Голубые люди розовой земли

Глава двадцатая. Планета Красных зорь

Команды были отданы. Астронавигационные роботы рассчитали траекторию и режим полета. А когда рассчитали, то выключили все двигатели.

Корабль теперь летел по инерции, медленно разворачиваясь по огромной кривой. Где-то далеко впереди, а скорее, даже сзади, потому что кривая, на которую выходил корабль, в конечном счете приводила его назад, должна произойти встреча корабля и планеты. Расчеты показывали, что на это потребуются по крайней мере земные сутки: уточненные данные, которые представили роботы, показывали, что планета движется вокруг своего солнца по слабо вытянутой орбите.

– Значит, на планете, – сказал Миро, – короткая зима и не очень жаркое лето. Такие условия могут создать очень интересные формы жизни. Посмотрим.

Чтобы смотреть на эту неизвестную жизнь во все глаза, прежде всего решили как следует выспаться.

Высадка на планеты всегда сопряжена с риском. Возможны всякие неожиданности и приключения, и, значит, нервы должны быть в полном порядке. Вот почему спали все долго и очень сладко. Юрка даже снов не видел – так хорошо ему спалось.

Да иначе и не могло быть. После того как корабль прекратил разгон, исчезли перегрузки. На земных космических кораблях в эти минуты наверняка наступило бы состояние невесомости. А на этом корабле невесомости не было: роботы включили гравитационные установки, и в отсеках установился облегченный гравитационный режим. Режим, когда нет ни сильных нагрузок, ни невесомости. Так – серединка на половинку.

Тело было легким и как бы раскованным. Дышалось необыкновенно свободно. Когда Юрий проснулся, у него было такое состояние, словно сегодня большой праздник, который он встретил достойно – отличными отметками, выигрышем в футбол или хоккей. Ему казалось, что его ждут новый костюм и какие-то очень интересные и нужные ему подарки.

И в то же время это необыкновенное настроение нельзя было назвать праздничным, потому что в праздник всегда хотелось поваляться в постели, подумать о том, как он ничего не будет делать…

В этот день все было как раз наоборот. Юрию очень хотелось заняться чем-то очень важным, сложным и интересным. Причем заняться немедленно, не теряя ни минуты. И, ощущая в себе заряд этой веселой и в то же время сосредоточенной энергии, он вскочил с кресла-кровати и, не рассчитав прыжка, сразу очутился у дверей в коридор, который вел на кухню.

– Ты что? – усмехнулся Зет. – Дружка дошел проверить?

– Да нет… просто…

– Учти, после перегрузок такой переход у нас обязательно кончался тем, что мы набивали себе шишки и синяки. Так что осторожней.

Но особенно осторожничать не пришлось – проснулись остальные. Быстро позавтракали, посуда и столы растворились в полу, и Квач с неожиданным диким криком повалил на пол Тэна и Миро. Представить себе, что голубые люди могут просто баловаться, Юрий почему-то не мог и поэтому с тревогой посмотрел на Зета. Но тот тоже закричал, гортанно и воинственно, и лихо, как наездник, вскочил на Квача. Сам не зная почему, наверное, потому, что и его тоже распирала накопленная в вынужденном безделье энергия, Юрий ринулся в кучу малу.

Все пятеро визжали, сопели, катались и выкатывались, а потом разбежались, и тут Миро бросился к стене. Он нажимал на все кнопки подряд, и разноцветные огоньки на стенах заметались как сумасшедшие. Стены дрогнули и поползли, образуя длинные коридоры. Вероятно, все помещения, которые были так или иначе свободны в этот момент, выжимались этими движущимися стенами, освобождая все большее и большее пространство.

Зет бросился куда-то в отсеки и вскоре вернулся с теми самыми луками и стрелами, которые Юрий видел у него на Голубой земле.

– Послушайте, откуда у вас луки и стрелы? – спросил Юрий. – У вас охотятся с луком?

– Тумус! У нас об охоте можно прочесть только в старых книгах.

– Ладно, пусть я тумус. Но откуда же у вас луки? Из старых книжек?

– Нет, когда мы снижались над вашей Землей, то через телеобзорную систему увидели, как на одном из островов почти голые люди стреляют из луков. Нам понравилось, и вот…

– Значит, с нашей Земли вы везете два изобретения – луки и хлеб.

– Выходит, – рассмеялся Миро. – Поэтому есть предложение – открыть соревнование.

– Подожди! – крикнул Квач. – Нужно размяться. Сотворим горку?

– Валяй, – решил Миро, и Квач прыгнул к стенам.

