Голод и тьма

1. Первое октября 1606 года

Пи! Пи! Пи!

На этот раз никаких дурацких снов от пиканья часов у меня не возникло. Тем более, звук этот был намного мелодичнее, чем будильник моей бывшей "Сейко", да и батарейки хватало на десять лет. А получил я их после своего возвращения, из запасов на "Святой Елене". Я осторожно высвободился из объятий мирно сопевшей рядом Лизы, нежно поцеловал её, и, стараясь не шуметь, выбрался из кровати. Натянув на себя подготовленную с вечера одежду, я вышел на кухню, где Анфиса уже готовила – для нас и для детей. Наскоро выпив чаю и чмокнув Анфису в щёчку, я вышел из ставшего за три года родным дома.

Дом этот был выделен нам с Лизой по программе для молодых семей вскоре после Колиного рождения; когда я вернулся из России, он показался мне весьма просторным – пять комнат, кухня, небольшой садик за домом, и даже электричество в двух комнатах, от гидроэлектростанции, построенной на одном из местных ручьёв. Соседями нашими были, с одной стороны, Володя и Лена Романенко, а, с другой, Джон и Мэри с детьми и внучкой Машей. Каюта на "Форт-Россе", кстати, тоже оставалась "нашей", но сам корабль теперь находился на плановом ремонте в заливе Елизаветы. Но одно дело – каюта, а другое – собственный дом. Теперь, впрочем, у нас в нём не так уж и много места – в спальне обитаем мы с Лизой, во второй комнате – наш старший, Коля, с Юрой, в третьей – близнецы Андрюша и Лена, в четвёртой – маленькая Ксения с Анфисой, а пятая комната – пока что наш с Лизой кабинет, хотя в персперктиве и он превратится в детскую. Там стоял громоздкий письменный стол, который мы "унаследовали" с Москвы; иногда мы даже сидели за ним вдвоём, Лиза за ним, а я с торца. Раньше она здесь же принимала пациентов, но два года назад построили клинику в сотне метров от нашего дома, и четыре раза в неделю, после того, как Анфиса приходит из школы, Лиза работает там по три-четыре часа в день.

Так что дом наш – извините за каламбур, то, что доктор прописал. Конечно, более ценились дома с видом на море, либо выше к Соборной площади, на которой находились собор святого Николая и административный комплекс. Единственный, кто жил на самой площади, был отец Михаил с семейством – так уж повелось, ведь он был первым священником собора. Епископ же наш Марк, правящий архиерей Росский и Американский, обитал в крохотном монастыре чуть ниже по склону; рядом с ним находилась резиденция Тимофея Хорошева, царского наместника, которая, впрочем, ничем не отличалась от нашего дома. Тимофей, функции у которого были чисто представительскими, решил одновременно заняться делом и поступил полтора года назад в новосозданный Росский университет, где обучался в подготовительной программе, с прицелом на поступление на инженерный факультет в следующем году. А в январе, сразу после святок, он неожиданно для всех женился на одной из студенток той же программы, Лизе Еремеевой, бывшей невской крестьянке. На Руси такое было бы едва ли возможным, а здесь они времени не теряли – в конце октября у них уже родился ребёнок, дочурка Елизавета, крёстной у которой была моя Лиза.

Да, последние три с половиной года были практически идиллией… но первые несколько дней после моего возвращения из России напоминали скорее бурю. До сих пор вспоминаю, как я сходил по трапу "Победы" три с половиной года назад. Миг – и моя любимая в моих объятиях, а на меня строго смотрит маленький серьёзный блондинчик – плоть от плоти моей, Николай Алексеевич. Но ещё секунда, и я подхватываю его на руки и целую его, и он, несмотря на мои опасения, обхватывает своими ручонками мою шею и шепчет мне, смешно выговаривая звуки:

– Папоська, ты пьиехал!

Когда мы добрались домой, началась "раздача слонов" – привезённые с Руси игрушки и крестик для Коленьки, а для Лизы – драгоценности, включая и подарок от королевы Маргариты, от которого она потеряла поначалу дар речи.

– И всё это мне?

– Тебе, любимая, тебе. Их величества – наши с тобой близкие друзья. А вот это – от царя Бориса, а это – от царевны Ксении, а это – от Никиты Строганова, а это, это и это сделано по моему заказу. А ещё неплохо бы снять с тебя мерки.

– А зачем?

– А затем, что специально для тебя я привёз меха – надо бы сшить для тебя шубу, шапку, сапожки и варежки. И не по одному экземпляру…

– Подари их, может, Лене… Или Саре.

– Для них у меня тоже есть меха, не беспокойся. Я привёз презенты и для Володи, и для Джона с Мэри, и для многих других…

Вечером, я уложил Колю спать, прочитав ему на ночь несколько сказок. Он всё не хотел засыпать, после каждой сказки повторяя: "Есё, папоська!" Но когда Колобок ушёл от волка, я увидел, что глазки его закрылись, и он, обняв плюшевого зайчика, тихонько посапывает во сне. Я осторожно поцеловал его, вернулся в спальню, и сказал Лизе:

– Заснул маленький.

Она распахнула объятия, но я встал перед ней на колени:

– Милая, мне надо перед тобой кое в чём повиниться.

Зря я это, наверное, но я почувствовал, что без этого я не могу. Даже если Рената ничего бы не сказала, то жить с этим мне было невозможно. И я рассказал ей все, кроме имён и того, что три из них понесли от меня. Лицо Лизы сразу же окаменело, а, когда я закончил, она сказала неживым голосом:

– Коля так тебя ждал… и так к тебе льнул сегодня… ладно уж, бери любую из пустующих комнат, поживёшь пока, будем делать перед ребёнком вид, что всё нормально. А потом мы ему расскажем, что ты уехал в командировку. Недели через две.

– Хорошо, – уныло промямлил я и отправился в комнату в конце коридора, где стояли топчан и деревянный стул. Через пять минут пришла Лиза, и, ничего не говоря, бросила на него одеяло, подушку, бельё и полотенце и сказала, что, мол, туалет в пристройке, там же и умывальник, "а ванной нет – баня в конце улицы". И ушла.

Следующие дни я делал вид перед Колей, что ничего не произошло, и проводил с ним всё свободное время. Я отводил его в садик, а Лиза забирала его оттуда, пока я ещё был в министерстве. Я, кстати, на следующий же день написал прошение об отставке – ну какой я министр… Но Совет отклонил мою просьбу с одним голосом против – моим, так что приходилось соответствовать. Большую часть времени я проводил то на заседаниях Совета, то за составлением подробных отчетов и рекомендаций, и времени катастрофически не хватало.

На третий день, я спросил в жилом управлении, не могу ли я вернуться в свою каюту на "Победе" либо на "Форт-Россе", либо хотя бы койку в общежитии. Не знаю, каким образом об этом узнала Лена Романенко, но через полчаса она пришла ко мне в кабинет и спросила, что случилось. Пришлось и ей доложить, пусть в общих чертах. Она помолчала, покачала головой, и наконец заговорила:

– Лизу я, конечно, понимаю, равно как и разделяю твоё мнение, что ты сам виноват. А был такой тихоня в Питере, джентльмен, со всеми моими подругами со всей вежливостью, а как до дела, так в кусты…

– Леночка, так я хотел лишь по любви…

– Изменял ты, я так понимаю, тоже по любви… Дон-Жуан хренов. А, скорее, слабак – вряд ли ты сам подбивал к другим клинья, на тебя не похоже, а вот если она к тебе подкатила, тут ты, конечно, давал себя соблазнить, так ведь, наверное, было?

– Сам я виноват. Каждый раз.

– Значит, так оно и было.

Я закрыл лицо руками, а Лена неожиданно сменила тон:

– А всё-таки я попробую вас примирить. Но только если ты мне пообещаешь больше никогда и ни с кем, при живой-то жене.

– А если не смогу?

– А вот если ещё раз оступишься, я сама помогу Лене тебя убить. А потом мы вместе оросим твою могилку горючими слезами. Всё-таки ты наш с Володей друг, а Лиза тебя любит, и как…

– Но она меня не простит.

– Как не простила другая твоя Лиза, ты хочешь сказать? Давай попытаемся. Как сказано в анекдоте, "Попитка не питка, правда, товарищ Берия?" Кстати, ко мне приходила девочка Анфиса, говорила, ты её чуть не удочерил, а теперь совсем забыл. И рассказала мне, как ты её спас – и про другие твои добрые дела. Возьму-ка я Анфису с собой…

– Не надо. Я заслужил то, что произошло.

– Может, и так. Но ты, как мне кажется, поддаёшься перевоспитанию. Будешь, как герой Ляписа-Трубецкого: "Гаврила был примерным мужем, Гаврила жёнам верен был."

– Почему же "жёнам"?

– Ну ты же был уже женат. И той жене тоже был верен, не так ли?

– Не надо…

– Надо, Лёша, надо.

На следующий день, когда я возвращался в дом, где, как мне казалось, мне суждено было обитать последние дни, я услышал звонкий голосок Анфисы:

– Прости его, княгиня! Больно хороший твой Алексей. А что слабым оказался – то и святые грешили. И Господь простил даже самых страшных грешников. Неужто ты своего простить не сможешь?

Я развернулся и пошёл оттуда, очень уж мне было стыдно, и лишь краем уха услышал слова Лены:

– Ты не представляешь себе, как ему трудно. И я тебя уверяю – больше он…

Я вернулся в кабинет и продолжил работу, но у меня ничего не получалось. Часа через полтора, я вернулся в Лизин дом, и, к моему изумлению, она обняла меня и поцеловала, а затем сказала:

– Лена рассказала, что ты хотел удочерить Анфису. Я согласна. И готова тебя простить. Вот только больше так никогда не делай.

Я лишь стал перед ней на колени, обнял её ноги, и ничего не говорил, пока она не потянула меня вверх за плечи.

– Иди, почитай Коленьке, он так тебя ждёт.

После того, как мой маленький заснул, я хотел было пойти на свой топчан, но на нём не было ни одеяла, ни подушки, ни простыней… Я встал на колени и горячо помолился, так, как я уже давно не делал. А через две минуты туда вошла Лиза.

– Жду я тебя, жду, а ты в Анфисиной комнате. Сходишь завтра в жилконтору, пусть принесут ей матрас, не спать же ей на голых досках. А у нас с тобой своя спаленка есть…

2. Как мы стали трижды краснокожими

Тот день я вспоминаю как второе рождение. Должен сказать, что Лиза с тех пор меня ни разу не попрекнула тем, что было – но я сам знал, что больше такое не повторится. А дома сразу стало многолюдно – на следующий день к нам переехала Анфиса. Усыновления и удочерения в Русской Америке, пока меня не было, решили отменить и ввели понятие воспитанников; именно так мы и узаконили пребывание девочки у нас. А через неделю, когда я рассказал супруге про мою ливонскую эпопею, мы взяли на воспитание и Юру Заборщикова.

И тот, и другая сразу стали незаменимыми – они заботились о детях, помогали по хозяйству, Анфиса часто готовила, а Юра оказался весьма рукаст. А детей становилось всё больше – через год у нас родились близнецы, а в марте прошлого года – Ксения, и если с тех пор никого не получалось, то не потому, что мы не старались. А полмесяца назад Лизины глаза вновь заискрились:

– Любимый, принеси люльку обратно к нам в спальню. Мне кажется, у нас вновь ожидается пополнение.

Несмотря на всё растущее количество детей, Лиза, как и большинство других молодых матерей, всё ещё работала, пусть намного меньше, чем раньше. Она всё ещё была замминистра здравоохранения и, кроме того, пока дети находились в яслях и детском саду, три раза в неделю работала консультантом в местной клинике, и проводила как минимум одну или две операции в неделю – по её словам, "чтобы не потерять квалификацию". Так что "покой ей только снился".

Мне же было немногим легче. Я надеялся передать должность министра информационных технологий тёзке с "Астрахани", но корабль недавно перевели в новый порт, находящийся в том месте, где в нашей истории располагался Сан-Диего. Назвали его, увы, Алексеевым, причём ещё в 1601 году, когда я прохлаждался в буквальном смысле слова в России и не мог возразить. Впрочем, я и переименование Козлограда под Черниговом в Алексеев не смог предотвратить… Но ребят Лёха собрал неплохих, кого с "Паустовского", кого даже с "Москвы", так что делать мне приходилось не так уж и много – всё было под контролем.

А вот министерство иностранных дел забирало у меня намного больше времени – у меня не только не приняли прошение об отставке, но и отказались выделить отдел по связям с индейцами в отдельное министерство. До недавнего времени, отдел возглавляла Мэри, которой помогала Сара. Но недавно Джону моя Лиза порекомендовала перебраться в место с более сухим климатом, и его с распростёртыми объятиями приняли на Елисеевской верфи. Мэри, понятно, поехала вместе с мужем и возглавила новосозданный южно-калифорнийский филиал отдела. Кстати, наши врачи добились того, что у неё больше не было выкидышей и беременность проходила нормально, так что уехали они с тремя младшими детьми – Елизаветой, Еленой, и моим крестником Алексеем. А место начальника отдела осталось в семье – его заняла Сара.

Работали там в основном индейцы из окрестных племён, точнее, индианки – ни Мэри, ни Сара не смогли привлечь ни одного мужчину, хотя пытались. Кроме них, были две девушки с "Паустовского", а моя Лиза числилась консультантом по здравоохранению. Именно ей принадлежала заслуга создания сети клиник для индейских деревень, и в нескольких деревнях до сих пор помнят, как она спасла их от эпидемий. И вскоре после моего отъезда жители деревни Лиличик прислали ей "йейю" – торжественное приглашение на праздник в виде верёвки с узлами, а гонец, передавший его, сообщил на словах, что старейшины решили сделать её почётным жителем Лиличик. По её словам, церемония состоялась в бане, где присутствовали одни лишь женщины. Её раздели, ритуально обмыли в особом чане, нанесли на её тело три продольных белых полосы, от подбородка и до низа живота, и одели в мивокский костюм – юбка-передник, перламутровое ожерелье, и сандали.

Вскоре после моего возвращения, мне передали "йейю" от жителей другой деревни – Ливанелова, и объявили, что совет старейшин пригласил меня на такую же церемонию. Потом оказалось, что меня хотели сделать своим и жители Лиличик, но мы решили, что лучше уж принять первое приглашение, чтобы не обижать других. У меня всё было несколько по-другому – меня также повели в баню, но сначала хорошенько попарили, после чего натёрли золой, окатили холодной водой, и нанесли три полосы, только чёрные, от подбородка до лобка. Затем на меня водрузили головной убор из покрашенных в синий цвет перьев, связанных верёвками с нанизанными на них мелкими ракушками. Другой одежды мужчины-мивоки не носили, если было не слишком холодно, поэтому и меня вывели на помост посреди деревни в чём мать родила. Было нежарко – градусов, наверное, с двенадцать – но пришлось терпеть.

С одной стороны стояли мужчины, с другой – женщины, а среди них – весь состав отдела – впрочем, одетые – и моя Лиза, в мивокском наряде, который, из-за холода, был дополнен короткой кожаной курткой с узором; впрочем, местные дамы ничего такого не надевали. И если мужская часть населения сохраняла спокойствие, то женщины начали перешёптываться и посмеиваться, то и дело показывая пальцем на мои чресла, отчего моё лицо, по словам супруги, стало пунцовым.

Затем ко мне подошёл шаман и совершил короткую церемонию, после чего достал кремневый нож и порезал мне средний палец левой руки, затем сделал то же со своим пальцем и приложил его к порезу, чтобы смешалась кровь, что-то пробормотав; разобрал я лишь слово "`ате" – младший брат. После этого подошли вождь племени Хесуту и другие мужчины, каждому из которых шаман точно так же резал палец, и они точно так же прикладывали его к моему, те, что постарше, с теми же словами, а те, что помладше, именовали меня "" – старший брат. А после этого начали подходить уже женщины, начиная со старейшин рода; им пальцы не резали, лишь обнимали меня и прижимались ко мне грудью, а многие, к моему ужасу, дотрагивались на мгновенье бедром до моего причинного места. Я испугался, что Лиза может не понять, но выражение её лица было скорее сардоническим; после мивочек, меня точно так же (но оставив мой детородный регион в покое) обняла сначала она, а затем и девушки из отдела. Потом она мне сказала, что мои пропорции были всяко побольше, чем у их мужчин, и потому им, наверное, было интересно – сексуальных поползновений на мою честь супруга не увидела.

После этого, старейшина рода из женщин торжественно произнесла что-то по мивокски, а затем последовал обильный пир – мясо разных животных, рыба, жёлуди, и перебродивший ягодный сок, показавшийся мне сначала слабым, но мне пришлось выпить его столько, что меня потом отнесли домой.

Девушки в отделе были из разных племён – не только мивочки, но и олхоны, соседи мивоков по Росскому полуострову, и асочими из долины Напы, а также тепанечка Тепин, йопе Косамалотль, и киж Пелагея, которую на науатле звали Патли, а на родном языке Пабавит. Так что новости о том, что нас приняли в мивоки, разошлись по родным деревням тех из них, кто жил в районе Росского залива. И вскоре нас с Лизой захотели принять в свои ряды асочими из Нилектсономы – ведь именно туда мы когда-то давно летали на самолёте, и именно там Лиза вылечила дочь одного из вождей, а потом и многих других пациентов.

До Алексеевки (тьфу ты, ещё один пример "культа нашей личности" у гейзера) мы на сей раз добирались на "длинном джипе" из порта, названного в честь местных жителей Асочими и расположенного недалеко от устья реки Напа. Оттуда нас сразу же забрали местные и торжественно отвели в Нилектсоному, до которой было рукой подать. Там нас уже ждали накрытые столы, ломившиеся от речной рыбы, фруктов, и лепёшек из желудей. Здесь было намного теплее, чем в Россе, и единственные, кто был одет, были мы, причём асочими Шинтупепи из нашего отдела, в крещении София, убежала на несколько минут и вернулась в соломенной шляпе и лыковых сандалях и больше ни в чём.

После "обеда, переходящего в ужин", Лизу куда-то увели женщины, но две или три постарше остались, и, после того, как мужчины меня раздели догола, эти дамы выбрили мне острой ракушкой подмышки и, пардон, интимный регион, а затем все вместе отвели меня в местную баню. Она была ещё горячей – я подозревал, что до меня там успела побывать Лиза. Но её и тех, кто был с ней, я не увидел.

Меня выпарили, отхлестали ветками секвойи – у неё мягкие иголки, поэтому это было достаточно приятно – и хорошенько вымыли. Затем дамы нанесли разноцветный геометрический узор на всё моё тело и водрузили мне на голову кожаную шапку, похожую на колпак, но с длинными перьями какой-то хищной птицы, а на шею – ожерелье из медвежьих когтей. После этого, они куда-то ушли, а меня вывели на помост, где местный шаман, которого звали Катахас, достаточно долго колдовал надо мной, а потом ко мне подходили по очереди мужчины. Пальцы никто не резал – они всего лишь дотрагивались левой рукой до моей правой и чуть кивали головой. Я делал то же, после чего ко мне подходил следующий.

Затем пришли женщины и привели Лизу, поставив её рядом со мной. Её выбрили так же, как и меня, но узор на её теле был намного более деликатным и искусным – цветы, птицы, солнце… На шее у неё было ожерелье из местных камней, и второе – из более крупных ракушек, чем у мивоков, и перьев птиц. На голове у неё была соломенная шляпа, украшенная перьями и белыми, красными и синими полевыми цветами. Церемонию проводила одна из тех женщин, кто до того занимался мной; потом оказалось, что она была супругой шамана. Она произнесла несколько фраз, а затем к нам – и к ней, и ко мне – подходили по одной другие женщины и обнимали сначала меня, потом её, причём делали это намного более осторожно. А затем нам показали жестом, чтобы мы взялись за руки, и нас вовлекли в хоровод из всех взрослых жителей Нилектсономы.

На ужин же были различные птички и мясо какого-то крупного животного со странноватым вкусом. Когда я спросил Катахаса, что это за животное, он показал на моё ожерелье, и я понял, что это медвежатина. Но она мне, в общем, понравилась. Пили мы воду – алкоголя у асочими, в отличие от мивоков, не было вообще.

Заночевали мы в приготовленном для нас доме, и София рассказала нам, что построили его специально для нас. Ночью было прохладно, но, как всегда у асочими, выложенный циновками пол был примерно на полметра ниже уровня земли, и, кроме того, там лежала медвежья шкура, которой мы и укрылись. В ту ночь, Лиза призналась мне, что ей было неловко стоять перед всеми в костюме Евы, зато то, как разукрасили меня, ей очень понравилось, и заснули мы, должен признаться, лишь под утро.

А ещё через две недели нас пригласили к себе олхоны из селения Чутчуй, находившегося чуть южнее Ливанеловы. Как мне рассказала Сара, ранее мивоки и охлоны враждовали, но, когда и те, и другие приняли русское подданство, отношения между ними наладились. К нам заранее прибыли две женщины-охлоны – жена вождя и жена шамана; звали их Хисмен и Тар, а дочь Хисмен, Аулина, в крещении Алина, которая была сотрудницей отдела, переводила нам. Они учили нас ритуальным танцам. На следующее утро мы проснулись с рассветом и, оставив Колю на Анфису, отправились в Чутчуй. Здесь наши тела сначала тщательно выбрили, как у асочими, а затем отвели в баню. Она была совсем другой, чем у мивоков и асочими – плетёный шалаш, покрытый корой секвойи, над ямой, в которой в огромном котле лениво пузырилась вода. Нас выпарили, отхлестали вениками, и тщательно вымыли, а затем нанесли на тело белые, чёрные и красные полоски, да так искусно, что Лиза выглядела вполне одетой, а меня выдавало лишь причинное место. Затем на Лизу надели юбку – похожую на мивокскую, но длиннее – и ожерелье из дисков, вырезанных из ракушек, с привязанными к нему крупными раковинами абалоне. Мне же лишь перевязали голову белой лентой.

Сама церемония также была совсем другой. Началась она с танца, в котором участвовали лишь мы, а олхоны смотрели; впрочем, олхонские девушки, как и мивочки, смотрели практически только на меня, перешёптывались и хихикали. Затем последовал пир, состоявший в основном из желудёвого супа и весьма вкусной рыбы, и лишь после этого ко мне по очереди начали подходить мужчины, а затем женщины и ко мне, и к Лизе. Потом Алина отвела нас в подготовленный для нас шалаш, где мы вновь заночевали.

Так что теперь мы с Лизой – трижды краснокожие. Интересно, что, кроме нас, никто не удостоился подобной чести, даже Володя с Леной.

3. Дела подвальные и не только

Вообще-то вряд ли Лиза так спокойно отреагировала на подобные обряды, если бы в Русской Америке за моё отсутствие не изменилось отношение к пляжному этикету, и не только. Мне вспоминался наш первый поход на пляж в бухте святого Марка в девяносто девятом году, когда наши девушки облачились в совместные купальники и были шокированы индианками, загоравшими в чём мать родила. Но, как оказалось, многие девушки с "Москвы" ничего плохого в этом не видели, да и, если честно, купальников в загашниках "Святой Елены" было откровенно мало, а материалов, из которого их можно было бы шить, банально не было, и приоритетом их разработка не являлась. Повлияло и соседство – и тесные контакты – с племенами, в которых мужчины, а частично и женщины, ходили нагишом. К моему возвращению, верхнюю часть купальника никто не носил, да и плавки представители обоих полов надевали редко. А после прибытия новых сограждан с Руси, привыкших к смешанному купанию, о купальниках забыли напрочь, и вид обнажённого тела никого особо не возбуждал и тем более не возмущал.

В результате бани тоже были смешанными, примерно как в Германии конца двадцатого века – кроме центрального банного комплекса в центре, небольшие бани и душевые заменяли отсутствующее пока центральное водоснабжение – в домах горячей воды не было, а холодную специальная служба, пользуясь цистернами с американских кораблей, разливала в специальные резервуары на крышах домов. Зато канализацию заложили сразу, с выходом и из санузла, и из кухни. Отапливались дома большими печками на дровах, которые привозились из окрестных лесов; на них же и готовили, и согревали воду. Для стирки и мытья посуды воду грели именно там, для купания младенцев тоже, а дети постарше и взрослые, как правило, ходили в общественные душевые.

В такую душевую, находившуюся в полусотне метров от нашего дома, я и направился – большинство мылось по вечерам, а я, как правило, утром, как это обычно делалось в Америке моего детства и юности. Было нежарко, и я взял с собой всю одежду для последующего заседания, чтобы переодеться в предбаннике, как это делали практически все. После этого я собирался зайти за Сарой, отвести её дочь Машу к нам, после чего мы смогли бы отправиться в здание министерства на Соборной площади.

Но Сару с Машей я, к своему удивлению, встретил в бане, и мы отправились к нам. Маша была чудесной девочкой – доброй, милой, умной, и необыкновенно красивой, со смугловатой кожей, огромными голубыми глазами, густыми тёмными волосами, и личиком, на котором аккуратный, чуть курносый носик соседствовал с типично мивокскими высокими скулами. Они с моим Колей были лучшими друзьями, и вечно то она прибегала к нам, то Коля к ней. Однажды, когда Сара была у нас, я высказал надежду, что они когда-нибудь поженятся. Меня поразило, что и Сара, и Лиза – Машина, кстати, крёстная – в один голос закричали:

– А вот этого не надо.

А почему, не пояснили. Я тогда подумал, неужто в моей супруге всё ещё живут предрассудки… но тогда почему Сара против? И почему они – лучшие подруги? Но потом решил, что не буду ломать голову над женской логикой, и успокоился.

Сейчас же мы передали Машу Анфисе и неспешно пошли вверх – время ещё было, да и, как известно, начальство не опаздывает, начальство задерживается. Улицей выше мы забрали моего второго заместителя, Колю Корфа, мужа моей двоюродной прабабушки, Александры. Коля был тяжело ранен во время боёв за Приморье, и Лиза, вытащившая его буквально с того света, запретила ему на определённое время тяжёлые физические нагрузки, и попросила Мэри взять его в министерство, пока меня не было. Он оказался прирождённым дипломатом – очень хорошо ладил с людьми, умел вести переговоры, да и языки ему давались с поразительной лёгкостью. И, так как он был мужчиной, что для людей семнадцатого века было немаловажно, а ещё и бароном Священной Римской Империи, сиречь природным грандом, именно он вёл переговоры с испанцами в моё отсутствие. Сам же он не раз подавал прошения о возвращении на действительную военную службу, но я с трудом смог его убедить остаться в министерстве – без него мы были бы, как без рук.

Каждый раз, когда я поднимался на Соборную площадь, с которой открывался прекрасный вид на Росс и окрестности, я вспоминал поросшие секвойями холмы и немногочисленные мивокские деревни, которые мы увидели здесь в далёком девяносто девятом году. Теперь же это был город "с златоглавыми церквями, с теремами и садами" – точнее, церквей в самом городе было пока всего три – собор святого Николая на Соборной площади, Владимирский храм в Нижнем городе, и храм Успения пресвятой Богородицы в крохотном Успенском монастыре – резиденции нашего архиепископа, находившейся несколько севернее, там, где располагались яблони и вишни. То и дело, дома перемежались небольшими парками либо сохранёнными при строительстве береговыми секвойями. В отличие от секвой горных, они взмывали вверх, но не особо разрастались в ширину.

Заводы и мастерские располагались, как правило, в районе порта, а также на другой стороне залива, в Александрове – так решили назвать то, что в нашей истории стало Оклендом; именно там находились и крохотный наш аэропорт, и большая часть обрабатывающей промышленности, благо леса и каменоломни были рядом. Единственной проблемой были недостающие глубины, но руда и уголь поставлялись туда плоскодонками из Россовского порта. Основной упор делался на базовые отрасли – материалы для строительства, для кораблестроения, для пошива одежды и обуви, для станкостроения – но разнообразные производства осваивались одно за другим, и вскоре, есть такая надежда, придёт черёд более технологичных товаров.

Сама же экономика была чем-то сродни "военному коммунизму"; мужчины, как правило, работали по десять-двенадцать часов в день, кроме воскресенья, женщины – в пределах возможностей в зависимости от количества и возраста детей. Все были обеспечены жильём – бездетные, как правило, в общежитиях, семьи с детьми или такие, где рождение ребёнка ожидалось в скором времени, в домиках вроде нашего. Еды хватало, причём существовал и общепит, пока по талонам; либо можно было забрать еду с собой из своеобразных "фабрик-кухонь". Медицина была на высоте, хотя на горизонте маячило время, когда лекарства нужно будет производить самим, но и здесь имелись наработки, и весьма обнадёживающие. Сложнее было с оборудованием больниц – запчасти было взять неоткуда – но одной из задач Лизы и её команды было, во-первых, спланировать лечение при отсутствии многих привычных приборов, во-вторых, найти им замену, пусть более примитивную, и, в-третьих, сохранить образцы приборов и составить их описание для того времени, когда возможность их производить появится. Очень неплохо были развиты уход за детьми и образование; уже работали ясли и школы для детей, а также военная академия и Россовский университет; имелись кружки и курсы различных дисциплин, и даже компьютерный курс имелся, хотя время, когда наши ноутбуки перестанут работать, было не за горами. Кстати, ещё мои ребята из министерства информационных технологий занимались систематизацией имеющихся знаний и сохранением наиболее ценных книг, в основном из электронных библиотек. И, наконец, развивалась добыча полезных ископаемых, включая золото.

Планировался поэтапный переход к социальной системе, которая приветствовала бы предпринимательство, и первые шаги уже были сделаны – сельское хозяйство было в основном в руках крестьян, прибывших на "Москве", а также многих "победовцев", как теперь именовали тех, кто прибыл на "Победе" из Невского устья, и даже определённой части индейского населения. Но и здесь система была скорее смешанной – часть тракторов с "Победы" и сельхозмашин со "Святой Елены" были переданы в МТС, организованные в земледельческих районах, там же были организованы клиники и школы, а также доставка тяжелобольных в госпиталя Росса и других городов.

Кое-какие проявления частной инициативы уже наблюдались, но, как правило, не вполне легальные: так, например, на участке у заместителя начальника одной из артелей золотодобычи, Ореста Подвального, зарытыми нашли около шести килограммов золота – и то лишь потому, что Орест не учёл, что золото взвесили при добыче и потом сразу после прибытия в Форт-Росс. Подвальный был одним из "мажоров", в прошлом близким другом Поросюка, и был родом из Тернополя, но, в отличие от Кирюши, он вёл себя тише воды ниже травы и не кричал ничего об Украине, которая не Россия.

