Алена СМИРНОВА ГОЛОВА В КУСТАХ

Глава 1

«Интересно, удача — непутевая подружка рока — была изначально, так сказать, сварганена слепой и глухой? Или ослепла и оглохла, чтобы не знать, как грязно первые везунчики использовали ее милости?» — думала я, валяясь в постели и поправляя постоянно сползающий со лба на нос пузырь со льдом. Эта божественная инвалидка по зрению и слуху налетела на меня столь внезапно и резко, что образовались две громадные бордовые шишки, а в низине между ними причудливой формы синяк.

Хорошо, вчера парикмахер уговорил попробовать стрижку с челкой. Забавный такой. Все сокрушался по поводу обвала современных нравов, а самому лет двадцать пять от роду. Я многими воспринимаюсь в качестве атласной жилетки. Не возражаю, если плачутся, но бдительно слежу, чтобы не сморкались.

Труженик расчески, ножниц и фена добился участия в каком-то профессиональном конкурсе. И опрометчиво выбрал модель «с улицы». Подвернулась клиентка — мечта, золотистые волосы красавицы идеально подходили для воплощения его дерзновенных творческих замыслов, и он под звон комплиментов бесплатно сделал девушке качественную дорогущую «химию», выхолил и подравнял каждый волосок, разве что не пересчитал дарованное ей природой добро.

А она, стерва, не явилась на состязание причесочников. Пришлось обманутому конкурсанту нервно и срочно обзванивать знакомых, кто клюнет. Я не решилась спросить мастера об успехах. Но меня он обкорнал вполне приемлемо. И напрасно я изволила сомневаться насчет челки. Если удача на время выбрала тебя своим поводырем, приходится тащиться, куда прикажет.

Конечно, сейчас я спокойна и рассудительна. Утром же в понедельник, тринадцатого сентября, сын Сева огорошил меня вопросом:

— Мам, почему у нас дома скучно?

— Скучно? — переспросила я и обиделась.

Неблагодарный. Книжку ему почитала, игровую приставку включила, лекцию о недопустимости поочередного кусания одного яблока пятью детьми в форме сказки про «зловредных микробчиков» экспромтом выпалила. А ведь могла бы и банальным надежным подзатыльником обойтись. Да, после лекции час молчала.

Но не из пренебрежения ребенком. Просто он полюбопытствовал, каким микробом Шуркин папа хотел заразить Шуркину же маму, когда сначала напоил ее вином приемом «рот в рот», а потом дал закусить зажатой в собственных зубах клубникой. Кажется, я вслух признала спиртное слабым антисептиком, манеру угощать ягодами приписала занятым рукам данного папы. Ну Севка мне и растолковал, чем эти руки были заняты.

После чего мои челюсти заклинило на шестьдесят минут. Однако позже я легко включилась в дискуссию о реальности Бабы Яги. И вот, пожалуйста, сын заскучал.

Оказалось, в печаль Севку вверг наведенный мною накануне порядок. Мне и самой было ясно — переусердствовала, квартира приобрела нежилой вид. Мы с мальчиком взялись исправлять оплошность. Для затравки покидались диванными подушками. Потом договорились играть в спецназ. Облачились — Сева в нечто напоминающее камуфляж, я — в черные брюки и черную же кожаную куртку. Натянули трикотажные шапочки с прорезями, все честь по чести. Из оружия сын выбрал водяной автомат, я — незаряженный пневматический пистолет Макарова. Включили музыку погромче и принялись кривляться, кто во что горазд. Севке особенно удавались засады под кроватью, мне отвлекающие маневры в ванной: я там ухитрялась белье полоскать.

В разгар буйства позвонили в дверь.

Я, забыв про свой маскарадный грабительский прикид, подбежала и посмотрела в «глазок». Увидела приставленное к нему удостоверение о принадлежности правоохранительным органам, вообразила, что это шутка друзей ментов, хмыкнула, картинно вскинула тяжелый «ПМ» и широчайшим жестом левой руки обеспечила гостям доступ в помещение.

