Голый панцирь

Александр Неманис ГОЛЫЙ ПАНЦИРЬ

Дормидонт сидел у плиты и готовил яичницу, наблюдая за ее, постепенно теряющими невинность, глазами. В дверь позвонили. Дормидонт оторвался от увлекательного зрелища и табуретки, и пошел открывать. За дверью, на темной лестничной площадке, насквозь пропахшей кошками и сиренью, стояла женщина в лапсердаке. Дормидонт низко поклонился, задев лбом коленки гостьи. Лоб пронзила амурная молния. В глазах Дормидонта мелькнуло несколько различных геометрических фигур. Наконец он впервые увидел, что же такое этот пресловутый квадрат, не имеющий углов.

— Входите, — предложил Дормидонт.

Гостья вошла и скинула лапсердак. Под ним, кроме самой гостьи ничего не было. Дормидонт от неожиданности подскочил, врезался в потолок и вернулся в исходную позицию. Сверху посыпались штукатурка и насекомые.

— Знаю, любезный, — сказала женщина. — Ты удивлен. Но поверь мне, лучше тебе не будет, если ты не смиришься с неизбежным.

— А может вам халат дать? — робко предположил Дормидонт и был награжден снисходительным взглядом.

— Ты, я вижу, отменно добр, раз хочешь наградить меня такой милостью. Да, пожалуй, стоит с тобой иметь дело. Я не зря появилась на твоем пороге, — сообщила женщина. — Кстати, а чем это неприятно пахнет?

— Это яичница сгорела, — до корней волос покраснел Дормидонт, но ничуть не сдвинулся с места. Он чувствовал, что его тапочки намертво приклеены к паркету.

— А мне кажется, что я ясно ощущаю еще какой-то запах, — с сомнением повела носом женщина.

Дормидонт даже полуприсел от стыда и смущения.

— Это, — вымолвил он. — Я вчера мусор не вынес.

Женщина гордо вскинула голову.

— Идем сейчас же! — повелительно бросила она. — Немедленно!

— Слушаю и повинуюсь, — неожиданно для себя сказал Дормидонт. Знакомые слова, как он сразу же отметил, причем явно неуместные. Углубляться в размышления по этому поводу, однако, не было никакого времени.

Он кинулся на кухню, схватил мусорное ведро и помчался в прихожую, поднимая в узком проходе сильный ветер. Приколотые репродукции русских передвижников заколыхались и зашуршали.

— Кстати, — произнесла женщина. — Мы ведь так друг другу и не представились.

— Дормидонт Александрович Полуяров, — протянул ведро Дормидонт. Заметил, что делает. Выронил ведро, подхватил его у самого пола, перебросил в левую руку, и снова протянул. Затем опомнился и протянул правую руку.

Женщина склонилась, соблазнительно покачивая молочными железами, и снова с подозрением повела носом около руки Дормидонта, принюхиваясь.

— Христина, — все же решив не брать руку.

Дормидонт смотрел в зеркало, где Христина отражалась со спины. Зрелище было увлекательным до неприличия, и даже дальше.

— Так мы идем, Дори? — спросила, усмехнувшись, женщина, полуобернув голову к зеркалу и восхитившись собой.

— Да, конечно, — сглотнув слюну, пробормотал Дормидонт. Разные мысли с большим трудом удавалось удерживать в пределах разумного.

На лестничной площадке царил утренний холод. Дормидонт заметил про себя, что лучше все-таки было надеть ботинки, а не идти в тапочках, тем более без носков.

— Знаешь, Дори, а у вас здесь хорошо, — вдруг не к месту заявила Христина. Ее фиолетовый педикюр слегка запылился и меж пальцев высунулись картофельные очистки, которые ей совсем были не к лицу. Но она не обращала на такие мелочи внимания.

Улица, пустынная улица окраин цивилизации, молча приветствовала их выход под сень пятиэтажного дома. Мусорные баки располагались в противоположном конце дома. Дормидонт и Христина двинулись по темной аллее. Над ними склоняли ветви тополя. Легкая утренняя темнота глушила желание поговорить. Они не смотрели по сторонам, смотрели только под ноги, ничуть не желая наступить на труп голубя или кота, или в глубокую лужу, в которой, ко всем прочим прелестям, мог скрываться хищный провал открытого канализационного люка.

Мусорные баки были забиты выше крышек.

— Нехорошо портить окружающую среду, — сказала Христина. — Где у вас тут следующие баки?

Ночь неохотно расставалась с мутью предрассветного часа. Земля тяжело дышала.