Когда Ореста, простите за каламбур, арестовали, он показал ещё один тайник, где оказалось раза в три больше. Он клялся, что это всё, но тут кто-то вспомнил, что его видели в своё время в лесочке недалеко от его дома в Новомосковске, и там в недавно вскопанной и плохо замаскированной яме оказались ещё свыше двадцати восьми килограммов драгоценного металла. Подвальный ныне сидел под замком в подвале здания Службы Безопасности – как говорится, nomen est omen[40] – и нам предстояло решать, что с ним делать.

Но вообще добыча полезных ископаемых шла весьма успешно – помог, конечно, тот факт, что мы знали, где чего искать. Нефть под Владимиром была легкодобываемой и весьма хорошего качества; её можно было даже использовать вместо мазута, хотя кое-какие успехи по крекингу уже имели место. То же и с углём, и с рудами, и с серебром, и – да – с золотом.

И несмотря на Ореста Подвального, а, возможно, и других вредителей, мы с опережением графика набрали ту самую тонеладу[41] золота, которая нам была нужна для выкупа территорий у испанцев согласно договору. И именно поэтому мне предстояла дорога в Санта-Лусию. Кроме того, мы послали им предложение о покупке Бухты святого Марка, которая, как известно, была у нас в своего рода аренде на сотню лет, и, кроме того, ряда незаселённых островов – Барбадоса, Тринидад, Тобагоа, и островов Провидения и Святого Андрея, архипелагов Лукайос[42], Каикос и Туркас. Испанцы согласились уступить нам все эти земли за дополнительный кинталь[43] благородного металла, так что всё, что мы конфисковали у Подвального, пошло на благое дело. Кроме того, они соглашались признать Бермуды территорией Русской Америки.

А сам визит был согласован как официальный – принимать нас будет сам вице-король Испании, а также наш старый знакомый Исидро, граф де Медина, уровень которого примерно соответствует моему. Для этого совет с моей подачи решил, что председатель Совета Русской Америки ("президентом" его называть после того, как мы официально стали частью Руси, было как-то не комильфо) для международного пользования официально станет называться вице-королём Русской Америки. Как Володя ни отбивался, сказав, что это слишком уж напоминает ему бухгалтера Берлагу из "Золотого телёнка", косившего, как известно, под "вице-короля Индии", иначе было нельзя – встретиться должны были равные. Тимофей же Хорошев был назван "русским грандом" (что было на самом деле так – всё-таки он боярин) и "представителем царского двора" (опять чистая правда.) Кроме того, приглашались мы с супругами – именно такие были правила официальных визитов.

Поэтому, несмотря на детей и на новую беременность, Лиза решила поехать со мной – всё-таки она княгиня, причём уже не только лишь липовая "princesa de Nicolayevca", а вполне официальная княгиня Николаевская и Радонежская, внесённая в разрядные книги Руси, да ещё и шведская баронесса Ульфсё. Детей мы решили пока оставить у Сары – им было не впервой, и они очень любили проводить время у менее строгой тёти Сары. Да и Анфиса с Юрой помогут, ежели что.

После церемонии, "Святая Елена" должна была задержаться ещё примерно на неделю, и это время мы с Лизой хотели провести на пляжах Бухты святого Марка – первый наш отдых с самого моего возвращения. Хотя, конечно, полноценного отпуска не получится – хоть там и наша территория, пока де-факто, а после платежа и де-юре, но меня, как и всех министров, будут охранять, ненавязчиво, но весьма чётко. Вася Нечипорук и его ребята из Службы безопасности своё дело знают. Тем более, Лиза тоже замминистра, хоть и по совсем другой части…

А пока поездку необходимо было тщательно подготовить. "Святая Елена" уже полностью готова к вояжу, разве что золото на неё доставят послезавтра рано утром, перед самым отходом. Но нам нужно разобраться в вопросах протокола – всё-таки не каждый день мы встречаемся с вице-королём – а также приготовить подарки. Поэтому я и пригласил своих ребят ни свет ни заря, до расширенного заседания Совета министров, посвящённого той же теме.

4. Мы поедем, мы помчимся…

Часть здания Министерства иностранных дел была передана Третьей школе до окончания её строительства, так что большинство наших собраний проходили в моём кабинете. Всех сотрудников он, конечно, и близко не вмещал, поэтому общие собрания назначались на вечерние часы, после закрытия всех учебных заведений. Сегодня был выходной, и, при желании, я мог бы пригласить всех своих сотрудников. Но я решил, что негоже отрывать сотрудниц индейского отдела от семей либо молодых людей – немногие, кто не успел выйти замуж, были, что называется, "в активном поиске", который, по всем признаком, вскоре успешно завершится. Единственным исключением была Сара – не потому, что она – мой заместитель, но и потому, что она сама вызвалась – "я время найду, а Маша пока поиграет с Колей". Ведь, в отличие от своих девочек, она не только не вышла замуж, но и не выказывает никакого матримониального интереса.

И это несмотря на то, что вчерашняя немного угловатая метиска-подросток превратилась в стройную девушку необыкновенной красоты двадцати одного года от рода. Смуглая кожа, черные волосы, карие глаза, лицо, по Лизиному определению не отвечающее обычным канонам красоты, и, тем не менее, прекрасное, фигура, где "всего ровно столько, сколько нужно" – ухажёров за ней было хоть отбавляй, да вот никем она не интересовалась. На все мои вопросы, почему, она отвечала:

– Нашла я такого человека, да он выбрал другую.

И почему-то выразительно смотрела на меня.

Когда я ей на это отвечал, что, мол, на этом неизвестном свет клином не сошёлся, она обижалась. Один раз я её спросил, а как же отец её ребёнка, и она просто заплакала. Сволочь, похоже, этот Машенькин отец, и если я его найду, то даже не знаю, что я с ним сделаю… А вычислить его, вероятно, не так уж и сложно – сколько нас тогда здесь было? Это сейчас одних взрослых по Русской Америке несколько тысяч, не считая индейцев, а также население Святой Елены и Бермуды. И, если уж на то пошло, население Невского устья и Гогланда, и даже Измайлово и Радонежа – тоже скорее наше. Впрочем, как там сейчас, мы, увы, ничего не знаем.

Но, как бы то ни было, Сара с головой погрузилась в работу – именно она смогла добиться того, что всё больше племён принимает российское подданство, и что то и дело приходят ходоки от племён в районах, которые номинально наши, но до которых мы просто не успели добраться. Если нужно, она помогает и ребятам из европейского отдела, который, впрочем, в последнее время занимается лишь Испанией. Как и сейчас.

Европейский отдел состоял из четырёх человек – начальник отдела и мой второй заместитель, Коля, Лилиана де Альтамирано, Сильвия Иванова, урождённая Мендес, и Саша Иванов, её муж. Кроме них, в нём официально числился консультантом Джон Данн, но он, понятно, в Алексееве. А остальные были в сборе, хоть мы и пришли раньше времени. Приглашён был и Федя Князев, наш консультант по вопросам торговли, а также Косамалотль, она же Ксения Ларионова, которая поедет в качестве переводчика с науатля.

Хоть мы и пришли раньше времени, все уже были в сборе и занимались важными делами – Саша с Сильвией играли в шахматы (и Сильвия, как обычно, выигрывала), Федя с Ксюшей мило болтали, а Лилиана читала книжку на испанском – их было немало в библиотеке Святой Елены – на обложке которой легко одетая девушка прижималась к мачо с голым торсом. Вот интересно, романтическую литературу она обожает, а сама мужчин сторонится после печального опыта, когда её захватили бандиты по дороге в Санта-Лусию. Лиза уверяет меня, что рано или поздно она себе кого-нибудь найдёт, но прошло уже как-никак семь лет. Хотя мужененавистницей её не назовёшь – иногда я ловлю на себе её томные взгляды; но что пардон, то пардон, я, хоть с опозданием, начал хранить супруге верность. Чего и остальным желаю.

Сильвия же, её тогдашняя спутница, уже пять лет как замужем, и у них с Сашей трое очаровательных малышей, один из которых, Алёша, тоже мой крестник. Да и сейчас у неё пузо начало расти…

Впрочем, в Русской Америке неженатых и незамужних возрастом свыше двадцати лет исчезающе мало. Исключения есть, те же Лилиана, Рената, и Сара – но они лишь подтверждают правило.

Я с молодости недолюбливаю собрания ради собраний, поэтому я подождал две минуты, пока Лилиана дочитала главу, а Саша записал позицию и убрал фигуры в доску, и, вместо длительного вступления, открыл заседание напоминанием о причине его созыва. Четвёртого октября, в среду, "Святая Елена" отбывает в Санта-Лусию, и меня в это время будет замещать Сара. С собой я беру двоих – Колю (понятно, с супругой) и Лилиану, а также небольшую торговую делегацию с Федей во главе.

Последняя на пару с Сильвией приготовили выписку по протоколу встречи с Его Превосходительством Вице-Королём Новой Испании, Хуаном де Мендоса и Луна, маркизом де Монтескларос. Увы, этот вице-король только месяц назад прибыл из Севильи, где он до того был губернатором, и вообще-то мы готовились к встрече с доном Гаспаром де Суньигой. Но вчера из Санта-Лусии вернулся "Святой Владимир", один из наших первых парусно-винтовых кораблей, построенных в Русской Америке, и передал новость о том, что дона Суньигу послали в Перу новым вице-королём, а в Мехико прислали Мендосу.

Во время моего путешествия по Испании, Мендоса в Севилье отсутствовал, так что я с ним знаком не был. Лилиана тоже знала про него лишь понаслышке, но то, что она про него слышала, было весьма интересным. Дон Хуан отличился в Португальской кампании, где служил у самого герцога Альбы. А ещё он был писателем, причём не столь уж и плохим, а также другом некоторых из тогдашних литераторов, включая Лопе де Вегу и даже Мигеля де Сервантеса. Последнего, впрочем, посадили было в севильскую тюрьму за растрату казённых денег, когда сам дон Хуан был там губернатором; но именно он вскоре добился освобождения писателя. Кроме того, он любил разные хитрые механизмы.

Поэтому мы решили привезти ему, в числе других подарков, позолоченные наручные часы с самовзводом (из груза Святой Елены), пластиковые часы с кукушкой (оттуда же, дон Хуан пластмассы никогда не видел, и ему должно понравиться), а также стихи Пушкина в испанском переводе. Последнее, как ни странно, нашлось в библиотеке "Москвы" – причём в подарочном издании, с золотым тиснением. Откуда этот томик там появился, не знал никто.

Следующим вопросом было получение своевременных данных из прекрасного далёка. С Мексикой и в некоторой мере Испанией было всё более или менее ясно. Радиостанция во Владимире уже работает вовсю, и связь с Форт-Россом действует бесперебойно. Следующий приёмопередаточный пункт будет установлен на Сокорро, главном острове архипелага Ревильяхихедо; так они именовались в нашей истории, а в здешней архипелаг будет называться Царским, а остров получит имя Бориса Годунова. Далее – в Санта-Лусии, точнее, в заливе Святого Марка. Так что любая информация из Санта-Лусии попадёт к нам в Форт-Росс за пару часов – причём львиную долю этого времени займёт передача информации в залив Св. Марка; впрочем, если в заливе Св. Лусии будет дежурить наш корабль (а это предусмотрено соглашением), то информацию мы получим ещё быстрее.

Неплохо было бы открыть посольство в Мехико, чтобы была возможность реагировать на любое изменение обстановки в столице Новой Испании. Но в те времена постоянных представительств ещё практически не существовало. Впрочем, этот вопрос я попробую провентилировать при личной встрече с доном Хуаном и его людьми.

Надо признать, что людей и ресурсов на большее пока ещё нет – ведь для каждой станции нужна будет база, нужно будет наладить её защиту, обеспечение… Уже принято постановление о ротации нашей небольшой профессиональной армейской группировки, в том числе и между подобными базами, но она ещё, увы, слишком мала, да и вопрос снабжения не проработан. Но, тем не менее, мы всё-таки обсудили наработки для будущего.

Для связи с Перу (где вице-королём теперь будет не Веласко, а дружественный нам Гаспар де Суньига, который, к тому же, ещё и родственник нашей Лилианы) предусмотрены станции на Кокосовом острове, к западу от будущей Коста-Рики, далее на острове Горгона, к западу от Новой Гранады, Галапагосских, тьфу ты, Черепашьих островах, и на одном из островов Александра Невского. Тогда наши торговые корабли в Кальяо и Консепсьон смогут транслировать любую информацию. Со временем такие же радиобазы можно будет основать и далее на юг, на Огненной Земле, островах святого Михаила (с выходом на Буэнос-Айрес и Южную Бразилию), и, вероятно, острове Ронкадор – для связи с севером Бразилии. Но это всё, увы, в будущем.

Но важнее всего для нас связь со Святой Еленой, Бермудами, и особенно Европой. Вот здесь начинаются проблемы. Но теоретически возможно следующее.

От Кокосового острова – через Центральную Америку на остров Провидения на юго-западе Карибского моря, далее Барбадос. Можно было, конечно, попробовать прямую связь с Барбадосом, минуя промежуточную станцию; но между Кокосовым островом и Барбадосом высятся несколько горных систем на севере Новой Гранады, включая Сьерру Неваду де Санта Марта – с вершинами до пяти тысяч семисот семидесяти пяти метров. А путь через остров Провидения пролегал по морю, и лишь в Центральной Америке чуть более ста километров по суше, но больших гор там нет, имеются лишь невысокие холмы.

От Барбадоса на север на Бермуды, на восток на остров Корву в западных Азорах, который мы намеревались купить, благо он не был заселён и большого интереса для Португалии не представлял. Остров – это потухший вулкан, с чьих склонов должна получиться связь даже с Гогландом. Ведь- у нас имелись рации, работавшие на расстояние до пяти тысячи километров, при условии отсутствия высоких гор – что мы имеем в данном случае. Одновременно, если мы построим базу на острове Вознесения, мы сможем связаться с ней и с Корву, и со Святой Елены. И, наконец, если у нас будет посольство, скажем, в Лиссабоне, то и с ним можно будет наладить коммуникацию.

Но это всё в будущем. А пока мне нужно будет обговорить с Мендосой вопрос посольства в Мехико, а также возможность переправлять будущих переселенцев по суше. Я видел два варианта – из Веракруса через Мехико в бухту Святого Марка, и через Панамский перешеек. Второй был намного более коротким, там не было гор, а неплохая испанская дорога уже существовала. Но там была одна проблема, причём круглогодичная – комары, переносящие малярию, жёлтую лихорадку и другие прелести. И если от жёлтой лихорадки у нас пока ещё было достаточно вакцины, то от малярии её не было вообще, хотя в минздраве над этим работают.

Я посмотрел на часы и скривился. Литургия уже более получаса как началась, а пропускать её мне не хотелось, всё-таки мы через три дня уходим. И я встал:

– Собрание объявляю закрытым. Кто хочет, пойдёмте в храм.

Что мы все и сделали.

5. Всё хорошо, прекрасная маркиза

После воскресной литургии, как правило, готовилось угощение для прихожан. День постным не был, и сестричество храма приготовило оленину по-мивокски, а для монахов, включая нашего епископа – рыбу. Но задерживаться нам было не с руки – сразу после службы должно было состояться заседание Совета, гвоздём повестки которого были предстоящее посольство в Санта-Лусию и выкуп наших новых территорий согласно подписанному мною договору, и, кроме того, должны были быть подведены итоги по деятельности ряда министерств. Сердобольные женщины сделали нам бутерброды с олениной и какими-то травами, и мы, по дороге "усиленно пережёвывая пищу", проследовали в здание Администрации Русской Америки.

Заседания Совета бывали двух видов – официальные и рабочие. На официальных председательствовал наместник Государя Тимофей Хорошев, хотя, конечно, на самом деле заседания вёл Володя Романенко; кроме того, там собирались лишь министры. Такие заседания проходили два раза в год – пятнадцатого февраля, в память первого официального заседания в 1603 году, и пятнадцатого августа. Кроме того, полагалось их проводить в особых случаях, и именно такое заседание будет проведено сразу после возвращения из Санта-Лусии. Кроме того, мы с Тимохой – так я его называл, когда мы были наедине – решили, что он пойдёт с нами в Санта-Лусию, но будет числиться лишь личным представителем царя, а главным действующим лицом будет Володя.

А вот на рабочих заседаниях Тимофей присутствовал очень редко. На самом деле он очень неплохо "влился в коллектив" – несмотря на его учёбу на подготовительных курсах, он отдавал всё своё свободное время работе над программой военной, образовательной, медицинской и промышленной реформы Российского государства. В этом ему помогали сотрудники различных министерств; со мной он занимался вопросом подготовки дипломатов и организации дипломатических миссий. И поездка в Санта-Лусию должна была дать ему практический опыт.

Хотя это от него не требовалось, он, как и все русско-американские мужчины, вступил в армию Русской Америки, сказав, что негоже русскому боярину отлынивать от военной службы. По рассказам Саши Ахтырцева, он стал весьма неплохим пулемётчиком, и достаточно грамотно разбирался в тактике современной армии. Более того, осознав всю важность базового образования для военнослужащих, он работал над проектом поэтапного введения общеобразовательных школ в России. Тимофей оказался весьма способным молодым человеком, и, должен сказать, что нам с ним повезло. Вот только в делах матримониальных особых успехов у него не было. Он с самого начала объяснил нам, что мать его не примет невесту недворянского происхождения. А дворянок у нас было не так уж и много, и практически все они были замужем. Как ни странно, подходящей невестой он посчитал Сару, ведь она была дочерью самой старой семьи Русской Америки, но та, несмотря на полгода ухаживаний с его стороны (он консультировался у Лены и Лизы о том, как надлежит это делать в условиях Русской Америки), а также окучиванием Джона и Мэри, так и не ответила ему взаимностью, хотя родители были бы весьма рады такому жениху.

Сегодня же он был приглашён, как член предстоящей экспедиции. Несмотря на то, что он был личным представителем государя и теоретически мог опаздывать, как хотел, он считал подобное поведение неуважением к другим, и всегда приходил вовремя. А сегодня уже практически все сидели на местах, но Тимоха всё не входил, хотя из собора он вышел ещё до меня. И тут я прислушался к голосам, доносившимся с той стороны двери – и с большим удивлением узнал тот, второй голос. Это, представьте себе, была наша Лилиана, только что покинувшая заседание. А голос я не узнал потому, что ни разу не слышал, как она воркует, а уже небольшой испанский акцент делал это особенно красивым. Теперь услышал… Да и голос Хорошева звучал намного более бархатно, чем обычно. Научился, блин, окучивать барышень в местных реалиях.

Но, всё равно, вошли они ровно за минуту до половины первого – именно на это время было назначено заседание. Лицо Лилианы было румянее, чем когда-либо, и смотрела она всё время на Тимоху. Я ещё подумал, что зря я не приглашал его ни разу на наши заседания – глядишь, и Лилиана обрела бы своё счастье уже три года назад. Ну да ладно, лучше поздно, чем никогда. Тем более, что, когда я их впервые познакомил, она была всё ещё в стадии "все мужики – козлы", что, если учесть её опыт в Эль Фуэрте, было вполне понятно.

Тимофей сел на этот раз не во главе стола, а на одно из гостевых мест, ведь председательствовал сегодня Володя. Впрочем, я заметил, что сел он прямо напротив прекрасной испанки, но, как только Володя открыл собрание, сразу переключил своё внимание на выступающего, что нельзя было сказать о девушке, которой, я был уверен, суждено было стать его женой.

Володя, как всегда, был краток – объявив заседание открытым и обозначив главную тему, он предоставил слово мне. Я рассказал про наши наработки по организации визита в Санту-Лусию, а также и про то, что "в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо". Впрочем, с индейскими племенами было и на самом деле хорошо – ни одно индейское племя не отказалось от российского подданства, хотя два раза имели место конфликты между племенами. Первое загасила Сара, во второй раз было серьёзнее – конфликт был между мивоками и олхонами, а причиной его был застарелый спор насчёт охотничьих угодий. Олхоны утверждали, что лес этот всегда принадлежал им, а мивоки говорили, что пришельцами являются олхоны.

Обычно, подобные конфликты разруливала Сара, но роковым являлся тот факт, что её мать была из мивоков. Пришлось поехать мне лично; во-первых, я был русским, а, во-вторых, я числился и мивоком, и олхоном, пусть из других деревень. Олхонского я практически не знал, да и мой мивокский был недостаточно хорош, так что переводчиками со мной поехали Сара и Аулина.

После достаточно долгих переговоров, я предложил несколько неожиданный компромисс. Охота разрешалась и тем, и другим, но по строго определённому графику и с равными годовыми квотами, причём такими, чтобы сохранить различные виды в достаточном для воспроизведения количестве. А в качестве гаранта я предложил построить русский посёлок на землях между двумя деревнями. Теперь в Ольгово – так назвали этот посёлок – работает школа, где учатся и олхоны, и мивоки, и русские, а также клиника, где лечат всех, и церковь, в которой крестят детей из семей, перешедших в православие. Трудно даже представить, что полтора года назад мы еле-еле сумели остановить конфликт, чуть не переросший в кровопролитие…

После того, как наши планы были утверждены, слово дали другим министерствам. Доклад минсельхоза увенчался дегустацией вин, полученных в районе Алексеевки из винограда, привезённого нами из Лиссабона (молодцы "купцы", подсуетились, пока я разъезжал с королевой в Синтру). Да и всё остальное было на высоте – по всем параметрам, и по зерну, и по овощам, и по фруктам, мы выращивали больше, чем нам самим было нужно, и излишками вполне успешно торговали с Санта-Лусией, ведь в Мексике уже три года царила достаточно сильная засуха. Да и мясомолочная продукция была на высоте – мы вовремя закупили коров, овец, коз, свиней и птицу, и поголовье их точно так же множилось, хотя говядину ели редко, ведь плановые показатели поголовья крупного рогатого скота достигнуты не были.

Министерство промышленности доложило о спуске первого корабля на двигателе внутреннего сгорания – а также двух, пока ещё деревянных, экспериментальных автомобилей. Экземпляры на паровом отоплении уже существовали и базировались во Владимире – рядом с ним было вполне приличное месторождение антрацита. Но, самое главное, мы научились делать станки с высокой степенью точности, что позволяло начать работу над более технологически совершенными машинами.

Министерство образования отчиталось о том, что практически все переселенцы "последней волны" показали хорошие результаты на специально разработанных экзаменах по таким предметам, как литература, правописание, алгебра, история, естествоведение, английский и испанский языки, закон Божий, и многое другое… Это же касалось и многих индейцев, которые, отучившись в наших школах, также с успехом сдали подобные экзамены, и немало их усердно служило новой родине – кто в городах, а кто и в своих деревнях. Так что и здесь серьёзных проблем не было.

И, наконец, выступила Лиза – матушки Ольги не было, она срочно вылетела в Алексеевку к пациенту, которому требовалось срочное хирургическое вмешательство. Как нам рассказал по секрету Володя, матушка, будучи ещё просто Ольгой Рабинович, подавала большие надежды как будущий хирург. Но после замужества она оказалась в районной больнице. Главврач, тоже, кстати, Рабинович, принял её весьма любезно, но узнав, что она – православная и жена священника, попросил её зайти в его кабинет, где, закрыв дверь, сказал ей:

– Пишите заявление по собственному желанию. Выкгесты мне здесь не нужны.

И она тогда пошла просто участковым врачом – а вот теперь начала преподавать хирургию в университете, и готовить хирургов из бывших студентов, а также врачей с "Москвы". Но самые сложные операции она до сих пор делала сама, либо поручала Лизе.

Лиза рассказала, что за всё время существования Русской Америки смертность среди поселенцев была необыкновенно низкой, что и неудивительно, ведь почти всё население было очень даже молодым. Умерло четверо из больных и раненых на "Москве", пятеро других поселенцев (из них трое – в результате несчастных случаев), а также семеро младенцев (не считая выкидышей). Но, увы, многие медикаменты – включая прививки – подходили к концу или уже прошли срок годности. А прививок, профилактики, и лекарств против тропических болезней – жёлтой лихорадки, малярии и других – практически не было. Так что, пока этот вопрос не будет решён, колонизация тропических районов не представляется возможной. Да и с посещением городов северо-востока Бразилии, таких как Сальвадор, стоило быть весьма осторожными – нам тогда просто повезло, что, когда мы туда зашли, никто ничего не подхватил. И если бы Лиза заранее знала, что у нас будут такие планы, она бы запретила нам заходить в этот город.

Володя поблагодарил всех и объявил, что следующее собрание будет официальным и пройдёт в день после нашего возвращения из Санта-Лусии. Все начали расходиться, и я подошёл к Лизе, взял её под руку, и мы направились на другую сторону площади, туда, где начиналась улица, ведущая к нашему дому. Краем глаза я заметил, что Лилиана не пошла по направлению к своему общежитию, а уселась на лавочку на площади, где к ней вскоре присоединился Тимофей. Интересно, подумал я, предложение он ей сделает уже сейчас или подождёт до возвращения из Санта-Лусии?

6. Вслед за гусями

Небо над Россом было лазурным, утреннее солнце ласково светило, а мы с Лизой стояли в обнимку на палубе "Святой Елены" и смотрели, как над головой пролетали всё новые белолобые гуси. Эти птицы гнездятся в Арктике, а на зиму улетают на юг Калифорнии и в Новую Испанию; по дороге они обыкновенно проводили два-три дня в болотах северной части Росского залива.

Ребята в форме везли мимо нас тачки с тюками по трапу и далее в трюм. Это было золото, которое после истории с Подвальным поручили Васе Нечипоруку и его людям. Десяток их, во главе с самим Васей, будет нас сопровождать; именно его людям поручена охрана наших драгоценных персон – а также Володи с Леной, прибывших заблаговременно и, в отличие от нас, не выходивших с тех пор на палубу. Но первой их задачей является именно доставка золота в целости и сохранности.

Вскоре погрузка закончилась, завыл гудок, и "Святая Елена" степенно отошла от причала, набрала ход, прошла через Золотые ворота, и отправилась вслед за гусями. Становилось всё теплее, как будто мы находились не в октябре у Ливанеловы, а в августе у берегов Нижней Калифорнии – полуострова, которому уже через неделю предстояло стать нашим. Мы с Лизой переглянулись, спустились в каюту, разделись, взяли полотенца, и вернулись на палубу, заняв шезлонги у бассейна, который кто-то предусмотрительный вновь вычистил и наполнил водой. Бассейн был с подогревом, и вскоре мы уже плавали наперегонки; Лиза в последнее время прибавила в технике, и обогнать её было уже не так просто, как раньше.

Когда мы вышли, на одном из шезлонгов возлежала Косамалотль, она же Ксения, в позе морской звезды. Увидев нас, она на секунду открыла глаза и радостно улыбнулась, подставив щёку для поцелуя. Что я и сделал, но сразу после этого улёгся рядом с супругой – не хватало мне ещё, чтобы Лиза меня вновь приревновала.

Затем рядом с нами примостилась сестра моей прабабушки, Александра Корф. Сам Коля не любил загорать, так что Сашенька пришла одна. А вскоре к нам присоединились Володя и Лена. Они были в числе очень немногих, кто так и не решился загорать без плавок, а Лена, кроме того, всегда одевала лифчик. В наших новых реалиях это смотрелось весьма необычно, но однажды она призналась, что годы советского воспитания приучили её к стыдливости в подобных вопросах. Лиза же рассказывала, что в пионерлагерях в её время всегда купались голышом, и для неё вернуться к этому большого труда не составляло, а ровный загар ей нравился намного больше. Впрочем, солнце потихоньку начало припекать, и я повернул зонтики так, чтобы мы оказались более или менее в тени, а затем намазал Лизу кремом от загара – его у нас оставалось довольно много – и помазался сам.

Потом пришлось спуститься в каюту и одеться – идти на обед в обнажённом виде было как-то не комильфо, и мы с Володей и Колей пришли в шортах и футболках цвета хаки из "закромов американской родины", а девушки появились в летних платьях. За обедом Лена стала расспрашивать Лизу о том, как одеваются женщины в Санта-Лусии, какая там бывает погода, какие развлечения, и, конечно, про бухту Святого Марка – ведь мы собирались провести там отпуск вместе.

Вернуться сразу после действа первоначально хотел Тимофей. Между Россом и Санта-Лусией регулярно ходили торговые кораблим и один из них собирался уходить пятнадцатого. Если понадобится, его можно было бы задержать на день-другой. Но бурный роман Тимофея с Лилианой всё поменял.

Тогда же, в воскресенье, он сделал Лилиане предложение, в понедельник они объявили о помолвке, а во вторник венчались в Успенском монастырском храме, пригласив свидетелями нас с Лизой. Сегодня же они пришли на борт одними из первых, где их провели в выделенную им по такому случаю "каюту молодожёнов". С тех пор никто их не видел, и до конца обеда они так и не появились. Ничего, подумал я с некоторым злорадством, одной любовью сыт не будешь, к ужину голубки подвалят, как миленькие. Но, как бы то ни было, их планы изменились. Теперь они намеревались остаться с нами в Бухте – это будет их медовым месяцем. А потом, уже после возвращения, мы отпразднуем их свадьбу в широком кругу. Тимофей пообещал накупить угощений и вина на собственное золото – сначала ему хотели всё выделить бесплатно, но он настоял на своём.

После обеда, солнце начало немилосердно припекать, поэтому мы ретировались в каюту, где немного поспали, и не только. Часа в три мы зашли за Сашей и вернулись вместе с ней на палубу. Рядом с Ксенией теперь лежали Инна Воронина, урождённая Семашко – её взяли как переводчицу, и Вера Ставриди, урождённая Киреева, главная повариха. Обе они успели выскочить за "москвичей" вскоре после нашего первого похода в Санта-Лусию, и были, насколько я мог судить, счастливы в браке. У обеих было по четверо детей, но Инна не потеряла ни своей стройности, ни своей испанской красоты, а Вера, хоть и была всё такая же пышная, как семь лет назад, но каким-то непостижимым образом похорошела и смотрелась весьма недурственно. Естественно, и они были в полном неглиже. Рядом возлежали ещё две молоденькие девушки-поварихи, а также взятые с собой парикмахерша и девушка, заведующая гардеробом, в том же костюме.

А минут через десять пришли Лена с Володей. Взглянув на всех нас, Лена со вздохом стянула с себя лифчик, а где-то через полчаса, видимо, решившись, рывком сняла низ купальника, затем то же сделал и сам вице-король Русской Америки. Лена же с чуть виноватой улыбкой пояснила:

– А то мы здесь как пара белых ворон.

