Голодные игры: Из пепла (СИ)

С Мелларком у Китнисс всё сложилось совсем по-другому. Он заставил её полюбить себя. Сумел обосновать и доказать ей свою любовь, которую сложил из сотни, на первый взгляд, малозначительных "кирпичиков". А потом возвёл из них для Китнисс дом. Их семейный очаг. Он заставил её полюбить себя за то, что он добрый, верный, надёжный. За то, что никогда не предаст. За то, что не задумываясь отдаст за неё свою жизнь. За то, что всегда, несмотря ни на какие невзгоды, будет рядом. За то, что будет пахать, как проклятый, но его семья не будет ни в чём нуждаться. За то, что её он всегда будет любить несоизмеримо больше чем себя.

Чокнутая Джоанна Мэйсон как обычно оказалась права. Чтоб ей провалиться!

В этом и есть весь Пит. И именно поэтому Китнисс выбрала его, а не меня.

Жаль, что я слишком поздно понял, что настоящая любовь – это, когда любят за что-то, а не просто так.

========== 19. До пепла ==========

Кажется, я поняла, как надо лечить моего мужа от последствий охмора. Всё, что требуется – это измотать его в постели так, чтобы у него не осталось ни сил, ни желания кому-нибудь сворачивать шею. В результате моего эксперимента, который длился несколько дней к ряду (спасибо Хэймитчу и Сальной Сэй – присмотрели за детьми), мы с Питом оба вымотались до такого состояния, что последние сутки просто тупо отсыпались.

- Привет! – с улыбкой шепчет мне только что проснувшийся Пит, убирая прядь волос с моего лба.

Смотрю в его небесно-голубые глаза.

Слава Богу! Похоже, Пит окончательно пришёл в себя.

- Привет!

Сладко потягиваюсь.

- По-моему, нам пора возвращаться в реальную жизнь, - смеюсь я. – Сальная Сэй вчера, когда принесла нам ужин, сказала, что дистрикт уже готов взбунтоваться. Народу не нравится привозной капиталийский хлеб. Требует твой. Сэй не знает, что отвечать односельчанам на их вопрос: чем все эти дни занимается их любимый пекарь?

Пит наклоняется и целует меня.

- Не вижу проблемы? Сказала бы правду: пекарь занимается исключительно своей любимой женой.

Хихикаю. Целую мужа в ответ. Пит, как следует отоспавшийся за последние сутки, уже не прочь снова «позаниматься» мною, но тут мы слышим шаги на лестнице. Раздаётся стук. На пороге наша маленькая Прим. Хватает одного взгляда, чтобы понять: дочка чем-то очень расстроена, ещё немного и расплачется.

- Доченька, что случилось?! – ну вот, теперь и на Пите лица нет.

- Мам! Пап! Он сказал, что меня не существует! – выдаёт дочка и бросается к отцу, который уже раскрыл для неё свои объятья.

Пит обнимает шмыгающую дочку, растерянно смотрит на меня. Я глажу Прим по её тёмным кудряшкам. Мы с Питом непонимающе переглядываемся.

- То есть, как не существует? – переспрашиваю я.

Ничего не понимаю! Что за бред?!

Примроуз, ещё немного пошмыгав носом, поудобнее устраивается между нами, прислоняется ко мне.

- У нас в школе появился новый мальчик. Он старше меня на три года, - рассказывает дочка, - раньше он жил в Капитолии, но его папу перевели на службу сюда. Сегодня на перемене этого мальчика его одноклассники привели к нам в класс. Он хотел познакомиться со мной.

Пит недовольно хмуриться.

- А почему он хотел познакомиться именно с тобой?

Прим пожимает плечиками.

- Я не знаю. Другие мальчишки из его класса сказали, что меня зовут Примроуз Мелларк. И что я дочка Пита и Китнисс Мелларк. Но он им не поверил. Сказал, что этого просто не может быть, потому что вы никогда не были женаты. А ещё потому что мама никогда не любила моего папу.

Расстроенная дочка хлюпает носом.

- Но это же не так, мамочка? - моя маленькая Прим с надеждой заглядывает мне в глаза. – Ты же любишь моего папу?

Я притягиваю дочку к себе, обнимаю, целую в макушку.

- Родная моя, ну конечно я люблю твоего папу. Я его просто обожаю.

В доказательство своих слов целую довольного Пита. Дочка расцветает. Ей нравится смотреть, как мы целуемся.

- Значит, я была права, когда назвала этого мальчишку дураком?!

- «Дурак» - это, конечно, плохое слово, - нравоучительно начинает Пит, и тут же заговорщически добавляет, - но, думаю, иногда его можно использовать.

- Пит Мелларк! – я укоризненно смотрю на мужа. - Вот чему ты учишь ребёнка?

- А что сразу Пит? – как ни в чём не бывало, интересуется улыбающийся муж. – Я вообще бы с этим мальчишкой отдельно поговорил. Нечего мою любимую доченьку обижать!

Примроуз хихикает, беззаботно отмахивается.

- Ой, пап! Уже не надо. Мальчишки с ним разобрались.

- Это как? – мы с Питом снова удивлённо переглядываемся.

- Они его слегка помутузили, чтобы меня не обижал, - довольно улыбается Прим, торопливо добавляя. – Только я их об этом не просила. Они это сами сделали!

Ну и что нам делать с этим ребёнком, у которого уже сейчас личный штат маленьких телохранителей имеется?! То ли ещё будет…

Повалявшись с нами в кровати ещё полчаса, Прим убегает. Подружки зовут её поиграть во дворе.

- Хорошая картина, пап, - напоследок бросает дочка, показывая на рисунок, где я запечатлена, в чём мать родила.

Чувствую, что краснею. Поворачиваюсь к Питу, который пытается принять самое невинное выражение лица.

- Кстати, о картине, дорогой! Ты ничего не хочешь мне объяснить?

- Хочу, - смеётся Пит и подминает меня под себя. – Пришлось изобразить тебя со спины, поскольку я не смог как следует вспомнить некоторые детали. С твоего позволения...

Не успеваю я охнуть, как мой нахал в наглую заглядывает под простыню, которой я прикрываюсь. С видом художника любуется моими грудями при свете дня.

- Пит Мелларк, ты неисправим!

- Я знаю!

Однако заняться любовью у нас не получается, потому что меня одолевают тревожные мысли.

- Пит. Подожди. Почему тот мальчишка так сказал о нашей Прим?

Пит возвращает простыню на место, обнимает меня, притягивает к себе.

- Думаю, потому что в Капитолии все давно уверены, что история про «несчастных влюблённых» из Дистрикта-12 была всего лишь пиар-ходом. – Пит усмехается. – Есть много новомодных историков, которые рассматривают события революции с разных точек зрения. А поскольку у меня договор с президентом Пэйлор и Хевенсби насчёт того, что СМИ не лезут в нашу жизнь, никто толком и не знает правды о нас. Большинство считает, что мы с тобой после революции разъехались по разным дистриктам и больше никогда не встречались, так как исчезла необходимость изображать «несчастных влюблённых».

- Даже так? - я искренне удивлена.

- Мг, - Пит целует меня в шею.

Но я всё ещё не могу сосредоточится по поцелуях мужа.

- Пит.

- М?

- Когда мы расскажем обо всём Прим?

Пит отрывается от меня. Становится серьёзным.

- Я думаю, это надо сделать сегодня вечером. Не хочу, чтобы она узнала эту историю от других.

Поворачиваюсь к мужу, утыкаюсь лицом в его грудь. Меня одолевают совсем невесёлые мысли. Чувствую, как со всех сторон ко мне начинает подползать страх.

- Пит. Мне страшно. Наша дочка ещё такая маленькая. Как она это всё воспримет? Как рассказать ей обо всём, что с нами произошло, и не напугать при этом до смерти?

Крепкие руки мужа сильнее прижимают меня к себе.

- Вот увидишь. Всё будет хорошо, - в голосе Пита звучит непоколебимая уверенность. – Мы объясним нашим детям всё так, что они станут от этого только сильнее.

- Я всё равно боюсь, Пит.

- Не надо. Не бойся, - муж целует меня. – Я же с тобой. Вместе мы со всем справимся. Китнисс, у нас семья. Дети. Хэймитч, - с улыбкой добавляет он.

- Да уж. Куда нам без дедушки-Хэймитча, - невольно смеюсь я.

В этом весь мой Пит! Всегда умеет пошутить даже в самом серьёзном разговоре.

Муж снова целует меня. И я тону в его голубых глазах, в его ласках и поцелуях, забывая обо всём на свете.

***

Этим же вечером в зале возле камина Пит, Хэймитч и я рассказываем Прим о «Голодных играх». Моя храбрая дочка внимательно слушает своего отца. Иногда задаёт вопросы, отвечать на которые Питу помогает Хэймитч.

Наверное, это действительно великий дар – уметь рассказывать так, как это делает Пит. Столь точно находить подходящие фразы. Слова Пита мгновенно проникают в разум, сердце и душу. Я смотрю на мужа, и мне внезапно приходит мысль, что этот человек вполне мог бы управлять не только пекарней, но и целой страной. Пит Мелларк из той редкой породы людей, которые способны одним лишь словом повести на бой десятки тысяч людей, и этим же словом остановить войну. Странно, что после революции ему не предложили остаться в Капитолии… Или предложили, но он отказался?

Как всё-таки мало я знаю о своём муже.

***

На следующий день мы с Прим идём в школьную библиотеку, чтобы получить новые книги. По дороге я не выдерживаю… Знаю, это хулиганство, но на перемене я всё же заглядываю в класс к тому мальчику, который с уверенностью заявил моей дочке, что её не существует и… улыбаясь, знакомлюсь с ним.

Бедный ребёнок! У мальчишки был такой вид, будто он только что увидел приведение. Ничего! Так ему и надо! Нечего обижать мою дочку.

Мы возвращаемся с Прим домой. Вместе с интересом рассматриваем её учебники, энциклопедии, расставляем их по полкам возле её рабочего стола. Особое внимание я обращаю на энциклопедию по истории. Это так дико видеть там наши с Питом фотографии. Подмечаю, что в учебнике действительно написано, что история о «Несчастных влюблённых» изначально была хитростью, чтобы заполучить симпатию спонсоров и выжить на арене.

Изначально.

Хорошее слово, которое здесь не расшифровывается. Получается, что наша с Питом история заканчивается на смерти президента Коин. А затем, мы оба будто растворяемся в небытии.

Хэймитч забирает Прим и Мэтью. Они втроём отправляются на любимую Луговину пасти его несносных гусей. Я берусь рассматривать последнюю библиотечную книгу Прим.

Какое странное название – «Книга памяти». Зачем она нужна? Разве мало одной красочной энциклопедии по истории? Открываю первую страницу, и моё сердце замирает. Внезапно я понимаю, что предисловие написано моей рукой. Это мой почерк!

«Из истории трагедии. Удача никогда не была на нашей стороне».

Я листаю «Книгу памяти». И хотя буквы напечатаны, чувствую, что эту книгу писала я. А ещё рисунки… Мне хватает одного взгляда, чтобы понять – их сделал Пит.