Дормидонт и Христина стали отдаляться от дома и заметили представителя власти, на лице которого воинственно сверкали глаза. Нормальные люди в такой час спят и видят сны. Глаза безумца выпучились при виде Христины.

— Вы никогда не видели голую женщину? — мило сощурясь, осведомилась Христина.

«А я ведь так и не дал ей халат!» — самокритично подумал Дормидонт и решил хоть как-то исправить сложное положение.

Он размахнулся и заехал мусорным ведром по фуражке представителя власти. Глаза помешанного слегка осоловели, после чего он тихо осел на асфальт.

— У вас там камень? — поинтересовалась Христина.

Дормидонт с суровым лицом просто пожал плечами. Есть вещи, о которых женщинам лучше не знать.

Представитель власти лежал наполовину в луже. В акватории лужи плавала большая белая пуговица. В ней было четыре отверстия. Потревоженная человеческим вторжением, пуговица вращалась. Не так быстро, как акробатка в цирке, но все же быстрее, чем секундная стрелка часов.

Дормидонт пригляделся и обнаружил у пуговицы рот. Казалось, пластмассовые губы нагло улыбаются, снизу вверх наблюдая беспорядочную человеческую жизнь. Со стихийно возникшей досады, Дормидонт пнул пуговицу, зачерпнув ботинком жидкость, и запрыгал на одной ноге, по пути сбросив мусорное ведро, как терпящий аварию самолет сбрасывает топливо, чтобы облегчиться. Доскакав до раскидистого тополя, Дормидонт прислонился и снял промоченный ботинок. Вода выплеснулась на почву.

— Вам помочь, Дори? — спросила Христина.

— Нет, нет. Не стоит утруждать себя, — отозвался Дормидонт.

Он надел ботинок и вернулся к ведру. Утро так и не могло как следует начаться. Серая мгла не отступала. Заморосил дождик. Кожа Христины покрылась мелкими бугорками.

— Может вам мой халат отдать? — предложил Дормидонт.

— Нет, не надо, — стуча зубами, проговорила Христина.

Они как раз дошли до дальних мусорных баков. За соседним домом провыл троллейбус, один из первых. Щелкнули двери. Но Христина и Дормидонт по-прежнему оставались одни.

На полупустом баке сидела большая морская птица. Она злобно ощерилась клювом на Дормидонта и расправила полутораметровые крылья.

— Осторожно! — воскликнула Христина.

Дормидонт, собиравшийся выкинуть мусор, был вынужден отступить.

Дождь усилился. Крупные тяжелые капли стремительно бились об асфальт, взрываясь стеклянным бисером.

— Спрячемся, может дождь кончится, или хотя бы эта тварь улетит, — предложила Христина.

Они зашли в парадное. Христина прижалась своим соблазнительным телом к батарее центрального отопления. Летом они, как правило, особенно горячи.

— Хорошо, — в блаженной истоме проговорила Христина.

— А у меня рука устала, — сообщил Дормидонт.

— Уж не хотите ли вы попросить меня подержать ваше ведро? — с легким гневом, нахмурив брови, спросила Христина.

— Нет, ни в коем случае! — встрепенулся Дормидонт. — Как можно!

— От вас, мужиков, всего можно ожидать, — сказала Христина. — Особенно по части всяких гадостей. Насчет этого вы мастера.

Дормидонт покраснел. Половая солидарность взыграла в нем как море у мыса Горн. Он поставил мусорное ведро, воззрился Христине в прекрасное лицо, и зло, с особой расстановкой интонируя слова, заметил:

— А от вас, женщин, разве нельзя всего ожидать? Кстати, насчет гадостей, тоже? — Он упер руку в бок, чувствуя себя проводником общемужских идей.

Христина усмехнулась.

— Именно так, — сказала она.

Надолго воцарилось безмолвие. Непонимание меж полами приобрело в кругу Христины и Дормидонта сильное, напряженное поле.

— Дождь вроде бы кончился, — пошла на компромисс женщина, когда Дормидонт уже готов был разразиться молнией.

Дормидонт выглянул наружу с легким сердцем.

— Ну да, — подтвердил он. — Действительно кончился.

Он вернулся, взял ведро и вышел. Христина последовала за ним. Снаружи распогодилось. Но оказалось, что во время дождя подъехала машина и забрала мусорные баки. Кирпичный загон для баков был девственно пуст, если не считать листок газетного происхождения, замерзший в углу.

— Здесь мы опорожниться никак не сможем, — сказал Дормидонт. — Надо дальше двигаться.

Дормидонт не бросал слов на ветер. Он действительно направился дальше. За соседний пятиэтажный дом. На равнодушную к человеческим страданиям окраинную улицу.