В следующий миг мой почти настоящий пистолет отлетел неведомо куда. А я звучно шмякнулась лбом о кафель лестничной площадки. Смятый нос шума соприкосновения не издал, зато повлажнел от крови и засаднил мгновенно. Прикушенный язык распухал, не участвуя в членораздельной речи и неумолимо перекрывая резервные пути проникновения воздуха в легкие. Наручники прищемили кожу на правом запястье, будто зубами впились. Я хрипло взвыла.

В ту пору руководитель беспокойного «убойного» отдела, полковник Виктор Николаевич Измайлов, одетый в штатский, он же заштатный, костюм, поднимался, минуя свою квартиру на втором этаже, ко мне, любимой, на третий.

В кои-то веки вырвался пообедать. Узрев заварушку, Вик припустился через несколько ступенек. И тут я получила откровение откровений. Прежде чем перевернуть злоумышленника, предположительно напавшего на Полю и Севу, и сорвать с него маску, о чем я из последних сил грезила, мой нежный, разглагольствующий о принципах гуманизма Вик приподнял меня за шкирку и вновь от души впечатал мордой в пол подъезда. Еще и обозвал нецензурно. Я узнала своего мужчину по запаху и хватке, но уже и мычать разбитыми губами не могла. «Фэйсом об тэйбл, — вяло прошлась по мозгам дурацкая мысль. — Нет, как пол по-английски? Фэйсом об фло. Гадость. Надо переучивать русский язык. Если посчастливится выжить, найду репетитора».

— Не дури, мужик. Пришибить подельника не удастся, — посоветовали Вику.

И полковник, вероятно, от удара по шее свалился на меня. «Как славно, что эта двусмысленная поза нас не смущает», — разжился положительной эмоцией блекнущий рассудок. Даже раздавшийся в подъезде вопль: «Держись, Николаич!» — не потревожил моего блаженного идиотизма.

Шапка давно не совпадала дырами с глазницами, поэтому картины происходящего я реставрировала по звукам.

В стельку пьяный сосед из квартиры напротив вооружился топором и под причитания своей тысяча первой сожительницы вырвался на подмогу «хорошим людям». Похоже, Вик поднялся с меня без церемоний, опершись о мои лопатки и не обратив внимания на их жалобный хруст. Я-то его по запаху, а он меня никак не идентифицировал. Все равно на ком полежал, что ли?

Сквозь жуткий гвалт я слышала только рев обезумевшего от страха Севки, но не могла даже раздышаться, не то что шевельнуться. Я полагала, матери подобного вынести не дано. Оказалось, вполне.

Во мне исчезло человеческое, осталось лишь инстинктивно-животное стремление к детенышу. Я принялась сдирать то одним, то другим плечом маску. Не получилось, она сильно растянулась, и связки плечевых суставов тоже. Я перекинулась на усложненный вариант. Вроде в йоге подобное называется «позой лука».

Я изогнулась, опираясь на ребра и живот, и познакомила свои ступни со своей головой. «Тренированная бабуська», — говорят обо мне акселератствующие приятели сына. Космы застревали между пальцами, но я превозмогала неприятные ощущения и старалась спихнуть шапочку с затылка. Бесполезно и нестерпимо больно, хотя я сохраняла акробатическое положение всего секунд пятнадцать. Не иначе врастает в нас всякая всячина, как в землю…

Очнулась я в обществе Вика и Севы.

И выслушала завораживающую историю.

