Голос в пустоте

Клиффорд Саймак ГОЛОС В ПУСТОТЕ

— Я отдал бы левый глаз за возможность исследовать кости Келл-Рэбина, — сказал я.

Кеннет Смит фыркнул.

— Тебе придется отдать больше, чем один-единственный левый глаз, — проворчал он, — Да ты отдашь оба глаза, а не один левый, хочешь ты того или нет.

Лед тихонько зазвенел о стенки стакана, когда он, отхлебнув, медленно покачал его в пальцах.

Мы сидели на террасе Земного клуба. Далеко впереди, на горе Афелум, мерцали огни Храма Салдабар, где покоились знаменитые кости, почитаемые всем марсианским народом. В долине далеко внизу переливались многоцветные огни Дантана, великого марсианского города, второго по величине на планете и первого по значению межпланетного рынка.

Несколькими милями севернее сияли огромные, вертящиеся сигнальные огни космопорта, одного из самых больших во Вселенной. Гигантские пучки света, сверкающие, пронизывающие сумрак ночи, были различимы даже в сотнях миль над поверхностью планеты, они символизировали маяки, указующие навигаторам путь домой сквозь ледяные глубины космоса.

Это было прекрасное, захватывающее дух зрелище, но моя душа, в общем-то, не была тронута. По террасе ходили и другие люди, они разговаривали, курили, выпивали и наслаждались грандиозностью и красотой панорамы, открывавшейся перед ними. Я, как только мог, старался отвлечься, но не удержался и снова перевел свой взгляд с освещенного ночного города и огней порта на тусклое мерцание Храма Салдабар, напоминающего слабый свет лампады. Храм находился на вершине самой высокой горы, одной из немногих сохранившихся гор Красной планеты.

Я обдумывал опасную мысль. Я знал, насколько это гибельно. Для пришельца всегда очень опасно слишком интересоваться святынями чужой расы.

— Да, — неторопливо продолжил мой друг, — Ты отдашь больше, чем левый глаз. Если полезешь в это дело, наверняка лишишься обоих, причем в один миг и самым болезненным образом. Они, например, возьмут и сразу после экзекуции набьют твои глазницы солью. Могут еще и язык тебе отрезать, а могут вообще покромсать на кусочки, а потом испробовать на тебе огонь и кислоту. И когда наконец марсиане соберутся убить тебя — а это рано или поздно непременно случится, — ты будешь по-настоящему рад смерти.

— Да, да. Я и сам давно сделал вывод, — отпарировал я, — что это опасно — пытаться посмотреть на скелет Келл-Рэбина.

— Опасно! Да вернее сказать, это будет чистое самоубийство. Ты не знаешь этих марсиан так, как я. Я их изучил и узнал все, что возможно, об их истории. Ведь меня носило туда-сюда, из космопорта в космопорт, лет десять или даже больше. И я их даже узнал. Отличные люди, если с ними торговать, такие обходительные и вежливые, что лучшего и желать нечего, но у них есть свои подводные камни. Для них табу то, что священно, и самое главное среди этих запретных тем — Келл-Рэбин. Ты это знаешь не хуже меня. Если посмотреть, так они забавные люди. Требуется время, чтобы с ними познакомиться, но они совсем не плохие ребята. Изучай их, любопытствуй, как они живут, но при этом смотри в оба! И вот еще — опасно даже просто произносить имя Келл-Рэбина. Я, например, и не подумаю упоминать о нем там, где марсиане смогут меня услышать.

— Допустим, все это так, — ответил я, — Но пойми, ты предлагаешь мне, всю жизнь отдавшему изучению марсианской расы, взять и перестать размышлять о том, что за феномен этот Келл-Рэбин, что это был за человек! Один беглый взгляд на его кости уже многое бы мне дал. Ведь я хочу когда-нибудь раскрыть тайну происхождения марсиан. Один взгляд на древние кости может помочь определить, правда или нет, что их раса имеет то же происхождение, что и наша. А это означает новый взгляд на положение вещей в целом.

— И ты думаешь, — прорычал Кен, — не стоит принимать во внимание, что кости Келл-Рэбина для марсиан то же, что щепка от Животворящего Креста для истинного христианина или волос с головы пророка для мусульманина? Ты когда-нибудь думал о том, что каждый человек с каплей марсианской крови в жилах будет биться до последнего, чтоб защитить свою святыню от рук чужака?

— Ты слишком серьезно все это воспринимаешь, — миролюбиво проговорил я, — И я с тобой согласен, но какой удачей стала бы для меня возможность взглянуть на них один-единственный раз!

— Ладно, — ответил мой друг, — Когда-нибудь я смогу все бросить на какое-то время и попробовать себя в разграблении могил.

— Если получится, дай мне знать, — сказал я. — Я бы очень хотел взглянуть.

Он рассмеялся и поднялся на ноги. Я слышал, как он уходил — пол террасы звенел под его шагами.

Я сидел в своем кресле и любовался слабеньким мерцанием марсианского храма, расположенного на горе. Храм высоко возносился над таинственными просторами четвертой планеты. Я думал о храме и костях Келл-Рэбина.

В могущественном храме Салдабар почитаемый скелет лежал долгие века, с незапамятных времен, о которых уже никто ничего и не помнит. Если просмотреть всю официальную марсианскую историю — историю, отражающую многие тысячи лет, куда более древнюю, чем подробно описанная история Земли, то получается, что кости всегда лежали здесь, охраняемые жрецами, почитаемые всей планетой. Большинство легенд и религиозных преданий, имеющих отношение к самой священной реликвии, не давали ответа на вопрос, кто такой был Келл-Рэбин. Единственными людьми, которые могли знать о том, что это была за мифическая личность, являлись жрецы. Хотя, возможно, даже они не имели о том никакого представления.

«Прекрати об этом думать», — свирепо велел я себе, но прекратить не мог.

А через три недели я получил документ, предписывающий мне немедленно убраться с планеты. Сразу после того, как я попытался легальным путем — через гражданские и духовные власти — добиться разрешения изучить Храм Салдабар под наблюдением Совета Жрецов.

Мне продемонстрировали постановление, в котором говорилось о «необычном и вредоносном любопытстве к марсианской религии». В документе в особенности подчеркивалось, что мне запрещено возвращаться на Марс под угрозой смерти.

Это был тяжелый удар. Долгие годы я работал на Марсе. Я стал одним из самых авторитетных экспертов по современной марсианской цивилизации, в ходе своей работы собрал огромное количество сведений, относящихся к истории планеты.

У меня, конечно, были друзья марсиане в высоких кабинетах, но когда я попытался обратиться к ним, надеясь, что они замолвят за меня словечко, то обнаружил, что они мне больше не друзья. Абсолютно все категорически отказались меня видеть, а один даже публично оскорбил, причем не только словами, но и вульгарной ухмылкой, которая выглядела так, словно он был рад, что со мной случилась такая беда.

Посол Земли лишь покачал головой, когда я пришел к нему за помощью.

— Я ничего не могу для вас сделать, мистер Эшби, — сказал он печально. — Я глубоко сожалею, но не в силах ничем помочь. Вы же знаете марсиан. Никто не знает их лучше, чем вы. Вы совершили ошибку. Для них ваша просьба стала самым чудовищным нарушением их религиозных запретов, какое только возможно. Я ничего не могу для вас сделать.

Я стоял на палубе лайнера, уносившего меня прочь с Марса, которому была посвящена вся моя жизнь, и молчал, бессознательно сжимая кулаки и глядя, как уменьшается планета.

— Однажды, когда-нибудь… — пробормотал наконец я, но это было обычным утешением страдающей гордыни. На самом деле я ничего не собирался делать.

Я увидел знакомую загорелую физиономию Кеннета Смита на экране видеофона.

— Ну ладно, — заявил он, — Я их добыл.

— Добыл что? — не понял я.

— Я добыл, — сказал он медленно, — кости Келл-Рэбина.

Казалось, в один миг мое сердце подпрыгнуло и забилось в горле, не давая толком дышать. На мое лицо, должно быть, легла смертная бледность, губы высохли, будто присыпанные пылью, так, что я не мог вымолвить ни слова.

Огромный страх смешался с огромной эйфорией, поднялся во мне, словно настоящая буря, и заставил буквально затрястись от возбуждения. Руки дрожали, да что там, все мое тело трепетало, как осиновый лист.

— Ты смотришь на меня так, точно увидел перед собой призрака, — усмехнулся Кен.

Я сглотнул и попытался заговорить. Мне это удалось, хоть и не сразу. Голос оказался едва громче шепота.

— Я видел, — сказал я, — Я видел призраки легионов марсиан, поднимающихся из могил, чтобы отомстить за кощунство над их святыней.

— Да пусть себе поднимаются, — зарокотал мой друг с экрана. — Эти чертовы кости у нас, не так ли? Марсианам придется попотеть, чтоб вернуть их обратно.

В его голосе звучали несгибаемая твердость, жесткость и надменная холодность — то, чего я никогда не слышал в нем раньше.

— Но почему, что случилось, Кен? — недоумевал я, — Где ты?

— Я был в пустыне Гровдас на Марсе, — ответил он. — Занимался исследованиями. Нашел месторождение уранита, которое набито радием под самую завязку. Эта находка должна была сделать меня богатейшим человеком во Вселенной.

— Ну, так это прекрасная новость…

— Это не прекрасная новость, — отрезал Кен, и в его голосе вновь появилась твердость. — Марсианское правительство забрало у меня все, что я нашел и добыл, и мне пришлось бежать с одним-единственным долларом в зубах. Какая-то чертова статья, или что-то вроде того, в старом соглашении, в которой говорится, что представители чужих рас не могут заявлять свои права на месторождения радиоактивных элементов, имеющиеся на планете.

— Да, невесело, — посочувствовал я.

— Невесело. — Он оскалился, как кошмарное чудовище преисподней, — Это слишком невесело. Марсиане заплатят в десять раз больше, чем стоит весь мой уран, за свои ненаглядные кости. Теперь праздник будет на другой улице. Тем временем ты можешь зайти и осмотреть реликвию, которая, помнится, тебя так интересовала. Я сейчас в Чикаго. Ящик заперт. Думаю, ты с удовольствием вскроешь его.

Я резко прервал связь и, чтобы устоять на ногах, ухватился за край стола. Меня попеременно бросало то в жар, то в холод. Это означало… что же это означало? Кеннет Смит похитил у марсиан то, что имеет для них наибольшую ценность. Самая дорогая вещь на всей планете! Не только Кеннет Смит, но и я сам впутан в эту историю. Ни единого мгновения я не сомневался в том, что именно наш короткий разговор на террасе Земного клуба тремя годами раньше подсказал моему другу идею. Мои слова помогли ему придумать план самой грандиозной мести во Вселенной, и теперь он осуществил ее. Он мстит маленьким сгорбленным людям Марса, нашим общекосмическим родичам и друзьям по торговому соглашению.

Я испытывал раскаяние. Я знал, как должен поступить. Но выходка Кена давала мне возможность, перед которой не было сил устоять. Слишком долго, слишком страстно я мечтал осмотреть эти знаменитые кости. Была и другая причина, во многом очень схожая с той, что подвигла Кена на кражу марсианской реликвии. То, что меня изгнали с Марса, запретили появляться там под страхом смерти, насмеялись надо мной, нанесло жесточайший удар моей гордости. Надо признать, марсиане с нами обоими поступили отвратительно. Сейчас я не думал о возможном вреде, который своим поступком мы оба наносим марсианам. Раскаяние больше не мучило меня, и теперь, вспоминая о душевных страданиях, терзавших меня вот уже три года, я испытывал мрачное удовлетворение, которое становилось глубже с каждым мгновением. В известном смысле, похищение мощей было и моей собственной местью марсианам — в той же мере, как и месть Кена.

