Голос с острова Святой Елены

Остров Святой Елены расположен в районе 15°55’ южной широты и 5°46’ западной долготы с устойчивым юго-восточным ветром. Он простирается в длину примерно на десять с половиной миль, на шесть и три четверти мили в ширину и на двадцать восемь миль по окружности. Его высочайшая вершина — пик Дианы. Ближайший от него в Атлантическом океане остров Вознесения находится на расстоянии примерно шестьсот миль и мыс Доброй Надежды ближайшего континента (Африка) — на расстоянии тысячи двухсот миль. Нельзя представить себе более унылого, пустынного и безысходного зрелища, чем этот остров.

Он загромождён огромной массой скал коричневого цвета, образовавшихся из различных пород лавы и выступающих над океаном со своими неровными, шершавыми и отвесными склонами. Поверхность острова, словно выжженная дотла и покрытая шлаком, не радует глаз своим внешним видом. Остров, практически лишённый растительности, возвышается над уровнем океана на 300–1500 футов. Некоторое разнообразие общей картине острова придают малозаметные между скалами глубокие и узкие ущелья, спускающиеся к океану и в отдельных местах образующие на побережье места, пригодные для высадки со стороны океана. Весь остров состоит из лавы, остывшей в различных состояниях расплавленной массы, которая с полным отсутствием какой-либо примитивной субстанции, с её конусообразными холмами, вулканическим туфом и с другими веществами вулканического происхождения, найденными в лаве, явно свидетельствует о том, что остров перенёс извержение вулкана.

Джеймстаун, единственный город на острове, был основан в нижней части глубокого клинообразного ущелья. Он ограничен с обеих сторон бесплодными, огромными, нависающими над ним двумя скалами. С каждой из её вершин и с каждой из её сторон громадные шатающиеся куски скал постоянно угрожают жителям города своей разрушительной силой. Вершина скалы, если смотреть на неё слева со стороны океана, имеет название холм Руперт, а та, что справа, — холм Лэддер. Вдоль первой из этих двух скал проложена крутая и узкая дорога, которую называют окружной. Вдоль второй скалы к загородному поместью губернатора ведёт зигзагообразная хорошая дорога. Первое впечатление от вида города со стороны гавани кажется приятным, особенно для тех, кто долго находился в море, поскольку напоминает им сцену театра с раздвинутым в стороны занавесом.

К городу примыкает залив Джеймса, главная якорная стоянка гавани острова, где самые большие корабли стоят на якоре в полной безопасности, так как ветер в гавани никогда не превышает двух или трёх румбов и всегда дует с острова и благоприятен для мореплавания. Город состоит из небольшой эспланады вдоль морского берега, называемой Морской, и главной улицы, берущей своё начало от Морской эспланады и тянущейся по прямой линии на расстоянии примерно триста ярдов, в конце которой она разветвляется на две небольшие улицы. В городе насчитывается около ста шестидесяти домов, в основном построенных из камня и цементированных грязью, поскольку на острове извести практически нет. Однако главные здания города отштукатурены известью и их крыши покрыты кровельной дранкой. Остальные же дома города покрыты досками и землёй. В городе имеются церковь, ботанический сад, больница, таверна и казармы. Слева от берега гавани стоит «Дворец», городская резиденция губернатора. В городе есть несколько пивоварен, в которых варится пиво, по своему качеству не уступающее нашим лучшим сортам столового пива.

В целом дома имеют внешне аккуратный вид, хотя и лишены многих удобств и уюта, присущих домам в Англии. В большинстве домов их помещения используются под магазины и лавки, а также для сдачи под меблированные комнаты со столом и пансионаты. В магазинах и лавках можно приобрести восточно-индийские и английские товары и продукты, но последние за неимоверные цены. Чай является единственным продуктом, который можно купить по дешёвой цене. Прибыв на остров, мы обнаружили, что запас провизии и необходимых товаров на нём очень скуден. И действительно, предметы первой необходимости можно было достать с большими трудностями и за чрезмерную цену. Нехватка крупного рогатого скота была такова, что забой вола было делом государственной важности. Существовала специальная инструкция, запрещавшая жителям острова забивать свой собственный рогатый скот, не получив сначала официального разрешения на этот счет от губернатора и Совета острова[79]. Островные овцы были маленького размера, каждая весом от двадцати до тридцати фунтов. Баран, если его удавалось купить, стоил от одного шиллинга и шести пенсов до двух шиллингов за фунт. Домашняя птица, в частности, курица, была очень дорога, каждая стоила от шести до десяти шиллингов. Утка — десять шиллингов; гусь — пятнадцать шиллингов; индюк — от одного фунта стерлингов пяти шиллингов до двух фунтов стерлингов. Было очень трудно достать телятину, стоившую два шиллинга за фунт; свинину — один шиллинг и три пенса за фунт. Кочан капусты — от десяти пенсов до полкроны за каждый. Дюжина морковок — один шиллинг. Картофель — от шести до восьми шиллингов за бушель. Дюжина яиц — от пяти до шести шиллингов. Иногда можно было достать горох, но за чрезвычайно высокую цену.

Основной поставляемой рыбой была скумбрия, которая ловилась в избытке. Ловился также тунец, пеламида, бычий глаз и очень редко черепаха. В островных ручьях можно выловить разновидность речных раков, называемых длинными клешнями, а в море — крабов.

На острове есть совсем небольшое количество диких павлинов, куропаток и фазанов, которые представляют собой единственные объекты охоты. Но право охоты за ними было закреплено только за губернатором. В том случае, если кто-либо убьёт одну такую дичь и немедленно не отнесёт её губернатору, то такого охотника ждёт суровое наказание в виде немалого налога. Зайцы на острове не водятся, но есть малое число кроликов.

Оплата за сдаваемую комнату без питания чрезмерно высока: пять шиллингов за ночь для местных жителей и десять шиллингов для пассажиров с прибывающих на остров кораблей. Полный пансион с питанием за один день взрослому человеку обходится в тридцать шиллингов, ребёнку — пятнадцать шиллингов и десять шиллингов — слуге. За эту цену предоставляется сносное питание, включая капельку вина. Английский портер и все вина, за исключением вин с мыса Доброй Надежды, обходятся дорого. Продажа спиртных напитков всех видов запрещена. Козы, которых когда-то на острове было множество и которые наносили большой вред молодым деревьям, почти полностью истреблены. Дома просто кишат крысами и мышами, количество которых кажется неправдоподобным для тех, кто не побывал на острове; и совершаемое ими опустошение не поддаётся описанию. На острове также свирепствуют рои москитов двух видов, первых называют дневными москитами, а вторых — ночными москитами, но укусы и тех и других одинаково мучительны. Помимо массы тараканов на острове обитают и скорпионы, и многоножки, а также и оводы, не дающие покоя рогатому скоту и лошадям. Там, где есть зелёные посадки, обязательно можно встретить нашествие гусениц и червей. Урон, который они наносят молодым зелёным насаждениям, просто невозможно оценить. Говорят, что нередки случаи, когда в одну ночь вся плантация овощей полностью уничтожается гусеницами.

Топлива на острове очень мало и оно очень дорогое. Островитяне вынуждены обращаться к Англии, чтобы им присылали уголь. Материально-технические возможности острова ничтожны, и я могу с полной ответственностью утверждать, что только на одном борту корабля «Нортумберлэнд» было больше ремесленников и механиков, чем на всём острове Святой Елены. Труд оплачивается на острове очень высоко и обычный дневной заработок рабочего равняется одному доллару, а заработок механика — от семи до десяти шиллингов.

Джеймстаун защищён оборонительными сооружениями вдоль берега, в левой части которого (если смотреть со стороны океана) находится пристань. Кроме того, город находится под защитой мощных береговых укреплений на холме Лэддер и на холме Руперт, а также батарей Мундена и Бэнкса. Поперёк береговой эстакады стоят разводной мост и ворота, ведущие на главную улицу, которые запираются на ночь. Корабли с океана подходят к городу, огибая конусообразный холм, именуемый Шугар Лоуф Пойнт, около которого они обязаны выслать на берег шлюпки с тем, чтобы сообщить имена членов команд кораблей, их принадлежность к той или иной стране и т. д., прежде чем они получат разрешение бросить якорь. Помимо этой пристани у самого города, на острове, есть ещё пять или шесть мест на берегу океана, на которые кораблям высадиться практически невозможно, за исключением одного моряка на шлюпке.

Через город протекает мощный ручей, впадающий в океан. Этот ручей снабжает свежей водой город и корабли в заливе. Эта вода, водяной кресс, немного овощей и кружка пива подкрепляют силы тех пассажиров, которым их тощий кошелёк не позволяет рассчитывать на большее.

Население острова (исключая военных) насчитывает около двух тысяч девятьсот душ, из которых примерно семьсот восемьдесят человек — белые, тысяча триста человек — чернокожие, а остальные — ласкары (матросы-индийцы), китайцы и т. д. Белые принадлежат к числу людей английского происхождения или к числу уроженцев Великобритании. Островитяне, однако, весьма ревностно относятся к этим последним, рассматривая их как незваных гостей, которые, в свою очередь, прозвали местных жителей «племенем Ямов». На острове на английском языке говорят с варварским произношением. Обычаи островитян представляют собой смесь английских и тропических обычаев. Они питаются главным образом солониной, рисом и рыбой. Солонину они получают в выделенном количестве со складов Восточно-Индийской компании по сниженным ценам. Свежее мясо является роскошью, которую они редко позволяют себе, за исключением представителей высших классов местного населения, но даже и эти господа с трудом достают такое мясо. Выращенные ими овощи они обычно продают или меняют по бартеру прибывающим кораблям и находящимся на острове войскам. Несколько лет тому назад на острове не было ни одного участка пахотной земли. Однако позднее благодаря стараниям прежнего губернатора, генерал-майора Битсона, появилось несколько таких участков. Большинство жителей города работают лавочниками, они постоянно живут в городе и отправляются на загородную прогулку, чтобы развлечься и отдохнуть. Вообще-то говоря, их умы мало заняты проблемой повышения образования. Те немногие из них, кто получил воспитание в Европе, вернувшись на остров, вскоре проникаются монаршим презрением к своим родственникам и соседям.

Непомерная дороговизна продуктов и других предметов первой необходимости не способствует тому, чтобы жители острова проявляли гостеприимство от всей души. За исключением семьи Балькумов, чужестранец мог только надеяться на проявление заботы со стороны владельца пансиона, в котором он живёт. Некоторые из числа таких владельцев пансионов являются важнейшими персонами на острове. Несколько лет тому назад один из них был вторым человеком в Совете острова. Тем не менее иногда в городе устраиваются вечеринки и даются балы. Благодаря им молодым девушкам острова, имеющим весьма привлекательную внешность, хотя и не очень образованным, не требуются продолжительные ухаживания и настойчивые уговоры, чтобы склонить их покинуть скалу в Атлантическом океане.

Внутренняя поверхность острова представляет собой скопление чередующихся гор и ущелий. Горы по своей высоте разнятся от шестисот до двух тысяч шестисот футов. Самая высокая гора острова, пик Дианы, возвышается над уровнем моря на две тысячи шестьсот девяносто семь футов. Внешний вид всего острова поражает на редкость удивительным контрастом бесплодных пустошей и зелёных лугов, а также большим разнообразием гор и долин. Некоторые части острова состоят из огромных бесплодных серых скал, отделённых друг от друга глубокими уродливыми и выцветшими расселинами, глубиною до несколько сотен футов, с громадным нагромождением стоящих особняком скал, с редкими пятнами зеленеющей травы. Но есть и другие части острова, которые могут гордиться зелеными пастбищами и садами, украшенными деревьями и коттеджами, построенными в долине или на склонах холма. Вид всего этого, а также немногочисленных коров и овец, пощипывающих свежую траву пастбищ, а иногда и лошади, которая пасётся на склонах холмов, несомненно радует глаз путника, уставшего от зрелища находящихся поблизости глубоких ущелий и зияющих пропастей. Подобный контраст вынуждает очевидца считать культивированную часть острова весьма живописной и романтичной.

Вид всего острова, если смотреть на него с вершины гряды Сэнди Бей или с вершины пика Дианы, представляется величественным. Однако большая часть острова — бесплодна и её пустынный вид не вызывает положительных эмоций. И даже значительная часть его территории, которая поддаётся культивированию, в настоящее время заросла колючими кустарниками ежевики, которую несколько лет назад, ради любопытства, посадили на склоне холма. Дороги на острове в основном служат для верховой езды. Они вьются по краю скал и холмов или ведут вверх по крутым склонам холмов и затем через не менее крутые гряды гор, чтобы потом резко опуститься в глубины ущелий. На острове есть только две кареты, принадлежащие губернатору, которые по дороге тащат за собой волы.

Среди наиболее привлекательных и самых приятных мест на острове могут быть упомянуты, во-первых, «Колониальный дом», затем коттедж полковника Смита, резиденция «Розмари Холл», поместье г-на Давтона «Маунт Плезант» с Сэнди Бее, коттедж «Брайерс» и дом мисс Мейсон. Все эти места имели то преимущество, что к ним примыкали прекрасные сады с тенистыми прогулочными дорожками и зелёные лужайки с протекавшими через них полноводными ручьями. Помимо всего прочего, во всех этих местах были построены сравнительно приятные и уютные жилые дома. В частности, «Колониальный дом» с его участком земли рассматривался бы в любой части Европы как красивая и романтичная резиденция.

Для того чтобы читатель не пришёл к выводу, что я склонен преувеличивать красоты этой резиденции, я приведу отрывок с её описанием из последней опубликованной книги об острове. «Продолжив путь примерно в три четверти мили, вы подходите ко входу в «Колониальный дом», официальную резиденцию губернатора острова. Здание резиденции представляет собой большой особняк, не лишённый значительной доли элегантности и изящества. Возведённый с немалым вкусом, особняк содержится в безукоризненном порядке. Для здания подобрано прекрасное место, особняк находится на большом участке возделанной земли, в окружении обширных садов и парка с аллеями красивых деревьев и кустарников, отличающихся большим разнообразием, поскольку они были отобраны в Европе, Азии, Африке и Америке и привезены на остров из самых отдалённых частей всего света, с противоположным по своему характеру климатом. Тем не менее сады и парк буйно разрастаются, ещё более украшая участок резиденции».

От юго-восточного ветра, столь губительного для растительности на открытых участках территории острова, «Колониальный дом» защищён громадными грядами гор[80], образовавших пик Дианы и гору Хэллей и пересекающих весь остров в южном направлении.

