Голубой бриллиант

Лариса Щеблыкина. «Из пламени и света рожденное слово…»

Летом 1930 года в глухой белорусской деревушке Никитиничи Могилевской области прогремел выстрел. Стреляли в десятилетнего мальчика. Это была месть кулаков, поджигавших колхозные хлебные поля, месть ребенку, который нечаянно оказался свидетелем злодеяния и в числе других, опрашиваемых на суде, подтвердил увиденное. Нелегкие это были годы.

Многим сегодня хотелось бы забыть о драматических событиях первых послеоктябрьских десятилетий. Но реальная история не гладкая дорога с двумя обозначенными в билете остановками. В тяжелом развороте общественного обновления 20–30 годов резко и кроваво обозначились две линии, две «правды» российского бытия. Кто сможет сегодня спокойно говорить об уничтожении в период коллективизации крепких крестьянских хозяйств, пахарей-тружеников – основы основ русского народа? Но с другой стороны, нельзя согласиться и с тем, кто в пылу нигилистического неистовства забывает о волне бедняцких возмущений, не говоря уже об известных преимуществах коллективных хозяйств, которые при разумном устроении могли и должны бы стать базою народного благосостояния. В этой полярности противоречивых убеждений еще долго не будет примирения, чем подтверждается глубочайший трагизм нашей истории в период гражданской войны и коллективизации. Раскол внутри одного народа (как бы ни объяснять его теперь) не мог обойти стороною ни прямых участников грандиозного противостояния, ни его невинных свидетелей, каким был упомянутый мальчик белорусского села Никитиничи.

Тот мальчик – ныне известный русский писатель, автор многочисленных романов о нелегких испытаниях, выпавших на долю нашей многострадальной Родины, Иван Михайлович Шевцов. Есть нечто символическое в этом эпизоде, с которого начали мы свой рассказ: выстрелы в прямом и переносном смысле Ивану Михайловичу, побывавшему впоследствии и на фронтах Великой Отечественной войны, приходилось не раз принимать на себя в борьбе за честь родной страны, нравственное достоинство своих сограждан. Все последующие трагические повороты в его судьбе эхом отозвались в лесном краю поздним летним вечером. Про таких в народе говорят: «родился в рубашке». Трудно сказать, что может испытывать человек в десятилетнем возрасте, чудом избежавший смерти. Но можно предполагать, что при определенных природных задатках такое «рядовое» для 30-х годов происшествие могло послужить толчком для интенсивного внутреннего развития.

Иван Шевцов унаследовал от отца кипучую энергию, жадный интерес к жизни, стремление к познанию, справедливости, резкое неприятие зла в любых проявлениях.

Крестьянин Михаил Климович умер от тифа, когда его сыну исполнилось всего шесть месяцев. В свое время внутренняя неугомонность, желание до всего дойти своим умом, заставило Михаила Шевцова отправиться в столицу на поиски правды и лучшей доли. Из Петербурга он явился убежденным коммунистом и возглавил сельский совет в 1919 году.

Через два года после смерти мужа Анна Евстигнеевна вышла замуж за Елисея Цымбалова, от которого родила еще шестерых детей. Иван был старший и сохранил фамилию своего отца – Шевцов.

Черты крестьянского крепкого характера отца проявились у Ивана в непримиримости к ловкачеству районных чиновников, наезжающих с проверками колхозной работы.

Уже в четырнадцать лет Иван Шевцов пишет критические заметки о жизни своей деревни и посылает их в Шкловскую районную газету «Луч коммунизма». Лаконичные, острые, яркие фельетоны принимали к печати, не ведая, что автор – подросток. В этих публикациях проявилась творческая одаренность Шевцова: умение в образной форме изобразить поведение местных бюрократов, не гнушавшихся жульничеством, остроумно высмеять их недостатки (фельетоны «Гастролеры», «Хочется пить»).

Весной 1936 года на имя Шевцова пришло письмо из редакции с предложением занять должность спецкорреспондента: «Уважаемый товарищ Шевцов, редакция газеты „Промень коммунизма“ (луч коммунизма – Л. Щ.) приглашает Вас на постоянную работу инструктора сельхозотдела». Каково же было удивление сотрудников редакции, когда перед ними появился босой, небольшого роста щуплый паренек и протянул довольно уверенно присланное ему уведомление.

Работа в редакции позволила юному фельетонисту расширить круг жизненных впечатлений и получить первый опыт журналистской практики.

Этот эпизод и вся предвоенная биография писателя (учеба в Саратовском военном училище погранвойск, служба на границе) вошли составной частью в один из первых романов «Семя грядущего» (1960 г). Тревожная обстановка весны 1941 года, тяжелые предвоенные ожидания, первые часы боев с фашистскими ордами, форсировавшими реку Прут, составляют содержание романа.

И еще один необычный факт биографии Шевцова: застава, которой командовал двадцатидвухлетний лейтенант, в течение девяти дней сдерживала наступление немцев на участке 79 погранотряда Юго-Западной границы России. К сожалению, нигде нет упоминания об этом, ни в одной хронике. Именно в таких условиях подчас гранились русские характеры, росло чувство личной ответственности за судьбу Отчизны.

В этой связи уместно вспомнить недавнее интервью писателя журналу «Пограничник» (№6 1995 г): «Я всегда говорил и повторяю: меня физически и духовно закалила и воспитала граница, она вошла в мою плоть и кровь, и какую бы я в последствии ни носил форму, зеленая фуражка мне стала всех родней и дороже». Слово «граница» означает здесь не только территориальную линию, но и линию гражданского поведения, которая всегда должна быть у человека выверенной и четкой.

Не потому ли образы пограничников можно встретить во многих романах Шевцова: Емельян Глебов («Семя грядущего», «Среди долины ровная…»), Анатолий Кузовкин («Любовь и ненависть»), Ярослав Серегин («Лесные дали»), лейтенант Гришин («Бородинское поле»), Иван Слугарев («Набат»).

«Когда говорят пушки – музы молчат» – свидетельствует древний афоризм. Но в Великую Отечественную войну случилось обратное: «Музы» не молчали. Они страстно, в унисон с народной душой, с ее яростным гневом взывали к борьбе с фашистами, к отмщению за поруганную честь Отчизны. Трудная и ответственная миссия была у газетной хроники в это время. С нею и был связан лейтенант Шевцов.

Осенью 1941 года, отступая с тяжелыми боями от Мценска до Тулы, он отправлял репортажи о военных действиях в дивизионную газету. Призвание к творчеству давало о себе знать у молодого журналиста даже в условиях кровопролитных боев. При этом всегда хотелось преодолеть рамки обычного газетного репортажа.

В разгар войны (с 1942 года пограничник Шевцов возглавил один из разведывательных отрядов особого назначения, которые выполняли боевые операции в тылу врага), выйдя из госпиталя, он публикует в газете «Литература и искусство» критическую статью «О литературном современнике» – обзор трех номеров журнала «Новый мир». Публикация не осталась без внимания. Редакция журнала «Пограничник» разыскала капитана Шевцова и предложила ему штатную должность. Спец корреспондентом журнала проработал он до 1946 года.

Так началась журналистская карьера молодого автора. Писал он не только о горячих событиях Отечественной войны, но создавал очерки о героях-пограничниках, задумывая одновременно исследование об истории пограничной службы XIX – XX веков.

Судьба в те годы свела его с начальником студии погранвойск художником Павлом Судаковым и художественным руководителем студии, народным художником и академиком П. Соколовым-Скаля. Знакомство вскоре перешло в дружбу и помогло освоению нового для Шевцова дела, связанного с анализами произведений изобразительного искусства.

Благодаря глубокому, профессиональному постижению искусства, врожденному чувству прекрасного он становится искусствоведом. Статьи о творчестве выдающихся баталистов Петра Кривоногова, П. Соколова-Скаля, В. Серова, П. Корина, А. Герасимова, Е. Вучетича сделали его имя известным. До сего времени проблемы искусства остаются важнейшими в творчестве писателя. К советам и мнению Шевцова-искусствоведа прислушиваются и первый президент Академии Художеств Александр Герасимов, и последующий – Николай Томский, который на своей книге «Художник и народ» написал: «Дорогому Ивану Михайловичу, страстному пропагандисту искусства, доброму в своих советах и дружбе. 2.10.64.»

И так год за годом пополнялся запас жизненных впечатлений. Вместе с расширением журналисткой практики многое дали наблюдения военных лет. Работая спецкорреспондентом газеты «Красная звезда», он побывал во многих местах, где находились в военное время советские войска. В Польше он познакомится с Главкомом Северной группы войск маршалом Рокоссовским, а после встретится с ним в Варшаве, где Рокоссовский исполнял должность военного министра Польши. Впечатления о Польской земле нашли свое отражение в романе «Набат», где рассказывается о действиях польских и русских партизан.

В послевоенные годы Иван Шевцов был направлен собственным корреспондентом газеты «Известия» в Болгарию. Решение о его назначении было подписано Сталиным. Два года (с 1952 по 1954) провел писатель в этой солнечной славянской стране. Человек редкого трудолюбия, пытливого ума, Шевцов всегда стремился к полноте познания жизни. Ничто не оставляло его равнодушным: на страницах своих очерков в яркой, образной форме он рассказывал о жизни и быте дружественного славянского народа. Шевцов пользовался уважением и доверием болгар, может быть еще и потому, что не поленился в короткий срок освоить язык Кирилла и Мефодия, узнал древнюю историю болгар, познакомился с новейшей болгарской литературой, даже высказывался о ней на встречах с болгарскими читателями, участвуя в диспутах и спорах.

Материалы, присланные из Болгарии, печатались во многих изданиях: «Огонек», «Октябрь», «Литературная газета», «Литературная Россия», «Нева», «Советский воин». Когда «Известия» упразднили свои корреспондентские пункты в соцстранах, Шевцов возвращается в военную печать, работает в газете «Советский флот». Здесь проявилось еще одно свойство творческого таланта писателя: он пробует себя в жанре фельетона, остро реагируя на нравственные изъяны в офицерской среде.

Так постепенно, но неуклонно поднимался по ступенькам журналистской и писательской работы бывший босоногий подросток, выступавший в районной газете под псевдонимом Денис Дидро и удивлявший редактора своим бойким и метким слогом.

Возможно, кому-то такой вывод покажется излишне патетическим. Но надобно заметить, что речь идет о формировании писателя редкой мужественности и последовательности в отстаивании нравственных идеалов русского народа, его духовной цельности и столь нужной, как убеждаемся теперь, самобытности. Далеко не каждому писателю под силу такая нелегкая работа. Многие, порой весьма даровитые, ушли в сторону от этой работы, посчитав ее и опасной, и как бы тривиальной на фоне господствующего эстетического снобизма. Увы! На исторических перепутьях не каждый воин, и не каждому писателю дана истинная страсть патриота. Иван Шевцов был последовательным на этом пути.

Важной вехой в становлении писателя-патриота явились многочисленные литературно-критические статьи и рецензии Ивана Шевцова: «Эпос народного подвига» (обзор военной прозы в «Литературной газете»), «Фальшивый билет» (о романе В. Аксенова), «Клеветники в масках» (о радиостанции «Би-би-си»), «Наперекор логике жизни» (о романе А. Кузнецова «Огонь»). В этих статьях дана мастерская характеристика демагогии эстетствующих рафинированных интеллигентов, которые под видом обновления жизни проповедуют презрение и насмешку к нравственным нормам трудового народа, подтачивая веру в красоту и необходимость общественного служения, вливая яд в неокрепшие молодые души, отождествляя патриотизм с примитивизмом чувств. Тематическое многообразие и острота публицистических выступлений Шевцова подготовили и художественное творчество, задали «тон» многим его будущим произведениям. Существенную роль в своеобразном переходе от журналистики к собственно беллетристике сыграла встреча с одним из классиков русской словесности XX века С. Н. Сергеевым-Ценским.

По заданию редакции И. Шевцов едет в Алушту, чтобы рассказать флотскому читателю о знаменитом авторе «Севастопольской страды». Сергей Николаевич, отметив свое восьмидесятилетие, вел уединенный образ жизни и неохотно вступал в общение с журналистской братией. Причина заключалась в необъективном отношении к писателю «клановых» слоев литературной критики, как в тридцатые, так и в пятидесятые годы, в замалчивании его заслуг перед отечественной литературой. Вопреки предположению адмирала Золина (редактор «Советского флота»), Сергей Николаевич встретил Шевцова с искренним радушием, словно давнего друга. Было что-то располагающее к доверительной беседе в облике журналиста. Фотография 1957 года запечатлела Ивана Михайловича таким, каким предстал он впервые перед домом Сергеева-Ценского: в форме морского офицера смотрит на вас человек с ясными, добрыми глазами и одновременно глубоко запрятанной хитринкой мудрого человека, что выражается в слегка склоненной голове и сдержанной улыбке.

