Голос сердца

В этот день было немало моментов, когда он пожалел, что снова вернулся в школу. Когда учитель английского языка, мистер Голдман, положил руку ему на плечо и спросил: «Ну, как дела?» — Камерон чуть не сорвался.

— Отлично, — ответил он. — Просто супер!

— Может, ты хочешь поговорить с кем–нибудь об этом?

Только этим Камерон и занимался все последние дни.

Он говорил с социальными работниками, психологами, с Лили, с Шоном. Его уже тошнило от разговоров.

— Нет, — отрезал он.

Этот день не принес ему ничего хорошего.

Часть четвертая

Ребенок может вынести все, что угодно.

Мария Монтессори

Глава 25

Итак, — сказал Грег Дункан в пятницу, стоя рядом с Лили и наблюдая за тем, как ученики ее класса расходятся по машинам и автобусам, — какую отговорку ты придумаешь сегодня?

Лили помахала на прощание последнему из своих учеников и повернулась к Грегу.

— Отговорку?

— Чтобы не пойти со мной куда–нибудь сегодня вечером.

Она опустила глаза и постучала каблуком по асфальту.

— Ну, ты меня пока еще никуда не приглашал.

— Теперь приглашаю.

— А я отвечаю: спасибо, нет. — Лили попыталась изобразить улыбку, однако уголки ее губ дрожали. — Я сейчас не самый приятный спутник. — Лили хотела бы, чтобы Грег был ей другом, на которого можно положиться, которому можно рассказать, как тяжесть утраты вымотала ее — эмоционально и физически. Конечно, он не был таким другом. По здравом размышлении Лили могла сказать, что все их разговоры вертелись вокруг его игры в гольф и алиментов, выплачиваемых детям, которых он никогда не видел. При этой мысли она почувствовала себя виноватой. — В любом случае, спасибо. Я очень ценю это, Грег.

— Я тебе так скажу. — Он раскачивался взад–вперед. — Когда поймешь, что готова куда–нибудь выйти, позвони мне, ладно?

Лили кивнула и улыбнулась, на этот раз искренне.

— Позвоню. Обещаю.

Грег пошел к группе других учителей, наблюдавших за тем, как отъезжает последний автобус. Непринужденная беседа и взрывы смеха казались такими… нормальными. Но Лили этого больше не ощущала, словно не разбираясь в том, что нормально, а что нет. Она вернулась в свой класс. Посмотрела на календарь. До конца учебного года оставалось семь недель. Потом наступит лето, время приключений и обновления.

Лили подумала о путешествии, которое так тщательно спланировала. Представила, как будет сидеть в кафе в Позитано, сама по себе, потягивая лимончелло и глядя на рыбаков в их разноцветных лодках. Она точно знала, о чем будет думать там — о детях Кристел.

Схватив свою сумку, Лили вышла из кабинета. Неважно, что написал Дерек в своем завещании и какое решение вынес судья по делам наследства. У нее были свои обязательства в отношении семьи, пусть и не зафиксированные в документах.

Вместо того чтобы ехать к себе, Лили направилась к дому Кристел. Она обещала Чарли, что будет приезжать очень часто, если понадобится — каждый день, и старалась сдержать слово.

— Лили! — Чарли распахнула дверь еще до того, как она позвонила, и крепко обняла ее. — Заходи! Мы как раз сели перекусить.

Шон вышел поздороваться с ней. Эшли прокричала что–то, при этом у нее изо рта полетели крошки.

— Хочешь? — спросила она Лили, показывая на кофейный столик. Он был заставлен упаковками с плавленым сыром и печеньем, банками лимонада и лучшими бокалами Кристел, предназначенными для коктейлей.

— Шон сказал, у нас «счастливый час», как в баре, — объяснила Чарли. — Давай намажу тебе печенье.

Шон подвинулся, освобождая для Лили место на диване.

— «Счастливый час»? — переспросила она.

— На самом деле я совсем не чувствую себя счастливой, — призналась Чарли, — но дядя Шон говорит, что нам нужно есть.

— Это правильно. — Лили повернулась к Шону, и их взгляды пересеклись. Между ними возникла какая–то связь, будто они были уцелевшими жертвами кораблекрушения.

Лили быстро отвела глаза; она опасалась, как бы Шон не разглядел в них то, чего не должен видеть.

— Держи, — Чарли протянула ей крекер с целой горой сыра.

Угощение олицетворяло нездоровый образ жизни.

— М–м, аппетитно. — Избегая необходимости немедленно отправить его в рот, Лили кивнула на коробочку, стоявшую на столе. — Твои скаутские значки?

— Да, их надо пришить на ленту и носить вместе с формой. — Девочка взяла один и растерянно посмотрела на него. — Мама собиралась помочь мне с ними.

Лили попыталась сказать что–нибудь, но у нее перехватило дыхание. Такое случалось постоянно, не только с Чарли, но и со всеми членами семьи. Дела остались незаконченными, и в этом сказалась страшная жестокость безвременной гибели.

Пока Лили подыскивала слова, Шон налил лимонад в один из стаканов для коктейлей.

— Мы с тобой займемся этим вместе, ладно, скаут Чарли?

— Ладно.

— Вам с оливкой или с лимоном? — шутливо спросил он.

— Оливки? Фу!

— Тогда без ничего. — Шон подал племяннице стакан.

Лили незаметно положила свой крекер на стол. Конечно, нет ничего ужасного в том, что они взяли лучшие стаканы Кристел.

Судя по состоянию дома, они, возможно, единственные чистые. С каждым днем дом становился все более и более запущенным. В одном конце гостиной был разложен искусственный газон для мини–гольфа. На полках возле двери громоздились стопки старых журналов и книг. По лестнице спустился Камерон, неряшливый и Угрюмый.

— Привет, Лили, — бросил мальчик. Он намазал сыр на крекер и целиком отправил его в рот. — Кто–нибудь видел циркуль? Мне нужно делать домашнюю работу.

— Что такое циркуль? — спросила Чарли.

Камерон закатил глаза.

— Неважно, тупица.

— Дядя Шон! Он называл меня тупицей.

Шон стирал плавленый сыр с подбородка Эшли.

— Перестань обзывать сестру!

Чарли показала Камерону язык.

— Ты злишься потому, что дядя Шон установил родительский фильтр на твой компьютер.

— Подумаешь! Тупица!

— Дядя Шон! Лили!

Где–то в доме запищал таймер, его звук напоминал гудок, возвещающий конец боксерского поединка.

— Это сушилка, — сказал Шон. — Камерон, пойди вытащи вещи и сложи их.

— Но…

— Сейчас же.

Их взгляды скрестились. Камерон прищурился и медленно вышел из комнаты.

Чарли обиженно шмыгнула носом.

— А ты помоги ему, — сказал Шон.

— Но…

— Давай, Чарли.

Девочка взглянула на Лили, словно ища у нее поддержки, но та промолчала. Подбородок Чарли задрожал, она повернулась и побрела прочь, словно приговоренная к казни.

Шон придержал банку лимонада, чтобы Эшли могла отпить из нее. Лили снова прикусила язык, их глаза встретились над головой девочки.

«Это моя жизнь, и я делаю то, что считаю нужным», — говорил его взгляд.

— Ты продержался еще один день, — сказала ему Лили, стремясь приободрить его. — Ты держишься уже целую неделю.

— Тем лучше.

Эшли забралась к нему на колени и щекой прижалась к его груди. Своей огромной ладонью, накрывавшей почти всю ее спину, Шон с удивительной нежностью обнял племянницу. По щеке у нее был размазан сыр, однако она удовлетворенно улыбалась. Эшли сонно заморгала, потом закрыла глаза. Лили не сомневалась, что время дневного сна давно прошло. Наверняка ее сегодня трудно будет уложить ночью.

«Прекрати», — сказала она себе.

— Я отнесу это все в кухню, — обратилась она к Шону.

Он промолчал, поэтому Лили собрала печенье, сыр, банки из–под лимонада и стаканы и в два приема отнесла их в кухню. С чувством глубокого удовлетворения она бросила коробку с плавленым сыром в мусорное ведро. Несколько минут Лили потратила на то, чтобы загрузить посудомоечную машину и убрать в кухне. Повсюду стояли кастрюльки, противни и пластиковые контейнеры — друзья Холлоуэев с большой щедростью стремились накормить обитателей этого дома. После трагедии их дары казались странными и трогательными.

Разобравшись с посудой, Лили решила рассортировать почту. Она обещала Шону заняться делами Кристел, закрыть счета, отменить подписки, отправить чеки на выплату. Особенно страшно было разбирать счета: видеть, что Кристел покупала, какие суммы тратила на косметику и одежду для детей, подарки и бензин для своего автомобиля. Кристел никогда не отличалась практичностью, но была безгранично щедра.

Лили складывала в отдельные стопки счета и рекламные проспекты. В одном конверте оказался счет из медицинской лаборатории «Риверсайд» за анализ на группу крови, который Эшли сдавала в понедельник, за несколько дней до аварии. Лили нахмурилась, размышляя о том, не больна ли девочка. Все личные письма были адресованы детям или Шону и детям. Большая часть их была в нестандартных конвертах — скорее всего, в них лежали открытки с выражениями соболезнования. Внизу стопки Лили нашла несколько больших, толстых конвертов, адресованных Шону Магуайеру; все были подписаны разными женскими почерками. Их уже распечатывали. Одно письмо было из Каламазу, Мичиган, другое — из Лонг–Бич, Калифорния, третье из Сан–Диего. «Друзья издалека?» — подумала Лили, изучая обратные адреса. Кэт, Никки, Анджелина.

«Нечего совать нос в чужие дела», — сказала себе Лили, украдкой бросив взгляд через плечо. Самый большой конверт выскользнул у нее из рук и упал, его содержимое разлетелось по полу. Розовая почтовая бумага, округлый почерк: «Дорогой Шон, мы с тобой незнакомы, я прочла в газете об этой ужасной трагедии и хотел чтобы ты знал: я всегда с тобой». К письму скрепкой была приколота фотография молодой девушки с огромно грудью.

Потрясенная Лили спрятала письмо обратно. Потом заглянула в следующий конверт — снова письмо, снова фотографии. «Теперь, когда у тебя столько детей, тебе нужна хорошая жена». Увидев фотографию Кэти, Лили тяжело вздохнула.

— Он каждый день получает такие письма, — сказа Камерон. — Отвратительно, да?

Лили обернулась к нему; щеки ее горели.

— Что?

— Ну, все эти женщины с их письмами и фотографиями. Они сходят по нему с ума, потому что про него написали в газетах.

— А, — сглотнула Лили, — понятно.

— Ужасно странно. Кто бы мог подумать, что в результате он станет холостяком года?

Лили начала складывать счета в свою сумочку.

— Мне пора, — сказала она. Ее сердце сжалось — дом Кристел становился совсем другим, не похожим на прежний. Но Лили не имела права вмешиваться, даже если знала, что нужно делать.

— Увидимся. — Камерон, наклонившись, исследовал содержимое холодильника.

Направляясь к двери, она думала о том, что сказать Шону.

Он неподвижно сидел на диване, держа на руках малышку. С другой стороны к нему прижималась Чарли, в руках у нее была скомканная голубая ночная рубашка. На них падали лучи закатного солнца, и тут Лили поняла, что все трое спят. Чувство утраты отнимало у них все силы: сейчас они открывали это для себя.

Лили постояла несколько секунд, глядя на спящих. Глядя на него — его четко очерченный подбородок, мускулистые руки. Внезапно ее охватила острая тоска. Неудивительно, что красивые незнакомки делают Шону такие предложения.

Усталая и встревоженная, Лили вернулась домой, где ее ждал сюрприз. Рядом с домом был припаркован «виннебаго», автофургон ее сестры. Когда Лили вылезла из машины, дверца фургона распахнулась и вышла Вайолет. Вслед за ней выскочили дети, Меган и Райан, девяти и десяти лет. Эта шумная парочка почти всегда ссорилась. Но иногда они вели себя как лучшие на свете друзья. В следующий момент дети начали толкаться, но Вайолет, слишком утомленная, не обращала на них внимания. Не успела сестра заговорить, как Лили поняла, что ее ждут плохие новости.

— Ну ладно, прежде чем ты что–нибудь скажешь, — начала Вайолет, — я клянусь: это только на время.

— Вообще–то я собиралась поздороваться с племянником и племянницей. Привет, племянник и племянница! — Лили обняла детей, и они с энтузиазмом вернулись к взаимным тычкам. Как правило, слегка неряшливые, дети были очень общительными и эмоциональными, точь–в–точь как их мать. — Не хотите ли пойти на задний двор поиграть? — предложила Лили. — У меня там есть детская баскетбольная корзина.

— Зачем тебе детская баскетбольная корзина, если у тебя нет детей? — спросила Меган.

— Может, я играю сама, — подмигнула ей Лили. На самом деле ей не хотелось возвращаться к болезненным темам, связанным с ее утратой. Эту корзину они с Кристел установили всего пару недель назад, в первые дни весны, чтобы Чарли могла играть, когда приедет в гости к Лили вместе с матерью. При воспоминании о Кристел сердце Лили сжалось, дыхание перехватило. «Когда это пройдет? — думала она. — И пройдет ли вообще?»

Меган и Райан бросились на задний двор, продолжая толкать друг друга.

Лили обняла сестру.

— Мы с тобой почти не поговорили на похоронах, но все равно спасибо, что приехала. Ну, как ты?

— Толстею, вот как! — Вайолет похлопала по бедрам, туго обтянутым джинсами.

— О, перестань! Ты отлично выглядишь.

— Я выгляжу толстой. Ты же знаешь, когда у меня стресс, я всегда переедаю.