В одной из соседских квартир сработала сигнализация. То ли обитающая в ней почти бесплотная старушка забыла позвонить куда следует, то ли еще что, я не вникала. Двоим прибывшим по тревоге хранителям чужих очагов надо было попасть в ее норку при свидетеле. Привлеченные музыкальным оформлением нашей с Севой игры, парни торкнулись в дверь, дабы такового раздобыть. Вместо мирного жильца перед ними предстал преступник в маске, с «ПМ» в вытянутой руке, которого они быстренько обезвредили. Подскочившего и прикоснувшегося к их случайной добыче Измайлова ребята приняли за сообщника и, ничтоже сумняшеся, вырубили на несколько минут. Сосед с топором дался очухавшемуся Вику только на девятом этаже. Туда он заманил «плохих людей» и оттуда собирался начать «кровавый спуск». Пока разбирались, кто тут кому кем приходится, со двора возвратилась склеротичная бабуля — она половики выколачивала.

В общем, я одна физически пострадала. Мне же от полковника и морально досталось.

— Разве нормальному человеку взбредет на ум, что мать играет с сыном в казаки-разбойники? — сурово вопрошал Измайлов.

— В мафию и спецназ, — поправила я. И залилась:

— Такое засилье боевиков по телевизору. Надо же как-то низводить их до уровня пародии.

— Не надо тогда посторонним дверь отпирать, — рявкнул полковник. — Ты сейчас — шарж на саму себя. Не дружеский, а вражеский…

Спятить от огорчения ничего не стоило, если бы мой шестилетний оптимистичный отпрыск не изрек:

— Классно повеселились, мам.

— Как могли, Севушка, — прошептала я. — Но впредь действительно поостережемся.

* * *

Однако на туманное «впредь» я не могла перенести важную вечернюю встречу. Потому что женщине, которой меня порекомендовали, между прочим, как вполне приличного человека, ночью предстояло надолго улететь в командировку.

Не побеседовав с ней, я сорвала бы редакционное задание, и тогда прощай интересная тема о постепенном превращении солидного старинного университета в притон наркоманов.

Измайлов строго сообщил Севке, что у меня отныне, и лучше бы навсегда, постельный режим, поэтому мальчику придется пожить с бабушкой. Привычный Сева собирался в ссылку, улыбаясь. Мне было жаль Вика. С моей мамой сын играет в индейцев в парке. Они стреляют в прохожих из луков стрелами с присосками. Техника отработана. Кто бы из них ни влепил резинку в щеку бледнолицего, Севка демонстративно пускается наутек, а перед разгневанной движущейся мишенью возникает хрупкая ухоженная дама, извиняется, обязуется примерно наказать сорванца («Но он не специально в вас целился, я бы подобного кошмара не допустила»), отбирает стрелу и плавно осанисто удаляется. Или того проще.

Севка прячется за бабушку, та в полный рост возникает над кустами и на вопрос растерянной жертвы: «Вы тут мальчишку не видели?» — отвечает либо: «Я и девчонку не видела», либо: «Вы что, извращенец? Зачем вам мальчик?» Этот вариант опасен, так как пострадавшие часто в сердцах ломают стрелы и швыряют их подальше. Мама утверждает, что легкие угрызения совести после мелкого хулиганства стимулирует ее жизнедеятельность. Похоже, в нашей семье по наследству передается нехватка гормонов риска.

— Не вздумай куда-нибудь срываться, — предупредил меня Измайлов. — С тебя станется, ты и в таком виде не постесняешься выбраться на улицу. Я буду звонить каждые пятнадцать минут.

И полковник повез Севу к маме. Угроза проверок меня не взволновала. Вик окажется в своем кабинете и забудет о моем существовании напрочь. Хуже было со сборами. Почему Измайлов решил, будто мне удастся подняться? Первая попытка, во всяком случае, окончилась провалом в матрас. Но Вик в меня верил!

Верил в то, что я «куда-нибудь сорвусь».

