Гончая смерти (сборник)

Красный сигнал

– Нет, но до чего потрясающе! – сказала хорошенькая миссис Эверслей, широко открыв свои красивые, но довольно пустые глазки. – Всегда говорят, что у женщин есть некое шестое чувство. Как вы думаете, это правда, мистер Эйлингтон?

Прославленный психиатр язвительно улыбнулся. Он бесконечно презирал тот тип глупых хорошеньких женщин, к которым относилась еще одна гостья. Эйлингтон Уэст, несколько помпезный, полноватый мужчина, был высшим авторитетом в области психических болезней и полностью сознавал свое собственное положение и значение.

– Говорят много всякой чепухи, я это знаю, миссис Эверслей. Что значит этот термин – шестое чувство?

– Вы, ученые мужчины, всегда так суровы. Но иногда так удивляет, когда кто-нибудь точно знает, что произойдет; просто знает, чувствует: это нечто сверхъестественное – правда. Клер понимает, что я имею в виду, правда, Клер?

Она обращалась к хозяйке дома, слегка надув губки и приподняв плечико.

Клер Трент ответила не сразу. Это был небольшой званый ужин: они с мужем, Вайолет Эверслей, сэр Эйлингтон Уэст и его племянник Дермот Уэст, старый друг Джека Трента. Сам Трент, несколько тяжеловатый, румяный мужчина с добродушной улыбкой и приятным ленивым смехом, подхватил нить разговора.

– Пустая болтовня, Вайолет! Твой лучший друг погибает в железнодорожной катастрофе. Ты сейчас же вспоминаешь, что в прошлый вторник видела во сне черную кошку – чудесно, ты все время чувствовала, что что-то должно случиться!

– О нет, Джек, теперь ты путаешь предчувствие с интуицией. Ну же, сэр Эйлингтон, вы должны признать, что предчувствия реальны!

– Возможно, до определенной степени, – осторожно признался медик. – Но совпадение многое объясняет, и потом, существует неизменная тенденция придумывать большую часть истории задним числом, это всегда следует учитывать.

– Не думаю, что существует такая вещь, как предчувствие, – внезапно произнесла Клер Трент. – Как и интуиция, как и шестое чувство, как и любая из тех вещей, о которых мы так бойко рассуждаем. Мы проходим по жизни подобно поезду, мчащемуся сквозь темноту к неизвестному месту назначения.

– Это не очень удачное сравнение, миссис Трент, – вмешался Дермот Трент, он в первый раз поднял голову и принял участие в дискуссии. В его ясных серых глазах появился необычный блеск, странно было видеть, как они сверкают на сильно загорелом лице. – Видите ли, вы забыли о сигналах.

– О сигналах?

– Да, зеленый, если все в порядке, а красный означает опасность.

– Красный означает опасность, как увлекательно! – выдохнула Вайолет Эверслей.

Дермот нетерпеливо отвернулся от нее.

– Конечно, это просто такой способ описания: впереди опасность! Красный сигнал! Берегитесь!

Трент с любопытством уставился на него.

– Ты говоришь так, словно сам испытал это, Дермот, старина.

– Так и есть, то есть было.

– Расскажите нам об этом.

– Я могу привести вам один пример. В Месопотамии, сразу после заключения перемирия, однажды вечером я вошел в свою палатку, и меня охватило сильное предчувствие. Опасность! Берегись! Я представления не имел, к чему оно относится. Я обошел весь лагерь, суетился без необходимости, принял все меры на случай атаки враждебных арабов. Затем вернулся в палатку. Как только я вошел в нее, это чувство снова меня охватило, еще более сильное, чем раньше. Опасность! В конце концов я вынес одеяло из палатки, завернулся в него и лег спать под открытым небом.

– И что?

– На следующее утро, когда я вошел в палатку, первое, что я увидел, был огромный кинжал, длиной почти в полметра, который пронзил насквозь мою постель, как раз в том месте, где я должен был лежать. Вскоре я узнал, кто это сделал, – один из слуг-арабов. Его сына расстреляли как шпиона. Что вы скажете, дядя Эйлингтон, насчет этого примера того, что я называю «красным сигналом»?

Тот неопределенно улыбнулся.

– Очень интересная история, дорогой Дермот.

– Но вы не готовы поверить в нее безоговорочно?

– Нет-нет, у меня нет сомнений, что у тебя было предчувствие опасности, как ты утверждаешь. Но я оспариваю источник этого предчувствия. По твоим словам, оно пришло извне, было навязано твоей психике неким внешним источником. Но сегодня мы считаем, что почти все приходит изнутри, из нашего собственного подсознания.

– Старое доброе подсознание, – воскликнул Джек Трент. – Сегодня им объясняют абсолютно все.