Я чувствовал тем не менее необъяснимый ужас, некое тяжелое предчувствие. Объект поклонения марсиан осквернен, и я мог представить себе, что обрушится на того, кто посмел украсть священные реликвии, если его поймают жители Красной планеты. То, что они немедленно узнали о краже и уже идут по следу, я не сомневался. Я задрожал в приступе неодолимого физиологического ужаса, когда представил себе зловещих марсиан, разыскивающих меня.

Они, в конце концов, могут просто потребовать, чтобы земные власти доставили нас на их суд. Но это будет выход лишь на самый крайний случай. Марсиане — гордые люди и не захотят, чтобы о случившемся стало известно посторонним. Это сделает их посмешищем всей Вселенной. Мы с моим другом, скорее всего, будем иметь дело со священниками Марса.

Я рассмеялся и резко открыл ящик стола. Пальцы сжались вокруг небольшого предмета, металлического и холодного. Я вынул этот предмет и торопливо сунул его в один из карманов. Наверное, мне понадобится оружие, а маленький электропистолет, который выбрасывал яркие молнии, был самым эффективным оружием, существовавшим в мире. Даже марсиане, при всей тысячелетней истории их прекрасной торговой цивилизации, не имели ничего, что можно было сравнить с электропистолетом. Оружие являлось секретом Земли и имелось только у землян.

Я поднялся на ноги и снова рассмеялся — это был горький смех завоевателя, знающего, что его победа пуста, поскольку еще до рассвета он встретится с противником, которого ему не одолеть. Это была великая победа Земли и глубочайшее поражение марсиан. Ни мой друг, ни я не имели оснований любить людей Красной планеты, более того, у нас обоих было достаточно причин их ненавидеть. Со стороны Кена, конечно, было опасным идиотством красть кости Келл-Рэбина, и в ответ последует очень сильный удар… особенно если Кен к нему не подготовится как следует.

Я спустился на первый этаж дома и оттуда заказал аэротакси до самого Вашингтона.

Кен впустил меня и немедленно запер за мной дверь. Потом мы обменялись крепким рукопожатием и долго стояли, глядя друг другу в глаза.

— Ты сделал это, Кен, — сказал я.

— Не волнуйся ты так, — ответил он, — Уж я как-нибудь вывернусь. Я просто вспомнил, как ты говорил, что мечтал взглянуть на эти косточки. Я начал думать об этом сразу после неудачи с радием. Я сел и стал изо всех сил думать, как мог бы опустить целую расу, которая всучила мне этот проклятущий договор. Если бы не ты, я бы просто где-нибудь по дороге выкинул ящик в космос. И найди они его там, на полпути между Землей и Марсом, я бы не жадничал. Но раз ты так мечтал осмотреть эту ерунду, я привез ящик сюда. Можешь изучать чертовы кости сколько тебе вздумается.

Он пригласил меня пройти в следующую комнату.

— Самая отвратительная вещь из того, что можно себе вообразить, — рассказывал он мне, — Они дали мне найти это месторождение, а потом отняли. Конфисковали… угрожали мне смертью, если я посмею протестовать. Сказали, что запросто прибьют меня, потому что эта статья старого договора предусматривает десять лет строгого заключения для чужака, который немедленно не доложит о такой своей находке надлежащему ведомству. Они знали, что я трудился как вол, чтобы найти это месторождение, и ни словом не предупредили.

Он остановился и повернулся ко мне:

— Два года я работал там, в этой адской пустыне. Я бесконечно страдал от голода и жажды, едва не помер от немыслимой жары. И жара, и удушающая красная пыль, ядовитые рептилии и насекомые, одиночество — все сразу. Я почти сходил с ума. Я потерял три пальца на левой руке, когда укололся каким-то чертовым ядовитым сорняком. Я нашел месторождение, рыл радий — тонна за тонной. Даже не представляю, насколько сильно я отравлен радиацией. Да одна-единственная тонна могла отправить меня на тот свет!

А потом осталась сущая ерунда. Все, что мне нужно было сделать, — это щелкнуть пальцами, и Вселенная лежала бы у моих ног. Я работал, два года таскался по марсианским пустыням, я потерял молодость и здоровье, три пальца, два года жизни… ради чего? Ради чего, я спрашиваю? Чтобы эти надутые марсиане, их поганые высшие чиновники, набили свое необъятное брюхо, чтобы они могли навешивать драгоценные камни на каких-нибудь жеманных баб или приносить щедрые дары священникам, охраняющим скелет какого-то идиота, который давным-давно должен был превратиться в пыль?

Его лицо перекосилось от ярости. Этот человек был ненормальным! Это был не тот Кен Смит, которого я видел последний раз около трех лет назад. Это был другой человек — человек, который сошел с ума из-за страшной жары и ужасного одиночества в необозримых пустынях Марса, человек, который до последнего предела озлобился из-за подлой несправедливости чужой расы, никогда не понимавшей и не желавшей понимать людей с Земли.

Он вскинул руки над головой и показал на потолок. Сквозь преграду его взгляд устремлялся вовне, в слепую темноту космоса, где среди сонма небесных светил сияла красная звезда.

— Когда они обнаружат, что произошло, — воскликнул он, — они начнут бояться! Черт их побери, надеюсь, их вонючие маленькие душонки ссохнутся. Они познают свет надежды и ужас, которые познал я. Они все религиозные люди, а я отнял у них религию! Я, человек, которого они сломали, завладел реликвией, которая для них драгоценней всего на свете. Однажды, если они не узнают обо всем сами, я позволю им узнать — обязательно позволю, — что это я тряс заплесневелые кости Келл-Рэбина в их священной коробке и хохотал над тем, как они дребезжат!

Нет никаких сомнений. Этот человек сумасшедший, про-сто-напросто помешанный.

— И если они так хотят получить их, так страстно, как я думаю, — прошептал он, — возможно, я их верну… за цену в десять раз большую, чем мое месторождение радия. Я их разорю. Я заставлю их копаться в их мерзкой пустыне следующие сто лет, пока они не соберут сумму, которую я потребую. И они всегда будут помнить, что человек с Земли гремел костями Келл-Рэбина! Вот что их добьет!

— Парень, — окликнул я его, — ты совсем свихнулся? Они уже знают, они не могут не знать. Ну как же, ведь рака пропала. Они наверняка сейчас прочесывают всю Солнечную систему в поисках тебя и раки.

— Они не знают, — бросил в ответ мой друг, — Я запутал следы. Я понимал, что у меня не будет шансов выбраться оттуда даже на своем собственном корабле, если они сразу же обнаружат пропажу. В Храме Салдабар по-прежнему лежит рака, совсем такая же, как эта, в которой хранятся кости Келл-Рэбина, но она пуста… Рака, которую я взял и поместил на месте полной. Я пробрался в храм и сделал фотографии с помощью электрокамеры, а потом по этим фотографиям за несколько недель собрал другой ларец, сделав его похожим на настоящий как две капли воды. В одном из углов второй раки спрятано послание всем священникам Марса, и когда кто-ни-будь из них найдет послание, они узнают, куда делись кости Келл-Рэбина.

Звонкий голос наполнил комнату.

— Мы нашли послание, Кеннет Смит, — произнес неизвестный, — И мы уже здесь, чтобы забрать обратно священную реликвию и тебя.

Мы обернулись и позади себя, прямо в этой же комнате, увидели священника с Марса, одетого во все свои живописные облачения. В руке он держал оружие.

Я глянул ему за спину и обнаружил, что дверной замок исчез. Смешно, когда человек вдруг обращает внимание на некие маленькие, незначительные детали как раз в самый ответственный и захватывающий момент.

Священник медлил стрелять. Я был уверен — даже при том, что мой пистолет все еще лежит в кармане, я могу опередить его. Священников Марса не учат пользоваться оружием.

И еще я понимал, что быстрая смерть от его оружия предпочтительней пленения. Это придало мне решимости, и моя рука скользнула в карман. Мне оставалось лишь выхватить оружие и выстрелить, когда грозовой раскат расколол воздух.

Кеннет Смит держал пистолет в руке. Выглядело это так, словно оружие все время находилось в его пальцах. Мой друг был очень быстр, слишком быстр, особенно если сравнивать его с марсианским священником.

Священник корчился на полу — не человек больше, скорее обугленная масса плоти. Вонь горящих волос и кожи смешивалась с острым запахом ионизированного воздуха.

В коридоре раздался громкий топот, и сквозь распахнутую дверь мы увидели второго священника, несущегося к нам со всех ног. Мы выстрелили одновременно, и человек осел на пол-пути, бездыханный, рухнул на пол.

— Мы их поджарили! — прохрипел я. Волнение душило меня, мысли путались.

— Нам надо убираться отсюда, — рявкнул Кен, — Быстрее, на крышу. Тут всего два этажа. У меня есть небольшой флаер.

Сунув пистолет в карман, он кинулся в соседнюю комнату. Пока я стоял, ошеломленный и плохо представляющий, куда идти, он снова появился, держа в руках побрякивающий ларец около трех футов в длину.

Кен схватил меня за руку, и мы, перемахнув через еще дымящееся тело, выскочили в коридор. То и дело открывались двери номеров, из комнат выглядывали люди. Где-то неподалеку раздавался топот бегущих ног, а мельком глянув на табло, которое показывало местонахождение лифта, я убедился, что кабина поднимается.

Мы выбежали на лестницу и помчались наверх. Едва мы добрались до крыши, из лифта вывалила возбужденная толпа людей — почти сразу за нашими спинами. Не оглядываясь на преследователей, мы стремглав помчались к маленькому красному флаеру Кена, и в этот момент какой-то мужчина кинулся нам наперерез. Я с разгону приложил предприимчивого охотника прямым ударом левой, и мы понеслись дальше.

Забравшись в кабину и втащив меня, Кен надавил на стартер. Двигатели взревели, и машина дернулась. Сзади неслась целая толпа. Двое преследователей, на несколько футов опередившие остальных, вцепились в наш флаер, будто всерьез надеялись помешать нам взлететь. Напрасная надежда. Через несколько секунд их руки соскользнули, ребята покатились прочь, а флаер рывком взмыл в воздух.

Мы нарушали все правила воздушного движения, которые только можно было вспомнить, когда на бешеной скорости мчались прочь от отеля. Взбешенные водители воздушных такси кричали нам вслед разные гадости, и не у одного капитана воздушного пассажирского или грузового судна, должно быть, перехватывало дыхание, когда мы закладывали виражи прямо перед носом их кораблей, причем на такой скорости, которая категорически запрещена над городом на нижних, переполненных транспортом уровнях. Дважды регулировщики движения устремлялись за нами, и оба раза мы от них ускользали Никакой другой пилот, кроме Кеннета Смита, знаменитого космического бродяги, не рискнул бы устроить такую безумную гонку на маленьком красном кораблике, а главное — не сумел бы благополучно ее завершить.

Через полчаса мы успешно выбрались за пределы города и летели над пригородной зоной. Очевидно, что убийство марсианских священников будет расследоваться и описание нашего флаера, а возможно, и нас самих уже распространено по всей Земле. Любой полицейский корабль тут же устремится за нами в погоню.

Тем временем надвигалась ночь, и нам, разумеется, нужно было где-нибудь остановиться и передохнуть — в каком-нибудь безопасном месте, где нас никто не заметит. За полчаса до наступления полнейшей темноты, когда сумерки еще только сгущались над плоскими долинами Земли, мы заметили на крыле корабля, летевшего позади нас, золотой круг и поняли, что полиция у нас на хвосте. Впрочем, прежде чем этот корабль смог заметно приблизиться, опустилась ночь, и, продолжая полет без огней, мы от него оторвались.