Это вдохновляло. И дабы не посрамить прозорливость полковника и соответствовать его своеобразным представлениям обо мне, я начала сначала. Через полчаса Измайлову не возбранялось мною и собою гордиться;

После контрастного душа и перемотки особо расхлябанных суставов эластичным бинтом я почувствовала себя значительно лучше, но стала очень похожа на орангутанга — ссутулилась и свесила руки до колен. Именно в таком положении у меня почти ничего не ныло и не пульсировало. «А, ладно, — утешила я себя. — Сколько на свете людей с отталкивающей внешностью, общаются же с ними. Возьму любезностью и интеллектом». С физиономией получилось хуже.

Впору позавидовать обезьянам, среди них такие милашки попадаются.

Если изувеченный лоб, хвала парикмахеру, прикрыла густая челка, то на нос и губы так и просился какой-нибудь респиратор или платок. Все-таки в парандже что-то есть. После нанесения макияжа пришлось умыться. Поскольку я боялась нажимать на распухшие места и то и дело морщилась от боли, пудра покрыла кожу буграми и ямками. Да еще и зеленые тени каким-то образом смешались с румянами. В целом я достигла жутковатого эффекта следов тления. В конце третьего захода я здорово смахивала на размалеванную прокаженную и понимала, что на сегодня это мой предел.

"Полина, — жалостливо обратилась я к своему мрачному зеркальному отражению, — а вдруг бы ты такой родилась?

Разве не случается? Пришлось бы жить и так, значит, старайся найти гармонию с миром". М-да, судя по гримасе в зеркале — не те слова.

Я сообразила, что без допинга на люди не покажусь. Оказывается, моя хваленая и проклятая непосредственность имела границы. Выпить коньяку? Никакой «Орбит» не отобьет запаха. Помнится, редактор обещал университетской мадам при должности свидание с симпатичной девушкой. А явится не просто чудовище. Пьяное чудовище! Люди сейчас нервные, и мне вовсе не хотелось, чтобы в меня швыряли разными предметами, вопя при этом: «Брысь, кыш, изыди!» — и т, д. И тут меня осенило. Недавно Измайлов сломал ногу, от бездеятельности впал в депрессию, и ему выписали некие веселящие таблетки. Он попробовал одну, емко определив ее действие: «Дурак дураком сижу», и прекратил прием. Но мне-то как раз необходимо срочно поглупеть. Умная, я обязана была отказаться от встречи.

Я спустилась в квартиру полковника, заглотнула пару маленьких горьких кружков, залила в желудок минералки, поднялась к себе и принялась ждать. Минут через двадцать стало очевидным, что я совершенно не правильно отнеслась к своей беде. Мне выпала возможность помотаться по городу с прикольной, нестандартной внешностью, понаблюдать реакцию прохожих, а я недовольна! Идиотка! Нужно одеться поярче, закурить трубку и отправляться в университет.

И никакого транспорта, пешком, упругим шагом. Вот бы кайф был, отыщись мои оранжевые пляжные шлепанцы. Загребать оранжевыми шлепанцами светло-желтую листву, попыхивая трубкой…

«Черт, какая трубка, какие шлепанцы, передозировочка вышла, — усилием воли притормозила я. — Но эти штуки были совсем крохотными. Придется замедлять их всасывание. Поем-ка масла».

Налопавшись всяких жирностей из холодильника, я утихомирилась. Настроение прекрасное, про свое уродство я забыла.

Вовремя стреноженная потребность в эпатаже лениво паслась внутри меня, не мешая без приключений добраться до универа. Правда, в такси я развлекала водителя анекдотами и сама над ними безудержно хохотала. Расплачиваясь, заговорщицки сообщила, что через недельку он меня нипочем не узнает, подмигнула и радостно хихикнула. Слава богу, снадобье Вика было слабым, и стабилизация моего состояния совпала с визитом к ученой даме. Последнего безобразия я избежала чудом. Войдя в кабинет и поздоровавшись, я вдруг обнаружила, что она выпученными глазами, бесформенным толстым носом и вывороченными «негритосскими» губами сильно смахивает на меня нынешнюю. «Вас тоже возили мордой по кафелю?» — чуть не спросила я. За «чуть» я до сих пор благодарна книжному шкафу: задела его плечом, охнула от боли и одумалась.