Ужин был намного вкуснее, чем то, что я помнил по первой поездке – то ли Вера повысила своё мастерство, то ли она в своей новой ипостаси больше старалась, то ли её новые подмастерья были лучше. Потом я, решив тряхнуть молодостью, встал за стойку и поработал немного барменом. Народ стал потихоньку расходиться, потом ушли Лена и Володя, а Лиза выразительно посмотрела на меня. Я убрал своё рабочее место, но не успели мы выйти, как в ресторан подтянули Тимофей с Лилианой. Каждый шаг им, такое было впечатление, давался с некоторым трудом, но их лица светились от счастья. Пришлось составить им компанию, но ненадолго – они буквально за три минуты проглотили то, что было поставлено перед ними, Лилиана поцеловала меня в щёчку, и они упорхнули.

А мы искупались всё в том же бассейне, а затем легли на шезлонги и стали смотреть на огромные звёзды. Затем Лиза решительно встала, придвинула свой шезлонг к моему, и… скажу лишь, что в каюту мы вернулись только через два с половиной часа.

На следующее утро мы увидели, как над нами пролетают гуси. Вряд ли это были те же самые – скорость у них намного превышала нашу – но нам показалось, что они нам говорят, "правильной дорогой идёте, товарищи!" Впрочем, вскоре мы достигли точки, где они начали поворачивать на восток, и пути наши разминулись.

Шли мы без остановок – хотелось, конечно, навестить Мэри и Джона в Алексееве, зайти во Владимир, к чумашам, к племени киж, но времени у нас было не так уж и много. Каждый день был похож на предыдущий, только людей на шезлонгах становилось всё больше, а ещё я время от времени превращался в бармена за барной стойкой на палубе. Потихоньку, Лилиана с Тимофеем начали выползать и днём, а пару раз даже присоединялись к нам у бассейна. Единственное, солнце припекало всё сильнее, и один раз я всё-таки получил солнечный ожог на причинном месте, "выбыв" на день "из строя". Трагедией это не было – есть и другие методы принести удовольствие любимой женщине – но мы предавались любовным утехам так часто, как будто только что поженились. Или как это было перед тем, как я отправился в далёкую Россию…

В субботу мы начали отдаляться от берегов Нижней Калифорнии – дорога наша шла к острову Годунова, чтобы высадить там команду для постройки и учреждения небольшой военной базы с радиоточкой. Это было необходимо потому, что связь между Россом и бухтой святого Марка работала плохо – расстояние между ними было всего 3200 километров, но между городами было несколько горных систем, тогда как между Россом и островом Годунова были лишь невысокие прибрежные калифорнийские хребты, а между островом и бухтой – одно лишь море. Более того, остров представлял собой вулкан высотой более километра, так что при необходимости можно было бы поставить приёмопередатчик на одной из его вершин.

Обратная сторона медали заключалась в том, что вулкан был, увы, активным. На севере острова, в Северном кратере, имелись фумаролы и грязевые котлы, и нам было доподлинно неизвестно, когда именно в той части острова может начаться более серьёзная активность. Но в энциклопедиях я нашёл упоминание о том, что на юге острова – там, где в моей истории находилась мексиканская военно-морская база – извержений не было как минимум с четвёртого тысячелетия до нашей эры и до начала третьего тысячелетия. Более того, в энциклопедии было описано примерное местоположение родника, воды которого будет достаточно для снабжения нашей базы. Да и подземные воды там определённо имелись, а также достаточно густые леса. Единственное, ребятам придётся перейти на рыбную диету – млекопитающих на острове не имелось вовсе, птицы все несъедобные, кроме местных горлиц, но охоту на них мы решили разрешить лишь в исключительных случаях, ведь птица водится только на этом острове и относительно немногочисленна. Зато рыбы в прилегающих водах очень много. Кроме того, планируется огородить небольшую часть острова для содержания овец – но и это нужно делать с осторожностью, чтобы не навредить экосистеме.

Заливчик на юге мы решили назвать бухтой Фёдора Годунова, а базу – которая, возможно, когда-нибудь превратится в посёлок – Фёдоровкой. Замер глубин подтвердил, что в этом месте даже в метре от берега глубины превышают двенадцать метров, и "Святая Елена" смогла подойти практически вплотную. На берег вышли стройотряд, медик, и двое радистов. Они получили стройматериалы, два джипа, строительную технику, два баркаса со снастями, и питание из расчёта на полгода, а также палатки и прочий инвентарь. Через два-три месяца, база будет построена, и "Святая Елена" привезёт личный состав базы и заберёт стройотряд и большую часть техники.

В недалёком будущем, когда Нижняя Калифорния станет нашей, придёт время договариваться с местными индейскими племенами. Делегации кочими, живущих на севере полуострова, услышав от других племён про преимущества российского подданства, недавно уже приходили в Алексеев, и Мэри пообещала им положительный ответ сразу после того, как испанцы признают полуостров нашим. Кочими рассказали, что южнее их обитает воинственное племя уайкура, а на южной оконечности – малочисленные перику, на которых уайкура постоянно совершают набеги. Именно на территории перику, у мыса святого Луки, мы собираемся построить базу и центр для индейцев. Тогда же мы решим, можно ли перенести туда радиоточку, и, возможно, закроем базу на острове Годунова. Но это случится не ранее чем через три-четыре года.

И, наконец, в четверг утром мы прошли через горловину бухты святого Марка и пришвартовались у пирса. Бухту я узнал с трудом – там, где ранее находилась морская база пиратов, выросли порт и небольшая верфь. С другой же стороны, сама деревня Акатль-поль-ко выглядела примерно так же, как и раньше, но рядом с ней расположилось несколько зданий, явно построенных нами. Первым делом мы отправились туда, и вскоре мы обнимали Чималли, а он мне сказал на весьма неплохом русском языке:

– Добро пожаловать обратно, Лиза, и ты, Алесео. И спасибо тебе за то, что ты привёз и мою дочь.

– Чималли, познакомься. Это Владимир, наш правитель, и Тимофей, посланец самого нашего царя, и Николай Корф – мой заместитель. И жёны их – Елена, Лилиана и Александра.

Чималли низко поклонился и сказал:

– Простите меня, не знал я, кто вы, дон Владимир, дон Тимофей, дон Николас, донья Елена, донья Лилиана, донья Александра.

– Чималли, мы – ваши друзья, а хозяин здесь – вы. Зовите нас просто по именам, – улыбнулась Лена и подала ему руку, а затем то же сделали другие.

– Если б я знал, кто ко мне приедет, – смущённо сказал Чималли, – был бы уже готов обед, достойный вас. А сейчас у меня лишь тамале, самая простая еда…

– Ничего страшного, – засмеялась Лиза. – Я помню, какие они вкусные, и, я уверена, они понравятся и другим.

– Тогда пойдёмте ко мне!

Рядом с его хижиной стоял длинный стол с двумя скамейками, а рядом, у очага под навесом, хлопотала девушка лет, наверное, восемнадцати. Косамалотль подошла к ней, и они обнялись, а потом, увидев нас, младшая бросилась к нам в объятья.

– Алесео! Лиза! Вы приехали! Как здорово! Помните меня? Я Сиаутон, сестра Косамалотль!

Косамалотль начала хлопотать вместе с ней, и нас накормили необыкновенно вкусным обедом, а потом отвели на пляж. Увы, долго остаться мы не могли – нужно было уходить в Санта-Лусию – но, когда мы рассказали, что хотим остаться на неделю после наших переговоров с испанцами, девушки захлопали в ладоши. Чималли предложил нам остановиться у него, но места в его хижине еле-еле хватало на него и его дочерей, а его предложение переселиться на это время к родственникам мы отвергли. Тогда он сказал:

– У нас ещё есть гостиница для гостей деревни! И я, как мэр, могу вас там поселить бесплатно!

Она оказалась новым каменным зданием, недалеко от пляжа, красивым, с удобными номерами, но ни Лизе, ни Лене они не понравились – мол, прямо как у нас в Россе.

– А что у вас там за бунгало на пляже?

Чималли смутился:

– Там не так удобно. И туалет в домике на улице. И общая душевая. А в гостинице удобный туалет и душ с ванной на каждом этаже. Достроили только позавчера – после того, как нам сделали водонапорную башню. Вам понравится! Будете первыми гостями!

Но Лиза с Леной пошли посмотреть бунгало и, вернувшись, сказали:

– Чималли, там нам больше нравится. Можно нам туда?

– Хорошо! Ждём вас через несколько дней!

7. Старые друзья

Когда в девяносто девятом году было обещано испанцам, что у Санта-Лусии будут дежурить наши корабли, для выполнения обещания в январе 1600 в бухту Святого Марка пришли десантный "Мивок" и танкер "Колибри". "Мивок" дважды участвовал в отражении английских рейдов, и второй раз оба англичанина сдались на милость победителя. У нас в руках оказались два весьма неплохих и быстроходных, по тем временам, галеона "Весёлая вдова" и "Дельфин". Пиратам же пообещали жизнь в испанском плену, на что сами испанцы сразу согласились.

А для ремонта трофеев в бухте святого Марка была построена верфь, и Джон лично приезжал с обученными им людьми для ремонта и переоснастки кораблей, получивших названия "Асочими" и "Йопе"; хоть последнее и вызывало смешки, но именно так именуется племя, живущее в бухте. На галеоны установили лёгкие орудия вместо имевшихся, которые сразу продали испанцам. Кроме того, мой однофамилец Вася Алексеев, один из "астраханцев", в молодости ходил на "Крузенштерне", после чего стал фанатом парусного флота, и именно с его помощью был усовершенствован такелаж судов.

Это позволило отозвать корабли двадцатого века в Росс. Теперь один из парусников в светлое время суток постоянно дежурил милях в пяти от Санта-Лусии – когда, конечно, не штормило, но тогда и супостаты ходить не могли. И, надо сказать, весьма успешно. Незадолго до нашего возвращения недалеко от Санта-Лусии вновь появился английский корабль и приблизился к городу. Первый же выстрел "Асочими" попал в крюйт-камеру, о чём впоследствии весьма сокрушался его капитан – он хотел захватить англичанина, а не груду обломков, среди которых плавали ошмётки того, что ещё недавно было человеческими телами.

Зато "Йопе" год назад взял самого натурального голландца – хоть они де юре ещё не были независимыми, их пираты появились у Карибов в самом начале XVII века, а через год голландский барк "Лам" сдуло штормами из района теперешней Индонезии, и капитан Виллем Янсзон принял решение идти на восток. У берегов Кальяо он захватил испанский корабль, "Энкуэнтро", направлявшийся с грузом серебра в Панаму. Сам "Лам" при этом был сильно повреждён, и его вытащили на берег Кокосового острова, да там и оставили, а "Энкуэнтро", переименованный в "Оранье", неожиданно для всех объявился у берегов Санта-Лусии. Сначала его приняли за своего, и он, подойдя к испанскому галеону "Санта-Клара" на сто пятьдесят метров, расстрелял его из пушек. Выстрелы услышал "Йопе", который перехватил "Оранье", после чего тот спустил флаг. Тем временем, "Асочими", вышедший из бухты, сумел взять "Санта-Клару" на буксир и каким-то чудом привести её в Санта-Лусию.

На этот раз, испанцы настояли на повешении Янсзона и его офицеров, но рядовых матросов, по нашей просьбе, всё же помиловали, но при условии, что все они перейдут в католичество. А нам досталась вся добыча с "Оранье", включавшая в себя как манильские товары, так и ост-индские, с "Лама". Сам же "Оранье" был возвращён испанцам в обмен на признание наших прав на тихоокеанские острова, от Царских островов до Кокосового; затем на последний была послана экспедиция, подлатавшая "Лам", который был приведён в бухту святого Марка, переделан под новые стандарты, и переименован в "Чумаш". Он оказался самым быстроходным и самым удачным из всех трёх парусников, приписанных к бухте. Кстати, на Кокосовом острове экспедиция нашла и несколько пиратских заначек, а также часть груза "Энкуэнтро" и "Лама".

Сейчас отсутствовал "Йопе", а "Асочими" с "Чумашом" во время нашего прихода находились у пирса. "Чумаш" немедленно вышел в море на замену "Йопе", а тот пошёл в Санта-Лусию, чтобы объявить о нашем приходе. И в три часа пришёл ответ – нас ожидают к заходу солнца, и граф Исидро де Медина, первый министр Новой Испании, приглашает вице-короля Русской Америки с супругой, князя дона Алесео с супругой, и посланника русского короля дона Тимофео с супругой на торжественный ужин в своём новом дворце.

Именно поэтому мы ушли с пляжа всего через час – надо было одеться так, как приличествует русским "грандам". Мне девушка-костюмерша выдала один из комплектов одежды, сшитых для меня при мадридском дворе, а другим – одежду, сшитую по меркам из бархата, привезённого мною из Португалии, и русских кружев. Одевались мы сами, с помощью парочки Васиных ребят – им было легче, они заранее облачились в парадную военную форму.

Мы с Володей, Колей и Тимофеем давно уже были готовы, когда дамы наконец-то вышли оттуда. Сказать, что все три были сногсшибательными, означало не сказать ничего; одеты они были в специально пошитую для них одежду – для каждой было по несколько смен платьев, ювелирных украшений (и своих, и из запасников), и обуви. Причёски же их были выше всяких похвал – девушка-парикмахер оказалась мастером своего дела.

К тому моменту, "Святая Елена" уже выходила из бухты, а ещё минут через десять, ровно в половину пятого – как и в нашем мире, мы решили, что время в бухте Святого Марка будет ровно на час позже, чем в Россе – "Святая Елена" подошла к глубоководному пирсу Санта-Лусии. Солнце уже потихоньку клонилось к закату, но хорошо было видно свежепостроенную цитадель, возвышавшуюся над портом, который разросся и обзавёлся новыми пирсами, складами и конторами.

На пирсе нас ждал почётный караул во главе с бессменным капитаном де Аламеда. Сначала вышли шестеро ребят Васи Нечипорука с ним во главе; другие остались охранять золото. Де Аламеда и Вася обнялись – они успели подружиться ещё тогда, в наш первый визит в эти далёкие места; затем по лестнице спустились Володя с Леной, за ними – мы, Тимофей с Лилианой, и Коля с Сашей, в протокольном порядке. Де Аламеда отсалютовал нам и пригласил нас с поклоном на берег.

Там нас ждали две кареты – одна поменьше и резного дерева, другая побольше и без изысков, двое трубачей, и с десяток конных гвардейцев. Перед каретами стояли встречающие – граф Исидро де Медина и сеньор алькальде, наш старый друг Висенте Гомес и Лусьенте. Запели трубы, и глашатай, которому мы успели сунуть список наших титулов, возгласил:

- ¡Su ilustrísima excelencia el virrey de la América Rusa Vladimiro, el principe de Ross, y su ilustrísima excelencia la virreina de la América Rusa Helena, la principesa de Ross![44]

Дон Исидро поклонился, поцеловал руку вице-королевы, затем то же сделал и дон Висенте. А глашатай продолжил:

- ¡Su excelencia el principe de Nicoláyevca, Nicolayev y Rádones, barón de Ulfso, Amigo de los Reyes Católicos, y su excelencia la principesa de Nicoláyevca, Nicolayev y Rádones, baronesa de Ulfso!

Я залюбовался Лизой – в платье, смоделированном для неё Эсмеральдой, она была настолько сногсшибательной, что дух захватывало даже у меня. Дон Исидро обнял меня – всё-таки мы с ним были грандами одного уровня – а Лизе поклонился и точно так же приложился к её руке. После этого, я обнял дона Висенте – очень я был рад его видеть – и Лиза тоже заключила его в объятия, что его смутило и обрадовало одновременно.

И тут Лиза всех удивила – на весьма неплохом испанском, который она, как она потом мне сказала, уже давно учила у Лилианы, она сказала, как она рада вновь посетить прекрасную Новую Испанию и в особенности увидеть старых друзей.

Далее представили Тимофея и Лилиану, а затем Колю и Сашу. Всех нас дон Исидро пригласил в резную карету, а Вася и его ребята вместе с капитаном де Аламедой и частью его отряда вошли во вторую.

За последние годы, на сокало Санта-Лусии на месте трёх частных домов появился дворец вице-короля, и именно в нём, в правом крыле, и остановился дон Исидро. Сам же вице-король и его супруга ожидались, скорее всего, к вечеру – сегодня с утра от них прибыл гонец. Так мы, кстати, и договаривались – встреча вице-королей назначена на завтра.

В дверях нас уже ждали Исабель де Альтамирано и другие дамы. Я боялся, что Лиза и Исабель не сойдутся характерами – мне с ней не доводилось встречаться, но я слышал, что она была красива, но чопорна, и к людям более низкого звания относилась достаточно холодно. Но, может, потому, что формально Лиза обладала более высокими титулами, Исабель сразу завладела её вниманием и, взяв под руку, защебетала с ней. Это мне напомнило мои армейские годы – моя бывшая страдала ещё и потому, что многие жёны капитанов в американской армии даже не обратят внимания на жену лейтенанта – табель о рангах для жён намного более жёсткий, чем для самих офицеров. Что, кстати, было заметно и здесь – если Лиза весело болтала и с Исабель, и с доньей Пилар, супругой мэра, то Исабель подчёркнуто игнорировала последнюю.

Мы сразу же передали подарки, привезённые для дона Исидро и его супруги, а также для сеньора алькальде и Пилар. И здесь Лилиана и Сильвия дали нам понять, что если подарки для мужей могут быть похожими – у нас были ружья, наручные часы и кое-какие безделушки, то для жён – никогда, чем выше социальное положение, тем лучше должен был подарок. Для всех были привезены шубы – для жены вице-короля соболиная (не только для понтов – в Мехико бывает достаточно холодно), для Изабелы – из норки, которой в северной Калифорнии водилось множество, для Пилар – из морского котика. Шкур у нас было много – их нам дарили индейцы, а шили у нас хорошо.

Во внутреннем дворе вице-королевского дворца – пока ещё не столь зелёном, как дворик в доме мэра, но тенистом и прохладном, вероятно, из-за фонтанов – нас ждал, как обычно, богато накрытый стол. Обед был, как всегда, весьма обилен, если и несколько примитивен – местная рыба, баранина, овощной гарнир, кукуруза. Чего здесь не было, так это картофеля – в отличие от Перу. И если мы его уже завезли в Русскую Америку и в Россию, то здесь он пока не был известен.

После обеда, дамы ушли по своим делам, а мы начали обсуждать завтрашнюю церемонию. Она пройдёт в Большом зале дворца. Сначала будет формальный приём, который увенчается взвешиванием привезённого нами золота и торжественным внесением его в итоговый протокол. Потом протокол подпишут вице-короли, дон Исидро, я и Тимофей. А затем последует банкет.

Но сначала меня пригласили с утра на встречу вице-короля Новой Испании.

8. Стихи Пушкина по-испански

С утра я поехал в вице-королевский дворец один, в сопровождении четверых "идальго". На чужой территории меня больше не отпускают без "свиты". Вася мне ещё, паршивец, сказал, "ты-то может и выпутаешься, если что, но без того, чтобы обрюхатить парочку-другую местных дам, у тебя этого точно не получится. И тогда тебя Лиза точно выгонит, и правильно сделает; а вот это как раз и не есть гут". Конечно, причина была более прозаическая – не хочется терять своих людей, да и разговорят меня на раз, если начнут всё-таки пытать, всё-таки я не Муций Сцевола. Так что – идальго при мне, или при нас с Лизой, всегда. Разве что в отхожее место пускают одного, да и то охраняют периметр…

После завтрака примчался гонец и доложил, что его сиятельство вице-король Испании дон Хуан де Мендоса, маркиз де Монтескларос, прибудет примерно через полчаса.

За десять минут до назначенного срока дон Исидро мы вышли на сокало, а через четверть часа на верхней его части показались кавалеристы в красных мундирах, а между ними – несколько карет, одна из которых – вторая по счёту – сияла золотом в лучах утреннего солнца.

А ещё через две минуты, двое гвардейцев с поклоном распахнули дверь, и на брусчатку сокало, придерживая стройную высокую даму за локоть, ступил сам вице-король Хуан де Мендоса и Луна, маркиз де Монтескларос.

Он был похож на портрет, который я нашёл в электронной энциклопедии – треугольное узкое лицо, кавалерийские усы, и чуть прищуренные голубые глаза. А супруга его, Ана де Мендоса, из знаменитого рода Мессия, оказалась форменной красавицей, разве что превышала идеальный вес килограммов, наверное, на пять. Вьющиеся каштановые волосы, серое платье, не показывающее ничего неприличного, но выгодно подчёркивающее её бюст, юбка до земли… Возрастом они были чуть постарше нас с Лизой.

Сначала к ним подошёл дон Исидро, а потом настала моя очередь. Я поклонился, а дон Исидро сказал:

– Ваши превосходительства, позвольте вам представить – его сиятельство князь Николаевки, Николаева и Радонежа, барон Ульфсё, друг католических королей.

К моему удивлению, вице-король и вице-королева улыбнулись мне.

– Ваше сиятельство, – сказал вице-король, обращаясь ко мне, – мы с супругой о вас наслышаны от Их Католических Величеств. Мы не так сильно устали, и были бы весьма рады, если бы вы отобедали вместе с нами – дон Исидро, без сомнения, уже позаботился о трапезе.

Ана добавила:

– Ваше сиятельство, сделайте нам честь. А когда мы немного отдохнём, мы надеемся познакомиться с вашей очаровательной супругой, про которую нам уже рассказал дон Исидро.

К счастью, я привёз все те подарки, которые предназначались для вице-короля и его супруги. Ана, увидев соболиную шубу, не смогла сдержать радостного возгласа – хотя сразу же потупила взор, ведь так вице-королеве вести себя не положено. Точно так же ей понравились и искусно сделанные золотые серьги, кольцо и браслет – Гена Махмудов, один из студентов с "Паустовского", был из дагестанского Кубачи, из династии ювелиров, и он сумел наладить производство весьма искусных ювелирных изделий в Форт-Россе. Сейчас, конечно, основную часть работы делают обученные им "новые переселенцы", но эти подарки он сделал лично.

А вице-королю понравились и ружьё, и часы, и другие мелочи. Но потом он открыл томик Пушкина, прочитал какое-то стихотворение, и лицо его вдруг приобрело оттенок какой-то неземной радости.

– Дон Алесео, я тоже балуюсь поэзией, но этот ваш русский – поэт великий, из той же плеяды, как наш великий Лопе де Вега. Лучшего подарка вы мне сделать не могли. Как же это замечательно! "Мороз и солнце, день чудесный…" Знаете, а у нас морозов нет – я только слышал о них…

– Может, вам доведётся приехать в Россию, дон Хуан… Я хотел бы показать вам нашу замечательную страну. Но морозы там тоже только зимой – как правило, не ранее ноября, чаще даже декабря. Кроме, конечно, того, что было в 1601 и 1602 годах, особенно в 1601 – тогда морозы ударили уже в августе… И солнца не было.

– У нас, увы, тоже было много дождей, а зимой даже снег выпал – не только в Мадриде и Толедо, там это бывает почти каждый год, но у нас в Севилье такого раньше никогда не было… И даже лёд появился на лужах.

– А в России замерзают и реки. Даже самые широкие.

– Даст Бог, и я это увижу… Расскажите нам, дон Алесео!

– Да, расскажите, прошу вас, – донья Ана вновь одарила меня своей лучезарной улыбкой.

Обед прошёл за моими рассказами о Русской Америке, России, и других странах, где мне довелось побывать. После десерта, донья Ана с дамами, как полагалось, удалились. А мы с доном Хуаном и доном Исидро занялись обсуждением сегодняшнего вечера, после чего дон Хуан вернулся к поэзии, продекламировал кое-что из Лопе де Веги и других великих испанцев, кое-что – Мигеля де Сервантеса Сааведры (не упомянув про то, как тот попал в тюрьму в Севилье и как сам дон Хуан сумел его освободить), и кое-что из своего.

Не знаю, какая муха меня укусила, но я неожиданно для самого себя начал декламировать стихотворение, которое я очень любил с детства.

Тот выслушал до конца, после чего сказал:

– Очень интересно, дон Алесео. Совсем не соответствует канонам стихосложения, но какой сильный стих. И вот это: "O guitarra! Corazón malherido por cinco espadas"[46]. А как зовут поэта?

– Знаю только его имя – Федерико Гарсиа Лорка. Не знаю, кто он и откуда, прочитал эти стихи в рукописи.

– Надо бы его найти… мне так хотелось бы услышать другие его стихи…

Я подумал, что найти его будет нелегко – он родится спустя почти триста лет. А вот подборку его стихов сделать можно – таких, которые не слишком современные – и презентовать их дону Хуану.

А затем я вспомнил, что так и не показал ему, как пользоваться часами, и провёл пятиминутный инструктаж. Должен сказать, что улавливал он всё сразу, даже назначение не изобретённой ещё минутной стрелки, и напоследок задал резонный вопрос:

– Дон Алесео, а как вы определили время на часах?

Я вспомнил, что время там стояло наше, сиречь Росс плюс два часа, а не местное астрономическое.

– Дон Хуан, там я поставил время Русской Америки плюс два часа. Отклонение от местного астрономического примерно плюс полчаса – хотите, переставлю. Но тогда вам придётся его ещё раз переставить, когда вы прибудете в Мехико.

Мендоса улыбнулся:

– Пока не надо. Так мы можем быть уверены, что время у нас с вами одно. Сейчас – он посмотрел на часы и задумался на секунду – двенадцать часов восемнадцать минут. Мы могли бы быть готовы к четырём часам пополудни, если это время будет удобно Его превосходительству вице-королю. Конечно, со свитой и с дамами.

Я достал рацию и связался со "Святой Еленой", после чего повернулся к дону Хуану и увидел, что он смотрит на меня, выпучив глаза.

– Дон Алесео, а что это за механизм такой?

– Он позволяет нам связываться на расстоянии.

– Как интересно…

– Его превосходительство передал мне, что мы прибудем сюда ровно в четыре часа по этим часам.

– Тогда скоро увидимся, дон Алесео!

9. Золотая гора

Вы знаете, как выглядит тонна золота? Точнее, тонелада его же (920 килограмм и 186 грамм)? Да с лишним кинталем (итого 966 килограммов и 194 граммов).

Я думал, что это – огромная куча золота, занимающая весь трюм корабля.

А оказалось, что это – девяносто шесть десятикилограммовых брусков, один пятикилограммовый брусок, один килограммовый слиток, плюс мешочек с золотым песком. А десятикилограммовый брусок не так уж и велик – 16 сантиметров в длину, девять в ширину и четыре в толщину. Так что даже не тонелада, а целая метрическая тонна золота поместится в ящик 64 см на 45 см на 20 см… вот только поднять его никто не сможет.

Конечно, нам самим эта тонелада не очень-то и понадобится, но вскоре мы её обменяем не только на будущую материковую территорию нашей колонии, но и на целый ряд атлантических владений. Испанцы запросили за них не так уж и много, но вначале были настроены несколько скептически; выручил аргумент, что сами испанцы их колонизировать не собирались, ведь у них были намного более лакомые территории. И, если оставить их бесхозными, то, вполне вероятно, их заберут либо англичане, либо французы, либо даже голландцы. В нашей истории так оно и было – англичане в конце концов захватили почти все Антильские острова, французы – запад Испаньолы, Мартинику, Гваделупу, и половину острова св. Мартина, а голландцы – Арубу, Бонэр, Кюрасао и другую половину св. Мартина. А наше присутствие по периметру послужит своеобразной прививкой против подобных поползновений. Кроме того, мы пообещали бороться с пиратством в Карибском море и в Атлантике, по крайней мере, в районе наших баз. Именно поэтому нам удалось договориться на передачу этих островов, а также бухты святого Марка за достаточно смешную сумму. А Их Католические Величества ещё и подарили мне лично остров Корву на Азорах. Этот клочок земли предметом торга не был, ведь он принадлежал португальской короне, но Их величества – одновременно короли Португалии, так что принести мне его в дар они имели полное право.

Золото переправить на берег удалось достаточно оригинальным способом. Его загрузили в "утку", которую кран "Святой Елены" спустил на воду, и она самостоятельно выкарабкалась на берег, где её немедленно окружили Васины "идальго". Мы же спустились на пирс в без четверти четыре. На берегу уже ждали две кареты, и мы не спеша поехали во дворец вместе с "уткой", на которую местные пялились, как на нечто сверхъестественное.

У ворот дворца был расстелен красный ковёр. По обе стороны стояли люди в блестящих на солнце отполированных кирасах, и шли мы под музыку оркестра, игравшего некий марш. Как и вчера, глашатай объявлял титулы каждой пары, после чего каждого из нас приветствовали дон Хуан и донья Ана. Стол для дорогих гостей был покрыт расшитой серебром скатертью, стол для дам – с золотой оторочкой, а стол для идальго – белой шёлковой.

Дополнение к протоколу было подписано сразу. Затем наши ребята вносили золото и складывали его на специальный помост. Подошёл небольшой человечек и проверил чистоту золота с помощью закона Архимеда – взяв один из брусков, он посмотрел, сколько именно воды тот вытеснил, и что-то тихо сказал Мендосе. Тот просиял:

– Господа, это самое чистое золото, которое мой человек когда-либо держал в руках.

Далее каждый слиток был взвешен и внесён в специальные протоколы – один писал секретарь дона Исидро, другой ваш покорный слуга собственноручно. После этого золото было положено в подготовленные сундучки и отнесено в подвалы, а протоколы и ратификационные грамоты подписали Дон Хуан, Дон Исидро, Володя, Тимофей и я. И начался пир, в конце которого были торжественно внесены дары уже нам. Зная о наших пристрастиях, гвоздём программы были индейские древности – несколько статуй и фресок, привезённых из центральной Новой Испании, где как раз ломали очередные храмы ацтеков и других народностей, глиняные и каменные статуэтки, рукописи ацтеков и майя… Для Володи и Тимофея лично были привезены цепи ордена Алькантары, к которому я уже принадлежал (такая же цепь была в тот момент на моей шее). Затем дон Хуан, сам член Ордена, предъявил грамоту от Его Католического Величества о зачислении Володи и Тимофея в орден, и позволявшую вице-королю замещать орденмейстера при посвящении новых членов Ордена.

Затем Донья Ана зачитала грамоту от Её Католического Величества, зачисляющую "вице-королеву Русской Америки, донью Елену, принцессу Росскую, и донью Елисавету, принцессу Николаевскую и Радонежскую, баронессу Ульфсё", в орден Топора – древнейшего женского ордена при испанской короне. Им же были подарены золотые и серебряные индейские украшения, а также драгоценные китайские шелка, привезённые из Манилы.