Часом позже из-за горизонта выскользнула луна, и в ее свете мы обнаружили, что уже добрались до Скалистых гор и летим над их зубчатыми хребтами.

Мы спешно собрали «военный совет». Широкомасштабный поиск, конечно, уже ведется. Убийство двух священнослужителей власти, безусловно, сочтут самым гнусным преступлением, какое можно себе представить, преступлением, которое будет иметь межпланетный резонанс. Полиция перевернет в этих краях каждый камень. Красный флаер легко опознать. Существует только один путь — бросить корабль прежде, чем нас заметят.

Мгновением позже две фигуры — одна сжимала окованный металлом ларец — выглянули из быстро летящего флаера, на миг замерли, сдерживая головокружение, а потом спрыгнули. Над головами в какой-то момент выросли и набухли одуванчики парашютов. Красный флаер с широко распахнутыми дверцами и огрызающейся выхлопной трубой унесся прочь, не замеченный никем. Двумя месяцами позже я узнал, что остатки разбившегося вдребезги флаера нашли на следующее утро за несколько сотен миль от того места, где мы выпрыгнули с парашютами.

Похоже, чтобы избавиться от флаера, мы выбрали самое дикое и пустынное место, какое только могли. Мы без труда приземлились и, как только наши ноги коснулись земли, отстегнули парашюты. В воздухе был разлит упоительный аромат сосны, сильный ветер шумел в кронах деревьев. Когда я шел, мелкие камни вылетали у меня из-под ног.

Мы нашли густые заросли низкорослого вечнозеленого кустарника и, спрятавшись в них, забылись тревожным сном, а проснулись, лишь когда лучи поднимающегося над горизонтом солнца пробились сквозь мягкие иголки и коснулись наших лиц.

Все утро, пока мы пытались решить, что нам делать, мне приходилось бороться с навязчивым желанием поискать укрытие и там, в тишине и покое, полюбопытствовать содержимым раки, в которой на протяжении веков хранились кости Келл-Рэбина. Но под конец я сумел справиться с нетерпением. Честно говоря, я просто боялся открывать ее. Я боялся, что, оказавшись на открытом воздухе, без какой-либо защиты, драгоценные кости рассыплются в прах. Рака, когда ее откроют, должна находиться в лаборатории, где будут под рукой специальные консервирующие средства и инструменты, используемые в археологии. Открывать раку здесь, в этом диком горном краю, слишком рискованно. Я решил ждать.

Голод вскоре погнал нас вперед. Нам повезло подстрелить небольшого горного козла из электропистолета Кена, чем мы до предела истощили заряд. У нас не было соли, но мы ели мясо, слегка поджаренное на огне, с наслаждением диких зверей. А еще мы собирали ягоды и ели их.

В течение нескольких недель мы шли через горы, волоча за собой драгоценный ларец. Никому из нас не пришло в голову избавиться от него, поскольку для Кена он означал месть и возможный выкуп, а для меня — реальный шанс раскрыть самые сокровенные тайны марсианской расы и, конечно, тоже месть, причем мое желание отомстить было лишь чуть менее острым, чем у моего полусумасшедшего друга. Итак, хотя лямка, привязанная к раке, до крови натерла наши плечи — все-таки чертовски тяжелая штука, которая превращала и без того тяжелый путь в настоящее испытание, — мы упрямо не выпускали ее.

У нас обоих выросли бороды, а у меня появился загар, который был лишь немного бледнее приобретенного Кеном в пустынях Марса, иссушенных палящим солнцем. Зато я потерял весь накопленный лишний вес до последнего фунта, мое лицо осунулось и похудело. Я сомневаюсь, что кто-нибудь из не самых близких моих знакомых узнал бы меня теперь, то же можно было сказать и о Кене, который сильно изменился за годы скитаний по марсианским пустыням.

Неторопливо бредя по лесам, мы наконец добрались до одиноко стоящего маленького городка, затерянного среди холмов, и, пока Кен сторожил раку с костями Келл-Рэбина на окраине, я отправился за покупками. Там я честно приобрел потрепанный чемодан в небольшом магазинчике хозяйственных товаров и присвоил кое-какую одежду в одном универмаге, самом крупном в городе.

Этим же вечером, когда самолет, направлявшийся на восток, оторвался от земли, в нем находились двое альпинистов, обросших бородами и одетых в лохмотья. Эти пассажиры, как и все сильные люди, отличались немногословностью и, судя по всему, в прошлом были космонавтами. Разумеется, никто и не выдвигал нелепых предположений, будто они неожиданно разбогатели и теперь отправляются в большой город поразвлечься. Их багаж состоял только из одного чемодана и какого-то старинного ларца.

В Чикаго мы приобрели крепкий сундук и положили в него марсианские кости. Через полчаса сундук уже покоился в надежном подземном хранилище Первого Лунного банка, а мне и Кену вручили по экземпляру ключей. Мы считали, что это очень глупо — держать раку у себя, пока полиция не прекратила наши поиски. Причиной того, что мы очень хотели как можно скорее вернуться в город, из которого столь поспешно бежали, являлось наше решение обосноваться и жить именно здесь.

В тот же день, положив раку в хранилище, мы освободили номер в гостинице. После чего посетили некоего надежного человека, который жил в одном из наименее фешенебельных районов города. Мы оставили у него изрядную сумму денег, но зато ушли совершенно другими людьми. Мы не были больше Кеннетом Смитом и Робертом Эшби, которых знал, наверное, весь мир, также мы больше не были и бородатыми альпинистами, которые летели на восточном экспрессе со своим жалким багажом. Наши лица стали настоящим рукотворным произведением искусства. Умелец вложил нам в нос и щеки небольшие металлические пластинки, но так, чтобы их можно было в любой момент убрать, впрочем, они не причиняли никакого дискомфорта. Каждому из нас сделали новую прическу, ничего общего с тем, что было раньше. Да, просто притворство, обман — но зато весьма эффективный. В течение следующих недель я не раз сталкивался на улицах лицом к лицу со своими бывшими друзьями, но они меня не узнавали и проходили мимо.

Мы поселились в скромном маленьком доме в спальном районе и выжидали время. Когда об убийцах двух марсианских священнослужителей все забудут, мы начнем действовать.

А потом однажды Кен не вернулся в наше жилище. Я подождал несколько часов, потом отправился его искать. Но долгие недели упорных поисков не принесли никакого результата. Он не был арестован, его тело не лежало в морге, он не попадал в больницу, не садился на самолет.

Мне пришлось принять очевидный факт — моего друга схватили марсиане!

Неотвратимый смертный приговор повиснет надо мной с того момента, как я ступлю на марсианскую землю. Мне запрещено возвращаться на планету.

Но я вернулся. Я невольно задержал дыхание, проходя таможенный досмотр. Сумеет ли моя маскировка, которая была так эффективна на Земле, обмануть и марсиан? Проверка, впрочем, была довольно поверхностной, и я вздохнул с облегчением. В декларации я назвался бизнесменом, путешествующим для собственного удовольствия, — еще один непримечательный турист среди бесчисленных толп землян, каждый год ненадолго покидающих прозаическую родину, чтобы окунуться в странную и немного жуткую жизнь чужой планеты.

Я снова находился на Красной планете. Снова я стоял лицом к лицу с народом, которому мы с моим другом бросили вызов. Моя цель очевидна — миссия спасения, возможно, месть. Пункт назначения — Храм Салдабар.

Мой друг много рассказывал мне об этом храме. Мы не раз беседовали о нем. В моем сознании, в памяти навсегда отпечатался тот путь, который мой друг прошел дважды, когда похищал кости Келл-Рэбина. Все хорошенько взвесив, я составил план — почти такой же, который разработал и успешно реализовал Кен. Второй раз в истории планеты чужак собирался вторгнуться в святая святых, причем той же дорогой, что и в первый.

Гора Афелум была окутана темнотой. Два часа назад солнце соскользнуло за горизонт, и оставался еще час до того, как засияет Деймос, самая большая луна Марса.

Я дрожал на холодном ветру, который, завывая, несся из пустыни и развевал полы моего черного плаща. В кобурах на моем поясе прятались два электропистолета, к запястью простым кожаным ремнем была прикреплена дубинка с утяжеленным концом, опасное и бесшумное оружие. В кармане пиджака я на всякий случай припрятал маленький фонарик и пакет концентрированной прессованной пищи, ибо не знал, сколько времени придется таиться в огромном темном храме, массивные стены которого грозно возвышались передо мной. Я не знал, сколько потребуется времени, чтоб найти моего пропавшего друга или убедиться, что его здесь нет.

Было как раз время службы, и я ждал. Я вовсе не хотел вламываться в здание, забитое молящимися паломниками. Я предпочел подождать и убедиться, что в храме находятся только священнослужители. Более всего мне подходил глухой полночной час, сразу после того, как сменится стража. Раньше никак нельзя, во время смены караула убитый охранник будет обнаружен, и тогда марсиане тут же начнут прочесывать храм, а меня такой поворот событий совершенно не устраивал. А в то что мне удастся просочиться внутрь, не убрав одного или нескольких охранников, я не верил. Это было невозможно.

Словно огромной сверкающей драгоценностью, погруженной в черный водоем ночи, я любовался далекими огнями Дантана. Косясь на них, я вдруг захихикал с жестоким весельем, потому что попытался представить, какой переполох поднялся бы там, если бы народы Марса и Земли узнали о похитителе священных костей и кощунстве в храме. Факт воровства до сих пор держится в секрете. Марсианское правительство и клан священнослужителей не любят гласности в вопросах такого рода.

Когда-нибудь, возможно в качестве финального аккорда своей мести, я распространю сведения о случившемся по всей Солнечной системе. Я сумею донести информацию до всех обитаемых миров, от маленьких горнодобывающих поселений на Меркурии до последних торговых аванпостов на ледяных просторах Плутона. Марсиане и их религия станут посмешищем всей Вселенной. Возможно, тогда, но уже слишком поздно, высшие официальные власти и священнослужители пожалеют, что не обошлись с нами более снисходительно. Мне было приятно думать об этом, пока я сидел на корточках в темноте перед храмом, ожидая, когда же настанет нужное время. Может, я тоже слегка свихнулся. Может, и не слегка.

Звенящий голос рассек темноту, и огонь на мгновение вспыхнул в нише стены. Другой голос ответил. Зазвенели церемониальные мечи, которые священники вешали на пояс перед тем, как заступить на пост — исключительно в качестве символа исполняемых обязанностей.

Стража сменялась. Вдали на храмовой стене раздался еще один зов, на который последовал положенный отклик, вновь сопровождаемый звоном стали. Все это было древней церемонией, очень старой традицией. Размещение постов, процедура смены стражей, как и обязательное ношение мечей, сохранились с давних времен.

Этой ночью, впрочем, в страже возникнет настоящая нужда, подумал я жестоко.

Я осторожно двинулся вперед, чтобы добраться до плотной тени, падающей от стены, левой рукой нащупал грубые камни и тихо пошел, скользя пальцами по неровной кладке. Несколько раз я останавливался и вглядывался, вслушивался изо всех сил, напрягая органы чувств. О моем присутствии, я был убежден, никто не подозревал, но я не хотел рисковать. Любой марсианский храм, а в особенности Храм Салдабара, — опасное место для человека с Земли.

Мои чуткие пальцы, которыми я вел по шершавой каменной стене, наткнулись на щель, и я понял, что достиг задних ворот, выбранных мной для того, чтоб попасть в храм.