— И от чего у тебя стресс на этот раз? — спросила Лили, хотя и догадывалась, в чем дело. Жизнь Вайолет состояла из сплошных стрессов. Она вышла замуж сразу после школы и вскоре родила двоих детей. У ее мужа, Рика, редко бывала постоянная работа. Он регулярно начинал какой–нибудь странный бизнес, заведомо обреченный на провал, поэтому, когда провал действительно совершался, никого, кроме Рика, это не удивляло. Приют для домашних растений, клоуны по вызову, доставка льда, уроки по установке палатки и фигурная стрижка садовых деревьев — чем он только не занимался, надеясь заработать на этом свой первый миллион.

— Так в чем же дело? — Лили открыла входную дверь и пропустила сестру вперед.

— Нам пришлось переехать. — Вайолет упала на диван. — Срок аренды истек, и хозяин невероятно повысил плату. Сейчас мы живем в квартире в Траутдейл.

Лили вынула из холодильника две бутылочки натурального апельсинового сока и протянула одну Вайолет.

— Насколько я понимаю, в роли голоса за кадром он продержался недолго?

Вайолет потрясла головой.

— Это была просто катастрофа. Он попытался продублировать какую–то японскую рекламу, и его тут же уволили. Он сказал, приходилось говорить ужасно быстро, как в ускоренном воспроизведении. Я очень за него переживаю. — Вайолет встретилась с Лили глазами. — Что?

— Ничего.

— Ну конечно, ничего! Давай–ка объясни, что значит этот взгляд.

Лили улыбнулась, стараясь, чтобы сестра не заметила, как она разочарована.

— Ты великолепна!

— Я? В каком смысле?

— С твоей преданностью Рику. Он хотя бы знает, как ему с тобой повезло?

Вайолет отпила свой сок.

— Это мне повезло с ним.

Лили стиснула зубы. Повезло! Этот человек уже не в первый раз приводил свою семью на грань финансового краха. Тем не менее, думала она, он никогда не прекращал попыток, и жена обожала его. Любовь — очень странное чувство. Неудивительно, что для нее она тайна за семью печатями.

Вайолет приняла молчание сестры за знак неодобрения.

— Ладно, он, конечно, не Дональд Трамп. Но я же выходила за него не потому, что он умел делать деньги. Я вышла за Рика потому, что любила его, и сейчас, одиннадцать лет спустя, люблю еще сильнее. — Глаза Вайолет заблестели, и Лили поняла, что сестра говорит абсолютно искренне.

— Это прекрасно! — воскликнула она, при этом подумав, так ли это на самом деле. Действительно ли это прекрасно — обожать партнера, несмотря на его недостатки. Или это просто сумасшествие?

— Не забывай, дорогая сестричка, я же не такая умница, как ты, — рассмеялась Вайолет. — Я не училась в колледже, но зато знаю, что такое любовь.

Лили задумчиво посмотрела на нее.

— Ты хочешь сказать, что я этого не знаю.

— Я хочу сказать, что любовь бывает разная. Для меня это когда Рик входит в комнату, и мое сердце начинает биться быстрее. Какой покой я ощущаю в его объятиях, и какой он замечательный отец. Банковский счет не имеет отношения к делу. Иногда нужен человек, который обнимет тебя и скажет, что все будет хорошо. Все остальное — детали, Лили. Они не имеют никакого значения. Вот что делает с нами любовь. Она помогает видеть, что важно, а что нет.

Вайолет говорила страстно; она искренне верила: когда по–настоящему любишь, выдержишь все что угодно: финансовые проблемы, потери, тяжелые времена. Возможно, именно поэтому люди утверждают, что без любви невозможно жить. Мысли Лили перешли на Холлоуэев. Смерть Кристел наглядно показала, что жизнь — нелегкая штука, а сносить все испытания одному во много раз труднее.

— Слушай, — сказала Вайолет, — что это мы все обо мне?

Лили улыбнулась.

— По–моему, ты — это что–то.

— Но ты не знаешь, что именно, да? — Вайолет оглядела аккуратную, прибранную кухню. — Мы совсем не похожи друг на друга. Как это мы выросли такими разными?

Хороший вопрос. Хотя между ними был всего год разницы, их жизни пошли в диаметрально противоположных направлениях. Одна сестра жила ради любви, а вторая избегала сердечных волнений. Воспитанная родителями, которые постоянно ссорились и упрекали друг друга, Вайолет восстала против них, задавшись целью создать свою счастливую семью. Она с головой погрузилась в бестолковую любовь к мужу и хаос семейной жизни. Лили же окружила себя стеной, чтобы никто не ранил ее чувства.

— Психоаналитику пришлось бы с нами нелегко, да?

— Нет, потому что ты никогда не говоришь о прошлом, — заметила Вайолет. — Хотя, собственно, что о нем говорить. Твоя жизнь говорит сама за себя.

Лили почувствовала себя так, словно из нее выкачали весь воздух. Однако, быстро придя в себя, она улыбнулась, как будто Вайолет пошутила.

— Кстати, как там наши старые добрые мама и папа? — спросила Лили.

— Старые. Но отнюдь не добрые. — Вайолет покачала головой. — Может, все эти ссоры им на пользу. Они в отличной форме, как всегда.

— Мама приезжала повидаться со мной сразу после аварии, чем страшно меня удивила. И, увидев их на похоронах, я тоже удивилась.

— Ты же знаешь, они тебе не враги.

— Нет, не враги, как не были врагами после смерти Эвана. — Эта трагедия и ее последствия закалили членов их семьи. Сейчас то же самое происходило с семьей Кристел.

— Надеюсь, они справились с этим лучше, чем мы с тобой.

Какое–то время сестры молчали, прислушиваясь к голосам детей, игравших на заднем дворе.

— Я рада, что вы приехали, — сказала Лили. — Сколько вы у меня побудете?

— Рик скоро заедет за нами. Надеюсь, нам не придется долго держать фургон у тебя. Только до тех пор, пока мы не найдем дом с площадкой, где можно будет поставить его. Вообще–то мы думаем его продать.

— Так почему не продадите?

— Ты же знаешь Рика. Никак не могу убедить его. Поэтому я и хотела пока оставить фургон у тебя. — Вайолет неуверенно взглянула на Лили. — Если, конечно, он тебе не помешает.

Не помешает? Эта сухопутная баржа, стоящая среди ее рододендронов, которые завоевывают призы на выставках?

Лили глубоко вздохнула. «Это семейное дело», — напомнила она себе. Кровь не вода, точнее, не рододендроны.

— Конечно, — сказала она.

— Спасибо, Лили. Мы навеки у тебя в долгу. Нет, серьезно. Мы у тебя в долгу.

— Не глупи. Я всегда рада помочь тебе.

Вайолет уставилась на нее.

— Клянусь, ты просто святая. Кстати, ты можешь использовать фургон. В любое время, когда захочешь. Серьезно. В нем очень весело путешествовать. Там шесть кроватей. Рик хотел, чтобы их было побольше, на тот случай, если мы решим завести еще детей.

«Отличный план». — Лили едва удержалась от того, чтобы не произнести эти слова вслух.

— Вывези куда–нибудь детей Кристел.

— Едва ли твой «виннебаго» мне пригодится.

— Никогда не знаешь наперед.

— Сейчас со мной все именно так и происходит, — призналась Лили. — Никогда не знаю, что случится дальше.

— Ты справляешься?

— Не очень. — Лили ощутила привычный ком в горле. — Я очень скучаю о ней, Ви. Она так много значила для меня, а теперь ее нет, и я не знаю, что мне делать с собой.

Вайолет обняла сестру.

— Ах Лили! Как бы мне хотелось, чтобы ты не была такой одинокой. — Она отстранилась и заглянула Лили в глаза. — Я знаю, о чем ты думаешь. Но то, что человек, которого ты любила, умер, не значит, что ты больше никого не сможешь полюбить.

Лили подумала, как хорошо сестра знает ее.

— Прежде всего это значит, что мне никогда не стоило никого любить.

— У нас нет выбора, Лили. Почему бы не позволить себе любить детей Кристел? Бог знает, как им нужна сейчас твоя любовь. А с кем они живут?

— С Шоном, братом Дерека. Ты видела его на похоронах.

— Этот красавчик? До сих пор не могу забыть его. Так он одинокий?

Лили представила себе Мору, с ее длинными ногами и умными глазами.

— Сейчас — да. Он встречается с одной девушкой, но это не наше с тобой дело.

— Лили Рейнс Робинсон, готова поклясться, что ты покраснела! — Заинтригованная, Вайолет подалась вперед. — Что у тебя с этим парнем?

— Ничего. — Лили ощутила раздражение. — Мы оба желаем добра этим детям, вот и все, правда, у нас разные взгляды на то, что для них хорошо.

— Поскольку он их дядя…

— Сводный, если говорить точно. Этот человек почти не знал их. Но он их единственный кровный родственник, за исключением Дороти, и, как утверждает социальная служба, у меня нет оснований претендовать на опеку над ними. Это так тяжело, Ви! Кристел хотела, чтобы о них заботилась я, но она никогда не обсуждала этот вопрос с Дереком. Наверняка они думали, что у них еще куча времени впереди.

— Ничего себе! Значит, ты хочешь предъявить свои права на них?

— Честно говоря, это было первое, что я хотела сделать, когда узнала об аварии, но потом передумала. Сейчас этим детям больше всего нужна стабильность. Начав судебный процесс, я только осложню их положение. Адвокат Кристел сказала, что мои шансы на победу близки к нулю, поскольку желание Кристел не было оформлено в законном порядке и я им не кровная родственница. Поэтому мне лучше поменьше влезать в их жизнь.

— А может, этому парню понравится, если ты будешь влезать в нее почаще. Ты никогда не думала об этом?

— Я думаю об этом постоянно, — призналась Лили, вспоминая Шона, спящего на диване. — Я думаю об этом куда больше, чем следовало бы.

— Знаешь, а вот у нас с Риком нет никаких завещаний.

— Ты шутишь! Ви, у вас двое несовершеннолетних детей. Вы обязательно должны составить завещания.

Она кивнула, глядя на Меган и Райана через окно.

— Слушай, Лили…

— Что?

— Когда я буду составлять завещание, я назначу тебя их опекуншей. Согласна?

— Обсуди это с Риком.

— Он согласится. Его родители уже слишком старые, а сестры ведут такой сумбурный образ жизни, что дети никак не вписываются в него. Ты — идеальная кандидатура, Лили. Пожалуйста, скажи, что согласна!

Лили коснулась пальцев сестры.

— Это большая честь для меня.

— Вот и хорошо.

— Только обещай, что это никогда не потребуется.

— Ладно. Обещаю.

Лили попыталась вспомнить, взяла ли такое же обещание с Кристел. Она сомневалась в этом; кроме того, в глубине души Лили знала, что это не сказалось бы на жизни Кристел. Такова уж была ее подруга — женщина, оказавшаяся в одной машине с бывшим мужем тем дождливым вечером. Женщина, чьи чувства всегда доминировали над разумом.

Вскоре Рик приехал за женой и детьми. Услышав, как его машина, фырча, подъезжает к дому, Вайолет просияла.

— Он здесь! — Она вскочила с дивана и бросилась на улицу.

Лили смотрела на них из окна. Улыбающийся мужчина в мешковатом костюме обнимал свою радостную, слегка располневшую жену, а дети крутились рядом с ними, встречая его.

Лили пожалела, что у нее нет видеокамеры. Глядя на них, не заподозришь, что они на грани финансового краха, что Рику предстоит снова подниматься, собираться с мыслями и искать возможность содержать семью. В этот момент они выглядели совершенно счастливыми, словно весь мир лежал у их ног.

Осознав, что подглядывает за сценой, не предназначенной для ее глаз, Лили вышла во двор попрощаться. Когда сестра и ее семья уехали, она постояла на подъездной дорожке. Дни становились длиннее. Обычно Лили очень нравилась весна, когда время словно ускорялось по мере приближения конца учебного года. Все ощущали прилив сил и строили планы на предстоящие каникулы. Конечно, в этом году все иначе. Кристел умерла, дети остались на попечении Шона Магуайера, а Лили постоянно тревожилась за них.

Теперь она не принадлежала себе. Лили заранее спланировала свое лето, однако в ее жизнь вошли другие люди, и она уже не контролировала ситуацию. Никогда раньше ей не приходилось менять свои планы ради других.

Она стояла в растерянности посреди гостиной. В ее доме всегда было тихо или ей сейчас так казалось? А еще он выглядел невообразимо чистым, почти стерильным. Вайолет говорила, что у Лили «маниакальное стремление к чистоте». Чтобы заполнить тишину, она включила музыку. Бочелли запел «Милле луне, милле онде» — этот компакт–диск она купила, чтобы проникнуться настроением Италии.

Сопровождаемая его мягким тенором, Лили подошла к столу и убрала все свои карты и путеводители, самоучители итальянского и расписания транспорта. Потом позвонила в турбюро своему агенту и оставила сообщение: «Все отменяется».

Наконец, под музыку, разносящуюся по всем углам комнаты, Лили налила себе бокал вина. Конечно же, кьянти. Казалось бы, отказавшись от мечты, она должна была прийти ее в отчаяние. Однако сейчас Лили чувствовала, что поступила правильно.

Глава 26

Шон Магуайер услышал настойчивый стук в дверь. Уже несколько минут он ходил вокруг Эшли, пытаясь морально подготовиться к смене подгузника. Неважно, сколько раз он делал это раньше — привыкнуть было невозможно. Съеденные прошлым вечером консервированные бобы и яичница превратились в жуткую ядовитую смесь, наполнявшую сейчас подгузник. Из книги по детскому развитию, взятой в библиотеке, Шон узнал, что приучать Эшли к горшку можно только через полгода.

— Кто–то стучит в дверь, — сказал он. — Наверное, команда по уничтожению ядовитых отходов.

— Ага! — Эшли направилась в гостиную.

Черт! Этот ребенок уже научился разговаривать, но не умеет ходить в туалет. Как это возможно?

