Голгофа - Последний день Иисуса Христа

ПОВЕСТВОВАНИЕ

8 часов

Весть о неминуемой гибели Иисуса очень опечалила апостолов. Христос уже несколько раз говорил о ней, но ученики по-детски верили, втайне надеясь, что в час испытания Иисус призовет войско ангелов - мстителей, которые истребят врагов, сметут римские армии, испепелят мир, а Он воссядет с ними на золотых скамьях в облаках над долиной Кедрова, и они станут чинить суд над живыми и мертвыми. Всего несколько недель назад мать сыновей Зеведеевых с наивной верой упрашивала Иисуса, чтобы ее сыновья сели один по левую, другой по правую сторону Его трона.

Иисус увидел, как опечалились ученики, и Он сказал почти виновато: "Теперь сказываю вам, прежде нежели то сбылось, дабы, когда сбудется, вы поверили, что это Я".

Он любил их, и Ему было нелегко видеть их горе, но эти слова намекали на неустойчивость их веры в то, что Он - Мессия. Он знал, что до Своей смерти их еще нужно во многом убедить, и чтобы пояснить им, что Он и они едины в своей миссии освобождения человечества, Христос добавил: "Принимающий того, кого Я пошлю, Меня принимает; а принимающий Меня, принимает Пославшего Меня".

Иисус склонил голову и опустил руки на подушку. Его мучило какое-то внутреннее беспокойство, тайная и ужасная мысль. Некоторое время Он находился в раздумье, затем произнес: "Истинно вам говорю, что один из вас предаст Меня".

Его красивая голова склонилась еще ниже, а пальцы нервно сплелись, как будто бы Он устыдился того, что один из них совершит. Апостолы, не в силах поверить этим словам, переглянулись. Он постепенно готовил их к этому важному сообщению. И все же они были в замешательстве, сердито оглядывали друг друга, а некоторые даже привстали, как будто приготовились бежать. Каждый из учеников стал бить себя в грудь и спрашивать: "Не я ли, Господи?"

Иисус не отвечал. Вечеря, длившаяся около часа, прервалась. Слуги отступили от стола, размышляя, не сообщить ли хозяину, что завершение праздника было не к чести гостей. Петр, рассеянно поглаживая бороду, порывался спросить прямо, кто предатель, но так и не осмелился. Он уже попал в неловкое положение полчаса назад, и даже если он никогда не узнает имени предателя, он не рискнет снова попасть впросак.

Посмотрев за спиной Иисуса на юного Иоанна, припавшего к Иисусу, и перехватив его взгляд, Петр кивком спросил: "О ком Он говорит?" Любящее сердце Иоанна еще не научилось бояться, и он, посмотрев в глаза Учителю, прямо спросил: "Господи, кто это?"

Иисус поднял полные страдания глаза и тихо промолвил: "Опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня".

Иуда перестал есть и был изумлен не менее других. Он также спрашивал с неискренним изумлением: "Не я ли, Господи?", и подобно другим не получил ответа. Он испытывал внутреннюю дрожь и лишь предполагал, что несомненно кто-то из свиты первосвященника проболтался на улице о заговоре или сообщил кому-то из последователей Иисуса, что один из его учеников выдаст Его Каиафе глубокой ночью. Но знал ли Иисус, кто этот человек? Иуда сомневался в этом.

Иисус взял кусочек лакомства, обмакнул его в чаше с вином и затем передал кусочек Иуде. Казначей не слышал ни вопроса Иоанна, ни тихого ответа и с довольным видом подставил рот угощению, расценивая это как жест расположения к себе.

Самодовольный и чувствующий себя вне подозрений, Иуда снова спросил, на этот раз уже не в хоре с другими: "Не я ли, Господи?" Назорей тихо ответил: "Ты сказал". На разговорном арамейском языке такой ответ значил - "да". И не только "да", но и "ты сказал это, а не я". Христос еще раз скажет эту фразу перед Своей смертью.

Никто, кроме Иоанна и Петра, не понял драматизм ситуации. Остальные были встревожены и обсуждали, как убедить Иисуса вернуться в Вифанию или даже в Ефраим, где ни один заговорщик не осмелился бы арестовать Его. Они не противоречили воле Иисуса умереть за грехи человеческие, но надеялись, что Его смерть станет чудесным событием, достойным Бога. Им хотелось, чтобы Он вознесся на огненном облаке на небеса к Отцу Своему, а некоторые полагали, что Он возьмет их с Собой. Более всего они ужасались, что Христа постигнет позорная смерть, какой кончают уголовники, а находясь этой ночью в Иерусалиме, Он подвергался этому риску.

Иуда проглотил слюну и посмотрел на Человека, Которого представлял как Мессию множеству людей. Иисус невозмутимо, без тени злобы, смотрел на него и затем сказал: "Что делаешь, делай скорее". Иуда все понял. Некоторые ученики слышали эти слова и подумали, что Учитель просто посылает Иуду закупить необходимое для праздника, который будет продолжаться еще целую неделю.

Иуда откинулся на низком ложе, затем встал. Окинув взглядом друзей, поднялся из-за стола, не попрощался и, спустившись вниз по лестнице, вышел в ночь. Только трое в этой комнате: Иоанн, Петр и Сам Иисус, знали, что он предаст Спасителя.

Конечно, Иуду можно было задержать в комнате. Стоило Иисусу только сказать: "Вот предатель!" и апостолы сразу схватили бы его и, возможно, избили. То, что Петр и Иоанн знали личность вероотступника и не подняли тревоги, когда тот уходил, свидетельствует о том, что Иисус не позволил им этого. В этом случае, как и во многих других, Божественная природа Иисуса переборола Его человеческую натуру. Как Бог Он знал, что должен умереть, испытав мучительные страдания за грехи людей. А как человеку, Ему хотелось задержать Иуду и вместе с учениками бежать из Иерусалима. Он произнес: "Впрочем, Сын Человеческий идет, как написано о Нем, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться".

Лишенному веры человеку, каким был Иуда, необходимо было что-то иное в жизни, и многие, существующие без Бога, хвастались практической стороной своей жизни. Иуда был корыстолюбив. И подвизался он в ученичестве у Иисуса до тех пор, пока это сулило выгоды. Должность казначея при Мессии обеспечивала ему безбедное существование, ибо сотни, а затем тысячи уверовали, что Иисус был Тем, Кого по преданию Ягве пошлет в Иерусалим. И богатые последователи Иисуса не только преклонялись перед Ним, плакали, каялись в грехах, целовали запыленные края одежды, но и радовались тому, что жертвовали свое богатство для поддержки Мессии.

Временами, будучи свидетелем чудес, одним из которых было воскрешение Лазаря на четвертый день после смерти, Иуда должно быть верил в Иисуса. Но практическая натура казначея убеждала его, что такие штуки проделывали и египетские маги, и Иуда считал, что между Иисусом и Лазарем был тайный сговор, что Иисус сговаривался и с другими "облагодетельствованными" Его чудесами. Пока такие махинации удавались, в них можно было участвовать.