Вдоль тротуара, по мостовой, прячась за паребриком, возвращались после ночного рейда морские крысы. Они были упитанные, с хорошими гладкими шкурками. Довольные мордочки иногда начинали дергаться в привычном принюхивании к тысячам городских запахов. Но времени у крыс было не очень много. Скоро на судах пробудятся с тяжелого похмелья судовые команды и начнут смотреть за береговыми концами строже. С похмелюги многие моряки, из младшего состава, любили зло развлекаться стрельбой в спешащих в родные трюмы крыс. Опоздавшие грызуны рисковали превратиться в цели для озверевших с перепою водоплавателей.

На остановке в предчувствии троллейбуса покачивались, переминаясь с ноги на ногу, несколько утренних пассажиров.

— Может на троллейбусе доедем? — спросила Христина.

— А что, мысль интересная, — отозвался Дормидонт. — Только вот я денег с собой никаких не взял. Как же мы поедем?

— А деньги мы найдем, — сказала Христина и показала пальцем на две блестевшие на асфальте монетки.

Дормидонт пригляделся. Денег валялось ровно на два билета.

— Ну и ну, — покачал головой Дормидонт. — Как же тебе это удалось?

— Ничего особенного, — объяснила Христина. — Вообще-то я сначала увидела деньги… Извини, если в чем-то разочаровала тебя. Ты ведь, наверное, уже готов был поверить в чудесное?

Дормидонт снова покачал головой, теперь — с несколько иной интонацией: нет, не стоит считать его неисправимым романтиком, ведь даже если он и вообразил на какой-то миг, что Христина нашла монеты именно ради него, то этот миг был всего-навсего апофеозом полового тщеславия, не больше. Вслух Дормидонт не выразил ничего.

Христина вошла в группу пассажиров, как ледокол в торосы. Слегка сопротивляясь давлению обнаженной плоти жаждущие отправиться в путь раздвигались неохотно, но неминуемо. Дормидонт шел следом, словно приютившийся за ледоколом сухогруз. Эмалированное ведро тоже способствовало продвижению.

Подкатил троллейбус. Вошли все. Кондуктор улыбнулся Христине и протолкался ей навстречу, игнорируя большинство вытянутых в жажде обилечивания рук. Христина сбросила в подставленную лодочкой ладонь монетки.

— Далеко путь держите? — спросил кондуктор, с налетом неудовольствия рассматривая спутника Христины. Особенно не нравилось белое ведро с неприятным запахом. — А что у вас там? — добавил он с неприязнью.

— Мусор, — ответила Христина.

Кондуктор рассмеялся, покачался рядом, потом пошел на зов протянутых рук. Христина смотрела на его двигающиеся в работе лопатки.

— Он вполне мог бы стать хорошей птицей, — заметила она.

— Да, если бы уже не был контролером, — сказал Дормидонт.

— Да разве это его сущность? — с сомнением спросила Христина. — Нет же. Скорее всего — нет. Он работает контролером временно. Просто такова его трудовая повинность на сегодня. Ну может быть еще на несколько месяцев. А о дальнейшем мы ничего не можем сказать.

Троллейбус ехал. Колеса легко и радостно вращались. Внутри и снаружи выло. Мимо неслись редкие прохожие, окна домов и катились разноцветные стены. Сперва были желтые, потом мелькнула красная и однообразно покатились серые. Несколько раз троллейбус судорожно останавливался и с опаской распахивал лязгающие двери. Никто не входил и не выходил. Всем было дальше, а отсюда не уезжали.

Всю дорогу молчащий и прячущийся в кабине водитель вдруг выглянул и прокричал:

— Улица Сераля! Гэ Вэ. — И снова всунулся.

— Гэ Вэ — это революционер такой был, — участливо объяснил лично Христине кондуктор. — Вот с фамилией у него накладочка вышла. А может это он ее специально такую выдумал, как вы думаете?

Христина хотела ответить, но Дормидонт слегка ткнул спутницу в бок.

— Нам выходить.

— Извините, — разлюбезничалась Христина.

Дормидонт и Христина завернули вглубь каменного квартала, устремившись сквозь узкие дворы с низкими арками поддомных переходов. Здесь было так сыро и так остро чувствовалась мертвенность города, что когда в лицо путешествующей паре вдруг кинулась сочная, пахучая зелень, им на миг показалось, что они сошли с ума. Здесь, среди этого кирпичного бреда, откровением безумного Бога смотрелся небольшой парк. Скорее даже это был ботанический сад. В нем росло все, что только могло расти в здешнем климате.