По пути к двери Шон окинул взглядом дом. Он выглядел так, словно в нем взорвалась бомба, завалив все игрушками, учебниками, стираным бельем, которое он как раз собирался сложить, грязными чашками и тарелками с недоеденным завтраком. Когда только они успели накопиться? Буквально вчера миссис Фостер все убрала, пока сидела с Эшли. А Шон сам подмел пол.

«Тем хуже», — подумал Шон, глядя на часы. Человек, явившийся в гости в такое время, вполне заслужил то, чтобы сейчас все это предстало перед его глазами. Насупившись, Шон распахнул дверь.

— Нам надо съездить кое–куда всем вместе. — Лили Робинсон вошла в дом, пока Шон размышлял, стоит ли ее пригласить.

Его удивило появление Лили. Как правило, увидев ее, он испытывал радость, даже облегчение. Она привносила в этот дом покой и порядок, а дети обожали ее. Но этим утром… На Лили были джинсы и красные кеды, и по какой–то непостижимой причине в этом наряде она показалась ему безумно сексуальной. К тому же Лили бросила на него такой взгляд, будто никогда еще не видела мужчину, только что вылезшего из постели. Впрочем, может, и не видела. Шон постарался отогнать от себя эти мысли. Ему некогда думать о подобных вещах.

— Могла бы сначала позвонить, — заметил он.

— Было слишком рано для звонков.

— Женская логика.

— А чья машина припаркована снаружи? — Лили увидела Эшли, и ее лицо осветилось. — Привет, красавица! — Наклонившись, она распахнула объятия, и малышка прижалась к ней.

«Твой катафалк», — подумал Шон, делая вид, что не расслышал вопрос.

— фу! — поморщилась Лили. — Кто–то был слишком занят…

— Мы только что встали. — Шон потирал небритый подбородок. — Еще не меняли подгузник.

Лили отступила на шаг от ребенка.

— Не смею задерживать.

Чертыхаясь вполголоса, Шон исполнил эту почетную обязанность. Иногда, просыпаясь по утрам, он думал: «Я не смогу это сделать. Я даже не должен этого делать. Это не моя жизнь».

Кое–как Шон продвигался вперед, не без ошибок: не раз он покупал подгузники не того размера, надевал их задом наперед или клал в коробку Чарли для завтрака печенье с кремом, но забывал положить сандвич.

Эшли, похоже, находила его весьма забавным, поэтому к тому времени, как он вымыл и переодел ее, настроение у обоих улучшилось. Шон заметил, что маленькие дети живут текущим моментом. Эшли быстро забывала все плохое, и ее личико снова озарялось улыбкой. «Неудивительно, Дерек, что у тебя их было трое», — размышлял Шон.

Миссис Фостер помогала с малышкой, но ее услуги стоили дорого. Пособие, которое Шон получал по решению суда, оказалось мизерным. Предположение о том, что со смертью Дерека он унаследовал целое состояние, не оправдалось, однако вездесущие спортивные репортеры постоянно спрашивали его об этом. Они подозревали, что Шоном руководили самые низкие корыстные побуждения.

Лили беспокойно ходила по гостиной, наводя там чистоту. «Ну и ладно», — решил Шон. Какой смысл извиняться! Он не из тех, кто тревожится из–за беспорядка в доме.

— Нам надо повезти детей повидаться с бабушкой, — сказала Лили. Шон с недоумением посмотрел на нее. — С Дороти Бэрд. Матерью Кристел.

«С той, которая после инсульта», — вспомнил он. Шон никогда не встречался с тещей Дерека, а сейчас ее состояние так ухудшилось, что она не смогла даже присутствовать на похоронах дочери. Лицо Лили выражало решительность.

— К чему спешить? Можем съездить в любой день, — ответил Шон.

— Думаю, лучше сделать это сегодня. Семья очень важна для детей, особенно сейчас. Если мы быстро соберемся, то еще успеем в Портленд к утреннему посещению.

— А что если у меня другие планы? — с раздражением осведомился Шон.

Она сложила руки перед собой. Эта поза выгодно подчеркнула ее грудь, на редкость большую для школьной учительницы. Правда, Шон не знал, существуют ли стандартные размеры груди для учительниц.

— А они есть? — спросила Лили.

Он собирался сыграть раунд в гольф с племянником. В последние дни Шон играл гораздо лучше, с новой, неожиданной силой, и хотел закрепить эти изменения. Они с Камероном вместе обратили на них внимание и теперь играли по нескольку раз в неделю. Девочки были с ними — сидели в повозке. Ему не очень–то улыбалась идея ехать в город навещать лежачую больную, которая даже не узнавала этих детей.

Лили ждала, глядя на него.

— Ладно, — согласился Шон. — Поехали.

— Куда? — Подавив зевок, из спальни вышла Мора; на ней была только верхняя часть ее безразмерного хирургического костюма.

Да, ситуация крайне неловкая, думал Шон, почти такая же, как тогда, когда отец Ашмиды ворвался к ним в номер в «Джохор–Бару Хилтон».

— Привет, Мора! — Лили взяла малышку за руку, словно ей было необходимо за что–то держаться.

— Привет, Лили! — Мора посмотрела на часы, потом перевела взгляд на Шона. — У нас есть кофе?

— Я еще не сделал. — Шон подавил нараставшее раздражение. Мора его подруга, напомнил он себе. Ну и что с того, что прошлая ночь не очень удалась? Он чувствовал себя утомленным и подавленным, скучал по Дереку и размышлял, что делает здесь — с ней, с детьми, со всей этой жизнью?

Мора пожала плечами.

— Ничего страшного. Куплю по дороге в больницу. — Она коротко улыбнулась Лили. — Мне надо на работу. Смена длится тридцать шесть часов.

— Длинная смена, — заметила Лили.

— Обычная для четвертого курса. — Мора наклонилась к Эшли. — Bonjour jolie mademoiselle, — сказала она, и Эшли захихикала. Так было всегда, когда Мора говорила по–французски. — Значит, вы с детьми куда–то собираетесь? — спросила она у Лили, выпрямляясь.

— Да. Отвезем их в Портленд повидаться с бабушкой.

Мора быстро взглянула на Шона.

— Понятно. Ну, желаю приятно провести время. — Она направилась в душ. По тому, как она выпрямила спину, Шон понял, что Мора рассердилась. Скорее всего, она решила, что они еще раньше запланировали эту поездку, но он не дал себе труда сообщить ей об этом.

«Черт с ним». — Шон поднялся наверх, чтобы разбудить Камерона и Чарли. Лили могла заниматься чем угодно в это утро, однако она предпочла провести его с детьми. Он уважал ее за это. Ему только хотелось бы, чтобы предварительно она позвонила.

Глава 27

Лили пыталась избавиться от воспоминания о том, как Мора Райли, этакая Барби–медсестра, выходит из спальни, в которой наверняка провела ночь с Шоном. Эта картина все еще стояла у нее перед глазами. Поэтому, когда они с Шоном остались наедине в кухне, она не смогла промолчать.

— По–моему, этой девушке не стоит жить в этом доме вместе с тобой, — сказала Лили и подумала: «В доме Кристел». Ее охватило негодование.

— Она здесь не живет.

— Ей даже не стоит оставаться здесь на ночь. — Боже, ее слова звучали так предвзято! — Я имею в виду, что это плохо для детей.

— Да перестань, Лили. Хотя это тебя и не касается, скажу, что она провела здесь первую ночь. Дети не против. Им нравится Мора.

— Мора? — спросила Чарли, входя в кухню. — Она ночевала у нас, да?

Лили поджала губы. Шон сделал вид, что не слышал вопроса.

— Она занудная, и у нее нет времени на детей. — Чарли искоса поглядывала на дядю. — Это правда. Я спрашивала у нее. Она сказала, что не готова иметь детей, но потом, когда заведет детей, будет любить их.

— Она не имела в виду тебя, — заметил Шон. — Поэтому думай, что говоришь.

Чарли, обиженно шмыгнув носом, пожала плечами и стала искать что–нибудь для завтрака. Ее внимание сразу привлекли слоеные пирожки, но Лили была слишком озабочена, чтобы возражать.

Если бы разбираться с этой проблемой пришлось ей, она подробно объяснила бы, что нельзя говорить так о взрослом человеке, что Мора много работает, собираясь стать врачом, и что Чарли должна уважать ее. Однако сейчас Лили поняла, что короткое замечание Шона произвело тот же самый эффект.

— Ты сегодня отлично выглядишь, — сказала она Чарли, восхищаясь оригинально подобранными красными туфлями, розовым свитером и лиловыми брюками. Волосы девочки были заплетены в косички и украшены крошечными разноцветными заколками.

Чарли протянула вперед руки.

— Дядя Шон подстриг мне ногти. И сделал прическу.

Лили одобрительно кивнула.

— Я вижу.

Она поймала взгляд Шона, но тот сделал вид, что поглощен своим занятием — он собирал в дорогу детскую сумку. От смущения краска проступила у него на щеках.

Дядя Шон, судя по всему, неожиданно открыл в себе талант парикмахера. Лили заметила это сразу после возвращения Чарли в школу. Она никогда не знала, с какой прической девочка придет на следующий день. За последние несколько недель Чарли появлялась в классе в самых разных образах — Б–52, принцесса Лея, Пеппи Длинный Чулок и Алисия Кис были ее любимыми.

— Нам пора ехать, — сказал Шон.

Камерон присоединился к ним последним; он залез в машину, когда Шон уже начинал терять терпение.

— Эй, — возмутилась Чарли, — убери от меня свои грязные ботинки.

— Я к тебе даже не прикоснулся, — прошипел Камерон. — Подвинься!

— По дороге домой, — проговорил Шон, — ты сможешь повести машину.

Камерон открыл банку кока–колы и сделал глоток.

— Я забыл свои права.

Шон держал в руках небольшой кожаный конвертик с прозрачным пластиковым окошком.

— Тебе повезло. Я нашел их на холодильнике.

Шон уже говорил Лили, что Камерон ни за что не хочет садиться за руль. Большинство мальчишек в его возрасте не могли дождаться получения прав. Хотя, конечно, у этого большинства родители не погибли в ужасной аварии.

— Мне не хочется. — Камерон отвернулся к окну.

Лили села так, чтобы можно было разговаривать с детьми. Социальный работник дал Шону разрешение на использование «субару» Кристел. В его грузовике было только три ремня безопасности, поэтому в нем они не могли ездить все вместе.

Лили понимала: она не должна злиться на Шона за то, что он переехал в дом ее лучшей подруги, воспитывает ее детей и стал частью их жизни. Для детей это самое подходящее решение на первое время, а может, и навсегда. Однако Лили не устраивало, что ее постепенно отстраняют. Лили не знала, кто она теперь — учительница, друг семьи, пятое колесо в телеге? Встреча с Морой этим утром не только смутила Лили, но и заставила осознать, что у нее в этом доме нет власти, нет голоса.

— Как дела в школе? — поинтересовалась она, пытаясь разговорить Камерона.

— Нормально, — послышался предсказуемый ответ.

— Я это заслужила, — призналась Лили. — Ладно, попробуем еще раз. Как дела с твоей работой по истории государства?

— Продвигаются.

— Он еще даже не начал, — сообщила Чарли.

— Заткнись! — Камерон ткнул ее локтем.

— Не смей так с ней говорить, — предупредил его Шон.

— Может, тебе нужна помощь? — спросила Лили.

— Мне ничего не нужно. — Мальчик снова отпил колу из банки.

Лили хотела о многом расспросить Камерона. Она с интересом послушала бы, почему он боится садиться за руль, но догадывалась, что сейчас не время и не место для такой беседы. Лили постепенно училась обращаться с членами этой семьи. Очень важно было выбрать правильный момент.

Когда они проезжали мимо Эхо–Ридж, Шон остановил машину.

— Что за черт?

Лили уже вознамерилась сделать ему замечание за такие выражения, однако, увидев поле для гольфа, потеряла дар речи. На обочине дороги стояла полицейская машина, офицер делал записи в блокноте. Кто–то взрыл колесами машины часть газона, выходившую к дороге. Кроме того, газон подожгли, видимо, облив его горючей жидкостью. Во рву с водой, прилегавшем к песчаному участку, лежал полузатопленный карт. Сотрудники и члены клуба стояли вокруг, очевидно, пытаясь решить, с чего начать восстановление поля.

Шон открыл дверцу и вылез из машины.

— Что ты об этом думаешь? — спросила Лили у Камерона.

Он пожал плечами.

— Наверное, прошлым вечером у кого–то было много свободного времени.

Лили почувствовала странный спазм в области желудка.

— Откуда ты знаешь, что это случилось прошлым вечером?

— Едва ли это сделали при свете дня, — сказал он.

— Не понимаю! Кому понадобилось сотворить такое?

Камерон снова пожал плечами.

— Наверное, некоторым людям просто нравится что–нибудь портить.

В машину вернулся Шон.

— Вандализм, — сказал он. — Ущерб оценивается в пять тысяч долларов. Если окажется, что газон придется менять полностью, сумма увеличится в десять раз.

— Тебе нужно остаться? — спросила Лили. Тем самым она давала ему возможность улизнуть. И Шон вполне оправданно позволил бы ей самой отвезти детей в Портленд.

— Я сказал им, что занят. — Шон пристегнул ремень. — У них есть номер моего сотового.

По пути они строили предположения о том, что там произошло. Они пришли к заключению, что, скорее всего, преступление совершили подростки. Карт принадлежал одному из членов клуба, и тот, по словам Шона, часто оставлял его незапертым. Больше он не станет этого делать.

— Газон был такой ухоженный, — заметила Лили. — Неужели его восстановят в прежнем виде?

— Точно таким он уже не будет.

— Это ужасно. О чем только думали эти подростки?

— Уверен, они вообще ни о чем не думали. Ну ладно. Поле можно привести в прядок. Трава после пожара будет расти еще лучше.

Дом престарелых «Голден Хиллз» находился в красивом месте, с видом на реку Колумбия и заснеженную вершину горы Худ, поднимавшуюся в отдалении. Кристел вместе с матерью выбрала это место уже давно, когда с ней случился первый инсульт, после которого она восстановилась лишь частично. В марте обширный инсульт чуть не свел ее в могилу.