Легко был преодолен возрастной барьер (40 лет), разделявший двух писателей-патриотов. Удивительное свойство характера Шевцова – располагать к себе людей – сыграло свою роль в том, что Сергеев-Ценский растворил ворота своей творческой мастерской для молодого писателя, проявившего неподдельный интерес к его наследию.

В жизни художника бывают моменты, когда встреча с общепризнанным известным мастером способствовала более глубокому осмыслению своего призвания, внутреннему росту и повороту к кропотливой шлифовке своего таланта. Вспомним, как повлияла на Гоголя его встреча с Пушкиным: «С тех пор ничего не предпринимал я без его совета». Можно сослаться и на пример А. П. Чехова, который изменился под влиянием письма Григоровича, стал более серьезно относиться к своему дару художника.

В такой «оглядке» на признанные авторитеты есть свой глубокий и, в сущности, тайный смысл: так образуется живая связь между поколениями русских писателей, так передается эстафета высокого служения искусству. Личное общение в деле преемственности достижений культуры поистине бесценно, так как дает возможность начинающему автору у собрата по перу найти, получить ответы на многие вопросы и выйти на свою творческую дорогу. Истинное новаторство в литературе берет свое начало в умении понять и услышать своего предшественника. Это не лишает художника индивидуальности, но придает ему силу и стойкость, укрепляя его веру в эстетический идеал.

Своеобразной школой писательского мастерства явилась для Шевцова дружба с С. Н. Сергеевым-Ценским. По признанию самого Ивана Михайловича, эта встреча произвела своего рода переворот в его судьбе. Находясь под обаянием личности Сергеева-Ценского, он всего за три месяца создает о нем книгу «Орел смотрит на солнце», которая с I960 года выдержала три издания. Предисловие к первому изданию написал известный писатель Ефим Пермитин, очень точно определив своеобразие труда И. Шевцова: обилие документального материала, глубокий анализ творчества Сергеева-Ценского в сочетании с беллетристическими зарисовками, гражданско-публицистический пафос книги. В издании 1963 года, дополненном новыми материалами писатель отразил борьбу Сергеева-Ценского за утверждение в литературе подлинно патриотического идеала, борьбу с «рапповскими» нападками. Рассказу об этом жестоком противостоянии Шевцов уделяет много внимания. Вот что пишет Пермитин: «Справедлив гнев автора (Шевцова – Л. Щ.), когда он говорит о грубой и вульгарной критике, которая столько „испортила крови“ чуткому, легко ранимому художнику, о гнусном замалчивании великого писателя на протяжении всей его воистину многострадальной жизни».

Многое объединяло двух, встретившихся словно по велению судьбы, писателей. Прежде всего общность гражданских идеалов: «Как он любил Отчизну в настоящем и будущем! Как ненавидел ее недругов всех и всяких мастей. О них он не мог говорить без содрогания», – пишет Шевцов о своем учителе, воспевая любовь и ненависть как два полюса высокого горения души, определяющих высшую точку национального самосознания не просто личности, но и гражданина. Благоговейное отношение к природе, умение передать ее красоту в пластически ярких образах, чтобы читатель почувствовал дыхание полей, запах цветов и растений, зримо представил себе живую картину одинаково свойственно как Сергееву-Ценскому, так и Шевцову. Это рождено знанием родной земли, ее волнующих примет и необъятного богатства. Наконец – строгое отношение к слову, его чистоте, внимание к словесной форме, которое сам Сергеев-Ценский сформулировал в таких стихотворных строчках:

Этому завету Шевцов верен по сей день. Читатель не найдет у него нарочито витиеватых, надуманных фраз, сотканных из неправильно употребленных слов. Он никогда не коверкает речь, не допускает святотатства, столь распространенного сейчас, над русским языком. Это бережное отношение к национальному богатству – русскому слову, к сожалению, теряют даже русские современные писатели, позволяющие себе порой бездумное экспериментаторство. В погоне за метафоричностью и «оригинальностью» нередко теряется и чувство языка, и – увы… элементарная грамотность. Прав был в те далекие годы Шевцов, указывая на язык произведений Сергеева-Ценского как на образец точного и вместе с тем высокого по своему совершенству русского слова.

После кончины Сергеева-Ценского Шевцов возглавил Комиссию по литературному наследию писателя; принимал деятельное участие по увековечиванию его памяти, в создании мемориального музея и двух памятников – в Алуште и Тамбове – на родине писателя. А в сентябре 1995 года по инициативе кафедры литературы Тамбовского университета прошла Всероссийская научная конференция по изучению творческого наследия С. Н. Сергеева-Ценского. Почетным участником конференции и пленарным докладчиком был Иван Михайлович Шевцов. Его многочисленные усилия не пропали даром: творчеством Сергеева– Ценского заинтересовались широкие исследовательские круги и внимание к этому художнику постепенно возрождается.

Работая над книгой о Сергееве-Ценском, Иван Шевцов не предполагал, что ему самому в скором времени предстоит пройти через терновый путь злобных нападок и замалчивания своего творчества, что повторяло в какой-то степени судьбу его знаменитого учителя.

С 1960 года для Шевцова началась «горячая» пора. Одна за другой выходят его книги, поднимавшие острые вопросы общественной жизни в России.

В предисловии к роману «Свет не без добрых людей» (1962 год) Народный художник СССР А. Герасимов писал: «Роман является частью большого полотна, эпопеи о нашем народе и времени, над которой писатель работает давно. Шевцов много видел, много знает, ему есть, что сказать людям». Слова патриарха живописи оказались пророческими. «Свет не без добрых людей» положил начало эпопеи, в которую вошли еще три романа: «Семя грядущего», «Среди долины ровная…» и «Во имя отца и сына».

В романе «Семя грядущего» (1964 г.) автор характеризует эпоху 40-х годов, когда со всей глубиной раскрылся могучий потенциал нашего народа, одолевшего еще не бывалого в истории по своей грозности и коварству захватчика.

Семена грядущей победы, как показывает писатель, были заложены задолго до рокового рассвета 22 июня. Их анализ в основном и составляет содержание романа.

Автор показывает, что в основе стойкости, проявленной впоследствии защитниками нашей родины, стойкости, удивившей весь мир, лежали два чувства: жажда жизни и желание проявить себя в настоящем, большом деле, нужном для всего общества. Настроение главного героя Емельяна Глебова, самый дух личных устремлений большей части нашей молодежи в канун страшной войны. Емельян по-мальчишески задорен и чист, ему хочется простора, хочется осуществить что-либо значительное для пользы отчизны. Он признается, что к военному делу его влекло два обстоятельства: романтика границы и чувство патриотизма. Так он становится начальником погранзаставы, воспринимая свое назначение, как служение высшим интересам родной земли. Важно отметить, что такого рода романтические устремления явились знамением времени. Без таких пылких и мужественных решений миллионов русской предвоенной молодежи не устоять бы нашему государству. И не зря говорится: каждое поколение должно исполнить свою историческую миссию. Поколение довоенной молодежи решило свою задачу, разгромив в конце концов казавшиеся непобедимыми фашистские полчища. И тем спасло Россию!

Между тем при нынешних идеологических шатаниях и разброде, очернении прошлого, полезно напомнить обществу, что человеческая личность может полноценно развиваться и строить свое будущее только при наличии душевного тяготения к благу, действий во имя правды и любви, во имя Отечества. Но все это невозможно при размытом, а то и вовсе утраченном чувстве долга перед памятью предков. Такие же, как Емельян Глебов, Иван Титов гордились своей сопричастностью к героическому прошлому отцов, сложивших головы за народную правду. В свою очередь отцы их были уверены в том, что дело их продолжат потомки – дети и внуки. «Вот оно семя грядущего! Мы будем жить в наших детях и внуках, в их делах, и никакие пули и бомбы не способны искоренить нас, потому как мы бессмертны», – говорили они, поднимая на руках сыновей.

Сегодня есть над чем подумать, обращаясь к, казалось бы, давнему роману Шевцова. Просто и наглядно, а по существу глубоко и философично раскрывается в нем важная мысль о связи времен, связи поколений, разрыв которой приводит к разрушению национальной жизни. При этом повествование лишено прямой дидактичности. Содержательная основа романа воплощена в увлекательном сюжете.

Прежде чем принять первый бой с немцами, лейтенант Глебов проходит и через первый горький опыт любви, когда разочарованному Емельяну показалось, будто в душе умерло что-то большое и светлое, и краски жизни поблекли. Это заставило юношу пристальнее всмотреться в окружающий мир, приобрести психологический опыт познания сложности и противоречивости человеческой натуры.

Правдиво отражена в романе сложная предвоенная обстановка на границе: подрывная работа шпионов, растущие слухи о приближающейся беде и связанные с ними противоречивые ощущения солдат и офицеров, бюрократические проволочки штабных офицеров. При этом Шевцов не упрощает ни ситуации, ни характеров людей.

Первые же бои, как показывает писатель, обнажили в каждом то главное, что было в нем скрыто или представало как видимость. Одни, вспоминая философскую мудрость: «О прошлом не жалей, грядущего не бойся», уходят навстречу смерти. Другие, как Ефим Половин, пытаются спасти свои жалкие жизни ценой гибели товарищей, подчиняясь чувству животного страха.

Так семена, взошедшие в человеческой душе прежде, дают в критические минуты плоды предательства и трусости или великого . подвига, ведущего в бессмертие.

Вторая часть повествования – «Среди долины ровная…» (1965 г.) – рассказывает о борьбе смельчаков-патриотов в тылу грозного врага. Емельян Глебов в числе других бойцов Красной Армии попадает в партизанский отряд. Именно здесь раскрываются лучшие качества его прекрасной натуры. В трудных условиях войны душа становится чище и светлее, а чувства – возвышеннее и благороднее. На войне находит Емельян Глебов свою единственную и в чем-то «неземную» любовь, перед которой отступает все: трудности и опасности партизанской борьбы и даже смерть, которая ходит здесь по пятам. Потому что любовь – это, как сказано в романе, «второе солнце в этом большом и прекрасном мире».

В образе юной разведчицы Жени много поэтически правдивого и вдохновенного. Самые задушевные страницы романа посвящены этой пылкой, упрямой девочке. Она гибнет в гестаповских застенках, не успев насладиться своей солнечной любовью, не успев отомстить за отца, за поруганную землю. Голос Жени слышится Емельяну «в мятежной музыке осеннего леса», уже покрывающегося первым снегом. Но «природа не стареет, а постоянно обновляется, стареют и умирают отдельные деревья, а целый лес стоит, живет веками».

Символом бессмертия, богатырства русского духа выступает в романе дуб-великан, который раскинул свою могучую крону среди зеленой долины, радуя своей пышностью и красотой жителей окрестных деревень уже не одно столетие. Своеобразная перекличка с Л. Толстым (вспомним описание старого дуба в романе «Война и мир», когда, потерявший интерес к жизни после Аустерлица и смерти жены, князь Андрей отправляется в Отрадное). Но сходство здесь, пожалуй, внешнее. Образ дуба у Шевцова не параллель, как у Толстого, к отдельной человеческой судьбе, а символ крепости народа и непрерывности его жизни. Корни дуба вошли в глубину, равную высоте его ствола – и разрослись они, добравшись до воды, «которая и питает дуб неистребимой силой». Здесь художественное воплощение самого принципа народной жизни: пускай корни в глубину земли своей – и она напоит тебя и накормит. Источник жизнестойкости в чувстве любви к родной земле, что питает «крону» народной жизни, сообщая ей силу и мощь.

Возле легендарного хранителя народной силы партизаны получают заряд энергии и силы на дальнейшую борьбу.

Пожалуй, хорошо, что есть здесь какая-то перекличка с Толстым. Литературные традиции надо также развивать, как и традиции народной жизни, без чего засохнет и «древо жизни» и сама литература русская.

Как видим, первые романы отличаются и занимательностью сюжета, и четкостью в обрисовке характеров, и стремлением исследовать психологию героев на широком фоне исторического события (война 1941–45 гг.). В романах есть философский подтекст, блестки народного юмора. Что касается языка, здесь Шевцов избрал самую трудную и вместе с тем плодотворную форму. Он стремится не к усложненности и громоздкости оборотов, которые подчас только скрывают отсутствие мысли, а к ясности и точности словесных обозначений.

К сожалению, эти романы не были по достоинству оценены критиками. Те немногочисленные положительные отзывы (Г. Манторов «Цветет, растет высокий дуб», «В мире книг» №1, 1966; А. Кочетков «Их называли душой полка», «Коммунист вооруженных сил» №13, 1968), что были опубликованы, потонули в потоке злобно– клеветнических выступлений по поводу самого громкого романа И. Шевцова «Тля» и последовавшего за ним «Во имя отца и сына».