Задерживая дыхание из опасения, что стражники могут что-нибудь услышать, я со всеми предосторожностями заглянул за угол ниши, в которой были расположены ворота. Прямой, застывший, словно истукан, в той позе, которая предписывалась древними канонами марсианской храмовой страже, священник-воин стоял точно перед воротами. Кончик массивного меча был уперт в камень у его ног, обе руки сжимали рукоять.

Я собрался, крепко ухватился пальцами за край стены, чтобы сильнее оттолкнуться, поудобнее устроил в ладони свинцово-тяжелую дубинку и прыгнул.

Стражнику никогда не приходилось поднимать кончик меча с земли. И я вообще сомневаюсь, что он узнал во мне землянина. Едва появившись перед ним, я как следует размахнулся и с силой обрушил оружие на его череп. Парень ничего не успел сделать. Я поддержал оседающего стража левой рукой, а правой железной хваткой зажал ему рот, чтоб ни единого звука не вырвалось наружу. Мягко опустил тело на каменные плиты и двинулся к воротам. Положив руку на тяжелый запор, я на мгновение остановился, прикидывая, не стоит ли вернуться и надеть одежду мертвого стражника, но решил этого не делать. Его облачение сковало бы мои движения, а мой рост, в случае чего, выдаст меня не хуже, чем одежда землянина.

Дверные петли едва слышно скрипнули, когда я проскользнул внутрь, но на слабый звук никто не обратил внимания, и, хотя я терпеливо ждал несколько томительных минут, готовый удариться в бегство при малейшем намеке на тревогу, вокруг царила прежняя тишина и безмятежность.

Коридор, в который вели ворота, был полон черного как смоль мрака, и, когда я закрыл дверь за своей спиной, на миг меня охватил неясный ужас, который опускается на каждого, способного представить себе, какие неведомые опасности могут таиться в темноте. Я подумывал, не воспользоваться ли фонариком, но все-таки пришел к выводу, что даже самый слабый огонек может выдать меня и разрушить все мои планы.

Из разговоров с Кеном, который дважды прошел этот путь, когда искал в храме раку с костями Келл-Рэбина, я прекрасно знал, что, продолжая идти по этому коридору, доберусь до огромного зала в центре храма. Я знал, что этот коридор идет прямо приблизительно две сотни шагов, а потом резко поворачивает направо.

Я шел по коридору до тех пор, пока он не пересекся с другим, которым, видимо, пользовались чаще и поэтому ярко освещенным. Меня одолевал инстинктивный страх чего-то неизвестного, возможно опасного, подстерегающего меня в темноте. Когда я достиг освещенного коридора, ощущение ужаса стало совершенно невыносимым, но я справился с паникой и, переборов себя, продолжил путь в темноте. Я ничего не видел, но моя рука скользила по стене коридора, поэтому я понимал, куда именно надо идти. Я двигался вперед, стараясь ступать так, чтобы мои шаги были абсолютно беззвучны.

Я добрался до поворота и увидел впереди слабый свет. Должно быть, он падает оттуда, где коридор вновь соединяется с освещенным проходом. Я медленно шел вперед, готовый в любой момент начать действовать.

У самого пола с левой стороны я заметил маленькое пятно света и остановился, намереваясь выяснить его происхождение. Я ничего не мог понять, пока не скользнул от правой стены, за которую держался, к левой, и тогда увидел, что луч света идет из маленькой удлиненной трещины в древней кладке. Очевидно, за стеной находилась комната, а свет пробивался из-за того, что раствор, соединяющий каменные блоки, просто раскрошился.

Навострив уши, я услышал невнятное бормотание на марсианском. По всей видимости, в комнате, откуда свет через дырку в стене падал в коридор, находилось несколько священников.

Решив непременно узнать, что там происходит, я плавно скользнул вдоль стены.

На расстоянии полудюжины футов от дыры я резко остановился. Моя нога поднялась, чтобы сделать следующий шаг, но я так и не опустил ее. Я был, наверное, похож на пойнтера, который внезапно сделал стойку перед птицей. Я уверен, что в тот момент совершенно уподобился собаке, учуявшей след, ибо напряженно вслушивался в слова, которые случайно донеслись до меня.

Нет сомнений, отчетливо — словно говорящий был совсем рядом со мной — звучала английская речь, и голос, который я узнал… голос человека, которого я разыскивал. Кен Смит!

— Нет, черт побери. Ты сгниешь в аду, прежде чем я скажу тебе. Я тряс эту вашу мерзкую коробку. Тряс и хохотал, когда слышал стук костей. Я их тряс, ты понимаешь, мерзкая рожа? Это просто кости, грязные гнилые кости, такие же, какими станут и мои собственные через пару месяцев, и как твои, когда ты помрешь…

Голос становился все пронзительней и пронзительней и внезапно перешел в ужасающий вопль боли, от которого меня прошиб холодный пот, выступивший из каждой поры моего тела.

Вопль длился и длился, и на его фоне я едва мог разобрать слова марсианина.

— Кеннет Смит, ты расскажешь нам, где находятся священные мощи Келл-Рэбина. До тех пор мы не дадим тебе милосердного освобождения. Помни, мы можем оставить тебя здесь с включенным током, сильным… сильнее, чем он был только что, и забыть о тебе на годы. Возможно, тогда ты скажешь нам. Отныне ты бессмертен, ты не умрешь от боли. А вот выдержишь ли ты вечную пытку?

И снова я услышал голос своего друга, высокий и пронзительный:

— Я скажу вам, где кости… Скажу.

Я прекрасно чувствовал напряженное ожидание тех, кто стоял по ту сторону стены.

— …Я скажу вам, где кости Келл-Рэбина, когда ваша вонючая планета превратится в кровавую пыль и развеется между звезд.

Гул голосов марсиан рассыпался, как злобная барабанная дробь. Вопль зазвучал снова, он поднялся до того предела, что, казалось, еще чуть-чуть — и лопнут барабанные перепонки.

Я прильнул к дырке в стене и, непроизвольно вцепившись руками в край огромного блока, со всей силы рванул камень на себя, почувствовал, что он чуть-чуть сдвинулся с места, что было сил дернул — и камень освободился. Я как безумный начал раскачивать и вытаскивать соседние блоки, пытаясь сделать отверстие достаточно большим, чтобы в него протиснуться.

Все это время ужасный вопль бил по моим и без того напряженным нервам, заставляя торопиться и прикладывать все силы без остатка. Впрочем, этот жуткий крик полностью заглушал хруст каменной кладки и звук падающих камней.

Наконец последний блок был освобожден, и я, отвалив его, втиснулся в проем, на ходу хватаясь за кобуры. Прежде чем мои ноги коснулись пола, я уже держал оба пистолета.

Странная картина предстала передо мной. На столе в одной части комнаты лежало обнаженное человеческое тело с разверстым черепом, без лица и с изуродованной шеей. На другом столе, рядом с которым собрались пятеро марсианских священников, стоял небольшой прибор, прикрепленный двумя проводами к прозрачному цилиндру около трех футов высотой.

Этот небольшой цилиндр, однако, приковал к себе мой взгляд и наполнил ужасом душу. Он был наполнен какой-то прозрачной жидкостью, и в ней плавал обнаженный, пульсирующий человеческий мозг. Прямо перед мозгом висело лицо — лицо Кеннета Смита! Его черты были искажены болью, а тот пронзительный вопль, который я слышал и раньше, исторгался прямо из этого цилиндра. Под лицом тянулись какие-то странные спиральные шнуры, это, похоже, были органы речи.

Я обезумел от горя и ненависти. В два прыжка достиг стола, где стоял цилиндр, отшвырнул оказавшегося на моем пути священника и щелкнул выключателем прибора, стоявшего рядом с цилиндром. Внезапно жидкость в цилиндре стала мутной, и вопль оборвался. Когда я отпрянул от стола, чтоб взять на прицел священнослужителей, которые довольно быстро справились с изумлением, краем глаза я заметил, что цилиндр принял совсем иной вид, чем раньше, — скучно-серый, непрозрачный металлический экран.

Священнослужители бросились было вперед, но я ткнул в их сторону двумя пистолетами, они отступили, невнятно ворча.

— Одно слово, — зашипел я, — и я вас поджарю. Стойте, где стоите.

Они поняли. У них не было оружия, и они знали, что такое электропистолеты. Они также знали, что землянин, добровольно проникший в марсианский храм, будет действовать отчаянно, он не станет колебаться, убивать или нет, — он убьет беспощадно.

Я начал быстро соображать. Итак, я попал в очень затруднительное положение. Если я убью священников, то, возможно, смогу выбраться из храма тем же путем, каким в него и попал. Я нашел своего друга, однако не могу увести его с собой. Но не смогу и бросить его здесь. Когда я уйду, цилиндр и маленький прибор, который, судя по всему, обеспечивает его функционирование, должны отправиться со мной. Немыслимо оставить Кена Смита, или то, что осталось от Кена Смита, страдать от немыслимых пыток в руках этих демонов. Если случится самое худшее, я направлю один из пистолетов на цилиндр и просто-напросто разнесу в клочья то, что содержится в его бесцветном содержимом. Так будет лучше, чем бесконечно мучиться в руках марсиан.

Мой взгляд упал на изуродованное тело, которое лежало на втором столе. Я точно знал, что это было тело Кена Смита. Он сказал нечто вроде «мое тело здесь». Мерзкие марсиане вырезали его мозг и поместили в цилиндр. Они упоминали о том, что он бессмертен.

Согбенные маленькие человечки, стоящие передо мной, прямо под прицелом пистолета, имели на лицах одинаковое стоическое выражение, которое так характерно для марсианской расы. Все они были облачены в одежды, свидетельствовавшие об их высоком положении в храмовой иерархии. Я жестоко улыбнулся, и они вздрогнули от моей улыбки. Я подумал о том, сколь редких птиц мне довелось поймать. Их жизни лежали на весах, равновесие которых зависело от двух спусковых крючков моих пистолетов, и священники должны были это понимать.

— Покажите, как работает эта штука, — приказал я тому, кто стоял впереди.

Священнослужитель качнул головой, но я сделал повелительное движение одним из пистолетов, и он быстро шагнул вперед.

— Одно неверное движение, — предостерег я, — и вы все будете испепелены. Я пока здесь, но скоро уйду с этим цилиндром. Может, я позволю вам жить, может, и нет.

Выражение их лиц не изменилось. Надо признать, это многое о них говорило — они были мужественными людьми.

— Что ты хочешь знать об этом приборе? — спросил марсианин, который шагнул вперед.

— Я хочу поговорить с человеком внутри цилиндра, — ответил я, — Я не хочу, чтобы он мучился, я просто хочу с ним поговорить.

Священнослужитель опустил руку на прибор, но я оттолкнул его.

— Нет, — сказал я, — Ты скажешь мне, что делать. Если ты обманешь…

Я не закончил угрозу. Он понял меня и так. Он облизнул свои тонкие губы и кивнул.

Я положил один из пистолетов на стол так, чтобы иметь возможность схватить его в любой момент, и опустил руку на машину.

— Ты должен повернуть этот красный рычажок обратно в зеленую зону, — сказал марсианин, — В этом положении рычажка мозг в цилиндре становится так же активен, как и при жизни, и не страдает. За этой зоной начинается пытка. Прибор очень прост…

— Да, — кивнул я. — Так и должно быть. Но меня не интересует прибор. Я хочу поговорить с другом. Что мне нужно для этого сделать?

— Ты должен закрыть переключатель, который в самом начале открыл.