Когда стало ясно, что для жилища Наполеона избран Лонгвуд, то это решение вызвало удивление у некоторых жителей острова, так как это место отличалось настолько суровыми погодными условиями и было так подвержено неблагоприятному воздействию природы, что ни одна семья из числа жителей острова не проживала там более нескольких месяцев в году. Но это удивление вскоре ослабло, когда оно сменилось предположением, что Наполеону будет предоставлена подходящая зимняя резиденция с приездом нового губернатора.

Лонгвуд с его однообразным и унылым внешним видом представляет собой большую равнину, расположенную на вершине горного массива в наветренной стороне острова и находящуюся на высоте примерно двух тысяч футов над уровнем моря. На равнине произрастает некоторое количество эвкалиптов, почти все одинакового размера и с одинаковым наклоном, в результате воздействия постоянного юго-восточного ветра. Листья эвкалипта — небольшие, узкие и ограниченные, в основном, концами веточек.

Следовательно, листья эвкалипта не в состоянии преградить путь солнечным лучам. В Лонгвуде отсутствует какой-либо водный источник, поэтому воду привозят в бочках из места, находящегося на расстоянии почти трёх миль от Лонгвуда. На равнине Лонгвуда нет места, которое бы обеспечило тень.

Незащищённый от губительного воздействия юго-восточного ветра, постоянно насыщенный влажным и сырым воздухом, Лонгвуд, находящийся на возвышенной равнине, окутан туманом и мокнет под дождём большую часть года. Почва Лонгвуда состоит из липкого глинозёма, который в мокрую погоду прочно прилипает к обуви пешехода, образуя столь тяжёлую массу глиняной грязи, что практически заставляет его прилагать колоссальные усилия, чтобы сделать очередной шаг. В течение года один месяц или недель шесть стоит прекрасная погода. В период от двух до трёх месяцев преобладает безоблачная погода, когда мощные вертикальные жгучие лучи солнца просто нестерпимы. Остальные семь или восемь месяцев подвластны дождливой и весьма неприятной погоде. Хотя Лонгвуд обычно окутан туманом, но иногда небо становится ясным и лучи солнца сияют в своём мимолётном великолепии. Но затем плотный туман вновь покрывает равнину, и проливной дождь, в одно мгновение вызванный юго-восточным ветром, пронизывает до нитки того, кто решился совершить прогулку на свежем воздухе, введённый в заблуждение обманчивым видом солнечного сияния.

В течение одного дня такие изменения температуры воздуха случаются несколько раз, и они являются одной из причин нездорового климата острова Святой Елены. Из-за того, что почва в Лонгвуде состоит из липкой глины, дождевая вода практически не проходит сквозь поверхность почвы и вся стекает в ближайшие ущелья. Суровость ветра пагубно сказывается на растительности и вместе с разрушительным действием червей и недостатком воды в течение двух или трёх месяцев делает бесплодной любую попытку возделывать сад. Из растений в Лонгвуде больше всего распространен молочай, наиболее неприятный сорняк.

Для того чтобы некоторые читатели не стали предполагать, что я преувеличил неудобства жизненных условий в Лонгвуде, я возьму на себя смелость привести два отрывка из книги «История острова Святой Елены». Книга написана г-ном Бруком, жителем острова в течение почти сорока лет. Он являлся старшим членом островного Совета, в настоящее время он исполняет обязанности губернатора острова, является крупнейшим собственником на острове и гораздо больше склонен к тому, чтобы подчёркивать все достоинства острова, а не указывать на его недостатки:

«Но только в наиболее защищённых местах острова дуб растёт без помех; в открытой же местности юго-восточный ветер, дующий непрерывно в одном и том же направлении, оказывает самое губительное влияние на жизнеспособность дуба, так же как и на другие деревья, неприспособленные к местной почве».

«Губернатор Данбар был неутомим в своих стараниях приумножить ресурсы и богатство острова. Проведённые эксперименты по культивированию овса, ячменя и пшеницы в Лонгвуде породили такие надежды на успех, что там был построен амбар. Но, ввиду последовавшего неурожая, амбар был перестроен в помещение, ставшее резиденцией вице-губернатора. Причину возникшего разочарования предположительно видят или в наступившей засухе, или в специфических особенностях местного климата, или в неплодородной почве, но не, как одно время утверждалось, в опустошительном набеге крыс».

Более убедительного доказательства того, что Лонгвуд является наихудшей и самой неприятной частью острова[81], невозможно привести, чем тот факт, что до того как Наполеон прибыл на остров, в Лонгвуде никто не проживал, за исключением вице-губернатора, который использовал Лонгвуд в качестве своей загородной резиденции ежегодно в течение трёх или четырёх месяцев, а также крайне редких приездов в Лонгвуд фермеров Восточно-Индийской компании, живших там в маленькой лачуге. Никто из обитателей острова никогда в Лонгвуде постоянно не проживал, хорошо зная о всех его неудобств. Этот неоспоримый факт говорит красноречивее всяких слов[82].

Незаслуженная репутация местности с целебным климатом, которой до сих пор пользовался остров Святой Елены, вероятно, возникла в связи с тем, что он был практически неизвестен, за исключением моряков, которые, после длительного плавания, были несказанно рады, подобно морякам Дампира, оказаться хотя бы на каком-нибудь берегу и которые за несколько дней пребывания на острове чувствовали облегчение от цинготных заболеваний, вволю наевшись водяного кресса, в изобилии имевшегося на острове, и от общения с небольшим населением острова, в основном состоявшего из местных уроженцев, которые, конечно, не страдали так сильно, как чужестранцы, от воздействия климатических условий острова, на котором они родились.

До прибытия государственного узника крайне малое число европейцев проживало на острове в течение продолжительного срока. Я могу утверждать, исходя из личных наблюдений, что большинство иностранцев, находящихся в настоящее время на острове, даже офицеры расквартированного здесь полка, становились жертвами приступов, более или менее тяжёлых, дизентерии или гепатита. К сожалению, должен сказать, что и я попал в это число. По мнению медицинских офицеров, климат острова Святой Елены является чрезвычайно пагубным для здоровья человека.

№ I

Корабль его величества «Беллерофон», Торбей, 7 августа 1815

Достопочтенному Виконту Кейту,

адмиралу британского флота,

кавалеру «Ордена Бани» 1-й степени,

командующему флотом

Милорд, вчера граф Бертран сделал мне предложение сопровождать генерала Наполеона Бонапарта на остров Святой Елены в качестве врача (так как врач, который сопровождал его от берегов Франции, не выражает желания проследовать вместе с ним дальше). Я имею честь информировать вашу светлость, что я готов принять это предложение (при условии согласия со стороны вашей светлости) на следующих условиях, а именно, что мне будет разрешено отказаться от предложенной мне должности в том случае, если я посчитаю её несовместимой с моими пожеланиями и вследствие этого представлю своевременное извещение о моём намерении; что то время, когда я буду служить в указанной должности, будет считаться временем прохождения службы в военно-морском флоте его величества с полным денежным содержанием или что мне будет предоставлена тем или иным образом компенсация за подобную потерю служебного времени в качестве врача с полным денежным содержанием, если это случится со мной; что я не буду никоим образом рассматриваться как лицо, зависящее от вышеупомянутого Наполеона Бонапарта, подчинённое ему или получающее от него денежное содержание; что я буду считаться британским офицером, находящимся на службе британского правительства. И, наконец, что мне будет сообщено, как только позволят обстоятельства, какое мне будет назначено денежное содержание, а также каким образом и от кого именно мне предстоит получать его.

Имею честь оставаться, милорд, с величайшим уважением самым покорным и послушным слугой вашей светлости,

Барри Э. О’Мира, врач корабля его величества «Беллерофон».

№ IV

«Колониальный дом», 17 августа 1816

Сэр, во исполнение переговоров, которые я проводил с вами по вопросу о расходах по содержанию поместья в Лонгвуде, я имею честь сообщить вам, что, приложив все усилия для того, чтобы осуществление вышеупомянутых расходов самым разумным образом не сказались на ухудшении условий проживания генерала Бонапарта или кого-либо из числа членов семей его свиты и обслуживающего его персонала (занимаясь этим, я счастлив отметить проявленную вами искреннюю готовность взаимодействовать со мной по этому вопросу), я в настоящее время в состоянии передать вам, для сведения генерала Бонапарта, две ведомости, предоставляющие достаточно точные данные, благодаря которым можно ознакомиться с расчётом вероятных ежегодных расходов в том случае, если положение дел будет оставаться таким же, каким оно было на сегодняшний день.

Ведомость № 1 была предоставлена мне г-ном Иббетсоном, главой департамента хозяйственно-продовольственного снабжения острова; второй документ был подготовлен моим военным секретарём.

Инструкции, которые я получил от британского правительства, предписывают мне принять меры по ограничению расходов на содержание поместья генерала Бонапарта до 8000 фунтов в год. В то же самое время эти инструкции дают мне право принимать к оплате любые, понесённые в дальнейшем, расходы, сверх указанной выше суммы, которые потребуются генералу Бонапарту для обеспечения его стола и других его нужд, при условии, что он предоставит свои денежные фонды, с помощью которых могут быть оплачены все его избыточные расходы.

Поэтому я сейчас вынужден просить вас поставить генерала Бонапарта в известность о том, что у меня нет возможности оплачивать расходы обслуживающего его персонала в его нынешнем составе в рамках предусмотренных инструкций до тех пор, пока я не приму мер для сокращения такой численности этого персонала, содержание которого, естественно, может лишить окружение генерала Бонапарта определённых удобств. Поскольку я уже был предельно откровенно информирован генералом Бонапартом, а также и вами, о том, что в его распоряжении в различных частях Европы находятся денежные средства, с помощью которых дополнительные расходы могут быть оплачены[83], то я имею честь просить вас, чтобы мне сообщили до того, как я приму меры по значительному сокращению численности персонала Лонгвуда, что может оказаться весьма неудобным для генерала Бонапарта и для лиц его свиты, будет ли генерал Бонапарт согласен с принятием подобных мер и не будет ли генерал Бонапарт готов передать в моё распоряжение достаточно значительные суммы, чтобы оплатить возникшие дополнительные расходы, которые в противном случае неминуемо возникнут.

Имею честь, сэр, оставаться вашим покорным слугой,

Х. Лоу, генерал-лейтенант.

Сумма за год (фунты ст., ш., п.)

Поставляется департаментом хозяйственно-продовольственного снабжения

Фураж для 13-ти лошадей ежедневно — 720 ф. 4 ш. 7 п.

Транспортный фураж для мула, перевозившего фураж для лошадей — 46 ф. 10 ш. 2 п.

Оплата солдата, погонщика мула — 27 ф. 7 ш. 6 п.

Итого — 794 ф. 2 ш. 3 п.

Оплата работы английских слуг в поместье генерала Бонапарта

Итого — 675 ф. 0 ш. 0 п.

Оплата общественного транспорта, перевозящего продукты от поставщика в Лонгвуд

Фураж для 8-ми мулов ежедневно — 372 ф. 1 ш. 4 п.

Оплата 2-х погонщиков — 109 ф. 10 ш. 0 п.

Рацион погонщиков — 68 ф. 8 ш. 9 п.

Оплата 2-х солдат сопровождения — 27 ф. 7 ш. 6 п.

Итого — 577 ф. 7 ш. 7 п.

Оплата работы мастеровых в доме Лонгвуда, чьи услуги, возможно, потребуются в течение значительного времени

2 надзирателя, 6 плотников, 4 пильщика, 9 каменщиков, 3 штукатура и 1 маляр

Итого — 939 ф. 17 ш. 6 п.

Поставка г-ном Дефаунтеном, заведующим складами Восточно-Индийской компании столов и другой необходимой мебели

Итого — 2020 ф. 5 ш. 3 п.

Поставка из правительственных складов присланных из Англии товаров.

Вина: Кларе, Вино де Грав, Шампанское, Мадейра

Итого — 2445 ф. 10 ш. 0 п.

г-ном Балькумом, поставщиком расходы на питание и на содержание дома

Итого 11700 ф. 0 ш. 0 п.

Предполагается. Предоставление г-ну Балькуму, поставщику, работающему по найму, пяти процентов надбавки, исходя из вышеупомянутой суммы, за поставку товаров

предстоит добавить

Предполагается. Денежное содержание врачу О’Мира, прикрепленному к генералу Бонапарту и к его свите

предстоит добавить

Итого 19152 ф. 2 ш. 7 п.

Д. Иббетсон,

генеральный управляющий департаментом хозяйственно-продовольственного снабжения

В сумму 11 700 фунтов стерлингов входят установленные расходы на питание английских офицеров, охраняющих Лонгвуд. Ведомость № 2 во всех отношениях аналогична настоящей ведомости с тем единственным исключением, что она не даёт ряда подробностей и итоговая сумма округлена до 19 450 фунтов стерлингов, включая суммы денежного содержания, приложенные в виде меморандума к настоящей ведомости.

№ V

Мясо, включая говядину и баранину (в фунтах) — 82

Домашняя птица (количество штук) — 6

Хлеб (в фунтах) — 66

Масло (в фунтах) — 5

Свиной жир (в фунтах) — 2

Растительное масло (в пинтах) — 3 1/4

Леденцы (в фунтах) — 4

Кофе (в фунтах) — 2

Чай, зеленый (в фунтах) — 1/2

Чай, чёрный (в фунтах) — 1/2

Свечи, восковые (в фунтах) — 8

Яйца (количество штук) — 30

Сахар обычный (в фунтах) — 5

Сыр (в фунтах) — 1

Уксус (в квартах) — 1

Мука (в фунтах) — 5

Солонина (в фунтах) — 6

Дрова для каминов (в английских центнерах) — 3

Портер или эль (в бутылках) — 3

Овощи (по номинальной стоимости) — 1 фунт ст.

Фрукты (по номинальной стоимости) — 10 шиллингов

Конфеты (по номинальной стоимости) — 8 шиллингов

Утки (количество штук) — 8

Индейки (количество штук) — 2

Гуси (количество штук) — 2

Сахар твёрдый (головы) — 2

Рис высшего качества (мешок) — 1/2

Ветчинные окорока (каждый не свыше 14 фунтов) — 2

Уголь (в бушелях) — 45

Рыба (по номинальной стоимости) — 80 шиллингов

Молоко (по номинальной стоимости) — 98 шиллингов

Свежее масло, соль, горчица, перец, каперсы, масло для ламп, горох (не превышающий номинальной стоимости) — 7 фунтов ст.