Деревья тянулись к глазам на мгновение, и тут же отскакивали, как ошпаренные, спеша уступить место другим деревьям. Христина отчасти потеряла чувство действительности. Постепенно она стала это понимать. Большие листья лопухов покачивались у нее перед взором.

— Не задерживайся! — вдруг откуда-то, словно из иного мира, окликнул ее Дормидонт.

Христина с благодарностью вызволилась из наважденного плена и потянулась к Дормидонту.

— Вы — прелесть! — заявила она.

— Ну да, — смутился Дормидонт. — Нам надо к другу зайти. К Василию Бодрову. Он должен знать, где сейчас в городе можно выкинуть мусор. А там и посмотрим… — с последними словами Дормидонта улетучился и последний полупрозрачный кусок наваждения.

Христина твердо стояла на ногах.

— Пошли, — так же твердо сказала она.

Дом Василия Бодрова выходил углом к парку и имел с этого угла лестничную шахту цилиндрической формы. На всех маленьких площадках перед дверьми валялись признаки человеческого присутствия — бутылки, пустые пачки сигарет, пластмассовые стаканы, вилки, консервные банки и окурки. Стены покрывало творчество юных. Иногда весьма любопытное. Снизу до последнего этажа вела написанная в одну строку поэма о любви, смерти и смысле бытия. Оканчивалась она довольно-таки пессимистически: автор писал, что у него кончается кровь и он вынужден умереть прежде своей поэмы, не досказав ее до конца. Христина прочитала и даже легонько всплакнула. Дормидонт протянул ей платок.

— Да ведь это твой платок, ты, небось, им не раз пользовался, — с подозрением отнеслась ко вполне благородному жесту Христина.

— Не хочешь, как хочешь, — заметил Дормидонт и позвонил в средний из трех звонков, расположенных по вертикали.

Сначала была окоченевшая трупная тишина. Дормидонт снова потянулся к звонку. Но неожиданно тишина ожила странным шумом. Создавалось такое впечатление, что за дверью из варяг в греки путешествуют доблестные варяжские гости, волоча корабли по скрипучему полу. Грохот докатился до двери и затих.

— Кто там? — послышался голос.

— Это он, — кивнул Дормидонт, обращаясь к Христине, затем обратился к двери: — Это я, Дормидонт. Я не один, я с симпатичной гостьей.

Дверь отворилась. За ней находилась сидячая ванна на колесиках, доверху наполненная водой с душистой розовой пеной. В ванне сидел человек с русыми завитыми волосами.

Уши у него были оттопырены и он умел ими ловко двигать, да еще с треском. При виде гостей он сразу же встрепенулся, выпятил кудрявую грудь и показал Христине все свое искусство. Дормидонт наблюдал за ним с нескрываемым чувством ревности, а Христина — с изумленными глазами и чувственно полуоткрытым ртом.

— Проходите, чего стоять, — наконец пригласил Василий.

Христина вошла первой и пожала высунутую из пены руку. Дормидонт только вяло взмахнул раскрытой ладонью.

— А я никого не жду, — объяснил Василий.

Дормидонт украдкой сунул внутрь ванны палец и обнаружил, что температура воды чуть выше уровня замерзания. У него даже озноб по коже пошел, добрался до лопаток и потерялся среди гладкой бледности кожи.

Василий Бодров явно начитался преданий о Пушкине. Александр Сергеевич любил с размаху да в ледяную воду, чтоб бодрости и здоровья ему было не занимать. Не особенно верил Дормидонт этому. Слишком трудно было связать образ вдохновенного поэта и полубезумного моржа-ныряльщика.

Василий снова показывал Христине свое непревзойденное искусство озвученного движения ушами. Хруст на этот раз напомнил о зиме — словно женщина в валенках, слегка осоловевшая от русской бани, идет по скрипучему снегу.

— Мы вообще-то к тебе по делу, Василий, — ревниво сказал Дормидонт.

— Да? — очнулся Василий, но взгляда от прекрасной гостьи не оторвал.

— Мусор у нас, — сказал Дормидонт.

— Да ты не унывай, Доря, — встрепенулся пеной Василий. — Мусор, мусор, а у кого его нет?

— Мы его вынести хотим, — продолжал Дормидонт, — но все не можем найти мусорного контейнера. Несколько раз пытались, но безуспешно. Один раз полон бак, второй раз — вообще баков нет. А тут еще дождь на наши бедные головы.

— И плечи, — сладостно добавил Василий.

