Голос в ночи. «Вспомни!»

Сумасшедшие дни

Дома было спокойно и тихо. Тетя еще не ложилась, ждала меня, раскладывая пасьянс; сама напоила чаем с медом и замучала сочувственными расспросами о здоровье моей подруги. Быстро придумывать ответы было мучительно и стыдно. Сославшись на усталость, я поспешила отправиться спать.

И ночь прошла спокойно. Утром тетя проснулась такой же милой, заботливой, веселой. После завтрака мы собирали малину в саду. Тетя увлеклась и стала напевать забавные песенки, которые слышала в юности от садовниц на сборе ягод. Ей весело подпевали Лина и Розали. Антонио даже затеял красить забор, чтобы побыть возле нас.

А на следующее утро, когда я вышла в столовую к завтраку и привычным движением потянулась поцеловать тетю, она вдруг резко отстранила меня, почти оттолкнула, и спросила:

— Где ты была позавчера?

Я молчала, потупившись, словно уличенная во лжи девчонка.

— Я все знаю. Зачем ты лгала мне?

— Ты опять слышала голос? — спросила я убито, не решаясь поднять головы.

— Да! И он рассказал мне все о вашем подлом сговоре. Зачем ты связалась с этим проходимцем? Каким грязным вещам он тебя учит? Отвечай!

— Мы хотим тебе помочь, — пробормотала я.

Но тетя гневно оборвала:

— Не лги! Я прекрасно знаю, что вы задумали. Голос открыл мне глаза. От него не скроешься! Он все знает и все может. Он сказал, что вынужден наказать нас с тобой- за неверие и лживость. Вот чего ты добилась.

Она стремительно встала, уронив стул, и вышла из комнаты. А я осталась стоять посреди столовой в полной растерянности.

Глухой, темный ужас поднимался во мне. Неужели от этого голоса ничего не скроешь?

Как он собирается нас наказать? Что грозит мне и тете?

Теперь он добирается и до меня?! Неужели я тоже начну его слышать и стану вытворять всякие нелепые вещи, а все вокруг будут удивляться и принимать меня за сумасшедшую?!

Я пыталась себя успокоить, что ничего сверхъестественного и мистического в этом проклятом голосе нет. Он вовсе не небесного происхождения, а принадлежит людям, пока еще не пойманным злодеям. А они, как все люди, конечно, не всемогущи. Доктор Жакоб непременно поможет нам, защитит.

Но страх не проходил. Целый день я бродила по дому и саду как затравленная. Тетя заперлась у себя в комнате. Доктор Ренар словно нарочно уехал куда-то к больному.

Бесконечно тянулся мучительный день, полный тревоги и напряженного ожидания неведомых, ужасных козней.

И ночью я почти не спала, хотя и приняла медомин. Задремлю ненадолго и тут же просыпаюсь от навалившегося кошмара, обливаясь холодным потом.

Потом, лежа в темноте с открытыми глазами, я, обмирая, прислушивалась: не звучит ли у меня в ушах голос?

Нет, слышалось только мое тревожное дыхание. А вокруг все тихо, так тихо, что начинало звенеть в ушах.

Я снова забывалась на время, чтобы в ужасе проснуться от нового кошмара.

Утром к завтраку, к счастью, пришел милый доктор Ренар. Я шепотом торопливо рассказала ему о своих переживаниях, поглядывая на дверь и в тревоге ожидая появления тети.

Она вошла, поздоровалась со мной довольно сухо, с доктором, как всегда, приветливо. Мы начали завтракать; постепенно завязался обычный разговор о всяких пустяках: о погоде, видах на урожай яблок, о том, что надо непременно вызвать печника из деревни — печь на кухне ужасно дымит.

У меня отлегло от сердца. Все шло совершенно нормально, с каждой минутой я успокаивалась и веселела. Ночные страхи начинали казаться пустыми и даже забавными…

Как вдруг я услышала странную фразу — тетя произнесла ее, обращаясь к доктору, все тем же обыденным, ровным тоном:

— Ну, как же вы забыли: это случилось в прошлом году, через день после пожара. Я прекрасно помню…

Мне показалось, что я ослышалась.