Финник. Энни. Фото их новорожденного сына. Я знаю этого мальчика! Точнее - уже юношу. Видела недавно его по телевизору. Он вырос и превратился в копию своего отца! Да! У него те же самые глаза, что и у Финника. Его даже зовут также – Финник Одейр.

Отец Пита. Пекарь Мелларк. Пакетик с печеньем, который я не помню.

Мадж. Милая добрая Мадж. И её брошь с сойкой-пересмешницей.

Какая насмешка судьбы! Именно этой броши суждено было стать символом революции.

И только сейчас до меня в полной мере доходит, что Мадж мертва, как и все остальные.

Я листаю "Книгу Памяти" почти до конца. Словно ищу что-то.

Что-то очень важное для меня.

Последнюю недостающую деталь.

И я её нахожу.

Рисунок Пита на целом развороте. Горящие дети и среди них моя сестра Прим…

Внезапно в моих ушах раздаётся истошные крики заживо горящих людей…

Крики детей.

Я слишком поздно замечаю, что все эти вопли сплетаются в унисон с моим собственным…

Вместе с памятью ко мне возвращается дикая боль.

Я оседаю на пол,истошно крича от безжалостного пламени, которое сжигает меня изнутри. До пепла.

========== 20. Вспоминай и спасай! ==========

Я снова схожу с ума. Боль, страх, отчаяние. Они атакуют меня со всех сторон. Я кричу так сильно, что закладывает уши. Сама того не замечая, сползаю на пол. На ковёр. Сворачиваюсь калачиком и кричу, кричу, кричу…

Разум медленно, но верно покидает меня.

И я сдаюсь.

Сдаюсь снова тому самому отчаянию, которое уже однажды почти довело меня до полного умопомешательства.

Прим. Моя маленькая сестрёнка Прим.

Её больше нет.

Она сгорела заживо в огне революции.

Будь она проклята эта революция!

Будь проклята сойка-пересмешница!

Будь проклята я!

Прим!

Моя Прим…

Моё сознание заполоняют страшные образы горящих детей. Ко мне со всех сторон подступают переродки, которые шипят моё имя.

- Китнисс, Китнисс, Китнисс…

Я падаю в эту бездну кошмара, уже даже не сопротивляясь ему, как вдруг… чувствую другую боль. Уже не духовную. Физическую.

Сильную боль внизу живота.

На автомате провожу рукой по своему телу. Не сразу понимаю, что во всём этом не так…

Живот.

Обычно он у меня плоский, но сейчас… Чувствую лёгкий угасающий толчок по моей ладони, идущий откуда-то изнутри меня.

Моё удивление настолько сильно, что на пару секунд я даже забываю об отчаянии.

Я что, снова беременна?!

Воспоминания прошлого и настоящего нескладно пытаются встать на свои места.

Да. Я беременна.

По крайней мере, была, пока не почувствовала эту дикую боль внутри меня.

Близнецы!

И тут меня по-настоящему захлёстывает паника.

Я уже потеряла Прим. Потеряла отца. Потеряла так много друзей. Неужели я сейчас потеряю и своих детей?!

Мне хочется орать от испуга. Биться в истерике. Но вместо этого я внезапно начинаю медленно и глубоко дышать.

Вдох – выдох – вдох – выдох.

Горящие дети. Переродки. Пылающая Прим.

Вдох – выдох – вдох – выдох.

Голубые глаза Пита, полные слёз радости, когда он впервые берёт на руки свою только что родившуюся дочку.

Вдох – выдох – вдох – выдох.

Спускающиеся с неба парашюты. И взрывы, взрывы, взрывы… Истошный крик моей сестрёнки.

Вдох – выдох – вдох – выдох.

Счастливый Пит, играющий с нашими детьми во дворе.

Вдох – выдох – вдох – выдох.

Я, кормящая грудью нашего сына.

Вдох – выдох – вдох – выдох.

Сильные руки перепуганного Пита, подхватывающие, словно пушинку, меня. Несущие на кровать в спальню.

Вдох – выдох – вдох – выдох.

Не сразу понимаю, что это уже не моё воображение. Это Пит. Видимо, он услышал мой истошный крик и примчался ко мне.

Вдох – выдох – вдох – выдох.

Я уже слишком много потеряла в этой жизни, чтобы сейчас потерять и моих детей. Да. Я люблю свою сестрёнку. И всегда её буду любить. Но сейчас… Сейчас я отпускаю её. Навсегда. Я прощаюсь с ней, потому что…

Вдох – выдох – вдох – выдох.

… потому что Пит прав. Жизнь… Она продолжается. И ради своих детей… Ради Пита… Ради себя я просто обязана… я должна жить…

Вдох – выдох – вдох – выдох.

Я не позволю… Я не хочу потерять своих детей, как уже однажды потеряла Прим!!!

Вдох – выдох – вдох – выдох.

***

Запах свежеиспечённого хлеба. С примесью аромата укропа и корицы. Я лежу посреди цветущей золотисто-зелёной Луговины, утопающей в безбрежном море одуванчиков, и смотрю в пронзительно голубое небо. Такое же голубое, как глаза Пита.

Но сон отступает. Теперь я уже просто лежу с закрытыми глазами в темноте и до отчаяния боюсь пошевелиться. Пытаюсь осознать, что со мною произошло. Почувствовать своё тело.

Одно уже радует: вроде бы ничего не болит. Но страх от этого не уменьшается. Осторожно поднимаю ладонь, хочу положить её себе на живот, но вместо этого натыкаюсь на руку мужа. Только сейчас понимаю, что Пит лежит рядом, обняв меня, и, словно охраняя, держит руку у меня на животе. Медленно ощупываю себя. Вздох облегчения: живот не плоский. Хотя понимаю, рано радоваться.

С трудом открываю глаза. Так и есть, муж с открытыми глазами лежит рядом.

- Пит… Наши дети?

- Они живы, - торопливо выдыхает он.

И я плачу. Но уже не от боли, а от облегчения. Пит, прижав меня крепче к себе, плачет вместе со мной.

- Как же ты меня напугала, Китнисс. Я думал, что опять потеряю тебя…

***

Целую неделю я наотрез отказываюсь вставать с кровати. Максимум на что отваживаюсь - дойти до ванной. Впрочем, если бы я даже и попыталась выйти из комнаты, муж бы просто не дал мне этого сделать. Мой бедный перепуганный Пит! Он трясётся надо мной так, будто я хрустальная.

Доктор Роуз сказала, что опасность выкидыша миновала. Я чудом не потеряла детей. Малышей, как ни странно, спасла игра, которой научил меня Хэймитч: когда совсем плохо, вспомни, как много хорошего было в твоей жизни.

- Вспоминай и спасай!

Именно это я, похоже, и сделала.

А ещё… я отпустила мою сестрёнку Прим. И на этот раз навсегда.

К концу второй недели моего валяния на постели в окружении Мэтью и Прим (которые уже давно перетащили к нам с Питом на кровать все свои книжки и игрушки, чтобы играть, не отходя от мамы), я принимаю решение, что пора потихоньку вставать с кровати. Хочу надеть штаны и тут обнаруживаю, что они на мне с трудом сходятся. Похоже, за последние пару недель моего малоподвижного образа жизни близнецы заметно прибывали в весе.

Открываю шкаф. На самом деле, я знаю, что мне надеть. Каждый раз, когда я вынашивала Питу детей, он во время своих рабочих поездок в Капитолий, привозил мне оттуда кучу красивой одежды для беременных. Правда, после рождения Мэтью я сказала мужу, что отдам все эти вещи на благотворительность, т.к. они мне больше точно не понадобятся. Помню, как расстроился Пит, хоть и пытался не подать виду. Единственное, чего он не знает: у меня рука так и не поднялась отдать все эти любимые мною платья чужим женщинам. Я с видом запасливого хомяка и жадной жабы, тайком от Пита, сложила платья для беременности в пакеты и убрала подальше в шкаф. Ну, мало ли, что в жизни бывает! Вдруг, ещё пригодиться?

Улыбаюсь. Провожу рукой по животу.

- Как в воду глядела. Пригодилось.

Выбираю нежно-оранжевое лёгкое вязанное платье с завышенной талией. Я знаю: Пит его очень любит. Мне оно тоже нравится. Спускаюсь на кухню.

Муж у плиты наколдовывает обед. Оборачивается. С удивлением смотрит на меня. Я ожидаю увидеть на его лице восхищение.

- Ну как я тебе? – поворачиваюсь боком, чтобы продемонстрировать уже заметный животик.

…однако вместо восхищения вижу вполне искренне возмущение.

- Ты же сказала, что отдашь все эти платья на благотворительность! Что они тебе больше точно не понадобятся! – Пит обиженно смотрит на меня. - Это что же получается… Китнисс, ты мне соврала?! Ты с самого начала допускала мысль, что у нас могут быть ещё дети?

- Ой, подумаешь! – беззаботно отмахиваюсь я, беру яблоко. – И ничего я не допускала… Просто немного подстраховалась. И как видишь, была абсолютно права! С таким мужем как ты, дорогой, надо всегда держать ухо востро. Не успеешь потерять память, как бац и двойня! И вообще, я смотрю, пока я была в беспамятстве, ты время зря не терял.

Подхожу к улыбающемуся мужу, который явно пока не решил, как на меня реагировать. Заглядываю в кастрюлю.

- М! Мой любимый супчик, - констатирую я, с аппетитом жую яблоко, перевожу улыбчивый взгляд на мужа. – Я только понять не могу, ты меня целовать сегодня планируешь или нет?

Пит смеётся, целует меня. Но не долго. Поцелуй прерывает телефонный звонок.

- Интересно, кто это? Надо взять трубку.

Хочу пойти в коридор, но Пит меня останавливает.

- Подожди. Я сам. Это, скорее всего, Хевенсби.

- Хевенсби?! - вот это номер! - И что ему от нас надо?

По Питу заметно, что ему не хочется загружать меня лишней информацией. Но, видимо, понимая, что я не отстану, сдаётся.

- Помнишь, Гейл и Джоанна уговаривали нас принять участие в телепередаче? Она через несколько дней. Вот Хевенсби и атакует нас уже лично. Пытается уговорить. Но я скажу ему, что мы…

- … поедем, - внезапно даже для самой себя говорю я.

Пит с удивлением смотрит на меня.

- Что? Но Китнисс, ты же категорически не хотела больше появляться на телеэкранах…

- Да, но… Знаешь, я за последние пару недель поняла одну очень важную вещь. От жизни нельзя спрятаться, Пит. Потому что это неправильно. Жизнь надо проживать. И если я могу сделать так, чтобы ужасы прошлого не повторились… Если я могу своим личным примером засвидетельствовать, что «Голодные игры» - это… Это было так страшно… и это не должно никогда больше повториться, то я… Я готова это сделать.

- Ты уверена? – муж испытующе смотрит на меня

- Абсолютно, - киваю я. – Это надо сделать, Пит. Хотя бы ради того, чтобы смерть близких нам людей не была напрасной. Это надо сделать из уважения к Прим. К памяти о ней.