— А хотя бы и плечи, — слегка разозлился Дормидонт. — Ты нам зубы не заговаривай. Мы ведь не беседовать сюда пришли, а по делу. Не знаешь, так и не говори. Ну, а если знаешь, то будем рады услышать от тебя дельный совет.

— Что же вы хотите услышать? — Василию явно не понравился тон последней реплики Дормидонта.

— Где можно мусор выкинуть? — резанул правду Дормидонт.

Христина даже чуть-чуть покривила носом.

Василий вдруг хапнул полную грудь воздуха и юркнул под пену. Вода пошла вспучиваться свинцовыми пузырями с гулким железнодорожным грохотом.

— Долго он так может? — спросила Христина.

Дормидонт взглянул в ее небесные глаза и увидел в них для себя радость — Христина уже разочаровалась в Василии, а может она раньше просто делала вид, что им очарована, только для того, чтобы позлить Дормидонта.

— Не знаю, — ответил Дормидонт.

Василий вынырнул.

— Я тут немного поразмышлял, — скромно сказал он, хотя Дормидонту, например, было ясно, что Василий входил в сильно измененное состояние сознания, по сути дела занимался чем-то вроде камлания — уходил сквозь несколько небес, чтобы сверху обозреть подлунный мир. — Думаю, вам надо вернуться. Мусорные баки уже, скорее всего, привезли. Во всяком случае, их везут.

Христина даже подпрыгнула от удовольствия и захлопала в ладоши.

— А вы не только ушами трещать умеете, — воскликнула она и поцеловала Василия в лоб.

Бодров мгновенно сделался багровым и был вынужден снова уйти на дно.

Дормидонт с Христиной последовали его совету и двинулись обратно. Из-за суеверия Дормидонта они пошли другим путем. Через окраины парка, вдоль газовой трубы. Здесь часто попадались ржавые останки каких-то машин. Лежали полуразрушившиеся строительные плиты с торчащими кусками арматуры. Мотки проволоки. Стоял скелет железнодорожного пассажирского вагона. Крыло аэробуса без обшивки. В крыле шуршали несколько облезлых котов.

Дормидонт случайно встретился взглядом с одним из животных. Злые желтые глаза пронзили его насквозь. Дормидонту стало не по себе.

Христина заметила неладное.

— Да ты не смущайся, — сказала она. — Мы же ведь не собираемся ничего их лишать. А они так не думают. Вот и злятся. А ведь мы не держим на них зла. Ну скажи, разве я не права?

Дормидонт вздохнул.

— Конечно, ты права, — чуть помялся, — но все равно мне не по себе. Неприятно, когда на тебя так смотрят.

— А если я на тебя так посмотрю, — заявила Христина и неожиданно крепко схватила Дормидонта за плечо. — Взгляни на меня. — Христина состроила такие уморительные глаза, что Дормидонт невольно улыбнулся

«Вот ведь как все просто, — подумал он. — Жизнь — это всего-навсего несколько простых движений мышц лица». Он веселее замахал мусорным ведром.

Остановились возле пруда с затопленным железом. На берегу дымился костер с рыбьими костями. Возле стояло и валялось несколько бутылок.

— Немного странное место для отдыха на природе, — заметила Христина. — Как ты думаешь?

— Да нет, не особенно странное, — раздумчиво ответил Дормидонт. — Каждый ведь по своему видит природу. Знаешь, то что для нас — природа вторая, ведь для кого-то вполне может быть первой.

Христина пожала плечами.

— Наверное, ты прав. Куда же теперь?

Дормидонт показал на вал железной дороги.

— Он тут крюк делает, но под ним есть проход, — объяснил Дормидонт. — Сейчас мы выйдем за город, а потом проберемся следующим проходом и окажемся почти у самого моего дома.

— Какие сложности! — возмутилась Христина. — Легче было поехать на троллейбусе.

Дормидонт не ответил. Христина подцепила ногой серую травинку, выдрала ее из почвы и бросила в костер. Рыбий позвоночник вдруг щелкнул и сломался, как супертанкер Торри Кэньон. Событие это было тем более зловещим, что в то же мгновение прозвучал вопль чайки.

Дормидонт дотронулся до локтя Христины.

— Не стоит так огорчаться из-за пустяков, — сказал он. — Ты же и сама это прекрасно знаешь.

— Конечно, знаю, — ответила Христина. — Но можно ведь слегка поломаться. В конце-то концов, разве мы не люди?