Сэр Эйлингтон продолжал, не обращая внимания на то, что его перебили:

– Я предполагаю, что этот араб выдал себя случайным взглядом или своим видом. Твое сознание не заметило этого и не запомнило, но твое подсознание – другое дело. Подсознание никогда не забывает. Мы также считаем, что оно способно рассуждать и делать выводы совершенно независимо от более высокой, сознательной воли. Твое подсознание считало, что возможна попытка убить тебя, и ему удалось внедрить свой страх в твое сознание.

– Признаю, что это звучит очень убедительно, – с улыбкой заметил Дермот.

– Но совсем не так увлекательно, – надула губки миссис Эверслей.

– Также возможно, что ты подсознательно чувствовал ненависть к себе этого человека. То, что в старые времена обычно называли телепатией, существует, несомненно, хотя условия, управляющие ею, понимают очень слабо.

– Были ли какие-то другие примеры? – спросила Клер у Дермота.

– О да, но ничего столь же яркого, и полагаю, все эти случаи можно объяснить совпадением. Я однажды отказался от приглашения в загородный дом только потому, что почувствовал «красный сигнал». Этот дом сгорел дотла на той неделе. Между прочим, дядя Эйлингтон, какую роль играет подсознание в этом случае?

– Боюсь, никакой, – с улыбкой ответил Эйлингтон.

– Но у вас есть не менее хорошее объяснение. Давайте выкладывайте. Нет нужды быть тактичным с близкими родственниками.

– Ну, тогда, племянник, рискну предположить, что ты отказался от приглашения по той тривиальной причине, что тебе не очень-то и хотелось туда ехать, и что после пожара ты внушил себе, будто тебе было послано предупреждение об опасности, и теперь ты безоговорочно поверил в это объяснение.

– Это безнадежно, – рассмеялся Дермот. – Орел – ваш выигрыш, решка – мой проигрыш. Вы всегда правы.

– Неважно, мистер Уэст, – вскричала Вайолет Эверслей. – Я верю в ваш «красный сигнал» безоговорочно. Случай в Месопотамии был последним, когда он зажигался для вас?

– Да, до…

– Простите?

– Ничего.

Дермот сидел молча. Слова, которые чуть не сорвались с его губ, были: «Да, до сегодняшнего вечера». Они, помимо его воли, хотели вырваться наружу, выразив одну мысль, которую он до того момента не осознавал, но сразу же понял, что это правда. Красный сигнал грозно горел из темноты. Опасность! Опасность близко!

Но почему? Какая мыслимая опасность может грозить ему здесь? Здесь, в доме его друзей? По крайней мере… ну да, существует опасность другого рода. Он взглянул на Клер Трент – белокожую, стройную, с изящным наклоном золотистой головки. Но эта опасность существовала уже давно; вероятно, она никогда не станет близкой. Потому что Джек Трент был его лучшим другом и даже больше, чем лучшим другом, – человеком, который спас ему жизнь во Фландрии и был представлен за отвагу к Кресту Виктории. Добрый парень Джек, один из лучших. Чертовски неудачно, что он, Дермот, влюбился в жену Джека. Наверное, когда-нибудь он с этим справится. Не может быть, чтобы ему всегда было так больно. Это чувство можно подавить, да, вот именно, подавить. Она никогда не догадается, а если все же догадается, нет никакой опасности, что ей это не будет безразлично. Статуя, прекрасная статуя, произведение искусства из золота, слоновой кости и бледно-розового коралла, игрушка для короля, а не реальная женщина…

Клер… Стоило Дермоту даже произнести мысленно ее имя, и это вызывало боль. Он должен с этим справиться. Ему и прежде нравились женщины… «Но не так, как эта! – произнес внутренний голос. – Не так, как эта». Ну, в этом все дело. Но здесь нет опасности – сердечная боль, да, но не опасность. Не та опасность, о которой предупреждает «красный сигнал». Он предупреждает о чем-то другом.

Дермот оглядел сидящих за столом, и впервые его поразила мысль, что собралось довольно необычное маленькое общество. Например, его дядя редко ужинал вне дома в такой немногочисленной, неформальной компании. Не похоже, что Тренты – его старые друзья; до этого вечера Дермот не знал, что дядя вообще с ними знаком.

Несомненно, предлог был. Довольно известная женщина-медиум должна приехать после ужина и дать сеанс. Сэр Эйлингтон делал вид, будто немного интересуется спиритизмом. Да, это был предлог, несомненно.

Это слово заставило Дермота задуматься. «Предлог». Был ли сеанс просто предлогом, делающим естественным присутствие специалиста на ужине? Если это так, что является настоящей целью его присутствия здесь? Масса подробностей пришла в голову Дермота, мелочи, которые в свое время остались незамеченными или, как сказал дядя, незамеченными сознанием.