В последние недели, когда Иисус с печалью говорил о неминуемой смерти, Иуда стал задумываться о том, что и его доходам наступит конец. Когда он узнал о язвительных насмешках фарисеев над Мессией, он понял, что конец близок, ибо они были сильны и многочисленны, а Иисус был один и беззащитен. А когда из Иерусалима в Ефраим поспешно прибыли последователи Иисуса, чтобы предупредить о замыслах первосвященника Каиафы арестовать и судить Его за богохульство, Иуда понял, что именно это и есть конец.

Ему следовало принять практическое решение: как из всего этого выбраться и при этом погреть руки? Иуда мог скрыться из окрестностей Иерусалима и не появляться до тех пор, пока об Иисусе не забудут. Он мог оставаться с Учителем и нажить еще несколько шекелей, но в этом случае его могут арестовать как одного из последователей Мессии. Однако риск был частью его корыстолюбивой натуры. Разумнее всего было бы пойти к Каиафе и выдать ему Иисуса. Этим он добился бы союза с первосвященником и устранил риск быть схваченным со всеми апостолами. Каиафа вознаградил бы его, так как пока первосвященнику не удавалось схватить Иисуса из-за многочисленных последователей Мессии. Иуда мог назначить и цену за выдачу Иисуса, он мог сделаться героем храма, человеком, послужившим Ягве, выдав богохульника. А если он будет в милости у первосвященника, то сможет попросить у него концессию в храме - хотя бы торговать голубями. И наконец, способствуя поимке богохульника, он сможет забрать казну у уже объявленного преступника, и никто не обвинит его в краже.

Его рассуждения были логичны. Это был наилучший выход из ухудшающегося час от часу положения. И только одно могло опровергнуть ошибочность этого решения - если Иисус Назорей окажется настоящим Мессией, Сыном Божьим. В таком случае Иуда, и он это сознавал, станет презреннейшим предателем в истории, и над этой стороной дела он должно быть тоже призадумывался, ведь он сам провозглашал Иисуса Мессией перед толпами народа в каждом городе.

Практичный ум Иуды сделал вывод, что Иисус был заблуждающимся религиозным фанатиком. Иуда не допускал мысли, что Иисус был мошенником, так как убедился, что Он полностью посвятил Себя людям - одинаково иудеям и язычникам - и Себе ничего не искал. Иуда, сам мошенник, хорошо в этом разбирался. По его мнению, Иисус, должно быть, был наивным религиозным человеком, из-за помрачения ума уверовавшим, что Он - Бог. А чудеса Иисуса можно было свести к тому, что одни называют магией, а другие делами Вельзевула.

Иуда поспешно вышел на улицу и направился к дому Каиафы. Об этом не сказывали апостолы, да и не напишут впоследствии, но Иуда должен был заработать обещанные Каиафой тридцать серебренников. Это была цена раба. Первосвященник принял предложение при условии, что Иуда устроит арест Иисуса в час, когда с Ним не будет множества Его последователей.

Это был час, о котором можно было только мечтать, ведь Иисус был в самом городе. У общих ворот дворов Каиафы и его тестя привратник при свете факела увидел блестящее от пота лицо Иуды и велел ему подождать. Иуда ждал, дрожа от волнения: он не только заработает деньги, но и завоюет расположение самого могущественного человека иудейской веры. Иуду не беспокоило, что человек, покупавший предательство другого человека, был недостоин звания первосвященника веры, ставившего превыше всего слово Божье, справедливость и беспристрастность по отношению к человеку.

Приближался один из наиболее драматических моментов истории - встреча корыстолюбивого предателя Иуды с деловым религиозным вождем. Будь они порядочней и честнее, все сложилось бы по-иному. Иуда не допускал и мысли, что Иисус заслужит наказание меньше смерти, так как хорошо знал суровость иудейского закона. Богохульник считался более ужасным преступником, чем убийца. Он хорошо знал, какое наказание ждало Иисуса. Знал это и Каиафа.

Шел уже третий час ночной стражи, когда вышел Каиафа. Первосвященник был лысеющим человеком с изысканными манерами и в богатых одеждах. В любом другом случае Иуда для него не значил бы ничего. А сейчас он снизошел до встречи с жадным предателем из Иудеи только из-за вероятности, что тот выдаст ему Назорея.

Каиафа бесцеремонно спросил, по какому праву Иуда добивается аудиенции в такой час. Вероотступник сказал, что принес хорошие вести, что Иисус и Его ученики в этот час сидят за пасхальной вечерей всего в трех расстояниях брошенного камня от места, где стоит первосвященник.

Каиафа был доволен и не мог скрыть этого. Иисус всячески досаждал ему, и раз от разу все неприятнее и сильнее. Назорей появился ниоткуда, объявил Себя пророком, ведет Себя как пророк, а амейхаарец толпами сбегались на Его слова, как будто Он и в самом деле был пророком. У первосвященника был уже значительный опыт борьбы с теми, кто объявлял себя посланником Бога казалось, что Иерусалим притягивал самозванцев. Но по истечение небольшого времени Лжемессии падали под непосильной ношей, которую сами взвалили на себя. Они обещали восстановить Ковчег Завета в храме, появление Бога на огненном облаке, вернуть зрение слепым, исцелить прокаженных, и люди, которые вначале уверовали и шли за ними, потом, когда чудес не происходило, побивали их камнями.

Только Иисус был не таким. Он даже не придерживался предписаний Закона. Он сотрапезничал с мытарями и иногда не соблюдал ритуал омовения рук. Он творил чудеса, а фарисеи и левиты, следовавшие за Ним, чтобы осмеять Его, возвращались в храм в ужасе и потрясении и заявляли, что видели все собственными глазами. Более того, Иисус обличал священников, осуждал их внешнюю набожность, проповедовал любовь к Богу и к людям. Он явился в храм и опрокинул столы менял, осудил торговлю жертвенными животными в храме. Его действия заставили Анну спросить у своего зятя, долго ли тот намерен терпеть такое положение и хватит ли у него мужества что-то предпринять прежде, чем Иисус отвратит народ от храма, что даст повод римлянам прибрать храм к своим языческим рукам.

Каиафа вместе с членами Синедриона замышлял арестовать Иисуса в начале недели, но некоторые предлагали подождать, пока закончится Пасха, чтобы не тревожить народ в начале праздника. О заговоре стало известно Иисусу и апостолам, хотя самым неожиданным было то, что выдать Мессию при первом удобном случае вызвался Его второй по старшинству ученик.