— После какого пожара, тетя? — переспросила я.

— Как — после какого? У нас, слава богу, был лишь один пожар. В прошлом году, разве и ты забыла?

Мы с доктором Ренаром переглянулись, но я не удержалась и робко возразила:

— Не было у нас никакого пожара в прошлом году.

— Что же, мне изменяет память? — Тетя потерла лоб. — Нет, я прекрасно помню, что пожар случился именно в прошлом году, пятнадцатого апреля. Вы должны помнить, доктор. Вы же прибежали одним из первых. Пламя уже начало охватывать кровлю, Антонио пытался сбить его ветками и чуть не упал с крыши…

Она приводила всё новые и новые подробности, вспоминала такие точные и красочные детали, каких не придумаешь…

Но ведь я точно знала: никакого пожара у нас не было. Никогда не было — ни в прошлом году, ни прежде!

Наверное, я смотрела на тетю с ужасом, потому что она вдруг снова пришла в ярость, как и вчера.

— Ты опять притворяешься, будто я все выдумала! — закричала она, так сильно стукнув по столу, что чашки запрыгали. — Хватит изображать меня сумасшедшей! Ты же прекрасно помнишь пожар, сама получила сильные ожоги Посмотри на свою руку: на ней до сих пор остался ужасный шрам от ожога. — Внезапно она цепко схватила меня за левую руку, больно вывернула ее и потянула к доктору. — Вы же сами лечили ее, а шрам от ожога остался, остался на всю жизнь! Этого доказательства не вытравишь, не сотрешь.

Не было никакого пожара и не могло от него остаться следов на моей руке! Но тетя возмущалась так убедительно, что и я пристально уставилась на собственную руку.

Нет, на ней не было никаких шрамов. Но доктор Ренар, делая мне знаки глазами, сказал:

— М-да, похоже на старый ожог. Теперь я, кажется, припоминаю…

Тетя оттолкнула мою руку, швырнула на пол салфетку и, гневно крикнув: «Лживая девчонка!» — выскочила из столовой.

Дверь так хлопнула, что жалобно зазвенели хрустальные подвески старинной люстры.

— Что же это? — простонала я. — Ведь не было никакого пожара, и шрама у меня нет, ну посмотрите… — и залилась слезами.

— Конечно, не было, — сказал доктор Ренар, поглаживая меня по руке.

— А вы поддакиваете.

— Но с ней нельзя спорить, когда она в таком состоянии. Вы должны сдерживаться, дорогая моя, и не противоречить ей…

— Соглашаться с любой глупостью, какую она скажет? Подтверждать каждое ее бредовое видение? И вы считаете, будто таким образом мы ей поможем? Ведь она сходит с ума на наших глазах, доктор, а мы бессильны помочь. Надо же что-то делать!

— Придется все-таки вызвать опытного психиатра, — тяжко вздохнув, ответил Ренар. — Позвоните доктору Жакобу, посоветуйтесь с ним.

— А, что он может! — махнула я рукой, но все-таки пошла в свою комнату, вытерла слезы и набрала номер домашнего телефона Жакоба.

Было успокаивающе-приятно услышать ворчливый голос матушки Мари. Она сразу узнала меня, обрадовалась, смешно закудахтала.

— А доктор дома? — спросила я.

— Дома, милочка, дома. В лаборатории работает.

— Позовите его, пожалуйста. Он мне очень нужен.

— Что, дело плохо? — сочувственно спросила меня старушка. Видно, Жакоб не держал от нее никаких секретов.

— Плохо, — ответила я.

— Сейчас позову, немедленно позову, дорогая.

Через несколько минут в трубке раздался встревоженный голос Жакоба:

— Здравствуйте. Что у вас стряслось?

Я рассказала об ужасной утренней сцене.

— И все? — ответил он с облегчением. — Чего же вы так перепугались? Обыкновенные внушенные так называемые ложные воспоминания. Ничего страшного, завтра ваша тетя будет нормальной. Уж доктор-то Ренар должен разобраться…

— Он считает, что тетю надо непременно показать опытному психиатру. Поэтому он и посоветовал позвонить вам.