Я медленно повернул переключатель, и он занял исходное положение. Однако я стоял спиной к цилиндру и не мог видеть, что произошло, но, поскольку вопля не последовало, я понял, что священнослужитель сказал правду.

— Ты здесь, Кен? — спросил я.

— Именно здесь, Боб, — прозвучал знакомый голос.

— Слушай внимательно, Кен, — велел я, — У нас мало времени. Какая-нибудь чертова неприятность может произойти в любой момент. У тебя есть идеи, как выбраться отсюда?

— Путь через коридор открыт? — спросил голос моего друга.

— Пока да, по крайней мере я так думаю. Стражник мертв.

— Тогда поджарь священников и, когда будешь уходить, пристрели меня. Только пообещай, что сначала прибьешь священников. После того что они со мной сделали… Ты понимаешь. Глаз за глаз. Поджарь их мозги, устрой им такую же вечную жизнь, какую они дали мне. И, прежде чем уйдешь, убедись, что я готов.

— Нет, Кен. Я возьму тебя с собой.

— Ты свихнулся, Боб.

— Может, я и свихнулся, — отпарировал я, чувствуя, что начинаю злиться, — Но либо мы оба спасемся, либо оба останемся здесь.

— Но, Боб…

— У нас нет времени спорить. Ты знаешь это место лучше, чем я. Есть еще какие-нибудь идеи?

— Ну ладно. Выключи меня. Отсоедини цилиндр от прибора и сунь меня под мышку. И маленький приборчик тоже. Он тебе понадобится… или, скорее, мне. Он с помощью провода подключается к источнику питания. Отсоедини его от здешнего провода. Уничтожь священнослужителей и двинули отсюда. Вот и все. Если ты выберешься, мы оба выберемся. Если нет, уничтожь меня, прежде чем смыться.

— Вот это разговор, — подбодрил я Кена, — Что бы эти животные ни сделали с тобой, это не имеет значения. Мы же друзья.

— Точно, мы друзья. Только сейчас сражаться можешь один ты.

Мои пальцы легли на выключатель.

— Еще секунду, Боб. Я подумал вот о чем. Прикинь, ты не можешь прихватить еще парочку таких цилиндров?

— Насколько они тяжелые?

— Не знаю. Думаю, не слишком.

Священнослужители тревожно зашевелились, и я рявкнул на них.

— Если ты можешь это сделать, — пробубнил голос моего друга, — загляни в комнату слева от тебя. Ты увидишь дверь. Там все заставлено этими цилиндрами. Мозги мертвых священников, ты понимаешь. Возьми один из них. Это нам поможет.

— Хорошо. — Я начал поворачивать выключатель.

— Не забудь о священниках. Черт побери, покажи им…

Голос оборвался, как только я выключил прибор.

За моей спиной послышалось тихое звяканье, и я мгновенно обернулся. В двери, которая вела в освещенный коридор, стоял еще один священник. На его лице было написано безграничное удивление. Он уже открыл было рот, чтоб поднять тревогу, но я выстрелил раньше.

От выстрела я едва не ослеп. На секунду зажмурился, но, не теряя времени даром, развернулся на каблуках. И очень вовремя — все пятеро священнослужителей в то же мгновение кинулись на меня. Дуло пистолета было всего в нескольких дюймах от груди ближайшего ко мне марсианина, но я успел нажать на спусковой крючок. Священника на мгновение омыло бледным голубым пламенем, окутавшим его с ног до головы. На миг марсианин заколыхался передо мной, словно призрак, а затем почернел и начал падать, его обугленное тело рассыпалось на куски, едва коснувшись пола. Пистолет потрескивал и ревел, и я понял, что такой шум, должно быть, слышен в самых дальних уголках храма. Электропистолет не самое тихое оружие.

Двое из священников умерли в двух футах от меня, еще один почти коснулся моего горла своими тощими искривленными пальцами, прежде чем я успел ткнуть его пистолетом в живот и показать ему все, на что способно мое оружие. Он просто испарился во вспышке чудовищной энергии, которая чуть не сбила меня с ног.

Шатаясь от потрясения, я заметил, что последний оставшийся в живых священник бросился в открытую дверь. Мой палец лег на регулятор, и я построил луч так, чтобы он мог ударить далеко вперед. Я сделал это машинально, но, к моему счастью, все-таки сделал. Использовав весь заряд, пистолет выплюнул яркую молнию через всю комнату, отправил бегущего священника в небытие и заодно разнес всю противоположную стену, обрушив обломки каменной кладки в освещенный коридор, чем был совершенно блокирован проход.

Комната наполнилась тошнотворной вонью сгоревшей плоти и неприятным резким запахом озона. Я почти оглох от грохота электропистолета в небольшой сводчатой комнате, мои натянутые нервы дрожали после всего того, что я увидел и совершил, — после смерти этих священников, стоявших так близко от меня. Я услышал слабые крики, доносящиеся откуда-то из глубины здания, и подумал, что, наверное, сейчас все священнослужители Марса несутся в эту часть храма.

Наткнувшись на стол, я все же выдернул разъемы из прибора и опустил небольшое приспособление в карман, затем поднял цилиндр и изумился, насколько он легок.

Потом я вспомнил. Да, я должен взять еще один цилиндр. Есть ли у меня время? Мой друг объяснил, почему он хочет, чтобы я взял второй цилиндр. Я был почти уверен, что успею заглянуть в соседнюю комнату, а потом пробиться наружу.

Я решил попробовать. Поставив цилиндр обратно на стол, я побежал к двери, про которую говорил Кен. На полпути к ней я выхватил один из пистолетов. У меня не было времени возиться с замком. Каждая секунда на счету. На бегу направив пистолет на замок, я нажал курок. Мощный заряд снес кусок двери, и, подпрыгнув, я сильно ударил ногой и распахнул ее настежь. Я влетел в комнату, которая была так велика, что в первый момент я даже растерялся. На бесконечных полках, которые отделялись друг от друга лишь узким проходом, стояли ряды цилиндров, точно таких же, как тот, где находился мозг Кена Смита.

Я схватил первый попавшийся, сунул под мышку и бегом вернулся в соседнюю комнату.

Я слышал разъяренные голоса священников — они яростно расчищали коридор, который завалил камнями мой выстрел. В поле зрения пока никого не было видно.

С победным воплем я схватил цилиндр, в котором находилось все, что осталось от моего друга, и нырнул в узкую щель, сделанную мной между комнатой и темным коридором.

Оказавшись в мрачном проходе, я устремился вперед и мчался до тех пор, пока не решил, что добрался до поворота. Плюнув на осторожность, я вытащил фонарик и рассек кромешную темноту полосой яркого света. Позади себя я услышал пронзительный крик, а потом последовал выстрел из миниатюрного огнемета, но расстояние было слишком велико, и бледный язык пламени зачах на полпути ко мне.

Мой собственный страх дышал мне в спину, и я рванул вперед. Огнемет продолжал стрелять. Достигнув наконец поворота, я остановился, сунул в карман фонарик и вытащил один из моих пистолетов. Выглянув из-за угла, я нажал курок и быстро отступил. За эту краткую секунду, с помощью одно-го-единственного выстрела, превращающего в пепел все на своем пути, я успел очистить коридор.

Пошатываясь как пьяный, я вышел из ворот храма в темную холодную ночь. Я едва не споткнулся о тело мертвого стражника, но зато очнулся и вновь бросился бежать. За моей спиной слышался гул голосов, исполненных страха и злобы. Разъяренные, перепуганные священники пытались перерезать мне путь к отступлению. Слишком поздно.

Темнота поглотила меня, и через полчаса я летел на флаере, который загодя спрятал неподалеку от храма. Я держал путь в пустыню Арантиана. На соседнем сиденье лежали два цилиндра, совершенно идентичные по виду и форме, но в одном находился мозг землянина, а во втором — марсианина.

— Это решительно ни к чему, Кен, — сказал я, — Я испробовал уже абсолютно все. Это просто нелепая случайность, что я прихватил цилиндр того марсианина, который умер еще до того, как земляне пришли на Марс. Мы теперь можем узнать о цилиндрах лишь то, что знали о них священнослужители тех лет. Он сболтнул немало, главным образом когда я пригрозил разбить молотком его цилиндр. Эти марсиане, похоже, любят свою вечную жизнь в этих дурацких сосудах. Из страха он рассказал все, что знает. Но все, что он знает, — это то, как мозги помещают в цилиндры. Он утверждает, будто невозможно вынуть какой-либо из них и вернуть обратно в тело.

Я сидел сбоку от цилиндра, в котором плавали мозг и лицо Кеннета Смита.

— Да, Боб, — прозвучал голос моего друга, его губы двигались довольно медленно. — Похоже, что я заключен здесь до конца жизни, которая, как уверяет наш марсианский друг, будет длиться вечно, раз уж я попал в одну из этих штук. Забавно, как они научились делать вещи вроде этой. Какая-то химия, которая позволяет мозгу оставаться живым. Я полагаю, Тарсус-Эгбо сказал тебе, что это за хрень.

— Сказал. Весьма неохотно, надо признать, но я повернул рычажок и дал ему повыть пятнадцать минут. Я засек время. Когда я выключил, он был готов рассказать мне все, что знал, о составе вещества.

— Какие у тебя планы, Боб?

— Сложный вопрос, Кен. Хотелось бы попробовать вернуться с тобой на Землю, но это совершенно невозможно, по крайней мере еще несколько лет. Марсиане будут потрошить каждый уходящий корабль, прочесывать частым гребнем. Возможно, я смог бы незаметно выскользнуть — но человек, пойманный с одним из этих сосудов!.. Парень, это будет просто кошмар! Если мы сможем вернуться на Землю, считай, мы спаслись. Пока мы на Марсе, за нами обоими идет охота — за осквернение храма. Правда, на Земле нас будут преследовать за убийство двух священнослужителей, но мы сможем как-нибудь решить эту проблему. Я тут с тобой завяз, хотя это, пожалуй, не так и важно.

— Крепкий парень, — проговорил Кен, — Если я когда-нибудь стану для тебя чересчур тяжелой ношей, просто разбей резервуар и иди своей дорогой.

— Ты же знаешь, что я никогда этого не сделаю, Кен. Мы же друзья, не так ли? Если бы марсиане засунули в цилиндр меня вместо тебя, ты бы действовал так же. Я был бы мерзким человечишкой и плохим другом, если бы бросил тебя.

Мы на некоторое время замолчали, продолжая сидеть и глядеть на красную пустыню — песок и колючки, расстилавшиеся на многие мили вокруг, — бескрайнюю пустыню, в которой больше не было ничего.

— Если что-нибудь случится… — снова начал я. — Ну, что-нибудь такое, ты понимаешь… Если марсианские корабли обнаружат нас, или если… ну, ты понимаешь… Я обещаю выпустить в тебя всю обойму. Я не допущу, чтобы ты снова попал в их руки.

— Вот именно, — откликнулся Кен, — Просто скажи: «Пока, парень, я не хочу этого делать, но это лучший выход» — и грохни молотком. Только убедись, что врезал как надо. Эта штука может оказаться очень крепкой. Наверное, ее не просто разбить.

Солнце медленно клонилось к закату, красная пустыня постепенно остывала, и я почувствовал, что начал замерзать. Я передернул плечами и поднялся на ноги.

— Пожалуй, пойду чего-нибудь поем. Я скоро вернусь.

— Да не торопись, — ответил Кен, — Мне нравится пейзаж. Оставь меня так, не выключай. Только поверни немного к западу. Я люблю смотреть на закат.

— Ладно, старик.

Я похлопал по цилиндру и слегка повернул его, чтобы мой друг мог видеть, как опускается солнце.