Каиафа был доволен, он даже не ожидал, что возможность схватить этого самозванца настанет так скоро. Правда, еще надо подготовиться. Храмовую стражу можно поднять через десять минут, но в таком мероприятии как это, разумнее заручиться поддержкой римлян. А для этого надо ознакомить Понтия Пилата с делом и добиться его приказа и подкрепления стражи легионерами.

Первосвященник озабоченно ходил по двору, ему не давала покоя еще одна проблема. Во всей Палестине только один человек был сильнее его - Анна. Его тесть был вершителем судеб, личностью столь великой, что из-за одного его хмурого взгляда царь Ирод Антипа и даже Пилат проводили бессонные ночи. Его звали Анной, хотя настоящее имя было Хананья. Он был низкого роста, сухой, педантичный и аккуратный. Римский легат в Сирии Публий Сульпиций назначил Анну первосвященником, когда Иисусу было одиннадцать лет. Анна умножил свои богатства, а его влияние распространилось за пределы страны. Он был искусным интриганом, и даже власть предержащие побаивались его. Анну сместили через десять лет. Римский губернатор Иудеи Валерий Грат сумел отстранить Анну от руководства, но тот сохранил у себя в подчинении торговлю в храме, и каждый, кто покупал жертвенных животных и голубей, уплачивал Анне, ибо во дворе храма торговали его люди. Не кто иной, как Анна усадил менял на Паперти язычников, а пожертвования, как известно, принимались лишь в храмовых шекелях и за обмен денег взималась плата.

Анна использовал первосвященство как свою вотчину. Один за другим пятеро его сыновей побывали первосвященниками, а сейчас власть была в руках его зятя Каиафы. Каиафа без ведома Анны не предпринимал никаких действий вне ритуальных прерогатив первосвященства. Когда Каиафа впервые услышал о галилейском смутьяне Иисусе, он сразу же доложил о нем Анне, но тот не придал этому никакого значения. Он уже видел нескольких "Мессий", и хотя поначалу они привлекали небольшую толпу поверивших, через некоторое время их разоблачали. Поэтому Анна посоветовал: "Пусть Он будет. Ты же в течение двенадцати лет своего первосвященства насмотрелся на этих "Мессий", входяших в Иерусалим с помпой, а покидающих его с ослиным навозом в бородах! Если же Ему удастся привлечь слишком много людей, подошли фарисеев, которые поймают Его в ловушку своими вопросами. Сделай Галилеянина посмешищем в глазах Его же последователей".

Каиафа так и поступил, но Иисус отвечал на вопросы столь умно, что многие фарисеи вернулись в храм, бормоча: "Этот не таков. Он говорит как великий судья. Он говорит голосом Моисея и Исайи". А что, если этот Иисус настоящий Мессия?

Все это не давало покоя первосвященнику. Он встревожился еще больше, когда Иисус имел смелость прийти в храм для проповеди Своих крамольных учений. А когда Галилеянин принародно осудил фарисеев и их дела, опрокинул столы менял в храме, Каиафа был в панике.

Он поспешил к тестю с сообщением, и тогда Анна понял, что недооценил Иисуса. Этот на самом деле был иным. Дай ему несколько лет, и Он наберет столько силы, что сможет разрушить стены храма и, наверняка, узурпирует власть саддукеев. И тут Анна велел зятю с большой осторожностью сделать все возможное, чтобы уличить Иисуса в святотатстве, как оскорбившего Ягве.

... Теперь Он не уйдет. Каиафа спросил Иуду, где находится преступник и получил точный адрес дома. Первосвященник немало удивился, ибо знал отца Марка как состоятельного и добропорядочного гражданина Иерусалима, имеющего значительное влияние в храме. Кто же знал, где искать сторонников Иисуса?

Каиафа велел Иуде подождать во дворе, а сам, приподняв подол богатых одежд, поспешил через двор, чтобы сообщить новость Анне и получить его совет. Если бы Иуда заметил радость на лице первосвященника, он сразу бы понял, что продешевил. Знай он, сколь важен этот высокий Галилеянин для надменных иерусалимских саддукеев, он бы запросил в сто раз больше обещанных ему тридцати серебренников. Когда Иуде сказали, что ему по праву причитается стоимость раба, он сразу согласился.

Иуда оглядел двор и заметил, что на внутренней стороне ограды висят светильники. Он с удивлением рассматривал большие плиты из цветного камня, восхищался великолепием дома Каиафы, на балконе которого суетились слуги, разжигавшие жаровни для обогрева комнат в эту ясную ночь. Иуде не пришлось ждать долго. Вернувшись, Каиафа был собран и решителен. Он послал за начальником стражи, который не замедлил прибыть с группой стражников. Вместе с Иудой они будут дожидаться подкрепления из римских легионеров, пока Каиафа лично встретится с прокуратором Пилатом и попросит его выделить центурию для поддержки при налете на большую горницу.

Иуда был потрясен. Он полагал, что дело незначительно и к утру его можно будет выбросить из головы. А теперь оказалось, что этот поджарый человек посоветовался с великим Анной и вызвал не стражника, а целый отряд, и в столь поздний час собирается переговорить с представителем самого Цезаря; а тот выделит не менее сотни воинов.

Каиафа велел Иуде, чтобы тот как послушный сын Иудеи засвидетельствовал утром, что Иисус провозгласил Себя Мессией, Сыном Божьим, пришедшим спасти народ. Таким образом, доказательства богохульства будут представлены одним из приближенных Иисуса. Иуду охватила дрожь. Давать показания? Нет. Нет, он их не даст. Ни за что! Ведь Иисус благодетель, его друг. Иуда дал согласие навести на Него, указать на Него, но он не обвинит этого Человека. Пусть первосвященник поищет другого!

Каиафа ответил, что арест это одно, а доказательство богохульства по иудейскому закону - совершенно другое. Будет достаточно, если на суде один из учеников укажет на Иисуса и просто скажет правду: "Я слышал, как этот Человек говорил, что Он Бог и Сын Божий". Иуда упрямо покачал головой. Все, что он просил, так это тридцать серебренников и свободу.

При тусклом отблеске масляных светильников можно было видеть улыбку Каиафы. Иуда был из тех, кто мог украсть монеты с глаз покойника и не заметить перстень с изумрудом на его пальце. Первосвященник велел Иуде оставаться на месте, а позже повести солдат к своему Господу.

* * *

В большой горнице пасхальная вечеря шла своим чередом. Гости ели и пили вино, омывали руки. Когда Иисус молчал, они оживленно говорили, а когда Он говорил, умолкали. Время от времени, как и в любой компании ужинающих мужчин, слышались громкие восклицания, вопросы и смех.

Все насторожились, когда Иисус уже без признаков печали произнес: "Ныне прославится Сын Человеческий, и Бог прославится в Нем. Если Бог прославился в Нем, то и Бог прославит Его в Себе и вскоре прославит Его".