— По-моему, такой нужды нет. Удивляюсь, что старый, опытный врач переполошился. Хотя, впрочем, он в шорах: упорно считает, будто у вашей тети психическое заболевание, а голос — лишь навязчивая галлюцинация. Но вы не пугайтесь. Утреннее происшествие подтверждает мою правоту. Ложные воспоминания бывают и у нормальных людей, непроизвольные. Я, например, отчетливо помню, как тонул пароход, на котором я мальчишкой плыл по Леману. На самом деле ничего подобного не было, но я порой готов подтвердить свои воспоминания под присягой, настолько верю в их истинность. А у тети это явно внушенное воспоминание…

— Голосом?

— Несомненно. Я вас очень прошу: проверьте хорошенько, разумеется, незаметно для тетки, нет ли все-таки у нее в спальне каких-нибудь репродукторов. Они могут быть совсем миниатюрными, прятаться в подушке, где-нибудь в изголовье кровати, в ночном столике, даже в лампе.

— Постараюсь, — ответила я, — только это трудно. Тетя в последние дни явно подозревает меня в чём-то, не доверяет мне.

— Вот как? — задумчиво протянул доктор Жакоб. — Что же, логичный ход. Восстановить тетю против вас и тем самым окончательно ее изолировать.

— Вы думаете, это голос внушает ей не верить мне?

— Конечно.

— Боже, и сколько же это будет продолжаться? Сделайте что-нибудь, иначе я рехнусь! Наш дом становится сумасшедшим адом.

— Крепитесь, у нас нет пока прямых улик, — ответил он и, оживившись, добавил: — Да, я навел справки о той женщине…

— О какой женщине?

— О слепой, которая от внушения прозрела. Ее зовут Агнессой Рутен.

— Ну?

— Как я и предполагал, у нее не было органических расстройств зрения. Просто полтора года назад от сильного нервного потрясения возник истерический амвроз. Это вполне излечимо внушением. Жалко, не встретил я ее, прежде чем она попала в лапы этих шарлатанов. Я бы ей помог, и одной атеисткой стало бы больше.

Я слушала его и начинала злиться. Совсем расходились нервы…

— Секта «Внимающих голосам» еще молодая, возникла недавно, уже после смерти вашего дяди. Но раньше Горан промышлял радиэстезией и другим знахарством, слышите? Так что он вполне мог переписываться или даже встречаться с вашим дядей. Они не могут примириться, что он умер прежде, чем удалось выманить у него все деньги, и теперь напали на вашу тетю. И насчет старика Анри вы, кажется, оказались правы. Похоже, он работает с ними: вот откуда у них отличная техника. Будет нелегко разобраться…

— Не интересуют меня их преступные биографии! — не выдержала я. — Вас увлекает больше научная любознательность, как и доктора Ренара, а я тут с ума схожу!

— Но ведь тетя ваша здорова, можете не беспокоиться, — смутился Жакоб. — Наберитесь терпения, мы их скоро поймаем…

Он говорил еще что-то успокоительное, но я положила трубку.

Весь день мы сидели в своих комнатах — я и тетя. А огорченный доктор Ренар в одиночестве бродил по саду, боясь уйти к себе.

Однако Жакоб оказался прав. На следующее утро тетя вышла к завтраку вполне нормальной. Она прекрасно помнила, как вчера собиралась вызвать печника, и тут же попросила Розали сходить в деревню, но ни о каком пожаре больше не заговаривала.

Признаться, меня подмывало спросить, думает ли она и сегодня, будто пожар был на самом деле, или уже ничего не помнит о вчерашней сцене. Но я сдержалась.

После завтрака тетя погуляла с нами в саду. Разговаривала она вполне нормально, шутила, смеялась, потом уселась на террасе с вязаньем.

И обед прошел тихо и мирно. Была суббота, и после обеда, как у нас повелось, Лина принесла накопившиеся за неделю счета тете на подпись.

— Принеси, пожалуйста, мои очки и ручку, они в спальне, — попросила меня тетя.