И тут же произошло нечто совершенно новое – пол стал горбиться, а в конце все удлиняющегося и расширяющегося помещения круто, как гребень волны, взметнулся к самому потолку.

Квач разбежался и, прыгая по горбам-волнам, с разбегу взлетел на гребень почти к самому потолку, но не удержался и покатился вниз. За ним ринулись остальные.

Юрий тоже прыгал, как и все, с горба на горб, ощущая необыкновенное, как во сне, замедленное и очень плавное движение. Когда, отталкиваясь от горба, он взлетал вверх, ему удавалось поболтать ногами в воздухе, а когда опускался, то очередной горб приближался медленно, и у Юрия оставалось время, чтобы рассчитать свой следующий прыжок. Наверное, поэтому он дальше всех взбежал на гребень.

Он был так крут, что Юрий наверняка опрокинулся бы и покатился вниз, но он успел поднять руки и прижаться ладонями к потолку. Стоять в таком положении было очень неудобно и все-таки очень приятно: как-никак, а он оказался единственным, кто сумел добраться до самого верха. Наверное, это понял коварный Квач, потому что он крикнул:

– Юрка! Сзади!

Что было сзади, Юрка не знал. Он резко повернулся, чтобы посмотреть назад. Равновесие было потеряно, и Юрка покатился вниз. Конечно, если бы он падал с такой кручи на Земле, он наверняка набил бы себе синяки и шишки. Но тут сила тяжести была ослаблена, и он мягко и весело перекувырнулся через голову, на спине влетел на очередной горб-волну и остановился на его верхушке.

Космонавты хохотали. Не обидно, но хохотали – лицо у Юрия и в самом деле было огорченным, растерянным и в то же время ожидающим. Это, наверное, оттого, что, падая, он ожидал, что стукнется по-настоящему. Но этого не случилось. Только теперь он понял, что самым приятным в этом соревновании было не то, чтобы взобраться как можно выше и как можно дольше продержаться на гребне, а чтобы мягко и не больно, как в полете, скатиться вниз.

Игра опять научила его, что на корабле, даже в шутку, даже на минутку, нельзя резко выделяться среди других, подчеркивать свою победу.

Не победа важна. Важно общее настроение.

Наверно, поэтому во время стрельбы из лука Юрка поначалу действовал без особого удовольствия и даже с осуждением косился на голубых товарищей, которые, увлекаясь, спорили, чья стрела попала в центр круга-мишени; ее нарисовал прямо на стене Тэн. А потому, что стена была или металлическая, или биометаллическая, деревянные наконечники стрел не оставляли на ней следов. Юрке это казалось не важным: важно было общее настроение.

Но постепенно и он увлекся и тоже начал спорить, доказывать, что именно он попал прямо в центр круга. И тут поднялся такой шум и гром, какой бывал только на расчищенном льду реки, когда встречались хоккейные команды соседних классов. Сразу забылось общее настроение – очень важным стало личное положение в соревновании. Наверное, поэтому в конце концов было установлено, что в мишень Юрий попадал чаще других. И гордился он этим не меньше, чем в свое время победой на ледяном поле.

– Здорово, – задумчиво протянул Квач и обратился к Зету: – Придется теперь ему заниматься…

– Придется, – вздохнул Зет. – Такие уж правила.

И видно было, что правила эти ему не очень нравятся, но он подчинится. Вздохнув, Зет протянул Юрке лук и стрелы.

– Держи. Раз ты стреляешь лучше всех – держи и заботься как следует.

Юрка, конечно, взял лук и стрелы – раз правила, значит, правила. Но не подивиться этим правилам не мог. Выходило, что победитель в соревнованиях получал не приз или какое-нибудь облегчение, а, наоборот, новые обязанности. Стоило ли стараться?

Но с другой стороны, ведь если человек лучше всех овладел луком, то кто же надежней будет ухаживать за ним? Выходило, что даже в соревновании главным все-таки было общее настроение, в конечном счете все та же забота одного обо всех, как и всех об одном. И хотя не все было привычно в этих правилах, в самой их основе Юрию опять услышалось то знакомое, о чем он не раз слышал своем маленьком городке.

И он взял лук и стрелы – первые вещи на космическом корабле, за которые он отвечал перед всеми. Пожалуй, в этом и в самом деле было что-то настоящее, от чего веяло большой дружбой.

Но как это часто бывало во время путешествия, обдумать случившееся Юрий не успел – металлический голос роботов оповестил космонавтов:

«Объект приземления появляется в поле прямого зрения».