Эти два романа произвели в обществе эффект разорвавшейся бомбы. Свои копья критики в основном «ломали» вокруг идеологических вопросов, поставленных в произведениях Шевцова. Серьезного, глубокого анализа творческих успехов или просчетов не было. Между тем роман «Тля» заслуживает самого пристального внимания именно с художественной стороны как произведение, отобразившее в оригинальной, порою блестящей, форме насущные вопросы не только 60-х годов, но и нашего десятилетия, завершающего двадцатый век.

В русской литературе советского периода никто до Шевцова не касался так уверенно и смело источника разложения «элитной» части интеллигенции, который затем (80–90-е годы) осложнил духовно– нравственное состояние всего нашего общества в целом. Источник этого разложения – беспатриотизм, презрение к трудовым усилиям народа, сознательная ориентация только на западные образцы культуры и общественного устройства.

Для правильного уяснения творческих особенностей романа «Тля» надо учесть ту острую полемику по вопросам искусства, которая вспыхнула в советской критике в конце 50-х годов и, можно сказать, всколыхнула всю страну. Ибо этот вопрос (о реалистических и абстракционистских течениях в живописи), как в фокусе, отразил и многие другие проблемы, от решения которых зависела судьба государства: принять «эстетику безобразного», принесенную с Запада люмпен-интеллегентами, означало не только отказаться от нравственно-духовных основ русской культуры, но и сдать позиции в политических и экономических сферах. Государственно мыслящие люди это прекрасно осознавали. Шевцов был одним из первых, кто высказал вслух то, о чем перешептывались в кулуарах многие честные, но робкие интеллигенты, не решаясь открыто обсудить давно назревшее и наболевшее. Писатель в концентрированной обобщенной форме рискнул (именно так, потому что в партийных инстанциях считалось, что «изнутри» нам ничто не угрожает) показать опасность умственных шатаний (не надо смешивать с исканиями!), вред политически запрограммированного разномыслия, конечной целью которого было разрушение Советского Союза, а затем и России.

Этот только-только начинавшийся процесс раскрыт в художественной характеристике довольно немногочисленной, но влиятельной прослойке «творческой», космополитически настроенной интеллигенции, которая через средства массовой информации навязывает обществу те или иные эстетические стандарты. Мертвой хваткой сковывают они живое, истинно творческое начало народно-национальной жизни, сосредоточив в своих руках нити управления общественным мнением. Символично и обозначение этого явления, вынесенного в заголовок романа. В названии подчеркнут дух разложения, нравственной проказы, что, искусно маскируясь, проповедуют носители тлетворного начала. Характеристику углубляет эпиграф из словаря В. И. Даля, поясняющий синонимическое значение слова «Тля». У Даля со словом «тлетворный» связано еще одно слово – «поветрие». Оно во многом проясняет суть явления. То, что переносится по ветру, гонимо ветром – обычно легко перемещается, так как не имеет корней, связи с родной почвой; или вырвано из земли, оторвано от источника жизни, теряет силу и волю к сопротивлению, неустойчиво, никчемно, обречено на гибель.

Сопоставляя природное явление с человеческой жизнью, глубже осознаешь пагубное влияние разносчиков духовной заразы. Все они собраны в «салоне» главного идеолога и проповедника абстракционизма Осипа Давыдовича Иванова-Петренко.

Критик-искусствовед, Иванов-Петренко путем ловких махинаций, разглагольствований завоевал авторитет в мире искусства, «хотя ни теории, ни истории искусства он, в сущности, не изучал». К «видному» ученому являются на поклон искатели чинов и наград. Он волен по своему усмотрению «облагодетельствовать», вывести «в люди», сделать из бездаря гения или растоптать, уничтожить непокорных. Делячество, презрение к отечественным реалистическим традициям, ненависть к талантам, циничное отношение к труду, опыту великих мастеров живописи – вот что лежит в основе мышления и практики завсегдатаев «салона». Действуя из под тишка, прикрываясь лозунгами о консолидации общественных сил, под видом заботы об индивидууме, они протаскивают в искусство вздорные идейки об относительности эстетических категорий, размывая грань между прекрасным и уродливым.

К чему призывают они со страниц журналов и газет? Отказаться от политической ангажированности, парадной казенщины в искусстве. Вроде бы неплохо. Но за этим следует призыв убрать с холста образ героя-защитника (как обветшалый, устаревший), не обращаться к теме труда, теме сельской жизни на том основании, что это наскучило зрителю. Хорошо выписанная деталь пейзажа для них – натурализм, фотография.

В свое время мне приходилось спорить с молодыми московскими художниками уже в 80-е годы. С каким-то злым ожесточением доказывали они, что живопись это не «рисование», а интуитивный, неосознанный порыв кисти. Причем рука, владеющая кистью «не ведает» якобы, что «изобразит» в следующую минуту.

…Сорняки, взлелеянные более двадцати лет назад. Развеются ли они ветром или окончательно загубят почву?

Взамен четких гармонических линий, ясных и чистых форм предлагается наслаждаться… вороной на снегу или размытыми пятнами, символизирующими тоску и отчаяние. Ничего возвышающего душу, ничего светлого и прекрасного!

Ощущая свое собственное творческое бессилие, сторонники абстракционизма стараются перекрыть все дороги к успеху подлинным дарованиям или подчинить их себе, своим целям. Чтобы помочь молодым художникам «преодолеть национальную ограниченность», в «салон» затягиваются скульптор Яков Канцель и баталист Петр Еременко. Яков отказывается быть соучастником нечистоплотной игры Иванова-Петренко. «Для вас искусство – это деньги, бизнес», – бросает ему в лицо Яков. В ответ слышится недвусмысленное предупреждение: «В наш век талант – понятие относительное. Таланту надо помочь выйти на большую дорогу искусства, а можно… и не помогать». В сознании дельцов от искусства эта «дорога» ассоциируется с действиями бандитских группировок. Юноша погибает в автомобильной катастрофе. Так расправляется «салон» с непокорными.

Иная судьба ждет Петра Еременко. С его образом –и образом Владимира Машкова – главного героя – связано развитие основного мотива: стойкого противодействия натиску космополитической бездуховности.

Желая защитить национальные приоритеты в искусстве, Еременко публикует в газете «Правда» статью под названием «О тех, кому мешает батальная живопись». Следствием открытого и честного выступления стала целая цепь интриг, развязанная Ивановым-Петренко. В этой борьбе закаляется характер и воля. Бывали минуты, когда Петра Еременко посещали мысли о бесполезности усилий, предпринимаемых им и его друзьями. Но недаром носит он такое имя, означающее «кремень», «камень».

Преодолевая разочарования, ощущая твердую почву под ногами, поддержку единомышленников, Петр избавляется от растерянности.

Другая сюжетная линия, которая образует внешнюю канву романа, связана с историей любовных отношений Владимира Машкова и Люси Лебедевой. Тесно переплетаясь с основной темой, она придает повествованию лирическую задушевность и теплоту.

Динамика любовных отношений раскрыта с необычайной психологической глубиной и тонкостью. Эта линия романа осталась без должного внимания в пылу идеологических споров. Между тем она раскрывает нам тайны молодого сердца. Отношения главного героя и его возлюбленной противоречивы и сложны, тесно увязаны с формированием мировоззрения героев.

Молодой искусствовед (Люся) в начале романа находится под впечатлением демагогических рассуждений Иванова-Петренко. Стремление идти в ногу со временем, быть в курсе последних модных эстетических теорий заставляет ее, вопреки сердечному чувству, искать и «находить» в нарисованной на снегу вороне новаторские приемы. Иногда она пытается повторять заученные фразы о «серости» отечественной живописи, об отсутствии в ней «крыльев и всемирной глубины». Но вирусы тлетворного влияния не успели еще глубоко захватить ее душу. К счастью, «это были чужие слова… слова и только: за ними не было глубоких убеждений». Рассуждения об автономной ценности цвета, звуков, рисунка были данью моде, следствием естественного стремления к новому, яркому, оригинальному, за что по неопытности и доверчивости, свойственной молодому сердцу, принимала Люся «учение» эстетов-формалистов. И как все наносное, это увлечение улетучилось, когда любовь взяла верх над эгоистическим стремлением пооригинальничать.

Вспомним, как освободился от ложного увлечения нигилизмом Аркадий Кирсанов («Отцы и дети»), вернувшись на родную почву, по-настоящему полюбив, почувствовать полноту жизни от соприкосновения с настоящей, а не выдуманной («головной») действительностью. Нечто похожее произошло и с Люсей Лебедевой.

Постепенно избавляется она от ошибочных представлений. К тому же «осиное гнездо», растревоженное молодыми художниками, Показало свое истинное лицо – «грызуна на ниве культуры», «могильного червя», подтачивающего здоровый национальный организм. Это и помогло преодолеть ложное увлечение. В конце романа мы видим настоящую Люсю – искреннюю и честную, пылкую и обаятельную, которую знал только Владимир. Он терпеливо ждал, когда победит в ней природное начало. В их отношениях наступает (позволю себе употребить здесь забытое ныне слово) «идейное» примирение, когда и мысли, и сердечные импульсы соединяются в едином ритме. И сам роман завершается мажорными нотками. Над Москвой проносится очистительная майская гроза, ее освобождающие потоки приносят с собой надежду на обновление жизни и избавление от вредоносных вирусов разложения и тления.

Ошибся бы тот, кто посчитал эту концовку данью соцреализму, который предусматривал обязательную победу доброго над вредоносным. Шевцов, как и все советские писатели 60-х годов, знал об этом принципе. Однако его вера в торжество светлого не связана ни с какими эстетическими догмами. Это – сердцевинная суть его убеждений, его душевных помыслов.

Все сказанное о романе «Тля», думаю, объяснит, почему после его выхода в свет имя Ивана Шевцова стало известным. Было ясно, что появилось произведение (немыслимое прежде в советской литературе) сильное и яркое по способам, приемам обличения зла. Изображенный мир идеологических интриганов и мошенников был выписан так выпукло, что ученики Остапа Давыдовича, выведенные на свет божий, теряли свою камуфляжную форму. В этом все дело. Будь роман слаб в художественном отношении, не подвергся бы столь шумному шельмованию в критике и не снимался бы (к стыду некоторых тогдашних руководителей культуры) с библиотечных полок.

С потрясающей убедительностью была показана и нелегкая судьба таланта в условиях господства космополитствующих «мэтров». Такая наглядность и убедительность дается только настоящим художникам. И. Шевцов проявил эти свойства в «Тле» с достаточной определенностью. А с другой стороны, оскорбительные выпады (четырнадцать разгромных статей!) критики, множество слухов и легенд, вплоть до того, что автор «Тли» – будто бы самый, что ни есть «черносотенец»… Даже литературная энциклопедия удостаивает его своим вниманием, поместив информацию о «Тле» в разделе «Пасквиль» (КЛЭ, Т. 5, М., 1968). Самое же любопытное здесь, пожалуй, то, как КЛЭ определяет понятие пасквиля. Оказывается, что это «сочинение, содержащее заведомо ложные нападки» на какое-либо лицо или «группу, партию, общественное движение, литературное направление». Определение в общем-то правильное. Но если это так, то несомненно и другое: в советском изобразительном искусстве 60-х годов были и группы, и партии и даже целые течения, причем разного толка. Иначе зачем бы упоминать «Тлю» Ивана Шевцова в качестве пасквильного произведения? Ведь пасквиль как разновидность печатных нападок не может появиться при отсутствии, так сказать, объекта самих нападок. Так вольно или невольно (скорее последнее) составители энциклопедии признали закономерность острого и глубокого правдивого романа Шевцова «Тля».

Что касается наветов относительно «националистического душка» в романе, то это – провокационная демагогия, потому что истинный пафос произведения заключался в защите патриотизма, в одинаковой степени дорогого и близкого всем народам, входившим в состав Советского Союза.

Сколько горестных переживаний пришлось испытать писателю, как, впрочем, и некоторым другим авторам тех лет именно за то, что они старались донести правду до своего народа, ударить, образно говоря, в набат по поводу угрозы мировоззренческого и нравственного разложения – самого опасного из всех разложений! – зарождающегося внутри общества. И вот теперь, когда страна почти разрушена, мы спрашиваем себя и недоумеваем: «Как же это могло случиться?» Да так и случилось, как об этом предупреждали лучшие авторы 60–80-х годов, также попавшие под огонь критики ортодоксов и демагогов, приспособленцев и просто недалеких людей от искусства, рассматривая его главным образом как способ самоутверждения в жизни.