— Иногда, — говорила Кристел Лили, — я думаю, что ей было бы лучше тогда умереть.

Инсульт отнял у нее все воспоминания, все то, благодаря чему она была собой.

Лили казалось ужасным влачить такое существование. После долгих лет полноценной, насыщенной событиями жизни Дороти осталась прикованной к постели и теперь даже не знала, что у нее была дочь, которая умерла, и есть внуки, любящие ее.

— Бабушка сейчас все время лежит в кровати, — сказала Чарли Шону, когда они подошли к козырьку над входом. — Ее даже в инвалидном кресле больше не возят.

Он взял девочку за руку.

— А какой она была, пока не заболела?

— Самой лучшей в мире. — Чарли вприпрыжку шла рядом с ним.

— Наверняка. — Шон поднял руку, и Чарли, словно в танце, покружилась, держась за нее.

— И я! — Эшли попыталась высвободиться. — И я!

Перед дверями дома престарелых Шон покружил обеих девочек, и этот танец отразился в огромных стеклах фойе.

«Итак, в доме полный беспорядок, а его девушка остается там на ночь, — подумала Лили. — Зато он танцует с племянницами». Она бросила взгляд на Камерона: он тоже смотрел на них с легкой, загадочной улыбкой. Впрочем, улыбка исчезала, едва он понял, что Лили повернулась к нему. Она заподозрила, что он очень зол и не уверен в себе.

— Когда ты видел ее в последний раз? — спросила Лили.

— Месяц назад. Мы принесли фотографии, чтобы повесить у нее в комнате. Она была довольно плоха. — Камерон сделал шаг к автоматическим дверям, и они разъехались в стороны. — Наверное, она скоро умрет. — Камерон вошел внутрь.

Несмотря на красивые сады и роскошный, современный внешний вид здания, было очевидно, что люди проводят здесь самый тяжелый период своей жизни. Странная тишина стояла в фойе и длинных коридорах, по обе стороны которых располагались двери, достаточно широкие, чтобы в них проходила инвалидная коляска. Сквозь ароматы освежителей пробивались неистребимые запахи мочи и дезинфекции.

Персонал дома престарелых был не в медицинских халатах, а в обычной одежде. Лили казалось, что они похожи на стюардесс в самолете или крупье в казино. С пациентами здесь обращались уважительно и сочувственно, и Дороти сразу же обратила на это внимание — тогда она еще замечала подобные вещи.

Кристел признавала, что для нее слишком дорого содержать мать в этом доме, но это не беспокоило ее.

Когда они направились к комнате Дороти, Лили взглянула на Камерона.

— Это было жестоко — говорить так. Надеюсь, сестры не слышали тебя.

Его ответ удивил ее.

— Если бы они могли услышать, я не сказал бы этого.

Лили тронула его за рукав. Он говорил с болезненной честностью и сам страдал от этого. Ей очень хотелось обнять Камерона, но она не знала, примет ли он эту ласку. Мальчик держался так, будто желал, чтобы она и другие обращались с ним как обычно, даже иногда сердились на него. В Камероне с его озлобленностью и замкнутостью Лили отчасти узнавала себя, и это тревожило ее.

— Камерон…

Чарли подбежала к ним, нарушив их уединение.

— Идем, дядя Шон. Я покажу тебе, где живет бабушка. Она связала мне этот свитер. Он был слишком большой: она хотела, чтобы я носила его подольше. — Чарли развела руки в стороны, чтобы продемонстрировать всем свой розовый кардиган. — А сейчас он мне уже почти мал.

— Тогда тебе пора перестать расти. — Шон легонько подергал племянницу за хвостик. — Не забудь еще раз поблагодарить ее за то, что она связала его.

— Она ничего не поймет.

— А ты все равно поблагодари.

Комната Дороти, которую она делила еще с одной пациенткой, миссис Уизерс, была залита солнцем. К двери были прикреплены карточки с соболезнованиями, серебристые, золотистые и белые. Когда они проходили мимо, Эшли заметила их и весело рассмеялась.

Медсестра увезла миссис Уизерс на прогулку. Кто–то подготовил Дороти к встрече: изголовье кровати подняли почти до сидячего положения, ее одели в красивый розовый халат с шелковой лентой, завязанный в бант под специальной шиной, которая поддерживала ее шею. Волосы Дороти были причесаны, ногти подпилены, а одеяло аккуратно покрывало ноги.

У Лили сжалось сердце. Всю жизнь Дороти была красавицей и гордилась своей красотой. То, что сейчас она не осознавала своего состояния, было своего рода благом. Дороти пришла бы в ужас, если бы узнала, что будет лежать здесь, в доме престарелых, под присмотром медсестер, неспособная обслуживать себя. Мысль о том, что она пережила свою дочь, была бы невыносима для нее.

— Привет, Дороти! — Лили старалась, чтобы ее голос звучал естественно. — Это я, Лили. Я привезла твоих внуков повидаться с тобой. А это их дядя Шон.

— Мэм, — сказал он, — мне очень приятно познакомиться с вами.

Дороти моргнула, но никак не показала, что узнает их. Ее лицо было неподвижным, словно маска. Шон задумчиво рассматривал фотографии, прикрепленные к стене напротив ее кровати.

Лили взяла Дороти за руку. Рука была холодная, кожа сухая и тонкая, как луковая шелуха.

— Я часто думала о тебе в эти дни, Дороти. Пожалуй, кроме членов моей семьи, только ты и Кристел знали меня дольше, чем кто бы то ни было. — Она улыбнулась, вспоминая, как ей нравилось приходить в дом Кристел, где было так уютно и мирно, где все были спокойны и доброжелательны и нигде не таились призраки. — Ты для меня очень близкий человек. Наверное, ты и сама это знаешь.

Подняв глаза, Лили увидела, что все смотрят на нее. Она смутилась, поняв, что слишком выдала себя.

Малышка смеялась и лепетала, бегая по комнате. Шон присматривал за ней, а Лили подвела Камерона и Чарли к кровати бабушки.

— Я никогда не знаю, что ей говорить, — прошептал Камерон. — С тех пор, как она стала… такая… это так странно.

— Я знаю, — сказала Лили. — Просто будь самим собой. Расскажи ей что–нибудь, что помнишь о ней. Пока Дороти не заболела, она обожала тебя. Она и сейчас тебя любит, но не может показать этого так, как раньше.

Камерон остановил на ней взгляд.

— Что? — спросила Лили.

— Ничего. — Он наклонился к бабушке и неловко поцеловал ее в щеку. — Привет, ба. — Сунув руки в карманы джинсов, он снова посмотрел на Лили. — Я все равно не знаю, что говорить.

— Любое воспоминание.

Камерон снова наклонился над Дороти и что–то прошептал ей на ухо. Сначала Дороти не отреагировала на его слова, но потом ее лицо смягчилось, а глаза закрылись. Издав низкий звук, она открыла глаза. Лили могла поклясться, что пожилая леди смотрит прямо на своего внука, однако опасалась принять желаемое за действительное. Потом снова подумала, что, может быть, Камерону удалось установить с ней связь.

Чарли подошла и встала рядом с братом, забыв о ссоре в машине.

— Привет, бабуля, — сказала она с серьезным выражением лица. — Меня зовут Чарли, и раньше ты это знала. На мне свитер, который ты мне связала. Я очень о тебе скучаю, бабуля. Честное слово. — Она прикоснулась к руке Дороти, а потом подвела к ней Эшли. Малышка радостно фыркнула и дотронулась до кольца на пальце бабушки, улыбаясь ей.

Сейчас Лили искренне гордилась детьми. Они относились к бабушке с любовью и уважением, держались раскованно, хотя именно так редко держатся с тяжелобольными. Глядя на детей, Лили радовалась, что убедила всех приехать сюда.

— Мы принесли тебе новую фотографию, — сказала она. На стене напротив кровати висела доска. Кристел всегда развешивала на ней яркие, увеличенные фотографии, свои и детей, и часто меняла их, чтобы матери не надоедало смотреть одни и те же снимки. Новый снимок, сделанный месяц назад, запечатлел Кристел, получившую наградную табличку от клуба «Ротари». В отличие от большинства фотографий, на которых люди выглядели так, словно выполняли указания фотографа: скажите «сы–ы–ыр», эта была по–настоящему удачной. Великолепно одетая Кристел держала сумочку, расшитую ониксом, и улыбалась своей фирменной белозубой улыбкой, гордой и признательной.

Меняя старую фотографию Кристел на новую, Лили почувствовала на себе взгляд Шона. Потом поняла, что на нее смотрит не только он. Глаза Дороти тоже были устремлены на новое фото.

— Хорошая девочка, — произнесла она хриплым голосом. — Хорошая… дочь.

Судя по словам ее врачей и по тому, что прочла Лили в медицинских брошюрах, такое ясное сознание было уникальным.

— Очень хорошая, правда? — сказала Лили, улыбаясь сквозь слезы. — Самая лучшая. Она любила жизнь и людей, окружавших ее.

Теперь Дороти смотрела не на фотографию Кристел, а на Лили. Подойдя к кровати, она погладила Дороти по голове.

— Ее муж умер? — тихо спросил Шон, разглядывая снимки на доске.

— Да, когда мне было одиннадцать, — сказал Камерон, указывая на фото красивого седовласого мужчины, державшего в руках приз одного из турниров по гольфу. — Дедушка Фрэнк.

— Хороший игрок?

— Отличный. Гандикап двенадцать.

— А у тебя сейчас сколько? — спросил Шон.

— Около трех, — ответила Чарли за брата. — Я слежу.

— Неплохо, — сказал Шон.

Камерон смущенно ковырял пол носком ботинка, с которого сыпались кусочки засохшей грязи. Они провели в палате еще минут пять, пока Дороти не задремала.

Грустная Чарли стояла перед доской с фотографиями; ее узенькие плечи поникли. Камерон взглянул на нее и нахмурился.

— Ну же, не раскисай.

— Я не могу.

— Нет, можешь. Просто перестань.

— Как? — Чарли обернулась к брату. Ее косички взметнулись в воздух. — Как перестать?

— Очень просто, тупица. — Камерон слегка дернул ее за косу. — Нужно на что–нибудь разозлиться.

Глава 28

— Так вот она какая, ваша бабушка Дот, — сказал Шон, когда они отъезжали от дома престарелых. Он ощутил неожиданное облегчение — им давно пора было навестить Дороти, но он откладывал бы поездку и дальше, если бы не Лили. Сейчас все осталось позади, посещение прошло весьма неплохо, и он уже и сам не понимал, почему так тянул с этим.

— Раньше она была совсем другая, — заметила Чарли. — Очень добрая.

— Не сомневаюсь. — Посмотрев в зеркало заднего вида, он увидел, что Чарли снова повеселела. Срывы и приступы отчаяния, вроде того, который произошел с ней только что, были, по словам доктора Саш, нормальным явлением, частью процесса восстановления. Шон сомневался, что слово «тупица», услышанное из уст старшего брата, поможет в таком восстановлении, но не обращал внимания на их перепалки, поскольку обычно они затихали сами собой. Иногда, как в этот раз, Камерон отступал первым. Под его наносной грубостью таилось доброе сердце.

Эта мысль обнадежила Шона. Возможно, эта разбитая семья уцелеет.

— Она всегда обожала внуков. — Лили повернулась к детям. — Помните кедровый сундук у нее в подвале? В нем была куча всяких восхитительных вещей.

— Меховой воротник, а на нем лисья голова и хвосты, — вспомнила Чарли. — Фу!

— Она надевала его в церковь, — сказала Лили. — Кстати, ты знаешь, что когда мне было столько же, сколько тебе сейчас, я иногда ходила в церковь с твоей мамой и ее родителями?

— Не–а. А почему ты не ходила в церковь со своей семьей?

Лили взглянула на Чарли.

— Они перестали ходить… Они… в общем, они не ходили.

Уголком глаза Шон заметил, что она с трудом сглотнула, и решил сменить тему.

— А моя бабушка ходила в церковь два раза в неделю, — вставил он.

— Два раза? — удивилась Чарли. — Наверное, она очень много грешила.

— Она была ирландка. Моя бабушка по отцу. У нее был сильный акцент, вот такой. — Шон изобразил ее акцент, сказав несколько слов. Впервые за много лет он улыбнулся, вспомнив Бриджет Каллахен Магуайер. — Каждую субботу, вернувшись из церкви, она отрубала голову курице и готовила ее в воскресенье на обед.

— Фу! А ты когда–нибудь видел, как она ее отрубает?

— Я смотрел каждый раз, когда имел возможность. Я был отвратительным мальчишкой. — Шон увидел, как Лили нахмурилась. «Тем хуже», — подумал он.

— А что еще ты любил делать? — спросила Чарли.

— Играть в гольф. Мы с вашим папой научились играть в гольф благодаря церкви. Вы знали об этом?

— Он ничего такого не рассказывал, — сказал Камерон.

Шон снова взглянул в зеркало заднего вида, радуясь, что племянник выразил интерес. В то же время он ощутил уже привычную боль. Шон спрашивал себя, когда это пройдет и пройдет ли вообще. Боль утраты, как оказалось, вполне материальна, но это не означает, что с ней можно справиться усилием воли. Этот коварный враг часто подкрадывался неожиданно.

— Дело было так, — продолжил он. — Отец Кемпбелл из церкви Святой Марии отлично играл в гольф, а мы были при нем служками. Он и стал нашим первым тренером.

— Наверное, это было весело, — заметила Чарли.

— Правда весело — я имею в виду гольф, а не то, что мы были служками.

— А вот мы давно уже не веселимся, — добавила она.

Шон услышал, что ее голос опять дрожит; это обычно предшествовало взрыву слез. Когда Чарли начинала плакать, к ней присоединялась Эшли, а потом Камерон выходил из себя, и все превращалось в кошмар.