Ребята посмотрели на экран внешнего обзора.

В левом его обрезе, как лампочка в карманном фонаре со слабой батарейкой, багровела недобрая загадочная звезда. В стороне от нее светилась маленькая, но необыкновенно яркая и потому голубоватая звездочка. И хотя роботы молчали и ничто на экране не могло подсказать решения, Юрий сразу понял: недобрая, мутно-красная звезда – это и есть планета, объект приземления. Голубоватая от яркости звездочка – то самое солнце, вокруг которого вращается планета.

Почему он это понял? Трудно сказать… Но, наверное, потому, что хотел он этого или не хотел, а он все время думал о космосе. Космос незримо присутствовал в Юрке, жил в его мыслях и чувствах. Чего ж удивляться, что в конце концов в Юрии проснулся космический инстинкт. И как всякий инстинкт, он не требовал особых объяснений. Он срабатывал как робот – вовремя, безотказно и точно.

И, повинуясь этому новому для него космическому инстинкту, Юрий прикинул, сколько времени им еще лететь до планеты. Но он не успел сделать этого, потому что Зет решил:

– Пора готовиться к посадке.

И никого это не удивило. Квач решил:

– Беру на себя вездеходы и оружие.

– За мной приборы и оборудование, – сказал Тэн.

– Хорошо, – согласился со всеми Зет, – Миро – в резерве, Юрий – наблюдение за нами.

И все поняли – сегодня самым главным, самым старшим является Зет. Почему? Кто ему дал право? Об этом никто не спросил. Даже Юра. Просто Зет сам чувствовал, что сегодня он справится, что он больше, чем кто-либо другой, сможет дать другим.

Пожалуй, в этом было главное – не взять себе, а дать другим. Потому что, как в только что проведенной игре, главное было не в том, чтобы победить других, а в том, чтобы показать другим, как можно достичь победы, помочь им в будущем добиться точно такой же победы.

Да, чем дольше летел Юрий, чем больше он общался с голубыми людьми, тем яснее он видел, что те законы, по которым живут люди Розовой земли, очень похожи на законы людей Голубой земли. Очень похожи. И все-таки чуточку не те. Самую-самую малость, но все-таки не те. Они в чем-то выше и чище. Чуть-чуть выше и чуть-чуть чище. Но они такие, что Юрию не стоило особых трудов понять их, почувствовать всю их прелесть и правильность и принять их, как свои. Ему не трудно было сделать это, потому что там, на своей оставленной родине, он уже был подготовлен к тому, чтобы стать чуточку лучше и чуточку чище. Раздумывая над этим, он рассмеялся про себя: «Одним словом, можно сказать, что все дело в чуть-чуть…»

Пока Зет стоял у пультов управления, Юрий и Квач по переходам и спиральным, теперь очень узким коридорам прошли куда-то в самый трюм корабля, где помещались кладовые запасных материалов и оборудования. Здесь было шумно и сильно пахло чем-то свежим и резким.

– Двигатели близко. Как ни защищаемся от радиации, однако не помогают даже нейтринные перегородки. От этого много озона.

Наверное, это было именно так, потому что в кладовых действительно пахло так, как пахнет на Земле, когда пройдет гроза или как возле высоковольтных передач в безветренный, истомный день. И все-таки, уже на всякий случай, Юрий спросил о том, что всегда волновало людей на его Земле. Волновало так, что они постоянно писали об этом в газетах и говорили по радио.

– А это облучение не опасно?

– Если просидеть здесь несколько недель – наверно, в организме что-либо изменится. Но если мы пробудем в кладовых несколько часов – так это даже полезно. Организм взбодрится и будет лучше работать. Давай-ка начнем.

Но с чего начинать, Юрий не знал. В кладовых стоял тот зеленоватый не полумрак, а полусвет, который жил на всем корабле, если не включалось специальное освещение.

В этом полумраке-полусвете глаза улавливали очертания многих непонятных или почти понятных вещей. На стенах висела одежда: прозрачные комбинезоны, которые Юрий уже видел на космонавтах, и комбинезоны непрозрачные, видимо, очень толстые, а потому даже на вид «неповоротливые». На стеллажах лежали поблескивающие детали, трубки, колеса, стояли уже готовые приборы или их блоки; громоздились ящики и ящички, колбочки, сосуды, стеклянные или похожие на стеклянные банки и баночки. А дальше, за стеллажами, горбились машины, какие-то аппараты, блестящие и непонятные.

К одному из таких аппаратов и подошел Квач.