Он улыбнулся, что делал редко, и Его лицо засветилось любовью. "Дети, промолвил Он тихо, - недолго уже быть Мне с вами: будете искать Меня и, как сказал Я иудеям, что куда Я иду, вы не можете прийти, так и вам говорю теперь".

Их тронула Его мягкая улыбка, хотя слова Учителя были выше их понимания. "Заповедь новую даю вам, - продолжал Он. - Да любите друг друга, как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою".

Эта заповедь вряд ли была новой. Он часто проповедовал любовь к людям, и апостолы могли безошибочно назвать время и место этих проповедей. Единственно новым в Его словах была нота обреченности и необычный тон - "как я любил вас".

Все посмотрели на Петра Симона. Он наклонился к Мессии и, стараясь говорить спокойно, спросил: "Господи, куда Ты идешь?" Иисус повернулся и, посмотрев в глаза старшему из учеников, медленно произнес: "Куда Я иду, ты не можешь теперь за Мною идти, а после пойдешь за Мною". Какое-то время Петр обдумывал Его ответ. Не в силах понять, что значили слова о невозможности пойти сейчас и что он сможет пойти позже, Петр задал еще один вопрос: "Господи, почему я не могу идти за Тобою теперь? Я душу мою положу за Тебя".

Иисус промолвил, не поворачивая головы: "Душу твою за Меня положишь?" Он грустно покачал головой: "Не пропоет и петух, как отречешься от Меня трижды".

9 часов

Иерусалим затих, его улицы, окутанные темным бархатом ночи, быстро опустели. И только крыши и башенки домов отражали лунный свет. Часовой на крепостном валу Антонии поеживался от свежего восточного ветерка и со скукой наблюдал за игравшими в кости товарищами. Он ухмылялся, слыша их грубую брань после каждого метания. Внезапно его внимание привлек стражник с обнаженным мечом у западных ворот. Он услышал, как стражник резко говорил с кем-то в темноте за воротами, а затем помахал кому-то во дворе, не пропуская пришельца за ворота. В полутьме двора ни один солдат не мог узнать в ночном госте первосвященника, которого сопровождал дородный начальник стражи храма.

Стражник сплюнул. Евреи не приходят сюда, если им не нужно что-то от Пилата. И всегда им надо что-то сделать или что-то приостановить. Стражник вставил меч в ножны и, сложив ладони рупором, зычно крикнул во двор, что первосвященник Каиафа желает безотлагательно получить аудиенцию у Понтия Пилата, прокуратора Иудеи и Самарии по соизволению его императорского величества Цезаря Тиберия.

Часовой, наблюдавший за происходившим сверху, размышлял, почему евреи не входят внутрь крепости. Затем он вспомнил, что у этих странный людей считалось грешным входить в помещения язычников. Он припомнил, что в крепость входили лишь очень немногие евреи, которые оставались во дворе, но большинство, как эти двое, ждали снаружи или под сводом ворот. И никто не входил в глубь крепости, даже если сам прокуратор приглашал их наверх в свои покои. Исключением были арестанты. Их тащили в подземную темницу, а они неизменно вопили, что их оскверняют. Это забавляло сирийцев, служивших в римской армии, потому что осужденные были ворами, убийцами или неплательщиками налогов.

У сирийцев были основания не любить евреев. Их призывали в римскую армию, а евреев нет, ибо иудейская вера запрещала воевать в субботу. Кроме своих богов сирийцы должны были поклоняться и Цезарю, а иудеи уклонялись и от этого. Их провинция была единственной, на которую не распространялся императорский указ обожать Цезаря. Евреи в свою очередь презирали легионеров и давали им деньги под ростовщические проценты. На рынках солдаты-сирийцы постоянно слышали насмешки в свой адрес на непонятном для них языке.

У евреев тоже были свои причины ненавидеть сирийцев. Живущие в Сирии иудеи сообщали в Иерусалим, что с ними там обходятся жестоко, обсчитывают, насмехаются над ними, грабят их лавки и насилуют их женщин. Во всем мире только у сирийцев охота на евреев считалась развлечением. По сравнению с римлянами, греками и египтянами, сирийцы были грубы и невежественны. Для палестинских евреев было унизительно находиться под пятой Рима, но страдать от рук сирийских наемников было почти невыносимо.

Часовой с удовлетворением отметил, что Пилат заставил Каиафу ждать.

Крепость Антония была построена Иродом Великим, иудеем лишь наполовину, имевшему страсть к сооружению замысловатых дворцов и красивых городов. Когда римляне посадили его на трон, он назвал крепость, держащую Иерусалим в подчинении, именем своего друга Марка Антония.

Антония была построена с умыслом. Храм занимал почти половину восточной стены города, величественно возвышавшейся над долиной Кедрона. Южная и западная стены храма были неприступны для неприятеля. А крепость, подобно громадной каменной глыбе частично вклинилась в северо-восточную часть храма. В крепости были проходы для подкреплений с севера в случае, если евреи заблокируют остальные ворота, а с юга имелись подземные ходы в храм, по которым в час смуты римляне могли проникнуть на Паперть язычников и занять весь храм.

В Антонии были крытые галереи, бани, огромные дворы, выложенные камнем, покои, казармы для двенадцатого легиона, два огромных водохранилища. Дороги внутри крепости были вымощены камнем - плитняком с шероховатой поверхностью, чтобы в мокрую погоду по ним не скользили копыта лошадей. Все дворы и крыши имели незначительный уклон, и дождевая вода стекала в канавы, а затем попадала в хранилища, расположенные глубоко под землей.

Для евреев Антония внутри стен города была словно обнаженный нерв больного зуба.

Часовые на городских стенах огласили четвертый час ночной стражи, а в домах завершалось первое пасхальное пиршество.

10 часов

Иисус окинул взглядом оставшихся с Ним. Они все еще ели, проголодавшись за день, а Он прислушивался к их разговорам, вникая в их потаенные мысли, еще больше убеждался в том, что знал и ранее - это были верные люди. Мессия беспокоился, ибо это были Его последние часы с ними, а поведать им надо было еще много, очень много.

Он тоже вкушал пищу, чтобы не привлекать их внимания отсутствием праздничного настроения; Иисус, вероятно, знал, что в этой комнате Каиафа не арестует Его. Если бы Он думал, что Его схватят здесь, Он не придержал бы очень важные слова, которые скажет по пути к гефсимане (маслобойне).

Иисус знал, что Каиафа захочет сделать все скрытно. У Христа было много сторонников в городе и по всей стране, и Его публичный арест вызвал бы волнения, которые могли перерасти в мятеж. Мятежи всегда заканчивались кровавыми действиями римских легионеров.

Каиафа понимал, что Иисуса надо взять под стражу без шума. Знал это и Иисус. А сейчас, после посещения Антонии первосвященником, это знал и Пилат. Он предоставит первосвященнику необходимую помощь, но не ради примирения с ним. Он помышлял насолить иудеям, ускорив ход события, которое должно было расколоть людей на две враждебные группы.