Шампанское или Вино де Грав (в бутылках) — 1

Мадейра (в бутылках) — 1

Констанция (в бутылках) — 1

Кларе[84] (в бутылках) — 6

После отъезда графа де Лас-Каза и Пионтковского количество мяса, поставляемого в Лонгвуд, было сокращено до 72-х фунтов ежедневно, а количество домашней птицы — до пяти.

Фунты ст. ш. п.

Дюжина яиц — 0 ф. 5 ш. 0 п.

8 фунтов масла по 3 шиллинга за фунт — 1 ф. 4 ш. 0 п.

2 фунта восковых свечей по 3 шиллинга 6 пенсов за фунт — 0 ф. 7 ш. 0 п.

3 курицы по 6 шиллингов за каждую — 0 ф. 18 ш. 0 п.

4 фунта леденцов — 0 ф. 8 ш. 0 п.

2 фунта твёрдого сахара — 0 ф. 6 ш. 0 п.

1 фунт сыра — 0 ф. 3 ш. 0 п.

Овощи — 0 ф. 10 ш. 0 п.

2 фунта солонины — 0 ф. 2 ш. 6 п.

1 фунт свиного жира — 0 ф. 10 ш. 1 п.

бутылка растительного масла — 0 ф. 8 ш. 0 п.

1 фунт риса и один фунт муки — 0 ш. 10 п.

5 фунтов простого сахара — 0 ф. 16 ш. 1 п.

бутылка уксуса — 0 ш. 10 п.

Бумага для кухни и шпагат — 0 ш. 10 п.

4 булки хлеба, каждая по 1 шиллингу 6 пенсов — 0 ф. 6 ш. 0 п.

Итого — 5 ф. 3 ш. 0 п.

Фунты ст. ш. п.

Две индейки — 3 ф. 0 ш. 0 п.

Один ветчинный окорок — 3 ф. 0 ш. 0 п.

Один зажаренный поросёнок — 0 ф. 11 ш. 0 п.

Одна бутылка пикулей — 0 ф. 12 ш. 0 п.

Три бутылки маслин — 0 ф. 14 ш. 0 п.

Итого — 8 ф. 7 ш. 0 п.

Вышеупомянутые данные не приводят расходы, связанные с покупкой французами определённого количества мяса. Еженедельно они закупали от трёх до пяти овец и ежемесячно двух телят.

№ VI

Остров Святой Елены, 9 октября 1816

Ограничения, введённые сэром Хадсоном Лоу и сообщённые в Лонгвуд 9 октября 1816 года, но которые он уже ввёл в практику различными приказами ещё со времени августа этого года. Он никогда не сообщал об этих ограничениях служившим на острове английским офицерам, которым, несомненно, было бы стыдно за их содержание.

Текст предлагаемых изменений в правилах, установленных для лонгвудских военнопленных.

1. Границей для Лонгвуда будет служить дорога, ведущая к «Воротам Хата» вдоль склона горы до сигнального поста охраны около «Дома тревоги».

2. Часовые поставят метки на рубежах, которые всем, без разрешения губернатора, пересекать запрещается, чтобы добраться до Лонгвуда.

3. Будет устранено большинство сторожевых постов на дороге слева от «Ворот Хата», ведущей через Вудридж обратно к Лонгвуду, которой никогда не пользовался генерал Бонапарт со времени прибытия губернатора. Однако он не встретит каких-либо возражений, если пожелает в любое время совершить конную прогулку в этом направлении, заблаговременно информировав об этом дежурного офицера.

4. Если генерал Бонапарт пожелает продлить свою прогулку в каком-либо другом направлении, то офицер из губернаторского штаба (если он будет заранее информирован) будет готов сопровождать его. Если этому офицеру время не позволит сделать это, то его заменит дежурный офицер в Лонгвуде.

Офицеру, наблюдающему за генералом Бонапартом, приказано не приближаться к нему, если этого не потребуют обстоятельства; офицеру приказано осуществлять наблюдение за ним только в силу служебных причин, то есть вести наблюдение за тем, чтобы во время его прогулок не происходило что-либо, что вызывает отклонение от установленных правил, и в этом случае вежливо информировать о подобном отклонении.

5. Действующие уже правила, запрещающие его общение с каким-либо лицом без разрешения губернатора, должны строго соблюдаться. Соответственно, от генерала Бонапарта требуется, чтобы он воздержался от того, чтобы заходить в какой-либо дом или вступать в разговор с лицами, которых он может встретить (за исключением тех случаев, когда он отвечает на приветствия и обычные вежливые обращения к нему), если при этом не присутствует британский офицер.

6. Лица, которые с согласия генерала Бонапарта могут по-прежнему получать разрешение губернатора навещать его, не должны, несмотря на это разрешение, общаться с кем-либо из его окружения, если об этом специально не оговорено при получении санкций на встречу с генералом Бонапартом.

7. С заходом солнца территория сада вокруг Лонгвуда будет считаться той зоной, за пределы которой не разрешается выходить обитателям Лонгвуда. В это время по всей окружности территории сада будут расставлены часовые, но таким образом, чтобы они не беспокоили генерала Бонапарта, наблюдая за ним, если он пожелает продолжить прогулку в саду. С наступлением ночи часовые займут пост у самого здания, как это делалось и раньше, и доступ в дом будет запрещён до следующего утра, когда часовые будут отозваны от дома и из сада.

8. Любое письмо для обитателей Лонгвуда будет вложено губернатором в запечатанный конверт и направлено дежурному офицеру, который, не вскрывая конверт, вручит его тому офицеру из окружения генерала Бонапарта, кому это письмо адресовано. Тем самым этот офицер сможет быть уверенным в том, что никто, за исключением губернатора, не ознакомился с содержанием письма.

9. Ни одно письмо не может быть написано и отправлено, ни одно сообщение не может быть сделано, если не будет соблюдаться порядок переписки, предписанный выше. Запрещается любая переписка в пределах территории острова, за исключением обязательной — с поставщиком продовольствия; послания поставщику должны вручаться в незапечатанном виде дежурному офицеру, которому будет поручено переправлять их по назначению[85].

Настоящие инструкции вступают в силу с 10 октября сего года.

Х. Лоу

№ IX

Лонгвуд, 9 июля 1817

Губернатор!

Я получил пять упаковок, которые вы взяли на себя труд направить мне, содержавших набор шахмат, коробку с сувенирами и две корзинки из слоновой кости, высланные из Кантона г-ном Эльфинстоуном.

Император был удивлён, узнав из вашего письма, что вы считаете, что пересылка всех этих предметов не входит в ваши обязанности. Вы утверждаете: «Если бы я действовал в полном соответствии с установленными правилами, я был бы обязан отложить дальнейшую пересылку всех этих предметов». В этом случае, губернатор, вы бы посчитали уместным удержать у себя все эти вещи.

Но каким правилам отвечает этот поступок? Не потому ли, что все эти предметы не посланы по каналам кабинета министров? Ограничениями, принятыми кабинетом министров, оговорено, что по его каналам должны проходить письма, но не предметы одежды, бюсты, мебель и т. д. Мы постоянно получаем многие вещи, посылаемые нам с мыса Доброй Надежды. Фактически лорд Батхерст в своей речи и вы сами в письмах всегда с возмущением отвергали обвинения в том, что письма, направляемые на остров почтой или другими средствами связи, отправлялись в Лондон, чтобы затем вернуть их обратно на остров. Но это не может и не должно давать вам право удерживать вещи, такие как бюсты, мебель, книги и любые другие предметы, которые не имеют никакого отношения к обеспечению безопасности содержания пленников под арестом.

Может быть, задержка с пересылкой вещей связана с тем, что на сувенирах изображена корона? Но не может существовать правил, которые не доведены до нашего сведения: и, если вам не изменяет память, ничего не мешает нам иметь в нашем распоряжении какие-либо предметы с изображением короны. В противном случае было бы необходимо изготовить новые колоды игральных карт, потому что на тех, что предоставлены нам, имеются короны; столовое бельё и мелкая серебряная посуда, по-прежнему остающиеся у нас, часто попадают в город, но они также отмечены короной.

От кого поступило это правило, которое, как вы говорите, имеет силу? От вашего правительства? Ведь только оно имеет право вводить подобные правила? Ваш кабинет министров заявил на заседании парламента, что он не вводил никаких ограничений, а только принимает меры для их осуществления.

В сущности, и вы не имеете права вводить их.

Император не хочет иметь каких-либо поблажек от кого-либо и не желает быть обязанным чьим-либо причудам, но он имеет право быть ознакомленным с ограничениями, навязанными ему. Ваше правительство, парламент и все нации имеют такое же право. Я поэтому прошу вас, сэр, сообщить нам об этих новых ограничениях; если и существуют подобные ограничения, то они находятся в противоречии с утверждениями лорда Батхерста о том, что нет иной цели, кроме как обеспечение условий безопасности содержания под арестом. Император просит меня заявить протест против существования любого ограничения или правила, которые не сообщаются ему законным путём до того, как они приводятся в исполнение.

Остаюсь ваш и т. п., граф Бертран

№ X

Лонгвуд, 16 июля 1817

Г-ну М. Радович,

канониру корабля «Беэринг»

Я получил, сэр, мраморный бюст юного Наполеона; я передал бюст его отцу, который получил колоссальное удовлетворение, увидев лицо своего сына.

Сожалею, что для вас оказалось невозможным посетить нас с визитом и сообщить нам подробности, связанные с этим бюстом, которые бы представили огромный интерес для отца, находящегося в известном положении. Из писем, которые вы прислали мне, явствует, что скульптор определил стоимость своей работы в 100 фунтов стерлингов. Император дал мне указание передать вам аккредитив на сумму в 300 фунтов стерлингов; разница от общей суммы предназначается для компенсации ваших потерь, которые, как стало известно императору, вы понесли при продаже вашего товара, так как не смогли сбыть его, а также для компенсации морального ущерба, причинённого вам всем этим событием, но которое даёт вам право на высокую репутацию в глазах любого уважаемого человека.

Прошу вас, будьте любезны передать всем людям, задействованным в этом деле, благодарность императора.

Прошу вас подтвердить получение этого письма.

Остаюсь ваш и т. п., граф Бертран

№ ХI

Замок, Джеймстаун, 25 июля 1817

Графу Бертрану

Сэр, я получил ваше письмо от 10-го числа этого месяца. Ваше частое использование в нём титула императора и тон, которым вы выражаете мне ваши чувства, были бы достаточным основанием для того, чтобы не обсуждать содержание письма, поскольку оно адресовано мне в неприемлемой форме, а отослать вас к моему письму от 30 августа 1816 года на имя графа де Монтолона. Однако я не воспользуюсь этим поводом для того, чтобы отказаться от ответа на ваше письмо.

Моя единственная цель написать вам 8-го числа этого месяца заключалась в том, чтобы избежать впечатления от того, что я молчаливо признавал или одобрял использование императорского символа в короне, помещённого повсюду над инициалом Наполеона и обнаруженного на подарках, присланных частным британским подданным и изготовленных на британской фабрике.

Если бы я позволил им пройти мимо меня, не выразив своего отношения к ним, то неизбежно был бы сделан вывод, что я ничего неуместного в них не увидел. Я не знаю, до какой степени этот прецедент мог бы утвердить своё право на существование и какие, в связи с этим, могли бы появиться жалобы в будущем, если бы я недвусмысленно не заявил о причинах, в силу которых я разрешил отправить вам упомянутые предметы.

Лицо, приславшее эти подарки, имеет собственную точку зрения. Но я тоже имею право использовать своё мнение для того, чтобы его точка зрения не была выражена посредством меня. Разрешая отправить эти подарки в Лонгвуд без каких-либо комментариев, кроме тех, что были изложены в моём письме, я достиг пределов того, что можно требовать от меня в отношении пожеланий и надежд генерала Бонапарта.

Вы спрашиваете меня, сэр: «Не потому ли, что все эти предметы не посланы по каналам кабинета министров?»

Я бы посчитал своё поведение полностью оправданным, удерживая их у себя в соответствии с общим характером полученных мною инструкций, даже и без украшений, обнаруженных на них, пока не получил бы разрешения моего правительства передать их по назначению. Направленное вам моё письмо ещё до того, как эти предметы были выгружены с корабля, представляет собой достаточное доказательство того, что я придерживаюсь именно этого принципа, вместо того чтобы ждать инструкций из Англии.

Вы, сэр, обращаете своё внимание на то, что я с возмущением отвергал обвинение в том, что письма, присылаемые на остров почтой или другими средствами связи, отправлялись в Лондон, чтобы затем вернуть их на остров. Со всей определённостью я отвергаю это обвинение, сэр, а также и те обвинения, для которых оно может послужить поводом, потому что в них нет ни правды, ни справедливости. Я оскорблён тем чувством, которое выискивает унижение и причину для упрёка в выражениях моего внимательного отношения. Но я не признаю, что я не имею права возвращать письма в Англию, если я посчитаю это уместным, когда они прибывают на остров по нетрадиционным каналам. Подарки, так же как и письмо, могут угрожать условиям безопасности содержания под арестом и могут стать предметом досмотра, который помешает им в дальнейшем быть использованными в качестве украшений или полезных вещей. Письмо может быть спрятано под клетками шахматной доски или в обложке книги, а также в подкладке пиджака, и я не обязан оказывать доверие лицу, посылавшему эти вещи, независимо от того, кто бы это ни был. Если я разрешал передавать вам посылки, то потому, что был убеждён в том, что они не носят нежелательного характера, и вы, сэр, конечно, не имеете причины жаловаться на тот образ действий, который я использовал в силу предоставленных на моё усмотрение полномочий.

Вы высказываете, сэр, следующую мысль: «Может быть, задержка с пересылкой вещей связана с тем, что на сувенирах изображена корона?» — и вы задаёте вопрос, существует ли правило, запрещающее вам иметь в вашем распоряжении какой-либо предмет с изображением короны.

Конечно, не существует прямого письменного указания, которое запрещает посылать в Лонгвуд какой-либо предмет, украшенный короной, или которое запрещает вам владеть подобной вещью. Но в этом случае возникает вопрос об императорской короне под инициалом Наполеона, когда этот инициал вырезан на какой-либо вещи, покрыт позолотой, гравирован на ней и присутствует почти на всех вещах. Его отречение от престола, Парижский договор и акты британского парламента делают ненужным подобное правило.