Но вернемся к самому Ивану Шевцову. К тому, что сказано о художественных достоинствах романа, надо Добавить еще такую подробность. В первые месяцы по выходе из печати роман «Тля» свободно выдавался в библиотеках. Спрос на него был огромен. В библиотеках записывались в очередь для получения книги, отдельные ее части даже перепечатывались на машинках. Успех был очевиден. Но параллельно этому возрастало и сопротивление оппонентов. Реакция их была предельно жесткой – на поражение. Очень скоро кто-то «сверху» дал негласную команду изымать из библиотек «вредную» книгу. В итоге опытный журналист в течение почти пяти лет не мог опубликовать ни одной строки ни в периодической печати, ни в издательствах. Влиятельные силы из числа героев его романа выполнили свою угрозу: вокруг Шевцова была создана глухая блокада, не прорванная и поныне, хотя писатель продолжает плодотворно работать в течение всех до и пост перестроечных лет.

С тех пор отношение к Шевцову и его роману в общественно-литературных кругах стало своеобразным барометром, определяющим уровень национально-патриотического и гражданского самосознания. Кто-то, пугливо озираясь, пожимал в темных коридорах руку и говорил: «Мысленно мы с Вами, держитесь!» Кто-то поспешил откреститься от знакомства с «опасным» писателем…

Но произошло то, чего не ожидали борзописцы: в издательство «Советская Россия», выпустившее «Тлю» хлынул поток читательских писем в защиту Шевцова и его романа. Сейчас в эпоху всеобщего оцепенения и равнодушия кажется фантастичной живая реакция читателей. Недаром же нас именовали самой читающей в мире страной. Люди интересовались новинками литературы, выражали свое впечатление, стремились на творческие вечера. Письма были присланы почти из всех уголков Советского Союза, их количество исчисляется сотнями. Все они сводятся к одному: читатели возвысили свой голос в защиту автора против «носителей антинародной, космополитической идеологии», «шайки» (цитаты из писем – Л. Щ,), о которой идет речь в романе.

Народная поддержка дала возможность автору убедиться в правоте своих выводов, поверить в свое призвание и не сломаться под нажимом хорошо организованной сети «агентов влияния». В партийном аппарате нашлись государственные руководители, которые разделяли тревогу писателя. В частности, Ивана Шевцова поддержал член Политбюро, первый заместитель Главы правительства Д. С. Полянский и первый секретарь МГК Н. Г. Егорычев.

Пять лет Шевцов не появлялся в печати. Все это время Иван Михайлович, укрывшись на даче под сенью благословенных лесов Родонежья, работал над новыми произведениями.

В 1970 году, одновременно в двух издательствах («Московский рабочий» и «Воениздат») вышли два романа И. Шевцова: «Во имя отца и сына» и «Любовь и ненависть».

Сюжетную основу романа «Во имя отца и сына» составила история борьбы секретаря парткома московского завода «Богатырь» Емельяна Глебова, уже знакомого читателям по романам «Семя грядущего» и «Среди долины ровная…», с директором заводского Дома культуры Александром Марининым. Борьба в основном ведется за влияние в молодежной среде. Постепенно раскрывается истинный смысл внешне как-будто малозначительных событий заводской жизни.

Емельян Глебов, прошедший закалку на фронтах Великой Отечественной войны, стремится преградить путь духовным растлителям, защитить неокрепшие души от их пагубного влияния.

Не менее остро, чем в «Тле», ставится вопрос о дальнейшей судьбе России, так как молодое поколение, выросшее после войны, нередко теряет иммунитет против духовных болезней, а есть и такие, которые сами заражаются цинизмом и безнравственностью.

Необходимо напомнить, что в 60–70-е годы идеологическая борьба велась в основном в рамках партийной работы. Многое зависело от того, кто и с какими мировоззренческими установками займет тот или иной пост. Местом столкновения оказывались комсомольские и партийные ячейки. Некоторые лукавые острословы намеренно игнорируют сейчас этот факт советской жизни, скрывая, что борьба русских людей-державников, выигравших битву с фашистским монстром, продолжилась в мирное время. Это выразилось в стремлении отстоять свое право на самобытное развитие. В те годы в сознании людей это право связывалось с судьбой социалистических принципов жизнеустройства, с коммунистической идеологией. Еще в конце 30-х годов партийное руководство (и в этом безусловная заслуга Сталина) выдвинуло Русский патриотизм в качестве основы советской идеологии. Поэтому неприятие коммунистами-патриотами космополитизма со всеми его политическими довесками отражало глубинное движение русской истории.

Заслуга Шевцова в том и состоит, что он показал эти процессы в своих романах с достаточной объективностью. И самые поступки его героев, их заявления о верности идеологическим принципам можно правильно оценить только о контексте эпохи. Сквозь призму истории становится очевидной актуальность и художественная значимость романов Шевцова и в наши многострадальные дни. Знакомясь с произведениями Шевцова, нагляднее видишь, под каким флагом «обновления» коммунистической идеологии расшатывались основы национальной государственности, русского патриотического сознания. Конечно, печально осознавать, что русское патриотическое сознание оказывалось под час в колодках партийной ортодоксии. Но истинно социалистические начала здесь ни при чем. Русскому духу никогда не были чужды идеи коллективизма, сплоченности, справедливости, гуманизма, добрососедства и добронравия, что, как известно, составляет основу и социалистической идеологии.

Что касается Емельяна Глебова, главного героя романа «Во имя отца и сына», то вышеперечисленные принципы составляют суть его жизненного поведения просто как порядочного человека, а не только как коммуниста. В этом смысле он резко противоположен тем, кто сознательно хотел бы выбросить из своей жизни понятия долга, чести, любви к родной земле, уважение к предшествующим поколениям.

Поэтому свою работу на заводе Глебов начинает с организации экскурсии на Бородинское поле. Размышления ветерана завода рабочего Лугина над словами, высеченными на одном из мраморных памятников («Доблесть родителей – наследие детей») являются логическим продолжением темы преемственности опыта отцов. Начатая еще в романе «Семя грядущего» эта темя становится ведущей в произведении «Во имя отца и сына», получает углубленную философскую трактовку в сопоставлении с библейским заветом.

К сожалению, «наследники» не торопятся «вступить в права». «Условности. Традиции», – восклицает один из молодых персонажей, захваченных индивидуалистическим поветрием. «Кто их придумал?.. Для кого? Для рабов. Как цепи… Я свободный человек цивилизованного мира. Я делаю то, что нравится мне… История поставила перед нами необыкновенные задачи. Мы ломаем чудовищную крепость, созданную из предрассудков, пошлостей, догматизма… У нас есть свои трубачи, своя запевалы.» Комментировать, как говорится, нет нужды. Но о таких «запевалах» хорошо сказал Владислав Шошин (замечательный русский поэт 60-х годов, замалчиваемый эстетствующими резонерами):

Многообразная, яркая палитра романа вобрала в себя наиболее характерные приметы времени. Выведены образы поэтов-экспериментаторов, буквально навязывающих публике свои штампы. В метких сатирических характеристиках легко узнаются крикливые «шестидесятники», выросшие как грибы после дождя, во время так называемой «оттепели». Впервые пророчески было сказано о неблаговидной роли журнала «Юность», насаждавшем эстетический примитивизм, равнодушие.

Модное поветрие среди молодежи называть друг друга не по именам, а по кличкам на американский лад : Дин, Хол, Макс – тоже один из симптомов обезличивания. Холам и максам все «до лампочки». Вульгарный лозунг, внедренный в молодежное сознание в 60–70-е годы, стал девизом нашего времени, когда общественный индифферентизм обывателя позволяет манипулировать многомиллионной массой народа. Но 30 лет назад это казалось смелым прорывом к будущей свободной жизни. В таком направлении общественного развития, в таком «настрое» умов, писатель справедливо видел симптомы распада человеческой личности, предугадывал возможности духовного и политического рабства. Отсюда и острота публицистической линии не только романа «Во имя отца и сына», но и последующих произведений Шевцова. Гражданско – публицистический пафос отражает характер идеологической борьбы второй половины XX столетия. Более того, этот пафос составляет и основу художественности романов Шевцова. Он сумел без ущерба для художественности сделать главным предметом (объектом) своего повествования вопросы общественно – политического исторического содержания.

Противоречит ли это законам искусства, литературы? Призывы освободить литературу от какой бы то ни было идеологии, а уж тем более – политики – не новы. Они раздавались и десять и семьдесят лет назад и даже полтораста. Только литература не слушалась критиков и не могла оставаться равнодушной к тому, что происходит в обществе. Так появились «Властителям и судьям» Державина, пушкинская «Деревня», «На могилах» Лескова и многое, многое другое, что не укладывалось в рамки идиллических романов. Поэтому незачем пытаться с помощью ярлычных определений, наподобие «политическая повседневка», «не художественно» обесценить и опошлить то, что по сути оказывается страстным откликом на животрепещущие вопросы бытия. К тому же, вопросы исторические и политические как раз и становятся художественными, когда они оказываются одновременно нравственными вопросами. Роман «Во имя отца и сына» написан именно в таком ключе. Редкий для современной литературы синтез высокого патриотизма, яркой образности, публицистичности.

Выход в свет этого романа также был враждебно встречен защитниками групповых, клановых интересов. В ход пошли даже злонамеренные обвинения писателя в антисемитизме, в клевете на советскую действительность, в попытке поссорить интеллигенцию с народом.

Истерические крики о клевете на советскую действительность имели целью через влиятельные партийные и государственные структуры поставить писателя вне литературы, вне общества. Литературные интриганы, не желавшие мириться с любыми проявлениями русского духа, очернили писателя, ссылаясь при этом на «заботу» о народе.

Но были и защитники Ивана Шевцова. 24 апреля 1970 года газета «Советская Россия» напечатала ответ поэта Игоря Кобзева М. Синельникову, которой в «Комсомольской правде» дал грубый разбор романа «Во имя отца и сына». И. Кобзев отметил тенденциозность и примитивизм оценок критика. Слово поэта было подкреплено подборкой читательских писем, вновь поддержавших И. Шевцова.

Общий замысел романа, широкая, детально и правдиво изображенная картина заводских будний нашла горячий отклик в сердцах многих людей, трудившихся на заводах, полях, в школах. Они понимали, что их время не только период новых производственных свершений, но и время борьбы за свои убеждения. Это их мысли воплотились в романе в думах Сергея Кондратьевича Лугова: «Жизнь – сражение, постоянное, нелегкое. Иногда с переменным успехом. Жизнь – это тоже поле битвы, независимо от того, гремит артиллерийская канонада или вместо нее, кто-то одержимый бредовыми идеями своей исключительности и превосходства, заполняет эфир и газетные полосы тлетворным ядом лицемерия, человеконенавистничества». А исход битвы, как показывает писатель, зависит от усилий каждого, от выборы позиции по отношению к духовным растлителям, как называет их артист Пасадов – один из тех, кто поддерживает Глебова в борьбе с шарлатанами.

Пасадов руководит народным заводским театром. Он придерживается наступательной тактики в борьбе с «пеной», загрязняющей океан народной жизни. Напряженно думает он о том, что «накипь» в сравнении с безбрежной ширью океана ничтожна и не сможет отравить всю его поверхность. Стоит только океану «рассердиться», как «вышвырнет на берег неукротимой волной всякую нечисть». Поэтому важно не потерять волю к сопротивлению, не допустить власти марининых …

С героем можно согласиться. Не понятно лишь, где же тут антисемитизм, в котором упрекали писателя? Ведь все конфликты в романе даны в плоскости духовно-нравственных отношений, которые, как известно, многое решают и в которых участвуют люди многих национальностей. И все решается в романе под срезом убеждений, а не по признакам цвета кожи и т.п.

Не случайно в финале романа к Глебову, подвергшемуся несправедливым нападкам нечистоплотных репортеров, приходит Арон Маркович Герцович. Он знал Глебова по совместной работе в районной газете как честного и порядочного человека . потому решил ему оказать моральную поддержку, убеждая Глебова не сворачивать с избранного пути.

Роман «Любовь и ненависть» занимает особое место в творчестве И. Шевцова. Его выход в свет (1970) окончательно закрепил философскую доминанту художественного творчества писателя – мотив «любви» и « ненависти».

В фронтовом дневнике писателя есть короткая запись 1942 года: «Я с детства воспитывался на контрасте любви и ненависти.» Действительно, этим определяется логика личных человеческих поступков, и не только раздельно на войне. Любовь как источник вдохновенного труда, подвига, как символ света и добра. Ненависть как отвращения от низкого, презрения к подлости, трусости, стремления искоренить зло. Контрастность и одновременно тесное взаимодействие этих двух чувств определяют в конечном итоге ценность любой личности, способствует выработке мировоззренческих ориентиров.