«Только не сегодня». — Шон сжал руками руль. По дороге домой они собирались зайти в супермаркет, однако он решил сделать небольшое отступление.

— Я знаю, как мы повеселимся.

— Как? — спросила Чарли.

— Сделаем это прямо сейчас.

— Я думала, мы должны ехать за продуктами. — Лили всегда возражала против внезапной перемены планов.

— Продукты подождут. У меня появилась идея получше, — сказал Шон.

— И какая же?

— Не скажу. Но это очень весело. Вы все будете скакать от радости.

— Дядя Шон! Лили, пусть он скажет! — Чарли заерзала на сиденье.

— И как мне его заставить?

— Ты учительница. Просто скажи, чтобы он это сделал.

— Ну надо же, учительница! — усмехнулся Шон. — Я прямо трясусь от страха. — Он задрожал всем телом, от чего Чарли тихо захихикала.

— Пусть это будет сюрпризом. — Лили неодобрительно поджала губы.

«Тем хуже», — снова подумал Шон. С тремя детьми приходится учиться спонтанности. Он дразнил их еще минут десять, пока они двигались на запад. Потом въехал на засыпанную гравием парковку, и Камерон громко застонал.

— Глазам своим не верю!

— Испугался, что я тебя побью? — спросил Шон.

— Нет, что кто–нибудь увидит меня здесь.

— Ставлю двадцать долларов на то, что отделаю тебя как первоклашку.

Глаза Лили сверкнули под очками.

— Шон, я не думаю…

— Заметано! — Камерон выпрыгнул из машины. Конечно же, он не устоял, когда на кону оказались деньги.

Чарли была вне себя от радости.

— Дядя Шон, как классно!

Он ухмыльнулся, глядя на Лили.

— Видишь? Я классный!

Она наклонила голову и прочитала вывеску, украшавшую арку входа. На вывеске, раскрашенной флуоресцентными красками, было написано: «Добро пожаловать в гольф–парк юрского периода. Тысяча лет веселья».

— И чего мы ждем? — Шон вынул малышку из детского кресла, и они все направились к билетному киоску.

— Двое взрослых, двое детей, маленькая бесплатно, — сказал продавец. — С вас 18 долларов 50 центов.

— О, я не буду играть, — сказала Лили.

— Нет, будет, — возразил Шон и просунул в окошко двадцатидолларовую банкноту.

Им выдали клюшки и мячи, явно знававшие лучшие времена, а Эшли получила легкую пластмассовую колотушку.

— Пожалуйста, сюда, — пригласил их служитель. Они вошли под арку, такую низкую, что Шону и Камерону пришлось пригнуть головы.

— Буууу! — закричал пещерный человек, выскакивая перед ними.

— Буууу! — повторила Эшли, хлопая в ладоши. Даже Камерон улыбнулся, глядя на нее.

— Улыбочку! — пещерный человек сфотографировал их. — Какая очаровательная семья! — Он показал снимок на экране цифрового фотоаппарата.

Лили смутилась.

— Нет, мы не…

— Фотография будет готова до вашего отъезда, вы сможете купить ее, — сообщил пещерный человек.

Неважно, были они семьей или нет, но снимок получился прекрасным. На фоне задника, разрисованного под первобытный тропический лес, они все выглядели так, словно внезапно увидели что–то невероятно забавное; собственно, так оно и было.

— Сколько? — спросил Шон.

— Десять долларов за снимок восемь на десять. Он будет ждать вас на выходе.

Шон протянул пещерному человеку бумажку в десять долларов.

— Скаут Чарли, ты будешь вести счет. — Он протянул ей карточку и карандаш.

— Я не умею.

— Конечно, умеешь, дорогая. Ты должна подсчитывать количество ударов, сделанных каждым из нас, и сравнивать с паром для каждой лунки.

«Странно, — подумал он. — Ребенок Дерека Холлоуэя не умеет вести счет. Неужели это возможно?» Эти дети так легко шли на контакт, особенно если дело касалось гольфа.

— Но…

— Никаких «но»! Я собираюсь надрать задницу одному старшему братцу, так что тебе придется отвечать за счет. Следи, чтобы никто не мошенничал.

— Ну ладно, попробую. А разве можно говорить «задница»?

— Конечно, нет, — сказала Лили.

Шон проигнорировал ее слова. Каким–то образом эта женщина одновременно раздражала и возбуждала его. Он отправил Чарли и Камерона к первой лунке, Эшли заковыляла за ними.

— Не знаю, как это вам удается, мисс Лили, но рядом с вами мне так и хочется сделать что–нибудь запрещенное.

— И как мне остановить тебя?

— Может, попробуешь отшлепать?

Издав звук, похожий то ли на вздох, то ли на икоту, Лили пошла впереди него, покраснев и сжимая кулаки. «Старая добрая Лили Робинсон, — подумал он. — Ну что за девушка!»

Шону нравилось поддразнивать ее. Он и сам не знал, почему. Может, потому, что она так остро реагировала на это.

Восемнадцать лунок парка юрского периода были организованы по какому–то несусветному принципу. Одни лунки, когда в них попадал мяч, издавали рычащий звук, кроме того, там был вулкан, а из него выливалась искусственная лава и вырывались клубы дыма. В ответ на все звуковые эффекты Эшли радостно визжала.

Камерон позволял Шону насладиться за его собственный счет. В конце концов, это был гольф и на кону стояли деньги. Попеременно то один, то другой из них вырывался вперед.

Чарли проявила настоящий талант к гольфу. Шон встал у нее за спиной, обнял обеими руками и показал правильную стойку и захват клюшки. Она схватывала все на лету; так же быстро она поняла, как вести счет, а терминологию впитывала как губка.

Выяснилось, что Лили — никудышный игрок. Ее стойка была странной, захват просто смешным. К четвертой лунке Шон уже не мог сдерживаться.

— Может, тебе нужен небольшой урок? — спросил он. Она подняла глаза и раздраженно взглянула на него.

— У меня и так все неплохо. Какой у меня счет, Чарли?

Девочка наморщила лоб и, постукивая кончиком карандаша по карточке, стала подсчитывать очки.

— Знаешь, довольно паршивый.

— Ничего, я как–нибудь переживу.

— На двадцать три больше пара, — захихикала Чарли и бросилась бежать вслед за Камероном и Эшли к следующей лунке.

— Вечно у меня ничего не получается, — прошептала Лили.

— Это точно, — согласился Шон.

Она наклонилась, чтобы поставить мячик на метку.

— Так вот, что касается ударов…

Шон начал с основ, исправляя ее стойку и захват. К пятой лунке она била уже немного лучше, хотя ей понадобилось целых восемь ударов, чтобы добраться до нее.

— У тебя совсем нет замаха, — сказал Шон.

— Очень смешно, — ответила Лили. — Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Шон показал ей, как обычно показывал своим ученикам. Он сделал пар до следующей лунки. Камерон сделал берди, Чарли — два удара сверх пара.

— Это называется двойной богги, — важным тоном произнесла она.

— Замах, — снова вступил Шон. — Твои руки, ноги, плечи — все должно действовать в едином ритме. Когда выполняешь патт, бей совсем тихонько.

Лили поднесла клюшку к мячу. Шон уже видел, что она сейчас совершит ошибку.

— Погоди! — Он встал позади нее. — Стой прямо, я покажу тебе, что делать.

Обеими руками он обхватил Лили сзади. В клубе Шон делал это по десять раз на дню, во время уроков. Но с Лили все было по–другому. Он заметил, что отвлекся, подумав о том, какая нежная у нее, наверное, кожа. Волосы Лили пахли свежестью и чистотой. Шон ощутил тепло ее тела. Поскольку он провел прошлую ночь с Морой, эти мысли казались неуместными. Он заставил себя сконцентрироваться и отнестись к Лили как к любому из своих учеников.

— Ты должна чувствовать это!

— Чувствовать что? Что я должна чувствовать? Хороший вопрос.

— Расслабь руки, я покажу тебе движение. Это патт, катящий удар. Надо бить очень аккуратно. — С помощью Шона она сделала отличный патт, теперь от лунки ее отделял один, может, два удара. — Чувствуешь разницу? — спросил он.

— Не уверена.

— Хочешь, чтобы я показал еще раз?

— Ни в коем случае. — Лили быстро отстранилась от него.

Очевидно, она не заметила искры, пробежавшей между ними, когда он держал ее в руках. «Так даже лучше», — подумал Шон. У него и без того достаточно проблем.

К концу раунда Лили стала играть немного лучше. Шон и Камерон подошли к последней лунке с разрывом в счете. Шон опережал племянника на три удара — достойный отрыв по любым стандартам.

— Похоже, двадцатки тебе не видать, Кам, — сказала Чарли.

— Очень мило, что ты напоминаешь мне об этом.

— Ты еще можешь победить, — сказала она. — На этой лунке есть водная преграда, видишь? Если Шон попадет в нее, ты выйдешь вперед.

Лили с улыбкой посмотрела на нее.

— Где ты научилась так говорить?

Чарли пожала плечами.

— Смотрела папины игры по телевизиру.

— Ты говоришь, как телекомментатор, — сказал Шон.

— Я тоже могу попасть в водную преграду, — вставил Камерон.

— Не попадешь, — заверила его Чарли.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что хочешь заработать двадцать баксов.

— За нами движется именинник с толпой гостей, — предупредила всех Лили, оглянувшись через плечо и заметив приближавшуюся к ним группу. — Нам осталось всего две лунки.

Шон сделал знак Камерону.

— Ты выиграл предыдущую лунку, так что тебе начинать.

Камерон шагнул вперед и сделал нерискованный, но замечательный удар, который привел его туда, куда он рассчитывал: мяч оказался в двух ударах от лунки. Шон поставил свой мяч на метку. Отведя клюшку назад для патта, он почувствовал, как у него в желудке заурчало от голода. Помимо воли Шон вспомнил, как приятно было держать Лили в объятиях.

Мяч со звонким шепком упал в воду.

— У тебя штраф в два удара, — Чарли показала ему карточку.

— Ням–ням, — сказала Эшли.

Шон разозлился на себя. Для игры в гольф нужна прежде всего концентрация, и он знал это как никто другой. Стоило ослабить ее хоть на мгновение, и раунд был проигран.

Камерон сделал следующий удар, снова отличный, остановившись в одном патте от лунки. Преимущество Шона сократилось до одного очка, но он все еще был уверен, что выиграет эту лунку и сохранит свои двадцать долларов.

— Ах! — вырвалось у Чарли, и Эшли повторила за ней. Патт снова не удался, он ударил дальше лунки. Шону следовало сделать еще один удар, довольно длинный, чтобы загнать его туда.

Камерон легко забил мяч в лунку. Слишком опытный игрок, Камерон не выказал торжества, однако даже его осанка, когда он отходил от лунки, свидетельствовала о победе.

Шон подумал, что пока племянник еще не победил. Ему предстоял довольно трудный патт, но если все получится, счет сравняется, и они должны будут сыграть еще одну лунку. Занося клюшку, Шон услышал, как Лили шепчет Камерону: «Это всего двадцать долларов».

Камерон шепнул в ответ: «Дело не в двадцати долларах».

Потом все замолчали. Даже малышка притихла, словно проявляя врожденный интерес к игре.

Почему–то Шон снова отвлекся. Он размышлял том, как выглядит Лили без очков, а еще о том, почему она спросила, что происходит у них с Морой.

Патт не получился.

— Ура! — Чарли запрыгала от радости. — Камерон побеждает на один удар!

С серьезным видом Шон вынул кошелек и протянул Камерону двадцатидолларовую купюру. Они вышли из юрского парка и сдали взятые напрокат мячи и клюшки.

— Мне жаль, дядя Шон, — сказала Чарли. — Вообще–то, я болела за тебя.

— Тут не о чем жалеть. Камерон играл отлично, а мне не удалось собраться.

— Почему?

— Потерял концентрацию.

— Почему?

— Я думал о вещах, которые отвлекают меня.

— О каких вещах?

От любопытства ее глаза заблестели.

— Например, о том, что племянницы задают слишком много вопросов, и мне так и хочется пощекотать их! — Шутливо зарычав, Шон набросился на Чарли.

Она радостно завизжала и залилась смехом, когда он добрался до ее подмышек. Вслед за сестрой Эшли разразилась смехом и смеялась до тех пор, пока возня не прекратилась. Камерон посадил ее на плечи, и они все вместе направились к выходу.

Поравнявшись с Лили, Шон улыбнулся ей.

— Недурной получился денек.

— Я даже не знала, что играю так плохо. Мне очень стыдно.

— Брось!

— Почему то, что с виду совсем просто, оказывается таким сложным?

— Это гольф — вот почему, — объяснил он. — В любом случае, это была ненастоящая игра. Нужно научить тебя играть в настоящий гольф. — Шон и сам не знал, почему сказал это. Не знал, почему до сих пор не может забыть, как держал ее в объятиях.

— Я плохой игрок, но все же начинаю понимать, почему столько людей обожает гольф.

Шон никак не ожидал, что услышит это от нее. Он был заинтригован. Как только ему показалось, что он уже хорошо знает Лили, она снова удивила его.

— Камерон! Эй, Камерон! — послышался женский голос. К ним подбежала высокая девушка в безразмерной футболке с символикой «Парка юрского периода».

Шон и Лили обменялись взглядами. Шон взял Чарли за руку, чтобы она не вмешивалась в разговор. Все они смотрели на девушку — длинноногую, веселую, с каштановыми волосами, собранными в хвост, со скобками на зубах и в очках.

Камерона, похоже, не обрадовало ее появление.

— Привет, Бекки, — сказал он, снимая Эшли со своих плеч.

— Вот фотография, которую вы просили. — Бекки протянула ему снимок восемь на десять в целлофановой обертке. Она явно была влюблена в Камерона и не могла этого скрыть. — Я очень удивилась, узнав, что ты здесь. Хотела отдать это сама.