А чуть позже прискакал гонец. Дон Исидро просмотрел привезённые им бумаги, показал их дону Хуану, после чего, ознакомившись с запиской, в которую было что-то завёрнуто, позвал меня.

– Дон Алесео, а это вам.

На бумаге значилось:

"Его сиятельству принцу Николаевскому и Радонежскому дону Алесео лично в руки. Один из наших кораблей был унесён штормом по дороге в Рио-де-Жанейро. Когда на галеоне кончались вода и продовольствие, они увидели остров. Это оказалась ваша Святая Елена. Их там приняли весьма радушно, отремонтировали их корабль, после чего галеон смог продолжать путь. Конверт с изображением неизвестной статуи просили при возможности передать вам."

В конверте была записка по-русски:

"28.02.1605 от Рождества Христова.

Алексей, здравствуй! На Святой Елене всё хорошо. Продовольствия хватает, форт в порядке, болезней и эпидемий не было. С твоего прихода родилось триста двадцать три ребёнка, умер один человек. Запасов хватает. Андрей Лемехов, секретарь Совета правления Святой Елены".

Я подошёл к Володе и сказал:

– Хорошая новость. На Святой Елене в прошлом феврале всё было нормально. Надеюсь, что и сейчас не хуже. Вот только бы на Бермудах было так же…

Той ночью, я сказал Лизе:

– Ты знаешь, я сегодня впервые буду заниматься любовью с дамой ордена Топора.

– Бери выше. Тебе посчастливится переспать с самой настоящей женой кавалера ордена Алькантары. Тебе ещё повезло, что я об этом раньше не знала.

10. У моря, у синего моря…

Хорошо в бухте св. Марка – песок белый, солнце светит, море тёплое, волн практически нету, девочки красивые голышом… Впрочем, последнее, за исключением любимой жены, не для меня. Местные индейцы, в качестве подарка, понастроили нам вдоль пляжа шалашей из пальмовых листьев – они их называют "палапа" – и Лиза в перерывах между плаваньем отдыхает там со стаканчиком местного сока, перемешанного с молоком и сахаром, или же со свежим кокосом, у которого срублена верхушка.

В прошлую субботу мы принимали дона Хуана и дона Исидро с жёнами на борту "Святой Елены", и Вера со своими девочками превзошли самих себя. Всё, от закусок и до тортов привело наших гостей в неописуемый восторг, и донья Ана даже взяла у Веры несколько рецептов, которые Лилиана перевела на испанский. Понятно, что готовить будет не сама донья Ана, а её повара, но всё равно будет приятно, если в кухню Новой Испании, а то и материковой, войдут и русские блюда.

А я обсудил с доном Хуаном постоянную миссию в Мехико, а также возможность использования порта в Веракрусе и возможность использования дороги оттуда через Мехико в Санта-Лусию для новых переселенцев. Насчёт первого он сначала уточнил:

– А будет ли у ваших людей возможность связаться с вашей столицей? Так, как вы тогда сделали, когда договаривались с доном Владимиро о нашей встрече?

– Подобная возможность будет, пусть не прямая.

– И вы дадите мне слово, что ваши люди не будут шпионить.

Я мысленно подумал, что жаль, но вслух сказал:

– Даю вам слово, дон Хуан.

– Хорошо. В будущем можно будет обдумать создание и нашей миссии у вас в столице, но не сейчас – слишком уж далеко ваш Росс даже от Санта-Лусии. А пока присылайте ваших людей, а мы выделим им дом недалеко от вице-королевского дворца. А ещё лучше будет, если вы приедете сами.

– Хорошо, дон Хуан.

– Жду вас, дон Алесео! А сегодня нам пора ехать.

– А не опасно? Ведь ночью в горах всякое может быть.

– Мы недавно построили несколько paradores – это гостевые дома, где могут остановиться путники, и в каждом есть корпус для грандов и идальго. Для вас и ваших людей, понятно, тоже. Первый из них – в трёх часах пути, так что мы доберёмся туда ещё засветло.

Мы распрощались, и вице-король уехал вместе с доном Исидро. А на вечер мы пригласили сеньора алькальде с семьёй – всё-таки, как бы ни был хорош дон Хуан, но старый друг лучше новых двух. А в воскресенье рано утром мы посетили мессу, после чего мы с доном Висенте посетили монастырь, где нас принял другой старый знакомый, дон Лопе Итуррибе, по совместительству главный инквизитор Санта-Лусии. А Лиза с другими жёнами тем временем провели время с доньей Пилар и её дочерьми. А Федя Князев, которого мы практически не видели во время нашего путешествия, весьма плодотворно провёл время с местными купцами.

Одной из его договорённостей было открытие "зоны свободной торговли" на границе бухты святого Марка и испанских владений. Кроме того, там строились бастион, защищавший бухту с земли, и различные административные здания. Раньше этого сделать было нельзя, ведь земли, на которых велось строительство, были прирезаны к бухте только по итогам новых протоколов к договору.

Торговая зона размещена у подножия Эль-Гитаррона, древнего поселения ольмеков, и имела собственный выход к морю, где будет построен небольшой порт для иностранных торговых кораблей. Кроме того, там же строятся православная церковь, а также клиника, в которой будут лечить всех – и испанцев, и наших, и индейцев. Впрочем, местные индейцы тоже уже наши – в вечер после нашего возвращения в бухту все они торжественно получили русско-американское подданство. Точнее, мы заранее оповестили их и дали им выбор, но все, как один, пришли на церемонию.

А в самом селении уже есть школа и клиника поменьше. Кроме неё, временный храм действует со стороны военной базы, и туда ходят не только русские с базы, но и многие индейцы. А служит там отец Арсений, который сам из индейцев йопе, но учился в Россе, сначала в школе, потом в семинарии.

Кроме того, уже построена временная школа – длинные хижины из пальмовых листьев, с длинными столами внутри. Занятия уже начались – мы привезли доски, мел, тетради и карандаши. Индейцы с удовольствием работают на стройках – здесь мы ввели несколько более смешанную систему, чем в метрополии, где до сих пор своеобразный военный коммунизм, и им за это платят, хотя, конечно, не так уж и много. Мы экспериментируем с налогом – пока "натурой", сиречь продовольствием и кое-какими поделками, а не тем, что вы, вероятно, подумали. Если учесть, что услуг стало намного больше, а налоги – меньше тех поборов, которые они платили испанцам, то индейцы вполне довольны. Тем более, работать их испанцы заставляли бесплатно – Санта-Лусия построена индейцами, которых просто пригнали туда, и рубцы от испанской плётки есть у очень многих, а у некоторых ещё и память о погибших родственниках.

Местные мальчишки и девчонки просятся в "метрополию" учиться, и Косамалотль как раз отбирает тех, кого мы с собой возьмём. Для этого необходимо согласие родителей, а также (согласно её оценкам) сообразительность и умение себя вести. Мы возьмём с собой десять человек, и каждые полгода, вместе с заменой гарнизона, будем отбирать ещё по десять. На этот раз мы берём одиннадцатую ученицу – Чималли согласился отпустить Сиуатон, добавив:

– Пусть так же хорошо учится, как Косамалотль, и тоже большим человеком станет. И такого же хорошего мужа найдёт. А я как-нибудь переживу…

Впрочем, у меня возникло впечатление, что он что-то не договаривает, а однажды мне показалось, что я видел его с некой женщиной. Впрочем, может, и правда показалось…

Уходить мы собирались в воскресенье, двадцать второго октября, сразу после литургии. Но в субботу начало штормить, и нам даже пришлось перебраться в гостиницу, причём вовремя – утром в воскресенье мы увидели, что ни шалашей, ни палап больше не было, их попросту унесло ветром. Индейская деревня пострадала, как ни странно, намного меньше, хотя и там придётся много чего восстанавливать. В частности, унесло полностью навесы, использовавшиеся как школа, и занятия было решено пока перенести в зал для заседаний на первом этаже гостиницы.

Со стороны военной базы, защищённой высоким берегом, не пострадало практически ничего, а на "Святой Елене" вовремя убрали шезлонги и осушили бассейн. Но с выходом в море решили погодить – даже на такой махине, как наш лайнер, идти по огромным волнам – то ещё удовольствие. Мы с ребятами съездили в Санта-Лусию, чтобы предложить свою помощь, но город был построен качественно, и были потеряны лишь некоторые рыболовецкие баркасы и лодки, и, кроме того, немалая часть урожая в садах. Дон Висенте немедленно пригласил нас к себе, и, хоть мы и просили его особо не беспокоиться, ещё раз устроил для нас и наших "идальго" весьма неплохой обед, в котором гвоздём программы был… цыплёнок по-киевски. Его мы подавали, когда дон Висенте с семьёй были у нас в гостях, и донья Пилар не просто записала тогда рецепт, но и смогла добиться того, что её служанки весьма грамотно его воспроизвели.

В понедельник облака унесло ветром, волнение начало утихать, и во вторник наши дамы опять ходили на пляж, а в среду и мы к ним присоединились. Выход в море назначили на пятницу, хотя "Йопе" и "Чумаш" уже в четверг вышли в море – примерно в эти дни ожидался приход очередной партии серебра из Кальяо, и они решили посмотреть, не нужна ли кому-нибудь помощь.

Вернулись они к вечеру. Между ними шёл незнакомый корабль с единственной мачтой – другие были срублены. Чем ближе они подходили к пирсу, тем явственнее были видны пробоины на корпусе новичка.

Мне протянули бинокль, и я увидел надпись на борту незнакомца – The Golden Boar – "Золотой Кабан". Так-так, похоже, ещё один английский пират…

Под ним была другая надпись, более мелкими буквами – порт приписки. С большим трудом я смог разобрать и его – и не поверил сначала своим глазам. Написано там было следующее:

Saint George, Bermuda

11. Captain, my captain…

Мне доложили, что капитан "Йопе", увидев корабль лишь с одной мачтой, решил подойти и узнать, не нужна ли помощь. Но "Кабан" поднял красный флаг, в углу которого находилось белое поле с красным же крестом – флаг британских корсаров, и дал залп по "Йопе", К счастью для нас, шальная волна опустила правый борт, и выстрелы пошли в море – а вот пара выстрелов с носового орудия "Йопе" вкупе с пулемётами, работавшими по палубе и по пушечным портам, а также появившийся по другому борту "Чумаш", заставили "Кабана" сдаться на милость победителя.

Выжило всего четверо корсаров – сам капитан, который нырнул в люк, увидев, что "купец" оказался не таким уж и беззубым; рулевой, штурман, и ещё один человек, оказавшийся корабельным дел мастером. Вася распорядился разместить их в нашем "ханойском Хилтоне" – именно так я прозвал камеры, оставшиеся в старой пиратской крепости, а затем стал их вызывать по одному, начиная с капитана. Вася хоть и неплохо знал английский, но с языком семнадцатого века у него были серьёзные проблемы. Впрочем, даже для меня при первых беседах с Джоном и его семьёй было не так просто их понять, а им – меня. Зато теперь я его понимаю достаточно хорошо, и я вызвался быть переводчиком. А то, что я ещё и министр, а также носитель кучи титулов, ему знать не обязательно.

Капитан "Кабана" оказался человеком лет сорока пяти со старым шрамом на щеке. Когда его ввели, он развалился, надменно посмотрел на нас и вдруг сказал наглым тоном:

– Меня зовут сэр Джеймс Кидд. Я капитан флота Его Величества Короля Якова I. Ваши люди в ходе пиратского нападения на "Золотого Кабана" захватили наш корабль и убили большую часть моей команды. Требую немедленного освобождения моих людей и выплату компенсаций за жизнь погибших, за мой корабль, и за причинённый ущерб, а также доставку меня и моих людей в ближайшую английскую колонию – на Бермуды.

– Ну что ж, уважаемый сэр, очень интересно было узнать вашу фамилию. Не тот ли вы Джеймс Кидд, который ходил с Дрейком в оба его похода и грабил Картахену? А то мы немного про вас наслышаны.

– Сэр Дрейк действовал тогда в полном соответствии со своим корсарским патентом, и имел полное на это право. То же действует и в моём отношении.

– А что за патент такой?

– Подписанный самим королём Яковом. Он даёт нам полное право на любые действия в отношении недружественных государств, таких, как Испания и так называемая Русская Америка.

Тут уже не выдержал я.

– Интересно. И ваш жирный монарх в перерыве между очередными б***ствами сочиняет такие писульки?

Капитан побледнел, встал и попытался отвесить мне пощёчину. Да, неплохо меня натренировали в самообороне – может, даже слишком. Удар в корпус, и сэр Кидд рухнул – Вася еле успел подхватить его, чтобы тот не ударился головой о стену каюты. Вообще-то мы хотели сделать Васю "злым следователем", а меня "добрым", но получилось с точностью до наоборот. Тем не менее, урок пошёл Кидду на пользу – наглость как рукой сняло, и, оправившись от удара, он стал весьма разговорчив. Но допрашивать его стал в первую очередь я – такого рода сведения были по моей линии.

– Каким образом Бермуды стали английскими?

– Я просто морской офицер, всего не знаю, не бейте меня больше – запричитал он, увидев, что я опять привстаю. – Знаю, что года два назад Англия решила поддержать шведов, которые воевали против вас и вашего короля Густава.

– Не нашего короля, а шведского регента.

– А тут ещё и поляки прислали посольство, а в нём были люди от вашего короля Димитрия.

– Интересно. А что за король Димитрий?

– Сын вашего короля Джона Ужасного, который хочет вернуть престол у узурпатора Бориса. Прислал он принца Димитрия Курбского. И принц Курбский подписал бумагу, что все американские колонии России нелегитимны, и что права на них передаются английской короне. И что все те, кто именует себя "русскими американцами", объявляются вне закона.

– Димитрий, сын короля Ивана Грозного, погиб около двадцати лет назад. А самозванец, от которого к вам приехал сын предателя Иоанна Курбского, от имени России никаких обещаний раздавать не имеет права. Так что с Бермудами?

– Королева Елисавета послала туда четыре военных корабля. Но когда мы пришли к Бермудам, мы попали в шторм, и два корабля потопило, а два еле-еле смогли попасть внутрь Бермудского архипелага. Если б не русские, которые там незаконно хозяйничали, мы бы, наверное, разбились о рифы. Но они прислали лоцмана, который провёл нас в гавань поселения. Не помню уже, как они его именовали, но теперь оно именуется Сент-Джордж. Там нам помогли починить наши корабли, и тогда мы вышли в гавань и расстреляли их крепость и их единственный корабль из пушек. Корабль сейчас на дне гавани, крепость взорвалась при попадании туда нескольких ядер, у нас погибло двадцать человек – от двух ядер из крепости.

– Вы лично в этом участвовали?

– Да, я был лейтенантом на корабле "Лайон", который, наряду с "Уайт Бэр" участвовал в Бермудской операции.

– А что с русскими?

– В живых оставалось одиннадцать человек, и уже не помню сколько баб и их детёнышей. Командир эскадры, адмирал Джон Пикеринг, приказал их всех повесить. Весёлое было зрелище! Как они плясали на верёвке! А с бабами мы сначала повеселились, а потом заставили их пройти по досочке.

Я почувствовал, что всё во мне закипает, и мне с огромным трудом удалось спросить ровным голосом:

– И сколько русских вы нашли мёртвыми?

– Сколько было на корабле, не знаю, но мало – неполная команда. А в крепости тридцать два человека.

– И никто не спасся?

– Возможно, кому-то удалось спрятаться в тамошних пещерах – раза два туда ходили люди, были слышны выстрелы, и больше этих людей не нашли. Но они, наверное, все давно уже поумирали от голода и холода. Есть же нечего. Хотя… – и он задумался. – На островах много диких свиней – раньше там пытались селиться испанцы и португальцы, сами они не выдержали тамошней жизни, а вот свиньи остались. И в район пещер больше никто не ходил – боятся. Так вот. Адмирал Пикеринг произвёл меня в капитаны – ведь капитан "Лайона", Томас Уотерфорд, погиб при штурме русской крепости.

– А где сам Пикеринг?

– Адмирал вернулся в Англию, а его сын Томас – губернатор Бермуды.

– А Томас участвовал в этой операции?

– Да, он тоже был лейтенантом на "Лайоне". Он и был председателем трибунала, на котором русских приговорили к повешению.

Ну что ж, подумал я, оба Пикеринга не жильцы на этом свете.

– Понятно. А что было дальше?

– Когда "Лайон" вернулся в Саутгемптон, корабль отдали другому, а меня уволили. У меня оставались деньги – я был в команде Дрейка, когда он захватил и сжёг Картахену. На них я построил "Золотого Кабана", в честь моей любимой таверны, и летом прошлого года мы ушли в плаванье. Хотели зайти на Святую Елену для пополнения запасов воды, но там была чья-то колония, побоялись, зато зашли на Тристан-да-Кунью и далее к мысу Горн и к берегам Южной Америки – нам рассказали, что сюда соваться не нужно, здесь русские патрули, зато из Перу в Санта-Лусию ходят галеоны. И нам повезло – несколько месяцев назад мы захватили галеон с грузом серебра и золота, но сами при этом понесли значительные повреждения, и нам пришлось искать лёжку.

– Где именно?

– Есть на Тихом океане испанский порт Буэнавентура. Точнее, был – как нам рассказали пленные испанцы, его восемь лет назад уничтожили индейцы. А недалеко от того места, где он находился, есть остров, который они именуют Горгона. Там хорошая гавань, есть свежая вода, густой лес, и водятся звери, похожие на небольших свинок, так что есть и свежее мясо. Вот только змей там много – я потерял полдюжины матросов и лейтенанта Джеймисона от змеиных укусов. Так что, когда мы наконец-то смогли поднять паруса, мы оставили это змеиное гнездо без сожаления. Хотели уже возвращаться домой, на Бермуды, но по дороге увидели другой галеон и пошли за ним, нагнав его милях в ста к югу отсюда. Он сразу спустил флаг, увидев нас – подумали, наверное, что мы им сохраним жизнь. Но нам незачем, чтобы про наше присутствие здесь знали. Так что, как и команда первого галеона, они очутились в желудках у акул.

Но мы не были готовы к урагану. Он пришёл не с Тихого океана, а из Карибского моря, пройдя по суше. Мы смогли спасти корабль, обрубив все три мачты, но ветер принёс нас сюда. А потом ваши корабли нас захватили… Прошу вас, не убивайте меня! Я всё вам рассказал, а у меня в Англии жена и двое детей… вы же не сделаете их сиротами?

И он бухнулся на колени. Да, подумал я, где тот развалившийся на стуле наглец начала допроса? Вася же приказал:

– Нарисуешь карту Бермуд, причём укажешь, где ваши посёлки и укрепления, а где в пещерах были слышны выстрелы. Ну и также карту твоего этого острова со змеями.

– У меня в каюте есть карты этих островов – их составил мой штурман, Томас Джеффрис. Хороший штурман, но к бою непригоден – отказывается убивать, как он выразился, мирных людей после битвы. Так что после возвращения на Бермуды я собираюсь – собирался – выгнать его взашей, нашёл бы там другого.

– И много у вас было таких?

– Ещё наш рулевой, Джеймс Адамсон, и корабел, Стивен Данн. Его я взял, потому как он племянник человека, с которым я когда-то служил у Дрейка. Но корабел оказался очень хороший, именно он сделал "Кабана" таким быстрым, поэтому я его и взял с собой – а вдруг его придётся чинить. В боях он не участвует, мы его запираем в каюту для пленных, благо пленных у нас нет. Зато после боя с "Сан-Антонио" всё нам починил, как миленький. А Адамсон стоял при каждой битве у руля, он моряк опытный, но от него я тоже отделаюсь. Отделался бы.

Так, подумал я, вот и хорошо. Кроме тебя, все, кто выжил, не преступники. А с тобой мы разберёмся.

Капитана отконвоировали в камеру, а мы с Васей пошли к Володе обсудить ситуацию. Придётся идти на Бермуды – наших людей, если там кто-то выжил, нужно будет спасти, и чем скорее, тем лучше. И выходить нужно не позже середины декабря, чтобы обойти мыс Горн в январе либо начале февраля, а лучше раньше.

И второй вопрос – что нам делать с капитаном, и что с тремя другими. Мы никого никогда не казнили – за нас это делали то мивоки, то испанцы. Но то, что он делал с нашими людьми на Бермудах, однозначно должно караться смертью. Мы договорились, что сделаем это там же, в крепости, незадолго до нашего ухода. А трёх других мы задумали пока взять с собой, а там видно будет. Особенно корабела – у меня возникла мысль, что он – племянник нашего Джона.

Но когда конвойные пошли за следующим пленником, чтобы отвести его на допрос, они увидели, что к решётке кто-то привязал пояс, а на нём висел Кидд с посиневшим лицом и вываленным языком. Вряд ли это было самоубийство – в камере не было ни единой табуретки – так что ему явно помог кто-то из его компаньонов. А то и все трое.

12. Уклонисты

Меньше всего дал допрос рулевого, Джеймса Адамсона. Родом он был из шотландского Абердина, но в один прекрасный день судно, на котором он служил, было выброшено на скалы у острова Уайт. В близлежащем Саутгемптоне он узнал, что некий капитан Кидд набирает команду. Именно он был у руля, когда "Кабан" захватил галеон "Сан-Антонио", после чего Кидд его обнял и назвал лучшим рулевым, какого он когда-либо видел, и пообещал лишнюю половину доли при дележе добычи.

Но, когда двух женщин с галеона – жён испанских чиновников, возвращавшимся в Манилу к мужьям – пустили "по кругу", а потом вместе со всеми испанцами заставили пройти по доске, Адамсон был в числе немногих, кто потребовал, чтобы его высадили в ближайшем порту. Двух матросов помоложе, также заявивших протест, заставили пройтись по доске вслед за испанцами, а Адамсону Кидд лично выбил два зуба и сказал, что если он ещё раз так взбрыкнёт, то и самому придётся прыгать в море вдали от берега. Да и обещанная дополнительная половина доли ему более не светит.

Мы предложили Адамсону отпустить его в Санта-Лусии, но он испуганно запричитал:

– Помилуйте, этим испанцам все равно – убивал ты испанцев или нет. Повесят, как пирата.

– А если мы замолвим за тебя слово?

– Всё равно повесят, как только вас рядом не будет.

– Но ты же понимаешь, что в Англию мы тебя доставить не сможем.

– Мне в Англию лучше и не надо – начнутся вопросы, где твой корабль и как у тебя получилось вернуться обратно. А можно к вам, в Россию?

Подумав, я сказал:

– Если ты готов принять православие и научиться говорить по-русски, тогда я подниму этот вопрос сегодня вечером.

– Ох, пожалуйста!! Смилостивитесь над бедным матросом!

Следующим к нам привели Джеффриса. Тот, как оказалось, родился в Белфасте – сын отца-шотландца из Глазго и матери-ирландки из Баллимины, куда его отец переселился в юности. Оттуда семья и переехала в Белфаст, где отец работал на верфи. Сам же Джеффрис ушёл в море ещё юнгой, и к сорока годам дослужился до штурмана. Как и Адамсон, он в конце концов оказался в Саутгемптоне. Кидд нашёл его сам и предложил ему тройную долю, но Джеффриса привлекли не столько деньги, сколько возможность повидать дальние края. После истории с командой "Сан-Антонио", он понял, что зря согласился на этот вояж, но делать было нечего до возвращения в Англию или хотя бы на Бермуды. Точно так же, как и Адамсон, Джеффрис попросился остаться у нас. Подумав, я решил, что неплохо было бы сделать их инструкторами в нашей мореходке, и собирался поднять этот вопрос на заседании Совета.

А вот Данн оказался совсем другим. Он был потомственным корабелом, его отец считался одним из лучших кораблестроителей в Саутгемптоне. Он был самым младшим из семи братьев, и шансов унаследовать хоть часть родительской верфи у него не было вообще, а на свою верфь не хватало денег. Его ожидала жизнь мастера на родительской верфи. Не так уж и плохо, но верфь должен был рано или поздно унаследовать старший брат – Джеффри, который не любил Стивена с самого детства. Примерно по той же причине младший брат отца, Джон, когда-то ушёл в море с Дрейком вместо того, чтобы работать у своего брата Дэвида, отца Стивена. И, когда Джон вернулся, Дэвид отказался с ним общаться. Маленький Стивен любил тайно навещать дядю, а тот всегда угощал его дорогими яствами и даже винами, которые в доме отца-трезвенника были строжайше запрещены. Тот пил только эль, который алкогольным напитком не считался.

И когда на верфи Дэвида Данна строился "Золотой Кабан", Кидд, узнав от других мастеровых, что Стивен из всех братьев самый лучший мастер, заговорил с двадцатилетним юношей и уговорил его уйти с ним в плаванье, обещав ему, что денег, которые он заработает в путешествии, хватит ему на собственную верфь на Бермудах.

– Он так и сказал, мол, будем заселять Северную Америку, и твоя верфь будет очень нужна. Там и дерево растёт подходящее – бермудский кедр, и от кораблей, потрёпанных при переходе, отбоя не будет…

Да, подумал я, и этот кедр будет вырублен всего за несколько десятков лет, останутся до наших дней всего лишь пара десятков деревьев. Впрочем, о чём это я? История-то изменилась, и надо будет постараться, чтобы и кедр, и бермудская цикада, и бермудская кваква, и другие тамошние деревья не исчезли с лица земли…

Как и двое других, Данн понял, что совершил ошибку, когда увидел "весёлую" расправу над командой и пассажирками первого галеона. Впрочем, как и Джеффрис, он понял, что выбора у него не было, но решил поговорить с Киддом. Тот лишь сказал, что ничего не поделаешь – его матросы давно не видели женщин, и всё лучше, чем если они предаются греху мужеложества. Более того, вместо угроз, Кидд пообещал ему двойную долю, такую, которую получают лишь боцман и штурман – он очень хорошо понимал, что в услугах Данна он нуждался. Стивен доказал это, восстановив "Кабана" после боя с "Сан Антонио". Он даже сумел внести кое-какие изменения, и у корабля появился дополнительный узел скорости.

Я рассказал ему, что его дядя не просто жив и здоров, но что он один из самых наших уважаемых кораблестроителей. Более того, даже не дожидаясь вечернего совета, я, превысив свои полномочия, предложил ему переселиться к нам. Я пообещал ему обучение инженерным наукам, работу на верфи Форт-Росса, а в перспективе и более важные должности. Единственным условием было принятие православия и присяга русскому царю и Русской Америке. И он сразу согласился – что, забегая вперёд, оказалось совсем неплохим решением и для него, и особенно для нашего кораблестроения.

Вечером, мы собрались "малым советом" – Володя, я, Лена, Лиза, Тимофей, Коля, и Вася. С моим предложением принять трёх "уклонистов" в свои ряды согласились все. Второй темой, намного более сложной, был вопрос освобождения Бермуд и спасения наших людей. Кроме того, нужно было там укрепиться, а также наказать англичан так, чтобы им в будущем было неповадно.

Взглянув на меня, Володя сказал:

– А теперь послушаем начальника транспортного цеха.

Причём тут был какой-то "транспортный цех", я не знал, но подумал, что он говорит про транспорт, и предложил:

– Придётся Колечицкому идти до Бермуд – иначе мы не сможем дозаправить "Победу". А оттуда она пойдёт через Балтику в Николаев. Можно по дороге подойти к паре английских портов и пострелять чуток – по военным кораблям, по верфям, ну и так далее.

Володя задумался, потом сказал:

– И потом точно так же обратно? Ведь несколько сотен человек нужно будет высадить на Бермудах. Кого-то на Барбадосе, кого-то на Тринидаде. Но остальных вновь придётся тащить вокруг мыса Горн.

К моему удивлению, ответила моя Лиза:

– Ребята, а почему бы не устроить перевалочную базу, например, на Барбадосе? Там климат хороший, малярии и жёлтой лихорадки нет.

– Можно, но лучше на Тринидаде – там есть нефть. И он тоже теперь наш. Купленный за наше кровное золото. Бурить там глубоко не нужно – справимся. Да и перевезти туда небольшой примитивный нефтеперегонный заводик, такой, как во Владимире – не проблема.

– Можно и там. Климат там похуже, но тоже вроде ничего. И ещё. А зачем каждый раз огибать Южную Америку?

Володя удивился:

– То есть как это? Панамского канала в наличии не имеется.

А Лена сказала:

– Лиза, ты молодец. Конечно же, испанцы вроде ещё тогда переправляли золото и серебро по Панамскому перешейку. Что если с ними договориться?

– Нет, Панама – не лучшее место, как раз там множество тропических болезней. Лёша же предложил маршрут Веракрус-Мехико-Санта Лусия. А здесь, в бухте святого Марка, можно будет устроить перевалочный пункт. И, с точки зрения болезней, проблемным будет лишь Веракрус, там изредка встречается малярия и жёлтая лихорадка. А зимой комаров там намного меньше, и риска практически нет.

Я не выдержал и расцеловал жену. Вырисовалась следующая картина:

"Колечицкий", "Победа" и "Мивок" уходят вокруг мыса Горн. После захода на Святую Елену, идут дальше, сначала на Тринидад, где мы выгрузим людей, буровую установку и оборудования для завода, и начнём строительство. Оттуда на Барбадос, где начнём строить город с пересыльным лагерем. И там, и там можно на первых порах обойтись палатками. Далее Бермуда, Англия, Николаев, Александров… Долго не задержимся – к осени вернёмся на Барбадос. "Победа" и "Мивок" останутся на Карибском море – людей будем перевозить через Веракрус и Мехико, заправляться на Тринидаде, и "Победа" будет ходить по маршруту Тринидад – Барбадос – Николаев – Бермуда – Барбадос – Тринидад, а Мивок переправлять людей в Веракрус.

– Но сначала нужно будет договориться с доном Хуаном. А для этого нужно будет поехать в Мехико. И заодно основать там миссию, как я и договаривался с доном Хуаном. Послом пока можно будет назначить Колю, но желательно будет найти другую кандидатуру как можно скорее – Коля будет нужен в Россе, пока меня там нет. Пусть Сара выберет кого-нибудь из практикантов с хорошим знанием испанского.

Вася, подумав, сказал:

– Лёха, тогда я с шестерыми ребятами поеду с вами. Двоих мы оставим с Колей и Александрой в городе – оба они и с рацией справятся – а потом пришлём туда ещё кого-нибудь. Ну и десяток здешних. А то мало ли что может произойти на местных дорогах.

На том и порешили.

1. О пользе репутации

Утром в воскресенье к дону Висенте отправился гонец с письмом, в котором я уведомлял его, что наш сводный отряд направляется из бухты в Мехико по приглашению дона Хуана, и что мы просим разрешения пройти через Санта-Лусию в понедельник утром.