Вещи, украшенные императорской короной, которые в настоящее время находятся в Лонгвуде, имели на себе этот знак ещё до его отречения от престола. Я никогда не оспаривал вашего права владеть ими.

Что же касается той части письма, в которой вы цитируете парламентские дебаты, то разрешите мне проинформировать вас, что цитата приводится неточно, в соответствии с теми газетами, которые я видел. Сами газеты не приходят к общему мнению; так как одна пишет о правилах, а другая — об инструкциях, а не об ограничениях, словно и то и другое является одним и тем же.

Вы пишите, сэр: «Вы не имеете права…»

Акт парламента, комиссия, предоставленные мне инструкции в этом отношении являются для меня, сэр, самыми верными путеводителями. Однако разрешите мне добавить, что мои первоначальные инструкции, которые, как вы утверждаете, являются моим единственным руководством к действию, получили гораздо более широкую интерпретацию, чем предполагал бы их строгий и буквальный смысл, в отношении степени личных неудобств, испытываемых в настоящее время генералом Бонапартом.

Вы добавляете: «Император не хочет иметь каких-либо поблажек…»

Я не претендую на право делать генералу Бонапарту поблажки и ещё менее на то, чтобы проявлять самонадеянность, заставляя его становиться жертвой моих причуд. Он не подвергается никаким ограничениям, о которых не знает моё правительство и о которых не может знать весь мир.

Пользуюсь этим случаем, чтобы напомнить вам, что сам генерал Бонапарт во время двух бесед, которые я имел с ним, обратил мое внимание на то, что я, являясь командующим на острове, должен действовать в соответствии с полученными мною инструкциями и выполнять мои обязанности, рассматривая их как приказ, требующий от меня его исполнения: в противном случае он отказался разрешить прямую или общественную инспекцию.

Ваши мнения, высказанные мне, совпадают с моими собственными (принимая во внимание, что все мои действия, даже в случае, когда я стараюсь поступать наиболее доброжелательно, только порождают новые споры). Но когда в мой адрес высказываются такие противоположные мнения, то вам, сэр, будет понятна трудность их согласования.

Имею честь, сэр, оставаться вашим покорным слугой,

Х. Лоу, генерал-лейтенант

№ XII

Лонгвуд, 30 сентября 1817

Губернатор, я поставил в известность императора о том, что позавчера (в воскресенье) вы оказали мне честь посетить меня и сообщить о возникшем у вас беспокойстве по поводу его плохого состояния здоровья, которое, по вашему мнению, объясняется его недостаточным вниманием к физическим упражнениям, в связи с чем вы спросили, почему он не совершает конные прогулки?

На этот вопрос я дал вам тот же самый ответ, к которому прибегал при самых различных обстоятельствах, и сейчас я имею честь вновь повторить вам, что состояние императора, особенно в течение последних шести недель, является чрезвычайно болезненным. Отёк его ног увеличивается с каждым днём. Симптомы цинги, отмеченные в его дёснах, уже таковы, что почти постоянно причиняют ему острую боль. Врачи объясняют усиление этих симптомов отсутствием физических упражнений. Начиная с мая 1816 года, то есть в продолжении семнадцати или восемнадцати месяцев, император ни разу не ездил верхом на лошади, почти что не выходил из своих апартаментов, за исключением тех очень редких случаев, когда он совершал прогулку, проходя примерно восемьдесят метров, чтобы навестить мою супругу. Вы прекрасно знаете, что на самом деле мешало и мешает сейчас императору совершать конные прогулки; а именно, ограничения, введённые 9 октября 1816-го года, которые были введены в действие через шесть недель после вашего приезда на остров. Эти ограничения предусматривают среди прочего запрет для нас разговаривать со встреченными людьми и выслушивать их, а также заходить по пути в какой-нибудь дом; это запрещение заставляет его думать, что в ваше намерение входит искусственное создание для него конфликтной ситуации с часовыми.

Вы сообщили мне, что вы отменили эту часть ограничений, и это действительно так. Адмирал Малькольм, вернувшись с мыса Доброй Надежды, переговорил с вами по поводу этой проблемы, и вы своим письмом от 26 декабря 1816 года отменили эту часть ограничений, то есть три месяца спустя. Но вы несколько раз намекали, что вы считаете себя вправе восстановить это запрещение, так же как и другие ограничения, в равной степени безрассудные.

Ограничения от 8 октября 1816 года, содержащие положения такого же нелепого характера, не отменены. Новые ограничения, которые вы ввели 14 марта 1817 года, предписывают нам не отходить от дороги более, чем на двенадцать футов. Из этого следует, что, если бы император сошёл с дороги или вошёл бы в мой дом, то часовой мог бы выстрелить в него. Император не обязан признавать подобное постыдное обращение с ним. Несколько знатных англичан, находящихся в настоящее время на острове, когда им зачитали это положение правил, введённых губернатором (не будучи знакомыми с текстами ограничений, введённых 9 октября 1816 года и 14 марта 1817 года), порицали императора за то, что он жертвует своим здоровьем, не пользуясь конными прогулками; но, как только до их сведения было доведено содержание упомянутых ограничений, резко меняли свою точку зрения и заявляли, что ни один благородный человек не стал бы вести себя иначе; и что, не претендуя на то, чтобы сравнивать себя с императором, они бы в подобном случае вели себя точно так же, как и он.

Я добавил, что если бы вы пожелали узнать мнение офицеров, проходящих воинскую службу в этой колонии, то вы бы обнаружили, что среди них нет ни одного, который бы не рассматривал ограничения, введёнными вами 9 октября 1816 года и 14 марта 1817 года, как несправедливые, бесполезные и жестокие; и что все они на месте императора поступали бы так же, как и он, рассматривая подобное обусловленное разрешение осуществлять конную прогулку как его абсолютное запрещение.

Я также имею честь сообщить вам, что в соответствии с законопроектом парламента от 11 апреля 1816 года вы не имеете права вводить ограничения: законопроект предоставляет это право только правительству, которое не может передать это право даже одному из его министров и тем более отдельному офицеру. Лорд Батхерст в своей речи в палате лордов в марте месяце заявил, что вы не вводили никаких новых ограничений, что вся его переписка была полна благожелательным отношением к лицам, содержавшимся под стражей, и что в вашем распоряжении находятся те же самые инструкции, что и у вашего предшественника; а ваш предшественник адаптировал ограничения правительства к местным условиям в форме, если и не совсем удобной, но, по крайней мере, вполне терпимой. Подобное положение вещей оставалось на протяжении девяти месяцев, во время которых император регулярно выезжал на конные прогулки, даже принимал некоторых английских офицеров за своим столом и общался у себя с английскими офицерами и жителями острова. И такой порядок содержания императора на острове Святой Елены не был изменён решением вашего правительства. В продолжение этих девяти месяцев никаких недоразумений не происходило и ничто не может оправдать ваше решение поменять ранее существовавший порядок вещей на тот, который был установлен вами. Император будет выходить из своих апартаментов, выезжать на конные прогулки и вернётся к прошлому образу жизни, если вы восстановите ранее существовавший порядок таким, каким он был до времени вашего приезда на остров. Не выполнив этого, вы будете нести ответственность за результаты соблюдения ограничений от 9 октября 1816 года и 14 марта 1817 года, которые вы не имели права вводить и которые для императора равнозначны абсолютному запрету покидать его апартаменты.

Вы говорили мне, сэр, что комната императора слишком мала, что дом в Лонгвуде в целом очень плохой, о чём вы докладывали вашему правительству. Поскольку для императора в прошлом году сооружали шатёр, так как в его распоряжении не было дорожки, по которой он мог бы прогуливаться в тени, то вы предложили соорудить около дома императора солдатский деревянный барак, в котором император мог бы совершать свои прогулки. Я осмелился поставить императора в известность о вашем предложении. Он считает это предложение издевательством (таковы были его слова), вполне в духе всего поведения по отношению к нему в течение этих двух лет. Если этот дом так неудобен для него, то почему бы ему не предоставить один из тех домов на острове, расположенных среди садов, деревьев, там, где есть тень и протекает ручей? Почему его оставляют в этом месте с невозделанной землёй, незащищённом от ветров и не имеющем ничего такого, что бы могло способствовать сохранению жизни?

Разрешите мне, сэр, заявить для вашего сведения, что, если вы не отмените введённые вами ограничения от 9 октября 1816 года и от 14 марта 1817 года и если вы не восстановите положение вещей, каким оно было во времена адмирала, то император не сможет выйти из своих апартаментов. Император считает и будет считать этот порядок, установленный вашими ограничениями, как желание с вашей стороны вызвать его смерть. Он находится полностью в вашей власти. Вы можете заставить его умереть от болезни; вы можете заставить его умереть от голода; для него будет благом погибнуть от выстрела из мушкета.

Если вы соберёте вместе военных и морских офицеров, проходящих службу на этом острове, и ведущих военных врачей, то все они в один голос заявят, что ваши инструкции позорны и постыдны и что любой благородный человек скорее бы умер, чем признал их; что они не имеют никакого значения для безопасности содержания пленных; что они, наконец, просто незаконны. Текст законопроекта британского парламента и речь вашего министра не оставляют и тени сомнения в этом вопросе. Военные врачи скажут вам, что более нельзя терять время: возможно, через три или четыре недели будет уже слишком поздно; и хотя от этого великого человека отвернулась судьба и для лжи и клеветы против него распахнуты двери, тем не менее все народы подадут свой громогласный голос возмущения; ибо здесь есть несколько сотен людей, которые засвидетельствуют, что всё, что творилось на острове, имело своею целью лишить жизни великого человека.

Сэр, я всегда старался говорить вам об этом более или менее убедительно.

Говорить с вами об этом я более не буду, ибо все ваши отрицания, хитрости и доводы абсолютно бессмысленны.

Вопрос к вам выражается в двух словах: хотите вы или нет убить императора? Если вы будете упорствовать в вашем поведении, то вы ответите на этот вопрос утвердительно; и, к несчастью, ваша цель, вероятно, будет достигнута после нескольких месяцев агонии великого человека.

В заключение разрешите мне ответить от имени офицеров, которые находятся здесь с императором, а также от меня лично, на ваши письма от 29 и от 26 июля этого года. Сэр, вы заблуждаетесь в оценке нашего характера: угрозы не властны над нами. Находясь на его службе, мы в течение двадцати лет храбро смотрели в лицо любой опасности. Добровольно оставаясь на острове Святой Елены, пребывая в самых ужасных жизненных условиях и испытывая на себя самые странные поступки с вашей стороны, мы жертвуем великому человеку нечто большее, чем наши собственные жизни и жизни членов наших семей. Безразлично относясь к вашим угрозам и к вашим выпадам в наш адрес, мы продолжим выполнять свой долг; и если бы возникли какие-нибудь поводы для жалоб на нас вашему правительству, то мы не сомневаемся, что принц-регент, лорд Ливерпуль и многие другие почтенные джентльмены, входящие в состав вашего правительства, прекрасно знали бы, как оценивать их. Они относятся к нам с уважением, благодаря тому священному уходу за великим человеком, который мы выполняем; и даже если бы мы предвидели, что нам предстоят гонения, то и в этом случае мы были бы верны нашему принципу: «Исполняй свой долг, что бы ни случилось».

Имею честь быть, губернатор, вашим покорной слугой,

граф Бертран

№ XIII

Лонгвуд, 22 марта 1818

Милорд, г-н Киприани, управляющий поместьем императора в Лонгвуде, скончался в Лонгвуде 27 февраля 1818 года в четыре часа дня. Он был погребён на протестантском кладбище острова Святой Елены, и священнослужители этой церкви оказали ему такое же внимание, какое было бы оказано любому из их прихожан. Были приняты меры, чтобы в свидетельстве о смерти, которое я вышлю вам (но вместо которого сейчас может служить выписка из моего письма), было указано, что он умер прихожанином апостольской и римской церкви. Священник церкви этого острова с готовностью бы обслужил его в момент наступления смерти, но он хотел бы иметь в свои последние минуты около себя католического священника; но так как у нас здесь нет такого священника, то он дал понять, что не хочет священника другой религии.

Я был бы счастлив, если бы вы ознакомили нас с обрядами католической церкви по этой проблеме. В частности, разрешает ли католическая церковь английскому священнику обслуживать умирающего католика. Мы не находим слов, чтобы достойными образом отблагодарить священников этого острова за проявленные ими энергию и рвение в связи с происшедшим событием.

Киприани скончался от воспаления кишечника. Он умер в пятницу, а в предыдущее воскресенье прислуживал императору, не предчувствуя никакой беды. Несколько дней тому назад в Лонгвуде скончался ребёнок одного из слуг графа де Монтолона. На днях от той же болезни скончалась горничная. Это всё результат нездорового климата этого острова, где доживают до старости немногие. Местные жители, но особенно европейцы, умирают в результате того, что становятся жертвами заболеваний печени, дизентерии и воспаления кишечника. В подобных обстоятельствах мы испытываем ежедневную необходимость в священнике нашей веры. Вы — наш епископ, мы хотели бы, чтобы вы прислали нам французского или итальянского священника. Пожалуйста, подберите нам хорошо образованного человека, лет под сорок, с ровным характером и не с головой, наполненной антигалликанскими принципами.

Обязанности управляющего поместьем Лонгвуда поручены г-ну Пьеррону; но он очень болел и хотя в настоящее время выздоровел, но его состояние здоровья всё ещё плохое. Повар находится в таком же положении. Было бы необходимо, чтобы или вы, или принц Евгений, или императрица послали бы нам управляющего поместьем, а также французского или итальянского повара из тех, кто служил в обслуживающем персонале императора или членов его семьи.

В приложении к этому письму ваше преосвященство найдёт, во-первых, бумажник г-на Киприани с бумагами А. и Б. Во-вторых, булавку, которую он обычно носил, и которую, по моему мнению, следует отправить его жене. В-третьих, всю денежную сумму, принадлежавшую ему, а именно 8287 франков, и кредитную карточку на эту сумму, дающую его наследникам право распоряжаться ею. Зная, что вы заботитесь о его сыне, а также то, что его дочь находится с мадам Мер, император хотел бы знать, какое состояние оставляет Киприани, так как, судя по всему, он инвестировал значительные фонды в Генуе, чтобы обеспечить будущее своих двух детей.