Пилат знал, что после ареста он сможет предать огласке это не столь уж важное тайное дело и бросить его, как комок грязи, в лицо иудеям. А сейчас он делал вид, что так радеет за справедливость, что Пленника должны будут повести к нему для слушания через лесь город.

Сын Человеческий знал все это и даже больше, как будто эта драма была написана на заре времени, как оно и было на самом деле. А слова, сказанные в этот день, будут запечатлены в грядущих веках.

После третьего кубка вина ученики устремили свои взгляды на Иисуса, ожидая, что Он завершит ритуал вечери. Он приподнялся, облокотившись, чтобы видеть лица всех, включая Петра.

"Очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания, - сказал Он, - ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не свершится в Царствии Божьем".

Как и раньше, эти слова для учеников были окружены таинственностью, но сейчас они интересовались событиями, которые будут до того, как "свершится". И что такое "свершится"? Что значит это слово? Должна свершиться пасха? Где будет эта новая пасха? Может быть, Он имеет в виду конец света? Они все еще шептались, когда Он взял плоский круглый хлеб. Увидев это, апостолы умолкли и стали ждать.

Иисус встал. Он возложил руку на хлеб, обратил взор к небу и прошептал слова благословения. Затем молча преломил хлеб на части и раздал их апостолам.

"Сие есть тело Мое, - промолвил Он, - которое за вас предается, примите и едите". Они вкусили хлеб, не понимая ничего, кроме того, что это было неожиданным отступлением от пасхального ритуала. Он улыбнулся: "Сие творите в Мое воспоминание". Они поняли, что должны делать это снова и снова, когда Его не станет.

Иисус взял большой металлический сосуд с разбавленным вином и прошептал второе благословение. Затем Он обошел всех и вручил каждому кубок. "Пейте все, - сказал Он, - ибо сие есть кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов".

Хотя этим простым людям еще предстояло постичь высокие знания через Духа Святого они поняли сразу значение хлеба и вина, потому что Он назвал одно Своим телом, а другое Своей кровью и сказал, что они должны "творить это в воспоминание Его". В этот миг апостолы осознали, что Иисус Христос отошел от ритуала древней Иудеи и устанавливал новую веру, новое соглашение с Богом, путь спасения всего человечества: Богочеловек в любви приносил Себя в жертву.

Немногие задумались, почему Иисус сделал это значительное дело, дал им Свое тело и кровь в отсутствии казначея. И наоборот, двое из них сейчас хорошо понимали, почему надо было ждать ухода Иуды, прежде чем посвятить их в новое таинство. Это была новая надежда мира.

* * *

Песочные часы отсыпали уже десять часов, и Каиафа нетерпеливо ждал у себя во дворе прибытия солдат. Делать задуманное надо было быстро и тихо. Римские воины все еще не появлялись, и Каиафа кипел от злости на Пилата за задержку. Вокруг первосвященника толпились ждавшие его указаний слуги.

Он подозвал Иуду и с отвращением наблюдал его почтительный поклон. Каиафа был неглуп и понимал, что если Иуда жил рядом с тем, кто провозгласил себя Мессией, а затем предал Его за гроши, то при удобном случае он предаст первосвященника за еще меньшую сумму.

Каиафа старался предусмотреть любой поворот событий. Он приказал Иуде провести отряд к дому, где была вечеря и указать солдатам на нужного Человека. Он живо представил себе неразбериху и возможную драку при налете и не хотел бы, чтобы Иисус ускользнул. Если Он вырвется из сетей этой ночью, то может бежать в Галилею или в пустыню и не появится в Иерусалиме до великих праздников осенью.

Первосвященник не намеревался арестовывать апостолов. Они были овцами и разбегутся при первом же нападении на пастуха. Он позвал старшего из прислуги и втолковал ему, что апостолам нужно лишь пригрозить арестом. Этого будет вполне достаточно. С законом необходимо считаться, а ему нужен был суд над одним Человеком. Было бы куда лучше, если бы апостолы смогли поведать сторонникам Иисуса, что Его схватили, судили и обвинили в богохульстве. И тогда этот новый культ или секта улетучились бы, а народ возвратился бы в лоно истинного поклонения, в храм.

Обдумывая любые возможности, Каиафа спросил у Иуды, что случится, если Жертва уйдет из большой горницы. Иуда ответил, что пиршество должно продолжаться еще не менее часа, и что не представит никакого труда окружить дом и направить отряд в горницу по лестнице - другого выхода не было - а он заведет их в горницу и укажет на Иисуса, подойдя и поцеловав Его. По этому они и узнают Его.

Если же Иисус с последователями покинут горницу наверху, то по предположению Иуды они пойдут к маслобойне у подножия Горы Елеонской, где они часто (ночевали, находясь в Иерусалиме. Если их не окажется и там, солдаты пойдут в Вифанию в дом Марфы и Марии, потому что это единственное место, где еще мог почивать Иисус. А так как Вифания была на расстоянии всего часа пути от дома первосвященника, осуществить арест можно будет задолго до рассвета и пробуждения города.

Каиафа ликовал. Поскольку добыча наверняка была поблизости, причин дя беспокойства не было. Было бы проще всего схватить Иисуса в большой горнице, где Он в случае сопротивления аресту мог получить рану от римского копья. Это сняло бы ответственность с первосвященника, Синедриона и, следовательно, храма. А тысячи последователей Иисуса в городе и за его пределами обратили бы всю свою злобу на римлян - идеальная ситуация для Каиафы. Однако сопротивления вряд ли стоило ожидать, если же, конечно, фарисеи хорошо изучили этого Человека. Мессия проповедовал любовь и покорность, ненасилие и всепрощенчество, а эти качества не вполне пригодны для ночной схватки с солдатами.

Каиафа сознавал, что смотрел на дело Иисуса сквозь пальцы. Он более года знал о существовании Христа, и было бы легче взять Его раньше. Его можно было судить в Синедрионе за богохульство и, если бы Его признали слабоумным, Он был бы признан вне закона. А если бы в Нем узрели опасность, Его бы избили камнями прежде, чем Он смог бы привлечь такое множество сторонников. А сейчас уже слишком поздно, он вынужден был ловить момент, чтобы арестовать, судить и казнить богохульника, пока Тот окончательно не разрушил власть храма.

С такими мыслями Каиафа коротал ночь. Радовало, что в городе было так спокойно. По дороге в Антонию он отметил, что на улицах почти никого; большинство горожан находились в домах за праздничным столом или отходили ко сну. Если бы только римляне со своими блестящими щитами прибыли вовремя арест, суд, приговор и избиение камнями к утру уже закончились бы. У священника того времени могло быть пять возможных версий об Иисусе: 1) Он был Мессией; 2) Он был мошенником; 3) Он был заблудшим человеком и вообразил себя Мессией; 4) Он был добрым духом; 5) Он был злым духом.