Значение для писателя именно такого восприятия союза «любви и ненависти» станет еще более очевидным, если мы вспомним, что в 70-е годы среди некоторой части интеллигенции, назвавшей себя «элитой» (потом выяснилось, что это обычные диссиденты), стало проскальзывать мысль о пагубности любви, которая «умеет ненавидеть», что гуманизм как важнейшее достоинство личности не может якобы заключаться в «волевых» проявлениях. Под эту концепцию так же подстраивалась извращенное представление о русском характере, который будто бы нередко побеждал своим мягкосердечием, «терпимостью». Возможность активного действия тем самым исключалась из реестра высших человеческих ценностей.

Нет надобности доказывать, что это не так. Русский человек всегда формировался на контрасте любви и ненависти. Такой сплав давал примеры высокого горения души, именуемого доблестью.

Другое дело, что эти чувства не должны быть чисто рефлекторными, проявлять себя на уровне примитивных или безотчетных ощущений: «нравится» – «не нравится». Это уже иная мера вещей. Степень и характер «любви» и «ненависти» в оценке жизненных явлений ориентирует человека на высший идеал, так сказать, по максимуму, требуя от него активного отношения к происходящему.

Все эти пояснения необходимы для понимания того важного шага, который осуществил Иван Шевцов как писатель в романе «Любовь и ненависть».

Роману предпослан эпиграф: «То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть». Эти знаменитые некрасовские слова получают очень своеобразное развитие сюжетной линии романа, в трактовке его образов. Одни герои живут и действуют во имя любви – будь то к человеку или Отчизне в целом – другие – одержимые завистью, злобой теряют способность к любви, а, значит, и возможность обрести достойное место в жизни.

Первая часть романа называется «На краю света». В ней рассказывается о жизни моряков Заполярья – стране белого безмолвия. Главный герой Андрей Ясенев романтически воспринимает Север: «Я люблю этот край всей душой, всем сердцем, еще не уставшим, не охладевшим к жизни и не разучившимся любить». Таким он и остается: удивительно чистым и светлым, крепким, верным своему долгу, семье, любви.

Благородство его натуры раскрывается не сразу. Это человек внешне довольно сдержанный, иногда почти суровый, но необыкновенно привлекательный своими истинно мужскими чертами характера. В полной мере они проявляются на службе в Московском уголовном розыске, куда попадает Андрей Ясенев, уволенный в запас из Военно-морских сил.

Будням московской милиции, нелегкой работе по ограждению общества от растлителей, уголовников посвящена вторая часть романа.

Антиподом главного героя выведен Марат Инофатьев, выбравший путь чистой «ненависти» без любви.

Когда-то они были друзьями – курсантами Военно-морского училища. Но потом их дороги разошлись. Марат, благодаря поддержке своего отца-адмирала, получает назначение в южные края, где беспечно пускается в водоворот «красивой» жизни: рестораны, женщины. Андрей попадает на «край» света. Но в тяжелых полярных условиях не теряет присутствия духа, хотя его личная жизнь поначалу складывалась драматично: он тайно любил красавицу Ирину, которая стала женой Марата.

Ирина, говоря бытовым слогом, «досталась» Марату так же легко, как легко появлялись у него в силу высокого служебного положения отца автомобиль, дача и даже должность. Казалось бы довольно банальная ситуация… Но Иван Шевцов сумел придать сюжетному развитию такую остроту, которая усилила значимость типизируемых характеров.

Оказывается, что Марат, лишенный любви и получавший жизненные блага «по инерции», был не только легкомыслен, но и слеп. Слеп духовно – вот порок, постигший в 70–80-е годы многих и многих наших людей. Марат не смог рассмотреть и оценить по достоинству внутренний мир своей молодой супруги. Трещина в семейной жизни оказалась неизбежной.

Если в первой части романа Марат и Андрей соперники в любви, то во второй соперничество переходит в иную плоскость – в идеологическое противостояние. В такой перестановке акцентов надо видеть удачу писателя: в жизни очень часто бытовые привычки предопределяют в конечном счете мировоззренческую линию. Это убедительно подчеркнуто писателем на примере жизненных «перепетий» Марата. Став редактором столичного журнала «Новости» «это место он получил также легко, как и прочие блага» Марат, однако, не способен сделать свой журнал глашатаем истинно нового и полезного дня людей. Безалаберно прожитые годы опустошили его, погружение в омут грязной жизни оказалось неизбежным: у него появляются связи с наркоманами, всякого рода темными личностями. Редактирование журнала и сам журнал – лишь прикрытие «потаенной» и недостойной честного человека жизни. Все это приводит героя к ожесточению (есть и такая «ненависть», как мы понимаем), к деградации личности.

Таким образом, все решает духовно-нравственная установка: для чего живешь, какая цель руководит твоими поступками. Любовь – кому и чему, ненависть – во имя чего и для чего?

В одном из писем к писателю находим такие строчки о романе: «Прочитала роман залпом, на одном дыхании». Это признание читательницы подтверждает наличие в «Любви и ненависти» истинной художественности. Остросюжетность, насыщенность повествования конфликтными ситуациями, разнообразие и точность в характеристиках предметных деталей сообщают роману тот динамизм, без которого трудно завоевать внимание читателей.

Этому способствует и оригинальная композиционная форма романа. Рассказ о событиях в первых двух частях идет от имени главных персонажей (соответственно: Андрея, Ирина, Марата, Василия – друга Ясенева, талантливого хирурга. А в итоговой части повествовательная линия переключается в свой традиционный регистр (изложение от третьего лица). Таким образом создается как бы «спектр» разных точек зрения, разных позиций, что глубже позволяет усвоить центральную мысль романа о «любви» и «ненависти» как качественных импульсах в духовно-нравственном и социалистическом развитии личности.

К тому же смена повествовательных пластов позволяет углубить психологический анализ. Автор как бы скрыт, а то и вовсе отсутствует. Будучи «один на один» с героем, читатель оказывается свидетелем его затаенных истинных желаний. Всякого рода «разъяснительный» и даже публицистический элемент в его прямом выражении при такой форме повествования оказывается излишним. Хотя сама публицистичность – одно из достоинств романов Шевцова – отнюдь не исчезает. Она пронизывает всю фактуру романа посредством самохарактеристики героев.

И, наконец, если говорить о степени наглядности, типичности героев, то к числу наиболее ярких и убедительных персонажей романа следует отнести образ Ирины. Она воплощает в себе то, что именуют женственностью. Даже ошибки, совершаемые ею, не мешают ее обаятельности. Ирина – не «ходульный» персонаж, а живое лицо с резко индивидуальными признаками. Но вместе с тем ее путь (разрыв с Маратом, сближение с Андреем) отражает тот путь, которым следуют чистые и честные натуры в поисках добра и любви, отталкивая или преодолевая ненависть.

Заметной вехой в творческом развитии Ивана Шевцова явился и роман «Бородинское поле» (1982).

Как свидетельствует название, писатель обратился к одной из самых ответственных тем русской литературы и истории вместе взятых – к теме Отечества, его защиты от иноземного разрушения. Здесь и Пушкин, и Лермонтов, и Загоскин и Л. Толстой сего обширным романом «Война и мир». Нельзя было допустить ни повторения, ни сужения темы. И Шевцову удалось избежать такой опасности.

«Бородинское поле» – многослойное, крупное, в полном смысле эпопейное произведение. История – народ – человеческие судьбы – вот панорама событий, которые символически стянуты как бы к одной точке – полю под Бородиным.

Это поле знакомо каждому русскому человеку со школьных лет. И надо было отыскать свежие сюжетные ходы, чтобы на знакомом материале высветить новые явления русской жизни, точно и ярко обозначить ключевые повороты истории. Шевцову удалось это сделать благодаря «совмещению» временных пластов.

Роман имеет две части. Главным событием в первой части является битва под Москвой, в том числе и на поле русской славы, где каждый камень напоминает о былом сражении. Автор прослеживает историческую связь военных действий осени 1941 года с событиями Отечественной войны 1812 года.

Анатолий Иванов в предисловии к роману отметил мастерство Шевцова в описании боев: «В художественную ткань повествования Шевцов широко вплетает исторически подлинные факты, события, имена. Они вливаются органически, нисколько не нарушая целостности произведения. Нарисованные им сцены боев до того объемны и точны, что их видишь зримо, будто сам участвуешь в них».

Картины танковых поединков на улицах Мценска, сражение в районе багратионовских флешей – как нельзя лучше подтверждают сказанное. Но «батальная» живопись, несмотря на достоинства, не могла сама по себе решить всех художественных задач нового романа.

В конкретных, оригинальных, притом невыдуманных картинах воплощен дух непрерывности ратно-патриотической стойкости русского человека. Эти картины оставляют неизгладимое впечатление, наталкивают на глубокие раздумья об источнике народной стойкости, законной ярости лучших сынов нашей Родины, проявленной в 1941–1945 годах.

Особо в этом ряду надо выделить эпизод, почти немыслимый с точки зрения житейских представлений о личном благе, но реальный и значимый в русле тех традиций, которыми жива и по сей день земля русская. Речь идет о самопожертвовании во имя интересов близких, а, значит, и во имя чести Отчизны.

Войска были вынуждены оставить рубежи Бородинского поля, как и тогда, в 1812 году, после кровопролитного сражения. И вот торжествующая армада фашистов уже вступает на священное русское поле… Но самоуверенность немецких вояк переходит в растерянность, когда по колонне внезапно ударил огонь из подбитого немецкого танка на обочине дороги. Оказывается, что Кузьма Акулов – русский солдат – дерзко , казалось бы безрассудно, решил «встретить» немцев там, где они не ожидали уже никакого сопротивления.

Подвиг Кузьмы Акулова на Бородинском поле был своеобразным напоминанием фашистам об уроке Наполеону. В то же время – это свидетельство несгибаемости русского духа и бессмертии воинской славы. Так действовали в свое время русичи в эпоху татаро-монгольского нашествия, и во времена Минина и Пожарского, и в 1812, когда бесчисленные Карпы и Власы в одиночку истребляли непрошеных завоевателей. Поступок Кузьмы Акулова, добровольно решившего «замуровать» себя в бронированном танке и нанести врагу ощутимый урон имеет глубоко символический смысл. В сущности, перед нами высшая степень героического самопожертвования (причем субъективного вовсе не осознаваемого как «героическое»), которая отличала нашего человека в моменты, когда возникала угроза не только его личному существованию, но и существованию всей Земли Русской. Побеждает чаще решимость умереть достойно, а не крик бессильного отчаяния. Не в этом ли одна из «загадок» русской души?

В необычном и редком, конечно, случае прошедшей войны автор сумел показать то, что составляет глубинную основу русского характера. Этот эпизод дан не для кичливости, а для того, чтобы подчеркнуть необходимость личного подвига в трагические минуты родной истории.

Знаменательно и то, что в ожидании вражеской колонны и, значит, неминуемой смерти Кузьма Акулов думает не о самой смерти, а о жизни, которая придет после победы. Солдат верит в грядущую победу. Понятно, что он мечтает о хорошем, о том, что за гранью нового послевоенного мира немыслимы будут фальшь и цинизм, своекорыстие и эгоизм. Порочное не смеет перешагнуть черту, отделяющую войну от мира. Светлые добрые надежды…

Роман продолжает тему преемственности детьми доблестных подвигов родителей. Во второй части изображаются события, происшедшие двадцать лет спустя после окончания войны.

По-разному складываются судьбы героев. Мечты Кузьмы Акулова не во всем оправдались. Его командир Глеб Макаров, уже постаревший генерал, озабочен тем, как противодействовать наплыву потребительства, стяжательства, идейной инфантильности, набирающему силу в обществе. Он выступает перед молодежной аудиторией, размышляет о нравственном облике советского гражданина, пытается определить суть советского характера: готовность защищать идеалы Отечества, честность и самопожертвование. Благородные, хорошие намерения, но воспринимались они по-разному новым поколением. В романе множество сюжетных линий. Переплетаясь между собой, они образуют непрерывную цепь событий, вовлекая читателя в потоки самой жизни, освещая вопросы послевоенной действительности. В частности, архитектуры, перспектив новых застроек Москвы и других городов. Казалось бы частный вопрос, не имеющий прямого отношения к самим основам нашей жизни. Но оказывается это вовсе не так. Шевцов убедительно показывает, что стандартность в архитектурных формах влияет на… сужение внутреннего мира человека. Ограничение так называемых архитектурных «излишеств» ведет к обеднению духовных запросов личности, стандартизации мышления. За индивидуальный архитектурный стиль, основанный на лучших традициях русских зодчих выступает Олег Остапов – талантливый архитектор. Споры ведутся по вопросам градостроительства и неизбежным образом переходят и на проблемы идеологии. Например, интересное толкование получает на страницах романа движение диссидентов.