Даму мое сходство с Квазимодо, кажется, устраивало. Есть тип вузовских преподавательниц, благоволящий красивым бездарным мальчикам и некрасивым способным девочкам. Она охотно снабдила меня статистическими данными из милиции, продемонстрировала писульки общежитских стукачей о высмоленных приятелями косяках, выразила «обеспокоенность профессорско-преподавательского состава сложившейся обстановкой», посетовала на цейтнот и попрощалась. Я выключила диктофон и взяла быка за рога:

— Простите, но договоренность с нашим редактором была и о месте в гуще событий, то есть в общежитии. Ваших, бесспорно, ценных сведений для серьезной статьи недостаточно.

— Не вышло, — развела она пухлыми руками. — Все переполнено, воткнуть вас куда-нибудь просто невозможно…

"Отлично, — терзала я себя на обратном пути, шагая по коридорам и лестницам. — Лезла из шкуры вон, чтобы до нее доклячиться, а она меня обломила. «Воткнуть» не сумела. Сделала одолжение — бумажки показала и гладко выступила.

Теперь полагает, выполнила свой гражданский долг, не спрятавшись от прессы…" Я осознавала странность происходящего со мной. Натура у меня взрывная, мне свойственен мощный протест.

Обычно я мысленно бушую до тех пор, пока меня не начинает тошнить от объекта возмущения. А тут я словно по обязанности ворчала. В сущности, мне было по барабану, выполнила она обещание или нет. «Наверное, таблетки поначалу возбуждают, а после насильно вгоняют в сон», — догадалась я.

Меня мутило, окружающее виделось сквозь раздражающую пелену. Я дотащилась до туалета, плеснула прямо на косметику теплой воды, от которой за версту разило хлоркой, и попыталась вспомнить, есть ли в этом корпусе медпункт. Смоченная нашатырным спиртом ватка была бы самой желанной попутчицей.

— Что, подруга, поплохело? — сочувственно полюбопытствовала невысокая блондинка, останавливаясь рядом.

— Поплохело — слабо сказано, — откликнулась я и поразилась. Мало того, что я сипела, как испорченная дудка. Мой язык утратил подвижность, будто его сварили прямо во рту. Поэтому фраза произнеслась, мягко говоря, невнятно.

«Я его днем прокусила, наверняка попала какая-то инфекция, и это ее проявления. Несла Севке чушь о микробах, накаркала», — запаниковала я.

— Горе у тебя, да? — не отставала девица, плетясь за мной к выходу, потом к дороге.

— Общага, — с грехом пополам промямлила я, не смекнув, что делюсь последней своей неприятностью.

Меня не шатало, но ступню я ставила не с пятки на носок, а наоборот. Понимала, что двигаюсь странно, и ничего не могла изменить в походке.

— Не дали койку? Выперли? Я как раз ищу девочку. Не беспокойся, я натуралка. Но одной мне квартира не по карману. Тебе сегодня есть где ночевать?

Я закивала. И замахала высадившему пассажира таксисту.

— Держи телефон. Завтра утром звякни, договоримся. — Доброхотка сунула мне за отворот рукава листок и зашагала туда, откуда мы пришли.

Свой адрес жилистому суровому дяде я молча показала в паспорте.

— Деньги при себе? — заподозрил он худшее. Я пошуршала купюрой. — Тогда поехали. Мне ведь все равно — немая, не немая…

Дома у меня хватило коварства раздеться, прежде чем рухнуть на кровать.

Измайлов свою контуженную детку не добудился и остался в неведении насчет вылазки в университет. Сделал мне компрессы с бодягой, поставил на тумбочку стакан апельсинового сока, включил ночник и отбыл в собственную постель отдыхать от трудов праведных и от меня.

Загрузка...