Я выполнила ее просьбу. Ручку я положила на стол, а очки она тут же надела и начала просматривать счета, время от времени, по обыкновению, ворчливо выговаривая кухарке за чрезмерные траты. Тетя^была щедрой, когда дело касалось крупных сумм, но до смешного скупа в мелочах. Все мы к этому давно привыкли, и Лина в ответ на ворчание тети привычным жалобным голосом стала сетовать на дороговизну продуктов…

— Что со мной? — вдруг растерянно пробормотала тетя.

Я подняла голову и с изумлением увидела, как она пытается взять со стола ручку — и не может. Пальцы не слушались.

Я подскочила к тете, схватила ручку и вложила ей в пальцы.

Тетя держала ее, смотрела на ручку, но явно не знала, что же с ней делать дальше.

— Пиши! — сказала я.

— А как? — каким-то ужасно жалобным и перепуганным голосом спросила тетя. — Я не знаю как.

Перепуганная Лина заревела в голос и, закрыв лицо передником, выскочила из комнаты, едва не наступив на дремавшую у порога любимую тетину кошку Марголетту. Та заметалась по комнате.

Тетя не притворялась. Она пыталась водить пером по бумаге, но неуверенно и совершенно беспорядочно, точно маленький ребенок, схвативший карандаш, но еще не умеющий провести даже простую линию.

Я посмотрела на доктора Ренара, но он тоже растерялся.

Не только мы, но и сама тетя перепугалась.

— Доктор, что со мной? — простонала она. — Я разучилась писать. Я больна?

— Не волнуйтесь, пройдет, — пытался ее успокоить Ренар. — Обычный писчий спазм, к сожалению весьма распространенный в наше время. Все от этих шариковых ручек. Положите ее и не волнуйтесь. Пойдемте, я осмотрю вашу руку. Сделаем примочку, и все пройдет.

Он увел ее и долго не возвращался. А я ждала, нервно расхаживая по террасе и теребя в руках носовой платок.

— Я думал, что это писчий спазм, но, боюсь, дело серьезнее, — сказал, вернувшись наконец, доктор.-Скорее это системный паралич. Все другие функции мускулатуры плеча не обнаруживают никаких отклонений от кормы, она лишь потеряла способность писать.

— Почему?

Он пожал плечами.

Но я знала: опять проклятый голос…

— Надо отвезти ее завтра — или завтра воскресенье? — в город, показать специалистам. Тогда в понедельник, — озабоченно проговорил Ренар, доставая старинные часы «луковкой». — Она так перепугана, что, конечно, согласится.

Так мы и решили. Но первое, что я услышала, проснувшись на следующее утро, был радостный голос тети:

— Я умею писать! Я умею писать!

Она вбежала ко мне в комнату, держа в руках листок бумаги, весь исписанный ничего не значащими, бессвязными фразами.

— Видишь, доктор Ренар был прав. Я снова могу писать!

Я взяла у нее листок с некоторой опаской. Торопливые, налезающие одна на другую фразы, по смыслу совершенно не связанные. Но они вполне логичны, никаких ошибок. Просто «проба пера», не заметно никаких признаков помешательства. Я вздохнула с облегчением.

Но тетя тут же села за стол, выписала чек на пять тысяч франков, вложила в конверт и послала Розали сейчас же отправить его «Внимающим голосам»…

Дальше день прошел без происшествий. Но оказался последним спокойным днем…

На другое утро тетя выглядела совершенно нормальной. А после завтрака внезапно сняла с подоконника цветочный горшок с кактусом, завернула его в платок, поставила на стол и трижды низко поклонилась ему.

Потом как ни в чем не бывало повернулась к нам с доктором Ренаром и продолжала прервавшуюся беседу.

Когда взгляд ее случайно остановился на горшке, все еще стоявшем посреди стола, она удивилась, нахмурилась, тут же вызвала Розали и сделала ей строгий выговор за непорядок.

Во вторник тетю поразила глухота. Она ничего не слышала, была ужасно напугана, металась по всему дому, плакала, умоляла доктора Ренара вылечить ее. На нее страшно было смотреть. Нам приходилось все ответы и слова утешения писать ей крупными буквами на больших листах бумаги.