Я не стану огорчать вас описанием состояния здоровья императора, которое весьма неважное. Однако оно не стало худшим после жаркого сезона. Полагаю, что эти подробности следует скрыть от мадам Мер. Не верьте лживым сообщениям, которые распространяются в Европе. Имейте в виду, что, как правило, и это является единственной правдой, император в продолжение двадцати двух месяцев не покидал своих апартаментов, за исключением весьма редких визитов к моей жене. Он ни с кем не виделся, за исключением двух или трёх французов, живущих здесь, а также английского посла в Китае.

Я прошу ваше преосвященство передать мои чувства уважения мадам Мер и членам семьи императора.

С самыми лучшими пожеланиями,

граф Бертран

№ XIV

Державы, которые подписали договор в Париже, воссоединившись на конгрессе в Вене и узнав о побеге Наполеона Бонапарта и о его насильственном вторжении во Францию, находясь в моральном долгу перед собственным достоинством и перед общественным порядком, обязаны провозгласить декларацию чувств, которые заставило их испытать это событие.

Нарушив таким образом конвенцию, которая определила остров Эльбу местом его пребывания, Бонапарт уничтожил единственное законное право, с которым было связано его существование. Появившись вновь во Франции с планами возрождения беспорядков и разрушений, он лишил себя защиты законов и ясно показал перед лицом всего света, что с ним не может быть ни мира, ни перемирия.

Вследствие этого державы объявляют, что Наполеон Бонапарт поставил себя вне гражданских и социальных отношений; и что, в качестве врага и нарушителя спокойствия в мире, он подлежит общественному возмездию!

Затем следуют подписи:

Австрия — Князь де Меттерних

Барон де Вессемберг

Испания — П. Гомес Лабрадор

Франция — Князь де Талейран

Герцог д’ Альберт

Латур Дюпэн

Граф Алексис де Ноэль

Россия — Граф Разумовский

Граф Штакельберг

Граф Нессельроде

Великобритания — Веллингтон

Клэнкарти

Кэткарт

Стюарт

Португалия — Граф Пальмеда

Салдана

Лобо

Пруссия — Князь Гарденберг Барон Гумбольдт

Швеция — Ловенхиельм

№ XV

4 августа 1815

Настоящим я со всей серьёзностью протестую перед небесами и человечеством против нарушения моих самых священных прав, лишающих меня свободы и допускающих силу в отношении моей личности. Я по своей воле вступил на борт «Беллерофона». Я — не пленник, я — гость Англии.

Как только я вступил на борт «Беллерофона», я оказался среди британского народа. Если правительство Англии, давая указания капитану «Беллерофона» принять меня и мою свиту, только хотело заманить меня в ловушку, то оно лишилось своей чести и запятнало свой флаг.

Если подобный замысел осуществится, то в будущем для англичан будут напрасными их лояльность, их законы и их свобода. Доверие к Англии будет утеряно вместе с гостеприимством «Беллерофона». Я взываю к истории; она расскажет о том, как враг, воевавший против британского народа, пришёл к нему по своей воле, подвергаясь ударам судьбы, чтобы найти приют под защитой его законов. Какое ещё большее доказательство своего уважения и доверия к британскому народу он мог бы представить? И как же Англия ответила на это проявление величия его души? Она сделала вид, что протягивает этому врагу радушную руку: и, когда он чистосердечно отдался Англии по собственной воле, она безжалостно убила его.

Наполеон

№ XVI

1. Капитаны кораблей уважаемой Восточно-Индийской компании и шкиперы или капитаны всех торговых судов, которым разрешается бросить якорь у этого острова, не должны сходить на берег или давать согласие кому-либо, имеющему отношению к их судну или кораблю, сходить на берег до тех пор, пока настоящие правила не будут сообщены на борт вышеуказанных кораблей. Они должны сначала выслать список всех лиц, находящихся на борту корабля, губернатору — с тем, чтобы он мог указать, кому из перечисленных в списке лиц разрешается сойти на берег.

2. Сначала от всех капитанов кораблей или судов требуется, чтобы они заявили, имели ли место на борту корабля какие-либо заболевания, инфекционные или иные, и были ли какие-либо случаи со смертельным исходом во время плавания, и если они были, то необходимо констатировать их причины.

3. Все письма и пакеты, адресованные лицам, проживающим на острове, за исключением той корреспонденции, которая прибывает по каналам регулярной почты, должны быть вручены офицеру, доставившему настоящие правила. Офицер передаст полученную им корреспонденцию секретарю правительства острова, к которому впоследствии можно обращаться за получением адресованной корреспонденции.

4. Если капитан, один из его пассажиров или кто-либо на борту корабля имеет при себе какое-либо письмо, пакет и тому подобное, адресованное одному из иностранцев на острове, то им предлагается информировать об этом самого губернатора, вручив ему записку или письмо в конверте с корреспонденцией иностранцу, или ждать указаний губернатора, если посылка иностранцу имеет значительные размеры.

5. Только капитан корабля, после того как настоящие правила будут прочитаны и обнародованы на борту корабля, может сойти на берег, если он этого пожелает, и направиться прямо к губернатору в том случае, если он находится в городе. В противном случае капитан должен дать знать о своём прибытии в канцелярию заместителя начальника штаба губернатора.

6. Капитаны, офицеры и любые пассажиры, которым будет разрешено сойти на берег, обязаны сразу же направиться в канцелярию мэра в городе, чтобы прочитать правила пребывания на острове и затем расписаться под ними, прежде чем отправиться к месту своего размещения или навестить любой дом или любое лицо, проживающее на острове.

7. Ни один пассажир корабля и ни одно лицо, сошедшее с корабля, не могут без разрешения покинуть долину Джеймстауна. Для получения такого разрешения они должны посетить канцелярию заместителя начальника штаба губернатора.

8. Ни одно лицо, имеющее разрешение сойти на берег, не может посетить Лонгвуд или места, пограничные с ним, и иметь любой устный или письменный контакт с иностранцами, удерживаемыми на острове, без того, чтобы непосредственно информировать губернатора о своих намерениях, и без получения его согласия на подобные действия. Если некто должен получить письмо или пакет от вышеупомянутых иностранцев, то он обязан немедленно принести эту корреспонденцию губернатору, прежде чем ответить на это письмо. То же самое правило распространяется в отношении любого пакета, который может быть получен или который попытаются передать.

9. Капитаны кораблей Восточно-Индийской компании и шкиперы всех типов торговых судов, которым позволено бросить якорь у берега острова, не должны разрешать кому-либо сойти на берег с корабля или судна без согласия на то со стороны губернатора. Ни один пассажир не должен оставаться на ночь на острове, не поставив об этом в известность губернатора.

10. Ни один корабль, принадлежащий Восточно-Индийской компании, и ни одно торговое судно не должны разгружаться на пирсе в период между восходом солнца и его заходом и в любое время дня без присутствия при этом уполномоченного офицера. Если корабль по каким-либо причинам получает приказ не причаливать к пирсу, то он должен принять меры для того, чтобы стоять на некотором расстоянии от гавани и тем самым позволить другим кораблям причалить к пирсу без всяких помех. Корабли, занятые погрузкой или разгрузкой товаров, должны делать это как можно скорее, чтобы не стать помехой для других кораблей.

11. Все корабли, принадлежащие Восточно-Индийской компании, и любые другие торговые суда должны покидать остров с заходом солнца, а пассажиры должны немедленно возвратиться на борт своих соответствующих кораблей. Нарушение этого правила возможно только в силу обстоятельств, определённых адмиралом.

12. Ни одна лодка, принадлежащая кораблю Восточно-Индийской компании или любому другому кораблю, не может плыть к берегу вместе со своим кораблём. Лодка с одного корабля не может направляться к другому кораблю. Ни одна лодка не может причаливать в каком-либо месте острова, кроме гавани.

13. Ни один корабль Восточно-Индийской компании и ни одно торговое судно не могут бросить якорь у берегов этого острова между заходом солнца и его восходом или поднять паруса для отплытия после захода солнца и перед десятью часами утра. Нельзя поднимать паруса до тех пор, пока не будет вывешен флаг, разрешающий плавание для каждого судна и корабля в отдельности.

14. Если флаг, разрешающий отплытие корабля снимается с якоря недостаточно быстро, то он не должен отправиться в плавание до тех пор, пока сигнал к отплытию не будет повторён на следующий день в десять часов утра.

15. Самым настоятельным образом запрещается всем капитанам кораблей или торговых судов позволять любой рыболовецкой лодке с острова приближаться к его кораблю без разрешения, подписанного губернатором, или позволять любой лодке, принадлежащей его кораблю, приближаться к пронумерованным суднам островных рыбаков или общаться с ними.

16. Если рыболовецкое судно стремится пообщаться с кораблём, направляющимся к острову и уже стоящим на якоре, или если оно общается с лодкой, принадлежащей этому кораблю, то капитану корабля или его офицерам надлежит немедленно информировать об этом губернатора и заместителя начальника штаба губернатора, записав номер рыболовецкого судна и задержав его, если этого требуют обстоятельства.

17. Капитанам кораблей, везущих с собой газеты, которые могут содержать последние новости, достойные интереса, надлежит отдать эти газеты липу, прибывшему на корабль для оглашения текста настоящих правил, чтобы это лицо передало газеты на просмотр губернатору, который затем возвратит их в полном объёме капитану корабля.

18. Запрещается выгружать на берег острова порох, не оповестив об этом сначала специального уполномоченного по снабжению и дежурного чиновника с тем, чтобы можно было бы принять необходимые меры для предотвращения несчастных случаев.

19. Без разрешения секретаря правительства острова нельзя выгружать на берег острова жеребцов, кобыл и меринов.

20. Без разрешения секретаря правительства острова нельзя выгружать на берег вина любых сортов.

21. Поскольку уважаемый совет директоров запретил импорт спиртных напитков из Индии, то в соответствии с существующим приказом любое лицо, нарушающее этот запрет, обязано выплатить штраф в размере 100 фунтов стерлингов. Бренди, медовый напиток, ром из Вест-Индии, крепкие напитки и т. п. могут выгружаться на берег острова только в очень ограниченном количестве после получения на это разрешения и оплаты налога в размере 12 шиллингов за галлон.

22. Китобойным кораблям не разрешается метать свои гарпуны, пока они находятся вблизи острова. За нарушение этого правила определён штраф в размере 50 фунтов стерлингов. Половина этой суммы будет выдана в виде награды лицу, сообщившему о нарушении этого правила.

23. Все капитаны и шкиперы торговых судов должны объявлять о своём отплытии из гавани острова заранее, за 48 часов до отплытия и сделать то же самое, если они пожелают задержаться на более продолжительное время, чем это было согласовано. Это заявление об отплытии должно быть представлено в письменной форме секретарю правительства и дежурному чиновнику между десятью часами утра и двумя часами дня. Топсель должен находиться в опущенном состоянии во время стоянки корабля и подниматься только за 48 часов до его отплытия из гавани.

24. Ни один капитан или шкипер корабля не должны оставлять на острове какое-либо лицо или забирать с собой с острова какое-либо лицо, не обратившись в письменной форме к губернатору с просьбой о соответствующем разрешении.

25. Ни один капитан, пассажир или любое лицо, находившееся на борту корабля уважаемой Восточно-Индийской компании или на борту других кораблей, бросивших якорь у острова, не должны брать с собой письма или пакеты для их пересылки в Европу, на мыс Доброй Надежды, в Южную Америку или куда бы то ни было, за исключением той корреспонденции, которая направляется регулярной почтой или которая была вручена им секретарём правительства или заместителем начальника штаба губернатора.

Капитан корабля или шкипер торгового судна обязаны подписать прилагаемую форму и возвратить её офицеру, зачитавшему ему эти правила.

№ XVII

Джеймстаун, 16 мая 1818

Как было установлено, одному жителю острова был вручен подарок по поручению и от имени одной из иностранных персон, содержащихся под арестом в Лонгвуде. Этот подарок вскоре был возвращён обратно в результате того, что житель острова, которому был вручён подарок, осознал, что принятие подобного дара без ведома губернатора и без его санкции явилось бы нарушением действующих прокламаций губернатора. Тем не менее, губернатор считает целесообразным, дабы укрепить статус вышеупомянутых прокламаций (так же как и общих предписаний, содержащихся в распоряжении губернатора от 16 апреля 1816 года), обнародовать новое официальное заявление.

Настоящим вниманию всех офицеров, жителей острова и любых других лиц, проживающих на этом острове и посетивших его, предлагается официальное заявление о том, что им запрещается (в развитие прокламации от 15 октября 1815 года и, далее, официального объявления от 11 мая и прокламации от 28 июня 1816 года, предусматривавших запрещение осуществления любой переписки и любого вида контакта с иностранными персонами, содержащихся под арестом, за исключением только той переписки и такого контакта, которые время от времени санкционируются губернатором) получать, вручать и предлагать свои услуги в качестве канала для передачи вообще любых сообщений от и для вышеупомянутых персон без ясных на то санкций губернатора. В тех случаях, когда осуществляется несанкционированная передача сведений или она может осуществиться или была сделана попытка её осуществить, то тем лицам, которым станет об этом известно, надлежит немедленно доложить об этом губернатору (и, если потребуется, ближайшему представителю гражданской или военной власти) для того, чтобы в связи с этим можно было принять необходимые меры. В противном случае лица, не доложившие об этом, будут рассматриваться как соучастники преступлений вышеупомянутых иностранных персон, и, соответственно, нести за это ответственность.

Хадсон Лоу,

генерал-лейтенант, губернатор, командующий войсками острова

По приказу его превосходительства, Г. Горрекер, военный секретарь

По указанию губернатора, в совете острова, Т. Х. Брук, секретарь правительства острова

№ XVIII

Лонгвуд, 20 июня 1818

Подполковнику Ласкеллю, командиру 66-го пехотного полка

Сэр, лейтенант Риердон вашего полка поставил меня в известность о том, что вы поручили ему уведомить меня, «что подполковник сэр Томас Рид информировал вас о том, что его превосходительство губернатор был очень недоволен тем, что я являюсь почётным членом офицерского клуба 66-го пехотного полка и что я недостоин общества офицеров полка; что вы видели часть переписки между губернатором и мною, которая была отправлена в Лондон; и что вы считаете, что я раздражаю губернатора. Что вы намерены созвать собрание офицеров, чтобы дать мне понять, что пока конфликт между губернатором и мною не будет улажен, я буду лишён чести обедать вмести с офицерами полка в офицерской столовой. И что вы полагаете, что лейтенанту Риердону следует в частном порядке намекнуть мне, что я должен без лишнего шума отказаться от членства в офицерском клубе».