Мы скрывались уже несколько недель. Не было на Марсе более подходящего места для того, чтобы спрятаться, чем великая пустыня, пустыня красного песка, населенная только злобными колючими кустарниками, ядовитыми насекомыми и рептилиями.

Сперва мы были полны надежд, что получим полезную информацию от мозга марсианина, который я стащил из храма. Больше всего я хотел найти способ извлечь мозг Кена из цилиндра и вернуть его в человеческое тело. Для этого, конечно, нужно было бы найти человека, готового отдать свое тело, и хирурга, который выполнил бы операцию, а это казалось не такой уж сложной проблемой. Однако, как выяснилось, такого способа нет. Раз мозг оказался в цилиндре, то он останется там навсегда. Марсианин торжественно заверил меня, что химическое вещество, в котором плавает мозг, имеет достаточную концентрацию, чтобы питать те органы, которые в него поместили, безгранично долго. Когда цилиндр отключали от прибора, мозг впадал в состояние анабиоза и ему не требовался питательный раствор.

Я предложил Кену вернуться в храм и попытаться добыть цилиндр, в котором содержался бы мозг священнослужителя, умершего совсем недавно, надеясь, что за те долгие годы, прошедшие со смерти Тарсуса-Эгбо, марсианская наука шагнула вперед. А вдруг они узнали какой-нибудь способ вернуть мозг в тело, ведь может оказаться и так!

Кен запретил мне. Он доказал, что это слишком опасно. Несомненно, храм, после всех наших эскапад под его крышей, сейчас охраняется более чем тщательно, и у меня будет лишь один шанс на тысячу, что я выберусь оттуда живым. Кен также заметил, что не следует думать, будто священники знают способ вернуть мозг в тело, что они вообще пытаются найти его. Быть заключенным в цилиндр и являлось вершиной амбиций марсианских священнослужителей. Это означало вечную жизнь — то, что ими больше всего и ценилось. Даже если, подчеркнул Кен, они в принципе могут найти решение этой сложной задачи, они не станут ею заниматься, поскольку жизнь в цилиндре кажется им самым лучшим способом существования. Я был вынужден согласиться с ним.

А еще я понял, что Кен просто боится одиночества. Он очень болезненно ощущал свою беспомощность. Он слишком зависел от меня. Кена пугала мысль о том, что, оставленный хоть на какое-то время на произвол судьбы, он тут же снова окажется в руках марсиан. Я вздрогнул, только представив, что может случиться с ним, если марсиане снова доберутся до него.

Сперва мне было жутковато разговаривать с мозгом моего друга, заключенным в прозрачный цилиндр, но, понимая, что нет иного выхода, кроме как раз и навсегда примириться с таким положением дел, мы смогли продолжать поддерживать отношения по-прежнему. Кен подшучивал над своей беспомощностью, пока я наконец не сумел абстрагироваться от того, что он уже немного не тот Кеннет Смит, которого я знал раньше, что он уже не совсем человек.

Я поел и только-только сунул в зубы послеобеденную сигарету, как мой друг окликнул меня. Я бросился к цилиндру.

— Что случилось, Кен?

— Посмотри туда, Боб. Прямо передо мной, ну, там, где я только и могу что-то увидеть. Я пытаюсь понять, есть там что-нибудь или нет. Я бы поклялся, что видел какое-то белое пятно. Прямо между теми двумя холмами, где садится солнце.

Я напряг зрение, но передо мной по-прежнему расстилалась лишь голая пустыня. Я так ему и сказал.

— Там что-то странное, — продолжал Кен, — Я уверен, что я видел нечто странное. Похоже на необычное строение. Возможно, мои чувства как-то искажает эта посудина. С другой стороны, я многие возможности потерял, и те, что остались, скорее всего, начинают развиваться. Я смотрю на эту штуку уже какое-то время и, пожалуй, поручусь, что это не плод моего воображения.

— Но откуда может здесь, посреди пустыни, в добрых пяти сотнях миль от ближайшего жилья, взяться какое-то здание?

— Я не знаю, — ответил Кен, — Это старая планета. Здесь много непонятных вещей. Достань Тарсуса-Эгбо и подключи его. Он, наверное, за все эти годы, проведенные в цилиндре, стал видеть куда лучше самого глазастого орла. Если моя теория верна, он сможет нам помочь.

Я сходил к флаеру и взял второй цилиндр.

— Я не хочу тебя надолго отключать, — сказал я Кену, — Думаю, достаточно будет пары минут, чтобы узнать, есть там что-нибудь или нет.

— Подключи нас одновременно, знаешь, я долго думал об этом и теперь уверен, что к этому прибору может быть подключено сразу несколько цилиндров.

— Ты действительно так думаешь? Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Я уверен в этом. Ты же понимаешь, все, на что я способен, — это думать, вот я и думаю. Уверен, я разгадал принцип работы этой штуки. Я хочу поговорить с Тарсусом-Эгбо. Это, наверное, будет изумительное ощущение — болтать с другим маринованным мозгом.

— Ну… если ты уверен…

— Вперед, Боб. Ничего не случится.

Вытащив второй провод, я затаил дыхание, подсоединяя к приборчику еще один марсианский цилиндр. При малейшем признаке неполадки я был готов вырвать штепсель из разъема, но ничего страшного не произошло. Цилиндр с марсианином медленно начал светиться и приобрел свою обычную прозрачность.

Тарсус-Эгбо поморгал, словно просыпался от глубокого сна.

— Кор, — поприветствовал я его по-марсиански.

Он важно отозвался.

Я передвинул цилиндр, чтобы марсианин мог видеть моего друга.

Кен быстро изложил свою просьбу, и марсианин серьезно ответил:

— У меня действительно очень хорошее зрение. Землянин, твое предположение верно. У помещенного в цилиндр действительно обостряются имеющиеся способности. Я уверен, что разгляжу здание, если оно там, конечно, есть. А теперь передвинь мой цилиндр так, чтобы я мог туда посмотреть.

Я развернул цилиндр, а Кен подробно объяснил Тарсусу-Эгбо, где он видел странное здание.

— Ты прав, землянин, оно там есть, — ответил марсианин, — Это пирамида, одна из множества стоявших в этой пустыне в мое время, но их, еще до моей смерти, почти все уничтожили.

— Зачем? — удивился Кен.

— Тому есть две причины, — начал марсианин, — Эти сооружения были возведены древними людьми, которые следовали нечестивой религии и использовали пирамиды как храмы. Те, кто уничтожал эти постройки, получали огромную награду, поскольку в пирамидах неизменно находили несметные сокровища. Набожность и надежда на прибыль подхлестывали мой народ в их богоугодном деле. Вид уцелевшей пирамиды бесит меня. Я думал, что теперь-то уж все они должны были быть стерты с лица земли. Это оскорбление Келл-Рэбина, оскорбление всего Марса, что она до сих пор стоит здесь. Это нечистый след самого омерзительного культа, который когда-либо находил приверженцев на нашей прекрасной планете.

Мне показалось, будто я услышал слабый смех, исходящий из цилиндра Кена, но не был уверен, потому что он тут же заговорил:

— Что ты скажешь, Тарсус-Эгбо, если мой друг уничтожит эту пирамиду? Сможет ли он это сделать? Как думаешь, он найдет там богатство?

— Это была бы великая служба Марсу, если он сделает это, — с чувством сказал марсианин, — Я поблагодарю его, и верховный священнослужитель тоже его поблагодарит. Возможно, когда твой друг умрет, он удостоится чести быть заключенным в цилиндр, так же как и ты. Я прощу ему тот вред, который он нанес мне в безрассудном поиске знаний, и вознесу хвалу за разрушение пирамиды.

— Но, — возразил Кен, — мой друг не нуждается в твоей благодарности, равно как и в благодарности верховного священника. На самом деле, — на этот раз я уверен, что слышал смех, — он вряд ли захочет с ним встретиться. И я, пожалуй, буду возражать, если он захочет оказаться в цилиндре. Его интересует только богатство, которое можно найти в пирамиде.

— Если это все, чего он хочет, — прогремел Тарсус-Эгбо, — он его там найдет. Сокровища, которые потрясут его воображение. Драгоценности, которые подобны пламени, и драгоценности, подобные льду, камни, которые наливаются глубокой синевой, как предвечернее небо. Также он там найде…

— Подожди, — загудел Кен, — Ты понимаешь, что ты во власти моего друга? Ты понимаешь, что он может очень разозлиться, если не обнаружит в пирамиде тех сокровищ, которые ты так ярко расписал? Ты понимаешь, что он может прийти в дикую ярость и разобьет твой цилиндр, уничтожив твое бессмертие? Мой друг скор на расправу, и лучше не испытывать его терпение.

— Он найдет сокровища, удивительные сокровища, в этой пирамиде, — настаивал марсианин, охваченный ужасом.

— Но откуда ты знаешь, что твои соотечественники не забрали их оттуда? Если пирамида до сих пор стоит посреди пустыни, то это вовсе не значит, что и сокровища тоже там.

— Они там, — повторил марсианин, — Если бы мой народ нашел пирамиду, ее бы сровняли с песком пустыни.

— Я думаю, это все, что он может нам сказать, Боб, — сказал Кен, и я отсоединил цилиндр марсианина.

— Для меня все это новость, — признался я своему другу. — Я очень долго изучал историю марсиан, пока они не вышвырнули меня прочь, но я первый раз в жизни слышу об этих невероятно древних строениях.

— Неудивительно, что ты ничего не слышал, — успокоил меня Кен. — Это слишком тесно связано с их религией. Думаешь, ты мог бы хоть что-то узнать об этом культе от самих марсиан? Мы наткнулись на следы их еще более древних религий помимо их воли и очень дорогой ценой.

— Это совершенно меняет дело, — кивнул я.

Кен на мгновение замешкался, потом продолжил свою мысль:

— Я понимаю. С помощью сокровищ, которые расписал Тарсус-Эгбо, можно многого добиться. Добиться всего, чего бы нам захотелось. Эти богатства, Боб, если мы сможем их добыть, чрезвычайно важны для нас. Ведь это означает, что мы сможем продолжить свою отложенную партию против марсиан. Это будет означать, что после всего случившегося нам не придется отказываться от мести. Это означает также, что наконец, приняв все необходимые меры предосторожности, ты сможешь исследовать кости Келл-Рэбина. Стоит попробовать.

— Да, стоит, — ответил я. — И мы попробуем этой же ночью. Мы сможем долететь до пирамиды за несколько минут.

— Да уж, от меня теперь, кроме советов, ничего не добьешься. Хотелось бы мне по-прежнему иметь пару крепких рук, чтобы помочь тебе. Двое могли бы сделать больше, чем один. Но все, что я могу, — это сидеть в стороне, поддерживать разговор и давать советы.

— Ну и хорошо, старик, — утешил я его, — Теперь я тебя отключу. Я подсоединю прибор к генератору во флаере и подключу тебя снова, так что ты ничего не пропустишь.

— Не волнуйся ты из-за меня, — запротестовал Кен, — Я и так для тебя слишком большая обуза…

— Слушай, заткнись, — бросил я и выдернул разъем, заставив его замолчать самым эффективным образом.

Я бился целый час и при помощи тех немногих инструментов, которые были под рукой, сумел приоткрыть запечатанную дверь огромной пирамиды, которая мрачно возвышалась посреди холодной ночи марсианской пустыни. Надо мной висели две луны, и тысячи звезд были приколоты к черно-синему небу наподобие драгоценных булавок. Ночной ветер пустыни тоскливо завывал, натыкаясь на пирамиду. Атомный генератор флаера мягко гудел, снабжая энергией фонари и пульт управления. К нему я подключил и прибор, который позволял цилиндру с мозгом Кена находиться в рабочем состоянии.