Доктор Ренар вызвал из города знакомого врача. Тот немедленно приехал, и они в столовой, где было посветлее, начали осматривать тетю.

Похоже, консилиум грозил затянуться. Я решила воспользоваться удобным моментом и осмотреть спальню тети, как просил доктор Жакоб.

Надо непременно найти, где же прячется губительный голос. Я не могла больше выносить тревоги и мучения, которые он доставлял и тете и мне.

Лихорадочно перерыла всю постель, тщательно прощупала каждую подушку…

Ничего нет.

Осмотрела столик, стоявший возле кровати, лампу-ночник, каждый пузырек с лекарствами, потянулась к висевшей на стене картине: не прячется ли какой-нибудь репродуктор в ее золоченой раме?…

— Что ты здесь делаешь? — вдруг услышала я встревоженный голос тети.

Она стояла на пороге и смотрела на меня.

Залившись густой краской, я начала лепетать что-то невнятное: «Вот решила прибраться… стереть пыль».

Но ведь тетя оглохла! Она не слышала моих жалких оправданий.

— Что ты ищешь? Как ты смела обыскивать мою комнату? — бушевала тетя.

Я пыталась успокоить ее. Но она ничего не слышала, а по движениям губ еще не научилась угадывать, что говорят…

Ужасная сцена!

Я выскочила в коридор и, зажав ладонями уши, чтобы не слышать тех страшных, обидных слов, какие выкрикивала тетя мне вслед, опрометью бросилась в сад Там я упала на скамью и разрыдалась.

Пришла я в себя, услышав неподалеку голоса приезжего врача и провожавшего его к машине доктора Ренара. Поспешно утерев слезы, я вышла к ним.

— Не могу сказать ничего определенного, — проговорил приезжий врач, прежде чем я задала ему вопрос — И, признаться, ничего не понимаю. Состояние органов слуха у вашей тети вполне нормальное для ее возраста. Ни малейших патологических изменений. Однако она не слышит даже сильных звуков. Первый случай в тридцатилетней практике… — Он развел руками. — Видимо, вы все-таки правы, дорогой Ренар: это какое-то осложнение на нервной почве…

— И оно должно в таком случае скоро пройти, — поспешно вставил доктор Ренар, явно чтобы успокоить меня.

— Да, поскольку органических изменений нет, — согласился консультант.

— Что у вас произошло? — спросил доктор Ренар, усаживаясь рядом со мной на скамью, когда гость уехал. — Опять повздорили?

— Да. Это становится невыносимым. Я с ума схожу, доктор. Дайте мне что-нибудь, ведь есть успокаивающие лекарства.

— Хорошо, я вам принесу. Да, — добавил он, сочувственно глядя на меня, — вы прямо извелись.

— А вы?

— Ну, я — то выполняю свой врачебный долг. Как говорится: «Исполнить свой долг иногда бывает мучительно, но еще мучительнее не исполнить его». Вот что: лекарства лекарствами, но вы попробуйте, дорогая, успокоить свои нервы по методу Куэ. Старый, проверенный метод.

— А в чем он заключается?

— Он очень несложен. По утрам при пробуждении и вечером, ложась спать, закрыв глаза и сосредоточившись, произносите вслух раз по двадцать подряд: «С каждым днем мне во всех отношениях становится все лучше и лучше. Это проходит, это проходит…»

— Как молитву? — с иронией спросила я.

— Вот именно, как молитву. Только этот метод лечебного самовнушения, разумеется, не имеет никакого отношения к религиозным домыслам. Он вполне научен и многим помог. Я, например, частенько им пользуюсь.

— И помогает? — недоверчиво спросила я.

— Да.

Я верила доктору Ренару и последовала его совету. Теперь каждое утро и вечером, лежа в постели, я исступленно твердила, закрыв глаза:

— Это проходит, это проходит… Мне с каждым днем во всех отношениях становится лучше и лучше. — И снова: — Это проходит, это проходит…

Но ЭТО не проходило.