— Спасибо, — Камерон взял у нее фотографию. — Мы заехали, чтобы порадовать мою младшую сестру. Мы уже уходим.

— А! — она покачалась с носков на пятки, улыбаясь малышке. Потом посмотрела на Шона, Лили и Чарли, подходивших к ним. — Это твоя семья?

— Нет, — ответил Камерон. — То есть это Эшли, а это еще одна моя сестра, Чарли, мой дядя Шон и Лили.

— Я Бекки Пилчук. — Ее лицо вспыхнуло от радости.

— Ты здесь работаешь? — спросила Чарли.

— Ага. В ресторане, по выходным.

— Ничего себе! Здорово!

— Правда здорово, — согласилась Бекки.

— Нам пора. — Камерона явно смущала ее восторженность. — Увидимся.

Бекки бросила тревожный взгляд в сторону главного здания парка.

— Вы можете пообедать у нас в баре, — предложила она. — Там довольно неплохо, если, конечно, вы проголодались.

— Умираю с голоду, — трагическим тоном объявила Чарли. — Просто умираю!

— Я тоже, — сказала Эшли.

— Решено, — откликнулся Шон. — Поедим в баре. Я плачу. Я даже не заставлю тебя потратить те двадцать баксов, которые ты выиграл у меня.

— Супер! — воскликнул Камерон.

— Я приготовлю для вас столик, — сказала Бекки. — Увидимся в баре, Кам.

Она побежала к главному зданию. К нему был пристроен навес, накрытый тканью, имитирующей кору пальмы. Когда Бекки удалилась, Чарли начала дразнить брата.

— Ах, Кам! Я так люблю тебя, Кам! — пропищала она, хлопая глазами.

— А ну заткнись, дура! — Он взял Эшли за руку.

— Ах, я обожаю, когда ты так со мной разговариваешь, — ворковала Чарли. — Ты такой… такой… мужественный!

Шон и Лили не смели взглянуть друг на друга. Бекки ждала их у бара. Поверх футболки она надела фартук с птеродактилями на карманах.

— Столик на пятерых? — спросила она.

Шон посмотрел на Лили и на детей, потрясенный тем, что они впятером составляли сейчас единое целое, а не случайную группу людей. Они были семьей.

— Да, пожалуйста. — Лили села за стол и открыла меню. — Все должны хорошо поесть, потому что нельзя ходить за покупками голодным.

— А что плохого в том, чтобы ходить за покупками голодным? — спросил Шон. — Только в таком состоянии я на это и согласен.

— Если ты голоден, то действуешь импульсивно и покупаешь продукты, которые тебе не нужны. Совершая покупки с полным желудком, человек делает более обдуманный выбор.

«Отлично», — подумал он. Поход в магазин с мисс Более–Обдуманный–Выбор обещал быть до невозможности веселым.

Глава 29

В супермаркете Лили попыталась взять дело в свои руки. Испытав унижение на поле для мини–гольфа, она хотела показать, что тоже на что–то способна. И, конечно, было еще одно, в чем Лили с трудом признавалась даже себе — ее уязвила утренняя встреча с Морой.

Однако и здесь Лили не удалось проявить себя. Камерон отправился в отдел с книгами и журналами, чтобы найти последний номер журнала «Роллинг Стоун». Чарли стояла в музыкальном отделе, надев наушники и слушая диск «Успокаивающие звуки природы».

Усадив Эшли в тележку, Шон и Лили отправились покупать продукты. Увидев, как Шон потянулся к упаковке с замороженными слоеными пирожками, Лили поняла, что пора вмешаться.

— Питание — это тот фактор, на который в наше время родители обращают недопустимо мало внимания, — проинформировала она Шона.

— Да что ты?

— Посмотри, что сюда входит. — Лили постучала по коробке. — Здесь полно углеводов, которые сразу преобразуются в жир.

— Ну, эти дети довольно худые. Немного жира им не помешает.

— А это? Желатин типа В, лучше даже не знать, из чего его получают. Или вот это — это же просто яд! В концентрированных дозах он вызывает заболевания мозга у лабораторных мышей!

— Тогда лучше не давать его лабораторным мышам. Откуда ты все это узнаешь?

— Да отовсюду. Большие продовольственные компании предпочитают, чтобы потребители ничего не знали, но мы не можем этого допустить. — Лили демонстративно вернула коробку с пирожками на место. Потом, не удержавшись, добавила: — Врачи почти ничего не делают, чтобы привлечь внимание к проблеме.

Похоже, Шон не заметил, что это был камешек в огород Моры.

— А что же Чарли есть на завтрак? — Увидев что–то, Шон просиял. — Эклеры от «Дрейка»! Я и не знал, что на западном побережье их тоже продают. Обожаю!

Лили в ужасе смотрела на пирожные странной формы, наполненные кремом.

— Ты шутишь?

— Ты когда–нибудь пробовала эклер? — Шон ухмыльнулся. — Извини, дурацкий вопрос.

Лили выбрала хлопья из экологически чистого овса.

— Как по–твоему, Чарли станет есть такие?

— Ее стошнит от них.

После небольшой дискуссии они сошлись на хлопьях без добавок и натуральном меде, чтобы подслащивать их. Спор разгорелся снова, когда они подошли к полке с чипсами.

— Ребенок не умрет от горсти жареной картошки, — сказал Шон.

— Конечно! В ней же содержатся трансжирные кислоты. Нельзя держать такие вещи в доме, чтобы у детей не было искушения попробовать их.

— Слушаюсь, мэм. А теперь скажи, что ты думаешь о молочных продуктах.

Они двигались очень медленно, пререкаясь из–за каждой покупки, пока Эшли не заснула в тележке. Воспользовавшись этим, Лили прочитала Шону краткую лекцию по детскому питанию. К его чести, он не спорил с ней. Похоже, он даже прислушивался к ее словам.

Пока они стояли в очереди, Лили взяла с полки журнал « Родители ».

— Может быть, нам стоит купить его. Там есть статья о развитии ребенка в двухлетнем возрасте.

— Такие журналы читают только те, у кого нет детей. Родители не имеют на это времени. — Шон взглянул на Эшли; она по–прежнему спала, свесив ноги с откидного сиденья внутри тележки. — Эшли сообщает мне все, что я должен знать.

— Но здесь приводятся комментарии экспертов.

Шон, покачав головой, взял в руки номер «Дайджест гольфа».

— Читая твой журнал, я не стану лучше управляться с детьми, как ты, читая этот, не будешь лучше играть в гольф.

Лили сразу захотелось вступить с ним в спор, однако она вернула оба журнала на полку, поджала губы и побарабанила пальцами по перекладине тележки.

— По–моему, нам лучше перейти в другую очередь.

— Чем тебе не нравится эта?

Ее снова охватило желание возразить ему.

— Вон та движется гораздо быстрее.

— Ну и эта движется. Они все движутся, не замечала?

Повертев в руках упаковку жвачки, Лили прочла ее состав и вернула на место.

— Должна сказать, я восхищаюсь твоим терпением.

— Благодарю. Наверное, я научился ему, пока жил за границей — вечно приходилось торчать в очередях в аэропортах и на стоянках такси.

Шон редко упоминал о своем прошлом, которое провел в разных экзотических городах. Лили интересовало, скучает ли он по той жизни, хочет ли вернуться к ней.

— Почему ты вернулся в Штаты? — спросила она. Лили знала, что думала по этому поводу Кристел. Сейчас ей хотелось услышать версию Шона.

Очередь продвинулась вперед.

— Меня отстранили от участия в туре за мошенничество.

Его прямота удивила ее. Именно это говорила и Кристел.

— А почему ты смошенничал?

— У игрока есть масса причин, чтобы смошенничать. Ставки в гольфе очень высоки, особенно если речь идет о профессионалах. Правда, на самом деле я этого не делал. То есть не мошенничал.

— Тогда почему тебя отстранили?

— Главный спонсор не хотел, чтобы я участвовал в турнире.

— Почему?

Шон спокойно перекладывал продукты из тележки на ленту транспортера.

— Лучше тебе не знать.

Лили подавила желание переставить продукты на ленте, хотя банки с консервированными овощами могли раздавить другие упаковки.

— И все–таки я хочу знать.

— Я трахал дочку спонсора, а он собирался выдать ее замуж за какого–то парня из королевской семьи Малайзии. Слышала когда–нибудь об якудзе?

— Это японская мафия?

— Вроде того. Папаша оказался одним из ее главарей и возлагал большие надежды на свою дочь.

Увидев выражение лица Лили, Шон расхохотался.

— Ты сама спросила.

— Ты шутишь!

— Это чистая правда.

— И ты не даже не пробовал защищаться? Не отрицал, что смошенничал?

— Это было бы пустой тратой времени. Мнение публики меняется очень быстро, и я совершил колоссальную ошибку, забыв об этом.

— И как все произошло?

Шон переложил продукты на ленту, и очередь снова сдвинулась.

— Меня подставили. В конце главного турнира мне протянули поддельную карточку со счетом, а я, как идиот, поставил на ней свою подпись.

— Что это значит?

— Своей подписью я подтвердил, что карточка подлинная. Я очень спешил и не сверил цифры.

— И, несмотря на то, что тебя подставили, ты смирился? Это абсурд! Ты же игрок, Шон! Это твоя работа. Почему ты позволил отнять ее у тебя?

— Теперь ты заговорила, как Ред.

— В каком смысле — как Ред?

— Он думает, что я должен вернуться в спорт. Получить карту «Пи–Джи–Эй». Проблема в том, что турнир «Кью–Скул» проходит только один раз в год.

— «Кью–Скул»?

— Ежегодный турнир, 108 лунок; участники, занявшие первые тридцать пять мест, получают карты Ассоциации профессионального гольфа. До этого нужно пройти еще отборочные туры. Это долгий процесс, а у меня теперь трое детей на руках.

Его жертва оказалась гораздо больше, чем предполагала Лили. Подумать только, Шон шел к осуществлению своей цели, но не смог достичь ее, а сейчас мечтал о втором шансе. Чем ближе она узнавала этого мужчину, тем больше он удивлял ее. Уважение Лили к Шону возрастало.

— А нет другого способа получить карту «Пи–Джи–Эй» и начать участвовать в турнирах?

— Ред рассматривает кое–какие возможности, но напрасно теряет время. У меня сейчас другие приоритеты. — В его голосе прозвучала тоска.

— Разве их нельзя совмещать?

— Можно сколько угодно размышлять об этом, но факт остается фактом: участие в турнирах связано с постоянными разъездами, а у меня сейчас совершенно иная жизнь. — Шон наклонился и застегнул свитер Эшли.

— Другая жизнь, но та же самая мечта, — заметила Лили. Взгляд, которым он посмотрел на нее, был почти осязаем. «Наверное, мне показалось», — подумала Лили. — Что?

Шон загадочно улыбнулся.

— Мне нравится ваш образ мысли, мисс Робинсон.

Когда они добрались до дома, Лили с удивлением отметила: ей не хочется, чтобы этот день кончился. Поэтому она решила помочь Шону разбирать продукты. В пакетах Лили нашла контрабанду, каким–то образом очутившуюся в тележке, в частности, гигантскую упаковку эклеров, но решила не поднимать заново эту тему. Шон Магуайер и так наверняка понял, что она постоянно сидит на диете.

Эшли спала в своем автомобильном кресле, поэтому Шон принес ее в нем домой.

— Не переложишь ее в кроватку? — спросила Лили.

— Ей и здесь хорошо. — Он нажал кнопку «плей» на проигрывателе компакт–дисков. — Она лучше спит под музыку.

Чистый, сильный голос Стефани Дэвис, исполнявшей «Разговор с луной», полился из динамиков.

— Это была мамина любимая песня, — сказала Чарли, доставая из ящика коробку с карандашами.

— Я знаю. — Лили поставила пакет из супермаркета на стол и стала вынимать из него продукты. В последний раз она слушала эту песню, сидя с Кристел за чашкой чая.

— Включить что–то другое? — спросил Шон.

Лили покачала головой. Эти сладостные воспоминания были очень болезненны. Напряжение между ней и Шоном то нарастало, то уменьшалось. Лили спорила с ним, но иногда одергивала себя.

Камерон взял трубку беспроводного телефона и ушел в другую комнату. Чарли, сидя за столом в столовой, рисовала подробную схему поля для гольфа. Лили всегда казалось, что она нарушает какой–то запрет, находясь с Шоном в доме Кристел. Все напоминало ей о подруге: сережка, завалившаяся между диванными подушками, журналы и письма, адресованные ей, звонки юристов, спрашивавших Кристел.

Взяв со стола толстую кулинарную книгу, Лили заметила в ней закладку. На ней Кристел написала: «торт для ДР Эшли». Она открыла книгу, провела пальцем по строчке на закладке.

— Ты в порядке? — спросил Шон.

Она кивнула.

— Иногда у меня возникает странное чувство, будто Кристел вышла на минутку и сейчас вернется. Может, побежала за пакетом замороженной клубники для этого самого торта.

— Вообще–то, она уже сделала это. — Открыв морозилку, Шон достал оттуда клубнику. — Я как раз думал, для чего она нужна.

Лили посмотрела на Эшли, мирно спавшую в своем автокресле.

— Кристел собиралась устроить для нее прекрасный праздник. — Вместо того чтобы отпраздновать второй день рождения Эшли, они поехали на встречу с адвокатами.

— Мы можем устроить праздник сегодня, — заметил Шон. — Сейчас.

— Отлично! И сделаем торт, который задумала Кристел.

Он поднял одну бровь — прием, который ей никак не удавалось повторить.

— Торт, мисс Робинсон? А как же весь этот сахар?

— Мы дадим им по маленькому кусочку.

— Говори за себя. Думаю, Чарли поможет испечь торт.

Рот Лили растянулся в дурацкой улыбке. Как бы это ни было глупо, но настроение у нее улучшилось.

