— Но зачем вам так много домов и гнезд? — воскликнула Саша.

— Хо! Она еще спрашивает! А зачем твоей матушке отель в Дамаске? Ей мало большого дома в центре Тель — Авива, так она еще купила отель в Дамаске.

— Она не покупала, а купил Сапфир.

— Да, купил Сапфир, но она хозяйка. И всякая прибыль идет на ее счет. Прибыль от рыбы тоже идет на мой счет. И если ты сейчас имеешь чек на сто тысяч, то это тоже от рыбы. А если купил дома, то это потому, что завтра рыбаки могут сделать революцию или реформы вроде наших, и прибыль от рыбы пойдет уже не мне, а кому–нибудь другому. Всегда найдется человек, у которого большой карман и его надо наполнить. И всегда найдется Достоевский, который покажет на меня пальцем и скажет: вот в нем все дело!..

Шахт говорил и говорил. Выписав чеки и видя, с какой охотой принял деньги Качалин, а вслед за ним и его товарищи, он понял, что жизни его больше не грозит опасность, — он осмелел, обрадовался и на него напал стих откровенности. Евреи любят жаловаться на свою судьбу; тысячелетия назад они усвоили привычку стонать и плакать, но евреи, когда на них найдет стих, непрочь и распустить хвост, козырнуть своим умением обделать делишки, соорудить ни на чем выгодный гешефт, показать свою широту и щедрость. Однако и жесты у них только кажутся жестами, на самом же деле, если вникнуть в существо любого их действа, то вы убедитесь: они и пальцем не шевельнут без выгоды. Сейчас же в кажущейся пустопорожней болтовне Шахт на самом деле выстраивал целую систему своих будущих действий. Увидев столб дыма и огня на месте Сапфирова дворца и с ужасом представив свое место под грудами кирпича и железа, он в одно мгновение из друга и соратника Сапфира превратился в его заклятого врага и сейчас искренне желал помогать Сергею перекачать Cапфировы миллиарды в другие карманы, втайне, конечно, лелея надежду и на свои немалые выгоды в этой операции.

Качалин, как бы подслушав его тайные мысли, вдруг воскликнул:

— Шахт! Знаешь ли ты, что русский человек умеет держать свое слово?

— Да, я это знаю. Если ты с русским имеешь дело, ты можешь верить ему на слово.

— Вот тебе моя рука! — поднялся из–за стола Сергей. — Твоих денег и твоего имущества мы не тронем. И когда мы в России вернем власть русским, будем защищать тебя. Ты мне веришь?

— Да, верю. Но что я должен делать?

— Мы будем возвращать Сапфировы миллиарды тем, у кого он украл их, а ты нам поможешь в этом справедливом деле.

— Готов. И прошу мне верить: не обману вас. А если обману, возьмите мою жену, трех детей и старую мать… Да, возьмите. Но вы их не тронете, потому что Шахт будет честно держать свое слово.

— Вашу руку! — воскликнул Качалин.

Они крепко пожали друг другу руки.

Потом пили чай, теперь уже при свете свечи. Со второго этажа спустились еще два рослых парня, представились:

— Василий.

— Андрей.

Качалин тепло поздоровался с ними. И посадил с собой рядом.

Избушка в лесу была боевым постом качалинской армии, состоявшей из отца и трех его сыновей. Евгений, старший сын, командовал целой ротой «черных ястребов» и очень толково исполнял роль командира. Отец их был лесником. У себя дома они создали малое предприятие, исправно платили налоги, постепенно склонили на свою сторону начальство и милицию всей округи. Им помогали, их защищали, прикрывали и, когда было надо, участвовали в проведении боевых операций. Это была одна из форм русского сопротивления, которая налаживалась здесь в рамках закона и с участием людей, призванных блюсти порядок и правила общежития. Это была невидимая постороннему глазу партизанская война, разгоравшаяся на просторах России и заставлявшая трепетать воров и грабителей, рыцарей теневой экономики, особенно же дельцов, наладивших подпольное производство водки, табака и наркотиков.

Качалин предложил Евгению выйти с ним на улицу и здесь давал инструкции. Перечислил объекты, которые следует «поузить» в первую очередь. Затем предложил расширить строительство подземного помещения и тоннеля под гаражом. Здесь у них, как и в Сосновке, создавался подземный объект с хитрым и почти невозможным для разоблачения механизмом управления, связи и сигнализации. В стороне от дома устраивалось хранилище для изъятых у воров денег, золота и драгоценностей.

— У вас сейчас есть золото? — спросил Сергей.

— Да, есть. И уже немало.

— Мужские кольца, перстни, женские украшения есть?

— Да, и очень ценные.

— Ты сейчас сходи на склад и принеси для каждого мужика, отлетающего в Австралию, по два массивных кольца, по два перстня с крупными бриллиантами, а для женщин — колье, браслеты, серьги и всякое другое. Это на случай, если в Австралии будут у нас осложнения с деньгами.

— Хорошо. Я сейчас принесу.

И Качалин пошел в дом, а Евгений скрылся за углом. Потом он, как и обещал, вернулся с драгоценностями и незаметно для других положил их ему в карман.