Американские родственники генерала Макарова, защищая советских диссидентов, пытаются представить их поборниками прав человека. Олег, обыгрывая последнее слово, иронически называет их «поберушками», нищими духом, которые побираются среди иностранцев. Это была явная шутка. Но прошли годы и стало ясно, что эта шутка не так уж далека от истины. И таких примеров умелого, ненавязчивого «выхода» в разнообразные сферы нашего общественного бытия послевоенных лет можно привести множество, что свидетельствует и о структурном богатстве романа. Становится ясно, что «поле Бородина» не может быть забыто как перелистнутая страница истории.

Дарственная надпись маршала Жукова на экземпляре книги «Воспоминания и размышления», к которой обращается Глеб Макаров, проясняет центральную мысль романа: «В сущности, вся наша жизнь есть Бородинское поле, на котором решается судьба Отечества». Глубоко верные и волнующие слова. И можно ли их посчитать «устаревшими»?

Несмотря на появление таких крупных, значительных произведений, писателя долго не принимали в профессиональный союз.

Шевцов уже был зрелым, сложившимся художником, когда, наконец, уже в 1979 году решился вопрос о приеме его в члены Союза советских писателей. Случай в истории организации беспрецедентный; автора семи романов, некоторые из которых буквально зачитаны «до дыр» в провинциальных библиотеках, не допускали в писательскую организацию в течение долгих лет. Воспоминаниями об этом поделился недавно Шевцов в газете «Завтра» («Что было, то было»).

Обсуждение на заседании секретариата Московской организации проходило в напряженной атмосфере. Шевцова поддержал Петр Проскурин, дав объективный положительный анализ его творчества. Иван Акулов (ныне покойный), автор знаменитого романа о войне «Крещение» тоже выступил с добрым словом: «Значимость каждого писателя измеряется прежде всего широтой общественного звучания его произведений. И справедливо говорят, что писатель – это голос своего времени, это совесть и память народа… Именно таким писателем своего времени я считаю И.М. Шевцова».

Журналист газеты «Правда» Юрий Жуков и Валентин Катаев выступали оппонентами Шевцова, подчеркнуто выражая свою неприязнь общественно-политическим симпатиям самого писателя. Под «политическими симпатиями» подразумевалась четко выраженная ориентация на патриотизм, с которой всегда выступал и выступает Шевцов. Для всех русоненавистников он является «раздражающим» фактором.

Попытки очернить, потопить, заставить замолчать писателя никогда не прекращались. Но он с упорством продолжал работать, нести свой нелегкий крест защитника русских, патриотических начал на литературной ниве.

Два десятилетия плодотворных литературных поисков ознаменовались в 1988 году выходом 3-х томного собрания сочинений. В него вошли пять романов: «Семя грядущего», «Среди долины ровныя…», «Свет не без добрых людей», «Во имя отца и сына» и «Любовь и ненависть». Вместе с вышедшими позднее («Бородинское поле» – 1982, «Лесные дали» – 1986) книгами это трехтомное издание и роман «Грабеж» 1990 года подвели определенную черту под этим творческим этапом.

Оглядывая все сделанное Иваном Михайловичем в период с 1965 по 1986 год, надо отметить, во-первых, тематическое разнообразие его произведений, широту отражения и полноту охвата жизненных явлений 60–70 годов XX века. Его героями были военные, моряки, художники и артисты, врачи, милиционеры, партийные работники, заводская молодежь, лесники и пахари. Целая галерея живых и ярких образов. Знакомясь с героями его произведений, мы постигаем эволюцию характера русского человека: как складывалось его мироощущение в годы войны, что изменилось с приходом космической эры, какие надломы и потери произошли в его душе, пораженной идейной инфантильностью и безразличием к нравственным ценностям в так называемые «застойные» времена.

Вместе с тем, романы Шевцова своеобразная летопись борьбы русского человека за сохранение своей самобытности. Как автор Шевцов всегда очень чутко реагирует на любые изменения в общественной среде. Часто опережая своих современников, он удивительно точно предугадывает те явления нашей жизни, которые в последствии станут узловыми или в чем-то значимыми. Пророческими и часто набатными оказывались его образные характеристики. Например, наркомания и проституция, захлестнувшая улицы наших современных городов, была описана в романе «Любовь и ненависть». Когда читаешь страницы второй части этого романа, как-то не верится, что автор писал их в 1968 году, а не в наши дни. А в романе «Грабеж» речь идет об организованной преступности. На реплику одного персонажа, что мафия в Россию не придет, преступник Пришелец отвечает: «Придет, уверяю Вас, придет, как пришли твисты и рок-н-ролы, длинные прически и короткие юбки, абстракционистская мазня и музыка, рвущая барабанные перепонки… Мода не знает государственных границ. А мафия – тоже мода». Писатель оказался прав. Устами своего героя Глеба Макарова в «Бородинском поле» он предупреждает: «В наше время идеологическая беспечность равносильна беспечности военной».

Конечно, основное внимание Шевцов всегда уделял разоблачению тлетворного влияния «дипломированного мещанина с философией неудачника», у которого за душой нет ничего святого.

Предвидение в сочетании с глубокой точностью и наглядностью изображения составляют преимущество романов Шевцова. В этом смысле он ориентировался на крылатую фразу В.Гюго : «Не жажда нового волнует умы, а потребность в правде». Заметим, что таковая потребность есть характерная черта русской жизни вообще и русской литературы в частности. Настоящие художники всегда ориентировались у нас прежде всего на правду-истину. Так что в своем главном творческом «кредо» Шевцов является наследником самой фундаментальной традиции русской классической литературы.

О степени правдивости свидетельствует читательская реакция на романы Шевцова в своих теплых письмах они подтверждали невыдуманность многих ситуаций в его произведениях, необычайную точность в характеристиках профессиональных свойств действующих персонажей. А самого автора многие считали, кто военным моряком, кто пограничником, кто врачом, а иные – профессиональным художником. Все это говорит о том, что изобразительная сторона романов Ивана Шевцова характеризуется не внешним схватыванием портрета или бытовой обстановки, а точным и запоминающимся воссозданием психологической атмосферы, в которой действует тот или иной герой. Нечего доказывать, что эта высшая степень правдивости в литературной работе, усиленная верным взглядом на действительность, освещением ее с подлинно патриотических, русских позиций, притом открыто защищаемых автором. Такая правда не может не волновать, не привлекать читателя как правда самой жизни.

Шевцов – писатель широкого, истинно поэтического диапазона. В его романах много мягких, лирических красок, большое место занимает природа, а вся сюжетная конструкция основана, как правило, на тесном слиянии гражданско-публицистической линии с лирико-психологической, часто усложненной любовной коллизией. В целом же, говоря о творческой концепции Шевцова, надо сказать, что его мироощущение и архитектоника его произведений строятся на единстве четырех компонентов: Природа – Человек – Любовь – Добро. Чем ближе тот или иной герой к природе, чем органичнее он ее ощущает, тем больше в нем нравственных достоинств, тем глубже чувство любви, более способен к добру – тем он человечнее, лучше. Эта система в чем-то даже универсальна по принципу художественного воспроизведения жизненных явлений.

Природа в романах выступает не просто как фон или частная деталь, а как хранительница красоты, целомудрия. Показателен в этом отношении роман «Лесные дали», где дано описание четырех времен года, каждое из которых оказывается неповторимым и прекрасным в своих удивительных подробностях весеннего цветения или летнего аромата ягод, осенней позолоты или хрустальной белоснежной затаенности. Отличительную черту природных зарисовок Шевцова составляет, если можно так выразиться, их наполненность многочисленными голосами певчих искусников русского леса. Ни у какого другого автора не найдем, пожалуй, такого разнообразия птиц как у Шевцова. Наряду с тургеневскими классическими описаниями природы, картины Шевцова на сегодняшний день остаются лучшими в русской литературе второй половине XX века. Природа помогает человеку очиститься, возвыситься душой, «смириться» перед тем могучим и постоянным, что идет от природы, так как «природа – это едва ли не единственное, перед чем надо стать на колени».

Столь же благоговейное отношение писателя к женской красоте как символу гармонически прекрасного начала Вселенной. В этом причина того, что мы часто встречаемся в романах Шевцова с описанием одухотворенных женских образов. Самые значительные из них Женя («Среди долины ровная…»), с ее детской непосредственностью и одновременно твердостью и упорством, Ирина из романа «Любовь и ненависть», покоряющая всех своей женственностью. И Валя («Бородинское поле»), в которой много внутреннего огня при внешней сдержанности и застенчивости.

На поэтический строй произведений Шевцова мало обращали внимание критики, увлеченные в основном атакой на «политические симпатии» автора. Но мы убедились, что поэтическая сторона его творчества свидетельствует о высоком художественном уровня писателя.

Она тесно связана с личностью самого художника. Анализируя его жизненный путь, невольно поражаешься стойкости и мужеству, с каким встречал он удары судьбы. Не каждый может выдержать повторяющиеся из года в год ернические нападки, интриги, замалчивания. И, кажется, одного дарования тут недостаточно. Сколько их, русских загубленных талантов погибших, потерявших веру в справедливость…

Однажды группа писателей встретилась в Вешенской с Шолоховым. Жаловались, что на корню уничтожается все талантливое, живое. Как пример, вспоминали историю Ивана Шевцова (после выхода «Тли», «Во имя отца и сына»). На что Шолохов сказал: «Пытались съесть, но не съели. Орешек оказался не по зубам». В библиотеке Шевцова хранится экземпляр первой книги «Тихого Дона» с дарственной надписью: «Дорогому И. М. Шевцову с самыми добрыми чувствами. 29.8.58»

Добрые чувства вызывает Иван Михайлович у всех, кто так или иначе сталкивается с ним в своей жизни. Кто-то из современных литературоведов назвал историю Шевцова феноменальной, а самого писателя – легендарным. Это действительно так, хотя Иван Михайлович склонен воспринимать это с улыбкой. Он больше привык к злостному шипению, чем к признанию своих заслуг. К тому же, звание «писатель» всегда считал самым почетным и высоким, не гнался за премиями и регалиями.

Феномен Шевцова раскрывается в личности писателя. Человек и художник слиты в нем воедино. «Дум высокое стремленье», воплощенное в героях его романов, никогда не покидало и самого автора. В душе его как-то уживается нежное, трепетное отношение к природе, женской красоте, преклонение перед романтически-возвышенными чувствами и жесткость в оценке чести и бесчестья, правды и лжи. Чистота и порядочность в самом высоком значении этого слова всегда притягивали к И. М. Шевцову многих людей. Его общественная деятельность – яркое тому подтверждение.

Двадцать лет назад при Главном управлении Подмосковной милиции был организован Общественный совет, который возглавил писатель Шевцов. На этом посту проявились блестящие организаторские способности Шевцова. К работе в совете удалось привлечь многих выдающихся деятелей культуры: солиста Большого театра Алексея Иванова, руководителя оркестра «Боян» Анатолия Полетаева, Народного артиста Евгения Беляева, руководителя театра танца «Гжель» Владимира Захарова, поэтов, писателей и многих других.

С одной стороны, это было время самого острого противостояния недоброхотам русской культуры, лично для – писателя трагическое (в автомобильной катастрофе погиб его сын Володя в 1978 году). А с другой стороны, круг его друзей постоянно расширялся. Писатель находился в самой гуще культурной жизни. Обладая удивительной способностью собирать вокруг себя ярких талантливых людей, он объединил многих писателей-патриотов, художников, болеющих за Россию.

В подмосковном поселке Сельхоз в пяти километрах от Сергиева Посада он купил себе дачу в 1964 году. С его легкой руки вскоре один за другим приобрели себе дачи два десятка московских писателей патриотической ориентации. Радиовещатели «Би-би-си» поспешили назвать это дачное место «Антипеределкино». Шевцов стал старостой этого объединения, не будучи членом писательской организации. И не просто старостой, но «душой» творческих встреч и бесед своеобразного литературного клуба. Организовывались встречи с жителями окрестностей Троице-Сергиевой Лавры и Москвы. Талантливые художники, писатели, музыканты охотно принимали участие в творческих встречах, которые проводил Иван Михайлович.

Он бывал частым гостем и в Лавре, пользовался уважением в среде иерархов-священнослужителей, благодаря кристальной честности, эрудиции, душевной щедрости.