Пит понимающе кивает, бегло целует меня, после чего поднимает трубку всё ещё разрывающегося от звонка телефона.

========== 21. Вы легенда ==========

Если честно, мне становится немного страшно, когда наш поезд отходит от перрона. Мы с Питом стоим у открытого окна и наблюдает, как на бешенной скорости мимо нас проносится, оставаясь далеко позади, Дистрикт-12. Я не думала, что эта наша поездка так напомнит мне другую – самую первую – поездку на «Голодные игры». Меня невольно берёт озноб.

В отличие от меня Прим и Мэтью в восторге от путешествия. Дети как угорелые носятся по вагону-ресторану от окна к окну. Сынишка старается не отставать от сестрёнки. Последнее время Мэтью не отходит от Прим ни на шаг, пытается во всём подражать ей.

- Примроуз! Осторожнее! Не поцарапай это! Это же красное дерево!

Оборачиваюсь на голос экстравагантной Эффи, которая наряду с Хэймитчем в этой поездке сама вызвалась выполняет роль няни-помощницы. Кстати, няня из неё вышла весьма заполошная. Она как тень следует за детьми. Правда, подозреваю, её больше беспокоит, чтобы наши маленькие хулиганы не разнесли в пух и прах кучу дико дорогих вещей, которыми буквально напичкан этот поезд. Надо признать: Хевенсби не поскупился. Специально прислал за нами самый шикарный поезд, чтобы никто из посторонних не докучал нам в поездке. Плутарх панически боится, что я передумаю и дам задний ход.

Зря переживает. Решение уже принято. Я не передумаю.

Поздно вечером, уложив ребятишек в смежном купе, мы, обнявшись, засыпаем с Питом под мерный стук колёс. Форточка слегка приоткрыта. Муж любит спать с открытыми окнами. Ловлю себя на мысли, что это редкий случай, когда я сплю в поезде, и меня не преследуют кошмары эпохи "Голодных игр".

На следующий день на вокзале нас встречает шикарная тонированная машина с охраной. Мне это несколько непонятно. Если мы всё равно примем участие в передаче, которую увидит вся страна, то зачем вся эта таинственности?

В Капитолии нас снова ждёт сюрприз. Нашей семье отводят верхний этаж того самого тренировочного центра, где нам с Питом приходилось останавливаться раньше во времена «Голодных игр». Странное ощущение. С одной стороны, жутко. Ведь когда-то это была хоть и супер-комфортабельная, но всё же наша тюрьма. С другой – невольно чувствую ностальгию, потому что именно здесь мы с Питом впервые сблизились друг с другом. Оглядываюсь. Надо же! Они даже постарались сохранить прежний интерьер.

Мы с Питом останавливаемся в моей бывшей комнате. Слава Богу, хоть на этот раз нам не прислуживают безгласые.

Невольно обращаю внимание на странную реакцию прислуги на нашу семью. Они реагируют на нас так, словно мы приведения! Или того хуже – божества. Про то, как они смотрят на наших с Питом детей, вообще молчу. Счастливые улыбки со слезами на глазах. Люди словно не могут поверить в то, что видят.

Странная. Непонятная мне реакция.

Не успеваю отвернуться, как обнаруживаю, что довольные Прим и Мэтью уже сидят на диване с кучей конфет и игрушек. И когда только прислуга успела тайком от нас притащить им всё это?!

Передача состоится лишь завтра вечером, поэтому Плутарх, который не замедлил приехать к нам на обед, предлагает слетать с ним и посмотреть мемориал наших первых «Голодных игр». Это его гордость! Оказывается, по его задумке и с одобрения президента Пейлор на месте арен были сделаны музеи-мемориалы, открытые для посещения всем желающим.

- Надо, чтобы люди помнили, кто настоящий враг, - мимоходом бросает Плутарх во время обеда, со смаком доедая куриную ножку.

Мы с Питом переглядываемся. Почему бы и нет? Уж коль мы всё равно уже здесь.

Оставив детей на попечение Эффи и Хэймитча, отправляемся в путь. Да… Давно я не летала на планолётах. В какой-то момент даже немного укачивает. Впрочем, подташнивать меня может и из-за беременности.

Оказывается, наша арена располагается не так уж и далеко от Капитолия. Всего около часа лёту. Приземляемся возле Рога изобилия. Невольно хватаюсь за руку мужа. Кажется, я переоценила свои возможности. Всё вокруг с пугающей точностью похоже на события двадцатилетней давности. Плутарх превзошел самого себя! Ему действительно удалось сохранить здесь атмосферу наших первых «Голодных игр». Даже оружие и сумки разбросаны примерно в той же дальности от Рога изобилия, как и в тот самый первый момент, когда мы с Питом только оказались на арене.

- Хотите сами осмотреться? – предлагает Плутарх, жестом показывая на небольшой, но мощный квадроцикл. – Подозреваю, гид вам не нужен. Местность лучше меня знаете. Сообщите по рации, когда и где вас забрать. Если что, планолёт будет ждать здесь. На поляне.

- Арена по-прежнему напичкана камерами? – интересуется Пит.

- Нет. Да и зачем? Теперь это просто музей. А без гида и вовсе обыкновенный лес. Нам вполне хватает общего спутникового наблюдения. Впрочем, надо отдать должное посетителям. За все эти годы не было ни одного случая вандализма. Люди с трепетом относятся к памяти о вас.

- Памяти о нас?! – меня передёргивает. – Звучит жутко. Мы что, покойники?

- Нет. Вы легенды, - смеётся Плутарх, исчезая в планолёте.

- Легенды! Скажет тоже! – фыркаю я, усаживаясь позади мужа на квадроцикл.

Хорошо ещё хоть удобную одежду надеть додумалась. Невольно замечаю, что мой костюм чем-то похож на тот, в котором я была на первых «Голодных играх».

- Ну что, Пересмешница, поехали в прошлое? – улыбается Пит.

Обхватываю мужа руками за талию, посильнее прижимаюсь к нему. Квадроцикл едет быстро и на удивление мягко, абсолютно никакой тряски, и это, несмотря на то, что мы несёмся по лесу.

Первой нашей остановкой становится поляна Руты. Пит, понимая, что мне надо побыть одной, остаётся чуть в стороне. Напряжённо наблюдая за мной, чтобы в случае чего, броситься ко мне в любую секунду.

Я не сразу узнаю эту поляну, потому что за эти годы она вся заросла белыми полевыми цветами. Теми самыми, что я украшала мёртвое тельце моей маленькой подружки.

На глазах – слёзы, на губах – лёгкая усмешка. Надо же! Как всё же природа отвоёвывает своё. Эта поляна так похожа на мою Луговину. Луговину - некогда уродливо перекопанную, превращённую в братский могильник, но затем вновь поросшую золотисто-зелёным ковром одуванчиков. Невзирая ни на что. Вопреки всему. Точно также, как и поляна Руты, которая сейчас утопает в её цветах.

Не выдерживаю. Поднимаю голову и пою те самые ноты, которым научила меня Рута. Наш с ней опознавательный знак. Незамысловатую мелодию тут же подхватывают сойки-пересмешницы, разнося по всему лесу. И в этот момент мне кажется, что моя Рута жива.

Я не сразу замечаю, что ко мне подходит Пит. Обнимает меня. Успокаивается.

- Жизнь продолжается, Китнисс. Рута всегда будет жить в наших сердцах, - шепчет он.

И я верю ему. Потому что для меня Рута всё жива. Она в моём сердце. В моей памяти. Она – одна из тех, ради памяти которых я сейчас и нахожусь здесь.

Пит ведёт меня к квадроциклу. Мы едем дальше. Подъезжаем к ручью. Тому самому, где я нашла раненного Пита.

Поднимаю голову вверх – уже полдень. Ярко светит палящее солнце. На этот раз его не усиливают специалисты Капитолия. Солнце настоящее. Над ареной больше нет купола.

Оставляем квадроцикл и дальше уже идём пешком вдоль ручья. Мы оба, не сговариваясь, прекрасно знаем, что направляемся к нашей пещере. На полпути делаем привал. Как раз неподалёку от того места, где я мыла раненного Пита.

Пит останавливается, с деловым видом оглядывается, словно в поисках чего-то важного.

- Что ищёшь?

- Музейную табличку с надписью: «Здесь Китнисс Мелларк впервые постирала трусы своего мужа».

Прыскаю от смеха. Всё-таки мой Пит неисправим. Он умудряется шутить даже в самой трагичной ситуации. Невольно вспоминаю, как тяжело раненный Пит, сидя на этом самом месте, предлагал мне, зелёной от одного вида вытекающего из его раненной ноги гноя, поцеловаться.

Явно же издевался, гад! Хотя сам при этом в прямом смысле умирал. В этом весь мой Пит. В отличие от меня в нём всегда жизни было куда больше, чем смерти.

- Если бы я знала, сколько раз мне в будущем придётся стирать твоё бельё, я бы, может, и не стала устраивать те постирушки раньше времени, - отшучиваюсь я.

Идём дальше. Вот она. Наша пещера.

Пещера, в которой мы с Питом впервые поцеловались. Где я впервые испытала неведомый до этого мне голод, утолить который смог лишь Пит.

Сердце невольно сжимается, когда мы входим в пещеру. Это так странно: за двадцать лет здесь абсолютно ничего не изменилось. Сумрачно, сыро. На полу лежит наш спальный мешок. Либо точная копия старого, либо это он и есть. Как сейчас помню, мешок был сделан из сверхпрочного материала. Двадцать лет для него как двадцать дней. Чуть в стороне – посуда, оставшаяся от щедрого подарка спонсоров. Надо же! Музейные работники сохранили даже её.

Я настолько погружена в воспоминания о том бледном болезненном мальчике, который фактически умирал в этой пещере у меня на руках, что не сразу замечаю, как сильные руки мужа – этого самого «оклемавшегося» мальчика - обнимают меня. Как его горячие губы нежно целуют меня в шею.

- Здесь ты впервые меня поцеловала, - шепчет Пит. – Почему ты это сделала? Ведь в тот момент ты не любила меня.

- Не знаю, - скрестив руки, обнимаю мужа ладошками. – Честно, не знаю. Тебе было так плохо, ты умирал, а я… Что я ещё могла сделать?

- Наверное, не очень приятно целовать парня, к которому ничего не чувствуешь? – в голосе мужа звучит скрытая обида.

Мы никогда раньше не разговаривали с Питом на эту тему. Оборачиваюсь, с нежностью целую мужа, словно компенсирую ему всю свою прошлую нелюбовь. Все свои прошлые сомнения, относительно моих чувств к нему. Какой же глупой я всё-таки была! Задумчиво улыбаюсь.

- Ну… Я бы не сказала, что я к тебе уж совсем ничего не чувствовала.

- Это как? – Пит явно заинтригован.