– Ну вот тебе наши вездеходы и… везделеты. А при случае и вездеплавы.

К такой удивительной машине нельзя было относиться без всемерного уважения и даже восхищения. И Юрка приготовился восхищаться. А восхищаться, как оказалось при ближайшем рассмотрении, было нечем.

Невероятная машина, прежде всего, была некрасиво-угловатой, как бы собранной из призм. Каждая большая призма, в свою очередь, была составлена из призмочек меньшего размера, а те – из еще меньших. И все они были прозрачны. Под ними, в чреве машины, призрачно и расплывчато чернели и краснели какие-то детали и узлы.

– Зачем… она такая? – спросил Юра.

– Все сделано так, чтобы каждая точка машины имела угол преломления.

– Чего-чего?

– Угол преломления. Неужели не понимаешь? – недоверчиво спросил Квач.

– Если честно – не понимаю.

– Нам приходится высаживаться на совершенно неизвестных планетах. Правда, роботы дают нам хорошую информацию, но вся она все-таки требует проверки на месте. И вот, представляешь, мы высаживаемся… А на планете, например, еще низшая цивилизация. И разумные существа имеются, и даже техника у них есть очень неплохая, а цивилизация все-таки низшая.

– Это ж почему так? Техника есть, даже неплохая, а цивилизация – низшая.

– Все дело в том, куда направлена эта самая цивилизация. У низшей, на каком бы уровне там ни стояла наука и техника, пусть даже на самом высоком, она всегда приспособлена к войне. У высшей – к миру. Низшая обязательно думает над тем, как бы половчее убить человека, разумное существо. Высшая, наоборот, как бы сделать жизнь человека, разумного существа, как можно лучше, прекрасней, интересней и полней. Так вот, представляешь, высаживаемся мы на какой-нибудь планете, а нас встречают оружием. Что нам делать? Конечно, у нас тоже есть чем ответить, но ведь это значит, мы тоже должны убивать. А мы – представители высшей цивилизации. У нас войн нет. Я бы и сам это слово не вспомнил, если бы ты его не подсказал. И тебя бы мы не взяли, если бы не узнали, что в вашей стране войны не в почете. Вот. Так что же нам делать на такой враждебной планете? Прежде всего – смотреть. Наша машина к этому и приспособлена. Она создана как бы из кристаллов. Сквозь них все видно, но, если даже в нее попадает какой-нибудь снаряд или смертоносный луч, он не сможет принести заметного вреда, потому что каждая точка машины имеет отличный угол преломления. Ни снаряд, ни луч не смогут проникнуть в глубь машины, он обязательно отразится от нее или… Ну, как бы тебе сказать…

– Срикошетирует?

– Вот-вот!… Именно срикошетирует. Отскочит рикошетом. Понял? И дело тут не только в том, что мы можем встретиться с враждебными существами. Можем встретиться и с загадками природы: вдруг попадутся какие-нибудь невероятные лучи. И еще – машина построена так, что, если мы что-нибудь прозеваем и свалимся, например, с кручи, она не разобьется. Призмы и призмочки примут удар на себя, а мы внутри будем целенькими.

Квач тяжело перевел дыхание и вытер пот со лба.

– Слушай, Юрка, ты меня поменьше спрашивай о теории. Так долго разговаривать мне трудно. Это ты к Миро… Или к Тэну. А я лучше тебе покажу, как ею управлять.

Квач открыл дверь, и они вошли внутрь универсальной машины. Вспоминая свои земные машины и машины из фантастических повестей, Юра приготовился увидеть россыпь кнопок, тумблеров и сигнальных лампочек. И конечно, приборов. Но он опять ошибся. В машине не было даже руля. Просторные сиденья, ящики, полочки и крючки. А руля нет.

– Как же ею управлять? – удивился Юрий.

– Очень просто. Смотри.

Квач сел на переднее сиденье, а рядом уселся Юра.

– Смотри на мои ноги, – сказал Квач.

Там, внизу, как и у всякой автомашины, было три педали.

– Вот и все. Когда ты включишь атомный двигатель, управлять тебе придется только ногами. Правая педаль – педаль скорости. Чем сильнее на нее жмешь, тем быстрее скорость. Левая – педаль поворотов.

– Но ведь машина-то и везделет, и вездеплав…

– Ну и что? Если попадешь в воду, она поплывет. А нужно взлететь – нажми педаль скорости посильнее – она взлетит. У нее же нет колес, как ты заметил. Она же на воздушной подушке. Двигатель нагнетает воздух под днище, и машина приподнимается над грунтом или над водой и летит.