Если бы не страсть к литературе, из писателя Шевцова мог бы получиться великолепный художник. Он профессионально разбирается во всех тонкостях живописного и скульпторского мастерства. Личная дружба со многими художниками (П. Корин, А. Герасимов, А. Лактионов, П. Судаков, Е. Вучетич, Б. Едунов) и необыкновенно тонко развитое чувство прекрасного, глубокое постижение реалистического искусства дало возможность ему написать книгу о Е. Вучетиче («Евгений Вучетич», 1960), Павле Корине («Сполохи». 1975), множество статей об изобразительном искусстве.

К тому же тема искусства – одна из центральных в его творчестве, в раскрытии которой проявилась художественная одаренность писателя. К его советам прислушивались, его мнением интересовались и ориентировались в выборе решения как на признанный авторитет маститые художники. Любопытная деталь: А. Герасимов был старше Шевцова на 40 лет, академик Иван Виноградов (выдающийся математик) – на 19 лет, скульптор Е. Вучетич (автор знаменитого монумента в Трептов-парке) – на 12 лет, П. Корин – на 40 лет, артист МХАТа, А. Жильцов – на 30. Но это не сколько не мешало их искренней дружбе. Шевцов был для них «равным» по духу, по уровню восприятия и анализа жизненных явлений и их отражения в искусстве.

Портрет Ивана Михайловича, написанный художником– баталистом из студии им. Грекова Петром Кривоноговым сейчас находится в музее Отечественной войны. Там же – и бюст работы Евгения Вучетича.

…Многие задавались вопросом, какой «магнит» скрыт в его душе, что заставляет тянуться к нему и капризных, самолюбивых поэтов, и работяг-производственников, даже некоторых руководителей партийной верхушки, артистов и певцов, писателей и художников. Секрет обаяния его личности не только в чистоте нравственного чувства, которое (что скрывать!) не всегда удается сохранить в творческой среде, но и в редкой последовательности, с которой он отстаивает свои принципы. Он никогда не менял убеждений в течение всей многотрудной жизни. Никогда не подстраивался под сиюминутные политические мнения.

Об этом свидетельствуют и многочисленные публицистические выступления и интервью последних лет в патриотической печати: газетах «Литературная Россия», «Завтра», «Правда – 5», «Дуэль», «Патриот», «Ветеран», журналах «Молодая гвардия» и «Пограничник». Отмечу, что в Коммунистическую партию он вступил в августе 1942 года по велению сердца, так как коммунисты, которых он знал лично, были для него примером высокой честности и порядочности. С тех пор это стало его жизненной позицией. Однако догматизм ряда коммунистических положений, а в особенности нравы партийной партократии всегда были чужды писателю. Когда бывшие партократы, забросив корочки, перекрасились и стали проповедовать иные, «демократические» ценности, то для Ивана Шевцова стало делом чести сохранить билет, полученный в фронтовых условиях. Он открыто говорит сегодня об этом и остается верен главному принципу – идее Отечества, идее коллективизма, проповедуя активность гражданской позиции каждого русского человека в защите Правды и Любви.

В 1996–1997 годах журнал «Молодая гвардия» опубликовал целую серию очерков под названием «Великое служение Отчизне», где писатель делится воспоминаниями о своей дружбе с мастерами русской культуры и науки, оставившими след в истории России. Яркое документально-художественное повествование – это вклад писателя в дело сохранения исторической памяти нашего народа. Богатое событиями прошлое и не менее интересное настоящее писателя послужило основой этих зарисовок. Необходимость обращения к примерам подвижнической деятельности лучших представителей русской культуры, науки и искусства очевидна. К стыду нашему, мы не только не знаем, что было замечательного в отечественной истории 20 лет назад, но и не замечаем сегодняшних самородков. Уникальному коллективу «Гжель» под руководством Народного артиста России Владимира Захарова в этом году исполняется 10 лет. О нем пойдет речь в очередном очерке.

Современному читателю безусловно интересно узнать и об архитекторе Д. Чечулине, авторе проекта гостиницы «Россия» в Москве, о солистах Большого театра А. Иванове и А. Огнивцеве.

К поэтам у Шевцова особое отношение. Великолепная память позволяет ему знать стихи почти всех своих друзей. Умеет и любит читать произведения своих собратьев по перу: Василия Федорова, Владимира Фирсова, Феликса Чуева. Один из лучших русских лириков Геннадий Серебряков посвятил Ивану Михайловичу Шевцову стихи в честь его семидесятилетнего юбилея:

Эти строки как нельзя лучше характеризуют в образной форме трудный путь художника и человека действительно гордой судьбы.

Последние годы были на редкость плодотворными для И. М. Шевцова. «Отгремела» перестройка, так наглядно и выпукло обозначив все пророческие предсказания писателя. Но он не ожесточился, не растерял веры в добро. Наступило время не только осмысления происшедшего и происходящего, но и раздумий о будущем. В эпоху пост перестроечных волнений, всеобщего духовного оцепенения и очерствления необходимость возвращения к нравственным идеалам Красоты, Правды и Добра стала яснее. И чем неблагополучнее, хуже жизнь, тем больше тоскует человеческое сердце по чистому и высокому. Это ощущение, еще не ставшее доминантой общественной жизни, еще только набирающее силу, отразилось в последних произведениях Шевцова.

Новый этап в творчестве Шевцова связан со стремлением не только запечатлеть трагические события последних семи лет нашей жизни, но и отыскать положительные приметы, «заглянуть» в XXI век.

Последние романы Ивана Шевцова небольшие по объему, остросюжетные, лаконичные и еще в большей степени, чем прежде, контрастны. Эту контрастность определяет любовь и ненависть, в их столкновении, поединке рождается будущая Россия.

В интервью газете «Литературная Россия» (27.09.96) писатель так объясняет свой новый стиль: «… читатель прав, требуя лаконизма словесной живописи, упругого, занимательного сюжета, драматизма действия… Вместе с тем нельзя игнорировать описание среды, в которой происходят действия, описание природы, внешнего вида, характера персонажа. Для этого нужно искать лаконичные краски».

Роман «Голубой бриллиант» (1993) описывает события 1991–1993 годов, которые остались в душе русских людей окаменевших болью. Шевцову удалось представить накал политических страстей этих лет в философско-этическом осмыслении, что и определило художественную новизну повествования, и даже сделало оправданным включение в сугубо реалистический контекст элементов фантастики. Впрочем, возможно именно фантастика и способствует переключению привычного публицистического материала в истинно философский, художественный регистр.

В романе два плана: реальный /скульптор – генерал – епископ/ и ирреальный, фантастический, составляющий как бы «вторую часть бытия» главного персонажа-скульптора Иванова, и выраженный в необычных снах, где в аллегорической форме представлены размышления о таинстве жизни, трагедийно-драматических «узлах» нашей истории.

Скульптор Иванов стремиться отыскать «голубой бриллиант» – своеобразный символ высшего совершенства в искусстве, связанный также с достижением и высшего нравственного идеала.

Иванов принадлежит к тому поколению русских людей, которые вынесли на своих плечах всю тяжесть борьбы с фашизмом, сумел отстоять независимость и свободу, построить великую державу. Это поколение с честью выполнило свою историческую миссию, не растеряв на суровой жизненной стезе добрых человеческих качеств.

Сердце его не может смириться с потерей нравственных ориентиров в современной действительности. На каждом шагу замечает он приметы катастрофического распада: отчуждение и угрюмость, повышенную нервозность, утрату надежд на лучшее, – на всем печать безверия и душевной опустошенности.

Активную жизненную позицию героя определяет чувство ответственности за происходящее, свойственное поколению людей, познавший трудности военного времени. Внутренняя неуспокоенность героя, его деятельный, целеустремленный характер, глубинная связь со своим народом, заставляют искать решения самых непростых вопросов нашего бытия.

Вместе с ним пытаются найти ответы его фронтовой друг, генерал Якубенко, и священнослужитель епископ Хрисанф: «Почему молчит народ и терпит позор армия? Где ее честь?» И наконец самый главный и существенный вопрос: близко ли воскресение России, ее возрождение в самобытном и неповторимом облике?

Споры в мастерской Иванова, куда приходят старый солдат и владыко отражают состояние нынешнего общества, раздробленного и расколотого разномыслием, всякого рода идеологическими пристрастиями. В этом смысле все три персонажа воспринимаются как образы-символы, отражающие сумятицу наших дней.

Генерал Якубенко (коммунист по убеждению) и епископ Хрисанф воспринимаются поначалу как два противоположных полюса общественного размежевания. Но жизнь сложнее, как показывает автор, тех или иных идеологических «клише». Оказывается, у русских людей (и в это страстно верит Иван Шевцов) есть одна, говоря словами Достоевского, «скрепляющая идея». Этой идее подчиняются и «красные» и «белые», если они действительно оказываются людьми убеждения, а не рабами конъюктуры. Эта идея – идея Отечества. Она оказывается остается единственно верной и спасительной объединительной силой. Родина, Россия является точкой пересечения судеб героев, ее возрождение – смыслом и целью существования. Владыко Хрисанф убежден в том, что воскресение России «… начнется с духовного возрождения. Люди стосковались по вере. Без веры человеку нельзя, противоестественное его происхождение по сути, как и всему человечеству. Вера – это добро и созидание. Безверие – это зло, произвол и разрушение». Эти слова близки и понятны генералу, в них выражена идейная доминанта романа, то, на чем сходятся мнения героев.

С поисками веры, признанием ее спасительного значения связано развитие и основной сюжетной линии – обретение скульптором Ивановым своего идеала красоты, «голубого бриллианта», именно в то время, когда «кажется, уже не может быть не только счастья, но и первозданных высоких чувств».

Его неизбывная тоска по чему-то несостоявшемуся, но прекрасному и возвышенному определяет направление его творчества. Как художник он не приемлет дисгармонии действительности. Дисгармония импрессионистов отвергается скульптором, так как она разрушает, уродует искусство. Иванов стремится к воссозданию идеала, ищет в камне «нетленную красоту, воплощенную в строгой гармонии плоти и духа». Эти поиски отражены в волнующих своей притягательностью, лишенных чувственного начала, грациозных женских фигурах, а также скульптурных композициях, запечатлевших реалии «новой» жизни. Работы его потрясают чистотой и одухотворенностью образов. Недаром шведский коллекционер называет Иванова «русским Роденом».

От природы герой наделен не только талантом, тонким эстетическим вкусом, но и способностью глубоко и преданно любить. Но настоящая любовь также редкость между людьми, как красота голубого бриллианта, потому так ценятся голубой бриллиант и поэзия истинной любви. Отыскать голубой бриллиант в природе дано не каждому, а повстречаться со своей мечтой – удивительное счастье. А в душе Иванова всегда жила эта романтическая мечта и теплилась надежда на ее осуществление.

Идеальные представления обретают «плоть и кровь» в образе Маши, дочери его первой юношеской любви. Она не только дает «второе дыхание» творческому импульсу художника, но и открывает новую страницу его жизни. Преодолевая социальное неблагополучие, поднимаясь над пошлостью и бездуховностью, всепобеждающая сила земной любви утверждает выстраданное право на счастье.

Неожиданно просто и верно решают для себя герои загадочную формулу Достоевского о красоте, которая спасет мир: «Красота – основа, первоисточник духовности», – говорит Иванов. И в том ее спасительное назначение, чтобы через ощущение прекрасного человек приобщался к высокому нравственному идеалу. Поэтому прекрасное влияет на степень духовного развития совершенства, наполняя добром и любовью наши сердца, а полнота чувства («красота и любовь неразделимы») рождает жажду деятельной любви.

Пророческое, судьбоносное значение имеют в романе «вещие» сны влюбленных, о которых упомянуто выше. Через сны осуществляется предсказание, а точнее сказать – определение логики грядущего. Удачно использованная форма притчи помогает в данном случае углубить и расширить философский подтекст повествования.

Повинуясь призывному гласу великого подвижника земли русской, преподобного Сергия, явившегося во сне грозным судией беспечных потомков, герои спешат на родину святого, в древнее Радонежье. Там, на Копнинской поляне, посланцы вселенной, ангелы Добра и Света наделяют влюбленных необычным даром телепатического видения и способностью врачевать человеческие недуги. Копнино – таинственное, загадочное место, которое хранит дух предков, святую память о монахах-подвижниках, сделав этот край местом притяжения всех людей, не утерявших в себе ощущение генетической сопричастности к вековому национальному духовному опыту. Поэтому так трепетно и благоговейно относится Маша к этому зеленому уголку Подмосковья, так стремится сюда ее душа.

Ангелы в образе инопланетян (такое перевоплощение можно принять как композиционный прием, но вряд ли оно оправдано с точки зрения православных представлений о конкретной материализации сил добра и зла) как раз и открывает героям, а заодно и читателю истинную причину наших бедствий: «Силы Добра уступили силам (имеется в виду наша земная действительность – Л. Щ.) силам Зла… дали возможность тлетворным бациллам разрушения расплодиться по всей планете…» «Вы жадно ищите правды, а верите в ложь», – говорит Ангел о русском народе. Горько, прискорбно это осознавать, но слова справедливые, и без уяснения этой трагедии, происходившей и происходящей с нами, невозможно возрождение России.