-То есть, когда я поцеловала тебя в первый раз, единственное, что я действительно почувствовала, это твои горячие губы… Тебя так лихорадило в тот момент. Но зато потом, когда лихорадка прошла, и мы оба были почти здоровы… Вот тогда я впервые в жизни и почувствовала это…

- Что «это»?

Невольно смущаюсь. Вот будто он не понимает, о чём я говорю!

- Я впервые почувствовала голод. Голод по тебе. Сейчас, спустя двадцать лет брака и три беременности, я понимаю, что это было желание… - смущённо смеюсь. – Кому скажи: Пит Мелларк, я умудрилась захотеть тебя прямо в этой пещере, когда вокруг царил такой ужас. Если честно, этот странный голод жутко выбил меня из колеи. Я не могла понять, что со мной происходит. Почему мне так хочется, чтобы ты не прекращал меня целовать. Знаешь, я даже немного разозлилась на тебя, когда ты внезапно отстранился. Мне так хотелось ещё, а ты…

- Я помню тот поцелуй, - Пит как-то странно улыбается. – Мне крупно повезло, что как раз в тот момент у тебя из раны на лбу пошла кровь.

- Почему повезло?! – не понимаю я, слова мужа меня обижают. – Тебе что, было неприятно меня целовать?

Пит виновато вздыхает и смотри на меня как на маленькую глупенькую девочку своим ну очень говорящим взглядом.

Нет! Я просто отказываюсь в это верить! Я слишком хорошо знаю этот взгляд!

- Пит Мелларк! Уж не хочешь ли ты сказать, что ты меня в тот момент…?! - я просто взрываюсь от шока и возмущения.

Муж смотрит на меня самыми невинными глазами, в которых я легко угадываю пляшущие смешинки.

- Да как такое возможно?! Ты же был почти при смерти!!! – моему возмущению просто нет предела.

- Я – да. Но он-то нет! – оправдывается муж, бросая мимолётный взгляд куда-то вниз.

Чувствую, что краснею.

Смеющийся муж обнимает меня, снова целует в шею.

- А представляешь, если бы я тогда не смог себя сдержать? Ты бы ведь из-за своей невинности сразу и не сообразила, что я делаю. Вот бы мы с тобой шоу устроили на весь Панем. Думаю, Гейлу бы понравилось, - не выдерживает, ехидно добавляет Пит.

Жутко злюсь на мужа!

- Даже представлять это не хочу! - пытаюсь осмыслить полученную информацию. – Подожди… Но мы же после этого поцелуя ещё спали с тобой в одном спальном мешке.

Отодвигаюсь на шаг от Пита. Укоризненно смотрю на него.

- Пит Мелларк! Успокой меня. Скажи, что это у тебя было сиюминутное желание, которое возникло лишь во время поцелуя. И что когда мы спали вместе в пещере… - смотрю на хитрое лицо мужа, который из последних сил пытается сохранить самое невинное выражение, и срываюсь, -… нет лучше ничего не говори! Я не хочу этого знать! Я думать не желаю о том, что когда мы с тобой спали, обнявшись, ты в это время…

- … я тебя хотел, - завершает мою мысль Пит, притягивает к себе, целует. – Китнисс, чему ты удивляешься? Мне было шестнадцать лет! Ты хоть представляешь, как у меня бурлили гормоны при виде тебя? Они, между прочем, до сих пор бурлят. Кстати, жена, как ты себя чувствуешь?

Хороший скачок с темы на тему. Рука мужа лежит у меня на животе, то есть интересуется он преимущественно моей беременностью, а не моим эмоциональным состоянием.

- Чувствую себя прекрасно. Поэтому не уходи от темы.

- А я и не ухожу, - абсолютно серьёзно отвечает Пит. – Я тут подумал, может, мы с тобой… завершим начатое?

У меня глаза на лоб лезут от наглости Пита, который уже пошел в атаку - нежно целует меня в шею.

- Видеокамер здесь больше нет, - мурлычет он, - наш спальник на месте… Мы фактически ни чем не рискуем.

- Пит Мелларк, уж не предлагаешь ли ты мне прямо здесь осуществить твои подростковые фантазии насчёт меня…?! – от возмущения у меня просто перехватывает дыхание.

- Ага, - с хитрой улыбкой отзывается Пит, сосредоточенно расстегивая мне куртку. – Именно это я и предлагаю.

Нет! Безусловно, предложение Пита для меня неприемлемо, возмутительно, недопустимо! Да оно почти аморально! Нет! Никогда! Да ни за что!

***

Мы возвращаемся в тренировочный центр ближе к вечеру. За ужином я то и дело поглядываю на Хэймитча, который из-за всех сил, глядя на нас с Питом, пытается не заржать за столом.

- Хэймитч! Ну что ещё?! – не выдерживаю, взрываюсь я.

- Да так… Ничего… - наш ментор продолжает ужинать, то и дело, с трудом сдерживая смешок. – С мемориала звонили…

Настораживаюсь. Ох, не к добру!

Выждав, когда Прим и Мэтью побегут играть, Хэймитч всё же не выдерживает и интересуется у меня с Питом.

- Дети мои, скажите своему ментору, только честно, как на духу, чем вы таким… - пытается подобрать более точное нейтральное слово, - … увлекательным… занимались в вашей пещере, что подвыпивший сторож, который застукал вас сегодня там, теперь клянётся и божиться, что больше никогда не будет пить? Он, кстати, был не в курсе, что вы должны были посетить мемориал.

Чувствую, как краснею с головы до пят. Это всё Пит виноват, с его даром убалтывать кого угодно на что угодно. Да чтобы я ещё раз…!

- Да ничем особенным, - тут же невозмутимо отзывается муж, - мы просто решили с Китнисс вспомнить, насколько удобно было лежать в спальном мешке.

- А! Теперь это так у вас называется, - хмыкает развеселившийся Хэймитч.

Пит не выдерживает, смеётся. Не смешно только мне.

- Смейся, смейся, Пит Мелларк! – я встаю из-за стола, - только спать ты сегодня будешь тоже в спальном мешке, а не на кровати!

- Договорились! – с готовностью отзывается Пит. – Но только учти, ты спишь в спальном мешке со мной!

Ну, вот что с ним прикажете делать? Пит Мелларк неисправим! Обиженная на мужа и Хэймитча иду спать. За день я жутко устала. А завтра уже передача. Надо как следует выспаться и набраться сил перед днём, от которого я даже не знаю, чего ждать.

========== 22. Базис-ноль ==========

Не спится. Я стою на крыше тренировочного центра и смотрю на нежно-оранжевый закат. Точно такой же, которой был тем самым вечером накануне Квартальной бойни. Вечером, который мы провели здесь вместе с Питом.

Порыв осеннего ветра заставляет меня поёжиться. Не замечаю, как ко мне сзади бесшумно подходит Пит, набрасывает на плечи свою куртку. Приобнимает.

Облокачиваюсь на мужа. Как же всё-таки мне хорошо и спокойно рядом с ним.

- Помнишь?

- Да.

- До сих пор не верится, что мы выжили.

- Это всё потому, что ты в тот вечер разрешила мне остаться с тобой. Навсегда, - шепчет Пит, крепче прижимая меня к себе.

***

Мы возвращаемся с Питом в спальню, держась за руки. Как тогда. В ту ночь. По дороге заглядываем к детям. Наши малыши сладко спят, раскинувшись на кроватках. Муж заботливо поправляет одеяльце дочки. Невольно вспоминаю свой старый страх: что дверь за Питом закроется, и я буду вынуждена провести ночь без него.

Нет. Никогда. Ни за что.

Я целую мужа и увожу его к нам в спальню.

- Знаешь, о чём я сейчас жалею? – бесстыдно шепчу ему я. – Я была такой дурой… Не знала, чего лишаю себя и тебя… Мне надо было отдаться тебе ещё в ту ночь перед Квартальной бойней. А может быть и ещё раньше… Там в поезде… Неужели я не понимала, что жизнь слишком коротка? Она могла оборваться в любой момент и я бы уже никогда… Никогда не узнала тебя.

Пит молчит. Он просто берёт меня на руки и несёт на кровать.

Плевать на телепередачу. Пусть я лучше буду на ней не выспавшаяся, но счастливая.

***

Утро начинается с потрясений. Пит уходит из спальни раньше, чем ко мне заявляются стилисты, которые должны подготовить меня к телепередаче. Признаться, я уже и отвыкла от всех этих косметических процедур, приводящих моё тело в состояние базис-ноль. Впрочем, на этот раз, думаю, большой мороки со мной не будет. Я и без всех этих процедур в весьма неплохом состоянии.

Какого же моё удивление, когда на пороге своей комнаты я обнаруживаю Вению, Октавию и Флавия.

- Сюрприз! – радостно кричит моя по-прежнему пёстрая команда косметологов, скопом бросаясь ко мне обниматься.

- Душечка, ты прекрасно выглядишь!

- Почти не изменилась!

- Вот это генофонд!

Самое поразительное, что и они практически не изменились за эти двадцать лет! Если не сказать больше – даже помолодели! Выглядят просто превосходно. Вот что значит профессиональные косметологи!

Обнимаю старых друзей. Единственное, я не сразу узнаю без разноцветных татуировок Вению.

- А где твои татуировки? – удивляюсь я.

Вения отмахивается.

- Мода изменчива. Сейчас в тренде а-ля натюрель. Пришлось избавиться.

Вения окидывает взглядом мою фигуру. Улыбка тут же застывает на её лице, а взгляд - на моём уже не маленьком животе. Флавий и Октавия тоже в шоке лицезреют мою заметно располневшую фигуру.

- Вот так сюрприз, - заторможено выдаёт Флавий, растерянно оглядываясь на коллег, затем переводя изумлённый взгляд на меня. – А с этим нам, что делать?!

- Нам это не утянуть, - растерянно констатирует Вения.

- Что это, Китнисс? – искреннее удивление Октавии заставляет удивиться меня саму. – Ты стала так много кушать или…

Они что никогда беременную женщину не видели?

- Или… - улыбаюсь я. – Я на пятом месяце. У меня близняшки, поэтому я покруглее, чем обычно бываю на таком сроке.

- Кто тебя так… надул? – выдыхает возмущённо Флавий, словно речь идёт не о моём муже, а о каком-то преступнике, который посмел испортить мою фигуру.

- Вообще-то, я, - за спиной моей пёстрой команды раздаётся насмешливый голос Пита.

Пёстрая троица синхронно оборачивается на его голос. В дверях с Мэтью на руках стоит улыбающийся Пит. Возле отца вертится Прим, которая с явным любопытством рассматривает моих косметологов. Дочка всё ещё не привыкла к странной на её взгляд капитолийской моде – слишком яркой для нас – провинциалов.

- Кажется, с моим мужем, вы уже знакомы, - смеюсь я. – А вот с нашими детьми: Прим и Мэтью…

Договорить я не успеваю, потому что дальше начинает твориться невообразимое.

Вения в шоке взвизгивает, словно видит привидение. Октавия начинает от умиления в голос рыдать. Но сильнее всех отличается Флавий, который не придумывает ничего более умного, чем закатить глаза и со всего размаха бухнуться в обморок.