— И Камерон тоже. Пойду позову их.

— Подожди минутку. — Шон подтолкнул ее к кладовке. — Мне нужно кое–что показать тебе.

Лили вошла в темную кладовку. Здесь пахло специями, и она чувствовала тепло Шона.

— В чем дело?

— Она уже купила все для вечеринки. — Шон включил свет и показал ей фирменную сумку из магазина подарков, наполненную разноцветными салфетками, смешными колпаками, дудками и надувными шариками.

На дне сумки лежала кукла, мягкая, словно зефир, с глазами из ярких пуговиц. Именно такие вещи привлекали внимание Кристел. Лили нашла там и конверт с открыткой. С замиранием сердца она открыла конверт. Ощущая присутствие Кристел, Лили поднесла открытку к свету. На ней была нарисована трогательная сценка: мать, качающая колыбельку. И подпись: «Расправляй крылья и лети…» Внутри открытки подпись заканчивалась словами: «Домой, ко мне».

Мелким почерком Кристел написала несколько слов от себя. «Я так горжусь моей большой дочкой! Я всегда буду любить тебя! Мама».

Лили осторожно сложила открытку и сунула ее в конверт.

— Я рада, что Кристел подписала ее, — сказала она. Только когда Шон протянул ей платок, Лили поняла, что плачет, а он обнимает ее за плечи.

— Как мы справимся с этим? — сокрушенно прошептала она. — Разве это можно вынести?

— Иногда нет. Тогда нам остается только дышать.

— Я не буду сидеть дома и печь торт. — Камерон чуть не наступил на игрушку мисс Рабочая Пчелка, идя к холодильнику. Он подавил желание ударом ноги отбросить игрушку в другую комнату.

— Это же день рождения Эшли! — Лили надела фартук его матери. На нем было изображение Глинды и подпись: «Какая ты волшебница, добрая или злая? » Камерон отчетливо представил себе маму в этом фартуке и сейчас, увидев его, ощутил злость.

— Это не ее день рождения! Вы могли выбрать любой другой день! — Камерон задыхался. Мало того, что его подняли с постели и потащили навещать бабушку Дот. Он еще играл в мини–гольф. Теперь они хотели, чтобы он участвовал в их вечеринке.

— Мы выбрали этот, — сказал Шон, входя в кухню. Под мышкой, словно мяч, он держал Эшли. — Ей же только что исполнилось два.

— Вот именно, исполнилось, и неважно, в какой день вы устроите свой дурацкий праздник.

— Важно, — возразил Шон.

У Камерона кровь закипела в жилах. Как его все достало! Будильник, который звонит по утрам, напоминая, что ему предстоит прожить еще один день без родителей. Несколько слов, написанных матерью на доске для заметок в кухне. Запах ее лака для волос на подголовнике любимого кресла матери. И тут еще Шон с его идиотскими замечаниями — важно! — которые якобы имеют смысл.

— Перестань делать вид, что мы — нормальная семья! — воскликнул Камерон.

— По–твоему, я это делаю? — спросил Шон. — А что такое «нормальная семья»? Не объяснишь ли мне?

— Шон! — Лили бросила тревожный взгляд на малышку, но та уже обнаружила мисс Пчелку и была поглощена игрой. Где–то в доме работал телевизор — Чарли смотрела мультфильмы.

— Я серьезно, — настаивал Шон. — Пускай Камерон просветит меня. Что такое «нормальная семья»? Мама, папа, двое — пятеро детей? У кого сейчас такие семьи? Где они есть?

— Ты знаешь, что я имею в виду, — раздраженно ответил Камерон. — В нормальной семье нет мертвых родителей и передач «В память Дерека Холлоуэя» по телевизору.

— На, Кам! — Эшли проковыляла к нему и протянула упаковку воздушных шариков. — Сделай!

Он разорвал целлофан и тремя выдохами надул красный шар. Эшли смотрела на него с восхищением. Камерон завязал конец шарика узлом и подбросил его вверх, направив в сторону Эшли.

— Ах! — блаженно вздохнула она. — Еще!

Эшли была единственным человеком в мире, которому Камерон не мог отказать. Она заставляла его надувать шарик за шариком, пока не оказалась среди целой горы. Голова у Камерона кружилась, он мечтал выдохнуть из легких мучительное чувство страха. Сейчас, потеряв родителей, Камерон боялся, что они превратятся в какую–то другую, новую семью. И еще больше боялся, что не превратятся. Лили включила радио и нашла ретро–станцию, передающую песню «Ain't No Mountain High Enough». Они с Шоном работали вместе, ритмично двигаясь под музыку, готовили торт по рецепту его матери.

— Еще пару недель назад ты мог приготовить только слоеные пирожки, — сказала Лили Шону. — Ты быстро учишься.

— Это еще что. Моя цель — приготовить для Чарли красные, белые и голубые оладьи на День независимости.

— Ничего себе!

В их беседе тоже был какой–то ритм. Не то чтобы они флиртовали, однако между ними постепенно возникала странная близость.

— Да? — Шон поднял миску с розовой массой и перелил ее в форму для торта. — Может, ты вспомнишь об этом, отдыхая в Италии.

— А кто сказал, что я еду в Италию?

— Чарли, кажется. Это что, секрет?

— Нет, конечно. Просто… дело в том… Я отменила поездку.

— Почему?

Лили бросила взгляд через плечо. Камерон продолжал надувать шарики; казалось, его целиком поглотило это занятие.

— По–моему, это очевидно. Я не могу уехать — ни сейчас, ни через шесть недель.

Шон держал в руках миску, пока она лопаткой выскребала из нее остатки теста.

— Потому что, по–твоему, одному мне не справиться.

«Надо же!» — подумал Камерон. Ритм изменился.

Вместе с тем он испытывал извращенное удовольствие от того, что они ссорились в его присутствии. Это было в своем роде проявление доверия.

Лили открыла духовку и поставила в нее форму.

— Не ищи в моих словах того, чего в них нет. Я не критикую тебя. Я пожертвовала своим путешествием. Ты жертвуешь гораздо большим.

— Еще! — сказала Эшли, и Камерон взял в руки желтый шар.

В кухню вошла Чарли; когда она увидела, что там происходит, ее глаза загорелись впервые за последние недели.

— Классно! — воскликнула она. — А можно мне облизать миску?

— И мне! — Эшли подбросила в воздух шарик.

По радио зазвучала новая песня — «На–на, хей–хей». Лили и Чарли начали подпевать, слегка двигая бедрами. У Камерона мелькнула странная мысль. Вот так — именно в таком составе — они будут теперь встречать праздники. В это трудно было поверить, но им предстояло снова научиться смеяться, веселиться, дразнить друг друга, ссориться — несмотря на то, что родителей больше не было с ними.

— Ну что? Вместо того чтобы помогать с тортом, ты надул целую комнату шариков, — сказала ему Лили.

— Да. И что?

— Ничего. Я просто хотела тебя поблагодарить. Это гораздо лучше, чем слоняться без дела.

— Никто больше не говорит «слоняться без дела», — заметил Камерон.

— Я говорю. — Лили протянула ему рулон розовой оберточной бумаги. — Так что нечего слоняться без дела.

Глава 30

— Знаешь, кое–что кажется мне очень странным, — сказал Шон Лили после праздника.

— Все последнее время было очень странным.

— Раньше я часто думал о том, каково это — жить здесь.

Они сидели на заднем крыльце дома Кристел. Под цветущей яблоней, в песочнице, Эшли и Чарли играли в какую–то сложную игру, используя для нее мебель из домика для Барби и несколько кукол, в том числе ту, которую Эшли получила на день рождения. Янтарные лучи заходящего солнца заливали лужайку. В воздухе кружились яблоневые лепестки, и все вокруг выглядело сказочно.

— Где здесь? — спросила Лили. — В Комфорте?

— В этом доме. — Взяв в руки подставку для мяча, Шон стал перекатывать ее между ладонями. — Мы с Дереком проезжали мимо этого дома каждый день по дороге в школу и говорили, что когда–нибудь будем жить здесь. Мы представляли себе что–то вроде коммуны, состоящей из мальчишек и собак.

Лили улыбнулась, представив себе Шона в детстве. С голубыми глазами и волосами, выгоревшими на солнце. Наверняка с озорным выражением лица.

— Удивительно, куда заводит нас жизнь.

Он кивнул.

— Дерек не отказался от своей мечты и купил этот дом, а я решил найти себе место поэкзотичнее.

— Например?

— Например, на Французской Ривьере или в Буэнос–Айресе. Да хоть в Монтерее. Любое место экзотичнее нашего старого доброго Комфорта, штат Орегон.

— Но теперь ты здесь.

— Да, теперь я здесь. — Шон провел ладонью по волосам. — Господи, до чего я скучаю о нем. Все это так несправедливо. Я не должен находиться здесь, жить его жизнью. Не должен заменять его.

— От тебя никто и не ждет этого.

— Чего же от меня ждут?

Лили подумала о том, как вели себя Чарли и Камерон сегодня — они все еще страдали, но уже начинали восстанавливаться после своей потери.

— Думаю, именно того, что ты уже делаешь.

Опершись ладонями о колени, Шон смотрел на сад с рододендронами и фруктовыми деревьями, на старые хосты, широко раскинувшие свои листья в их тени.

— Меньше всего на свете я ожидал такого.

— Никто из нас не ожидал. Кстати, насчет Моры. Я не хотела говорить так предвзято сегодня утром.

— Ты думала о детях.

«Так ли это на самом деле? — спросила себя Лили. — Да, это должно быть так. Потому что если дело не только в детях, значит у меня большие проблемы».

— По–моему, она хороший человек. Она так много работает, чтобы стать врачом. Это внушает уважение. — Ее голос звучал так фальшиво! Наверняка Шон тоже это заметил.

— Я пойду прогуляться, ладно? — Камерон открыл заднюю дверь.

Шон поднялся и повернулся к нему.

— Прогуляться где?

— Где–нибудь.

— Тебе придется уточнить.

— Почему?

— Потому что я не хочу никаких сюрпризов. Помнишь, мы уже говорили об этом. Я ненавижу сюрпризы.

Камерон вышел на крыльцо. Под мышкой он держал свой скейтборд.

— Если ты будешь постоянно контролировать меня, я застрелюсь. — Он едва скрывал раздражение.

Лили с трудом удержалась от замечания. Шон молча ждал.

— Я просто собираюсь прогуляться с друзьями.

— С какими?

— Господи, дядя Шон…

— Господь тут ни при чем. — Взгляд Шона был прикован к лицу племянника.

Лили напряглась, чувствуя, как воздух между ними начинает вибрировать. Воспитательные приемы Шона, если их можно было так назвать, поражали ее. Он полагался только на свою интуицию, а не на опыт, но при этом был всегда уверен в себе.

«Наверное, в этом все дело, — подумала она. — Никогда нельзя показывать им, как ты в действительности напуган».

Камерон сдался первым. Он отвел взгляд, явно решив, что игра не стоит свеч.

— Поеду домой к Джейсону. Он живет на Мидоумир.

— Позвони, если вы соберетесь куда–нибудь еще.

— Ладно.

— И ты должен вернуться в одиннадцать.

— Сегодня же суббота!

— Именно поэтому я не сказал «в десять». Либо ты возвращаешься к одиннадцати, либо вообще никуда не идешь.

Камерон хмуро попрощался и ушел.

— Ты отлично управляешься с ним, — заметила Лили.

— Ага, спасибо. То–то он так доволен.

— Я не шучу. Камерон пытается устанавливать свои правила, но ты не позволяешь ему делать это.

— Я вообще не понимаю, откуда все эти конфликты. Мы же с ним на одной стороне!

Они сидели на крыльце, глядя, как солнце садится за горизонт. В тенистом уголке сада щебетали птенцы. Лили допила холодный чай из своего стакана. Было самое время сказать: «Пока, это был прекрасный день, увидимся позже», — но вместо этого она сидела, наслаждаясь легким ветерком и последними красками дня, постепенно тонувшими в наступающих сумерках.

— Ты сказала это всерьез? — внезапно спросил Шон. — О том, что я хорошо справляюсь?

— Да. — Лили ни на секунду не усомнилась в этом. — При том, через что проходят сейчас дети, любому человеку было бы с ними нелегко. Они переживают страшное время, но все потихоньку налаживается.

— Значит, учительница ставит мне пятерку, — улыбнулся Шон.

Она посмотрела на его лицо, освещенное последними лучами солнца. Оказывается, ее слова много значат для него.

— В том, что касается детей, — да.

Шон прищурился.

— За этим должно последовать какое–то «но».

— Я не сказала «но».

— И не стоило. Ладно, мисс Лили. Выкладывайте. Я переживу это.

Казалось, он видит ее насквозь.

— Я не одобряю «Американские моторы».

— Ты шутишь!

— Нет, не шучу.

— Ах да, как я мог забыть! Так ты против самого классного шоу на всем телевидении?

— Чарли знает его наизусть.

— И что в этом плохого?

— Это передача о мотоциклах. У нее нет воспитательной ценности.

Откинув голову, Шон расхохотался. Глядя на его шею, она испытывала тревогу.

— Лили, ты убила меня наповал. Передача про мотоциклы никак не может повредить ребенку. Мы смотрим ее вместе. И она нам нравится. — Его глаза блеснули в сгущающихся сумерках. — По–моему, в это время Чарли… забывает о том, что случилось. Ей это необходимо.

Это была правда. Лили кивнула.

— Это хотя бы не «Южный парк».

— Нет, он начинается на полчаса позже. — Увидев, что ее лицо выражает ужас, Шон снова рассмеялся. — Шучу. Я знаю, ты никогда не шутишь, а я вот шучу.

— Очень смешно. — Лили с облегчением улыбнулась.

— Ты принимаешь все слишком близко к сердцу, мисс Лили. Питание, телевидение, посудомойку… Как ты стала такой?

«Выросла в доме, полном ненависти, — вот как». Лили не могла произнести этого вслух.