Проход под железнодорожным валом оказалось не слишком просто найти. Дормидонт шел в три погибели и все время выворачивал шею. Подножие вала было заросшим, как подбородок полярника. Трава здесь была высотой до пояса, а колючесть кустарника превосходила выносимую. Жужжали шмели. Солнце уже вовсю пригревало спины. Христина шла прямая, руки лежали вдоль тела, бедра лоснились от пота. Дормидонт этого не видел. Он был слишком занят поисками.

— Ага! — обрадовался он.

В землю уходил мрачный сырой провал, из которого жутко несло плесенью и еще всякими мало приятными вещами.

— И мы туда спустимся? — с сомнением произнесла Христина.

— А как же! — воскликнул Дормидонт и первым с энтузиазмом прыгнул в зияющую тьму.

Христина, оставшись одна, забеспокоилась. Она услышала шум приближающегося поезда. На миг ей даже показалось, что это не поезд идет, а подкрадывается к ней наглая смерть, бессмысленная для нее и наполненная бесконечностью неизвестности. Теперь вся ее кожа залоснилась от пота. Под лопатками даже сконденсировались две бриллиантовые капельки, вспыхнувшие под солнцем словно утренние слезы травы.

— Ну где ты там, я жду, — донесся из мглы зовущий голос Дормидонта.

— Я здесь, — воскликнула Христина и прыгнула, больше не раздумывая.

Ноги сразу же ощутили холод сырого песка.

— Держись за мою руку, — по-доброму предложил Дормидонт.

Христина нащупала чужую конечность и последовала за ней как теленок за раскачивающимся хвостом матери. В нужных местах Дормидонт советовал своей спутнице то нагнуть голову, то поосторожничать, то шагнуть пошире. Шагать Христине особенно нравилось. Она правильно отреагировала на объяснение Дормидонта «Здесь глубокие штольни, даже не знаю, какой глубины» и испытывала в такие моменты леденящий ужас, густо замешанный на ощущении безопасности. Она полностью доверилась Дормидонту.

Шли недолго. В полумгле Христина наткнулась на остов горняцкой лампы. Пальцы ног больно ударились о металлическую решетку. Христина сдержанно вскрикнула.

Пустырь в излучине железной дороги представлял собой заболоченную местность с небольшими лужами. Почва здесь была зыбкой и глинистой. Прилично идти можно было только по лежащим бетонным плитам, которых, впрочем, имелось достаточно. В некоторых местах плиты образовывали высокие пирамиды, в других — располагались широкими площадями. С одной из пирамид Христине и Дормидонту открылась толпа молодых людей, что-то оживленно обсуждающих между собой.

Толпа заинтересовалась парочкой. Дормидонт и Христина спустились со смущенными сердцами.

— У вас какие-то проблемы? — поинтересовался юноша с короткой цепочкой в ухе. К концу цепочки было подвешено маленькое распятие со сверкающими камушками. — Мы свидетели Истины, — пояснил он. — Помогаем всем страждущим. Кстати, не желаете присоединиться к нам?

Дормидонт задумчиво осмотрел лицо Христины. Но на нем никаких возмущений не читалось. Лицо Христины было спокойно как Саргассово море в полный штиль.

— Да вообще-то у нас есть небольшие проблемы, — сказал Дормидонт. — Нам надо обратно в город скорее попасть, да и мусор не мешало бы выкинуть.

— А там у вас действительно мусор? — с сомнением показал оперстненным пальцем свидетель. — Настоящий мусор?

Дормидонт не счел нужным ответить. Все и так ясно читалось у него на лице.

— Знаете, — после некоторого раздумья сообщил свидетель. — В этом вопросе вы, пожалуй, лучше нас разбираетесь. Мы же можем лишь указать вам, что не стоит спешить с решениями. Обдумайте, прежде чем что-либо совершить. Ибо несовершенное вызывает у нас сожаления меньше, чем совершенное.

— Знаете, — сказал Дормидонт. — Вообще-то нам некогда.

Свидетели неожиданно потеряли всякий интерес и повернулись к Дормидонту с Христиной напряженными спинами. Даже говоривший за всех. На спине его был нарисован глаз. Не человеческий. Скорее кошачий.

Дормидонт с Христиной не стали более испытывать судьбу и пошли прочь. Многоголовая толпа погрузилась в зловещее молчание.

Христина двигалась за Дормидонтом молча. Ей очень хотелось говорить, но она не знала о чем. В какой-то момент Христине показалось, что у Дормидонта в ведре на самом деле ничего нет. Он так легко и свободно махал им, словно выступал на арене цирка с комическими фокусами. Христина стала ждать, когда из ведра вылетят голуби или потянется серпантин, но они все шли и шли, а ничего подобного не происходило.