========== 23. Я против! ==========

Нет! Так дело точно не пойдёт! Если каждый раз при виде нашей семьи у народа будет начинаться такая истерика, то всё кончится тем, что в истерике забьюсь я сама. К тому же я боюсь, что столь странная реакция зрителей в студии перепугает Прим и Мэтью, которые уже с интересом наблюдают за не совсем адекватным поведением моих косметологов.

Нам с Питом потребовалось полчаса, чтобы окончательно привести Флавия в чувства. Ещё полчаса, чтобы у Октавии прекратилась истерика, а заторможенная Вения начала адекватно на нас реагировать. Потом ещё час, чтобы ответить на все вопросы наших старых друзей, рассказать им, как мы жили все эти годы. И ещё полтора часа, чтобы они вдоволь наигрались с нашими детьми. В общем, кошмар, а не подготовка к телепередаче!

Похоже, в этот раз краситься и причёсываться мне придётся самой, потому что Флавий в данный момент занят тем, что изображает лошадку, верхом на которой по столовой разъезжает довольный Мэтью. А Вения и Октавия, абсолютно «забив» на меня, плетут замысловатые косички довольной Прим.

Мы с Питом сидим на диване и обескуражено наблюдаем за этим откровенным дурдомом. Что будет со зрителями во время телепередачи, если они поймут, что мы с Питом – семья, и что это наши общие дети, я даже думать боюсь, поэтому…

- Я категорически против!

- Против участия в телепередаче?! Но мы же всё уже подготовили! – кожей чувствую, как начинает паниковать расстроенный Хевенсби. – Китнисс, ты не можешь так всех нас подвести! Передумать в самый последний момент!

- Я не сказала, что я передумала, - торопливо успокаиваю Плутарха. – Я лишь предлагаю сделать ход конём.

Плутарх с Питом непонимающе переглядываются. Зато Хэймитч сразу понимает, к чему я клоню. У нашего ментора, видимо, срабатывает телепатическая связь со мной, исключительно когда мы находимся в таких, мягко говоря, нестандартных ситуациях.

- Уж не предлагаешь ли ты, сделать вид, что вы…?

- Да! Именно это я и предлагаю.

Мы с Хэймитчем многозначительно переглядываемся.

- В принципе, может сработать, - прикидывает ментор.

- Вы это сейчас о чём? – встревает в разговор обеспокоенный Хевенсби.

- Я правильно поняла, что все считают, что после Революции мы с Питом больше не встречались? Что вся эта история про «Несчастных влюблённых» чистой воды вымысел. И что у каждого из нас теперь свою жизнь и своя семья, - на всякий случай уточняю я.

- В принципе, да, - растерянно соглашается вице-премьер.

Теперь уже и Пит догадывается, к чему я клоню. Единственное, чего я пока не могу понять - как муж относится к этой моей затее. По-моему, особого воодушевления она у него не вызывает.

- Ты предлагаешь поддержать эту «легенду»? – уточняет он.

- Да. То есть… Почти. Я не предлагаю врать, что мы с тобой не женаты. А просто…

- … умолчать об этом, - завершает мою мысль Хэймитч.

Я встаю с дивана, нервно прохаживаюсь по залу. Пытаюсь более точно сформулировать свою мысль. В такие минуты я всегда жалею, что у меня нет ораторского дара Пита, которому ничего не стоит экспромтом двинуть речь многотысячной толпе. Причём после этой речи, я абсолютно уверена, вся толпа встанет и пойдёт за моим мужем на баррикады или куда он им там скажет.

- Типа того. Нам даже врать не придётся! Просто, каждый расскажет о своей семье, не называя имён своих половинок.

- А это ничего, что наши «показания» будут подозрительно совпадать? – с улыбкой уточняет Пит. – Ну там, типа… «мой муж пекарь».

- Я просто не буду ничего конкретизировать. Расскажу общими фразами. Думаю, зрители это как-нибудь переживут. В конце концов, семейная жизнь многих пар похожа. И мы не исключения. У нас же тоже: дом, работа, дети…

- …Хэймитч, - услужливо подсказывает муж.

Нет! Он явно надо мной издевается!

– Как хочешь, Китнисс. Я не против, - всё же сдаётся Пит.

Хевенсби задумывается. По нему заметно, что он прокручивает все возможные варианты развития событий.

- В принципе, почему бы и нет? Может сработать. Но как вы детей поделите?

- Пятьдесят на пятьдесят, - с лёгкостью отвечаю я, - Пит возьмёт Мэтью и Прим, а я…

Показываю на свой живот.

- … близнецов.

- Ну, тогда, помимо Мэтью и Прим мне придётся взять с собой ещё мистера Зайку, Волчонка, мячик, заводную машинку и куклу Прим Вуги Ву, - ехидно перечисляет зараза-Пит.

Нет! Мужу однозначно не нравится моя идея. Чую: он считает, что ничего у нас не выйдет.

– А ещё для верности Флавия, - словно прочитав мои мысли, тут же с улыбочкой добавляет Пит. - Чтобы он прямо в студии изобразил лошадку. И то я не уверен, что всего этого хватит, чтобы удержать внимание Мэтью хотя бы десять минут. Китнисс, ты же знаешь нашего сына. Если нас с тобой рассадят по разным диванам, он тут же начнёт бегать между нами и возмущаться, почему его мама и папа сидят не вместе.

Задумываюсь. В этом Пит прав. Сынишка предпочитает постоянно держать родителей под своим неусыпным контролем.

- Мы что-нибудь придумаем, - говорю я, одновременно прикидывая в уме, что надо будет прихватить ещё пару ярких книжек. Они тоже могут неплохо удержать внимание сына пару минут. Ещё там будет куча пёстрых зрителей. Мэтью отвлечётся, разглядывая их. В этом плане сынишка полностью пошёл в своего папу – ему абсолютно плевать на толпу. Мэтью всегда не прочь пообщаться. Что касается Прим, то с ней вообще проблем не будет. Дочке уже шесть лет, так что мы легко договоримся.

- Значит, решено? – уточняет довольный Хевенсби. – Каждый из вас будет изображать отдельную ячейку общества.

По Питу заметно, что он сильно сомневается в успехе моей задумки, но не особо спорит.

- Я не против, но имейте в виду: я не исключаю форс-мажора прямо в прямом эфире. – Пит смеётся. - И тогда, боюсь, уже не только зрителей в студии, но и весь Панем откачивать придётся. Потому что если мы сначала сделаем вид, что не виделись двадцать лет, а потом выясниться вот это…

Довольный Пит с улыбкой приобнимает меня. Кладёт руки на мой живот…

- … то инфаркт миллионам обеспечен.

- Всё будет хорошо, - беззаботно отмахиваюсь я. – Никто ничего не узнает. Наше интервью длится всего пятнадцать минут. Ну что может случиться за столь короткое время?

Муж выразительно смотрит на меня. Этого его невинного взгляда хватает, чтобы я тут же вспомнила, как на прошлых двух «Голодных играх» Питу Мелларку хватили и пяти минут, чтобы дважды довести весь Панем до сердечного приступа всего лишь парой фраз. Но на этот раз Пит же будет паинькой! Мы же не на «Голодных играх»!

- Ты же никакие номера выкидывать не собираешься? – на всякий случай интересуюсь у мужа.

- Я – нет, - смеётся Пит, и тут же показывает на нашего сына, - а вот за этого молодого человека, повторяю, лично я не ручаюсь. Видишь ли, мой сынишка весь пошёл в своего папу. От него можно ждать любых сюрпризов.

Муж усаживает меня к себе на колени, целует в шею.

- Это я уже заметила, - отзываюсь я, видя, с каким восторгом вокруг Мэтью суетятся мои косметологи, готовые выполнить любой каприз нашего карапуза. – И всё же я думаю, что моя задумка должна нормально сработать. Вот увидишь: мы быстренько отстреляемся на интервью и поедем домой.

Да и что такого может случиться за каких-то там десять – пятнадцать минут, что будет длиться наше интервью? Мы с Питом и не через такое проходили! К тому же помимо нас в телепередаче принимают участие и другие, оставшиеся в живых победители. Им же тоже будет уделено внимание зрителей. Всё, что от нас требуется – рассказать свои воспоминания о «Голодных играх», о том, как это было страшно, жестоко и несправедливо. Сказать о том, что такое никогда не должно повториться.

Что до нашей любви с Питом… В конечном итоге, какое отношение она имеет к вере людей в то, что пламя сопротивления, которое уничтожило «Голодные игры» и тиранию президента Сноу, было истинным, и шло из сердец каждого из нас? Разве наша с Питом любовь играла в этом хоть какую-то роль? Разве она вдохновляла людей бороться за то, что им по-настоящему дорого? Сильно в этом сомневаюсь.

========== 24. На десерт ==========

Осторожно выглядываю из-за кулис и откровенно поражаюсь: какие же наши с Питом дети всё-таки откровенные пофигисты. Примроуз и Мэтью абсолютно не боятся толпы! Похоже, им даже нравится такое повышенное внимание со стороны взрослых. В этом они явно пошли в своего папу, а не в меня. Пит всегда чувствовал себя перед телекамерами, как рыба в воде. А вот я, несмотря на весь мой прошлый «боевой» телевизионный опыт, сейчас стою за кулисами и отчаянно трушу.

Никак не могу усмирить своё беспокойство. С содроганием наблюдаю, как мои дети идут с Питом к телеведущему шоу Овидию Мерцу, который, к слову, мне жутко напоминает Цезаря Фликермана, как своей необычной пёстрой внешностью, так и манерой вести интервью.

Примроуз в нарядном синем платьице смело вышагивает рядом с отцом, держа его за руку. Только сейчас обращаю внимание, что Вения додумалась заплести дочке точно такую же косу, какую обычно ношу я. Ох и зря она это сделала! Прим и так моя маленькая копия, а с косой сходство и вовсе будет бросаться в глаза.

Довольный Мэтью сидит на руках у отца. Одет точно также как Пит - в стильном бело-синем костюме. Глазам не верю! Наш толстячок не только улыбается толпе, он ещё и вместе с Прим машет им своей пухлой ручкой. Чего удивляться, что зрители от умиления стонут в экстазе. Да… Сразу видно – это дети Пита Мелларка. Им абсолютно всё равно, что на них смотрит тысячная толпа и повсюду на них устремлены телекамеры.

Наконец-то Пит с детьми садится на диванчик, расположенный по правую сторону от Овидия. Начинается интервью.

До этого телеведущий уже успел взять интервью у остальных победителей, включая Джоанну Мэйсон и Хэймитча. С первой интервью прошло в довольно резкой форме, со вторым – в забавной.

Джоанна, как обычно, отвечала прямо, не стесняясь в выражениях. В её личную жизнь она попросила нос не совать, ну а что касается работы, то это вообще государственная тайна.