Поезд наш состоял из десятка верховых из местного гарнизона и двух специально подготовленных экипажей с установленными на крышах пулемётными гнёздами, каждое из которых было рассчитано на расчёт из двух человек, и с турелью для тяжёлого пулемёта Браунинг М2. Кроме того, Васины ребята были вооружены автоматами Томпсона, а ребята из гарнизона – карабинами М1; ещё у них были два пулемёта Льюиса, располагавшихся в грузовом отделении второй кареты. У каждого верхового было по заводной лошади.

В восемь часов утра в понедельник прозвучал гудок "Святой Елены" – мол, пора в путь. Я судорожно обнимал Лизу и осыпал её голову поцелуями; затем вспомнил строки из одного из любимых стихотворений моей мамы – "Жди меня" Константина Симонова. Да, поэт был "большевиком" по классификации моих родителей, но для него они делали исключение.

Но я только успел произнести "Жди меня, и я вернусь, только очень жди…", как послышался ещё один гудок, и я оторвался от Лизы, которая побежала вверх по трапу. Минут пять, я стоял на пирсе и смотрел, как она машет мне синим платочком – родителям нравились и советские песни военных лет, в том числе и "Синий платочек". Но Вася напомнил мне, что и нам пора в дорогу, и я заставил себя в последний раз взглянуть на всё уменьшающийся силуэт моей любимой, и повернулся, чтобы занять своё место в экипаже. И мы пошли в Санта-Лусию по суше.

Минут через двадцать я уже стучал в окованные железом ворота дома дона Висенте. Открылось оконце, и из него выглянул хмурый Эусебио, метис-дворецкий. Увидев нас, он заулыбался:

– Дон Алесео, дон Басилио, дон Николас, донья Алехандра! Заходите, я доложу дону Висенте, что вы прибыли. А вы рано, сеньор ожидал вас не ранее десяти…

Сеньор алькальде выглядел несколько заспанно, но успел одеться.

– Садитесь, сеньора и сеньоры, сейчас принесут завтрак.

– Да мы не голодные, дон Висенте.

– Нет уж, раз мои друзья здесь, я не могу иначе. Тем более, я решил послать с вами сеньора де Аламеда с десятком верховых, а они прибудут чуть позже.

– Благодарю вас, дон Висенте! Но, право слово…

– Нет, не спорьте! Вы же ни разу не путешествовали по стране, не считая дорогу до Эль-Нидо, а капитан и его люди не раз и не два ходили в Мехико, да и вам неплохо будет взять с собой кого-нибудь из местных.

За завтраком, дон Висенте рассказал нам про саму дорогу.

– До Мехико чуть менее ста лиг[47], а в день вы сможете пройти не более пятнадцати лиг. Сегодня вам предстоит путь до первого парадора – он носит названия парадора "Эль-Фуэрте" и находится примерно там, где начинается дорога на крепость, которую вы когда-то отбили у бандитов Антонио Пеньи. Назовите свой титул – тогда вам и вашим людям будет доступна отдельная часть парадора, и, кроме того, вам поменяют лошадей. Своих вы сможете забрать, когда будете возвращаться в Санта-Лусию. После него, парадоры будут находиться примерно в пятнадцати лигах друг от друга – следовательно, каждое утро вам нужно будет выезжать не позднее девяти утра. Вот только сегодня вы можете уехать и в двенадцать, и всё равно успеете засветло.

Когда я предложил оплатить сопровождение, дон Висенте сказал мне:

– Не обижайте меня, дон Алесео. Перед вами я и так в неоплатном долгу. Да и капитан де Аламеда сказал, что сделает это с удовольствием, тем более, он и дон Басилио успели подружиться.

Потом пришли донья Пилар и дочери дона Висенте, и разговор перешёл на другие темы. А в десять часов, как и было обещано, прибыл дон Аламеда с десятком конных. Они выглядели намного наряднее наших ребят – красные мундиры, посеребренные мушкеты, сёдла и сбруя, шитые золотом… Но выглядел дон Аламеда достаточно серьёзно, и я заметил, что они с Васей сразу уединились за угловым столом.

В половину одиннадцатого, мы с доном Висенте обнялись, я поцеловал ручки его дамам, а донья Пилар перекрестила меня и сказала:

– Да пребудет с вами Господь, дон Алесео! Небезопасная это дорога, но я верю, что Он не даст вас в обиду. И мою подругу, донью Лису, тоже.

И наш караван отправился в путь – через сокало, через верхние ворота, с тех приснопамятных времён изрядно перестроенные и превратившиеся в небольшую крепость, и далее по смутно знакомой дороге, на которую мы когда-то вышли из горного леса… До парадора "Эль-Фуэрте" – именно так назывался постоялый двор рядом со старой бандитской крепостью – мы дошли часам к трём дня и расположились там на ночлег – ведь до следующего парадора идти было слишком долго.

Мы с Васей, капитаном де Аламеда, и кое-кем из наших ребят съездили в Эль-Фуэрте. Старая бандитская крепость мало изменилась, хоть там теперь и находился небольшой гарнизон. Вася обратил внимание капитана, что кусты и деревья не были вырублены вокруг форта, а патрулирование практически не велось, да и тактика в случае нападения бандитов продумана не была. Капитан передал это коменданту форта; тот, впрочем, не выказал особого рвения, и я подумал, что нужно будет поднять эту тему в Мехико.

Ночлег оказался не очень – хоть мы и ночевали в секции для почётных гостей, кровати представляли из себя топчаны, покрытые тонким соломенным матрасом, одеяла были тонкими, и я подумал, что "в гостях" в Эль-Нидо было удобнее, чем здесь. Кроме того, в Эль-Нидо не было клопов. Один из Васиных ребят взял с собой мазь от насекомых, но здешние кровососы её не просто не испугались – я сам был свидетелем, как какой-то клоп запустил свой хоботок в пролившуюся каплю репеллента.

Второй день ознаменовался проездом мимо поворота на Эль-Нидо, которому, увы, так и не довелось стать нашим. Вскоре после этого, после пыльного и скучного городка Чильпансинго, дорога пошла по совсем уж диким местам; только время от времени попадались индейские деревни, которые, наверное, выглядели примерно так же, как и сто лет назад; единственным отличием были церкви, построенные в некой смеси испанской и индейской архитектуры. Кое-где попадались усадьбы местных помещиков. Парадоры, как правило, находились рядом с последними, и когда я говорил, кто я, нам выделялись самые лучшие комнаты, иногда даже без насекомых, а также без вопросов меняли лошадей. Но, естественно, за всё приходилось платить; хорошо ещё, что серебра у меня с собой было много – я на всякий случай взял с собой часть казны "Золотого Кабана".

На четвёртый день пути, километрах в десяти после выезда из парадора, мы проехали очередную индейскую деревню. Далее дорога поднималась по безлюдному, лесистому склону. Вася сказал мрачно:

– Не нравится мне это…

И приказал пулемётчикам на крышах смотреть в оба. Я подумал, что зря он перестрахуется, но, когда мы выехали из леса, мы увидели дюжины две конных, преграждавших дорогу метрах в ста.

Капитан де Аламеда поменялся в лице и сказал:

– Вряд ли это вся банда. Полагаю, нас сейчас как раз обходят. Думаю, их не менее пятидесяти, наверное, даже больше.

Вася же улыбнулся:

– Не бойтесь, капитан, хуже было бы, если бы они напали на нас в лесу.

Тем временем, наши ребята начали неторопливо занимать позиции вокруг каравана. Тем временем, от группы отделился некий метис – остальные, кстати, выглядели как чистокровные индейцы – и поскакал к нам. Он насмешливо закричал:

– Эй, приятели, есть разговор.

Я сказал:

– Я поеду.

– Дон Алесео!

– Не бойтесь, капитан. Вася, оставайся здесь, а я возьму с собой троих.

Двое конных "идальго" с автоматами и один с карабином по моему сигналу подвели мне коня, и мы вчетвером поскакали поближе к метису.

– И что у тебя за разговор, амиго?

То посмотрел на нас и вдруг переменился в лице.

– Русские?

– Как видишь.

– Простите за недоразумение, конечно же, вы можете следовать в полной безопасности. Счастливого пути, и да хранит вас Бог!

И он повернул коня и поскакал обратно, после чего вся кодла помчалась прочь через поля. Высунувшийся было из леса бандит, увидев, как улепётывают его товарищи, что-то крикнул и юркнул обратно под спасительную сень деревьев.

– Да, дон Алесео, похоже, бандиты наслышаны о вас, – еле вымолвил капитан де Аламеда. – Донья Алехандра, вы, я надеюсь, не испугались?

– Испугалась немного. Но я верила, что мои спутники – и вы, капитан – сможете меня защитить.

На шестой день, мы заночевали в первом настоящем городе к северу от Санта Лусии – прекрасном и богатом Таско, с его каменными и богато украшенными домами и церквями. Капитан де Аламеда поехал к начальнику охраны дороги, взяв меня с собой. Тот сначала заявил:

– Капитан, вы в своём уме? Если вам что-то нужно, обратитесь к кому-нибудь из моих заместителей.

Я посмотрел на него пристальным взглядом:

– Вы только что оскорбили человека, который хотел переговорить с вами по поводу вашего пренебрежения своими обязанностями.

– И кто вы такой? – тон его стал не столь уверенным.

– Алесео, принц Николаевский и Радонежский, барон Ульфсё, друг Католических Королей, по пути в Мехико по приглашению его превосходительства дона Хуана де Мендосы, маркиза де Монтескларос, вице-короля Новой Испании.

Начальник побледнел так, что я начал опасаться, как бы он не грохнулся в обморок.

– Дон Алесео, простите меня! А то тут столько сынков каких-то грандов проезжают и всё время требуют именно меня…

– Сеньор, вчера, примерно в сутках пути, на нас собиралась напасть банда. И лишь узнав, что мы русские, они отказались от своих намерений.

– Это, наверное, была банда Фалько – так себя именует их главарь. Метис, а все его люди – индейцы.

– Именно так. Но почему он до сих пор орудует в тех местах?

– Дон Алесео, прошу вас, мы много раз пытались его поймать, но у него сеть информантов по индейским деревням…

– И почему в Эль-Фуэрте не вырубают деревья и кусты вокруг крепости, служба несётся спустя рукава, так, что они вряд ли смогут отбить нападение даже самой захудалой банды?

– Я этого не знал, ваше сиятельство!

– А должны были.

– Я разберусь, обещаю! Прошу вас, только не жалуйтесь на меня вице-королю!

В местном парадоре нам сообщили, что сам сеньор алькальде приглашает нас остановиться у него. Приняли нас как самых дорогих гостей, и на следующее утро, во время завтрака, сам мэр подошёл ко мне и сказал:

– Дон Алесео, до вас здесь недавно останавливались дон Хуан и дон Исидро, который рассказал мне, что вы собираете индейские поделки. Примите вот эти в знак нашего уважения и благодарности за всё, что вы сделали для нашей колонии.

Это были фигурки из серебра с бирюзой – весьма искусной работы. Я вспомнил – Таско был знаменит своим серебром и в наши дни. Я решил пожертвовать получасом и зашёл в лавку, которую мне рекомендовал лично мэр, и купил целую кучу ювелирки – для супруги, для дочери, для Сары с Машей, для Лены, для Мэри, и просто на запас – они были недорогие, чуть дороже просто серебра…

Седьмую ночь мы провели в городке Куэрнавака. Я ожидал увидеть ещё одно Чильпансинго, но город оказался более похожим на Флоренцию – прекрасный дворец-крепость Кортеса, так похожий на флорентинский Барджелло, церкви, дома-дворцы – и всё это на краю прекрасного ущелья, под сенью двух вулканов-пятитысячников, тех самых Попокапетеля и Истаксиуатля, которых мне некогда не довелось увидеть из столицы в далёком двадцатом веке.

А на следующий день мы въехали в Мехико. В отличие от моего визита в двадцатом веке, смога не было, и вид на вулканы был даже лучше, чем из Куэрнаваки. Но вот сам город, как оказалось, недавно пережил наводнение, и был не в лучшем состоянии – многие дома были полуразрушены, а на улицах до сих пор лежал строительный мусор, принесённый потоками воды. Но центр успели восстановить, и он был весьма красив – центральная площадь города, так же, как и в Санта Лусии, именовавшаяся сóкало, но превосходившая тамошний сокало во много раз, была окружена церквями и дворцами, а самым красивым зданием был огромный городской собор. Рядом находился величественный дворец вице-короля в стиле барокко.

Как оказалось, дон Висенте заранее послал гонцов, и дон Хуан уже знал о нашем приезде. Когда мы подъехали к воротам, нас встретили с поклонами и провели в один из флигелей, который был передан в полное наше распоряжение. Самого дона Хуана на месте не было, но, по словам Лопе, его дворецкого, "Его превосходительство обещал прибыть к вечеру. А вас он ожидал только завтра."

Подумав, я спросил у Лопе, где можно узнать о домах, выставленных на продажу – ведь мне не хотелось, чтобы наша миссия располагалась в самом дворце.

– Сеньор Диас де Авила вернулся в Испанию, не успев продать свой дом. Он в сотне метров от дворца, не очень большой, но с большим садом.

Дом оказался на заглядение – трёхэтажный, неплохо обставленный, построенный на фундаментах ацтекского жилища. А в саду прежний владелец оставил ацтекскую баню, которая была очень похожа на ту, которую я помнил по Эль Нидо. Как мне сказала служанка, сеньор был ацтеком по матери, которая приучила его к телесной чистоте. Кстати, слуги – садовник, повариха и две их дочери, четырнадцати и шестнадцати лет, служившие горничными – продавались вместе с домом. А продавал его кузен сеньора Диаса де Авила, сеньор Диас Гонсалес, живший на соседней улице. Он согласился на довольно-таки смешные деньги за дом и людей – с условием, что они будут выплачены золотом. Серебра в Мексике было столько, что, если ранее за один фунт золота давали три фунта серебра, то теперь неофициальный курс превышал один к двадцати. Так что здание посольства в тот же день стало нашим со всей мебелью "и прочей обстановкой", включая и слуг. Я заехал и объявил им, что они теперь свободные, на что Ампаро – так звали повариху, начала умолять меня не выгонять их. Именно это, как я потом узнал, и означала вольная.

Пришлось сделать так – я предложил всем четырём жалование, чтобы они остались в новоявленном посольстве, и Ампаро с радостью согласилась. На первом этаже мы решили устроить дежурку и комнаты для приёмов, там же уже находилась и кухня. На втором ранее была спальня хозяина и его жены, а также детей, её мы сделали резиденцией посла и его супруги. А на третьем этаже, где ранее находились кабинет и гардеробная, мы устроили жилые помещения охраны и радиоточку. У слуг же был отдельный флигель. Единственным минусом был "туалет типа сортир" на улице, но это было обычной историей не только в Новой Испании.

Нам повезло, что крыша была относительно плоской, и на неё был отдельный выход. Ребята укрепили там солнечные батареи для зарядки рации и антенну, и мы практически сразу сумели связаться с бухтой Святого Марка, несмотря на горы между Мехико и Санта-Лусией. Впрочем, новостей было мало – "Святая Елена" вчера была в Алексееве, сегодня уже во Владимире, а завтра будет в Форт-Россе. Нам передали привет от Володи, Лены, и, конечно, Лизы, а также Мэри и Джона. Я же передал краткий рапорт о нашей поездке.

Когда мы вернулись во дворец, нам сообщили, что дон Хуан прибыл и ждёт нас к ужину. "Нас" означало меня и Васю, для остальных, как мне сказали, организовали обед вместе с местным двором.

– Рад вас видеть, дон Алесео. Как доехали?

– Да так, без особых приключений.

– А нам рассказали о том, как бандиты вас испугались. Неплохо бы, чтобы такие караваны с вашим участиям ходили по нашим дорогам почаще.

Тогда я рассказал о своём предложении. Тот задумался.

– Знаете, я думаю, идея хорошая. Про цену договоримся так – один реаль за человека и восемь реалей за телегу или карету. Лошадей, увы, придётся вам брать своих – у нас на станциях они только для официального пользования. Но с вами будут путешествовать наши купцы – под вашей защитой. И платить за это они будут не вам, а нам. Лично для вас в сопровождении десяти или менее повозок проезд всегда будет бесплатным.

– Хорошо, дон Хуан, – сказал я с облегчением; это было в несколько раз дешевле, чем обычные тарифы. – Но количество купцов должно строго регламентироваться, ведь мы должны будем обеспечить охрану и им.

– Пусть об этом договорятся ваши и наши люди, дон Алесео. А ещё мы вам разрешим пользоваться военными причалами в Веракрусе, а также дозволим вам и вашим людям ночевать в крепостях здесь и в Веракрусе – пока вы ждёте караван. А какие у вас сейчас планы?

– Мы вернёмся в бухту Святого Марка. Можем отконвоировать небольшой купеческий караван в Санта-Лусию. Где-нибудь через месяц или полтора из бухты Святого Марка выйдет большой военный караван через Мехико в Веракрус. Вскоре после этого в Веракрус зайдёт наш корабль и заберёт их. Осенью следующего года начнут прибывать люди и грузы для переброски в бухту Святого Марка. С первым из них, вероятно, прибуду и я, так что мы увидимся, наверное, не позже сентября.

– Дай-то Господи, дон Алесео. Я всегда буду рад вас видеть. А пока вы здесь, у нас в Мехико появился самый настоящий театр, и завтра состоится премьера "Сумасшедших валенсианцев" великого Феликса Лопе де Вега и Карпио. Мы с доньей Аной будем очень рады, если вы составите нам компанию. А послезавтра у нас во дворце бал. Я знаю, что ваша очаровательная супруга не с вами, но у меня в гостях племянница, Клара де Мендоса. Не могли ли вы побыть её кавалером на этом балу? Вам я могу доверить её честь, а вот местным повесам – вряд ли. А на вашу она покушаться не будет, у неё очень хорошее воспитание, да и девушка славная. Вы с ней познакомитесь завтра на обеде, и она будет нас сопровождать в театр.

Так, подумал я. Жене я больше не изменяю, и до сих пор раскаиваюсь в том, что не всегда блюл свою честь – и впредь буду образцом верности. Но на эту просьбу отвечать отказом нельзя – я здесь не как частное лицо, а как дипломат, точнее, даже министр. Так что придётся подчиниться – но вот с этой Кларой придётся держать ухо востро… И, кроме того, надо бы представить ему нового посла, хоть он с ним немного и знаком.

– Дон Хуан, со мной прибыл барон Николас Корф с супругой Александрой – помните их? Барон будет представлять Русскую Америку в Мехико.

– Дон Алесео, а где они сейчас?

– Мы успели купить дом для нашей миссии, и они сейчас там.

– Пусть они завтра тоже придут на обед. И я, и донья Ана будем очень рады их видеть.

2. Пришёл из ставки приказ к отправке…

Когда-то давно, Володя привёз мне в подарок в Германию несколько кассет с русскими фильмами. Пришлось искать видеомагнитофон, который читал бы SECAM, но оно того стоило – я погрузился в совершенно новый мир. "Ирония судьбы", "Обыкновенное чудо", "Место встречи изменить нельзя", "Горячий снег", "Бриллиантовая рука" – всё настолько сильно отличалось от знакомого мне с детства Голливуда… А ещё мне очень понравились мультфильмы – "Простоквашино", "Винни-Пух", "Чебурашка"… И, конечно, обе серии "Бременских музыкантов".

Особенно запомнилась сцена бала: "Горели хрустальные люстры, столы ломились от яств…" В бальном зале вице-королевского дворца хрустальных люстр не было – они существовали лишь в Русской Америке, да и то из закромов "Святой Елены". В нашей же истории их изобрели лишь в восемнадцатом веке, да и люстры появились примерно в середине семнадцатого.

Зал был освещён тысячами свечей в подсвечниках, приделанных к стенам и стоящих на столах. Когда свеча сгорала более чем наполовину, откуда ни возьмись появлялись слуги-индейцы, заменяли их на новые, и столь же бесшумно исчезали. Другие разносили закуски и вино, приносили всё новые блюда то с говядиной, то со свининой, то с бараниной, то с рыбой – гарниром служили тушёные овощи, а также единственное напоминание о том, что мы находились в Мексике, тонкие кукурузные лепёшки. А между переменами блюд, кавалеры вели дам на танец.

С Кларой и её дуэньей мы познакомились на вчерашнем обеде у дона Хуана, данного в честь министра иностранных дел Русской Америки дона Алесео, друга их католических величеств, принца де Николаевка, Николаев и Радонеж, барона Ульфсё, кавалера ордена Алькантара – сиречь вашего покорного слуги, а также нового посла Русской Америки в Мехико, дона Николаса, барона де Корфа, и его прелестной супруги, Александры, баронессы де Корф, а по совместительству сестры моей прабабушки (хоть она и была моложе меня). С испанской стороны присутствовали помощник вице-короля граф Исидро де Медина и Альтамирано с супругой Исабель, его заместитель дон Родриго де Льяно с супругой доньей Алисией, и Клара де Мендоса с дуэньей доньей Флор.

Клара оказалась чудо как хороша – кожа цвета слоновой кости, бездонные карие глаза, правильные черты лица за исключением чуть курносого носика, который, впрочем, делал её ещё неотразимее. Волосы же её, струившиеся по её плечам, были густые, чёрные, как смоль, и чуть волнистые – вероятно, без крови мавров там не обошлось, хотя ни один испанский дворянин в этом не признается. На ней было надето чёрное платье с белыми кружевными манжетами и круглыми наплечниками. Между ними располагалась белая манишка с кружевами, вырезанная так, что был виден самый верх её бюста – грудь у неё, судя по платью, была большой. Юбка же платья была широкой, с подолом до пола, так что ног её видно не было, согласно местным правилам приличия.

Донья Флор де Лесо, её дуэнья, была женщиной лет, наверное, сорока, с несколько пухлой фигурой и чопорным лицом, на котором ещё были видны следы былой привлекательности. Одета она была весьма строго, в чёрное платье и белый чепец, и сначала посмотрела на меня весьма неприветливо. А каждый раз, когда Клара украдкой бросала на меня взгляды, лицо доньи Флор становилось всё мрачнее. Но когда объявили мой титул и она узнала, что я не просто непонятный чужеземец, а целый принц, да ещё и друг католических королей и кавалер ордена Алькантара, она посмотрела на меня несколько более приязненно, хотя, когда донья Ана выразила сожаление, что моей супруги с нами не было, донья Флор вновь погрустнела.

Узнав, что мы не знаем испанских бальных танцев – на балах в Испании я больше сидел, чем танцевал – донья Флор неожиданно загорелась желанием меня кое-чему научить и показала мне сарабанду, павону, парадетас, тарентелу, а Коля с Сашей старательно повторяли наши шаги. С Кларой её дуэнья мне танцевать не позволяла – говорила, мол, согласно приличиям, это можно будет только на балу. Не знаю, какая муха меня укусила, но я решил показать ей медленный вальс, и напел индейцам-музыкантам мелодию вальса Синатры Moon River. Сначала донья Флор сочла этот танец недопустимой вольностью – в испанских танцах мужчина и женщина друг до друга не дотрагивались и танцевали вокруг своего партнёра, а тут я не просто прикасался с ней, но и вёл её по танцполу, не только держа её правую руку своей левой, но и положив правую руку ей на спину. Но не успела гневная отповедь сорваться с её губ, как я, показав ей, как двигаться, повёл её по кругу, краем глаза заметив, как на пол вышли и Коля с Сашей.

Когда смолкла музыка, донья Ана решительно подошла ко мне и потребовала:

– Дон Алесео, прошу вас, научите и нас с доном Хуаном!

В углу стоял клавесин, и Саша заиграла вальс "Осенний сон"; его немедленно подхватили музыканты, и пары сначала неуверенно, а потом и всё искусней, начали повторять наши движения. А затем донья Флор, решившись, позволила Кларе разок станцевать со мной. Но это было всё – донья Ана подошла ко мне с улыбкой и сказала:

– Благодарю вас, дон Алесео! Но танцевать это на публике, увы, лучше не надо – Святая Церковь не одобрит, они даже сарабанду хотели запретить. Зато танцевальные обеды в узком кругу устраивать можно; ведь дон Николас и донья Алехандра, я надеюсь, согласятся и далее учить нас вашим танцам?

– Конечно, донья Ана! – сделала реверанс Сашенька. А я про себя подумал, что это – ещё один кирпичик в фундамент нашей дружбы.

И вот теперь, на балу, я, украдкой посматривая на других кавалеров, старательно выписывал па сарабанды. Утешало одно – даже со всеми свечами, на танцполе царил полумрак, и я если и опозорился, то более или менее тайно. А Клара смотрит на меня всё тем же лучистым взглядом, и у меня даже закралась мысль, "эх, не был бы я женат…" Но мысль сию я погнал от себя поганой метлой.

Когда бал закончился, я проводил Клару под пристальным взглядом доньи Флор до входа в ту часть дворца, где располагались её покои и поцеловал руку сначала доньи Флор, а потом и самой девушки. Дуэнья на прощанье мне – о чудо! – улыбнулась и сказала:

– Дон Алесео, мы с Кларой – ударение было сделано на "мы" – всегда будем рады вас видеть.

На следующее утро, я вновь отправился в посольство. Накануне бала я послал достаточно подробный отчёт в Росс, в котором были описаны наши договорённости с доном Хуаном, а также вопрос о назначении нового посла и о новом контингенте для охраны миссии. Ведь в первый же вечер Сашенька мне сказала:

– Всё бы хорошо, да вот дети-то у нас там остались, да и во время беременности мне лучше быть поближе к нашим врачам. Да и детей сюда везти не слишком-то хочется – антисанитария. Лёша, пришли уж нам поскорее замену, ладно?

Вот только кандидатов на эту должность было не так уж просто найти. Первым препятствием было дворянское достоинство; конечно, у нас было достаточно дворян из "москвичей" и не только. Да и все, кто прибыл в Россию на "Победе", получили дворянство согласно указу Годунова. И, наконец, мы вполне могли причислить кого-либо к дворянскому сословию, пока он за границей – в самой Русской Америке титулов не было.

Но посол должен уметь вести себя в обществе. Кроме того, ему нужно знать испанский язык. В-третьих, желательно, чтобы он был женат, но бездетен. Саша права – в Мехико у нас попросту нет медицинского оборудования, да и из врачей лишь один фельдшер, да и то военный. Так что роды могут кончиться печально, да и инфекций здесь ходит немало, и детская смертность достаточно велика.

Неженатый посол, с другой стороны, подпадёт под пристальное внимание десятков потенциальных невест, а хорошо ли, если женой посла станет испанка, не принесшая присяги Русской Америке? А бездетные у нас лишь незамужние девушки и те, кто страдает бесплодием.

Но одна кандидатура у меня была. В соседнем с Колей кубрике на Москве лежал раненый в руку штабс-капитан царской армии Андрей, барон Оргис-Рутенберг. Первая его жена умерла от тифа во время Гражданской войны, а сына он каким-то чудом сумел забрать с собой в Приморье; Ване уже восемнадцать лет, и он служит на "Мивоке".

А Андрей вновь женился он во Владивостоке в двадцатом году, но второй его брак так и остался бездетным, хотя, как мне по секрету поведала Саша, это не потому, что они не стараются. Андрей – полиглот, хорошо знает испанский и французский, обладает весьма элегантными манерами, и умеет вести переговоры. Три года назад я сватал его к себе в министерство, но он отказался, сказав, что он боевой офицер, и бумажки перекладывать – не его. Но добавил тогда, что если Родина скажет "надо", тогда он согласится без раздумий. И сейчас, как мне показалось, был именно такой момент.

Депеши передавались морзянкой – только так можно было быть уверенным в точности текста. На каждой промежуточной станции их записывали, затем вновь передавали дальше. Станций было три – бухта святого Марка, остров Годунова, и Росс, так что весь процесс передачи сообщения занял около полутора часов. А ответ был получен вчера вечером, пока мы веселились на балу.

В тексте содержались две новости. Хорошая заключалась в том, что Совет весьма высоко оценил наши труды, и что Андрей согласился стать новым послом. Колю и Сашу попросили подождать их прибытия и ввести в курс дела, а также познакомить с нужными людьми в Мехико. Так что Новый Год они проведут ещё в Мехико, а потом смогут вернуться в бухту и далее в Росс.

Вторая новость была несколько иного характера. Члены Совета обсудили операцию по освобождению Бермуды и решили, что негоже было затягивать с её началом. Посему "Победа" покинет Росс не сразу после Нового года, как мы планировали первоначально, а уже в воскресенье, третьего декабря, и она же привезёт Андрея в бухту святого Марка. Это, конечно, "хорошо-то хорошо, да ничё хорошего", как поётся в известной песне. Уже было тридцатое ноября, и это означало, что в Росс я в этом году уже никак не попаду, да и покинуть Мехико придётся уже в эту субботу, второго декабря.

Был предложен вариант, что Лиза прибудет с "Победой" в бухту, а потом вернётся в Росс с попутным кораблём. Но, подумав, я попросил этого не делать – даже на "Победе" было не слишком удобно, это вам не "Святая Елена". А возвращаться на паруснике для беременной женщины, да ещё по зимнему бурному океану, удовольствие вообще ниже среднего. И я с великим сожалением решил отказаться от этой идеи и попросил передать Лизе, что я её люблю и вернусь, как только смогу.

3. К Антарктике и обратно

– Вась, ни пуха тебе! – и я обнял своего друга и спутника перед тем, как он поднялся на борт "Святого Марка" – именно так теперь именовался "Золотой Кабан", отремонтированный с помощью Стивена Данна. Его уже взял на буксир "Мивок", который выведет его из бухты, после чего тот пойдёт на север, в Росс, и будет там ещё до Нового Года. Завидую ему белой завистью. Впрочем, он хотя бы везёт с собой подарки для родных и друзей, расфасованные в пакеты из разноцветной ткани, вышитые именами тех, кому они предназначались. К моему удивлению, хоть индианки, у которых я их заказал, не знали русского, вышили они всё в точности так, как я им нарисовал.

Сам же я прошёл к другому пирсу, где была пришвартована "Победа". Ваня лично встретил меня и провёл меня в мою каюту, присовокупив, что я теперь руковожу экспедицией, и через час состоится совещание, где меня введут в курс дела. В каюте мало что изменилось – та же неширокая койка, на которой я когда-то (прости Господи) каким-то образом помещался вместе с Эсмеральдой, те же стены болотного цвета, тот же откидной столик, те же книжные стеллажи и металлический шкафчик с таким же комодом… Единственное, чего раньше не было – портрета моей Лизы на одной стене и крупной фотографии, где она была изображена на фоне нашего дома вместе с нашими детьми и почему-то Машей Данн, дочкой Сары. И подпись на фото – "От любящей жены и твоих детей, не забывай нас!" А на столе – мой ноут с внешним диском и альбом с фотографиями, с нашим свадебным фото на последней странице. И моя одежда, обувь, туалетные принадлежности в ящиках комода на вешалках в шкафу и в ящиках комода.

