Я сомневаюсь, что жизнь на большой высоте может кому-то нравиться. Там невозможно курить; еда тут же вызывает приступ рвоты; повсюду пролитое масло от сардин, лужи сгущенки и каши. За исключением нескольких очень коротких мгновений, любоваться не на что, кроме как на мрачную неразбериху в палатке да на бородатую физиономию напарника по восхождению, с которой клочьями лезет обожженная солнцем кожа. Еще слава богу, если вой ветра заглушает сопение его заложенного носа. Но самое худшее – это ощущение полной беспомощности и неспособности противостоять любой неожиданной опасности…
Зрелище, которое нам открылось, было до невероятия ужасающим. Прямо перед нами, у входа на галерею, Мишель тащил за ноги мертвеца, на живот которого он положил налобник. Ужас, будто пещерный человек, возвращающийся с добычей к своему голодному племени.
Прищурившись, я разглядел, что за беловатой массой трупа тянется широкий красный след, и след этот оставляет череп. Руки мертвеца были сложены. Мишель тяжело дышал, от него валил пар. В холоде и сырости любое усилие сжигает множество калорий.
Фарид подошел и опустился на колени, а я остался стоять, удерживая Пока за шкуру. Я словно прирос к месту, глядя на надпись на спине Фарида: «Кто будет убийцей?»
Потом взгляд мой снова вернулся к трупу. Странно, но на нем не было ни ботинок, ни даже носков. На самом деле он был совершенно голый. Вокруг бедра тянулась татуировка в виде орла. Фарид склонился к тому, что когда-то было лицом, а теперь полностью исчезло. Кровь запеклась темным, почти черным, пятном. Незнакомец был лысый, крепко сбитый, но не такой, как Мишель. Точно упавшее дерево, от которого под прямым углом к тазу отходили ноги. Мне приходилось слышать о трупном окоченении, и похоже было, что здесь оно уже полное. Я спросил Фарида:
– Ты его знаешь?
Тот вытер нос тыльной стороной ладони, не сводя с трупа глаз:
– Ему черепушку разнесло. Даже будь это мой отец, я бы его и то не узнал. Нет, не знаю. А ты?
– Я тоже. Эта… физиономия, этот лысый череп никого мне не напоминают. Он неузнаваем.
Стиснув зубы, Фарид приподнял голову мертвеца и осмотрел огромную дыру в затылке. Я тоже не удержался и взглянул: черепная кость абсолютно раздроблена.
– Пуля тридцать восьмого или сорок пятого калибра, выстрел в упор, огромные повреждения. А где пушка?
Мишель насторожился:
– Какая пушка?
Фарид выпустил из рук окоченевшую голову, и она со странным, пустым стуком грохнулась на землю.
– Какая пушка, какая пушка… Да та, что ты нашел рядом с покойничком. Погляди на его правую руку.
Он потрогал руку трупа и поднес кончики пальцев к носу:
– Порох… Его никто не убивал, он сам себе башку продырявил. И там где-нибудь поблизости обязательно должно валяться оружие. Отдай пушку. Я не хочу, чтобы она оставалась в твоих здоровенных граблях, дебил.
Мишель затряс металлической головой и отступил назад, зайдя за красную линию. Там он был вне пределов нашей досягаемости.
– Нет, оставлю себе. И я вовсе не дебил.
Мы с Фаридом переглянулись. Я оставил Пока на месте и подошел к границе:
– Расскажите нам в деталях обо всем, что вы обнаружили в галерее.
Мишель явно тянул с ответом и все более недоверчиво отступал назад. Он прекрасно усвоил, что красная линия делает из нас львов в клетке, зато он – свободный электрон.
– Человек сидел, прислонившись к скале, голый, с простреленной головой. У него… в правой руке был зажат револьвер. Пальцы были как судорогой сведены вокруг ручки… Когда я оттащил труп, то увидел на стене след от пули. Она разлетелась на кучу блестящих кусочков.
Он вытащил револьвер из заднего кармана брюк. Фарид присвистнул и выказал завидные познания в предмете:
– MR – семьдесят три. Бывшее оружие полицейских. Из такой игрушки промахнуться трудно. Ты барабан открывал, чтобы посмотреть?
MR-73, барабан, порох на руках… Похоже, Фарид в этом разбирался.
– Барабан? – (Молчание.) – Нет пока.
– Ну так открой. Чего ты ждешь?
– Я… А я не знаю, как его…
– Дай покажу.
Мишель не двинулся с места, снял перчатки и, повозившись, открыл барабан, встряхнул револьвер сверху вниз и показал нам ладонь:
– Осталась одна пуля.