Хэймитч и вовсе умудрился перед выходом на сцену как следует поддать, поэтому рассказывал телезрителям преимущественно про методы выпаса гусей в особо опасных условиях (когда по соседству с тобой живёт нервная особа, умеющая стрелять без промаха из лука, и которой, видите ли, не нравится, что твои гуси выщипывают её огород). В общем, наш ментор оказался в своём репертуаре: помимо прочего ещё и умудрился в завуалированной форме на всю страну нажаловаться на меня.

Но в одном их интервью всё же были схожи. И Хэймитч и Джоанна весьма серьёзно отнеслись к вопросу, который касался непосредственно «Голодных игр».

- В «Голодных играх» никогда не было победителей, - хмуро говорит Джоанна. – Потому что, если ты думаешь, что, вернувшись живым с арены, ты обретаешь свободу, то сильно ошибаешься. Ад только начинается. И в этом аду, как правило, медленно сгораешь не только ты, но и все те, кого ты любишь.

- Когда я попал на арену, я искренне считал, что ничего страшнее в моей жизни уже больше не будет, - рассказывает Хэймитч. – Я ошибался. Потому что не так страшно умирать самому. Гораздо страшнее видеть, как на твоих глазах каждый год погибают дети и ты, даже при всём своём желании, ничем не можешь им помочь.

Слушаю Хэймитча и понимаю: неудивительно, что мы с Питом уже давно стали его семьёй. Ведь мы единственные его дети, которых Хэймитчу вопреки всему и всем всё же удалось вытащить с арены живыми. Причём он сделал невозможное: спас сразу обоих!

И вот, наконец, на сцену выходит Пит. Как обычно, лучезарно улыбающийся. Да ещё со своими детьми. Восторженный гул и рукоплескание не утихает минут пять. Интересно, режиссёр шоу предусмотрел это по времени? Может, нам повезёт, и наши интервью подсократят? Хотя вряд ли. Мы главные гости шоу. Лишь бы наше выступление и вовсе не растянули.

Мы с Питом выступаем последними. Что называется «на десерт». Сначала он. Затем я. Остальные победители со сцены после интервью тоже не уходят: сидят чуть в стороне в небольшом мягком амфитеатре, лицом к зрителям. Среди них я даже вижу Битти.

Наконец-то сумасшедшие аплодисменты и восторженные возгласы умолкают, и наступает долгожданная тишина. Теперь мне кажется, что слышен даже полёт мухи. Все присутствующие с жадностью ловят каждое слово моего мужа. Что греха таить: Пит Мелларк всегда был любимцем публики.

- Пит! Я вижу, твоя жизнь бьёт ключом! – восторгается Овидий, глядя на Пита и довольных детей. – У тебя семья! Дети!

- Да, Овидий. Жизнь, несмотря ни на что, продолжается, - улыбается мой муж. – Как видишь, время затягивает раны. Каждый новый день дарит нам шанс быть по-настоящему счастливыми. Главное, найти в себе смелость и разрешить себе это.

Буря аплодисментов и возгласы умиления. Ну вот! Пит в своём репертуаре! Пара фраз и миллионы зрителей снова у его ног. Даже завидно немного, - невольно признаюсь сама себе.

- Пит, представь нам, пожалуйста, своих очаровательных спутников, - улыбается Овидий, с искренней симпатией глядя на наших детей.

- С удовольствием. Это мой сын Мэтью Мелларк.

Толпа моментально взрывается шквалом аплодисментов.

- Слушай, как же он на тебя похож! Да просто копия! – восторженно подмечает телеведущий.

- Да! Мой мальчик, - с любовью говорит Пит, наблюдая как Мэтью, стоя у него на коленях, к диким восторгам зрителей, смеясь, машет им ручкой.

Должна признать, Овидий прав. Наш сынишка действительно копия своего непробиваемого улыбающегося папочки. Смотрю на экран, на котором крупным планом показывается мой сын и думаю: то ли ещё будет, если Мэтью уже сейчас производит такое ошеломляющее впечатление на зрителей.

- А эта очаровательная леди?

- Моя любимая дочурка, - Пит с обожанием смотрит на нашу малышку.

- Примроуз Мелларк, - бойка представляется Овидию моя храбрая дочка и пожимает ему руку.

На этот раз зал резко затихает. Все в откровенном шоке. Аплодисментов нет, потому что все зрители парализованы от удивления. Кое-где даже раздаются всхлипы от умиления и жалости к Питу. До меня только сейчас доходит, какую оплошность я допустила во всей этой истории. И Пит тоже хорош! Уж он-то наверняка сообразил это раньше!

Примроуз!

Дочку Пита зовут точно так же, как и мою погибшую младшую сестрёнку, которую знают все жители Панема. Интересно, как муж объяснит зрителям, почему он назвал дочь именем сестры своей бывшей возлюбленной? И как к этому отнеслась его «липовая» жена? Овидий словно читает мои мысли и тут же задаёт Питу именно эти вопросы.

Тысячный зал замер в немом ожидании ответа. Сама с открытым ртом смотрю на экран. Нет, я, конечно, знаю, что Пит выкрутится. Он и не из таких ситуаций выкручивался, но вопрос - как?

- Да, это была моя идея назвать дочку именем Примроуз, - говорит Пит. – Честно скажу, изначально моя супруга отнеслась к моему предложению без особого восторга, но я настоял. Я лично знал Прим. Знал, каким замечательным светлым чистым человечком она была. Знал её феноменальную способность, не задумываясь, бросаться на помощь всем нуждающимся. Эта девочка погибла, спасая жизни других. Я искренне считаю, что память о таких людях, как Примроуз Эвердин, должна всегда жить в наших сердцах, в наших детях. Потому что забыть о них – это и есть настоящее преступление. И я очень рад, что моя жена поняла и поддержала меня в решении назвать нашу дочку именем Примроуз.

Ну вот! Пит опять это сделал. Выкрутился!

Я слушаю мужа и отчаянно стараюсь не разреветься. Не хватало ещё только, чтобы у меня макияж перед выходом на сцену потёк! Если честно, я до сих пор не понимаю, что такого особого хорошего я сделала в этой жизни, что судьба мне подарила такое чудо, как Пит Мелларк. С его безграничным добрым сердцем и с феноменальной способностью одним своим словом залечивать даже самые глубокие душевные раны.

Вздыхаю с облегчением. Пит молодец! Выкрутился и даже умудрился при этом не соврать. Я ведь действительно поначалу не хотела называть дочку именем Прим, но мой упёртый муж всё равно настоял на своём.

Однако почти сразу понимаю, что расслабляться рано. Тема следующего вопроса – «Несчастные влюблённые» из Дистрикта-12.

Правда или вымысел?

А я-то, наивная, надеялась, что этой темы всё-таки удастся избежать. Но, похоже, что именно эта тема изначально и была «гвоздём» программы, посвящённой «Голодным играм». Как ни крути, но всё-таки именно «несчастные влюблённые» положили начало конца этим страшным «играм».

У нас с Питом договор: он может честно отвечать на вопросы. Единственное условие - нельзя называть моего имени в качестве своей жены. Слушаю его ответ Овидию и почти сразу понимаю – это мой второй прокол. Надо было потребовать от Пита, чтобы он на интервью врал напропалую обо всём, что касается нас. Потому что это, что же получается… Он, значит, святая жертва, а я разрушительница сердец и жизней?! Моему возмущению просто нет предела!

- Пит, так что же это всё-таки было? Правда или ложь? – проникновенно спрашивает Овидий. - Когда ты во время первых «Голодных игр» при всех признался в любви к Китнисс.

- Правда, - уверенно отвечает муж. – Я любил Китнисс Эвердин с пяти лет. Помню, как мне показал её мой отец, когда впервые привёл меня в школу. Он сказал, что был влюблён в мать Китнисс, но та предпочла выйти замуж за шахтёра. Я никак не мог понять, чем этот шахтёр лучше моего отца? А папа ответил: когда отец Китнисс поёт, то замолкают даже птицы в лесу. Я не мог поверить, что такое бывает. В этот же день на уроке пения учительница спросила нас, кто знает «Песню долины»? Китнисс сразу подняла руку. И запела так красиво, что за окном тут же умолкли все птицы. А когда песня закончилась, я уже знал, что буду любить эту девочку до конца своих дней.

В зале царит такая тишина, что даже страшно дышать.

- Но жизнь сложилась по-другому, - с нотками трагизма произносит Овидий.

- Жизнь сложилась так, как сложилась, - с улыбкой отвечает Пит. – Я ни о чём не жалею.

- Любовь к Китнисс прошла?

- Нет, - с грустной улыбкой отвечает Пит. – Китнисс, как и прежде, в моём сердце. И так будет всегда.

- А жена об этом знает?

- Да, конечно!

- И как она к этому относится?

- С пониманием.

По залу проходит волна вздохов, охов, сожалений. Слышу даже чьи-то всхлипы. Ах, этот бедный – несчастный «роковой влюблённый» из Дистрикта-12, который даже спустя двадцать лет не может отпустить из своего сердца коварную Сойку-Пересмешницу! Китнисс Эвердин! Которая его, выходит, бросила! Растоптала его истинную чистую любовь к ней!

Вот честное слово, я даже не знаю, что сделаю с этим «роковым влюблённым» дома!!!

Меня просто переполняет возмущение! Как я после всего, что Пит уже успел наплести, на сцену выходить буду?! Он, значит, у нас герой-страдалец, а я, выходит, стерва, которая не ответила на его чувства и выбросила несчастного влюблённого из своей жизни сразу же, как только в нём отпала необходимость!

Просто зашибись!

А то, что я двадцать с лишним лет ему трусы-носки-рубашки стираю, это у нас не считается?! То что, извиняюсь, в постели его каждую ночь все эти годы по полной ублажаю (с его-то ого-го каким темпераментом!), это мы тоже в расчёт не берём?! Про завтраки – обеды – ужины и уборку в доме я вообще молчу! А, может, это он сам себе детей вынашивает? Это его жутко тошнит во время беременности по утрам? На солёненькое тянет? Это его от бушующих гормонов колбасит? Или, может, это он к концу седьмого месяца в малоподвижную толстую каракатицу превращается? Или это всё-таки я каждый раз в родовых муках сутки корчусь и ору от боли благим матом, рожая ему детей? А потом ещё его малышей собой выкармливаю! И после всего этого он, значит, у нас, несчастный трагический влюблённый, а я… прости Господи! Ну, Пит Мелларк! Ты даже не представляешь, что тебя ждёт сегодня вечером дома!

Поднимаю возмущённый взгляд на экран. Один из операторов как раз выцепляет откровенно изумлённо-ошарашенное лицо Джоанны Мэйсон, которая переводит вопросительный взгляд на Хэймитча. Блин! Я и забыла, что Джоанна прекрасно знает, что мы с Питом женаты. Наверное, сейчас сидит – и не врубается, что происходит на шоу. Главное, лишь бы она сама с её-то прямолинейностью вопрос Питу в лоб задать не додумалась! Чувствую, плоховато я продумала своё план. Плоховато!

Следующий крупный план – Хэймитч.

Мрачнею.

Наш ментор сидит, нога на ногу, чуть подавшись вперёд, придерживая ладонью голову. Длинные волосы закрывают лицо. Плечи заметно трясутся.