Ничто не может подтвердить, что Каиафа или Синедрион допускали иные возможности, кроме той, что Иисус был мошенником. Вся беда была, пожалуй, в том, что деловая политика и управление торговлей в храме довлели столь сильно, что сердце августейшего священника очерствело, а с годами он потерял то, что стремился спасти - свою душу. Он стал взвешивать все дела, и духовные, и мирские, на одних и тех же весах. А со временем такой человек будет глумиться над любым проявлением сверхъестественного. Падение, которое он усматривал у других, происходило в его душе.

Иудеи верили в силу духов. В мире земном и мире потустороннем, по их вере, обитали бесчисленные духи, добрые и злые. Добрые духи были ниспосланы Богом и направляли человека на путь праведный, а все злые духи, подчиняясь власти Бога, противились Его воле и презирали человека. Все духи состояли из эфирного флюидного вещества, излучавшего слабое свечение или полупрозрачного.

В еврейском мире всех духов называли ангелами. Среди них были ангелы присутствия - те, что вечно стояли пред Богом. Были ангелы пастырства, которых посылали на землю, нередко в человеческом образе, для исполнения Промысла Божия. Другие управляли движением звезд и Земли. Были и такие, что занимались делами умерших. Некоторые были приставлены к людским расам, в то время как многие - к отдельным смертным. У других же не было иных обязанностей, кроме как изводить демонов. Среди множества духов семь были Божьими избранниками, из которых наиболее известны Михаил, Рафаил и Гавриил. Злых духов возглавлял Сатана, "супостат", ко временам Иисуса получивший новые имена: Вельзевул, Асмодей, Мастема.

Злые духи обитали ближе к земле и предпочитали пустынные и грязные места: заброшенные дома, гробницы, развалины, а иногда, если их присутствие было желательным, поселялись в домах людей. Они вершили свои деяния по ночам, вызывая физические и нравственные недуги, несчастья, скандалы, раздоры и войны. Они искушали праведных, толкали нечестивых к дальнейшему падению, содействовали идолопоклонству, обучали магии и извращали закон.

Каиафе все это было известно. В голове его проносились смутные догадки о личности Мессии. Мысль о том, что Иисус - настоящий Мессия, была бы для Каиафы ужасной. В этом случае Иисус имел бы власть над всеми людьми и народами и мог бы уничтожить Каиафу вместе с храмом. От такой мысли можно было прийти в отчаяние. Вероятность того, что Иисус - Мессия, заставила бы любого - не говоря уже о священнике, - не чинить заговор против жизни такого Человека. Будь на месте Каиафы другой, он бы тщательно все взвесил, и если бы убедился, что новый Мессия соответствует всем религиозным описаниям и помимо того исцеляет больных, воскрешает мертвых, дает зрение слепым, читает в душах людей и творит другие чудеса принародно - обладает сверхестественной силой как Сам Бог - он бы упал на колени перед Ним и молил о прощении.

Каиафа не допускал такой возможности, как и его тесть. Они уже обсуждали этот вопрос и, наверняка, советовались с видными членами Синедриона. Иисус, по их разумению, был обманщиком, день ото дня все более опасным для их образа жизни. Простые деревенские иудеи все сильнее верили в Иисуса, покидали дома, чтобы следовать за Ним, а горстка избранных в храме все более ожесточалась против Него.

* * *

А в большой горнице апостолы слушали Учителя, затаив дыхание. Он говорил страстно, зная, что может сказать все это только один раз. Насытившийся превосходной пищей Петр, который всегда как ребенок хвастался своей любовью к Иисусу, стал объектом укоризненных замечаний: "Симон, Симон, - сказал Иисус, - запомни Мои слова: Сатана просил вашего отступничества, чтобы сеять вас как пшеницу. Но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя". А затем, уже избегая упоминания о Своей смерти, добавил: "И ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих".

Петр, великий телом и душою, прервал: "Господи, с Тобою я готов и в темницу и на смерть идти". Иисус покачал головой: "Говорю тебе, Петр, не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься, что знаешь Меня".

Петр вскинул было руки для возражения, но Иисус приостановил его жестом. Подошли слуги, чтобы убрать блюда и добавить вина. Когда они ушли, Галилеянин погрузился в раздумье. Он перебирал пальцами свой пустой кубок, а затем оглядел лица каждого из учеников.

"Ныне, - повторил Он уже сказанное ранее, - прославится Сын Человеческий, и Бог прославится в Нем". Он имел в виду новое священное жертвоприношение, установленное Им Самим. "Если Бог прославился в Нем, то и Бог прославит Его в Себе и вскоре прославит Его".

И снова апостолы были озадачены. Они не совсем понимали, ибо сейчас Иисус говорил о ближайшем будущем; Отец прославит Его в смерти путем спасения душ людских и скорым воскресением.

Кто-то из апостолов положил дорожную суму на ложе, вероятно, чтобы собрать в нее оставшийся хлеб. Мессия заметил это и сказал, обращаясь ко всем: "Когда Я посылал вас без мешка и без сумы, и без обуви, имели ли вы в чем недостаток?" Они отрицательно покачали головами, а кто-то сказал: "Нет". Тогда Он сказал им: "Но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч". Эти слова все поняли сразу: когда Господа не станет, жизнь для них станет тернистой. Никто их больше не защитит от холода и голода, нищеты и нападок врагов Божьих. Нести слово Господне им придется, преодолевая огромные трудности.

"Ибо сказываю Вам, - закончил Иисус, - что должно исполниться на Мне и сему написанному: "и к злодеям причислен". Ибо то, что о Мне, приходит к концу".

"Господи! Вот здесь два меча", - сказали они, указывая на оружие у стены. "Этого довольно", - завершил этот разговор Иисус.

11 часов

После последнего кубка вина все встали и пропели молитву, и когда в большой горнице умолкли торжественные звуки, тишина возвестила о начале Нового Завета. До этой ночи Завет был един, а теперь будет Ветхий Завет и Новый Завет, который продолжит откровения Бога через Иисуса, Его Сына.

Иисус приподнялся с ложа, и все последовали Его примеру. Он еще не намеревался уходить, и апостолы продолжали разговор, теряясь в догадках. Они говорили о новом самопожертвовании и казалось, они понимают важность этого события, которое станет вершиной их дела. Осознали они также, что отныне являются проповедниками новой веры.

Некоторые припоминали, что еще год назад на проповеди в синагоге в Капернауме Иисус сказал им, что отдаст им Свою плоть и кровь, без коих они не смогут жить. В то время многим стало не по себе при самой этой мысли. А теперь они поняли, что Иисус благословил хлеб, претворив его в свою плоть, и благословил вино, претворив его в свою кровь, а вкушая их, они были благословлены иметь в себе Его Дух. Им стали понятны Его слова: "Сие творите в Мое воспоминание", а это значит, что они могут совершать это на протяжении всей жизни и передавать это таинство другим.