Попрыгав по бетонным плитам, Христина и Дормидонт добрались до выхода с пустыря. Здешний выход выглядел менее мрачно, чем вход.

Насыпь пронзала толстая труба. По ней можно было идти, почти не сгибаясь, разве что только почтительно склонив голову.

Навстречу попался незнакомец. У него имелся мутно-тяжелый взгляд и легкое безумие в постоянном движении тонкой шеи. Он остановился и уставился на идущих.

— Вы же не пустота, — сказал Дормидонт, — а нам тут пройти надо.

— А я, знаете ли, — признался незнакомец, — крупный специалист по выходам.

Он раззявил пальто и извлек из кармана большой кухонный нож. Дормидонт сглотнул следующее слово, которое хотел сказать. Христина полуприсела на ослабевших коленках.

— Вы же не собираетесь… — холодными губами прошептал Дормидонт, уверенный, что именно это незнакомец и собирался сделать.

— Собираюсь, — жестко подтвердил незнакомец.

Христина с воплем прыгнула вперед, как дикая кошка, и сунула лакированные коготки в лицо мужчины. Он охнул от неожиданности и неумело пырнул Христину ножом. Попал в плечо. В бесстыжих его глазах мелькнул испуг. Он с непониманием смотрел на свой нож.

— Я же не хотел, — прошептал незнакомец.

— А секунду назад вы сказали, что хотите, — возразил Дормидонт, ловя падающую Христину.

— Я только попугать собирался! — жалобно воскликнул мужчина и бросился прочь, кинув орудие преступления.

Христина стойко переносила страдания. В плече дамы была свирепая рана, кровь заливала грудь. Губы Христины шевелились. Дормидонт приблизил к ним ухо. Он надеялся, что сумеет хоть что-нибудь разобрать. Но это оказалось бесполезным. Христина шептала на незнакомом языке. Часто повторялось лишь одно смутно знакомое слово «Глория».

Дормидонт поднял Христину на руки и понес.

Дома он перевязал ей рану, накинул на плечи лапсердак и дал выпить чай с ликером. Она держала кружку дрожащими пальцами, и Дормидонт стоял рядом с протянутыми руками, готовый поймать кружку, если она выпадет. Христина выпила совсем немного. Пальцы стали слабеть. Она, похоже, забыла о существовании кружки. В последний момент Дормидонт выхватил кружку из ее рук и торопливо допил остаток. Чай с ликером уже остыл, но терпкий вкус приятно взбодрил все члены. Дормидонт встрепенулся.

— Ты уже отнес мусор? — тихим голосом спросила Христина.

— Нет, — сказал Дормидонт и подумал, как это она может думать о таких вещах в такое время. — Да как ты можешь думать об этом! — добавил он.

— Отнеси, — твердо сказала Христина.

Дормидонт встал.

— Я боюсь за тебя, — объявил он.

— Ничего, я уже гораздо лучше себя чувствую, — уверила Христина и неуверенно улыбнулась. Уголки губ дрогнули. — Запах… Я ведь больна все-таки. Выкини мусор, любезный…

— Я сейчас! — встрепенулся Дормидонт и пулей вылетел из комнаты. Схватил ведро в коридоре, выскочил за дверь и скатился по лестнице на запруженную народом улицу. Сотни людей шли с мусорными ведрами, у каждого под мышкой была газета и на носу — очки.

— Что случилось? — закричал Дормидонт в ухо первому встречному.

— Траур, — объяснил мужчина в твидовом костюме. — Сегодня было нападение на представителя власти, представляете? — Дормидонт кивнул, представив себе оторвавшуюся от милиционера пуговицу с улыбающимся ртом. — Так вот, — радостно ухмыльнулся твидоносец. — Он остался жив!

— Невероятно! — в тон воскликнул Дормидонт.

— Неслыханное преступление! — отозвался твидоносец.

Дормидонт поспешил к мусорным бакам. Они уже полностью скрылись под чудовищной горой мусора.

«Уверен, — подумал Дормидонт, — что там, внутри, еще осталось пустое место, и если как следует этот мусор умять, то он, возможно, вместится в бачки».

Дурацкая мысль, не имеющая под собой реальной почвы, но она заглушила крики совести и Дормидонт смог, скрепя сердце, вытряхнуть мусор.

— Пойдем, — сказал женский голос и цепкая рука потянула Дормидонта за рукав. — Покажу кое-что.

Дормидонт увидел крашеную паклю на голове, синие уши с пластмассовыми клипсами, опустил взор ниже — и картину дополнили бледные ноги и битые временем и земным притяжением сандалии. Запах сообщил об остальном.