Его я тоже дома убью!

Этот гад ржёт в прямом эфире!!!

Главное, чтобы только операторы и зрители этого не заметили…

- Скажи, Пит, какие чувства ты испытываешь сейчас, зная, что буквально через несколько минут, ты встретишься с Китнисс? Спустя столько лет, - вопрос Овидия звучит тихо, проникновенно.

- Смешанные, - уклончиво отвечает мой муж.

Ещё бы он «несмешанные» чувствовал! Нутром ведь, небось, чует, что я уже на взводе от всех этих его душещипательных ответов, и дома его неминуемо ждёт разбор полётов! С возможной высылкой сегодня ночью спанья на диван! Вот!

- Ну, что ж! – громогласно провозглашает Октавий. – Встречайте! Человека, чья храбрость, чья вера в победу, в добро, в справедливость вдохновила всех нас найти в себе силы сказать «Нет» тирании! Человека, который своим примером показал нам, как надо бороться за свою свободу и за свободу своих родных и близких!

Единственная!

Огненная!

Незабываемая!

Сойка-Пересмешница!

Китнисс Эвердин!

Да, миссис Мелларк… Давно тебя так не звали.

Глубоко вдыхаю, закрываю глаза, чтобы в первые же секунды не ослепнуть от яркого света софит, и делаю шаг на сцену…

========== 25. На бис! ==========

Первая реакция на моё появление на сцене – бурные аплодисменты и восторженные вскрики.

Вторая – их медленное растерянное затухание.

Смотрю на лицо обескураженного Овидия, его застывшую улыбку, и сразу понимаю, в чём дело. Видимо, Плутарх Хевенсби, чтобы придать остроту шоу, не удосужился предупредить ведущего о моём интересном положении (не говоря уже о том, что моя фамилия давно не Эвердин, а Мелларк).

Так что… сюрприз!

- Всем привет! – улыбаюсь я и как можно доброжелательнее машу рукой, при этом старательно вспоминаю наставления Цинны на тему того, как надо вести себя перед зрителями.

- Общайся с ними так же, как будто перед тобой сижу я, - всё ещё звучит у меня в голове голос моего друга-стилиста. И я невольно выискиваю взглядом моего Цинну в первых рядах. Как жаль, что его уже давно нет в живых. Моего Цинны, без которого и не было бы Сойки-Пересмешницы.

На мне лёгкое нежное оранжево-красное пламенное платье с завышенной талией, расшитое золотыми нитями. В стиле Цинны. В память о нём. С единственным отступлением – сегодня оно не пылает.

Платье великолепно струится по моей фигуре, подчеркивает грудь, и на первые пару-тройку секунд даже маскирует мой животик. Но стоит только, как следует приглядеться, то обманка становится ясна. Поэтому в зале и зависает тишина: зрители только что с изумлением обнаружили, что их Сойка беременна.

- Вот это да! Вот это сюрприз! – с восторгом обрушивается на меня Овидий, приглашая присесть на отдельный диванчик по левую сторону от него. – Китнисс, мне кажется, или в твоей семье ожидается пополнение?!

- Тебе не кажется, Овидий, - лучезарно улыбаюсь в ответ. – Так оно и есть.

- Мальчик или девочка? Уже знаешь?

- Мальчики. Близнецы.

- Вау!

Я сама любезность. А что мне ещё остаётся делать? Не хамить же ему перед всем Панемом на манер Джоанны, типа не лезь в мою личную жизнь? В конце концов, меня никто силком не тащил на это шоу. Так что придётся потерпеть и продолжать в том же духе изображать саму любезность.

Овидий аплодирует сам. Его начинание подхватывают зрители, которые, наконец-то, приходят в себя от первоначального шока.

Звучат аплодисменты. Конечно, не такие бурные, как для Пита с детьми, но уже хоть что-то… Догадываюсь, что я со своей беременностью от невесть кого, невольно вызываю антипатию зрителей, чья любовь сейчас полностью на стороне моего «несчастного экс-влюблённого» Пита.

Осторожно смотрю в сторону Пита с детьми. Слава Богу, у Хэймитча хватило ума забрать к себе Мэтью (чем наш ментор тут же вызвал массовое умиление толпы).

- Здравствуй, Китнисс, - приветствует меня грустно улыбающийся Пит.

- Здравствуй, Пит, - отзываюсь я, откровенно поражаясь, откуда это в голосе моего мужа столько грусти взялось? С какого перепуга? По-моему, Пит слегка заигрался, немного подзабыв, что на самом деле никакой он не «несчастный влюблённый», а вполне счастливый семьянин.

По зрительской аудитории проносится вздох не то сожаления, не то умиления. Ещё бы! «Несчастные влюблённые» из Дистрикта-12 встретились двадцать лет спустя! Лишь одна Прим без какого-либо трагизма с откровенным любопытством наблюдает за мной и Питом – своими родителями. Дочке интересно, что за спектакль мы здесь устраиваем. Она честно выполняет свою роль – сидит и молчит. Хэймитч в этот момент с помощью Джоанны изгаляется, как может, лишь бы отвлечь внимание Мэтью от меня.

Сначала идёт череда несложных вопросов, что называется «для разогрева». В основном они касаются революции. Того, что происходило со мной в Дистрикте-13. Особый интерес, как и ожидалось, вызывает мой «финальный» поступок – убийство президента Коин. Информация о том, что Коин чуть не возродила традицию «Голодных игр» после революции уже давно просочилась к журналистам и историкам, но люди явно жаждут услышать эту историю лично от меня.

- Я не говорю, что была полностью права. Возможно, проблему можно было решить как-то по другому, но…, - мне не просто даются эти воспоминания. – …незадолго до этого в огне революции заживо сгорела моя маленькая сестрёнка. На моих глазах погибло так много детей! Про убийства во время «Голодных игр»… Про Руту, Цепа, я вообще молчу. Поэтому когда Альма Коин сообщила нам о том, что хочет возродить «Голодные игры», чтобы наказать проигравшую сторону, я отчётливо поняла, что нельзя допустить повторения истории. Если на зло отвечать злом, на смерть – смертью, то что, в конечном итоге останется? Пустота. Мы станем ничем не лучше Президента Сноу.

Я говорю всё это от чистого сердца. Чувствую, что в глазах стоят слёзы. Тяжёлые воспоминания эпохи «Голодных игр» проносятся перед глазами. Нет! Ни в коем случае нельзя было допускать возрождения «Голодных игр».

И зрители поддерживают меня бурей оваций. Похоже, до людей только сейчас доходит, что перед ними на сцене сидит не незнакомая им женщина, а та самая Китнисс Эвердин – их любимая Сойка-Пересмешница.

Вопросы следуют один за другим. Какие-то задаёт Овидий. Часть – раздаётся прямо из зала. Почти на все я отвечаю сама. Иногда помогает Пит.

Прикидываю, что передача уже близится к завершению. Мысль об этом поднимает настроение. На душе – облегчение. Вроде бы прорвались! У нас с Питом и детьми получилось не спалиться! Однако последний каскад вопросов всё же заставляет меня изрядно понервничать.

- Китнисс, ты давно замужем? – интересуется Овидий. – Сколько времени тебе потребовалось, чтобы дать себе шанс начать с «чистого листа»?

- Замужем я уже больше двадцати лет, а вот с «чистого листа», признаться, я научилась жить не так давно, - честно отвечаю я. – Все эти годы во мне жил настолько сильный страх перед «Голодными играми», что я лишь относительно недавно рискнула завести детей. До этого одна лишь мысль, пусть и абсурдная, о том, что мои дети могут оказаться на арене, вызывала у меня такую панику, что я наотрез отказывалась беременеть.

- Китнисс, ты любишь своего мужа? Прости за столь личный вопрос, но мы столько лет абсолютно ничего не знали о твоей личной жизни. Мы тут все просто сгораем от любопытства!

Зал подтверждает слова Овидия бурными овациями. В принципе, почему бы не ответить? Могу даже честно...

- Да, конечно, я его люблю. Я его обожаю, - с лёгким сердцем отвечаю я, в глубине души поражаясь тому, как сложно мне было раньше – двадцать лет назад признаться в этом. А ведь мои чувства к Питу совсем не изменились за эти годы. Разве что только – усилились. – Я не представляю свою жизнь без мужа. Он неотъемлемая и самая важная часть меня.

Наши с Питом взгляды пересекаются. Губ Пита трогает лёгкая улыбка. О Господи! Только сейчас замечаю: наши лица показывают на экранах крупным планом. Со стороны реакция Пита на мои слова воспринимается так, будто мой «несчастный экс-возлюбленный» со смирением желает мне счастья с другим мужчиной. Хотя на самом деле мы оба прекрасно понимаем, что этот «несчастный влюблённый» и есть мой любимый муж.

Зрители печально ахают. Овидий предоставляет одной из зрительниц задать мне финальный вопрос.

- Ну что ж, Китнисс, наше интервью подходит к финалу. И последний вопрос из зала. Прошу!

К микрофону подходит женщина лет 45. Она не похожа на капитолийку. Одета достаточно сдержанно. Я бы даже сказала, немного по-военному. До сих пор почти безошибочно определяю по выправке людей с военным прошлым. Невольно отмечаю, что у женщины уставший взгляд.

- Китнисс, вы сказали, что замужем уже больше двадцати лет. То есть получается, что вы вышли замуж практически сразу после революции?

- Да. Именно любовь моего мужа помогла мне вернуться к жизни, - без задней мысли отвечаю я.

Женщина выдерживает небольшую паузу, прежде чем конкретизировать свой вопрос. Её голос звучит достаточно жестко. Если не сказать обвиняюще.

- А как же Пит? Ваша любовь к нему? Или вся эта история про «Несчастных влюблённых» из Дистрикта-12 действительно была фальшивкой? По крайней мере, с вашей стороны.

Я невольно поворачиваюсь к Питу, но прежде чем успеваю что-либо ответить женщине, осекаюсь. Потому что в этот момент вместо глаз мужа вижу хитрые глазёнки Мэтью, которому уже надоело играть с Хэйтчем и Джоанной, и теперь сынишка занимается тем, что с любопытством и восторгом рассматривает безумно красивое оранжево-красное платье своем мамы. На мою беду – это как раз любимый цвет сынишки.

- Мама ца-ца! – жизнерадостно смеясь и хлопая в ладоши сообщает мой толстячок Хэймитчу и Джоанне, показывая на меня пальчиком.

- Пи-и-ит, - сама того не замечая, настороженно шепчу я, намекая мужу, чтобы тот лучше присматривал за сыном, напрочь забывая, что на мне микрофон и мой «шепот» слышит весь Панем.

По зрительскому залу проносится лёгкий шорох. Люди в небольшом замешательстве от моего слегка странного поведения.

- Что «Пит»? – уточняет подрастерявшийся Овидий.

Муж пристальным взглядом возвращает меня в действительность. Он держит ситуацию с Мэтью под контролем. Спохватываюсь.