— Наверное, это просто привычка.

Шон кивнул. Они посидели еще, в молчании, удивительно теплом и дружеском, слушая писк птенцов и голоса девочек, игравших в песочнице. Наконец, Шон поднялся.

— Этих маленьких замарашек пора укладывать.

Когда он подошел к песочнице, Чарли умоляюще сложила руки.

— Еще пять минут!

— Прости, детка. Время вышло. Вам обеим нужно еще принять ванну.

— Не хочу ванну! — запротестовала Эшли.

Шон подхватил ее и пощекотал под мышками.

— Ты же любишь купаться!

— Лили, а ты останешься? — спросила Чарли, упираясь и не желая заходить в дом.

— Я не могу, — автоматически ответила она.

— Пожалуйста!

— Но…

— Ребенок сказал: «пожалуйста», — заметил Шон.

— Ну ладно.

— Ура! — Чарли и Эшли хлопнули ладонью о ладонь.

Лили предпочла бы, чтобы у нее на этот вечер было назначено свидание. Чтобы ей предстояло пойти куда–нибудь выпить и потанцевать, но факт оставался фактом — она не имела никаких планов. Перспектива задержаться в этом доме показалась ей неожиданно приятной.

Шон поднялся с племянницами на второй этаж. В кухне Лили слышала шум текущей из крана воды и смех девочек.

Сегодня, впервые за последнее время, Лили начала верить, что детям Кристел удастся пережить их страшную потерю. До этого дня ее раздирали сомнения, а порой она впадала в безысходное отчаяние. Теперь Лили наконец–то чуть–чуть успокоилась.

Сегодня случилось еще кое–что: Лили осознала, что начинает привязываться к Шону и детям, и это очень обеспокоило ее. Она знала, что должна держать дистанцию с этой семьей, потому что они не принадлежат ей. Если завтра Шон решит переехать в Феникс, она не сможет помешать этому. Лили не была уверена, что ей удастся пережить такую утрату.

На посудомоечной машине замигала лампочка. Это означало, что цикл закончен. Лили решила разгрузить ее. Шон и Чарли настояли на том, что сами сложат посуду в машину, и она в беспорядке лежала в поддоне. Лили поджала губы, стараясь, чтобы раздражение не захлестнуло ее. Хотя они расставили посуду неправильно, она прекрасно отмылась. Лили вынимала последние тарелки из машины, когда в кухню вошел Шон.

— Вы быстро справились, — сказала она.

— Они еще в ванне. Я спустился, чтобы взять пару полотенец из сушилки.

Она похолодела, потом кровь прилила у нее к щекам. Пластиковая миска для хлопьев выпала у Лили из рук.

— Господи, разве можно оставлять их одних! — Она бросилась вверх по лестнице и вбежала в открытую ванную. Лили ощущала, что Шон у нее за спиной, но не обращала на него внимания.

Девочки сидели лицом друг к другу, утопая в пене.

— Лили! — Эшли шлепнула по воде губкой.

Лили молча повернулась и выхватила полотенце у Шона, стоявшего в дверях. Полотенце было еще теплым после сушки. Она вынула Эшли из ванны и как следует вытерла.

— Теперь ты, Шарлей Луиза. Вытаскивай затычку.

— Ты на нас сердишься? — спросила Чарли, прижимая к себе полотенце. Пена облепила ее худые ножки.

Сердце Лили все еще неистово колотилось.

— Ну конечно, нет!

— Значит, ты сердишься на дядю Шона?

— Вам пора в кровать. Давайте посмотрим, кто из вас быстрее наденет пижаму?

— Взрослые всегда говорят так, когда хотят, чтобы дети заткнулись и шли в кровать.

— Потому что это гораздо вежливее, чем сказать: «заткнитесь и идите в кровать».

Чарли, явно удовлетворенная ответом, надела шелковый пеньюар, который был ей велик и волочился по полу. Заметив удивленный взгляд Лили, она раскинула руки — рукава пеньюара напоминали крылья.

— Это мамино, — объяснила Чарли. — В нем я сплю лучше. Скажи мне спокойной ночи, дядя Шон, — попросила она, пока Лили подтыкала ее одеяло.

Шон вошел в спальню девочек.

— Спокойной ночи, дядя Шон, — повторил он за Чарли — очевидно, это была их привычная шутка. Он поцеловал малышку и протянул ей игрушку, с которой она спала. Потом наклонился и поцеловал Чарли.

— Спокойной ночи, Зиппи! — сказал он.

— Пока, Дюк!

Лили была обескуражена его ласковым обращением с племянницами. Она спрашивала себя, понимает ли Шон, как важны такие моменты. Ведь если он понимал, это означало, что их план по воспитанию детей действительно работает. Потом Лили вспомнила, что, как бы ни был ласков Шон, он только что совершил нечто ужасающее.

— О чем ты думал, оставив их в ванной без присмотра?!

— Но они любят купаться вместе. Я выскочил всего на пару секунд за полотенцами.

— Их ни в коем случае нельзя оставлять одних в ванной, слышишь? Эшли еще слишком мала, чтобы принимать ванну без присмотра. Ее нельзя оставлять на Чарли — даже на пару секунд. Обещай, что это никогда больше не повторится.

— В этом нет ничего страшного, — отмахнулся он.

— Полагая так, ты обманываешь себя!

— Эй, я делаю все, что могу. Знаешь, как трудно мне с Чарли? Я не ее отец, и не хочу переступать черту, если ты понимаешь меня.

— Да, понимаю. Чарли может мыться одна, но с открытой дверью, и ты должен все время слышать, что она делает. Но за малышкой нужно следить каждую секунду. Ты не вправе даже моргать, когда она находится в ванной.

— Понял. Не моргать. — Его удивила горячность Лили.

— Я не шучу, Шон! Ты не можешь наплевать на это, как на мои рекомендации по поводу питания, телевидения, посудомойки. — Глаза Лили наполнились слезами, и она отвернулась, чтобы скрыть их. — Это вопрос жизни и смерти. Так бывает — все может измениться в мгновение ока.

— По–твоему, я не знаю этого?

— Только подумай, что будет с Чарли, если что–то случится. — Она произнесла это в страстном порыве и сейчас чувствовала себя опустошенной.

Подняв глаза, Лили увидела, что Шон загадочно смотрит нее. При этом она подумала, что, если он осмелится возразить, ей не удастся сдержаться.

— Ты права, — вздохнул Шон. — Я сделал глупость. Лили удивила его честность. Он и сам удивителен.

Несколько недель назад Шон был игроком–плейбоем, и его не волновало ничего, кроме собственных дел. Сейчас, отставив все дела, он признал свою ошибку. Никогда раньше Лили не видела, чтобы мужчина поступил так.

Шон пытался соединить разорванные нити, создать новую семью для этих детей. Его искренность потрясла Лили до глубины души.

— Спасибо, — мягко сказала она. Лили готова была рассказать ему правду о том, что случилось с Эваном, и о том, что это до сих пор преследует ее. Она никогда ни с кем не говорила об этом, даже с родителями и Вайолет. Сейчас Лили изумилась, произнеся: — Я знаю, по–твоему, я отреагировала слишком остро, но у меня была на то причина. Когда–то давно я потеряла близкого человека. Он случайно утонул.

— Господи, Лили! Мне очень жаль.

Взяв Шона за руку, она вышла с ним на крыльцо, чтобы Чарли не услышала их. Кроме того, на крыльце было темно. Почему–то Лили знала, что не сможет говорить об этом при свете.

— В нашей семье было трое детей, но мой брат Эван… он не смог выжить среди нас. — Ощущая тяжкий груз на своих плечах, Лили спрашивала себя, удастся ли ей ли когда–нибудь избавиться от него. — Мои родители считают, что это я была виновата в его смерти.

— Ты же сказала, что он утонул.

Она кивнула.

— Я была рядом с ним в ванне, когда это случилось.

— Господи! Так ты была совсем маленькой, верно?

— Мне было три года.

— А твоему брату?

— Ему еще не исполнилось и года. — Всю свою жизнь Лили пыталась восстановить события того вечера. Она помнила пушистую пену «Мистер Баббл», наполнявшую ванну, но никак не могла вспомнить Эвана рядом с собой. Иногда она думала, что без напоминаний матери случившееся совсем изгладилось бы у нее из памяти.

Точно так же она почти не помнила Эвана. В голове сохранились только какие–то обрывочные воспоминания, разрозненные картинки, не более того. Пятно света на нежной детской щечке — вот и все. Тихий плач в ночной тишине. Если судить по старым семейным фотографиям, на которых они были сняты вместе, она обожала своего брата.

Порой Лили спрашивала себя, каким бы стал Эван, если бы не погиб тогда? Она замечала, что присматривается к мужчинам его возраста, пытаясь представить брата взрослым. Был бы он высоким и крупным, как Вайолет, или маленьким и худым, как она сама? Был бы он общительным, успешным, эмоциональным или сдержанным? Насколько изменилась бы ее жизнь, если бы Эван остался в живых? Может, она не была бы такой замкнутой и настороженной. Может, влюбилась бы, создала семью, стала матерью.

Сгущавшаяся темнота напомнила Лили обстановку исповедальни. Ее воспитали в католической вере, однако она так и не получила отпущения грехов, сколько бы раз ни прочитала покаянную молитву.

— Я всегда думала, что должна была запомнить такую ужасную трагедию, — сказала она Шону. — Как я могла забыть ее? Как получилось, что мой брат, моя плоть и кровь, скользнул под воду, когда я была рядом с ним? Как я могла не заметить этого? — Лили тысячу раз спрашивала себя, почему не схватила его за мокрую, скользкую ручку и не вытащила из–под воды.

— Тебе же было всего три года! — воскликнул Шон. — Ты была совсем крошкой. Гораздо больше меня интересует, где находились твои родители?

— Что–то случилось с Вайолет, и мама вышла на минутку. Точнее, на три. — Лили переплела пальцы. — Но то, что случилось потом, было еще хуже. Мою мать обвинили в том, что она пренебрегла родительскими обязанностями, и нас с Вайолет на время поместили в приемную семью, хотя этого я тоже не помню. Когда мы вернулись домой, там все совсем изменилось. Наша семья уже не была счастливой. — Лили дрожала, несмотря на теплый летний вечер. — Вот и все. По сей день я и не знаю толком, что там случилось, но в одном моя мать права. Я уже могла спасти его.

Лили знала, что эта потеря сказывалась на ней по сей день. То, что при ней прервалась чья–то жизнь, влияло на все принимаемые ею решения. Она так и не простила себя. Да и как она могла? Из–за этого Лили запретила себе привязываться к людям. У нее не было детей, а свое желание иметь их она сублимировала в своей профессии.

— Я уважаю твою мать, но думаю, она переложила на тебя часть вины, чтобы облегчить свою совесть. Мне очень жаль, Лили. Жаль всю твою семью, но особенно тебя.

Они оба замолчали, но ей стало немного легче. На встречах с психологом они говорили о плохих и хороших днях. Последних у Лили почти никогда не было. Бывали плохие и хорошие моменты — в течение одного дня. Этот момент был хорошим. Она ощущала тепло и покой.

— Хочешь бокал вина? — спросила она Шона.

— Нет, — ответил он и широко улыбнулся, увидев, что она обескуражена. — Я предпочитаю пиво. Тем не менее, у меня есть отличное мерло — совершенно натуральное, тебе должно понравиться.

— Да. — Лили кивнула. — Такое мне нравится.

Шон отправился за напитками и принес ей бокал вина. Они вышли на улицу, сели на заднем крыльце и стали смотреть на восходящую луну. Лили отпила вино, глядя на Шона поверх ободка бокала. «Ему можно сниматься в рекламе пива», — подумала она. В рекламе, предназначенной для женщин. Ни одна женщина в Америке не устояла бы перед мужчиной, который моет посуду, укладывает детей спать, а потом усаживается на крыльце и открывает запотевшую алюминиевую банку.

— Хочешь попробовать? — Он протянул ей банку.

Да.

— Нет, — сказала Лили. — Нет, спасибо. Мне нравится вино.

— Ты смотрела так, будто хочешь моего пива.

— Никогда не любила пиво.

— Я запомню. Как ты обычно проводишь субботние вечера?

— Ну, не так, как сегодня. Не открываю душу ничего не подозревающему человеку. Кстати, извини меня за это.

— Ничего. Может, на следующей неделе ты откроешь мне что–нибудь еще.

У этого парня есть подружка, и он, тем не менее, флиртует с ней. «Какой подлец», — подумала Лили. Но в глубине души Лили знала, что Шон не подлец. «В пятницу я обычно смотрю кино, а в субботу — хожу на свидания». Она не произнесла этого вслух.

— Обычно я иду куда–нибудь с друзьями, коллегами по школе. У нас с Кристел есть — был — сезонный билет в оперный театр в Портленде. — Лили отпила из своего бокала. — Я попросила ее адвоката продать билеты.

— Я не виню тебя за это.

— Да, воспоминания слишком тяжелы.

— А я думал, что отсидеть оперу было бы слишком тяжело.

— Значит, ты не большой поклонник оперы, — улыбнулась Лили. — Какой сюрприз! — Шон подавил зевок, но она заметила это. — Мне пора. — Лили посмотрела, куда поставить бокал.

— Не уходи. — Шон удержал ее за руку, ласково, но настойчиво. — Останься. Пожалуйста.

От его прикосновения она испытала смешанное чувство напряжения и успокоения. Хорошо, что в темноте Шон не видел, как она покраснела.

Убрав руку, он улыбнулся ей.

— Мне сейчас очень не хватает общения со взрослыми людьми.

А как же Мора? Может, они только занимаются сексом, а на общение им не хватает времени?

— Я должна кое–что сказать тебе.

— И что же?

— Думаю, мы с тобой поладим, но ты должен знать, что я приезжаю сюда только ради детей. Их мать была моей лучшей подругой и хотела, чтобы я позаботилась о них.