– А если под водой…

– Ну так уменьши обороты. Она потонет, а малые обороты все-таки будут толкать ее вперед. Или назад – как ты хочешь…

Как всегда, все было правильно. Но Юра уже не был тем несмышленышем, тем салажонком, которым он был в первые часы пребывания на корабле. Теперь он не только приобрел космические инстинкты и привычки, но и космическое умение думать. Нет, теперь он ничто не принимал на веру, даже если все казалось совершенно правильным. Вот поэтому он и спросил:

– Послушай, Квач, а как же ваша машина будет двигаться на планетах, на которых нет атмосферы?

– «Как, как»! – передразнил Квач. – Так и будет двигаться.

– Нет, – твердо сказал Юра, – на таких планетах она двигаться не будет.

– Это ж почему? Всегда двигалась, а тут ты скажешь – и она остановится?

– Остановится и с места не сдвинется.

– Это ж почему?

– Потому что нет воздуха.

– Где нет воздуха? – рассердился Квач.

– На планетах, где нет атмосферы.

– Гм… действительно… Ведь работает-то она на воздушной подушке… И если не будет воздуха, значит, не будет и воздушной подушки. Как же быть в этом случае?

– В самом деле, – совершенно невинно переспросил Юра, – как же быть в таком случае? Ведь воздушной подушки не будет.

– Гм… Может, не высаживаться на такие планеты?

– А если нужно?…

– Гм… Гм-гм… Да ну тебя! – вдруг взорвался Квач. – Вечно ты со своими вопросами! Откуда я знаю, как быть в таком случае.

– Выходит, вы этого еще не проходили? – уже совсем ехидно осведомился Юра.

– При чем здесь «не проходили»?… «Не учили»! – передразнил Квач. – Просто мы ни разу не высаживались на такие планеты. Ну и, естественно, нам не приходилось заниматься таким делом.

– Одним словом – не знаешь?

– Не знаю… – потупился Квач и опять разозлился: – А ты знаешь? Да? Ты даже не знаешь, как хлеб делается! Ни одной формулы не знаешь. А туда же – задаешься. И я тебе так скажу: даже дурак может задать столько вопросов, что и сотня умных людей ему не сможет ответить.

– Выходит – я дурак? – недобро прищурился Юра и, как всегда в критические минуты своей жизни, засунул руки в карманы и, выставив вперед правую ногу, чуть подался к Квачу.

– При чем здесь ты? – несколько поостыл Квач. – Я говорю вообще.

– А я говорю конкретно. Что же получается? Ты взялся готовить к высадке вездеход и… везделет, а сам даже не знаешь, как он действует, на что он способен и какие могут быть последствия.

Сомнений не было: Юрий говорил горькую, но правду, и Квач сник.

– Юрка, но ведь нельзя же знать все на свете… Не приходилось нам сталкиваться с безатмосферной планетой. Вот… так и…

– Ладно. Допускаю. Но у тебя есть схемы машины, ее чертежи?…

– Наверное, есть… У роботов.

– «Роботы, роботы»! Надоели роботы! А ты сам понимаешь, сам что-нибудь знаешь?

В своем справедливом возмущении Юрий явно переборщил. Ведь и он не знал очень и очень многого.

Однако Квач только пожал плечами и нерешительно протянул:

– Кое-что, конечно, знаю… – Но сейчас же, уловив ошибку Юрия, спохватился и стал самим собой. – Причем кое в чем побольше тебя. Но сейчас узнаю.

Он, конечно, нажал кнопку и, конечно, щелкнул тумблером. И, конечно, роботы немедленно зажгли ему светящийся экран, а на экран спроектировали схему транспортной космической машины и, конечно, рассказали своими металлическими и поэтому не очень приятными голосами, как действует транспортная космическая универсальная машина.

Оказалось, что она может действовать не только на планетах, начисто лишенных атмосферы. Она может передвигаться даже в расплавленной породе, лаве, металле. Она может ходить, летать и плавать в любой среде. И как это ни удивительно, ей больше страшен холод межпланетных глубин или безвоздушных планет, чем расплавленная лава. Все дело в том, что кристаллы, из которых построен корпус машины, могут выдержать температуру в несколько тысяч градусов жары. Но космический холод – минус 271 градус, абсолютный нуль – ей опасен. При абсолютном нуле кристаллы становятся хрупкими и ломкими. Их все время нужно облучать изнутри. Тогда они смогут держаться.