- Я хотела сказать, что Пит всегда был и остаётся очень важным для меня человеком. Его любовь ко мне вдохновляла меня на первых «Голодных играх» и потом…, - я отчётливо понимаю, что несу какую-то околесицу, потому что краем глаза вижу, как Мэтью умудряется довольно ловко выскользнуть из рук зазевавшегося Хэймитча, и уже радостно топает по направлению к дивану, на котором сидит отец с сестрёнкой, не выдерживаю… - Пи-и-ит…

Лишь бы только не запнулся и не упал! Пит следит за моим взглядом. Тут же реагирует: соскакивает с дивана и, смеясь, подхватывает сына на руки.

- Простите, недосмотрел, - извиняется он перед зрителями, - сынишка такой шустрый. Китнисс, ты продолжай… Ты остановилась на том, что очень я важный для тебя человек, что ты жить без меня не можешь… - услужливо подсказывает мой самодовольно улыбающийся блондинчик.

Нет! Дома я ему точно нагоняй устрою!

- Извините, что отвлеклась, - мне неудобно перед женщиной, которая явно несколько обескуражена моей столь эмоциональной реакцией на сына Пита Мелларка; улыбаюсь. – Просто я очень трепетно отношусь к детям. А за ними же глаз да глаз нужен… Так вот Пит Мелларк всегда для меня…

Поскольку говорю я о Пите, то операторы на мою беду как раз в этот момент берут моего мужа, который всё ещё держит сынишку на руках, крупным планом.

- Папа! – возмущённо выдаёт Мэтью прямо в прикреплённый на лацкан пиджака Пита микрофон, при этом показывая пухлой ручонкой в мою сторону. - Мама ай-я-яй! Мама а-та-та! Папа, подём! Мэтю, Пим к маме!

Ну, всё! Понимаю я. Это начало конца. То, о чём и предупреждал Пит. Сынишка начал возмущаться, почему его родители сидят не вместе. Надо как можно быстрее сворачивать интервью. Бросаю взгляд на Хэймитча. Тот уже в открытую ржет, даже не пытается сделать вид, что его не забавляет мой беспомощно-растерянный вид.

Ладно, Китнисс! Соберись! Быстренько отвечай на последний вопрос и сваливай со сцены! Я снова поворачиваюсь к женщине, которая терпеливо ждёт моего ответа.

- Вы спрашиваете, о моих чувствах к Питу? Так вот, они… Пит для меня всегда был особенным человеком, и я…

Неожиданно женщина, словно чувствуя, что я собираюсь врать, прерывает меня.

- Я была в Дистрикте-13, когда вас в истерике, в полусумасшедшем состоянии доставили с Квартальной бойни, - тихо говорит женщина, и зал замолкает. – Я работала медсестрой. Это я несколько раз отлавливала вас в самый последний момент, когда вы пытались покончить с собой, думая, что он… Пит Мелларк мёртв…

Моё сердце замирает. Те первый месяцы без Пита действительно были одними из самых страшных в моей жизни. Пока я не поняла, что он жив…

- Вы были в таком кошмарном состоянии. Лишь изредка приходили в себя, а остальном… Кричали, будто вас по живому режут, и всё время звали его… Пита… Пита Мелларка, - уточняет женщина.

Мы с Питом невольно переглядываемся. Вижу, что муж очень удивлён. Он не знал об этом. Впрочем, как и я сама. Первые несколько месяцев, после того, как меня вытащили с арены, я провела словно в бреду. Честно, я думала, что мои попытки самоубийства были лишь дурным сном, вызванном успокоительными. Оказывается, нет…

- Я почти ничего не помню… -

- Зато я помню и не понимаю… Если это была не настоящая любовь, то, что тогда вообще «любовь»? – в голосе женщины отчётливо звучит разочарование. - Я верила вам Китнисс Эвердин. Мы все верили. Глядя на вас… На то, как вы оба боролись за свою любовь, за право быть вместе...

Её голос обрывается. Но женщина находит в себе силы продолжить.

- Мы все верили, глядя на вас двоих, осмелившихся столь нагло бросить вызов Капитолию, что удача однажды всё-таки окажется на нашей стороне. А теперь… Я не знаю, чему верить, Китнисс Эвердин. Всё оказалось ложью, обманом, хитростью… Получается, что игра в любовь с Питом была нужна только ради выживания на арене «Голодных игр». Так ответьте мне на вопрос, Китнисс Эвердин: неужели мы все ошиблись и поверили в то, чего не было? В любовь, которая никогда не существовала?

Я поднимаю взгляд на женщину. Вижу в её глазах упрёк, боль, разочарование и…, как ни странно, лёгкий проблеск надежды.

Никогда раньше не задумывалась о том, какую огромную роль сыграла в сердцах людей наша любовь с Питом. Я и не подозревала, что именно эта любовь вдохновила людей на великие свершения. Укрепила веру в то, что за любимых надо сражаться до последнего. И тогда рано или поздно удача будет просто вынуждена оказаться на нашей стороне.

Я смотрю на женщину и понимаю, что не могу предать её веру в нас с Питом. Перевожу вопросительный взгляд на мужа. Понимаю, что Пит думает точно так же, как я.

Зал затих в ожидании моего ответа. Тишина такая, что, кажется, будто люди боятся дышать.

- Знаете, не умею я красиво говорить… - честно признаюсь я, - пусть лучше вместо меня на ваш вопрос ответит… мой муж.

- Ваш муж? Он здесь? – женщина бросает на меня непонимающий взгляд.

Заинтригованный Овидий нервно осматривается по сторонам в поисках моего супруга. Видимо, подозревает, что тот сейчас поднимется на сцену.

- Отличная идея, Китнисс! Ваш муж в зале? Так давайте пригласим его на сцену! Прошу! – громогласно и излишне жизнерадостно произносит Овидий, выискивая моего потенциального супруга в зрительской толпе, но вместо этого…

- Китнисс хочет сказать, что вы не ошиблись. За любовь действительно всегда нужно бороться. Особенно, если она настоящая, - с лёгкой улыбкой отвечает на вопрос удивлённой женщины Пит, после чего выпускает из рук Мэтью.

Наш толстячок не теряется и тут же направляется ко мне, радостно смеясь! Он ещё ни разу не видел маму в таком красивом платье и ему не терпится его потеребить.

Женщина, которая задавала мне вопрос, переводит удивлённо-вопросительный взгляд с Пита на меня, а затем на нашего сына, которого я как раз беру на руки.

- Папа, Пим, мама цаца! – смеётся Мэтью, поворачиваясь к отцу, теребя моё красивое платье, после чего обнимает меня, поудобнее устраиваясь на руках, продолжая болтать. – Мама, мама, мама...

Сынишка воркует на своём детском, рассказывая, видимо, мне, как играл с дедушкой Хэймитчем. Я с любовью смотрю на своего малыша.

- Ребят, а что здесь вообще происходит? – растерянно, если не сказать ошарашено интересуется Овидий. - Пит, почему твой сын зовёт Китнисс мамой?

Пит лишь улыбается в ответ.

Я снова поднимаю взгляд на женщину, которая задавала мне вопрос. Я вижу, как на её глаза блестят слёзы и губ впервые за весь вечер касается лёгкая улыбка.

- Спасибо за ответ, Сойка, - с благодарностью говорит она, после чего прислоняет к губам три пальца, салютует мне и отходит от микрофона.

И только в этот момент до зрительского зала, как и до Овидия доходит, что к чему.

- Подождите как, друзья, - Овидий переводит ошарашенный взгляд с меня, на смеющегося Пита, который уже, держа Прим за руку,идёт ко мне, чтобы приземлиться рядышком со мной на диван. – Вы что того…? Вы что… женаты? Пит, так это она о тебе, что ли говорила, что любит, жить без тебя не может?! – в голосе Овидия звучит неподдельное возмущение. – Так ты, выходит, никакой не «несчастный влюблённый»?

- Ну, это как посмотреть, - тут же отшучивается Пит, приобнимая меня, - вот пожил бы ты, Овидий, двадцать лет под одной крышей с Сойкой-пересмешницей, я бы на тебя тогда посмотрел. Ты знаешь, какой у моей жены характер?

- Подтверждаю! Характер – дрянь! – вмешивается в разговор невесть откуда взявшийся Хэймитч и плюхается на диван по другую сторону от меня.

Довольная Прим тут же перебирается на руки к деду.

- Так-то лучше, - резюмирует наш ворчливый ментор. – Ну вот! Наконец-то, вся семья в сборе. А то раскидали по диванам, понимаешь ли…

А дальше зал в прямом смысле сходит с ума от восторга. Люди аплодируют, плачут, смеются, обнимаются…

- Сойка, давай на «бис»? – шепчет смеющийся Пит.

Я улыбаюсь и сама первая целую мужа, который тут же со всей страстью отвечает мне к неописуемому восторгу толпы.

========== ЭПИЛОГ ==========

Они играют на Луговине. Танцующая девочка с темными волосами и голубыми глазами. Мальчик с белокурыми локонами и серыми глазами, перебирая по-детски пухлыми ножками, старается догнать свою сестрёнку.

Мои дети, которые принимают слова этой песни как само собой разумеющееся:

Ножки устали. Труден был путь.

Ты у реки приляг отдохнуть.

Солнышко село, звезды горят,

Завтра настанет утро опять.

Мои дети, которые не знают, что играют на кладбище.

Я стою чуть в стороне, задумчиво наблюдаю за своими малышами. Не сразу замечаю, как сзади подходит муж, обнимает меня, нежно целует в шею.

- Всё будет хорошо, - шепчет Пит. - У нас семья. А ещё у нас есть книга. Мы объясним нашим детям всё так, что они станут от этого лишь сильнее.

Пит говорит, и я верю ему. Я знаю, что прошлое не исчезнет. Да и не надо. Потому что в прошлом помимо боли была и любовь. Были друзья. Верные, преданные. Были родные, забыть о которых было бы настоящим преступлением.

Нет. Прошлое нельзя забывать.

Как и нельзя повторять его ошибки.

Да. Меня всё равно время от времени ещё будут преследовать ночные кошмары, а Питу приходить отголоски охмора. Но вместе мы научились со всем этим справляться.

Потому что мы – семья.

И да, иногда на меня ещё будет накатывать депрессия. Ведь я так отчаянно боюсь потерять всё, то, что уже имею: семью, друзей, дом… любовь.

Любовь Пита. Любовь наших детей.

Но я преодолею и этот страх. Потому что рядом мой муж, который никогда не даст мне сорваться в пропасть отчаяния. А ещё у меня есть игра, которой научил меня Хэймитч: как бы не было плохо в жизни, вспомни, сколько хорошего тебе уже подарила судьба.

Я стою на Луговине. Муж держит меня в своих сильных объятьях. Мы с любовью и нежностью смотрим, как неподалёку от нас на лугу играют наши дети.

Сон, который я видела на «Квартальной бойне» сбылся! С единственной поправкой: дети Пита – это и мои дети тоже. И сейчас они, смеющиеся и счастливые, играют на Луговине, живя в мире, где больше нет «Голодных игр».

КОНЕЦ