Всё, как я привык, и даже лучше…Вот только почему мне так хотелось выть волком? Ведь "надо, Федя, надо" – наших ребят на Бермудах нужно спасать, а англичанам показать, что так себя вести нельзя. Причём показать так, чтобы они усвоили урок. И то, что я нескоро увижу семью, не такая уж и большая жертва по сравнению с этими задачами. Но, всё равно, чтобы отвлечься от грустных мыслей, я стал мысленно прокручивать перед собой последние несколько дней.

На ужине перед нашим отправлением вновь была Клара, сопровождаемая неизменной доньей Флор, и она расспрашивала меня всё время про жизнь в Русской Америке, а потом задала вопрос, нельзя ли и ей посмотреть на эти чудеса своими глазами. Я пообещал, что ей покажут бухту святого Марка, а что насчёт Росса, то это не так просто. И присовокупил, что, если получится, то супруга будет рада. Думал, что хоть это её отпугнёт, но она ещё больше загорелась желанием поскорее посетить наши края. Надеюсь, что к следующему моему приезду забудет…

Тогда же мы и попрощались с доном Хуаном, доньей Аной, доном Исидро, и доньей Исабель – ведь уезжали мы рано утром на следующий день, в субботу, второго декабря. На утро, когда ещё алел восход, мы уже погрузились и были готовы отчалить, но в последний момент во дворе появились дон Хуан и донья Ана. Задерживать они нас не стали – вице-король ещё раз обнял меня, а супруга его величественно протянула руку для поцелуя. И мы поехали по дороге на Куэрнаваку.

На сей раз, поездка прошла без эксцессов – то ли и правда сумели навести порядок (во что я не верю), то ли бандиты уже знали, кто мы, и благоразумно избегали встреч. Ближе к вечеру десятого числа мы приехали в Санта-Лусию, где распрощались с капитаном де Аламеда, встретились с доном Висенте, и поехали дальше в бухту. А одиннадцатого утром пришли "Мивок", "Победа" и "Колечицкий".

И начались привычные мне уже будни дальнего океанского похода. На пятый день мы зашли на Кокосовый остров для высадки строительного отряда и персонала для тамошней базы. Выгрузка продолжалась часа полтора, и я отпросился искупаться – песок был белым, вода тёплой, кораллы, разноцветные рыбки… Я надел маску, ласты, и практически сразу же наткнулся на акулу-молот, которая, впрочем, мною не заинтересовалась, но я сам поспешил ретироваться и больно поранил ногу о кораллы при выходе на пляж. Рената – именно она вновь была нашим главврачом – начала было меня ругать, потом махнула рукой со словами:

– Всё лучше, чем по бабам ходить.

В порт Кальяо мы пришли девятнадцатого декабря с утра. Теперь вице-королём здесь был наш старый друг Гаспар де Суньига Асеведо де Веласко, пятый граф Монтерейский, которого мы знали по Мексике, и я решил, что негоже не воспользоваться шансом наладить отношения. И, должен сказать, не прогадал – на этот раз нас – меня, Ваню, и Сашу Сикоева – встретили почётным караулом и отвезли в Лиму, в вице-королевский дворец, находившийся на огромной площади Пласа де Армас, "площадь оружия". Нас уже ждал банкет – "обед, плавно переходящий в ужин", который начался с вручения подарков вице-королю – наручных часов, бобровой шапки и шубы, и соболиной шубы и серебряного ожерелья с яшмой для вице-королевы, доньи Инес. Пришлось заночевать во дворце и уйти лишь на следующий день; впрочем, за это время наши ребята пополнили запасы пресной воды и еды, а также получили несколько видов картофеля, растущего лишь в Перу, и кое-какие другие семена. И, наконец, нам подарили небольшое стадо лам, которое мы договорились забрать на обратном пути; а вот очередную коллекцию индейского золота мы забрали сразу.

Вечером двадцать четвёртого декабря, в канун католического Рождества, мы пришвартовались у пирса Консепсьон, где нашу делегацию в том же составе почётный караул отконвоировал на ночную службу, а затем на сам праздник во дворце капитан-генерала. Им был не наш старый знакомый Киньонес, а Алонсо Гарсия Рамон, зато военным министром всё ещё был Гонсало де Вальдивия, дядя Ваниной жены Марии. Так что встретили нас достаточно дружелюбно, но задержаться не предложили, и утром двадцать пятого мы отправились обратно на "Победу" – отсыпаться. Как бы то ни было, наша короткая остановка пошла на пользу – за вечер и утро "Колечицкий" сумел дозаправить и "Мивок", и "Победу".

Утром двадцать девятого декабря мы почувствовали близость Антарктики – сильный юго-западный ветер, пятиметровые волны, ледяной дождь, перемежающийся со снегом… И опять немалая часть пассажиров заболела морской болезнью, хотя меня это, как ни странно, затронуло меньше, чем в прошлый раз. И во второй половине дня тридцать первого декабря мы подошли к архипелагу Кремера, известного в нашей истории как Фольклендские острова, и высадились на острове Ольги, названном в честь святой покровительницы матушки Ольги. Надо было прийти в себя, ещё раз пополнить запасы пресной воды, а заодно и отпраздновать Новый Год. Представьте себе – земля под ногами, звёзды над головой, ни качки, ни волнения… да и температура поднялась до пятнадцати градусов. Лепота! Против были разве что галдящие пингвины, не слишком довольные нашим соседством.

Там мы по требованию Ренаты остались ещё на день, ведь нашим немногим дамам, и не только им, нужно было отдохнуть от качки. Оказалось, что у нас с собой были две модульные бани, и ребята быстренько установили их на берегу, рядом с одним из озёр. Париться в такой бане могли одновременно по нескольку десятков человек, а для отдыха установили палатки, где столы были завалены обильными остатками новогоднего ужина. Так что праздник удался на славу.

Именно тогда я разговорился с Ренатой, которая выпила лишний стаканчик вина и разоткровенничалась. Жизнь у неё, увы, так и не сложилась – после возвращения из России, она выскочила замуж за подполковника Алексея Стайко, одного из "москвичей". Но детей у них так и не получилось, а, если учесть, что и первый её брак, ещё в двадцатом веке, был бездетным, она, скорее всего, бесплодна. Но в двадцатом веке она испугалась делать анализы, а в Русской Америке и оборудования такого нет. С Алексеем же отношения у неё быстро испортились, но разлучила их его смерть от неожиданного инсульта, в котором она винила себя – за то, что устраивала ему постоянные скандалы. Вот и пошла она в экспедицию, чтобы отвлечься.

– Вот у тебя всё получилось, Лёха. Не подумай, я если и завидую, то белой завистью. Я очень рада за Лизоньку.

– Даст Бог, и у тебя всё получится, – ответил я.

Пока другие парились и предавались чревоугодию, наши моряки успели набрать пресной воды и в очередной раз дозаправить "Мивок" и "Победу". В Южную Америку мы на сей раз решили не заходить, и направились прямо на Святую Елену, отпраздновав по дороге Рождество Христово. А пятнадцатого января, в канун Богоявления, мы пришвартовались у пирса Константиновки, столицы нашей первой заморской территории.

4. Двухдневный отпуск

Константиновка с моего последнего прихода сильно похорошела – теперь это был опрятный посёлок с каменными и деревянными строениями, поднимавшимися по склону. Казалось бы, идиллия, если бы не артиллерийская батарея на скале, и не корабли, постоянно патрулировавшие окрестности острова. Большая часть селения так и оставалась на западном берегу реки Быстрой, текущей вниз по не слишком крутому склону. С другой стороны преобладали девственные заросли цветущих капустных деревьев. Параллельно реке спускался искусственный Константиновский ручей, перегороженный несколькими плотинами – где электростанций, а где и мельниц. Перебоев с электричеством не наблюдалось, равно как и с питьевой водой – сверху, в кальдере потухшего вулкана, каковым и является остров Святой Елены, намного более дождливый климат, а реки текут оттуда.

Мы задержались на два дня – необходимо было перезаправить "Победу", а также выгрузить то, что мы привезли на остров на большом транспортнике. После этого наш корабль шёл на Бермуды, а "Мивок" с "Колечицким" через несколько дней после нас должен был уйти на остров Вознесения и далее на Тринидад. Тобаго, Барбадос и остров Провидения оставались "на сладкое". Но всё это будет без нас – после того, как мы, с Господней помощью, освободим Бермуды, нужно будет два раза сходить в Устье – нужны новые поселенцы и для Корву, и для Бермуд, и для других наших островов.

Первый день прошёл в основном за заседаниями Совета Святой Елены. Я опасался, что народ увидит во мне нечто вроде гоголевского "ревизора", но никто не нервничал – то ли решили, что нечего скрывать, то ли, что Росс далеко, я вскоре уеду, так что бояться нечего. На Святой Елене всё было в ажуре – вдобавок к столице, появились два поселения в кальдере, где почва была весьма плодородной, а климат более умеренным, и хорошо росло всё, что мы успели привезти – от русских пшеницы, овощей, американских помидоров, тыкв, и картофеля, до привезённых из Бразилии бананов и других фруктовых деревьев. Кроме того, ребята посадили кофейные зёрна, найденные на "Святой Елене", и они прижились – но до полноценной кофейной плантации, равно как и своих манго и гуав, было ещё далеко. Зато рыбная ловля процветала, равно как и разведение овец и кур.

Количество младенцев, родившихся на острове за последние три года, уже превышало число взрослых, а среди женщин, как и в Россе, как минимум каждая вторая была заметно беременная, из чего можно было предположить, что оставшиеся практически все либо недавно родили, либо находятся на малых сроках. Работали училища для переселенцев, многие из которых вскоре должны были превратиться в школы для детей. Ясли уже имелись, детские сады строились – пока они ещё не были нужны.

И, наконец, на острове имелась верфь, на котором строились рыболовные шхуны, а также ремонтировались парусники. Она находилась в трёх километрах северо-восточнее Константиновки, в заливе Победы, названном так в честь нашего транспортника, в посёлке, также именуемом Победа. Часть его была огорожена и являлась единственным местом на острове, где было разрешено находиться людям, не являвшимся гражданами Русской Америки.

Когда нам об этом рассказал Женя Жуков, которого мы оставили управляющим колонией, я спросил у него, было ли такое. На что тот ответил:

– За последние три года, к острову дважды подходили суда. Первым таким кораблём был испанский Сан-Висенте, попавший в атлантический шторм и срочно нуждавшийся в ремонте. Именно его команда и удостоилась первыми заселиться в общежитие для иностранных гостей.

– Слыхал я про него. Мне через него передали присланное вами письмо, – сказал я. А – второй?

– Некий "Золотой Кабан", порт приписки Саутгемптон. Подошёл поближе к берегу, но как только услышал холостой выстрел из пушки и увидел, как из гавани выходят наши сторожевики, ушёл как можно скорее.

Интересно, подумал я. Не ушёл бы, мы бы и не узнали про английское нападение на Бермуды.

Последний мой вопрос был о ротации гарнизона и о том, не хочет ли часть населения в собственно Русскую Америку. Ведь предполагалось, что гарнизон здесь будет лишь временно, да и гражданские, возможно, захотят в менее провинциальные места.

– Знаешь, Лёха, – сказал, чуть подумав, Женя, – нам с супругой здесь слишком уж нравится. И большинству, полагаю, тоже. Я дам вам знать несколько позже, перед тем, как вы направитесь обратно в Росс.

– Договорились!

Больше у меня дел не было, и после службы на Богоявления я решил отдохнуть. Пляжная мода, если её можно так назвать, мало чем отличалась от россовской, а народа в выходной было не счесть. Разве что вода была тёплая и ласковая, и я провёл в ней не менее часа. И, когда вышел, совсем рядом с моим полотенцем я увидел знакомые лица – Анна с огромным животом, Макар, и двое детей. Старшего, кстати, звали Алексей, и было сразу ясно, чей он ребёнок – не только потому, что забеременела Анечка, когда мы были вместе, но и похож он очень был на моего Колю, да и на меня в детстве. Я испугался, что Макару моё присутствие не понравится. Но они были искренне рады меня видеть, и настояли на том, чтобы я поужинал у них. А я полюбовался на ещё одного ребёнка, который формально моим не считался…

А на следующее утро мы ушли на рассвете – надо было зайти на остров Вознесения и оставить там людей и кое-какую строительную технику – потом Мивок заберёт её по дороге на Карибское море. Остров практически на дороге на Бермуды, так что времени мы не потеряем.

5. Не ждали?

Заход на остров Вознесения занял всего два часа. Нам было известно, что на северо-западе острова находятся две достаточно глубоких бухты – и в бухте Вознесения, в наше время известной как Клэренс-Бей, мы и выгрузили людей и технику. Сначала, как водится, промерили глубины и обнаружили, что в южной части залива глубины достигают одиннадцати метров, тогда как на севере – песок и достаточно мелко. Жаль, времени искупаться не было – сразу после выгрузки, мы пошли дальше на северо-запад, на Бермуды.

Первого февраля меня срочно вызвали в радиорубку.

– Лёх, поймали сигнал с Бермуд. Передают морзянкой. Кое-что удалось разобрать.

– Не томи, рассказывай!

– В живых остались двое мужиков, четыре девушки, двое младенцев.

– Где они?

– Рядом с пещерой на севере Главного Острова, в роще. Пишут, что при обстреле было прямое попадание в склад боеприпасов, и крепость – включая и жилые дома – буквально взлетела в воздух. И что потом англичане повесили всех, кого они сумели поймать и кто не погиб. Включая женщин; а младенцев брали за ноги и били головой о скалу, мужики наблюдали из укрытия, но сделать ничего не могли. С тех пор занимаются партизанщиной. Убили уже семь англичан – но мало, очень мало… Те уже боятся ходить на Главный остров, а вот на Северном хозяйничают только так. Вырубили уже почти все кедры.

– А где именно находится английская колония?

– На Северном Острове, там, где была наша крепость.

Я открыл ноутбук и нашёл карту Бермуд. Так-так, вот; Северный остров – это, наверное, St. George's Island на моей карте. Я сказал радисту:

– Женя, передай им: "Сможете провести нас в гавань?"

Женя склонился над рацией, и скоро озвучил ответ:

– Сможем, глубина там около семи метров.

– Мы там будем через два дня. Можем выслать шлюпку, например, на южную оконечность Главного острова.

– Вас понял. Сообщите за час до прибытия.

– Англичане нас могут заметить?

– Они вокруг островов не патрулируют.

К Бермудам мы подошли ближе к закату третьего февраля, и вскоре "Победа" приняла всех восьмерых на борт. Питались они, по рассказам, дикими свиньями и кое-какими травами, пили воду из подземных озёр. А вот здоровьем они не блистали – за эти годы умерло три женщины и четверо детей, а двое мужчин погибли при стычках с англичанами.

Их отвели на медицинский осмотр, а командование собралось на военный совет; из выживших "бермудцев" присутствовал лишь Миша Сергеев, единственный "попаданец". Я развернул имевшуюся карту Бермуд. Тот взглянул.

– Ага. Ну, значит так. Вот это Новоалексеевская гавань – что смотришь, так мы наш город и залив назвали. Вот здесь остров Курский. К северу от него, там, где Черниговские островки, крупный корабль не пройдёт – там всего метра три глубин. Вот к югу, между Курским и Новониколаевским островом – Новоалексеевский пролив, через него пройдём без проблем. На Курском и Новониколаевском порту – по форту, в Новоалексеевске – два, сверху и снизу.

– Когда пройдём проливом, на каком они будут расстоянии?

– От трёх километров. Дальнобойность их орудий, полагаю, около пятисот метров. Мы видели, как они их пристреливали.

– А поселения есть?

– Только Новоалексеевск, там жизнь кипит, даже верфи теперь есть. Других нет. Полагаю, они сначала хотят разобраться с нами. В последний раз полтора месяца назад послали человек сто прочёсывать Главный остров, потеряли пятерых убитыми и около двадцати ранеными, ушли. С тех пор не суются.

– Очень хорошо. И ещё один момент. Убийства женщин, детей и пленных достаточно для смертного приговора. Я вообще-то противник смертной казни, но здесь налицо военные преступления. Пикеринга и всех, кто участвовал в первоначальной операции – повесить.

– Да, – сказал Саша Сикоев, – но сначала дай мне с ними поговорить по душам.

– Хорошо, – сказал я. – Сделаем. Всех остальных – в зависимости от степени вины; нам как раз нужны рабочие руки, и здесь, и на Барбадосе, и на Тринидаде, так что можно будет заменить каторгой. А кто работает на верфях?

Миша подумал и сказал:

– Вот этого не знаю. К нам на остров однажды бежали трое. Один из них выглядел скорее как типичный англичанин. Его избили до полусмерти, привязали к шее камень, и выбросили в залив. А двое других были рыжие. Когда солдаты начали их бить, вмешался офицер и что-то им сказал. Тогда рыжим врезали пару раз по морде, но без фанатизма, и взяли с собой.

– Интересно. Наверное, мастера своего дела. Кстати, сколько сейчас кораблей в гавани?

– Четыре военных и четыре гражданских. Гражданские, наверное, купеческие, но один с поселенцами для Америки на борту.

– Гражданских и поселенцев не трогать. По крайней мере, если не выяснится, что они имели отношение к тогдашнему захвату города. Миш, что ж вы так прокололись?

– Да попросили люди помощи, мы и согласились. Никто же не ожидал, что они себя так поведут.

На рассвете "Победа" прошла Новоалексеевским проливом и расстреляла оба островных форта из артиллерии. Ни одного корабля в заливе не было – все ютились у причалов. "Победа" встала примерно в восьмистах метрах от Новоалексеевска, после чего не торопясь сравняла нижний форт с землёй, а затем столь же методично уничтожила и верхний форт. После этого на остров пошли баркасы с десантом. Все суда были захвачены в порту, и английская колония Бермуда перестала существовать.

Я поручил Саше принять капитуляцию, а сам решил облетать острова на загодя подготовленном к полёту вертолёте. На заднее сиденье я усадил Сашу Базарова – Саша был бурятом, небольшого роста, и великолепно там помещался. Да и весил он немного, поэтому мы смогли взять с собой побольше гранат. Недалеко от верхнего форта, мы увидели прятавшихся в лесу дюжину англичан. Решили не вызывать артиллерию – сами справимся. Саша бросил сначала одну гранату, потом вторую – и герои туманного Альбиона выбежали из леса с поднятыми руками. Дальнейший облёт обнаружил неплохо замаскированный наблюдательный пост на соседней горе – туда тоже полетели две гранаты; потом там нашли четырёх погибших в красных мундирах.

Дальнейший облёт Северного и Новониколаевского островов, а также Главного острова, ничего больше не принёс. Как выразился Саша после нашего возвращения – "капец мелкобритам".

Битва началась, не успев закончиться. Пикеринга-младшего нашли прячущимся под кровать в его спальне; супруга его, как сказал бы Гоголь, "довольно почтенная дама", лежала на кровати и визжала, и на кровати под ней расползалась крупная плохо пахнущая лужа.

Пикеринг, когда его вытащили, проблеял:

– Протестую! Вы напали на английскую колонию!

– Да нет, мистер Пикеринг (он скривился, когда его назвали всего лишь "мистером"). Мы всего лишь навсего освободили нашу территорию от захвативших её убийц. В отличие от вас, без всякой подлости.

– Но откуда вы взялись?

Я улыбнулся и сказал:

– Что, не ждали?..

6. Тюрьма в раю

В Новоалексеевске, именуемом англичанами Сент-Джордж, и в фортах мы обнаружили семьдесят три трупа и сорок пять раненых, а шестьдесят восемь англичан сдались. Ещё в бухте святого Марка наши ребята подробно расспросили выживших на "Золотом кабане" о Бермуде. Тогда на Бермуде были одни лишь солдаты, действовал один лишь нижний форт и одна верфь, форты у прохода ещё только начинали строиться, а крепость на холме была грудой камней – именно на том самом месте находился Новоалексеевский форт. Так что информация была неполной.

Опросы пленных помогли установить, что среди английского гарнизона тридцать три из выживших при освобождении Бермуды были "ветеранами" той операции, а из гражданских – сам губернатор Томас Пикеринг, начальник порта, оба таможенника, хозяева обеих верфей, хозяин постоялого двора, и даже англиканский священник Бенджамин Кардин. Последний был в 1603 году корабельным священником, и именно он объявил тогда, что православные "ещё хуже, чем паписты", и что убийство "их самок и личинок так же угодно Господу, как и казнь их самих."

Всем англичанам, участвовавшим в той операции, было выдано по участку в Новоалексеевке (переименованной в Сент-Джордж) и обещано по "пять акров земли" на других бермудских островах. Обещания на данный момент так и остались таковыми, ведь до того нужно было "разобраться" с русскими партизанами, численность которых англичане были склонны преувеличивать раз в двадцать, не меньше. Очередная экспедиция для зачистки Главного острова планировалась вскоре после прибытия следующей эскадры, в трюмах которой должен прибыть целый полк. После зачистки, его намеревались послать дальше в новосозданную Виргинскую колонию, а на островах планировалось наконец-то нарезать участки для ветеранов.

Впрочем, и Новоалексеевку они, надо отдать им должное, грамотно перестроили. Бывшие общежития – до строительства индивидуального жилья время не дошло – переделали в казармы и постоялый двор. Деревенский клуб – служивший и школой, и администрацией – был перестроен в Дворец губернатора. Храм святого Николая превратили в церковь святого Георгия, свалив иконы в кладовке. Дом причта стал домом священника, там теперь обитал досточтимый Бен Кардин с супругой. Порт и верфь расширили, достроили таможню, построили ещё одну верфь. Кроме того, появилось несколько домиков для местных чиновников.

Кроме того, строился новый район, с пирсом, складами и кабаками. О его предназначении мы узнали чуть позже. Но всё по порядку.

Как быто ни было, все местные чиновники и люди, кому хоть что-либо принадлежало, оказались военными преступниками. У многих, конечно, уже были привезённые из метрополии жёны, а у кое-кого и дети, но всю тяжёлую работу делали другие. И на верфях, и на строительстве, и в порту, и на постоялом дворе работали, как ни странно, ирландцы.

Мы допросили нескольких из них. Далеко не все говорили по английски, многие знали лишь по нескольку слов. Тем не менее, ещё до того, как мы побеседовали с губернатором и другими личностями, мы узнали много интересного от тех ирландцев, которые английскийзнали.

В Ирландии только что закончилась Девятилетняя война – одна из последних попыток отвоевать Ольстер у англичан. После её окончания, сотни ирландцев были казнены самыми варварскими методами – но большинство других, вместе с жёнами и детьми, были посланы в новую колонию под названием Виргиния, которую в моей истории основали лишь в 1609 году. Здесь же решили поторопиться, узнав про Русскую Америку и решив, что "кто не успел, тот опоздал", и что поэтому нужно начинать колонизацию Северной Америки как можно быстрее. И город Элизабеттаун был создан там же, где в нашей истории появился Джеймстаун, уже в 1602 году.

В Виргинии были нужны ремесленники всех мастей, а также земледельцы для плантаций, которые принадлежали англичанам. И ещё при Елизавете начали обращать ирландских повстанцев, а также тех, кто жил в мятежных частях Ольстера, в рабство, и посылать их через Бермуду в Элизабеттаун. Корабелов же и других мастеровых, а также кое-кого из крестьян и грузчиков, частично оставляли на Бермуде.

Делалось это по-разному. Некоторых Пикеринг и его дружки попросту нагло забрали к себе. Других же либо взяли в "аренду" у короны, либо "купили". Более ценным приобретениям оставляли семью или даже "покупали" для них жён – хоть Пикеринг и многие другие англичане и были сволочами, но они не были дураками, и они понимали, что иногда следует мотивировать и рабов. В любом случае, для этих категорий ирландцев жизнь была относительно терпимой.

Хуже было девушкам от четырнадцати до двадцати лет, не попавшим в жёны – их закупали для публичного дома. Как правило, это были супруги и дочери тех, кого отправляли в Виргинию – англичанам было наплевать на семьи. Почти все из них подхватили на "работе" кто сифилис, кто гонорею; если это всплывало, то их просто вешали. То же делали и с забеременевшими. Тела их выбрасывали в тот же ров, где уже покоились останки наших людей – это было "кладбище еретиков". Скольких постигла та участь, мы не знали; в живых же оставалось двадцать четыре девушки и женщины. Ещё три девушки были "наложницами" – Пикеринга, командира нижнего форта Джонсона (тоже участника захвата острова), и даже Кардина, даром что последний был священником и к тому же женатым. Всем им было по четырнадцать лет – трёх своих предыдущих "пассий" сии достойные мужи недавно отдали в публичный дом, "обменяв" их на новоприбывших.

Большинство ирландцев, которые работали на острове, жили в зданиях, напоминавших тюрьмы, построенных в основном из известняка (кедр предназначался в первую очередь для кораблей). Вместо окон были небольшие отверстия в стене, чтобы никто не мог сбежать. В них оказалось шестьдесят два человека, все мужчины.

Для семейных – таких было одиннадцать человек – было построено специальное "общежитие", где у каждой семьи, вне зависимости от количества детей, было по одной комнате, впрочем, довольно крупной – метров примерно в пятнадцать. Четыре комнаты пустовали.

Но большинство ирландцев размещались в зданиях "пересыльной тюрьмы". Как нам рассказали, туда свозили мужчин и женщин из деревень, которые уничтожались в Ирландии, для последующей переправки в Элизабеттаун. Сейчас там было сорок два мужчины и девяносто женщин. Прекрасного пола было намного больше потому, что множество мужчин были убиты во время Девятилетней войны и последовавших репрессий, а также потому, что мужчин чаще покупали для пополнения рабочей силы Бермуд.

Ирландцам мы решили дать выбор – либо их доставить в свободные районы Ирландии, либо переселить их в Русскую Америку – с условием принятия православия и испытательного срока. Неожиданно для нас, в Ирландию не захотел никто. Так что предстояла санобработка – почти все они были истощены, большинство страдали от вшей, и у многих были венерические болезни. Особенно это касалось женщин из публичного дома. К счастью, любую из них можно было вылечить пенициллином, да и против вшей у нас были средства.

А вот с англичанами было намного интереснее. Но об этом тоже по порядку…

7. Джентльменов дофига

– Ну что ж, мистер Пикеринг…

– Не мистер, а сэр Томас Пикеринг.

– Джентльмен, говорите?

– Да, не чета вам.

– Вы правы… Мы не убиваем женщин, детей и мирных жителей.

Я не сдержался и добавил:

– Так что, увы, Томми, никакой ты не джентльмен.

Пикеринг привстал и попытался отвесить мне пощёчину. Я отшатнулся – не хотелось распускать руки – но один из стороживших его ребят провёл молниеносный приём, и Томми завопил, с ужасом смотря на своих тюремщиков, один из которых ласковым тоном сказал:

– Так вот, английская свинья. Твой гонор можешь забыть. Отвечать на вопросы точно и без всяких там экивоков. Понятно тебе, мразь?

На лице у Томми появилось выражение неподдельного ужаса – до него только сейчас дошло, что шутки кончились. Он усердно закивал.

– Посадите его на стул, – процедил я сквозь зубы по-английски. Когда это было сделано, я начал собственно допрос:

– Есть ли на Бермуде ещё хоть один англичанин, о котором мы ничего не знаем?

– Англичан нету, а вот трое ирландцев из первой партии исчезли вместе с одной из вёсельных лодок. Куда делись, не знаю, мы их больше не видели. Но с тех пор к ним представлена стража.

– А когда должен прийти следующий корабль с ирландцами?

– Возможно, в марте. Или не ранее второй половины октября.

– Возможно?

– Первые корабли из Англии и Ирландии, как правило, уходят не ранее февраля, чаще в марте. Всё зависит от погоды. Февральские, как правило, направляются к нам, а мартовские – сразу в Виргинию, минуя Бермуды. Начиная со второй половины сентября и по началу ноября, они вновь идут на Бермуды. В марте-апреле переселенцев забирают корабли из Элизабеттауна.

– Ты хочешь сказать, рабов.

– Есть и переселенцы-англичане. Они обыкновенно подписывают договор, согласно которому они семь лет обязаны работать на человека, ссудившего им деньги на вояж.

– Сколько продолжается переход через Атлантику?

– Обычно около шести-семи недель. Бывает и быстрее, если ветер попутный, бывает и медленнее.

– А на Бермуды?

– Примерно неделей меньше. С Бермуд до Виргинии – от недели до двух, обычно около десяти дней.

– Значит, корабль из Виргинии должен в ближайшее время прийти за очередной партией "переселенцев".

– Именно так.

– А больше вы никого не ожидаете?

– Нет, но это ничего не значит – иногда приходят купеческие корабли, особенно, если им необходим ремонт после шторма – наши верфи уже имеют очень неплохую репутацию.

Я решил задать пленнику ещё один заинтересовавший меня вопрос:

– А для кого вы строите новую часть города?

– Для корсаров. По задумке адмирала Пикеринга, моего отца, именно здесь они будут базироваться – ведь испанские серебряные флотилии обычно проходят мимо Бермуды. Да и до Карибского моря не так уж и далеко. Как я слышал, некоторые из "морских собак"[48] собирались перебраться из Англии на Бермуды уже в этом году.

Интересно, подумал я. Значит, нужно будет держать ухо востро…

Первое, что было сделано после боя – "Победа, выгрузив технику и людей, встала у разрушеных фортов у Новоалексеевского прохода. Теперь ни один корабль не сможет войти в Новоалексеевскую гавань. Точнее, войти-то сможет, но вот счастья ему это не принесёт. Если, конечно, он не наш.

А в Новоалексеевске прошло "отделение агнцев от козлищ" – трибунал над англичанами. Впервые за всю историю Русской Америки были вынесены смертные приговоры, в первую очередь всем, кто участвовал в захвате Бермуд и так или иначе был причастен к смерти наших людей. К ним присоединили тех, кто, по рассказам ирландцев, а в особенности женщин, которых заставили заняться проституцией, так или иначе участвовал в казнях заболевших женщин, а также рабов-мужчин.