Петр, Фома, Филипп и Иуда заговорили о скорой разлуке с Иисусом, и все грустно притихли. Мессия был тронут и обратился к ним нежным словом "дети" и повторил сказанные за столом речи.

Апостолы впали в уныние, и его не рассеяли нежные слова Иисуса. Понурив головы, они лишь изредка поглядывали на Него. У них не было слов. Как человек, Иисус также испытывал грусть. Он был молод и крепок в свои тридцать три года, и как человек имел огромную способность к любви, которую Он испытывал ко всем людям. Было грустно при мысли, что Ему надлежит умереть как преступнику, расстаться с теми, кто радовал Его душу. Но Иисус оставил мысли о собственной гибели, как обычно человек старается не думать об ужасном.

"Да не смущается сердце ваше, - сказал Он кротко, - веруйте в Бога и в Меня веруйте. В доме Отца Моего обителей много. Я иду приготовить вам место".

В глазах апостолов засветилась надежда. "И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я".

Ученики оживились, они трепетно верили, что этот Человек был Мессией, они верили в это уже более двух лет, отказались от прежней жизни и имущества, а некоторые даже от семей. Когда Он сообщил о Своей смерти, они были в отчаянии, но когда Он сказал, что после смерти вернется за ними и возьмет их "домой", они преисполнились торжественной и глубокой радости.

"А куда Я иду, вы знаете, и путь знаете", - продолжал Иисус. Их радостные лица вдруг омрачились. Они знают путь? Куда? Они взглянули на Фому, ибо очень часто он их выручал, зная что и как спросить у Господа. Фома покашлял, как всегда, посомневался и спросил: "Господи, не знаем, куда идешь. И как можем знать путь?"

"Я - Путь и Истина и Жизнь, - ответил Иисус, - и никто не приходит к Отцу, как только через Меня. Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего". На их лицах снова появилась растерянность, и Он, как отец, поясняющий детям простейшие вещи, сказал: "И отныне знаете Его и видели Его".

Проще объяснить было невозможно. Он говорил, что Бог Отец и Бог Сын одно и то же. Разуму апостолов было непосильно охватить это, но некоторые кивнули в знак понимания, хотя им ничего не было понятно. "Господи, взмолился Филипп, - покажи нам Отца и довольно для нас". Превыше всего в те времена была честность договора: покажи нам, и мы поверим. Попроси Его явиться сейчас, хоть на миг, и все вопросы отпадут.

Иисус спокойно ответил: "Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп?" И отчетливо добавил: "Видевший Меня, видел Отца. Как же ты говоришь "покажи нам Отца", разве ты не веришь, что Я в Отце и Отец во Мне? Слова, которые говорю Я вам, говорю не от Себя. Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела. Верьте Мне, что Я в Отце и Отец во Мне, а если не так, то верьте Мне по самим делам".

Иисус был терпелив с учениками, ибо понимал, как трудно было человеческому разуму представить два Божества в одном. Он знал, что мог заставить всех уверовать в Себя - даже Каиафа и Анна пали бы ниц перед Ним, если бы Он решил проявить Свою божественность, но главное в Его учении привести человека к вере без видимых чудес. Некогда Бог Отец снизошел на горную вершину и говорил с Моисеем, а также передал ему скрижали с заповедями. Возможно, из-за этого человек почувствовал, что он может торговаться с Создателем по любому поводу. Он мог пообещать следовать Закону, если Бог сначала скажет, какое вознаграждение он получит за это. Он хотел знать точно то, что зависело от Бога, где и когда, сколько и как долго. И более того, он желал подтверждений.

Иисус - олицетворение любви, никогда не терял терпения с чадами Отца Своего. "Истинно говорю вам, - промолвил Он, посмотрев на апостолов, а через них на все человечество во все грядущие века, - верующий в Меня, дела, которые Я творю, и он сотворит, и больше сих сотворит, потому что Я к Отцу Моему иду. И если чего попросите у Отца во имя Мое, то сделаю, да прославится Отец в Сыне. Если чего попросите во имя Мое, Я то сделаю". Его глаза умоляли верить: если они не могут понять, пусть просто верят. Он опустил глаза и прошептал: "Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди".

Иисус подал знак Петру, и все поднялись. Была уже полночь. Иисус первым сошел вниз и поблагодарил отца Марка за гостеприимство. Затем они вышли на залитые лунным светом безлюдные улицы и, переговариваясь, направились к долине Хиннома.

С запада дул легкий ветерок и гнал облака по лунному небу. Оно было усыпано звездами, нарядными украшениями небес. Эта ночь была столь светла, что известняковые плиты Римской лестницы ярко белели издали, и на них четко выделялись тени деревьев.

По пути Иисус продолжил разговор, и когда Ему надо было что-то сказать, Он останавливался и все внимали Ему, обступив кольцом. Так, с остановками, они прошли южную часть Иерусалима, затем вниз по Римской лестнице к воротам Фонтана.

"И я умолю Отца, - убеждал их Иисус, - и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины, Которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает Его. А вы знаете Его, ибо Он с вами пребывает и в вас будет". В лунном свете Иисус увидел страх на их лицах, успокоил: "Не оставлю вас сиротами, приду к вам". Слово "утешитель" Иисус сказал по-гречески, что значит советчик, защитник. Когда Он сказал "другой утешитель", он подразумевал, что Сам был Утешителем для апостолов, а теперь пошлет другого Утешителя, Который всегда будет с учениками и всеми верующими в Иисуса. Он говорил о Святом Духе.

"Еще немного, и мир уже не увидит Меня, а вы увидите Меня, ибо Я живу, и вы будете жить. В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас. Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня, а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцом Моим. И Я возлюблю Его и явлюсь ему Сам".

Они уже спускались по широкой лестнице, когда вечно молчавший Иуда остановил шествие вопросом: "Господи! Что это, что Ты хочешь явить Себя нам, а не миру?" Благо, что этот вопрос задал неразговорчивый Иуда, потому что ответ объяснил очень многое: "Кто любит Меня, тот соблюдает слово Мое. И Отец Мой возлюбит его, и мы придем к нему и обитель у него сотворим. Не любящий Меня не соблюдает слов Моих. Слово же, которое вы слышите, не есть Мое, но пославшего Меня Отца. Сие сказал Я вам, находясь с вами. Утешитель же Дух Святой, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам. Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам". (Ев. от Иоан. гл. 14.)

* * *

Город спал. Через несколько минут будет сменяться стража, и на крепостных стенах раздадутся возгласы солдат. Вскоре откроются ворота храма для первых молящихся, а в наружных дворах нищие станут просить милостыню Пасхального дня.