И еще рассказали роботы, что универсальная машина может двигаться не только на воздушной подушке. Используя ту же систему ослабления внутримолекулярных связей, примененную во всем корабле, космонавты могут заставить машину двигаться с помощью тех же самых выступов-кристалликов. Для этого они размягчают их молекулы, а потом включают вибрационно-поступательный механизм. Выступы-кристаллики превращаются как бы в шагающие ноги. Они дрожат, вибрируют и то выдвигаются вперед – и тогда машина делает шаг вперед, то отступают назад – и тогда машина как бы замирает на месте. А так как ножек-кристаллов на машине бесчисленное множество, то, хотя у нее и почти тот же принцип движения, что и у сороконожки, двигается она очень быстро.

– Здорово! – согласился Юрий. – Это выходит, что ваши конструкторы позаимствовали идею у нашей сороконожки?

– Не знаю, у вашей или у нашей, – ехидно ответил Квач, – но в машине действительно применен принцип биологического конструирования.

– Какого-какого?

– Биологического конструирования. Подметили, что у природы есть какое-то интересное биологическое построение, изучили его и применили в технике. Вот и все. Добавляю, что машина не боится, если ее перевернут.

– То есть как это – перевернут?

– А очень просто. Переверни ее, например, во время аварии набок или даже, как говорится, на голову, она все равно будет исправно работать и двигаться.

– А ее пассажиры тоже поедут вниз головой?

– Нет. В ней применен принцип независимой подвески. Кузов может кувыркаться как ему вздумается, а все, что находится внутри кузова – двигатели, аппараты, приборы, сиденья, – все всегда будет в одном положении.

– Очень удобно… – протянул Юрий, усомнившись, как же может вся внутренность машины быть независимой от кузова. Но потом вспомнил, что ведь есть такие игрушки – ваньки-встаньки, которые, как ни качни, все равно не валятся, а возвращаются в свое нормальное положение. Наверное, и в машине так выбран центр тяжести, что все ее механизмы всегда будут в одном положении.

Почему это происходит, понять до конца Юрий не мог: он еще не учил механику. Но он верил: так может быть. Больше того – так должно быть. И он повторил:

– Очень удобно. Если бы у нас, на Голубой земле, выдумали бы такие машины, аварий на дорогах, наверное, не было бы…

Теперь после помощи роботов овладеть универсальной космической машиной было нетрудно. Тем более, что для этого требовались только две ноги, а в движущейся машине они все равно бывают безработными.

Овладевать оружием оказалось еще проще. Металлические палочки вырабатывали какие-то очень сильные, смертельные лучи: прицелься, нажми на спуск – и «выстрел» поразит любую цель.

Во время этого обучения внутренняя корабельная связь известила:

«Внимание! Переходим на посадочный режим. Внимание! Будьте готовы к принятию решения. Включаем посадочную программу номер семь. Повторяем: включаем посадочную программу номер семь».

Юрий и Квач бросились в центральное помещение. Но даже на бегу Юрка допытывался, что это за программа номер семь.

– У нас разработано несколько десятков программ посадки: на свою планету, на обитаемую, необитаемую, дружескую, враждебную, с атмосферой, без атмосферы, изученную или неизученную… Ну и так далее. В этот раз мы садимся на неизученную планету с атмосферой и, возможно, с живыми обитателями. А как будет осуществляться эта программа, сам увидишь.

Программа осуществлялась так, что Юрий не замечал ее осуществления. Все было таким простым, логичным и единственно возможным, что ни о какой заранее придуманной программе не появлялось и мысли. Но впрочем, может быть, в этом и заключалась сила программы? Ведь в нее был заложен опыт многих, может быть тысяч, космических путешествий и приземлений на неизвестные планеты.

На экранах внешнего обзора где-то очень далеко светились звезды, и их разлапистые лучи незаметно растворялись в иссиня-фиолетово-черном, но все-таки как бы пронизанном светом космосе. Все было как и раньше, и все-таки кое-что было уже по-новому.

Прежде всего незримый свет космоса стал сильнее и как бы весомей. Он уже не только ощущался, а прямо-таки замечался. Все изменилось в космосе. Но изменилось так, что понять эти изменения, измерить их казалось невозможным.

С каждой секундой эти изменения становились все заметней. Медленно растворялась немыслимая космическая чернота. На ее место приходили краски. Белый свет как бы разлагался на голубоватый, зеленоватый и, кажется, желтоватый. Потом к ним примешался красноватый, а от черно-сине-фиолетового космоса остался только синий свет. Но из густого, тяжелого он превратился в ярко-синий, легкий и воздушный. Но все эти цвета были расположены не так, как в радуге, – в строгой, раз и навсегда определенной последовательности, – а разбросанно, бессистемно.