— Благодарю, но в другой раз, — пообещал Дормидонт и впился глазами в небо.

— А у тебя магнитофон есть? — спросили снизу.

Он все же посмотрел объекту в лицо.

Лучше бы он этого не делал. Женщина представляла собой карикатуру на девочку, что училась с ним в одном классе и носила короткое, слишком короткое школьное платье.

— Нет, — краснея и снова ощущая себе подростком, ответил Дормидонт.

Женщина не узнала его. Она теперь вообще мало кого узнавала, у нее были иные проблемы.

Дормидонт поспешил вывернуться и удалиться.

Дома он обнаружил вместо Христины ее пустую кожу. Она лежала на полу, словно снятый водолазный костюм. Дормидонт присел над ней на корточки и погладил по шелковистым волосам. «Христина!» — прошептал он. До его обоняния дошел тяжелый дух жареного. «Христина!» — воскликнул он и выбежал на кухню.

Женщина в бигудях, торчащих словно противотанковые заграждения, жарила на большой сковородке толстую безглазую яичницу со шпиком.

— Ты что в Москву ездил, чтобы мусор выкинуть? — спросила она, оборачиваясь. — А где ведро?

Лицо у нее было лицом Христины.

Дормидонт ничего не мог ответить. Слов не осталось. Он пытался выудить что-нибудь из себя, но только бессмыленно открывал рот, как рыба при виде довольного рыбака. Христина пожала плечами «Ну как знаешь» и вернулась к делу.

В дверь позвонили.

Дормидонт вышел с кухни, аккуратно притворив за собой дверь.

— Это я, Полигеев, — представились снаружи.

Дормидонт впустил Полигеева в квартиру.

— Вот, мусор вынес, — признался Дормидонт, но на кухню Полигеева не пригласил.

Полигеев был резинщиком. Он делал камеры для велосипедов, воздушные шарики и презервативы. Резиновый завод располагался всего в нескольких кварталах.

— Дай, думаю, зайду, — сказал Полигеев.

— Пива хочешь? — спросил Дормидонт.

Полигеев удивился, но пива хотел. Дормидонт быстро надел ботинки.

Пиво купили сразу, не особенно выбирая. Пиво было холодным. Полигеев открыл бутылки, протянул одну Дормидонту и принялся излагать длинную заводскую историю.

После четвертой пошли в дом культуры. В бесплатный туалет. Там было гулко и хорошо. Полигеев устремил струю пива в нужном направлении и принялся рассказывать анекдот.

Дормидонту пришло желание сокрушить голову. Не свою. Голову Полигеева. Он представил себе как было бы хорошо разбить голову резинщика об унитаз. Сладостно увидел мысленным взором, как она раскалывается с треском упавшего с пальмы кокосового ореха и разлетается мелкими частями. Дормидонт засмеялся и не заметил как Полигеев удалился. В окно туалета заглянуло солнце.

Хлопнула дверь. В туалет кто-то вошел. Дормидонт отвлекся от мыслей и увидел человека с тонкой тростью. Человек уныло брел вдоль кабинок. Лицо у него было отрешенное.

— Не знаете ли, где тут свободно? — обратился человек к Дормидонту, берясь за гульфик. — Быстрее нужно. — Он наткнулся на нехороший взгляд Дормидонта и осекся.

Дормидонт равнодушно пожал плечами и повернулся к реке. По воде тащились за буксиром две баржи, груженые лесом. Бревна были огромные, не меньше метра диаметром. На бревнах сидели девушки в ситцевых платьях и грызли семечки. Одна из них заметила Дормидонта и показала на него пальцем. Остальные естественно стали дружно хихикать. Ошметки семечек слетали с их чувственных губ.

Дормидонт взобрался на подоконник.

— Девушки, я иду! — крикнул он и проломил стекло.

Ночью Христина, целуя ему забинтованную руку и гладя по груди, шептала, дыша в ухо, «Завтра я вынесу мусор сама, не беспокойся». Но он беспокоился не об этом. Сколько он ни старался, он не мог раздеть Христину. Под платьем у нее оказывалась сорочка, под сорочкой — комбинация, домашний халат, комбинезон малярщицы, еще одно платье, иногда он даже обнаруживал, что женщина лежит под ватным одеялом в пальто и меховой шапке. Он плакал, ворчал, но ничего не добивался. Рядом с кроватью вырос ворох одежды.

— Да раздевайся ты сама! — в отчаянии вскричал Дормидонт. Христина обиделась и отвернулась лицом к стене, но назавтра, как и обещала, сама вынесла мусор, хотя и шел дождь.