Спокойствие лунной ночи нарушал лишь шум в северо-восточной части города. Это, чеканя шаг, уходил из крепости Антония отряд римских легионеров. Обычно таким отрядом командовал центурион, но Каиафа в своей просьбе преувеличил дело, и отряд возглавил сам трибун, военачальник города.

Трибун понимал, что ему не следовало вмешиваться в этот арест: ведь богохульство против Ягве не было преступлением против Рима, и в законе империи не было статьи, по которой можно было бы судить Иисуса. Это была чисто еврейская проблема, связанная с провинциальным смутьяном, кто так или иначе подрывал престиж великого храма. Единственно, что требовалось от трибуна, так это оказать содействие храмовой страже в исполнении приказов, первосвященника. В случае сопротивления римляне были уполномочены избивать евреев до смерти.

В голове и в хвосте колонны легионеры несли факелы, и трибун, проходя вдоль рядов, осмотрел снаряжение. Он повел солдат на запад и свернул налево у ворот в городской стене, за которыми находился невысокий холм, который евреи называли Голгофой, то есть Лобным местом.

Теперь отряд спешно следовал в южную часть города. Им было приказано прибыть к первосвященнику, а тот проведет их к преступнику. Они уже прошли между дворцом Иродов и Хасмонейским дворцом. При свете факелов движения их ног напоминали зловещий танец.

* * *

Каиафа томился в ожидании и, не вытерпев, послал гонца в Антонию. На полпути тот встретил легионеров и поспешил обратно к первосвященнику с вестью. У Каиафы отлегло от сердца и раздражение медлительностью римлян прошло. Он решил еще раз допросить Иуду, чтобы найти слабые места в его сведениях. Первосвященник понимал, что если Иисуса не возьмут этой ночью, он станет посмешищем в глазах римлян, и утром слухи о неудаче расползутся из Антонии. Он должен во что бы то ни стало найти Иисуса и взять Его под стражу этой же ночью.

Иуду позвали к Каиафе, и тот предположил, что Иисус и Его последователи могут отправиться в Вифанию в эту ночь, ибо Галилеянин строго соблюдал расстояние субботнего дня и не ступит ни шага дальше дозволенного.

У Иуды было достаточно времени, чтобы все прикинуть, и он допускал, что было еще два места, куда мог пойти Иисус, если Его не окажется в большой горнице. Первым была маслобойня у подножия Горы Елеонской, о чем Иуда уже сообщил Каиафе, а вторым - огромная пещера выше по дороге к вершине горы, где Иисус вместе с апостолами изредка ночевал. Ясно было одно: дальше они не пойдут.

Храмовая стража уже получила распоряжения и только ожидала римлян, которые санкционируют ее действия.

Стражники расположились в огромном дворе перед домами Каиафы и Анны. Выходя замуж за Каиафу, дочь Анны пожелала, чтобы ее семейный дом был построен рядом с отцовским с общим двором и общими воротами.

Старец Анна в ту ночь даже не выходил за порог дома, чтобы поинтересоваться скопищем вооруженного дубинками народа в своем дворе. Вероятно, это он надоумил зятя обратиться к Пилату за помощью. Как бывший глава Синедриона, он не знал лишь о самых незначительных событиях в городе, и сведения получал не только от послушного зятя.

Анне было известно, что большая горница находилась лишь через две улицы от его дома, и был уверен, что схватить Иисуса могли и несколько слуг первосвященника в любой час этого вечера. Он пошел на излишнюю предосторожность, прибегнул к помощи Пилата и его солдат, чтобы после этой ночи ничто не дало повода для сплетен фарисеев. Он приказал Каиафе ни в чем не нарушать законность, и тогда никто не скажет, что они прикончили этого шарлатана из слепой ярости.

Как только схватят Иисуса, сразу нужно разослать слуг, чтобы без промедления созвать Синедрион в доме Каиафы. Саддукеи не видели нарушений в созыве совета, но судить человека до восхода солнца было незаконно. Может быть, время до восхода уйдет на допрос и последующий перерыв. Если Иисус будет дерзко выступать как Мессия, Он разоблачит Себя. А если этого не произойдет, понадобится свидетель. Каиафа знал это и надеялся, что, несмотря на свой отказ, Иуда согласится дать показания. На случай, если свидетеля не найдут, Каиафа договорился о показаниях со стражниками храма, которые слышали проповеди Иисуса.

Интересно все же знать о встрече первосвященника с прокуратором. Записей об этом не осталось, не известно, была ли эта встреча вообще. Доподлинно известно лишь, что римские легионеры были посланы к Каиафе для участия в налете. Пилат презирал евреев и вполне резонно допустить, что он ни за что не дал бы солдат Каиафе для решения его религиозных проблем, если бы не усматривал в этом выгоды для себя.

Прокуратор знал законы евреев не хуже законов своей империи. Он, должно быть, знал, что богохульство каралось смертью, и что приговор не приведут в исполнение, пока он не утвердит его. Пилат знал и о том, что Иисус стал бельмом в глазу священников, и это его утешало.

Он не проявлял ни малейшего интереса к Иисусу, не больше, скажем, чем к, скорпиону, устроившему гнездо в постели первосвященника. Он был на стороне скорпиона до тех пор, пока тот не сделал свое дело, а после этого Понтий Пилат раздавил бы его сандалией. Если бы евреи схватили и обвинили Иисуса, то прокуратор не колеблясь употребил бы свою юридическую власть и освободил этого Человека, лишь бы это разрушило планы Анны и его зятя.

И если бы Каиафа явился к прокуратору не сам, а прислал кого-то из своих людей, Пилат не дал бы легионеров для содействия в аресте смутьяна. Первосвященник знал преимущества личной аудиенции, хотя для него она была крайне неприятна не только потому, что прокуратор знал о его ненависти, но и из-за страха осквернить себя, преступив порог языческой крепости в день Пасхи. Все это надо было взвесить и учесть при этом, какая польза будет от помощи римлян.

Он видел в ней два преимущества: во-первых, чужестранцы становились соучастниками ареста и, таким образом, создавалась видимость, что это скорее дело римлян, а не заговор первосвященника; во-вторых, прибегая к помощи римлян, он добивался соучастия Пилата в вынесении смертного приговора.

Коварство обоих интриганов было равносильным. Каждый понимал предательскую стратегию другого и сознавал, что Иисус был лишь пешкой в большой игре. Это была борьба за власть: Каиафа и Анна боролись за сохранение своей власти в Иерусалиме, а Пилат хотел заставить их подчиняться.

Пилат настоял, чтобы ночная аудиенция с Каиафой проходила в его резиденции в Антонии. Это объясняет, почему супруга прокуратора Клавдия Прокула заинтересовалась делом Иисуса. Она могла быть свидетельницей их разговора, или же Пилат пересказал ей всю историю перед сном.

Широкий жест Пилата, направившего большой отряд легионеров, мог быть умышленным сарказмом. Это было все равно, что послать целый полк на арест калеки.