— Думаю, сегодня я чертовски хорошо потрудился. — Я обернулся к цилиндру, и мой друг пробурчал мне в ответ что-то ободрительное.

Огромный камень, правда, сдвинулся лишь чуть-чуть, и я снова всем телом налег на металлический прут, которым пользовался как рычагом. Гигантский блок сдвинулся еще на пару дюймов, и я вновь напрягся. Так я и боролся с ним, пока не убедился, что еще немного — и он вывалится.

— Я его почти победил, — сказал я Кену, — Я тебя немного отодвину с дороги. Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Да, не очень-то хочется погибнуть сейчас, когда мы в одном шаге от величайшего открытия. — Он засмеялся.

— Этот марсианин мог солгать.

— Нет, — решительно отмел мое предположение Кен, — Он говорил правду. Эта угроза насчет того, что ты разрушишь его драгоценный цилиндр, если он лжет, заставила бы его немедленно сменить песню. Забавно, как много значения эти ребята придают вечной жизни, да еще такой. Если со мной ничего не случится, я, пожалуй, попробую нанять кого-нибудь, чтобы меня вставили в голову, когда мне будет сотни две лет. Больше я здесь не выдержу.

Хохоча, я взял цилиндр и перенес его на несколько футов, а потом закончил работу. Еще несколько рывков, камень выскочил из паза и рухнул, глубоко зарывшись в песок. Второй камень мне удалось вынуть значительно быстрее, с третьим и четвертым дело пошло и вовсе легко. В конце концов получилась достаточно большая дыра, чтобы протиснуться в нее и исследовать внутренние помещения пирамиды.

Подсвечивая себе фонариком, чей свет скакал передо мной, как заяц, я пролез в образовавшуюся щель и мягко спрыгнул на пол, вымощенный огромными каменными плитами вроде тех блоков, из которых была построена сама пирамида.

Я поводил фонариком из стороны в сторону, и вдруг в круг света попал огромный каменный куб, очевидно алтарь, установленный посередине помещения. Впрочем, как оказалось позднее, к алтарю эта штука не имела почти никакого отношения. А перед алтарем, расставленные в ряд, стояли огромные сундуки. Сундуки с сокровищами!

Сердце мое подпрыгнуло, и я подбежал к сундукам. Ухватившись за один из них, я попытался поднять крышку, но обнаружил, что не в состоянии это сделать. Крякнув, я поднял сундук и с трудом — поскольку он был тяжелый — выбрался из пирамиды и выволок добычу.

Вооружившись все тем же металлическим прутом, я набросился на крышку и, отодрав металлические части и расколов деревянное основание, справился с ней. Когда я откинул раскуроченную крышку, на миг мне показалось, что таинственный живой огонь опалил мое лицо, ударил по глазам, я заслонил их и отступил.

Передо мной лежали сокровища древних жителей Марса. Сокровища, которые хранились за священными стенами призрачной пирамиды!

Тарсус-Эгбо говорил правду! Вот он, выкуп планеты! Вот оно, сокровище, о котором мы даже и мечтать не могли! Здесь лежали редчайшие драгоценности, которые то нежно сияли в мягком свете двух лун, то вдруг вспыхивали загадочным огнем, словно перед нами продолжали свой танец живые существа.

Кен завизжал:

— Это сокровище, Боб! Это сокровище! Мы богаты, богаты, как никто! Мы триллионеры! Теперь мы можем продолжить! Теперь мы можем запихнуть кости этого Келл-Рэбина в глотку проклятых марсиан! Теперь мы заставим их заплатить за все, заплатить… заплатить, черт их побери, за мой радий, за мое тело, за весь тот ад, через который они нас заставили пройти! Мы их поймали, мы их поймали… прямо за их мерзкое горло!

Вид мерцающих драгоценностей пробудил мою прежнюю ненависть, всю страстную жажду мести, которая меня обуревала. Эти камни символизировали могущество, возможность нанести ответный удар Марсу. Хотя мы на какое-то время совсем забыли о наших планах… Но нет, они всегда, как я теперь понимаю, скрывались в глубине нашего сознания, выжидая удобного момента, мига освобождения — освобождения, которое дали сокровища. Красный туман заволакивал мой взгляд, от возбуждения я едва мог дышать. Кен был прав! С помощью всего этого мы схватим Марс за горло, мы сможем запихнуть заплесневелые мощи Келл-Рэбина в глотки представителей высшей власти и священнослужителей!

Сумасшедшие? Да, пожалуй, мы сошли с ума. Думаю, мы всегда были такими — я с тех пор, как меня изгнали с Марса, а Кен с тех пор, как у него отобрали его радиевое месторождение.

— Да, это сокровище, Кен, — Я задыхался, — Это сокровище, и, кстати, еще не все. В пирамиде есть еще четыре таких же сундука!

Я наклонился над драгоценностями, глубоко погрузил в них пальцы и вытащил полную горсть камней, которые мерцали и вспыхивали, испуская голубые, красные, белые и зеленые искры. Некоторые упали на песок и переливались там разноцветными бликами.

— Смотри, Кен! — воскликнул я. — Да, черт возьми, на все это мы сможем купить целую планету. Мы можем купить весь Марс и отправить его в преисподнюю, если захотим!

Я швырнул камни на песок перед ним и бросился обратно к пирамиде. Один за другим я вытаскивал сундуки и с помощью того же прута взламывал крышки. Все они были доверху полны драгоценностями. По размеру камни сильно отличались — некоторые не больше горошины, зато другие чуть ли не с кулак. Скорее всего, приношения, сделанные какому-нибудь древнему богу. Приношения, сделанные людьми, которых ветер времени стер в пыль тысячелетия назад.

— Ты уверен, что это все? — спросил Кен.

— Тебе мало? — усмехнулся я.

— Более чем достаточно, — согласился мой друг. — Но если есть еще, то нам они пригодятся.

Молча согласившись с ним, я снова полез в пирамиду. Я медленно обследовал все закутки и углы, и в конце концов очередь дошла до каменного куба в центре. Я обогнул алтарь. Едва ли понимая, что делаю, я поднял обутую в тяжелый ботинок ногу и с силой стукнул по алтарю. Не знаю, зачем я это сделал, поскольку вполне допускал, что это единый монолит.

Когда я врезал по алтарю, одна из боковых плит сдвинулась с места. Видимо, поворотный механизм был установлен на задней стороне куба, от моего удара он сработал, закрывающий отверстие щит качнулся, и изнутри вылетел длинный, узкий ящик. Я отпрыгнул в сторону, он с грохотом ударился о каменный пол и раскололся.

Я вскрикнул и едва не упал, все-таки стараясь держать луч света направленным на ящик. Из него выкатилось что-то круглое и белое, и, пока оно катилось, я понял, что это человеческий череп.

Дрожа как осиновый лист, я придвинулся ближе к сломанному ящику, ногой откидывая с дороги куски расколовшегося в щепы старого дерева. Мой фонарик высветил человеческий скелет, скелет землянина! Немного испуганный, я нагнулся и осмотрел кости. Они были в жалком состоянии, но принадлежали, безусловно, жителю Земли, не марсианину. Разогнувшись, я подошел к черепу, поднял его и осмотрел зубы. Их было тридцать два. Тридцать два, в то время как марсиане могли похвастаться не более чем двадцатью четырьмя. Череп рассыпался в моих руках. Он, должно быть, был невообразимо стар.

Я выбрался на свежий воздух. Скелет землянина в древней марсианской пирамиде, которая была закрыта, в которую не проникал ни один смертный взгляд, тысячи и тысячи лет! Что это может означать? Что за ужасный секрет скрывает Красная планета? Земляне приземлились на Марсе, на своем первом космическом корабле всего несколько столетий назад. А я нашел скелет, которому несколько тысячелетий… Ошеломленный, я зашатался от головокружения, дрожа и пытаясь понять суть Удивительного открытия, которое только что совершил.

Земляне, похоже, посещали Марс прежде! Другие цивилизации, вознесшиеся на неизмеримые высоты задолго до зарождения той, частью которой являемся мы. Были ли это люди Атлантиды, люди Му[1] или народ, забытый прежде, чем эти два достигли расцвета?

Другие земные расы посещали Марс… Но почему я нашел скелет в одной из пирамид, в храме древней религии, древней даже для столь обремененной годами планеты, как Марс? Возможно ли, что… могли ли земляне считаться богами? Могла ли гордая марсианская раса… могла ли гордая религия?..

Я, спотыкаясь, сел на песок и, громогласно хохоча, запрокинул голову, глядя, как две луны мягко мерцают над мертвыми сокровищами пустыни.

За последние несколько лет случилось множество событий, и когда я думаю об этом, то поражаюсь, насколько много всего я пережил. Только пять лет прошло с тех пор, как я и Кеннет Смит, с сокровищами и цилиндром, в котором находился марсианин Тарсус-Эгбо, смогли тайно покинуть Красную планету на космическом корабле некоего капитана, решившего рискнуть жизнью за пару пригоршней драгоценных камней. Мы тайно прилетели на Землю, и капитан высадил нас в необитаемой части Скалистых гор.

Около года мы прятались в горах и обсуждали наши дальнейшие планы. Наконец, уверенный, что и Земля, и Марс давно потеряли наш след, я надежно спрятал драгоценности, кроме тех, что лежали у меня в кармане, оставил в укрытии оба цилиндра и отправился «в мир».

Теперь в маскировке уже не было нужды. Когда я взглянул в зеркало, то даже сам легко поверил, что мне за сорок. Мои волосы поседели, лицо избороздили глубокие морщины и шрамы.

В Чикаго мне пришлось поволноваться, извлекая ларец, в котором хранились кости Келл-Рэбина из хранилища. Но представленные мной документы были в порядке, и у полиции не возникло причин проверять или возражать, так что мой сундук был без помех передан мне на руки.

Впереди меня ожидало много работы, и я занялся делом. Я понимал, что у меня может оказаться мало времени, потому не терял ни минуты. И найму чертежников, электриков, экспертов по радио, лаборантов, и получению разрешений на металл и другие материалы — всему этому я должен был уделить внимание лично, и я работал, не покладая рук. Я платил огромные деньги, но драгоценности, которыми мы завладели, предоставляли колоссальную возможность покупать все, причем с легкостью, недоступной даже самым богатым людям планеты. За сокровища древней пирамиды я приобретал самые лучшие материалы, нанимал самых опытных мастеров, добивался самых быстрых темпов работы.

Месяцем позже я уволил последнего работника, который трудился на постройке мощнейшей радиовещательной станции. Она высится в десяти милях от того места, где я сейчас сижу и пишу все это. Это самая мощная станция во Вселенной, мощнее даже, чем знаменитые станции Юпитера. Моя станция — гордость Земли, Меня приветствуют по всей планете — как одного из величайших благотворителей. С помощью этой станции послание может достичь даже ледяного Плутона, расположенного настолько далеко, что Солнце с его поверхности кажется не более чем еще одной звездой среди тысяч звезд.

Если бы только Земля заподозрила, что за сообщение будет отправлено в эфир с моей станции самым первым, радиовещательную точку немедленно уничтожили бы приказом правительства. Если бы только Марс заподозрил, что произойдет не далее как через час, флот боевых кораблей тут же покинул бы поверхность планеты, чтобы в течение нескольких часов блокировать Землю.