Переданное вам заявление о том, что я совершил нечто такое, что делает меня неподходящей личностью для общества офицеров 66-го пехотного полка, я расцениваю как подлую и коварную клевету. Я не раз требовал и в настоящее время готов предстать перед любым компетентным судом чести для того, чтобы отвергнуть любое обвинение, которое может быть предъявлено мне, будь то в виде каких-либо подозрений, сомнительных предположений, доносов шпионов, необоснованных доказательств или в виде прямых обвинений. Если есть какое-либо основание, на котором можно построить подобные клеветнические обвинения, то почему бы, на что каждый англичанин имеет право в соответствии законами своей страны, не отдать меня под суд. Но его превосходительство сам в письме, написанном под его диктовку, отказался «предъявить какие бы то ни было обвинения против моего поведения в целом». Только благодаря честному и открытому расследованию того позорного источника, из которого порождаются тайные обвинения против меня, можно будет совершенно точно выяснить и продемонстрировать, что отказ смириться с устными инсинуациями, противоречащими моей совести, как раз и явился причиной гнева и гонений, которым я подвержен.

Пусть те, кто сознаёт свою вину, прибегает к нечестным и тайным поступкам. Гласности, а не утаивания, вот чего я желаю; и для того чтобы уладить конфликт между губернатором и мною, я буду чрезвычайно счастлив представить всю упомянутую переписку офицерам 66-го пехотного полка для их тщательного рассмотрения и обсуждения. Я готов полностью согласиться с их решением, принятым на основании их расследования. Я также безоговорочно готов предстать перед любой проверкой моего поведения, которая может посчитаться необходимой, проведённой вами или офицерами.

Я слишком преисполнен доверия к справедливости, честности и великодушию, которыми так известен офицерский корпус 66-го пехотного полка, чтобы предположить, хотя бы на минуту, чтобы офицеры полка приговорили, не выслушав, к бесчестью (наказание худшее, чем смерть) офицера, которого они считали достойным ежедневно сидеть рядом с ним за общим столом. Поэтому, сэр, я прошу снизойти до встречи со мной, чтобы выслушать мою защитную речь до того, как принять своё решение, если только его превосходительство в самом деле не отдаст приказа о моём изгнании из офицерского клуба. В этом случае я прошу вручить мне копию приказа в письменном виде, чтобы показать, что подобная мера была принята в результате своевольного акта одной личности, а не в результате мнения весьма уважаемого корпуса офицеров.

Остаюсь, сэр, с глубоким уважением к вам.

Ваш покорный слуга,

Барри Э. О’Мира, врач

№ XIX

Рим, 11 июля 1821

Милорд, аббат Буонавита, только что приехавший в Рим с острова Святой Елены, который он покинул 17 марта этого года, привёз с собой весьма тревожные новости о состоянии здоровья императора. Я прилагаю копии писем, которые опишут вам во всех подробностях его физические страдания. Болезнь, которой он поражён, для острова Святой Елены является смертельной. От имени всех членов семьи я требую от английского правительства смены для него климата. Если в столь справедливой просьбе будет отказано, то это будет означать, что он приговорён к смерти. В этом случае я требую разрешения выехать на остров Святой Елены для того, чтобы присоединиться к императору и присутствовать при его последнем вздохе.

Прошу вас, милорд, проявить великодушие и, не мешкая, ходатайствовать об этом разрешении у вашего правительства, чтобы я смогла, как можно скорее, выехать на остров Святой Елены. Так как моё состояние здоровья не позволяет мне путешествовать по суше, то я планирую взойти на борт корабля в Чивитавеккья, чтобы оттуда проследовать в Англию и там воспользоваться первым же кораблём, который может отплыть на остров Святой Елены. Я бы хотела, чтобы мне разрешили посетить Лондон, чтобы там обеспечить себя всем, что может оказаться необходимым для столь продолжительной морской поездки.

Если ваше правительство будет упорствовать в том, чтобы страдания императора закончились его смертью на скале Святой Елены, то я умоляю вашу светлость, чтобы вы смогли дополнительно позаботиться о том, чтобы устранить все трудности, которые могут задержать мой отъезд, не дав королевскому двору в Риме возможности воспрепятствовать моим планам. Я знаю, что минуты императорской жизни сочтены, и я буду вечно укорять себя за то, что я не всё сделала в моих силах, чтобы облегчить его последние часы и доказать мою абсолютную преданность его августейшей особе. Если в момент моего отъезда в Легхорне окажется какой-нибудь английский корабль, то я прошу оказать мне любезность, разрешив кому-нибудь забрать меня из Чивитавеккья и привезти в Англию.

Я прошу вас, милорд, чтобы вы передали моё письмо и приложенные копии г-же Холланд, которая всегда доказывала свой огромный интерес к судьбе императора. Прошу вас заверить её в моих искренних к ней чувствах дружбы и принять мои уверения в таких же чувствах к вам.

Принцесса Полина Боргезе

От д-ра Антоммарки синьору Симеону Колонна

Остров Святой Елены, 17 марта 1821

Мой дорогой друг, в своём предыдущем письме от 18 июля прошлого года я сообщал вам о болезни (хронический гепатит), свойственной этому климату, которая поразила императора Наполеона, о коренном улучшении, достигнутом в результате продолжительного и разумного лечения, а также о тех последующих значительных изменениях к худшему, в связи с которыми коренное улучшение состояния больного сменилось нынешним положением дел. Продолжая сейчас отчитываться о его состоянии, я должен сообщить вам, что со времени, упомянутого мною, его величеству с каждым днём становится все хуже. Таким образом, за шесть месяцев заболевание желчных внутренних органов развилось до такой степени, что функции печени полностью нарушены и, соответственно, функции пищеварения почти отсутствуют.

В настоящее время болезнь его величества довела его до такого состояния, что он не может принимать какую-либо пищу, за исключением жидкостей, которые быстро проходят почти в неизменном виде по каналам сосудов лимфатической системы. Нет уверенности в том, что это питание жидкостями хорошо воспринимается желудком его величества, ибо часто через несколько минут после приёма таких жидкостей или в то время, когда он её глотает, организм больного отвергает её в виде рвоты. В связи с этим и для того, чтобы снять с себя чрезвычайную ответственность, я открыто заявляю императорской семье и всей Европе, что развитие болезни, которая поразила его величество в этом климате (который является непосредственной причиной подобного заболевания), и симптомы, сопровождающие её, приняли самый серьёзный характер.

Дорогой друг, искусство медицины ничего не может поделать с влиянием климата; и если английское правительство не поспешит вывезти его из этой пагубной местности, то его величество вскоре, я говорю это с душевным страданием, отдаст последнюю дань земле.

Подобное преступление, конечно, не может быть приписано медицине, но целиком и полностью той несчастной и безысходной ситуации, которая была определена для его величества.

Продолжайте поддерживать со мной связь. Прошу вас передать мои самые глубокие чувства уважения нашим общим друзьям.

Ваш преданный друг,

Ф. Антоммарки

P.S. Я привожу вышеупомянутые неопровержимые факты, чтобы возразить необоснованным утверждениям английских газет относительно хорошего состояния здоровья его величества, в котором, как пишут эти газеты, он здесь пребывает.

Лонгвуд, остров Святой Елены, 17 марта 1821

Госпожа, император поручил мне довести до сведения вашего высочества отчёт о прискорбном состоянии его здоровья; заболевание печени, от которого он страдает в течение нескольких лет и которое свойственно и смертельно для острова Святой Елены, за последние шесть месяцев достигло ужасающего состояния. Облегчение, которое он почувствовал, благодаря лечению д-ра Антоммарки, продолжалось недолго: с середины прошлого года вернулось обострение болезни и с каждым днём наблюдается упадок его сил; слабость его организма стала чрезвычайной; он едва переносит усталость от поездки в карете в течение тридцати минут, когда лошади еле бредут по дороге; в своей комнате он не может ходить без поддержки. К заболеванию печени присоединилась другая болезнь, также свойственная этому острову. Серьёзно поражён кишечник; функции пищеварения более не действуют, и желудок отвергает всё, что принимает. Продолжительное время император не может есть ни мясо, ни хлеб, ни овощи; он поддерживает свои силы только супами и желе.

В прошлом сентябре граф Бертран написал лорду Ливерпулю письмо с требованием, чтобы императора перевезли в другой климат, а также сообщил ему о том, что императору абсолютно необходима минеральная вода. Я передал г-ну Буонавита копию этого письма. Губернатор, сэр Хадсон Лоу, отказался дать разрешение отправить это письмо своему правительству под пустым предлогом того, что в письме его величество именуется императором. Сегодня г-н Буонавита отбывает в Рим. Он испытал на себе жестокие условия климата острова Святой Елены; проживание здесь в течение двенадцати месяцев будет стоить ему десяти лет жизни. Письма, которые д-р Антоммарки передал ему для его преосвященства кардиналу Фешу, ознакомят ваше высочество с новыми подробностями болезни императора.

Лондонские газеты продолжают публиковать сфабрикованные письма, отправленные якобы с острова Святой Елены[86], с явным намерением навязать свою точку зрения Европе. Император полагается на ваше высочество, чтобы вы довели до сведения ряда влиятельных англичан истинное положение вещей.

Император умирает на этой скале, оставаясь абсолютно беззащитным. Его агония ужасна!

Ваш покорный слуга, госпожа,

граф де Монтолон

Лонгвуд, 2 сентября 1820

Милорд, я имел честь писать вам 25 июня 1819 года, чтобы сообщить о состоянии здоровья императора Наполеона, заболевшего хроническим гепатитом, начиная с октября 1817 года.

Прибывший на остров в конце прошлого сентября доктор Антоммарки применил лечение, которое сначала принесло некоторое облегчение пациенту, но затем доктор заявил, как это можно увидеть в его врачебных журналах и отчётах, что состояние пациента стало таким, что лекарства более не могут бороться с жестокостью климата; что император нуждается в минеральных водах; что всё то время, пока он будет оставаться в этом обиталище, ему будет сопутствовать только состояние мучительной агонии; что возвращение в Европу является единственным средством, с помощью которого он сможет получить какое-то облегчение. С тех пор как он стал жертвой наихудшего обращения с личностью, его силы истощены пятилетним пребыванием в условиях этого ужасного климата.

Император Наполеон поручил мне настоятельно просить вас, чтобы его перевезли в условия европейского климата, так как это будет единственным способом приуменьшения зла, жертвой которого он является.

Граф Бертран

P.S. Я имел честь направить это письмо сэру Хадсону Лоу в распечатанном виде, которое он вернул мне с приложенным письмом. Это обстоятельство вынудило меня направить моё письмо непосредственно в ваш адрес. Полагаю, что губернатор сделал копию с моего письма, которую он направит вам, сопроводив её собственными замечаниями. Думаю, что это обстоятельство не станет причиной какой-либо задержки доставки моего письма вам.

Граф Бертран

«Колониальный дом», 2 сентября 1820

Сэр, инструкции губернатора не позволяют мне принимать любое письмо от лиц, проживающих вместе с Наполеоном Бонапартом, в котором он упоминается как носитель титула императора. В связи с этим мне поручено вернуть в приложении ваше письмо.

Губернатор в то же время пожелал, чтобы я заявил, что он от вас никогда не получал никакого письма[87], датированного 25 июнем 1819 года, в адрес лорда Ливерпуля.

Имею честь и т. д.

С. Горрекер, военный секретарь

Прокламация генерал-лейтенанта сэра Хадсона Лоу, кавалера «Ордена Бани» 2-й степени, губернатора и главнокомандующего острова Святой Елены и уважаемой Восточно-Индийской компании, командующего вооружёнными силами его величества на вышеупомянутом острове.

Во исполнение вверенной мне власти и предоставленных мне полномочий, в соответствии с распоряжением от имени его величества короля, датированным 12-м днём апреля настоящего года и на пятьдесят шестой год правления его величества, я уполномочен командовать содержанием под стражей Наполеона Бонапарта, имея дело с ним и обращаясь с ним как с военнопленным, подвергая его тем ограничениям и в том виде, какие мне были указаны и будут время от времени указываться одним из главных государственных секретарей его величества для того, чтобы предотвратить освобождение из заключения или побег вышеупомянутого Наполеона Бонапарта; для надлежащего исполнения поставленной цели ото всех офицеров его величества, гражданских, морских и военных и ото всех верноподданных его величества, которых это может касаться, требуется оказывать помощь и содействовать в тех случаях, когда в этом может возникнуть необходимость; настоящим представляется официальное объявление о том, что на проходящей сессии британского парламента были приняты два законопроекта. Один законопроект предусматривает содержание под стражей вышеупомянутого Наполеона Бонапарта и вынесение смертного приговора тем лицам, которые могут способствовать его побегу с острова Святой Елены. Второй законопроект регулирует посещение кораблями острова Святой Елены на то время, когда Наполеон Бонапарт будет содержаться на острове под стражей.

Копии этих двух законопроектов прилагаются к настоящей прокламации.

В целях оказания помощи для лучшего понимания создавшейся на острове ситуации верноподданными его величества, для которых приняты эти законопроекты парламента, настоящим официально объявляется, что различные инструкции, изданные до настоящего времени, в отношении принятых мер безопасности по обеспечению содержания под стражей вышеупомянутого Наполеона Бонапарта и в отношении предотвращения незаконного осуществления переписки и контакта с ним, с сопровождающими его лицами и с лицами его обслуживающего персонала, остаются действующими в полной мере.

Далее доводится до сведения, что, если после этого официального объявления, какое бы то ни было лицо или какими то ни было лицами будут нарушены правила, установленные для охраны Наполеона Бонапарта; или они будут поддерживать переписку и осуществлять любыми средствами связи контакт с ним, с сопровождающими его лицами и с лицами его обслуживающего персонала, которые в соответствии с их собственным согласием подлежат тем же ограничениям, что сам Наполеон Бонапарт; или будет или будут получать от него или от его окружения любые письма или сообщения, или будет или будут передавать ему или его окружению любые письма или сообщения, без ясных на то санкций губернатора или офицера, временно исполняющего обязанности командующего войсками острова, данных губернатором собственноручно в письменном виде такому лицу или таким лицам; — то это лицо или эти лица будут рассматриваться как нарушители положений и ясно выраженных целей вышеупомянутых законопроектов парламента и соответственно привлечены к суду. И в том случае, если из-за любого нарушения правил, установленных для содержания Наполеона Бонапарта под стражей, или в результате какой-либо переписки или какого-либо контакта с ним, с сопровождающими его лицами и с лицами его обслуживающего персонала будет осуществлен побег Наполеона Бонапарта или освобождение его из заключения, то такое лицо или лица будут, после того как станет известно, что их проступок явился преднамеренным средством для побега Наполеона Бонапарта и способствовал этому побегу, преследоваться в судебном порядке со всей строгостью, которая предписывается законами.