Далее были арестованы те, кто так или иначе истязал ирландцев – особенно девушек. Их трибунал приговорил к пяти годам каторги, с возможностью досрочного освобождения через три года за ударный труд и отсуствие каких-либо нареканий по решению специальной комиссии. Tем же, кто не попал ни в первую, ни во вторую категорию, было решено до второго похода в Устье использовать на строительных работах, а затем высадить в Ирландии, по возможности с английской стороны.

После суда было проведено совещание о планах развития Бермуд. Строительство доселе велось лишь на крайнем севере архипелага, там, где два острова – Новоалексеевский, который англичане назвали островом святого Георгия, и Новониколаевский – для англичан остров святого Давида – образуют хорошо защищённую бухту. Войти океанскому кораблю можно лишь с северо-востока, там, где между Новониколаевским островом и островами Курским и Черниговским есть глубоководный фарватер. Форты, которые мы уничтожили в первую очередь, располагались именно там, и именно их нужно восстанавливать в первую очередь – тогда в Новоалексеевскую гавань не войдёшь.

После этого придёт очередь города Новоалексеевска, где нам придётся восстановить оба форта, а также построить дополнительные казармы и общежития. И, наконец, английская "корсарская столица" также будет востребована – именно она станет ядром будущего Новониколаевска, и будет подготовлена к приёму новых переселенцев.

И, наконец, нужно будет осваивать и Главный остров, размерами превосходящий все остальные, вместе взятые, и остров Царский, его продолжение, который от Главного отделяет лишь узенький проливчик. Но это всё – вопрос будущего, нам бы с северной оконечностью управиться…

На строительстве работал привезённый нами стройотряд, а менее квалифицированную работу делали пленные англичане. Сказать, что работа кипела в их руках, было бы откровенной ложью, пока Саше Сикоеву не пришла в голову идея ввести соревнование – та бригада, которая работала лучше всех, получала паёк получше. И, надо сказать, это работало.

Мне же хотелось поскорее отправиться в Россию, хотя было понятно, что надо немного подождать – на востоке Балтики лёд ещё, наверное, и не подумал таять. Увы, вода вокруг острова была достаточно прохладной – по периметру температурой в семнадцать градусов, в Новоалексеевской гавани – восемнадцать, а в безымянном заливе на севере Главного острова, названным нами Тёплым, все девятнадцать. Купаться было можно, но недолго, а загорать мне лично было скучно, хоть я время от времени и сопровождал Ренату и некоторых других на розовый пляж. Зато я – как правило, в компании Саши и других – решил излазить все имевшиеся острова. И где-то через неделю, мы увидели движение у входа в одну из пещер.

Именно там оказалось лежбище трёх беглых ирландцев. Находилось оно всего в полкилометре от убежища наших ребят – странно, что они друг друга ни разу не увидели и не учуяли. Взяли их "без шума и пыли" – сидят они за обедом из сырой рыбы и крабов, а в следующий момент их держат чьи-то сильные руки. Они пытались кусаться, но, узнав, что они у друзей, они безропортно пошли с нами в медчасть на "Победе".

Как и остальным, я предложил им остаться у нас, но один из них, тёмноволосый долговязый мужчина лет, наверное, сорока, ответил:

– Благодарю вас за ваше щедрое предложение, ваше сиятельство. Но я не хочу жить в мире и довольствии, пока наши враги топчут священную ирландскую землю.

– Тогда, как только мы уйдём в Россию, мы забросим вас по дороге в Ирландию. А что скажут ваши спутники?

Он перевёл мои слова на ирландский, и те лишь поклонились мне – английского они, похоже, не знали.

Уходить мы решили пятнадцатого марта. Английские корабли были уже отремонтированы, вычищены и выдраены до блеска силами каторжников, и вооружены нашими орудиями, так что можно было уходить – они справятся и без нас.

Но в ночь на двенадцатое марта меня разбудили:

– Алексей, в проливе показались два английских корабля!

8. Лорды тоже разные бывают

К нам в лапы попались два корабля – красавец "Белый Медведь" с пятидесятью семью пушками, и "Святой Андрей", в девичестве испанский галеон, захваченный англичанами десять лет назад. Ныне же он использовался для транспорта колонистов, в основном ирландских рабов, в Виргинию, и пушнины обратно в Англию, а от сорока пушек на нём оставались двадцать, чтобы сэкономить вес.

Увидев "Победу", они абсолютно правильно решили дать дёру – но два выстрела из Курского форта, куда уже завезли пушки, порвали парус у "Медведя" и сбили мачту у "Святого Андрея". Это охладило их пыл, и оба английских корабля немедленно спустили флаги.

"Белый Медведь" был построен ещё в 1563, но восемь лет назад его перестроили и усовершенствовали, и он стал одним из самых мощных английских "королевских кораблей" – быстрее и мощнее любого испанца. А когда на него поставят орудия из наших запасов, это будет парусник, равного которому на атлантическом побережье Америки не будет. На Бермудах корабль такой мощи не очень-то и нужен, а вот для наших новых карибских колоний – в самый раз. Именно туда он и направится в ближайшее время, вместе со "Святым Андреем". Названия мы решили оставить такими, какими они были – святой апостол Андрей, как известно, проповедовал и на Руси, а белые медведи – напоминание о русской Арктике.

Для патрулирования Багам и окрестностей у нас оставались корабли, взятые при освобождении архипелага – тридцатидвухпушечный "Бермуды", урождённый "Warspite", и тридцатидевятипушечный "Радонеж", бывший "Merhonour", а также два восьмипушечных пинаса, построенные здесь же, на Багамах, получившие у нас названия "Любеч" и "Измайлово". Парусники, конечно, но на безрыбье, как известно…

Таковы были наши планы на будущее. А в данный момент интереснее всего для нас был даже не сам "Белый Медведь", а его пассажиры. Ибо на "Белом Медведе" прибыл не кто иной, как лорд Джон Пикеринг, адмирал Его Величества Короля Якова. Именно Якова – королева Елизавета скончалась в январе этого года, четырьмя годами позже, чем в нашей истории, и её шотландский родственник, король Яков VI, занял английский престол под именем Якова I.

Лорд Пикеринг был принят мной, Сашей Сикоевым и Мишей Жуковым в кабинете губернатора острова. Он был то ли умнее своего сына, то ли у него было больше жизненного опыта. После своего задержания, он даже не удивился, и, когда его привели к нам, учтиво представился и добавил:

– Ну что ж, господа, не ожидал, что вы так быстро здесь окажетесь. Да и кораблик ваш – совсем другая кастрюля с рыбой, как у нас говорят, нежели то, что стояло на якоре в этой бухте, когда мы здесь оказались в первый раз. Спрашивайте, отвечу – я так понимаю, что шансов выжить ни у меня, ни у моего сына нет? А как насчёт моей невестки с дочерью?

Я только хотел сказать, что с женщинами и детьми мы не воюем, как Миша, на своём ломаном английском, ответил:

– Если вы повести себя умно, то мы их не трогать.

– Буду благодарен, если так. Теперь такой вопрос – я так понимаю, вы хотите нас повесить?

– Именно так наказывают за пиратство, – менторским тоном сказал Саша.

– А что если я отвечу на все ваши вопросы? И добавлю кое-какую информацию, которая для вас может оказаться чрезвычайно важной? Могут ли нам в таком случае отрубить головы, или хотя бы заставить "пройтись по досочке"?

Я посмотрел на него и сказал:

– Да, лорд Пикеринг, если вы ничего от нас не утаите, то я согласен на последний вариант.

– Ну вот и хорошо. Видите ли, у нас быть повешенным – позор для дворянина. А я всё-таки дворянин, хотя, я так понимаю, мои действия при присоединении Бермуды вы не считаете достойными сего благородного сословия. Да, кстати. Вы, я так полагаю, и есть тот самый принц Николаевский?

– Да.

– Ну что ж, про вас я много наслышан, и одно мне импонирует – вы человек своего слова и истинный аристократ. Жаль, что вы министр не Британской короны, а этих русских, нам бы не помешали люди, которые не завязли в интригах, а работают на благо своей родины. Но, как бы то ни было, позвольте вам описать современное положение дел?

– Буду весьма благодарен, лорд Пикеринг.

– Так вот. Начнём с России. Ваш король Борис и его супруга умерли от какой-то болезни после семейного обеда. Злые языки поговаривают, что их отравили, но, знаете ли, на то они и злые языки. Более того, королевский пробователь выжил и сейчас в свите нового короля. А наследник престола, принц Джордж, находился в походе со своим отрядом и, насколько я слышал, погиб при обороне некой крепости на западе вашей страны.

У меня невольно сжались кулаки. Тот посмотрел на меня и продолжил:

– Простите, ваше сиятельство, всё, что я вам говорю, правда, пусть и неудобная для вас. Далее. Вашего нового короля зовут Димитрий Великолепный. Он сын короля Джона Ужасного – по крайней мере, так говорят об этом поляки. Сразу после смерти Бориса, некоторые ваши военачальники поклялись ему в верности и перешли со своими войсками на сторону законного сюзерена. Недавно Димитрий короновался в Москве и взял себе титул императора. Этот титул пока не признал никто, но страна в его руках, вместе с польскими.

– И что, вся страна безропотно легла под этого Димитрия?

– Есть, как говорят, кое-какие города, где ещё держат оборону несогласные – но те, кто против него, ныне считаются мятежниками и подлежат уничтожению.

– А вы не скажете, как эти города называются?

– Знаете, я не умею произносить ваши названия – язык сломаешь… Но один из них – на юго-западе, какие-то около Москвы, да ещё и на Балтийском море. Как бы то ни было, недавно был заключен Союз Трёх Королей. В него входят король Димитрий и польский король Сигизмунд, а также принц Лотарингский Генрих, которого наш августейший монарх по праву признал королём Швеции – ведь он потомок короля Швеции Кристиана, незаконно лишённого шведского престола в 1521 году. И этот союз обратился за помощью к нашему монарху, который соизволил распорядиться об оказании помощи Союзу.

– И в чём конкретно заключается эта помощь?

– Англия выслала военный флот в Проливы для восстановления власти Генриха в Швеции, а потом и освобождения балтийских земель, незаконно занятых Россией.

– То есть как это незаконно?

– Король Димитрий передал все балтийские и беломорские провинции Швеции, а все заморские Англии, в вечное владение. Так что и Русская Америка уже не русская, а английская.

– Это мы ещё посмотрим… Ну что ж, благодарю вас, лорд Пикеринг. Основные вопросы мы прояснили. А теперь мои коллеги поговорят с вами о разных интересующих их деталях…

9. С английской силой тёмною…

Сразу после моего разговора с Пикерингом, я распорядился созвать совет и подключить к нему "Мивок" и "Колечицкого", а затем решил узнать, что было на борту обоих английских кораблей. Точнее, не "что", а "кто".

Оказалось, что на "Медведе" находились пятьдесят шесть английских переселенцев, и ещё тридцать два ирландца из числа "главарей мятежников", а на "Святом Андрее" – двести восемнадцать ирландцев, вина которых заключалась в том, что они были ирландцами из Ольстера. А эти земли, переданные колонистам из Шотландии, нужно было планомерно зачищать от этих "недочеловеков". Обыкновенно, их попросту сгоняли с земли и давали им неделю, чтобы они покинули Ольстер. Мужчин, которые брали в руки оружие, чтобы защитить свои семьи, казнили либо посылали на тяжёлые работы, а иногда в Новый Свет – рабами, вместе с жёнами. Но больше всего было незамужних женщин – англичанки ехать в Новый Свет, как правило, не желали, а ирландки годились для "развлечений", даже если никто их там не рассматривал в качестве потенциальных жён.

Практически все переселенцы-англичане были мужчинами. Они шли в относительном комфорте, и, кроме морской болезни, практически ни на что не жаловались. Относительно здоровыми были и военнопленные на "Медведе", если не считать недоедания и первых признаков цинги, но и здесь не было ни единого случая смерти за время перехода из Ирландии.

Совсем другая картина наблюдалась на "Святом Андрее". Зловонный трюм, в котором и мужчины, и женщины были привязаны к килевым балкам и не могли свободно передвигаться; более того, свои естественные отправления им приходилось делать на виду друг у друга, хотя, конечно, света там было мало. Кормили их очень плохо, и практически все они были крайне истощены, а некоторые и при смерти. По их рассказам, более десяти человек успели по дороге умереть. Причём, как ни странно, продовольствия на них было отпущено не так уж и мало – тут постарались их тюремщики; хорошо к ирландцам относились лишь двое из них. Большинство вертухаев были приговорены к смерти специально созванным трибуналом, а двух последних суд освободил. Их присоединили к переселенцам, которых мы решили вернуть в Англию вместе с семьями гарнизона и начальства бывшей английской колонии.

Впрочем, почти все переселенцы попросили остаться. Практически у всех у них была профессия – плотники, кузнецы, ткачи, каменщики, даже один врач – и мы решили обсудить их судьбу на вечернем заседании. То же желание высказали ирландцы с "Сан-Андреса"; их мы решили оставить безоговорочно, даже если это означало, что в ближайшие месяцы основу населения острова будут составлять ирландцы. Условием было принятие православия и обучение в русских школах – и, как ни странно, все они с радостью согласились, особенно, когда узнали, что православие от католицизма не так уж и сильно отличается.

Зато все тридцать два "политических" с "Медведя" захотели домой. Как мне сказал один из них, Шон О'Коннели, "мы не можем оставаться в стороне от нашего народа, угнетаемого англичанами." На мой аргумент, что это может плачевно кончиться для них лично, мне было сказано, что "лучше так, чем жить в достатке вдали от родины". Ну что ж, подумал я, сантименты, достойные уважения, и решил отдать им оружие англичан – от ружей и пистолетов до пушек.

Вечером началось заседание Совета. Голосовая связь с "Мивоком" работала, хоть была и не самого лучшего качества. Сначала мы рассказали им последние новости – про захват лорда Пикеринга, а особенно про то, что Смута в России всё-таки произошла. С той стороны послышались некие идиоматические русские выражения, которые я не берусь приводить в этом повествовании. Но, в общем, их мнение совпадало с нашим – "Победе" необходимо как можно скорее отправиться в Устье, чтобы хоть как-нибудь выровнять положение. Тем более, что каталог оружия, взятого с собой из Росса, был не в пример обширнее, чем при нашей прошлой поездке, хоть и предназначалось это железо для Бермуд, где оно не понадобилось.

Единственная проблема, как ни странно, была с ирландками – тех из них, кто уже был на острове, принудили к занятию проституцией против их воли. Но для мужчин-ирландцев они были не жертвами, а падшими женщинами; впрочем, многие из наших ребят – те, кто неженат – смотрели на них намного более благосклонно. Но пока их всех откармливали, а тех из них, кто был болен венерическими болезнями, лечили. Три из них оказались на ранней стадии беременности; к счастью, ни одна из них не заболела "дурными болезнями", иначе лечение было бы намного сложнее. Как бы то ни было, ни одна ирландка не захотела обратно в Ирландию, где её подвергли бы остракизму.

А новости с Карибов были намного более приятными. И на Барбадосе, и на Каири – ребята решили оставить индейское название Тринидада – достроили первую очередь баз, и строительство идёт дальше. Более того, на Каири уже нашли нефть – она в районе Асфальтового озера практически на поверхности – и начали монтировать первый нефтеперегонный куб, по образу и подобию того, который уже действовал во Владимире. Согласно первым исследованиям, но полученный мазут должен подойти для кораблей, а бензин – для "уток" и джипов. А послезавтра "Мивок" и "Колечицкий" отправлялись на остров Провидения, и тогда у нас появится радиосвязь с Россом, пусть пока непрямая.

Как и планировалось, "Колечицкий" встретит нас в конце октября у острова Корву; именно там будет создана радиобаза, которая позволит нам установить прямое сообщение и с Устьем, а мы сможем заправиться. Иначе у нас могло просто не хватить горючки до Устья и обратно – от Святой Елены до Бермуд – 5997 морских миль, а от Бермуд до Кронштадта – почти 4500. А дальность на одной заправке при экономном ходе – 15 тысяч миль. И не исключено, что на Балтике "Победе" придётся действовать в качестве "оружия победы". Зато до Корву – всего 3670, что даёт нам около 830 миль на "всякое разное"; пусть даже около полутысячи – нужно же оставить резерв… Для массового хождения по Балтике вряд ли хватит, а для возможного визита в район Або – вполне, даже с учётом небольшого крюка, чтобы высадить наших ирландских друзей.

Конечно, подмывало послать "Медведя", пока нас не будет, с "дружеским визитом" в Элизабеттаун, чтобы навести там "порядок". Но матросов среди русских было очень мало, а иметь в основном ирландские команды не хотелось. Так что решили пока оставить все корабли в Новоалексеевске, а потом мы доставим для них моряков из выпускников школы в Николаеве-на-Котлине.

Насчёт же пассажиров "Медведя" было принято решение дать желающим испытательный срок, после чего, при условии всё того же перехода в православие и сдачи экзамена по русскому языку, временно разрешить им остаться на островах. При ударном труде в течение, скажем, двух лет, а также отсутствии нареканий, разрешение на пребывание могло стать постоянным.

На следующий день лорд Пикеринг с сыном прошлись по досочке в миле от берега, а остальные приговорённые к смерти были повешены. Это были, увы, были первые казни, совершенные русскими американцами. И я молился Богу, чтобы это происходило как можно реже. Но, с другой стороны, оставлять в живых тех, кто убивал женщин и младенцев, или морил пленных голодом…

И, наконец, на рассвете пятнадцатого марта Победа дала прощальный гудок и вышла из Новоалексеевской гавани. Впереди была Ирландия, потом небольшой дружеский визит в Англию, и, наконец, наша многострадальная Родина… Именно так, с большой буквы.

Переработанная версия.

10. На остров изумрудный идём мы морем трудным…

Мы предложили Ао O'Нилу высадить его и его людей на одном из полуостровов на юго-западной оконечности Ирландии.

– Ваше сиятельство, а не могли бы вы сделать это чуть восточнее, в районе Кинсейла, примерно шестидесятью милями восточнее?

В электронной энциклопедии про Кинсейл было указано, что ирландское название его – Кённтсал, и что он находится в устье реки Бэндон, или Бандан по-гэльски. В 1601 там произошла битва между англичанами и ирландцами, а также испанскими союзниками последних. Разгром ирландцев в этой битве ознаменовал начало конца Девятилетней войны, также известной как Тиронское восстание. Она продолжалась с 1593 по 1603 год и являлась попыткой остановить английскую колонизацию Ольстера и Ирландии в целом, а руководил ей Ао (по-английски Хью) О'Нил-старший, потомок королей Ольстера, носивший титул графа Тиронского, отец нашего Ао.

После поражения при Кинсейле, англичане начали опустошать земли О'Нила и его вассалов, уничтожая посевы и угоняя скот, а в начале 1603 года ему было предложено мирное соглашение. Он терял немалую часть земель, а также был вынужден сделать английский язык официальным, но за ним сохранялись и титул, и замок, и кое-какие угодья. Дополнительным условием было получение его сыновьями О'Нил, скрепя сердце, подписал мирный договор, получивший название Меллифонтского.

Дальнейшее я знал уже от Ао. Поначалу англичане соблюдали договорённости. Но в 1605 году, когда Лордом-наместником Ирландии был назначен сэр Артур Чичестер, Ао-старшему пришло предписание немедленно прибыть в Лондон на королевский суд. Доставил его вооружённый конный отряд, который приказал графу следовать вместе с ними в Дублин, где их уже ждал корабль.

Кончиться это могло лишь на Тауэр-Грин, лужайке, где рубили головы людям дворянского сословия. Поэтому люди Ао перебили незадачливых конвоиров, и Ао бежал в Баллишаннон и далее на корабле в Испанию. Ао-младший в это время учился в Колледже пресвятой девы Марии[49] в Кембридже и ничего не знал про случившееся в Англии. В один прекрасный день он был арестован и препровождён в Тауэр, где его предали суду за якобы имевшую место "измену". Именно на суде он впервые услышал про несостоявшийся арест своего отца. И, хотя единственным доказательством его вины было бегство его отца, его приговорили к смерти.

За день до того, как его шею должен был перерубить топор Томаса Деррика, знаменитого лондонского палача, в его камеру в Тауэр наведался Эдвард Сомерсет, Конюший Её Величества Елизаветы, с племянником которого молодой О'Нил дружил в Кембридже. Он объявил, что по его просьбе Её Величество милостиво согласилась заменить смертный приговор на лишение Хью О'Нила всех дворянских титулов и ссылку в Виргинию, где он будет продан в услужение, дабы искупить свою вину перед короной. А через семь лет ему будет разрешено подать прошение на имя правящего монарха о возвращении в Англию.

Это было не просто оскорблением для потомка королей, но и верной смертью – редкие ирландские рабы выживали там более двух лет. Ведь приток рабов всё увеличивался, стоимость их на аукционах постоянно падала, и у плантаторов не было причин заботиться о своих невольниках. Но Ао принял мнимую монаршую милость с внешней кротостью, пообещав себе, что он бежит, как только представится такая возможность. Как он мне сказал, "лучше смерть от диких зверей либо индейцев, чем жизнь под кнутом английского самодура."

В начале сентября того же года его и десяток других препроводили в трюм знакомого нам галеона "Сент-Эндрю". В Белфасте, следующей остановке по пути в Новый Свет, они провели более двух недель – к ним препровождали всё новых ирландцев, пока трюм не был забит до отказа. По пути в Элизабеттаун галеон попал в ранний нористер[50], и еле-еле сумел добраться до Бермуд, где и остался на ремонт. Тогда Ао и двое других сумели бежать из лагеря и перебрались вплавь на Главный остров и тем самым избежали транспортировки в Виргинию.

– А почему вы хотите именно в Кинсейл? – спросил я.

– Ваше сиятельство, это не мой секрет, – ответил он. – Но одно могу вам сказать – многие ирландцы, с которыми меня свела судьба в последнее время, рисковали жизнью за свободу моей родины, пока я учил латынь и греческий в Кембридже. Но хотелось бы туда попасть как можно скорее.

Было понятно, что что-то нам зреет, а что, Ао мне всё равно не скажет. Но я спросил для проформы:

– А почему они не изгоняют местное население, как в Ольстере?

– Если у них будет достаточно колонистов для новых земель, рано или поздно дойдёт дело и до графства Корк. Но пока у них все руки заняты Ольстером. Кстати, если вы боитесь мелей… у меня есть человек, который работал там лоцманом и очень хорошо знает местные воды. Лучше всего будет, если вы выбросите нас чуть западнее города, на побережье.

Дорога до тех мест должна была занять около десяти дней. Первые три дня были на загляденье – солнце, бриз с запада, температуры градусов в восемнадцать-двадцать. Но неожиданно подул северо-восточный ветер, небо заволокло тучами, и мы, как "Святой Андрей" два года назад, попали в самый настоящий "нористер". Высокие волны, пронизывающий до костей ветер, и проливной дождь, вскоре перешедший в снег, покрывший палубу белой пеленой сантиметров в двадцать… К счастью, во времена Второй Мировой в Америке делали качественную продукцию – палуба нигде не протекала, внутри были и свет, и электричество – но морской болезнью заболели практически все. Сначала я думал, что сумел продержаться, но на второй день подумал, что так плохо мне не было даже у мыса Горн. Впрочем, нет худа без добра – заглянув в зеркало, я решил, что моё ярко-изумрудное лицо как нельзя подходит для Изумрудного острова, как часто называют Ирландию.

На третий день циклон сместился далее на восток, волнение сошло на нет, ветер стих, и мы увидели солнце. Согласно секстанту и хронометру, наши координаты составляли сорок с половиной градусов северной широты и тридцать и три десятых градусов западной долготы. То есть оставалось примерно полпути – как ни странно, мы потеряли не так уж и много времени, и до нашей цели оставалось всего около пяти дней.

Двадцать четвёртого марта на горизонте появилась полоска земли, а в тот же вечер мы встретили английский корабль Ark Royal. Увидев нас, он попытался удрать, и, увы, первый же наш выстрел, который должен был лечь недалеко от него, попал не куда-нибудь, а в крюйт-камеру. Ао О'Нил, наблюдая взрыв с палубы, сказал мне:

– Ваше сиятельство, как я рад, что вы на нашей стороне…

А на следующее утро мы услышали отдалённую канонаду.

– Это из района Кинсейла, ваше сиятельство, – пояснил Ао, подошедший с ещё одним ирландцем. – Как мне кажется, началось… Вот, ваше сиятельство, Шон О'Каллахан, лоцман, про которого я говорил.

– А где стреляют? – спросил я.

– Это должно было быть тайной, да куда уж там… В устье реки Бандан находится замок Рингкурран – его заняли англичане – и руины испанского форта Сантьяго, напротив. Восстание должно было начаться в Кинсейле, а до того часть наших должна была укрепиться в Сантьяго.

О'Каллахан подошёл и поклонился, а я, подумав, спросил:

– Как близко мы можем подойти к укреплениям? Осадка у нас примерно двадцать футов.

– Я вас могу провести к месту в устье, где глубины будут около тридцати футов, ваше сиятельство. Выше по течению река быстро мелеет.

– Оттуда виден город?

– Город – нет, он за поворотом реки, а оба укрепления – да.

Как и пообещал Шон, по данным сонара, глубина в месте, где мы бросили якорь, была не менее десяти метров. В километре прямо по ходу слева и справа, на холмиках, находились форты – справа настоящий замок, над которым реял белый флаг с красным английским крестом, а слева – земляные валы, а над ними – зелёная тряпка, изображавшая из себя ирландский флаг. Людей мы не видели ни там, ни там, но посередине реки два небольших корабля обстреливали форт слева из пушек.

По моему приказу, первый же "чемодан" ударил по тому из кораблей, который был чуть выше по реке. В крюйт-камеру мы на сей раз не попали, но это и не требовалось – взрыв фугаса превратил англичанина в щепки. Другой же попытался выстрелить в нашу сторону, но, судя по всплескам, недолёт составлям не менее трёхсот метров. Второй выстрел, и второй англичанин прекратил своё существование.

Мы перенесли огонь на замок – но после первого же взрыва флаг пополз вниз; судя по всему, их впечатлило увиденное на реке. И мы на двух баркасах – на одном мои ребята, на другом ирландцы – помчались в замок. И, хоть меня и отговаривали от этого, я пошёл с ними.

К нашему удивлению, гарнизон в замке состоял из двух десятков солдат под командованием молодого лейтенанта, который торжественно вручил мне свою саблю. Вооружены они были вовсе уж допотопными мушкетами – никто в здравом уме не ожидал нападения на форт, их задачей было содержать его в таком состоянии, чтобы в случае войны туда можно было вновь ввести войска и артиллерию. Последнюю из замка вывели ещё три года назад – англичане сочли, что она была нужнее в Корке и Голуэе, где они скорее ожидали восстания.

С башни замка мы увидели городские укрепления Кинсейла. На воротах, обращённых к нам, висела зелёная тряпка, а над цитаделью – всё ещё красный крест. По моему приказу, один из моих людей передал по радио целеуказание, и нам вновь повезло – страшный взрыв потряс цитадель. Судя по всему, мы попали в пороховой погреб.

Больше выстрелов не потребовалось – немногие оставшиеся в живых англичане начали активно сдаваться. По моей команде, баркас подвёз ружья, пушки, порох, ядра и свинец. Конечно, подумал я, неплохо было бы продолжить боевые действия в Ирландии… Но, во-первых, вряд ли это было бы столь бескровно для нас. А, во-вторых и намного важнее, нас ждала наша многострадальная родина.

Вскоре пришла делегация из города с сообщением, что он полностью в руках восставших. Я посмотрел на Ао и сказал:

– Ну что ж, граф, надеюсь, что мы вам смогли хоть немного помочь.

Тот низко поклонился мне:

– Благодарю вас, ваше сиятельство, за наше чудесное спасение, за наше возвращение в Ирландию, и за вашу неоценимую помощь! Помните: в Ирландии у вас всегда будут друзья. Мы не забудем всего, что вы для нас сделали, и расскажем об этом детям и внукам. И вы и ваши люди всегда будете желанными гостями в нашей стране.

Мы обнялись, после чего наши погрузились на баркасы, и они ушли обратно к "Победе". Эх, не будь мы так нужны в России, я б с удовольствием поучаствовал в освобождении Ирландии… Но О'Нил прав – у нас есть дела и поважнее. Будем надеяться, что ирландцы справятся и без нас. И что я когда-нибудь приеду в Ирландию по приглашению О'Нила…

11. Предтечи Нельсона

Времени было мало – мы хотели как можно быстрее оказаться на Балтике. Поэтому по дороге на Дувр мы практически не останавливались. Два раза видели вдалеке военные корабли под английским флагом – впрочем, их путешествие на этом заканчивалось, уничтожали мы их издалека, и, хоть мне и хотелось их спасти, но, пока бы мы дошли до места гибели корабля, пока бы выловили тех, кто не погиб вместе со своим судном, они бы давно умерли от переохлаждения. Здесь было Ирландское море, а не Карибское, температура воды в конце марта – градусов восемь-девять. Но за души погибших мы молились каждый раз.

Во второй половине дня двадцать седьмого марта мы увидели знаменитые меловые скалы Дувра, на которых находился Дуврский замок высоко над портом. Согласно нашим картам глубин, подойти мы смогли достаточно близко к берегу, после чего расстреляли всё, что было в порту, а затем послали несколько зажигательных "чемоданчиков" в замок, который практически сразу заполыхал. Всё это время, на палубе стояли пленницы-англичанки с потомством, взятые нами на Бермудах.

После чего их пригласили на баркас, доставивший их на пляж под скалами. Перед тем, как занять своё место в Баркасе, леди Пикеринг сказала мне:

– Будьте же вы прокляты!

– Your ladyship[51], не мы начали эту войну, и не мы убивали женщин и детей на Бермудах. Заметьте, что мы уничтожаем лишь военных и военное имущество, и то лишь в ответ на ваши же действия.

Дама занесла руку для пощёчины, чуть подумала, и рука её безвольно повисла, а плечи затряслись от бесшумных рыданий.

– Передайте это письмо вашему королю – там указано, что именно нужно сделать, чтобы остановить войну.

И я вручил ей письмо, текст которого гласил:

"Дорогой король Джеймс, это только начало. Не нужно было захватывать наши земли, убивать наших людей, и помогать нашим врагам. Надеемся на ваше благоразумие, извинения, прекращение помощи самозванцам, и компенсацию ущерба – тогда мы согласны на мир."

Больше английские корабли нам на этом отрезке пути не попадались, а у нас не было ни времени, ни, если честно, сил для продолжения боевых действий в этих водах. Вот если бы послать что-нибудь с осадкой поменьше вверх по Темзе… Но, как говорила Герцогиня в русском переводе "Алисы в стране чудес", "всякому овощу – своё время."