Земля назовет меня изменником, Марс занесет мое имя в самые черные списки, мои знакомые скажут, что я сошел с ума. Я безумен, безумен от страданий, безумен в своем сумасшедшем желании унизить жестокую и заносчивую расу. Мое безумие породило замечательный план мести, ужасный, холодный, просчитанный до мелочей. И мир не подозревает ни о чем. И марсиане, которые восхваляют мою филантропическую деятельность, не подозревают.

Сумасшедший, безумный, скажете вы, настоящий маньяк. Как, я вас спрашиваю, я мог не сойти с ума? Кто-нибудь сможет сохранить рассудок, если день за днем, лицом к лицу будет сидеть с мозгом своего друга, упакованным в металлический цилиндр? Постоянно и неудержимо вспоминая прежние дни, когда эта штука в цилиндре ходила на двух ногах, смеялась и шутила, наслаждалась хорошей сигаретой…

Все-таки я должен спешить. Я потерял много времени.

Последние четыре года я жил в ужасе, что кто-нибудь узнает меня, что я буду разоблачен как убийца марсианских священнослужителей в одном из отелей Чикаго или как человек, который нанес оскорбление марсианской религии и осквернил храм Салдабар.

Я держал себя в руках. Я получил репутацию осторожного, скромного, замкнутого человека. Я не позволял себя фотографировать и не давал интервью. Я оставался Великой Загадкой, и потому обо мне больше, чем о ком-либо еще, говорили и писали.

Я не желал себе славы и не стремился к ней, поскольку жизнь не представляла для меня никакой ценности. Наоборот, я боялся, что буду разоблачен до того, как пробьет мой час, прежде чем я закончу подготовку к осуществлению всех своих планов. Теперь этот час близок, и даже если я проживу чуть дольше, чем планирую, мир ничего не будет знать обо мне.

Осталось подождать совсем немного. Мною все хорошо продумано, все подготовлено. Работа с радиовещательной станцией закончена. Здесь, среди скал самого большого горного массива Северной Америки, есть огромный подвал, втайне выдолбленный по моему приказу. Сегодня ночью доктор Джон Е. Бар-стон, самый знаменитый хирург Земли, осуществит в этом подземелье сложнейшую операцию. Потом он уйдет и заберет с собой большой ларец с драгоценностями, всем, что осталось от великого марсианского сокровища. Он возьмет его себе, как плату за молчание. Люди, которые построили подземелье, живут теперь в колониях на Меркурии, и они тоже будут молчать. Мне это стоило нескольких пригоршней сияющих камней.

Моя месть — мой сокрушающий удар. Через несколько часов Марс станет объектом насмешек всей Вселенной. Через несколько часов марсианская религия станет посмешищем.

Марсиане, которые выгнали меня со своей планеты, которые украли радиевые копи, а затем и тело моего друга, марсиане, которые превратили меня и Кеннета Смита в изгоев, почувствуют, что такое наш гнев. Я ударю их по самому болезненному, самому уязвимому для насмешек чувству — религиозности. Я отниму у них их гордую религию, я обрушу их карточный домик, я унижу их мерзких священнослужителей. Я украду их веру, как они украли тело Кеннета Смита.

Добрый старый Кен! Мы остались друзьями, как и десять лет назад. Он изумительно держится. Он делает вид, будто его ужасное положение не имеет для него особого значения. Но я знаю, он очень тяжело переживает то, что с ним случилось, так же тяжело, как и я. Он так от меня зависит. Я тот, кто его включает и выключает. Я тот, кто поворачивает его цилиндр, чтобы он мог видеть окружающую обстановку. С течением времени его чувства и мозг развиваются. Его разум настолько обострился, что теперь мой друг представляет собой буквально сгусток чистой логики. Его основная страсть — месть, месть марсианской расе, и я ему в этом помогаю.

Здесь у меня электронная запись моего голоса. Совсем скоро я включу станцию на всю мощь, и прежде, чем они ее отключат, каждое живое существо во Вселенной узнает мою историю. Каждый человек узнает, как кости Келл-Рэбина были украдены из Храма Салдабар и марсиане несколько лет поклонялись пустой коробке. Они узнают о скелете, найденном мною в пирамиде посреди пустыни Арантиан, и о религиозном неистовстве, которое подвигло марсиан разрушить все пирамиды, какие им только удалось найти.

Также они узнают всю правду о Келл-Рэбине, чьи кости были предметом поклонения в течение неисчислимых столетий, как святые мощи и почитаемые реликвии. Они узнают, что кости Келл-Рэбина — кости землянина, человека, который, должно быть, жил на Земле за миллионы лет до того, как Му поднялись из моря. Они узнают, что марсианская раса поклонялась землянам как богам и что кости Келл-Рэбина были уложены в раку и превратились в объект поклонения через много лет после его смерти… А из того, что кости Келл-Рэбина и кости в старой пирамиде принадлежат землянам, слушатели и сами смогут сделать соответствующий вывод.

Ну а марсиане, что ж они? Когда мои слова долетят до горнодобывающих станций Меркурия и торговых аванпостов Плутона, где к тому моменту уже будет гордая религия Марса? Растоптана, раздавлена, уничтожена! Уничтожена, как труд Кена Смита на их ужасных радиевых копях, как само его тело. Мои слова отнимут у них то, что было им дороже всего, вся их религия станет ничем, вся их вера превратится в пустые слова, которые просвистел ветер.

Марсиане поклонялись землянину! Марсиане, уверенные, что они поклоняются богу столь великому, что остальные народы не стоят даже их взгляда, узнают, что они поклонялись вовсе не богу, а человеку с Земли, одному из презираемых, деловитых, жадных до денег людей с третьей планеты.

И потом, когда все будет сделано, я поспешу дать мои последние указания. Они будут обращены к доктору Барстону, и произойдет это в подземелье, которое выбито в холодных скалах. Несколько недель назад я передал в его руки полное руководство, продиктованное мне Тарсусом-Эгбо, касательно процесса перемещения человеческого мозга в цилиндр. Такой цилиндр, специально сконструированный под руководством и по указаниям марсианина, ожидает меня в подземелье.

Там, в подземелье, я буду лежать на операционном столе, а доктор Барстон извлечет мой мозг из отведенного ему природой места и поместит в цилиндр. А когда он уйдет с сундуком драгоценностей под мышкой, в пещере останутся три цилиндра, стоящие в ряд… ожидая чего?

Доктор закроет за собой каменную дверь, и штыри автоматически запрут помещение. Мы трое, Кеннет Смит, Тарсус-Эгбо и я сам, будем находиться в самом сердце горы, ожидая своей судьбы.

Возможно, через миллион лет человеческая наука настолько продвинется вперед, что нас сумеют найти, и, может быть, тогда они уже будут знать, как извлечь нас из цилиндров и вернуть нам тела. Может быть, люди никогда не придут и мы навечно останемся в глубокой дреме, напоминающей смерть. Возможно, мы никогда не пробудимся ото сна, может, никто никогда не подключит к нам небольшой прибор. Если кто-нибудь обнаружит вход в наше подземелье, он найдет здесь начертанную на металлических страницах полную информацию о том, кто мы и что с нами надо делать. Этим указаниям при желании ему легко будет следовать.

Меня ничто больше не держит в этой жизни. Наверное, мне следовало бы умереть. Идея операции — это предложение Кена, и я в конце концов согласился с ним. Я собирался, когда мщение будет совершено, поступить проще — разрушить его цилиндр, а потом убить себя. Но он настоял на операции, как на более перспективном пути.

Всего несколько минут ожидания. Я должен приступить к передаче сообщения. А потом мне придется спешить, чтобы отдать последние указания доктору Барстону. Моя последняя мысль будет, я знаю, об успешной реализации моего замысла, вне зависимости от того, буду ли я жить вечно, или, в ходе неудачной операции, закончу свои дни сегодня. Все равно. И тот и другой исход для меня одинаково приемлем. Моя месть сегодня свершится.

Когда нож рассечет мой череп, вся Вселенная будет слушать мои последние слова, и имя Келл-Рэбина отныне станет вызывать лишь гомерический хохот.

Сенсационное исчезновение.

Пожар на новой внепланетной радиовещательной станции скрыт покровом глубокой тайны.

Выдержки из прессы

Вентнор, Калифорния, пятое октября.

Когда новая гигантская межпланетная станция IXXB прошлым вечером начала свою первую трансляцию, каждый обитатель Вселенной, затаив дыхание, замер у своего радиоприемника в ожидании сенсационного сообщения, с которым должен был выступить ее благородный владелец, мистер Роберт Хамфри. Со строительством станции было связано много таинственного и необъяснимого, она уникальна по своей мощности, но, кажется, нет ни одного столь же уникального человека, кто смог бы завоевать доверие немногословного господина Хамфри, кто намекнул бы, в чем заключалась суть его загадочного сообщения. Завеса упала бы с этой тайны во время первой передачи.

Мистер Хамфри потратил много сил, чтобы привлечь повышенное внимание публики к своей речи, которая должна была прозвучать на торжественном открытии. Но, вместо того чтобы самому взять микрофон, он предпочел использовать запись. Видимо, готовясь к передаче, владелец студии остался недоволен первыми вариантами текста или звучанием собственного голоса. Поскольку он планировал сделать свое обращение ярким и запоминающимся, он лично несколько раз редактировал текст, желая добиться стопроцентного успеха.

Станция, как известно, должна была начать работу в восемь часов ровно, и общественность не только Земли, но и других планет Солнечной системы находилась в нетерпеливом ожидании первой передачи. Причина, конечно же, была в том, что мистер Хамфри приложил немало усилий и средств на рекламу в газетах и на радио, которая транслировалась на других станциях, кроме того, он использовал все возможности, чтобы разжечь интерес к своей вступительной речи. В рекламных объявлениях использовались самые сенсационные заголовки. Несомненно, мистер Хамфри хотел быть уверен, что все жители Солнечной системы в установленный час прильнут к своим радиоприемникам. Такие заголовки, как «Самая драматическая история во Вселенной», «Открытия, которые перевернут Вселенную», разумеется, послужили причиной появления разнообразных догадок по поводу того, что это будет за передача, и усиленно подогревали общественный интерес.

За несколько минут до наступления исторического момента над городом разразилась страшная гроза, и всего через пару минут после восьми часов в студию огромной станции ударила молния. В эфире прозвучали лишь слова диктора, представившего мистера Хамфри, и самое начало записи: «Леди и джентльмены, я хочу раскрыть вам самую драматичную тайну всех времен…». После удара молнии передача прервалась, ибо в студии начался пожар. Поскольку диктор и двое сотрудников студии были оглушены, огонь быстро распространился, и запись погибла в огне.

На всей радиостанции не нашлось копии записи, но, что наиболее странно, Боба Хамфри, как выяснилось, не было в здании. Он чудесным образом исчез. В настоящий момент ситуация становится все более загадочной, поскольку уже шестнадцать часов о мистере Хамфри нет никаких сведений. Очевидно, что, если бы он находился рядом со станцией, он мог бы лично продолжить передачу или предоставить другую запись. Огонь был не слишком силен, и главную радиоэлектростанцию не повредил, пострадала только студия. Станция приступила к работе через три часа после того, как потушили пожар. Но мистер Хамфри упорно молчит. Кое-кто из сотрудников станции сообщил, что, прощаясь с ними накануне вечером, известный филантроп предупредил, что «они должны будут искать себе новое место работы». Неприятная шутка внушает страх и недоумение…

Clifford Donald Simak, "The Voice in the Void", 1932 г.

Сб. "Мир красного солнца". М.: Эксмо, СПб.: Домино, 2006 г.

Перевод В. Ковальчук

Первая публикация: журнал "Wonder Stories Quarterly", Spring 1932.[2]