Далее объявляется, что, если какое-либо лицо или какие-либо лица получат какую-нибудь информацию о любой попытке освобождения Наполеона Бонапарта из заключения или о средствах, способствующих его побегу, и об этом не будет немедленно сообщено губернатору или офицеру, временно исполняющему обязанности командующего войсками острова, или этим лицом или этими лицами не будет сделано всё возможное, чтобы предотвратить осуществление побега или попытки освобождения из заключения, то они будут рассматриваться как лица, потворствующие этим преступлениям и способствующие вышеупомянутым побегу и попытке освобождения из заключения, и их проступок будет осуждён законами.

Любое лицо или лица, которые могут получать письма или сообщения для вышеупомянутого Наполеона Бонапарта, для сопровождающих его лиц и для лиц его обслуживающего персонала и немедленно не передадут эти письма и эти сообщения губернатору или не поставят его в известность об этом, а также не передадут эти письма офицеру, временно исполняющему обязанности командующего войсками на острове, и не поставят его в известность об этом; или те лица, которые обеспечат вышеупомянутого Наполеона Бонапарта, сопровождающих его лиц и лиц из его обслуживающего персонала деньгами или любыми другими средствами, чтобы тем самым содействовать его побегу, — будут рассматриваться как соучастники побега и соответственно привлечены к суду.

Все письма и сообщения для или от вышеупомянутого Наполеона Бонапарта, любого лица из его окружения и из его обслуживающего персонала, в опечатанном или открытом виде, должны немедленно передаваться губернатору в том состоянии, в котором они могли быть получены.

И тогда как целью прокламации, сим обнародованной, не является стремление вызвать необычную и ненужную строгость, то её следует рассматривать как средство приведения в исполнение надлежащих правил, установленных до этого, и предотвращения злонамеренных действий, которые могут возникнуть в результате невежества или невнимательности, а также умысла; в результате этой прокламации все те лица, чьи обязанности требуют их появления около места, где проживают вышеупомянутый Наполеон Бонапарт, лица его окружения и лица обслуживающего его персонала или лица, имеющие с ними деловые отношения, будут снабжены, после надлежащего заявления, постоянными лицензиями от губернатора острова, подписанными им собственноручно. И в принятых парламентом законопроектах и в правилах настоящей прокламации ничто не может быть истолковано как нечто такое, что может служить оправданием для жестокого и предосудительного обращения с Наполеоном Бонапартом и членами его окружения, пока он и они будут подчиняться тем ограничениям, которые законами и инструкциями правительства его величества предписаны им.

Исполнено собственноручно в Джеймстауне, на острове Святой Елены, 28-го дня июня 1816 года.

Хадсон Лоу, губернатор и главнокомандующий По приказу губернатора,

Г. Горрекер, военный секретарь

Дополнительные документы, не имеющие прямого отношения к данной работе, но важные для её иллюстрации

От начальника гарнизона

форта Эль-Ариш и от трёх других

командиров войск гарнизона

главному генералу

Мы получили условия капитуляции, которые вы нам направили; мы согласны вручить форт Эль-Ариш в ваши руки. Мы возвратимся в Багдад, следуя по пустыне. Мы направляем вам список командиров отрядов гарнизона форта, которые обещают, поклявшись от своего имени и от имени своих войск, не служить в армии Джеззара и не возвращаться в Сирию в течение одного года, начиная с сегодняшнего дня. Мы получим от вас пропуск и знамёна. Мы оставим в форте все запасы продовольствия и оружия, которые были там обнаружены. Все командиры отрядов гарнизона форта торжественно клянутся нашим Богом, Моисеем, Авраамом и Магометом, к которым Бог пусть будет милостив, и Кораном, что честно выполнят все условия этой капитуляции и, прежде всего, не будут служить Джеззару. Всевышний и его Пророк являются свидетелями нашей честности.

Ибрагим Ниран,

начальник гарнизона форта Эль-Ариш

Эль Х. Хаджез Мохаммед,

полковник могребинов

Эль X.Хаджи Задир,

командир арнаутов

Мохаммед Ага,

начальник интендантской службы

Лонгвуд, 11 декабря 1816

Мой дорогой граф Лас-Каз, я всем сердцем глубоко чувствую всё то, что вам сейчас приходится переживать. Оторванный от меня две недели тому назад, вы оказались тайно запертым и лишённым возможности сообщать мне и получать от меня какие-либо новости, общаться с кем-либо, французом или англичанином, лишённым даже права выбрать себе слугу.

Ваше поведение на острове Святой Елены было достойно всякого уважения и безукоризненно, как и вся ваша жизнь. Мне доставляет удовольствие сообщить вам это.

Ваше письмо другу в Лондон не имеет никаких оснований для порицания, в нём вы только открыли ваше сердце в рамках дружеских чувств. Это письмо точно такое же, как и те восемь или десять других, которые вы написали тому же лицу и отправили вскрытыми. Командующий этим островом, у которого отсутствует чувство деликатности, тщательно изучал выражения, подчёркивавшие ваши дружеские чувства, и недавно подвёрг их упрекам; он угрожал выслать вас с острова, если ваши письма вновь будут содержать жалобы. Поступая подобным образом, он нарушил главную обязанность своего положения, самую первую статью своих инструкций и чувство чести. Тем самым он предоставил вам санкцию на то, чтобы искать средства, позволяющие вашим чувствам доходить до ваших друзей и знакомить их с преступным поведением этого командующего островом. Но вам чужды вероломство и хитрость; поэтому было так легко воспользоваться вашим доверием!

Они выискивали предлог для конфискации ваших бумаг. Письмо вашему другу в Лондон не могло оправдать полицейский визит в ваш дом, ибо в письме не описывался заговор, в нём не содержалось никакой тайны, и оно лишь выражало чувство благородного и искреннего сердца. Незаконное и опрометчивое поведение властей по этому поводу несёт на себе знак низменной и личной ненависти.

В менее цивилизованных странах ссыльные, военнопленные и даже преступники находятся под защитой закона и судебных властей. Но на этом острове один и тот же человек вводит наиболее абсурдные правила, он же и осуществляет их на практике с особой жестокостью, нарушая при этом все законы, и не находится ни одного человека, который бы обуздал его крайности.

Лонгвуд окружён завесой, с помощью которой они хотели бы сделать его недоступным, чтобы скрыть своё преступное поведение. Все эти меры предосторожности дают повод для подозрений в ещё более гнусных намерениях.

С помощью умело распространяемых слухов была совершена попытка одурачить офицеров, иностранцев и жителей этого острова и даже иностранных представителей, которых, как говорят, здесь держат Австрия и Россия. Конечно, британское правительство одурачивается точно таким же образом с помощью неискренних и лживых докладов.

Ваши бумаги — некоторые из них, а это им известно, принадлежали мне — были конфискованы без соблюдения формальностей в непосредственной близости от моих апартаментов и с выражением дикой радости на лицах. Я был информирован об этом спустя всего лишь несколько минут. Я выглянул из окна и увидел, как их забирают. Их скопище резвилось вокруг вас. Я подумал, что наблюдаю дикарей с острова южных морей, танцевавших вокруг пленников, прежде чем съесть их.

Ваши услуги были необходимы мне: только вы читали, говорили и понимали английский язык. Однако я настоятельно прошу вас и, если необходимо, приказываю вам обратиться с просьбой к командующему островом отправить вас обратно на континент. Он не может отказать вам в этом, так как он не обладает властью над вами, если не считать вашего добровольного поступка, когда вы подписали декларацию. Для меня будет большим утешением узнать, что вы находитесь на пути к более счастливым берегам.

Как только вы прибудете в Европу и отправитесь или в Англию, или на родину, то забудьте о всём том зле, от которого вы здесь страдали. Вы можете гордиться той лояльностью, которую проявили по отношению ко мне, и той любовью, которую я испытываю к вам.

Если когда-нибудь вы встретите мою супругу и моего сына, то прошу вас обнять их; в течение двух лет я не получал о них никаких известий, непосредственно или косвенно. За последние шесть месяцев был случай, когда здесь побывал один немецкий ботаник, видевший их в садах Шенбрунна; за несколько дней до его отъезда варвары запретили ему навестить меня, чтобы сообщить мне известия о моей супруге и о моём сыне.

Однако утешьтесь сами и утешьте моих друзей. Моё тело, это верно, находится во власти моих врагов; они не забыли ничего из того, что могло бы утолить их месть. Они убивают меня булавочными уколами, но Провидение слишком справедливо, чтобы позволить этому продолжаться слишком долго. Нездоровый характер этого губительного климата, отсутствие всего, что может поддержать жизнь, вскоре, как я чувствую, положит конец этому существованию, последние минуты которого обернутся позором для британской репутации. В один прекрасный день Европа с ужасом укажет на этого лицемерного, злобного человека, которого истинные англичане откажутся признавать англичанином.

Так как все заставляет меня поверить в то, что мне не будет разрешено повидаться с вами перед вашим отъездом, то прошу принять мои объятия и заверения в уважении и дружбе к вам. Будьте счастливы.

Любящий вас,

Наполеон

Лонгвуд, 16 августа 1819

11-го, 12-го, 13-го, 14-го и 16 августа 1819 года впервые были сделаны попытки вторгнуться во флигель здания, в котором проживает император Наполеон. До этого времени к статусу неприкосновенности здания неизменно соблюдалось уважительное отношение. Он противостоял этой попытке вторжения тем, что захлопнул и запер двери. В данной ситуации он снова и снова повторяет свой протест, который он был вынужден выразить несколько раз по поводу того, что неприкосновенность его двери может быть нарушена только через его труп. Он отказался от всего и в продолжение трёх лет жил, ограничив себя внутренними шестью маленькими комнатами своего дома для того, чтобы не подвергаться оскорблениям и насилию. Если человеческая низость доведена до такой степени, что его пристанище вызывает зависть, то она побуждает его оставить ему всего лишь могилу.

Страдая в продолжение двух лет от хронического гепатита, от болезни, распространенной на этом острове, и в течение года лишённый помощи от своих врачей, ввиду насильственного отзыва с острова доктора О’Мира в июле 1818 года и доктора Стокоу в январе 1819 года, он перенёс несколько приступов, во время которых был вынужден придерживаться постельного режима, иногда пятнадцать или двадцать дней подряд. В настоящее время, в самый разгар одного из наиболее острых приступов, которые он когда-либо испытывал, прикованный к постели девять дней подряд, он, чтобы бороться с болезнью, противопоставил ей только терпение, диету и тёплую ванну; в течение шести дней его спокойствие было нарушено угрозами вторжения в его дом и насилия, которому, как об этом хорошо знают принц-регент, лорд Ливерпуль и вся Европа, он никогда не покорится.

Поскольку желание унизить и оскорбить его проявляется ежедневно, то он вновь и вновь прибегает к декларации протеста, который он уже выражал. Так как он отказывался принимать и не будет принимать какие-либо извещения или уведомления, а также не давал указаний и не будет давать указаний отвечать на какие-либо извещения или уведомления, изложение которых будет выполнено в оскорбительной для него форме, противоположной формам, принятым последние четыре года, то переписка с ним будет осуществляться через посредничество его офицера; так как он выбрасывал и будет выбрасывать в окно или в огонь камина все пакеты с оскорбительными извещениями и уведомлениями, не желая вводить новшества в состояние существующих порядков, которые имели место в течение нескольких лет.

Наполеон

Эта декларация, как мне сообщили, была вызвана следующим обстоятельством: в то время, пока болел граф Монтолон, сэр Хадсон Лоу, искусный в выдумках новых придирок, отказался вести переписку с графом Бертраном и захотел настоять на прямой переписке с императором, используя для этого визиты к императору одного из своих офицеров дважды в день или просто направляя императору письма. В течение нескольких дней он посылал в Лонгвуд сэра Томаса Рида или другого своего штабного офицера. Они входили в дом, подходили к внешней двери апартаментов Наполеона и несколько раз беспрерывно стучали по ней, восклицая: «Выходите, Наполеон Бонапарт!» — «Мы хотим Наполеона Бонапарта!» и т. д., заканчивая эту сцену непрошеного возмутительного поведения тем, что после своих визитов оставляли пакеты с письмами, адресованными «Наполеону Буонапарте», написанными в обычном стиле «Колониального дома».

Следующая выдержка из официального письма, направленного мною лордам адмиралтейства 28 октября 1818 года, содержит заявление об имевших место притеснениях в отношении Наполеона, и объясняет, что фатальное событие, которое произошло на острове Святой Елены, было мною абсолютно точно предсказано министрам его величества, возможно, достаточно своевременно для того, чтобы предотвратить его, если бы министры надлежащим образом подумали об изменении своего отношения к этой выдающейся личности.

Джону Вилсону Крокеру, эсквайру,

секретарю Адмиралтейства

Я считаю своим долгом заявить, будучи последним врачом Наполеона, что, принимая во внимание болезнь печени, которой он поражён, резкое обострение у него этой болезни, а также раздумывая над проблемой необычайно высокой смертности, вызванной этой болезнью на острове Святой Елены (столь наглядно продемонстрированной количеством смертных случаев в 66-м пехотном полку, дислоцированном на острове, в гарнизоне острова Святой Елены, на военно-морской эскадре, обслуживающей остров, и особенно на корабле его величества «Завоеватель», потерявшем одну шестую часть своего экипажа, из которых почти половина умерла в течение последних восьми месяцев), что я придерживаюсь той точки зрения, что жизнь Наполеона Бонапарта будет находиться в опасности в случае дальнейшего проживания в условиях такого климата, который свойственен острову Святой Елены, особенно если его проживание на этом острове будет усугубляться нарушением его покоя и намеренным отрицательным воздействием на его нервную систему, которым он подвергается и которые, в силу его природного характера, расстраивают его здоровье.

