Голова Медузы

II

Однажды Андрей, вернувшись домой из университета, застал Игнатия еще в постели.

— Товарищ, как вам не стыдно! — накинулся он на своего сожителя. — Вы бы хоть солнца постыдились! Посмотрите в окно, что за погода. Я нарочно дал крюку, чтоб прогуляться, а вот сейчас у меня и голова свежая, и аппетит хороший.

— Ну и радуйтесь, а меня оставьте в покое, — огрызнулся Игнатий.

У него было потемневшее, напряженное лицо и злые глаза. Когда Андрей хотел пощупать его лоб, он с ненавистью отвернулся к стене и натянул одеяло по самые брови.

Андрей огорченно пожал плечами, вынул из портфеля книги, разложил их аккуратно на столе, сел к другому концу, накрытому салфеткой, и принялся было есть простывший борщ. Но тут он заметил возле прибора грубый синий конверт: такие письма получал он из дому; почерк на конверте был отцовский. Он бросил еду и принялся читать письмо. Прошло несколько минут в молчании; но вдруг Игнатий услыхал растерянные всхлипыванья и высунул голову из-под одеяла: его товарищ сидел, согнувшись, возле стола и плакал, прикрывая лицо руками. Игнатий вскочил с постели, подбежал к сожителю и участливо дотронулся до его руки.

— Ма… мамаша умерла, — заговорил сквозь слезы Андрей, кусая себе губы. — Отец не хотел писать, думал — обойдется. И на похороны не вызвали, чтоб не… не нарушать моего академического года. Очень тяжело, что все это так… сразу. Она у нас была бодренькая такая старушка!

Игнатий побежал за водой, напоил товарища, в одну секунду оделся и проявил так много душевного сочувствия, что Андрей расстроился пуще прежнего и со смягченной душой пустился рассказывать о своем прошлом. При воспоминании о письмах матери, о варенье, которое она для него варила, о варежках, которые она вязала, слезы так и сыпались у него по щекам. Потом оба друга, сближенные этой бедой, пошли вместе бродить по городу; поздно вечером Игнатий уложил своего товарища и хотя сам спать не хотел, но все-таки потушил лампу и лег, чтобы не прогонять сна у Андрея. На душе у него было очень хорошо и удовлетворенно; он подумал мельком:

«Я — вовсе не такой плохой и никуда не годный, каким кажусь самому себе».

На другое утро Игнатий проснулся раньше Андрея, тихонько оделся, чтоб его не разбудить, сбегал за калачами и успел, пока не встал его сожитель, прочитать двадцать страниц по истории искусства. Весь день он старался занимать Андрея, пошел с ним в кинематограф, рассказывал о своих путешествиях, и чувство довольства собою его не покидало.

Бедный Андрей выбился из колеи. Он обладал крайней склонностью задерживать горестные впечатления; рассеивать свою боль казалось ему святотатством. И вот порядок дня его был нарушен. Товарищ по утрам вскакивал раньше него, заваривал кофе и успевал сделать за день гораздо больше, чем он. Андрей в глубине души жестоко огорчался: экзамены приближались, а к ним еще ничего не было приготовлено. Вдобавок Игнатий постоянно его подбодрял и ему сочувствовал, и это мешало Андрею разделаться со своим унынием.

Как-то утром оба товарища вскочили с кровати в одно время, и оба сразу оделись. Перед умывальником они немножко поспорили, уступая друг другу очередь мыться, перед кофейником повторилась та же история, но обоим было весело и приятно соревноваться. Хотя это соревнованье и отняло у них лишние полчаса на бесплодные разговоры, однако оба товарища были довольны. До обеда они позанялись, потом прогулялись, а за обедом стали рассуждать о своих работах.

— Гляньте, как мы разлагаем художественное произведение, — сказал Игнатий, кладя перед своим другом чертежи собора Петра в Риме. — Вот по этой геометрии должны мы изучить все достоинства и недочеты здания, отделить мысли Браманте от Бернини и вообще понять структуру. Чем это хуже вашей лягушки?

Андрей взглянул на чертежи, как на китайскую азбуку, но с готовностью подхватил мысль Игнатия.

— Да, правда! Недаром древние говорили: «Раздели и победи». Мы ведь тоже не столько понимаем, сколько побеждаем предмет! Заметьте, товарищ, что даже в нашем научном познании лежит борьба, а вовсе не согласованность.

Игнатий засмеялся и про себя с любовью подумал, как ему легко с таким умным и тонко мыслящим человеком, каков Андрей.