Постепенно стирается грань между реальным и ирреальным: происходит смещение повествовательных пластов, когда фантастическое путешествие на межпланетном корабле кажется более убедительным, чем черные октябрьские дни 1993 года в Москве. Разум отказывается принимать реальность происходящих событий, за которыми герои наблюдают из космоса. Причем контрастность такого изображения (с небесной Орбиты) нагляднее обозначает явь как кошмарный сон, в который трудно поверить. Вселенная не молчит: «слепота и глупость потомков отзываются в эфире гневом и печалью». В голосе Ангела слышаться металлические ноты укоризны, живущим во грехе людям.

Герои возвращаются на землю, чтобы очистить души соотечественников от скверны, от налета лжи, открыть им духовный свет, указать путь к обновлению и спасению.

Есть в романе Шевцова еще одно важное откровение Ангела (услышится ли оно сегодня?), помогающее увидеть не только «корень» наших страданий, но и пути возможного исцеления страны. Речь идет о том, куда идти? Вливаться ли в «мировое» единообразие («мировую цивилизацию», как часто любят выражаться репортеры) или же сохранить «гармонию несметного многообразия среди людей и в природе». Этот тезис перекликается с известной теорией К. Леонтьева о «цветущей сложности мира», что несомненно свидетельствует о масштабности авторской мысли, ее связи с гуманистическими исканиями, выдающихся русских мыслителей XIX века.

Художественно убедительное, органическое сочетание публицистического начала с лирико-философским пафосом изображения, наглядный язык с его разнообразной стилевой орнамикой (в особенности в передаче эстетического впечатления от скульптурных групп, созданных рукою мастера), наконец общая гуманно-патриотическая позиция писателя позволяют отнести роман Ивана Шевцова «Голубой бриллиант» к числу заметных произведений русской прозы последних лет.

Художественно-фантастический прием, который является новым для Шевцова, помогает подняться автору до глубоко продуманного реалистического символа. Смысл его многозначен. Голубой бриллиант – это символ добра и красоты в их высшем, идеальном значении. Это – сосредоточие любви и нравственного здоровья, символ возрождения и развития России, грани которого далеко, как убеждает художник, не исчерпаны, несмотря на нынешний позор и ослабление государства. Герои Шевцова верят в обновление России. Они ждут, что «… явится на Руси здоровый, честный и справедливый человек и возглавит все сущие народы российские на священную битву с бесовским злом… Не пришло его время. Но чувствуем всем существом своим его приближение. Он придет непременно. И скоро. И в жестокой битве народа с бесами… начнется не легкое, но благое дело по спасению и возрождению России». Пусть это выражено слишком метафорично и даже мечтательно, но без приближения к такой мечте, хотя бы частичного, не может быть и речи об импульсивных процессах реального возрождения Отчизны. В художественно емком и четком изъятии этой мысли – неоспоримое достоинство романа И. Шевцова.

К числу произведений на новые темы, темы наших дней, следует отнести и роман «Цветок над асфальтом» (1996).

Детективный сюжет романа связан с историей банкротства жульнической фирмы «Пресс-банк», с убийством ее руководителя Андрея Соколова. Бывший комсомольский деятель, Соколов легко вошел в «новую» реальность, сколотив «капиталец» путем махинаций со вкладами граждан. Оказавшись «денежным» человеком, он достаточно быстро меняет и свои убеждения. Соколов стремиться во всем следовать эталону так называемых «новых русских»: у него шикарный лимузин, «европейский» офис, и даже любовница, отвечающая требованиям «стандарта» (длинноногая блондинка с круглыми глазами, пухлыми губками, жадная до подарков и романтических путешествий на престижные курорты Европы). Воспитанием своего единственного сына предприниматель Соколов не занимается, предпочитая опять же, как «все», обучать его в закрытом колледже Англии, в отрыве от родной почвы.

Вследствие таких перемен Евгений Соколов становится безразличным ко всему, кроме «бизнеса», душа его постепенно заполняется порочными страстями и принимает бесчеловечные «правила игры» мафиозных структур.

Иначе воспринимает «новую» жизнь его жена – Татьяна. Она не может согласиться с «философией» потребителя, с циничным отношением к морально-нравственным принципом. Трещина в отношениях между супругами постепенно вырастает в непреодолимую пропасть, усугубляясь трагической гибелью их сына Егора в далекой чужой стране.

Накопительство, рискованные финансовые и торговые операции, предпринимательская суета, унижение перед сильными мира сего – все теряет цену и становится бессмысленным в сравнении с тем горем, которое переживает молодая женщина. Да и Соколов со смертью сына ощущает себя человеком, лишенным будущего, теряет волю к жизни. Как снежный ком, увеличиваются беды героя: угрозы со стороны мафии страшат его, он чувствует, как неотвратимо близится крах «предприятия». «Да так распорядилась судьба. Ты была права, когда говорила, что счастье не в деньгах. Нам не повезло. Все кончилось крахом», – обращается он к жене в надежде на примирение и прощение. Судорожные попытки хоть как– то наладить жизнь с любовницей, выкрутиться из нелегкой ситуации с долгами лишь приближают его к краху.

Итоговый вывод автора глубоко символичен: человек, лишенный нравственного стержня, не способный к любви, презирающий Отечество, неизбежно гибнет. И не только физически (взрыв бомбы оборвал судьбу «нового русского»). Неизбежен крах личности, связавшей свою судьбу с ложной идеей, ложными ценностями.

Оставшись после гибели сына, а затем и мужа, на «перепелице», Татьяна находит в себе силы жить и любить, благодаря тому, что сохранила в душе своей чистоту нравственного идеала. «Вы воплощаете душу России. И вы оправитесь от жестокого удара судьбы. И Россия оправится» – эти слова, сказанные в адрес героини Силиным, проясняют смысл ее истории. Символично, что именно женская душа в силу своих природных особенностей вопреки неблагоприятным обстоятельствам личной жизни, тянется к солнцу, пробивается сквозь туман и грязь, как цветок над асфальтом. Потому что «жизнь неистребима и человек живуч, и солнце богаче всех банкиров». Эти слова Сергеева-Ценского, взятые эпиграфом к роману «Цветок над асфальтом», выражают центральный мотив трех последних произведений Шевцова – мотив преодоления жизненных невзгод в том случае, если у человека остается хотя бы частичка веры в доброе.

Это заметно отличает романы Шевцова от той современной прозы, авторы которой предаются горьким стенаниям по утраченной России, которые оставляют порою и читателя своего в слезах, но без «надежд и упований».

Преимущество героев Шевцова в том, что они, глубоко чувствуя трагедию нашего времени, не сдаются, не приспосабливаются, а ищут пути противостояния и сопротивления. В интервью газете «Правда – 5» в августе 1997 года писатель справедливо заметил, что герои в России «появляются внезапно, в самый критический для Отечества час». Час настал, Россия замерла в тревожном ожидании…

Немаловажно и то, что в своем последнем романе «Что за горизонтом?» писатель расширил и углубил трактовку темы женской судьбы. Как и прежде, способность предвидеть будущие изменения вывела писателя на одну из острейших проблем века. От решения участи женщины в современном русском мире зависит многое, ибо она в семье выполняет роль хранительницы «очага», сердечно-эмоционального начала, без чего невозможна человеческая жизнь.

Несердечное бытие нашего века, культивирующее разрушительную психологию потребительства, где уже нет места настоящей любви, ее таинствам, прочному браку, ласковым отношениям привело к оскудению человека, в первую очередь мужчины. Неполноценность, а часто и отсутствие эмоциональной сферы, он пытается компенсировать сферою «силовой», конкурентной, что приводит в конечном счете к обострению внутрисоциальных противоречий, гипертрофии индивидуалистического сознания, падению нравственности, не говоря уже о резком сокращении числа настоящих мужчин. Выход из этой предельно критической (по существу, эсхатологической) ситуации возможен только посредством изменений условий, в которых находится сейчас женщина, в первую очередь русская.

Красота не сможет победить в мире где унижается, а часто и растлевается женщина. Если не измениться отношение к ней, остановить сползание человечества ко «дну» будет невозможно, невозможно предотвратить разрушение жизни.

Эстетическая и этическая стихия романов Шевцове не приемлет такой перспективы. Пафос его последнего романа обращен в грядущее десятилетие, причем не только в социальном, но и в психологическом разрезе. Каким станет человек в ближайшее время? Что в нем возобладает: доброе, совестливое или бессердечное, мелкое, лишенное «крыльев», полета? Какой, наконец, станет Россия? Останется ли любовь началом всех начал или ненависть будет править миром?

Думается, читатель разделит тревогу автора, познакомившись с последним его романом, противостоящим (в который раз!) «вихрям враждебным», хаосу и вседозволенности. И число горячих поклонников его таланта, не устрашившегося открыто выступить в защиту нравственного здоровья народа и самобытных основ нашего Отечества, возрастет, а, значит, и сама возможность воскресения России станет зримой и реальной в грядущем третьем тысячелетии.

В завершении хотелось бы остановиться вот на каком моменте. Предвижу вопрос со стороны читателя: «А где же хотя бы косвенное упоминание о недостатках? Неужели романы Ивана Шевцова совершенно лишены промахов, без которых вообще невозможно художественное творчество, если оно настоящее?» Спешу успокоить недоумевающих: в романах Шевцова, как у любого писателя, есть свои недостатки. Скажем, некоторые повторяющие мотивы, незавершенность отдельных образов и т.д. О них можно было бы говорить в чисто «академическом» обзоре.

Но назначение данного очерка в другом – защитить патриотическое направление в русской литературе, которое уже в XIX веке так или иначе, вольно или невольно отодвигалось на второй план. Вспомним, какой резкой критике подвергся талантливый русский поэт, любимец и друг Пушкина, Н. Языков, только за то, что выступил с прямым обличением тех, кто в пылу пустозвонного витийства старался принизить национальное достоинство России. Высмеяна была в 30–40-е годы мечта А. Хомякова о «русской художественной школе», хотя основные эстетические компоненты этой школы так или иначе сказались в творчестве Гоголя, Гончарова, Тургенева, Толстого и Достоевского. Несчастна литературная судьба М. Загоскина. Его роман «Юрий Милославский» в 30–50 гг. XIX века был настольной книгой русского человека. Однако в «передовой» (есть такое слово в нашем литературоведении) критике XIX века он значился как представитель «дидактического» направления, а в советской критике и прямо – «монархист» с «шовинистическим» уклоном, защитник «религиозного фанатизма», консервативных «устоев» русской жизни и пр. Доставалось и Достоевскому за его пристрастие к «русской идее», самобытности русской души («архискверный Достоевский», по словам В. И. Ленина). Дальше – больше: Есенин именно за свой патриотизм, за любовь к одной шестой «с названием кратким Русь» был подвергнут гонению и вычеркнут на долгие годы из истории русской литературы. Если продолжить этот список, он может получиться прискорбно обширным.

В послевоенные годы идея патриотизма стала оживать на страницах произведений многих русских и национально-республиканских советских писателей. Но будем откровенны – оживать робко, неуверенно.

И лишь немногими писателям (к примеру, Л. Леонову в романе «Русский лес, А. Иванову в романе „Вечный зов“, Кочетову в романе „Чего же ты хочешь?“) тему патриотизма, сохранения отечественных корней удавалось сделать главной. К числу таких писателей следует отнести Ивана Шевцова. При этом надо добавить, что именно в его произведениях всех жанров, в том числе и публицистике, в критике, тема патриотизма, тема России, ее перспектив в условиях ожесточенных идеологических боев стала главной. Главной и, так сказать, вовсе не чуждой художественности. Напротив, сама художественность его произведений органически вырастала из патриотической страстности, глубокой убежденности писателя. Если хотите, – это и есть „феномен“ Ивана Шевцова. Но разве это не заслуга автора, разве это не то, о чем мечтали многие писатели как прошлого, так и настоящего: слить пафос самобытности, отчизны с пафосом литературным?

Возможно не все тут получилось у Шевцова, как ему хотелось бы, но в том, что он целеустремленно и талантливо шел к осуществлению трудной и большой задачи, без решения которой русская литература и сама русская жизнь обмелеет и отойдет в прошлое – сомневаться сегодня уже нельзя. Иван Шевцов не просто настоящий, но большой писатель всеми фибрами своей души прочувствовавший идею служения Отчизне и донесший ее с возможной полнотой и определенностью.