То там, то здесь вспыхивали и пропадали или изменялись световые пятна – то красно-синее, то желто-голубое, то еще какое-нибудь. И мудрый Миро произнес так торжественно, что все посмотрели на него:

– Первые признаки атмосферы.

Этих признаков становилось все больше и больше, но вскоре они стали исчезать. Наконец корабль опять окружила космическая чернота. Можно было подумать, что путешественники, приблизившись к неизвестной планете, раздумали и понеслись дальше, в космос.

Но это только казалось. Просто корабль заканчивал свою огромную кривую и теперь переходил на режим спирально-кругового полета. Он шел над планетой по кругу. Как раз в эти минуты он попадал в ее тень, и его окружила космическая чернота.

Однако она была уже не космической. На экранах явственно проступал черный конус, за границами которого играли разноцветные всполохи. Да и сам черный конус планетной тени был не такой густой и мрачный, как глубины космоса. Это была как бы домашняя, уже теплая, хотя почему-то тревожная чернота. Может быть, оттого, что в ней угадывались багровые отсветы, словно откуда-то со стороны пробивались лучи заходящего или восходящего солнца, отражение далеких буйных зорь.

Корабль пересек черный конус. Роботы уже прощупали планету лазерами, мазерами, радио-, ультра- и инфразвуковыми локаторами и еще десятком сложных приборов, устройства и принципа действия которых голубые люди еще не проходили. Теперь роботы подводили первые итоги.

Обследование подтвердило и уточнило показания дальней космической разведки: на планете есть кислород, азот, углекислый газ и многие другие газы. Есть также и все другое, что имеется и на тех планетах, где уже возникла жизнь и даже цивилизация. Значит, и на этой может быть жизнь. А раз может быть, то существуют и скопились белковые молекулы.

Значит, можно снижаться. Можно приземляться… Хотя, точнее, следует сказать – припланетиться. Ведь планета Земля – одна. Правда, оказалось, что есть и другая, Розовая земля. Значит, есть две Земли. Но планет – бесчисленное множество, и не все имеют названия. Вот почему космонавты говорили вместо «приземлиться» – «припланетиться».

И хотя все было ясно и как будто понятно, корабль не спешил к планете. Он медленно плыл над ней, изучая каждую ее пядь своими приборами. И чем дольше изучал, тем настороженней действовали и роботы, и ребята.

Планета оказалась какая-то странная – на ней не было гор. На всех планетах, даже на самой близкой к Голубой земле – Луне, имеются не только отдельные горы и холмики, но и целые горные хребты, даже системы горных хребтов. И иначе не может быть.

В недрах планет или пылает, или пылало пламя невероятной силы. Оно расплавляло вещество планеты, которое, как и полагалось всякому веществу, обязательно расширялось при нагревании и ломало уже остывшую верхнюю корку. Ломало, выплескивалось на поверхность и застывало горными всплесками. Верхняя корка изгибалась, и горы постепенно укреплялись на поверхности любой планеты.

А на этой попутной планете гор не было.

Больше того. На всех планетах материки чаще всего располагались вдоль меридианов, от полюса к полюсу. А на этой был всего один материк, и он опоясывал всю планету единым гладким обручем с изодранными краями.

– Странно, – первым сказал Тэн. – Очень странно…

– Может быть, тут еще не началось горообразование? – неуверенно спросил Зет.

– Почему оно задержалось? – вмешался Миро.

– Запросим роботов, – вставил Квач.

– А может, сами подумаем?

– Не понимаю, зачем думать над тем, над чем не следует, – буркнул Квач. – Нам сейчас важно другое. А началось на планете горообразование или нет, не так уж и важно.

– И так верно, и по-нашему верно, – миролюбиво согласился Тэн, – но все равно это нечто новое.

Все помолчали, приглядываясь к показаниям приборов, к экранам внешнего обзора.

– Ладно, – решил за всех Зет, – проверим на месте – время еще будет. Начнем высадку.

Корабль, чуть дрогнув, пошел на снижение. Потом замедлил ход и стал врезаться в нижние слои атмосферы.

Багровые отсветы стали гуще, а разноцветные сполохи побледнели и наконец совсем исчезли.