Качалин сказал:

— Отвезешь нас в Москву.

Евгений ничего не ответил. Он беспрекословно подчинялся начальнику.

Выехали через час, задолго до рассвета. Вскоре выкатились на хорошую грунтовую дорогу, а там и на Московское шоссе, по которому пошли со скоростью сто десять километров. В десятом часу утра они были уже в столице, мчались по Ленинградскому проспекту и затем свернули на проспект Мира, где невдалеке от гостиницы «Космос» Качалиным была недавно куплена трехкомнатная квартира.

Женщинам Сергей показал спальню с двумя кроватями, удобным диваном, двумя креслами и великолепным видом на кишащую ларьками площадь перед метро «ВДНХ» и открывавшееся вдали пространство, где в тени высоких деревьев утопали дворцы некогда такой оживленной и праздничной Сельскохозяйственной выставки.

— Советую вам хорошо отдохнуть перед дальней дорогой. Полетим не куда–нибудь, а в Австралию, на юго–запад континента.

— Я никогда не была в Австралии, и в Антарктиду мне бы хотелось слетать! — воскликнула жадная до новых и сильных впечатлений Александра. Ей не хотелось расставаться с мотоциклом и ребятами, которые так легко и просто приняли ее за командира, но она верила, что скоро к ним вернется и вновь будет носиться по грунтовым дорогам псковщины, новгородчины и всей прибалтийской земли.

Сергей сел на диван и пригласил женщин присесть с ним рядом. Вынул из кармана целую горсть драгоценностей и стал примерять им на руки кольца, перстни, браслеты.

— Ай, какая прелесть! Это мне? Навсегда? — вскрикивала Саша. — Мама не покупает дорогих вещей — боится, что жулики прибьют меня в лифте или у подъезда дома.

Качалин подобрал ей золотое кольцо и два перстня с бриллиантами, дорогие серьги, а на шее прикрепил колье, стоившее многие десятки тысяч долларов. Так же щедро одарил Нину Ивановну.

— Это вам на случай, если не будет денег. Сейчас вроде бы не разрешают много везти с собой. А по чекам еще не известно, получим или нет.

Саша возразила:

— Я никогда и никому не продам эти прелестные вещицы. Пешком дойду до России, а не расстанусь с ними.

— По морям и океанам не дойдешь.

— Я маме позвоню. Она пришлет деньги — и мне, и Нине Ивановне. А если надо, и вам с Николаем Васильевичем. У мамы есть деньги. Я надеюсь, звонить–то из Австралии можно?

— Звонить отовсюду можно. Связь сейчас через спутники. Хоть и в Антарктиду поезжай.

В дверях появился Шахт.

— Билеты будут вечером. Вылетаем завтра в четырнадцать часов. В Австралию разрешают взять с собой три тысячи долларов.

Вынул из сумки доллары, стал считать.

— Вот вам… каждому по три тысячи. Когда по моим чекам возьмете в банке деньги, этот долг вернете мне.

— Но я бы хотела приодеться и взять с собой теплые вещи, — сказала Нина Ивановна. — Насколько я знакома с географией, юг Австралии недалеко от Антарктиды, там холодно.

— Нет, к счастью это не так. Климат там сродни нашему южнороссийскому. Но вот остров Кергелен, где у меня рыбный завод и куда я обязательно поеду, — самое гиблое место на земле. Двести пятьдесят дней в году дуют холодные сырые ветры, лютуют штормы, а облака ходят так низко, что могут сбить шапку. На острове живут смелые суровые люди. И если вы пожелаете, полетим туда вместе. Так что теплая одежда не помешает.

— И я хочу на остров Кергелен! — захлопала в ладоши Саша. — Я буду везде потом говорить: была на острове Кергелен, а это самое гиблое место на земле. Но позвольте, а на уроке географии нам говорили: самые крутые ветры бывают у нас под Новороссийском. Там будто бы дует норд–ост, и это называют полюсом ветра.

— Полюс ветра может быть и у нас, но самое ветреное, суровое и промозглое место — там, на Кергелене. Мне так говорили рыбаки.

— Если бы вы нас отпустили с Сашей, я бы и ее приодела.

— И я бы непрочь кое–что захватить с собой, — сказал Николай Васильевич. — Нельзя ли нам подскочить домой? Мы с Ниной Ивановной живем рядом, в одном подъезде.

— Хорошо, — согласился Качалин. — Евгений вас отвезет.

И через несколько минут они уже мчались по Садовому кольцу на Кропоткинскую.

Сборы вещей были недолги, и скоро они вернулись. Саша, любившая как все девушки, красиво одеться, была неузнаваема: Нина Ивановна снабдила ее самыми модными и дорогими платьями, куртками, плащами. Комплекция у них была одинаковой, нарядов Нина Ивановна из Америки привезла много — они выглядели так изящно и изысканно, что вполне бы могли сойти за самых ярких звезд киноэкрана. Николай Васильевич так же основательно принарядился и вдобавок ко всему взял с собой увесистый кожаный чемодан.

Назавтра в четырнадцать часов по московскому времени они взлетели, и самолет взял курс на далекий и таинственный континент Австралию.