Утром тридцатого марта мы вошли в Эресунд. Но если ещё тогда, в первый наш вояж, это был сугубо датский пролив с мирной жизнью на обоих берегах, то сегодня он выглядел совсем иначе. На юго-западном берегу горели пожары, а замок в Эльсиноре был всего лишь обугленной руиной. Посмотрев в бинокль на северо-восточный берег, мы увидели шведский флаг над Хельсингборгским замком. Интересно…

Мы пошли дальше – прежде чем кого-нибудь обстреливать, неплохо бы узнать, что происходит на самом деле. Мы решили, что, наверное, наш друг король Кристиан сможет нам рассказать, что происходит, и чем ему мы можем помочь.

Через полчаса, мы услышали пушечные выстрелы – чуть южнее, у Копенгагена. Вскоре мы увидели дымы на западной стороне, а потом множество кораблей в самом проливе. Вскоре уже можно было различить в бинокль флаги, большинство – с красным крестом на белом фоне, другие – с жёлтым на синем. Некоторые корабли горели, но с берега никто больше не стрелял, а вот корабли бомбардировали Копенгаген.

Так, подумал я. Повторяют, точнее, предвосхищают "подвиг" одноглазой свиньи – Нельсона, который через двести лет в нашей истории точно так же уничтожал Копенгаген. Ну что ж, ребята, зря вы это затеяли…

Наши артиллеристы принялись за работу, и, один за другим, английские корабли начали тонуть в холодных водах Эресунда. Потом, как по команде, стали сползать флаги, и оставшиеся в живых корабли пошли к берегу. Как обычно, доброе слово и пистолет, точнее, пушки, оказались более действенным аргументом, чем доброе слово без пушек.

Из сорока пяти английских и шести шведских кораблей уцелели двадцать четыре английских, включая и флагман самого адмирала Томаса Говарда; от шведских не осталось ни единого. Вскоре все они стояли у причалов города, а их команды брели в замок Фредериксборг, где им предстояло провести незабываемые дни в промозглых подвалах. А некоторых – включая самого адмирала – мы пригласили сначала к себе для основательной и неторопливой беседы.

Но сначала мы нанесли визит Его Величеству королю Кристиану. Его мы нашли живого, но раненого, точнее, посечённого кирпичной крошкой после попадания ядра в стену рядом с ним, в развалинах Копенгагенского замка.

– Мой любезный принц, как я мог покинуть свой пост? – спросил меня Кристиан, когда я смотрел на него с немым укором, пока кто-то из наших ребят дезинфицировал его раны. – Я не просто король Дании, но и главнокомандующий её вооружёнными силами.

Кристиан рассказал, что месяц назад армада из восьмидесяти пяти английских и тридцати двух шведских кораблей пришла в Копенгаген и потребовала передачи Скании, провинции с другой стороны Эресунда, "законному шведскому королю" – Анри Лотарингскому.

Так как у него было намного меньше кораблей, то Кристиан, скрепя сердце, согласился – при условии дальнейшего суверенитета над Эресундом и решения шведского конфликта путём переговоров. С Густавом у него отношения, конечно, тоже не сложились, но одно дело – холодный мир со шведами, другое – война со шведами и англичанами одновременно.

Вчера часть англо-шведского флота вернулась и ему был передан ультиматум – немедленное вступление в войну с русскими на стороне англичан. Он отказался. Сегодня на рассвете началась бомбёжка Эльсинора и Копенгагена. Эльсинор был превращён в руины за считанные минуты, а обстрел Копенгагена продолжался с удвоенной яростью. Береговой артиллерии поначалу удалось поджечь несколько кораблей, но её вскоре всю уничтожили. А датского флота не стало уже в первые минуты сражения – корабли, стоявшие на рейде, не ожидали внезапного нападения.

– И вы не можете себе представить, мой дорогой принц, как мы рады вашему здесь появлению!!

При разборе завалов оказалось, что супруга короля – Анна-Катерина Бранденбургская, вместе с младенцем Кристианом, наследником престола, и с дамами из своей свиты, была убита, когда крыло замка, куда они спрятались от обстрела, обрушилось. Узнав об этом, Кристиан, до того переносивший невзгоды достаточно стойко, вдруг побледнел и упал в обморок. Пока наши медики работали над принцем, прибывший только что Якоб Ульсфелд, которого Кристиан совсем недавно назначил канцлером, отвёл меня в сторону.

– Ваше превосходительство, убийство особ королевской крови, тем более страной, формально не воюющей с Данией, является тягчайшим преступлением. По нашим законам, все, кто в этом участвовал – то есть все команды английских кораблей – заслуживают смертной казни. Вы не будете против? Ведь именно вы и ваши люди – спасители Дании и победители этих нелюдей.

– Нет, ваша светлость, мы ничего не имеем против, дайте только их допросить. А пока хотелось бы узнать от вас более подробно про то, что происходило на Балтике и особенно в России в наше отсутствие.

12. Друзья и враги

Ульфельд подумал секунду, вздохнул и сказал:

– Ваше сиятельство, вот как обстоят дела. Швеция под контролем мятежников, за исключением Финляндии, части Ливонии, и острова Готланд. Кроме того, мы были вынуждены передать им все принадлежащие Дании земли по ту сторону проливов. Как видим – зря.

– Да, если кормить хищника, то его аппетиты растут.

– Хорошо вы это сказали, ваше сиятельство. Увы, теперь английский флот господствует на Балтике, а противятся им лишь шведские лоялисты и немногие русские очаги сопротивления. Да, и многие немецкие государства заняли нейтральную позицию.

– А что русский самозванец?

– Тот, кто называет себя императором Димитрием – на их стороне. И участвует в англо-шведско-польской кампании по "подавлению мятежей в Ливонии, Финляндии, и некоторых русских землях", как это официально у них именуется.

– Кто возглавляет сопротивление на Руси?

– Тоже Димитрий, но его фамилию я произнести не могу. Что-то вроде "пошарск".

– А что с шведским принцем Иоанном?

– К счастью, регент Густав сумел бежать вместе с принцем в Финляндию, где в момент мятежа в Стокгольме находился Столарм. Ныне они пребывают в Або. Туда же бежали многие шведские лоялисты, а те, кто не успел или не захотел, по слухам, уже казнены либо пребывают в заточении. Давайте я вам всё подробнее расскажу сегодня вечером – а то, с вашего позволения, дела…

Тем временем, Кристиан пришёл в себя, слабо улыбнулся, и сказал:

– Мой дорогой принц, мне тоже необходимо будет заняться кое-какими неотложными делами, но я хотел бы с вами отужинать сегодня вечером. До того, любезный канцлер, распорядитесь, чтобы в городе был наведён порядок. Кроме того, его превосходительству и его людям должно быть оказано максимальное содействие. Действуйте.

Мы раскланялись с Кристианом и вышли из полуразрушенного замка. У причала меня ждала шлюпка, и я вернулся на "Победу".

В одной из комнат меня уже ждал английский адмирал. Ждал, скажем так, без особого удовольствия.

В наше время гордыми и чопорными считали именно испанцев. Но с ними я как-то находил общий язык, кроме, конечно, типов вроде Луиса де Веласко, вице-короля Перу, и его людишек. А вот с титулованными англичанами разговор почти всегда начинался с "кило презрения" с их стороны. Исключение было пока что ровно одно: лорд Пикеринг.

Я мысленно заржал, когда мы с Сашей Сикоевым зашли, и адмирал начал свою бодягу:

– Я – адмирал флота Его Величества, граф Томас Говард[52]. Я требую…

Тут Сашина ладонь заткнула ему рот, оборвав его словоизвержение на полуслове. Слыхали подобное, и не раз.

Я сел, посмотрел на него, и сказал:

– Ну что ж, мистер Говард, добро пожаловать на борт нашего корабля. Вы военный преступник, и на вашем месте я бы не выкобенивался. Иначе уже перед повешением вам сделают очень и очень больно.

Говард изменился в лице.

Саша поднял его за шиворот, как тряпичную куклу, дал ему легонько по физиономии, и добавил на ломаном английском:

– Знаете, я б на вашем месте был бы предельно откровенен – поверьте, вы нам всё расскажете, хоть так, хоть так. И если вы ещё хоть раз позволите себе такой тон в разговоре с его сиятельством…

Саша уронил его на кресло и поднёс свой увесистый кулак к его морде.

Адмирал запричитал:

– Конечно, конечно, я всё расскажу, не бейте меня!..

И запел так, что любой соловей умер бы от зависти.

В общем и целом, дела обстояли примерно так, как мне уже рассказал Ульфелд, но адмирал добавил немало деталей, о которых Ульфельд не знал или не успел рассказать.

В апреле прошлого года, посольство самозваного "Союза трёх королей" прибыло в Лондон. На тот момент, и Борис Годунов, и Иоанн с Густавом благополучно пребывали у власти, так что единственным настоящим королём являлся Сигизмунд. Но, как бы то ни было, их приняла сама королева и милостиво соизволила приказать новому лорд-канцлеру Томасу Эггертону, также известному как 1-й барон Элсмир, заключить с ними договор о помощи.

Во-первых, Англия немедленно признала Генриха королём Швеции, а Димитрия – королём России. Посол последнего, некто "БОгдан Бэлски", как его имя выговорил адмирал, просил о признании своего короля императором, но Эггертон сразу дал понять, что, мол, не наглей.

Во-вторых, Англия согласилась послать эскадру, усиленную морской пехотой, в Датские проливы и на Балтику. Кроме того, три десятка недавно списанных военных кораблей передавались непосредственно Швеции. Команды для них формально должны были быть шведскими, но в реальности большую часть личного состава наняли в портах Англии, Шотландии и Ирландии.

В-третьих, были оговорены территориальные уступки и приобретения. Швеция получала датскую провинцию Сконеланд к северу и востоку от Проливов, а также все территории, примыкавшие к Невскому устью, кроме острова Котлин и собственно устья. Отдельно оговаривалось "возвращение" всего течения реки Нарвы Швеции.

Англия же получала от России Русскую Америку, включая "любые острова, буде таковые окажутся западнее Балтийского моря", а также остров Котлин. А Швеция ей передавала город и порт Гётеборг и на тот момент датские остров Борнхольм и провинцию Бохуслен к северу от Гётеборга, а также определённую сумму золотом. Кроме того, английские купцы получали право свободного прохода через Датские проливы и беспошлинной торговли во всех шведских территориях, равно как и в портах вассалов Польши. Шведские, русские, и польские купцы подобных привилегий в английских портах не получали.

В июле прошлого года английский флот, усиленный тридцатью кораблями под шведским флагом, появился в Эресунде. Где-то в это самое время в России умер "узурпатор Борис", и на трон уселся "законный король Димитрий" – подробностей адмирал не знал, да и особо не интересовался – мол, дикари, что с них возьмёшь.

Англичане высадили десант у Хельсингборга, который без единого выстрела сдался на милость победителя. После этого, корабли прошли мимо берега, которому суждено было стать шведским, вне досягаемости пушек Эльсинора. Увидев эту эскадру у Копенгагена, король Кристиан быстро согласился, во-первых, уступить Сконеланд, Борнхольм и Бохуслен, а, во-вторых, разрешить кораблям под английским и шведским флагом беспошлинно проходить через Проливы.

Затем они подошли к ганзейскому Любеку и расстреляли стоявшие в порту купеческие корабли, а также припортовые склады. Сделано это было для устрашения – и, действительно, Любек сразу согласился выплатить Англии немалую сумму денег, разрешить её купцам свободную торговлю, и запретить таковую с "мятежниками" из Швеции и России. А когда эскадра подошла к Шверину и потребовала не только схожие привилегии, но и участие в войнах с вышеназванными "мятежниками", то местный герцог сразу согласился, а за ним последовали и герцоги Штеттина и Вольгаста. Другие немецкие прибрежные государства, такие, как Мекленбург и Штральзунд, предпочли выплатить немалые денежные суммы и поддержать захватчиков на словах.

Узнав, что Столарм находился в Риге, объединённая эскадра пошла на север. Когда она подошла к Стокгольму, им навстречу вышло несколько шведских кораблей. Но одновременно в самом городе вспыхнул мятеж под командованием нашего старого знакомого Юлленъелма, после чего власть перешла к мятежникам, а шведские корабли без единого выстрела спустили флаги. Чуть позднее они присоединились к эскадре Генриха.

Единственное, что омрачало их триумф – они не смогли найти ни принца Иоганна, ни Густава, которые смогли бежать из города на запад, по озеру Меларен, и далее на север, откуда они ушли на рыбацкой лайбе через Ботнический залив в Або. Вскоре туда вернулся и Столарм, а также начали стекаться лоялисты со всей Швеции. Возможно, если бы объединённая эскадра ударила по Або до возвращения Столарма, они бы смогли захватить город. Но вместо этого они решили ударить по Ревелю и далее по Невскому устью.

У Ревеля они напоролись на пушечный огонь с Ульфсё и потеряли полдюжины кораблей. Тогда они высадили десант в лесу Зевальд несколько западнее города и ударили с суши. Это дало шанс кораблям в гавани Ревеля уйти из города; более того, когда англичане разбили тараном ворота и вошли в город, раздался сильнейший взрыв, и надвратная башня разлетелась. В результате погибло более полусотни англичан и примерно столько же шведов, а раненых и искалеченных было как минимум вдвое больше. Ревель был отдан на растерзание захватчикам, хоть он номинально и был шведским; немалая часть населения была вырезана, сотни женщин обесчещены, но, когда Юлленъельм, назначенный Генрихом наместником Шведской Ливонии, вошёл со свитой во дворец, произошёл ещё один взрыв. К счастью для адмирала Говарда, он в этот момент находился в порту и таким образом выжил.

Флот ушёл к Гогланду и пытался взять остров в течение трёх дней, но огонь тамошних орудий потопил одиннадцать кораблей, а, когда они попытались высадить десант ночью, "эти проклятые русские дикари" каким-то образом засекли баркасы и расстреляли их. Тогда они оставили этот остров в покое и пошли на Николаев, где три корабля оказались на мели, а русская артиллерия уничтожила ещё дюжину. Они отошли к Усть-Нарве, но после того, как первые же два корабля затонули в холодных балтийских водах, Говард сказал, переиначив слова Пирра: "Даже если мы здесь победим, я останусь без флота", и ушёл к Аландским островам, послав баркас на разведку подходов к Або. А узнав о том, что в городе и окрестностях находится эскадра Столарма, он махнул рукой и отправился в Гётеборг на церемонию торжественной передачи самого города и провинции Бохуслен к северу от него Англии.

Всю зиму в Гётеборге ремонтировались корабли эскадры, а из Англии шли всё новые галеоны с морской пехотой на борту. Зима была мягкой, и в марте пришло сообщение, что Балтика к югу от Ботнического залива полностью свободна ото льда. Тогда Говард послал большую часть эскадры в Ботнический залив, где она, объединившись со шведами, устроила блокаду Або. Сам же он решил принудить Данию к участию в войне на стороне Англии и её союзников. И, если бы не мы, скорее всего, так бы и случилось.

Английская эскадра на Балтике на данный момент насчитывала шестьдесят четыре корабля, не считая тех, которые были потеряны сегодня при Копенгагене. От флота регента Густава их оставалось всего лишь восемнадцать. Кроме того, к англо-шведской (точнее, англо-лотарингской) коалиции недавно присоединились двадцать девять военных кораблей из Данцига и Штеттина – у Польши своего военного флота не было, но эти прусские города формально были вассалами польского короля и не смогли ослушаться, а также девятнадцать из Померании и Шверина.

– Ну что ж, адмирал, благодарю вас. А что вы знаете о России?

– Только то, что я слышал от людей короля Сигизмунда. Король Димитрий правит по всей стране, а немногие мятежники – в Невском устье, а также в каких-то других городах – вскоре будут уничтожены.

– Ну что ж, мой лорд, насладитесь нашим гостеприимством сегодня вечером. Надеюсь, что к завтрашнему дню вы ещё чего-нибудь вспомните.

"Моему лорду" надели наручники и увели его, по дороге случайно приложив его мордой о косяк двери.

– Ой, извините, мой лорд, – запричитал Саша с плохо скрываемой улыбкой. Тот, со слезами на глазах – похоже, он был окончательно сломлен – ушёл, ведомый парочкой конвоиров.

– Таких сук надо на кол сажать, – сказал Саша уже по-русски. – Понравилось ему, гадине, города расстреливать.

Вечером, во время ужина, я рассказал Кристиану и Ульфельду про результаты допроса. Кристиан задумчиво сказал:

– Я вообще не хотел их пускать в Балтику, но против такого флота я ничего поделать бы не смог. Думал, отсидимся…

Я не стал говорить, что он этим нарушил наш договор, и я поспешил его успокоить. Тем более, что это было действительно так.

– Не корите себя, ваше величество, вы все равно ничего не смогли бы сделать с таким флотом.

И при этом подумал: да, конечно, датчане не русские – и героизм их остался в прошлом, во временах викингов…

После обеда, Ульфельд попросил ещё несколько минут моего внимания.

– Ваше сиятельство, мне сдаётся, что Дании жизненно необходим союз с русскими. Если б в Копенгагене стояли русские корабли с вашим оружием, то мы бы сейчас не оплакивали погибших в сегодняшнем обстреле. И ещё. О мёртвых, конечно, или хорошо, или ничего, но вот супругу Анну-Катерину Его Величество терпел, но не любил. Да и сына он видел редко – Анна соглашалась на исполнение супружеских обязанностей раз в месяц, но не более того, и в оставшееся время, хоть и жила здесь, в замке, видеть его не желала. Нет ли у вас в России подходящей кандидатуры для новой жены?

Я подумал про себя, что Ксения как нельзя лучше подошла бы для этого, но даже если она и осталась в живых, она замужем. Но идея хорошая – особенно если учесть, что Дания – ключ к Балтике. И хороших девушек, особенно из наших школ, не так уж и мало. И я сказал, ничуть не кривя душой:

– Я попытаюсь найти знатную невесту для Его Величества. Вот только любая наша девушка захочет остаться православной.

– Лишь бы не паписткой, – улыбнулся тот. – Мы даже готовы построить православную церковь для неё и немногих приближённых. Единственное условие – детей крестят в лютеранство.

А я подумал, что это – ещё одна головная боль на ближайшее будущее…

1. В помощи не нуждаются

В Ревель "Победа", скажем так, опоздала. Англо-шведско-польский флот, или то, что от него осталось, действительно находился в гавани. Вот только на них теперь висели флаги с Андреевским крестом, и их потихоньку перегоняли в Усть-Нарову и Невское Устье. А четыре наших красавца, построенных уже после нашего отплытия – "Царь Борис", "Царевич Фёдор", "Царевна Ксения" и "Царевна Дарья" – патрулировали залив.

Часть пленных – те, кто порукастее – работали над восстановлением нашего форта на Ульфсё. Стены были взорваны, когда оставляли форт, зато здания внутри форта – казармы, столовая, склады, православный храм – оставались практически нетронутыми. Поляки, которые заняли форт, загадили всё, а церковь поначалу использовали как нужник, а затем взорвали. Меня удивило, что они не сделали храм католическим – надо было лишь ещё раз его освятить – но ненависть в них оказалась сильней.

Другие же пленные восстанавливали городские ворота и другие оборонительные сооружения. Как ни странно, наша фактория не только не была повреждена, но так и пустовала все месяцы оккупации; возможно, они просто не знали, что это было за здание. За замок и другие постройки, насущными не являвшиеся, пленные примутся после того, как закончат первый этаж работ.

Большинство их жило на полном пансионе в подвалах городского замка. Делить их по национальному признаку не стали, и по вечерам частенько происходили баталии – поляки били англичан, шведы поляков, а англичане шведов… Но это уже была не наша проблема.

В Ревеле мы не задержались – разбираться уже начали выпущенные из тех же казематов шведские чиновники; в их верности Густаву мы могли быть уверены, ведь достаточно было признать "короля Генриха", чтобы оставаться у себя дома в тепле и достатке, равно как и либо на своём месте, либо на каком-нибудь другом. Но с одном "джентльменом" мы всё же поговорили. Это был коммодор Генри Винслоу, в недалёком прошлом командующий эскадрой союзников в Финском заливе.

Он оказался несколько умнее среднего английского джентльмена – хоть и начал строить из себя сверхчеловека, но, увидев, как Саша привстаёт, сразу сменил тактику и обещал нам рассказать "всё, как есть".

Как нам уже рассказал наш лепший копенгагенский кореш адмирал Говард, союзнический флот разделился на три эскадры – ныне несуществующую западно-балтийскую, под командованием самого Говарда, шведскую, находящуюся у Або и у входа в Ботнический залив, под командованием коммодора Эванса, и ливонскую, которой имел честь командовать наш новый друг Винслоу. От первой и второй эскадры остались, как известно, рожки да ножки. Планы последней были такие – захватить Ревель (что уже было сделано), дождаться прихода польско-немецкого флота, после чего блокировать устье Наровы, одновременно высадив десант. После захвата Нарвы следующими на очереди было Невское устье, а также Гельсингфорс и Выборг. Одновременно польская армия намеревалась ударить по району Пскова через Ливонию.

Основная же часть польско-немецкого флота находится в Риге. По последним сообщениям оттуда, полученным Винслоу, там уже около сорока кораблей, включая восемь английских. Ожидаются ещё около тридцати, после чего вся эта армада двинется на север. Кроме того, четыре английских корабля и четыре шведских находятся в Аренсбурге, на острове Эзель. И последние десять англичан и неизвестное количество немецких, польских и шведских кораблей – у Борнхольма, который оккупировала доставленная туда польская армия.

Тем временем, из Николаева сообщали – "в помощи не нуждаемся". Точнее, разобрались и без нас. Москву, захваченную поляками и литовцами, окружили силами Измайловского и Радонежского полков и ведут переговоры о капитуляции поляков и "царя Димитрия". Алексеевский полк форсировал Днепр и занял Киев. А Борисовский и Александровский взяли Смоленск и Оршу и продвигаются на Минск, тогда как Николаевский поднялся вверх вдоль Наровы и западного берега Чудского озера и взял Дерпт, он же русский город Юрьев, захваченный Орденом в 1226 году.

После этого, польская Ливонская армия ушла от Пскова, так и не начав осады, и пошла по направлению к Дерпту. Нам, конечно, повезло – Псков обороняла лишь одна рота – но, как известно, дарёному коню в зубы не смотрят. Единственное, что поляки успели сделать, это разграбить и сжечь столь памятный мне Николин монастырь у Изборска. Я пообещал себе помочь его восстановить.

Но пока наша помощь нужна не была. Так что, как ни хотелось наконец ступить на русскую землю где-нибудь на Гогланде или в Николаеве, да заодно и в баньке наконец попариться, это всё, увы, подождёт. "Победа" пошла на северо-запад, в район Або. А если там всё пройдёт гладко, то следующая цель – Аренсбург.

2. Аландская интерлюдия

– Ваше сиятельство, я рад вас видеть!

Столарм, против всех правил тогдашнего этикета, даже обнял меня, когда я поприветствовал его на "Победе" на рейде Або. Вид у него был не самый лучший – он хромал, и рука его была на перевязи.

Встретились мы на фоне догорающих кораблей, один из которых был под шведскими флагом, а другой под английским. Два других уже успели уйти под воду, а ещё с десяток благоразумно спустили свои – с красным крестом на белом фоне. И это было всё. Кроме, конечно, артиллерийского форта на подходе к Або.

В прошлом году, когда к Або подошёл англо-шведский флот, у Столарма было всего двенадцать кораблей – Королевскую финскую эскадру изрядно ослабили после заключения мира с Россией. Четыре из них ушли в гавань под прикрытие Трёх фортов, а оставшиеся восемь, во главе с "Васой", сумели задержать неприятеля и потопить двенадцать кораблей противника, но уйти смогла одна лишь "Васа". Именно тогда Столарм и был тяжело ранен.

Англичане попытались войти во внутреннюю гавань, но были отогнаны орудийным огнём. Попытка высадить десант на полуостров Кува так же закончилась плачевно – потерей семидесяти трёх англичан и семнадцати шведов, тогда как обороняющиеся недосчитались лишь семнадцать человек, да сорок было ранено. Тогда и была построена крепость на островке Вепсарн, вооружённая дальнобойными пушками и заблокировавшей саму возможность выхода из гавани.

Когда наступила зима, Столарм три раза пытался штурмовать укрепление по льду. Третья атака была ночной, и его люди сумели ворваться на остров, но батарея располагалась на скале, и англичане еле-еле, но смогли отбиться. А потом неожиданно потеплело, и во время четвёртой попытки штурма три человека провалились под лёд, даже не дойдя до острова.

Так что ситуация была патовой. Именно была – потому что два дня назад у Аландов, где у древнего посёлка Сунд под замком Кастельхольм расположилась англо-шведская Ботническая эскадра, появилась наша "Победа". Кораблей из Устья мы решили не брать – всё-таки наша крейсерская скорость была около четырнадцати узлов, а их – от силы пять-шесть, да и то в зависимости от ветра. Но и этого более чем хватило. Обычная схема – уничтожение двух английских батарей, затем кораблей эскадры. После того, как одиннадцатый из них начал тонуть, флаги наконец-то поползли вниз. Впрочем, на этот раз два корабля начали уничтожать те, кто выказал намерение сдаться, и в короткой перестрелке между ними потонуло ещё пять, включая флагман адмирала Эванса, командующего эскадрой; именно он и был инициатором стрельбы по своим. Так что взяли мы в результате всего лишь девять кораблей.

Примерно так же мы действовали сегодня – сначала форт на Веспарне, а затем методичный отстрел кораблей блокирующей эскадры, которая находилась между Веспарном, полуостровом Кувой, островом Лагусом, и островком Стура-Блоккен. Впрочем, на сей раз никаких междоусобных боевых действий между вражескими кораблями не было, сдались все.

В Або "Победу" встретили ликованием – шутка ли, мы смогли не только деблокировать главный порт, но и вселили в души лоялистов надежду на то, что справедливость восторжествует и принц Юхан наконец-то займёт свой законный трон. Ведь в прошлом году ему исполнилось семнадцать лет, и коронация намечалась в августе. А вместо этого он еле-еле смог бежать в Або…

Сейчас же и он, и Густав отсутствовали в Або; представлял их наш старый друг Арвид Эрикссон Столарм, недавно более или менее оправившийся от своих ран. Но выправка его была столь же гордой, как и в старые времена, и выглядел он столь же решительно.

Мы прошли в кают-компанию, где сейчас никого не было, кроме нас со Столармом, Саши Сикоева, Рината, и Вани.

– Ваше превосходительство, подкрепитесь! – сказал я, накладывая ему в тарелку пельменей. Ещё в прошлый наш приезд, Столарму довелось их попробовать, и они ему очень понравились. Он добавил сметаны, размешал, и начал есть – не как придворный, маленькими кусочками, а как старый солдат. В отличие от меня, он не отказался от водки, предложенной ему Ваней; впрочем, пиво пил один я. Помнится, в первый раз, когда Ваня увидел, что я потребляю пельмени без водки, он со смехом сказал:

– Испортила тебя Америка, племянничек. Моё поколение водку уважало и любило. Даже во времена Сухого закона, если верить моему отцу.

– Тоже мне племянничек – я тебя постарше буду. Да и врёшь ты всё – откуда она у вас при Сухом законе могла быть водка?

– Ты что, думаешь, наши с тобой предки были в этом отношении безгрешны? Её всегда можно было купить. Были у нас умельцы…

А сейчас все уже привыкли, что я пью пиво с пельменями… Здесь я пил датский эль – тёмный, мутный, совсем недавно сваренный, и очень вкусный. Мне вспомнилось, как при посещении в далёком двадцатом веке Кронборгского замка в Эльсиноре (того самого, от которого здесь остались лишь одни руины), гид рассказывал, что ежедневно гарнизон получал то ли три, то ли четыре литра, "и вот почему мы проиграли все войны". Конечно, не все – при Кристиане, Дания была в нашей истории весьма мощной державой с военной точки зрения. Хотя, конечно, в этой истории, если б не мы, от её прежнего величия остались бы рожки да ножки.

После пельменей, когда Ваня разлил остальным по стопочке коньяку, а я себе нацедил ещё стаканчик пива, Столарм посмотрел на меня и сказал:

– Алекс (когда мы были наедине, или в "своей компании", мы ещё в последний мой приезд перешли на "ты"), если б вы не пришли, боюсь, кончилось бы для нас плохо. Спасибо тебе. Против пары предателей мы бы справились, но не против англичан, поляков, литовцев и немцев. Да и свои дворяне предают намного охотнее, когда считают, что твоя песенка спета.

– Арвид, зря ты не послал весточку в Николаев. Наши ребята только что освободили Ревель, и, кроме того, сумели-таки разобраться с самозванцем у себя дома. В любом случае, враги разбиты и под Або, и на Аландах. Осталась лишь материковая Швеция. Кстати, я готов уступить тебе большую часть захваченных кораблей, если у тебя есть для них матросы.

– Есть матросы, есть и канониры, и морская пехота… А за корабли я тебе готов, как тогда, выплатить либо зерном, либо ещё как-нибудь.

– Тогда лучше железной и медной рудой.

– Договоримся! И ещё раз спасибо!

– Кстати, а где сейчас Густав и Иоанн?

– В маленьком городке под названием Гельсингфорс. Он восточнее…

– Я там… – чуть не сказал что я там уже бывал, но поправился. – Я про него слыхал.

– Странно… Его мало кто знает – поэтому мы их туда и послали. Там небольшой замок, где они сейчас находятся, а с моря его защищает крепость Свеаборг.

Когда-то давно, я посетил Хельсинки и побывал в Свеаборге, который финны переименовали в Суоменнлинна., мне запомнились толстые стены бастионов и пушки. Конечно, ту крепость, которую я знал, построили уже в российское время – и архитектором был предок одного из моих знакомых, из "финских русских". Но место было стратегическое – в Крымскую войну англичане не смогли из-за неё подойти к Гельсингфорсу. А построена она была на том же самом острове, где раньше находилась шведская крепость.

– Надо бы как можно скорее короновать Юхана, – сказал я.

– Для этого, увы, нужно освободить хотя бы Стокгольм, а лучше Уппсалу – именно там, как правило, коронуют наших королей. Но экспедицию надо будет тщательно подготовить.

– Хорошо. А мы пока пойдём в Аренсбург и далее в Ригу. Иначе тамошние флоты могут наведаться сюда в любой момент. И тогда всё может вернуться на круги своя. Или хуже.