Теперь на экранах внешнего обзора медленно разворачивалась огромная туша неведомой планеты – буровато-зеленая, подернутая дымкой облаков. Поначалу Юрию показалось, что это не облака, а снежные вершины высоких гор, и он хотел сообщить о своем открытии, но потом, присмотревшись, понял, что это именно облака. Местами они были гуще и потому казались снегом, местами расплывались в белесую дымку. Дымка эта густела и сплывалась в сплошную белую пустыню на полюсах планеты.

Посредине планеты облаков почти не было – там расстилалась огромная круговая твердь – земля. Буро-зеленоватая, прорезанная голубыми жилками рек.

Между твердью и белыми равнинами полюсов голубело море. Вернее, не море, а два океана: один вверху, а другой внизу. Вот и все. Все хозяйство этой планеты – два полюса, два океана и один материк. И нигде ни одного островка, ни одного озера. Все расчерчено и разделено четко и точно – вода и твердь.

– Где будем садиться? – спросил Квач.

– Роботы показали, – ответил Зет, – что цивилизации на планете нет: ни радиоволн, ни инфракрасных отражений промышленных или хотя бы костровых огней не обнаружено. Поэтому предлагаю садиться неподалеку от прибрежной полосы нижнего, южного полушария.

– А не опасно приближаться к воде? Может быть, там болота? – спросил Миро.

– Мы будем садиться не у кромки воды, где возможны встречи с выходцами из океана, а чуть подальше…

– Куда подальше?

– В глубь материка.

– А если там ничего нет? Может быть, там пустыня?

– Нет, этого не может быть. Раз есть кислород, вода, азот и все такое прочее, какая-нибудь жизнь есть обязательно, – решительно ответил Зет и отвернулся к приборам.

Корабль все явственней замедлял ход. Планета быстро приближалась. От нее уже шли воздушные потоки, и корабль, натыкаясь на них, как автомашина на выбоину, то вздрагивал всем своим огромным телом, то едва заметно проваливался, и тогда в животе образовывалась неприятная пустота.

Все чаще и чаще корабль врезался сначала в волокнистые, рассеянные водяные пары, а потом и в более мощные облака. Следящие, наблюдающие и посадочные роботы, их контролеры, тысячи приборов и устройств, которые начиняли корабль, работали с полным напряжением. Они прощупывали новую планету, брали анализы, фотографировали, облучали радиоволнами и лучами лазеров. Космонавты молчали, они следили за этой огромной слаженной деятельностью машин и приборов и кое в чем помогали им.

К исходу второго часа полета по пологой спирали роботы окончательно определили свое отношение к планете и сообщили:

«Все в порядке. Посадка малой трудности. Рекомендуем обратить особое внимание на биологическую защиту. Состав околоземной атмосферы допускает дыхание без специального кислородного питания. Принимайте решение о месте высадки. Рекомендуем северное полушарие: в его центре оптимальные температуры двадцать три – двадцать пять градусов тепла».

– А ты хотел садиться в южном, – усмехнулся Квач, но Зет не растерялся:

– Чудак, ты забыл, что, если сесть поближе к морю, в южном полушарии, все равно будут оптимальные температуры.

Пожалуй, это был правильный ответ – ведь жарко только на экваторе. А чем дальше от него к полюсам, тем температура воздуха все ниже и ниже. Квач не стал спорить.

Корабль в это время приближался к черному конусу, который отбрасывала планета в пространстве. Из дня они приближались к ночи.

И первое, что увидели космонавты в надвигающихся сумерках, были необыкновенные зори – полыхающие в полнеба, кроваво-красные, переливающиеся, меняющие свои цвета от нежно-розовых до темно-багровых, почти фиолетовых. Все вокруг было залито этим прекрасным и тревожным светом.

Даже видавшие виды голубые космонавты притихли и долго смотрели на быстро и неуловимо сменяющиеся краски необыкновенных красных зорь. Но слишком долго следить за этими зорями не пришлось – корабль вошел в темноту ночи.

Тэн вздохнул:

– Никогда не видел ничего подобного… Вот красота!… Отчего это?

– Проверим, – деловито бросил Квач. – Кстати, как называется эта планета?

Но роботы не ответили на вопрос. В их каталогах и списках планета имени не имела.

– Ну вот и хорошо! – почему-то обрадовался Миро. – Дадим ей название – планета Красных зорь. Хорошо?

Кто же будет возражать против хорошего? Планета Красных зорь – это и в самом деле очень красиво.

А когда впереди в туманной ночи опять блеснули красные отблески далеких утренних зорь, которые догоняли движущийся по спирали корабль, Зет обернулся и торжественно произнес:

– Приготовиться к посадке.