Барри Э. О’Мира, врач,

военно-морские силы Великобритании

Остров Святой Елены, ноябрь, 1815

Остров Святой Елены — это далеко не то место, где поездка доставит вам удовольствие. Такие ужасные дороги, такие ужасные горы, такие ужасные пропасти. Меня уверяли, что проехать придётся каких-то миль пять, но я уверена, что мне пришлось проехать все пятнадцать. За одной горой тут же следовала другая, но только ещё выше. Скалы громоздились одна на другую: я поистине верила, что оказалась в объятиях облаков. Но вот уж в чём я была абсолютно уверена, так это в том, что мне пришлось побывать один за другим в трёх различных климатах. После того как я выехала из города и всё то время, пока я добиралась до коттеджа «Браейрс», палящий зной солнца буквально сжёг кожу на моём лице и покрыл волдырями мои губы. Воздух был настолько удушлив, что я была на грани обморока.

Затем, когда я добралась до «Дома тревоги», проехав от коттеджа «Брайерс» всего лишь полторы мили, штормовой порыв холодного ветра сорвал с моей головы шляпу куда-то в глубь «Дьявольской Чашеобразной Впадины». Я вся сжалась от ожидания, что и я и моя лошадь последуют за шляпой, так как бедное животное едва стояло на ногах. Кое-как доехав до «Ворот Хата», одолев примерно три четверти мили от места потери шляпы, я обнаружила, что климат снова изменился, когда густой туман, стремительно опустившийся с пика Дианы, окутал меня с ног до головы и поверг на какое-то время в кромешную тьму. Неожиданно, словно по мановению волшебной палочки, этот плотный туман рассеялся, и моим глазам предстал очаровательный вид гряды зелёных гор, нависших над цветущей долиной. Я едва успела порадоваться прекрасной картине, созданной природой, как на меня хлынул проливной дождь, и пока я добиралась до ворот Лонгвуда, я успела промокнуть до нитки. Сначала я подумала, что мне несколько не повезло с погодой, но когда я спросила помогавшего мне слугу (коренного жителя острова), обычны ли здесь такие странные изменения погоды, он с удивлением посмотрел на меня и ответил, что «он ничего странного в погоде не видит, так как в этих местах[88] погода всегда такая».

По пути в Лонгвуд моему взору предстало такое обширное разнообразие экстравагантной смеси представителей разных национальностей, рас и национальной одежды, какое, я полагаю, нельзя встретить ни в одном другом месте земного шара, столь ограниченном по размерам, как остров Святой Елены. Вскоре после того как я выехала из города, я догнала группу китайцев с тележками, нагруженными багажом офицеров 53-го пехотного полка. Китайцы тащили эти тележки вверх по склону горы в лагерь полка. Трудно было представить себе более ужасное зрелище, чем вид этих несчастных, тащивших в гору тележки с поклажей невероятных размеров; но они выполняли очень полезную работу, выступая одновременно и в роли лошадей, и в роли людей. Уже подъезжая к «Дому тревоги», я встретила небольшую группу чернокожих рабов. Эти бедняги несли на своих головах такой тяжелый груз дерева, что я не могла не содрогнуться; я напряжённо ждала, что они вот-вот упадут под своей непомерной ношей, но, к моему удивлению, они спускались вдоль почти перпендикулярной тропинки скалы с такой легкостью и так проворно, словно на головах они несли пучки птичьих перьев.

Чуть позднее я встретила несколько невольниц, женщин и девушек, среди которых были и чернокожие, и с телами шоколадного цвета. Все они щеголяли нарядными муслиновыми платьями, сшитыми в Индии, красивыми серёжками и разноцветными бусами. Они гордо шли с таким самоуверенным и тщеславным видом, что, казалось, бросали вызов лондонским красавицам с улицы Бонд. Поначалу я вообразила, что они торопятся на какой-то светский бал. Но, ради любопытства бросив взгляд вниз на их ноги, чтобы увидеть, в каких же бальных туфельках собираются танцевать эти жизнерадостные дамы, я тут же поняла, что на них нет ни туфель, ни чулок. Прежде чем я кончила размышлять о тщеславии женщин в различных странах мира, как тут же была объята неподдельным ужасом при виде надвигавшейся на меня огромной телеги, которую волокли шесть волов. И этот кошмар случился в такой узкой части горной дороги, что у меня остался один выбор: или оказаться раздавленной между телегой и скалой, или устремиться вниз на самое дно огромной пропасти. К счастью, моей лошади, судя по её поведению, были совершенно неведомы мои страхи, и она ловко проскользнула между телегой и скалой, сохраняя невозмутимое спокойствие.

Немного придя в себя после встречи с телегой с волами, я вскоре была встречена приветствием бодрого звука барабанной дроби и веселого напева солдатских дудочек. Как выяснилось, я выехала к команде из двухсот солдат 53-го пехотного полка, которые на своих плечах несли части деревянных бараков, присланных из Англии для того, чтобы возвести в Дедвуде военный лагерь. Он будет находиться на плоскогорье на высоте двух тысяч футов над уровнем моря. Солдаты выглядели очень уставшими и явно нуждались в том, чтобы для поднятия настроения их подбодряла музыка. Командовали солдатами капитан и два младших офицера. Не прошло много времени после того, как я потеряла из виду этих солдат, как мне повстречался шумный отряд моряков в количестве ста пятидесяти человек, принадлежавших экипажу корабля его величества «Нортумберлэнд». Они тащили на себе огромные толстые деревянные доски для усовершенствования дома в Лонгвуде. Их сопровождали лейтенант и два гардемарина. Около Лонгвуда я встретила адмирала сэра Джорджа Кокбэрна и его секретаря. Уже после них мне повстречались два французских офицера в роскошной военной форме с двумя дамами в великолепных нарядах. Они совершали конную прогулку в сопровождении нескольких вышколенных французских слуг. Неподалёку от «Дома тревоги» мимо меня промчалась группа молодых наездниц, жительниц острова. Они ехали на страшной скорости, их бесстрашие казалось невероятным. Их сопровождал капитан-индус и два офицера, один — пехотный, а другой — артиллерист.

Как только я выехала из Джеймстауна, так сразу же стала подниматься в гору и продолжала делать это почти три мили, пока не добралась до вершины первой горы. Дорога была настолько крутой, неровной и узкой, что двум лошадям едва хватало места идти рядом. Вскоре я забралась так высоко, что у меня закружилась голова, когда я взглянула вниз на окрестности города, который протянулся на некоторое расстояние вдоль узкой долины между двумя высокими чёрными скалами, лишёнными какой-либо растительности. Более того, на этих скалах нельзя было даже проследить возможность произрастания чего-либо, а в некоторых местах они выглядели так, словно вот-вот от них отвалятся огромные куски, которые попадут прямо на головы жителей города. Это убийственно безотрадная дорога зовётся «длинной тропой».

Я была поражена огромным количеством мышей, которые постоянно выскакивали из расщелин скал и пробегали между ног моего животного. Их поведение заставило меня опасаться, что моя лошадь начнёт спотыкаться, но она не обращала на них никакого внимания. Когда я доехала до вершины холма, под которым находился коттедж «Брайерс» (временная резиденция Бонапарта), я остановилась и, обуреваемая неописуемым волнением, взглянула вниз на небольшой коттедж, в котором он проживал. Вскоре мне посчастливилось увидеть экс-императора, совершавшего прогулку в сопровождении своего секретаря графа Лас-Каза.

Коттедж «Брайерс» расположен в местности, напоминающей долину, ограниченную амфитеатром скал. Это яркое пятно красоты природы и возделанного участка земли среди бескрайнего опустошения. Когда я добралась до вершины холма, возвышавшегося над коттеджем «Брайерс», то решила, что просто невозможно, чтобы я поднялась ещё выше, но, к моему величайшему изумлению, завернув за угол вершины холма, я обнаружила перед собой почти перпендикулярно возвышающийся подъём, гораздо более крутой, чем тот, который я только что осилила. Как мне объяснили, мне предстояло преодолеть ещё три горных подъёма, прежде чем я доберусь до лагеря пехотного полка в Дедвуде. Забравшись на вершину второй горы, я обернулась, чтобы бросить взгляд вниз на Джеймстаун, который с места моей остановки напомнил мне колоду карточных домиков, рассыпанных вдоль узкого ущелья. Дорога теперь стала более открытой для обозрения, но ничего похожего на деревья или на участки земли, возделанные для овощей, увидеть было нельзя. С каждой стороны дороги в глаза бросались или угрюмого вида глубокие ущелья, или, на смену им, возвышающиеся фантастически уродливые скалы.

Доехав до «Дома тревоги» (пост, с которого можно увидеть корабли, находящиеся на большом расстоянии от берега острова), я получила возможность обозревать дороги острова, прекрасную панораму океана, многие корабли, стоявшие на якоре, и сторожевые бриги, крейсировавшие вокруг острова с наветренной и с подветренной стороны. Впервые я получила возможность ясно увидеть Лонгвуд, находившийся на другой стороне «Дьявольской Чашеобразной Впадины». Эта чаша достойна своего имени, ибо эта впадина действительно представляет собой вогнутое пустотелое пространство, загромождённое ужасными вулканическими выбросами. Вид у этой впадины в самом деле дьявольский. Ничто в этой впадине не радует глаз, за исключением маленького возделанного участка земли с одной стороны впадины, почти у самого её дна, который создаёт странный контраст с окружающей этот участок абсолютной пустошью. Вам представляется возможность созерцать два уютных коттеджа с фруктовыми садами и цветниками[89], которые, казалось, были словно сброшены в эту дьявольскую чашу с территории какого-то сказочного счастливого царства.

Подъехав к «Воротам Хата», я обнаружила, что картина природных условий острова вновь изменилась. С окутанного различной зелёной растительностью пика Дианы, вершина которого почти касалась облаков, открывался великолепный вид на «Долину рыбака»[90], которая, извиваясь внизу, представляла вашему взору самые разнообразные красоты природы, да к тому же была украшена изящно построенным большим домом и аллеями, обсаженными с обеих сторон деревьями. Вид всего этого приносит сладостное облегчение душе, особенно после тягостного зрелища полнейшего опустошения и бесплодия местности, которую я только что проехала. После того как я миновала ворота Лонгвуда, я вскоре доехала до военного лагеря в Дедвуде. Живописный вид только что возведённых среди деревьев белоснежных шатров военного лагеря, восхищавших своим резким контрастом с тёмно-синими тенями от ветвей эвкалиптов, произвёл на меня ранее неизведанное впечатление, близкое к театральному; и я подумала, что мне никогда раньше не приходилось созерцать более интересного целостного ансамбля, созданного вместе природой и рукой человека. Однако, когда я подъехала поближе, мой восторг от вида деревьев несколько поубавился; они находились под воздействием дующих все время в одну сторону пассатов. Рассмотрев повнимательнее деревья и их листву, я с удивлением обнаружила, что листья эвкалиптов по своей природе настолько вредны, что под каждым деревом достаточно большое пространство представляет собой чёрную безжизненную массу, абсолютно непригодную для выращивания какой-либо растительности из-за пагубного влияния на неё опадающей листвы эвкалипта. Листья эвкалипта очень маленькие и узкие».

Дедвуд, декабрь 1815

Всю ночь я едва могла закрыть глаза из-за этих отвратительных мух. Всё моё тело покрыто их укусами, и как раз в эту минуту семь или восемь мух резвятся на моей подушке. Всю ночь крысы бегали стаями. Когда я устала отгонять их прочь и, наконец, заснула, они прогрызли дыры в покрывале на кровати. Дождь продолжал лить в течение всей ночи с такой силой, что, пробиваясь сквозь щели в креплениях всех сторон шатра, образовал лужу на дне шатра поверх лодыжек моих ног. Мы не могли достать даже несколько деревянных досок, чтобы подложить их под ноги и держать их сухими, так как дерево на острове является большой редкостью. Наша единственная надежда заключается в том, чтобы набраться огромного терпения и дождаться времени, когда через несколько недель в гавань острова, наконец, зайдёт какой-нибудь транспортный корабль, и мы тогда сможем купить несколько старых упаковочных ящиков и ухитриться соорудить из них нечто, похожее на пол, чтобы держать наши ноги в шатре сухими.

Крысы прогрызли насквозь бочонок, в котором мы держали наше засоленное масло, которые купили на мысе Доброй Надежды, а вот свежего сливочного масла здесь на острове достать невозможно[91]. Дождевая вода проникла в наши книжные шкафы, и все мои книги испорчены. Послав эти книги на кухню, чтобы их высушили, я обнаружила, что дождь проник сквозь дёрн, покрывавший крышу кухни, и слуги стоят по колено в воде, вычёрпывая её полными вёдрами. Сырость в шатре сделала моё пианино глухим, и я не могу извлечь из него ни одного звука.

Мы направили начальнику офицерской столовой просьбу уделить нам два или три фунта свежего мяса на обед, но он ответил, что ему не хватает мяса для офицерского обеда; тогда мы послали сержанта к начальнику хозяйственного снабжения полка с просьбой прислать нам немного пайковой солонины или засоленной свинины, а также хлеба и немного картофеля: он ответил нам, что хлеб не привезли из города, так как дороги пришли в такое состояние, что практически по ним нельзя проехать; что в течение нескольких дней он картофеля не получал; что у него осталось очень немного пайковой солонины, но всё же он пришлет нам маленький кусок солонины с небольшим количеством риса.

Мы послали солдата с несколькими долларами к местным фермерам, чтобы купить у них немного картофеля и других овощей, но солдат вернулся через несколько часов совершенно уставшим и с пустыми руками, так как местные жители не прилагают усилий, чтобы сажать другие овощи, кроме картофеля, который они отвозят в город мешками, чтобы там продать его или по бартеру поменять его на другие вещи, а сами живут на одной солонине и на рисе. Поэтому мы были вынуждены удовлетвориться этой пищей острова Святой Елены и приказать повару счищать с засоленной жирной свинины кусочки сала, чтобы сжигать их в нашей лампе, так как наши свечи почти закончились, а новые свечи появятся в магазинах не раньше следующего месяца. Мы не могли достать дров для камина, так как запрещалось рубить для этой цели дерево эвкалиптов без разрешения правительства, и вынуждены были приказать нашему слуге срезать ветки с кустов ежевики, чтобы состряпать наш обед.

Серебряную дощечку с этой надписью, которую предназначалось прикрепить на гроб императора Наполеона, граф де Монтолон поручил изготовить г-ну Дарлингу. Губернатор острова Святой Елены, будучи проинформированным об этом, заявил графу де Монтолону, что он против этого и что в соответствии с указаниями своего правительства в том случае, если предполагается прикрепить какую-либо надпись на гроб покойного, то она должна начинаться словами: «генерал Буонапарте».

Граф де Монтолон,

Лондон, 2 октября 1821