Великий врач часто бросал странные, очень странные взгляды на Клер. Казалось, он наблюдает за ней. Его пристальное внимание смущало ее. Ее руки слегка дрожали. Она нервничала, ужасно нервничала и была – возможно ли это? – испугана. Почему она испугалась?

Вздрогнув, Дермот снова стал прислушиваться к беседе за столом. Миссис Эверслей вызвала великого человека на разговор о его собственной профессии.

– Моя дорогая леди, – говорил он, – что такое безумие? Могу вас заверить, что чем больше мы изучаем этот предмет, тем труднее нам вынести решение. Мы все прибегаем к определенному самообману, и когда человек заходит так далеко, что верит, будто он – русский царь, его сажают под замок. Или ограничивают в передвижениях. Но до этого момента дорога долгая. В каком именно месте на этой дороге нам следует поставить столб и заявить: «По эту сторону – здравомыслие, а по другую – безумие?» Это сделать невозможно, знаете ли. И я вам скажу вот что: если человек, страдающий манией, держит язык за зубами, то, весьма вероятно, мы никогда не сможем отличить его от нормального индивида. Чрезвычайно здравый ум у безумцев – весьма интересная тема.

Сэр Эйлингтон отпил вина, оценил его по достоинству и широко улыбнулся всей компании.

– Я всегда слышала, что они очень хитрые, – заметила миссис Эверслей. – Я имею в виду психов.

– Чрезвычайно хитрые. Подавление определенной мании часто приводит к катастрофическому результату. Всякое подавление опасно, как учит нас психоанализ. Человек, имеющий возможность удовлетворять свои безобидные эксцентрические привычки, редко переходит границы. Но мужчина, – он запнулся, – или женщина, совершенно нормальные на вид, могут в действительности представлять большую опасность для общества.

Его взгляд медленно обвел сидящих за столом, дошел до Клер, потом вернулся обратно. Он снова отпил вина из бокала.

Нахлынувший ужас заставил Дермота вздрогнуть. Неужели он имеет в виду именно это? Неужели он к этому вел? Невозможно, но…

– И все из-за подавления самого себя, – вздохнула миссис Эверслей. – Я хорошо понимаю, что всегда следует стараться… выразить свою личность. Иначе вам грозит ужасная опасность.

– Моя дорогая миссис Эверслей, – запротестовал врач. – Вы меня совершенно не так поняли. Причина заболевания кроется в физическом веществе мозга. Иногда это результат какого-то внешнего воздействия, например, удара; иногда же, увы, оно врожденное.

– Наследственность – это так печально, – вздохнула дама. – Чахотка и тому подобное.

– Туберкулез не передается по наследству, – сухо заметил сэр Эйлингтон.

– Правда? А я всегда думала, что передается… Но безумие наследуется! Как это ужасно. А что еще?

– Подагра, – улыбнулся сэр Эйлингтон. – И дальтонизм, это довольно интересно. Он передается по мужской линии, но не проявляется у женщин. Поэтому существует много мужчин, не различающих цвета, а чтобы этот дефект унаследовала женщина, необходимо, чтобы он имелся в латентной форме у матери и в явной форме у отца, что случается чрезвычайно редко. Это называется «ограниченная полом наследственность».

– Как интересно. Но в случае безумия это не так?

– Безумие может передаваться в равной степени и женщинам, и мужчинам, – мрачно ответил врач.

Клер внезапно встала, отодвинув свой стул так резко, что он опрокинулся и упал на пол. Она сильно побледнела, а нервные движения ее пальцев увидели все.

– Вы… вы скоро закончите? – умоляюще произнесла она. – Миссис Томпсон будет здесь уже через несколько минут.

– Что касается меня, то я выпью еще один бокал портвейна и присоединюсь к вам, – заявил сэр Эйлингтон. – Ведь я приехал сюда для того, чтобы увидеть представление этой замечательной миссис Томпсон, не так ли? Ха-ха! Хотя я и не нуждался ни в каком поводе. – Он поклонился.

Клер слабо улыбнулась в знак признательности и вышла из комнаты, положив руку на плечо миссис Эверслей.

– Боюсь, я говорил на профессиональные темы, – заметил медик, снова садясь на место. – Простите меня, дорогой друг.

Он выглядел напряженным и встревоженным. Впервые Дермот почувствовал себя чужим в обществе своего друга. Между этими двумя людьми существовала тайна, которой не поделится с ним даже старый друг. В любом случае все это было фантастичным и невероятным. Какие у него основания что-то подозревать? Никаких, не считая нескольких взглядов и нервозности женщины.

Они еще посидели за вином, но очень недолго и пришли в салон как раз в тот момент, когда объявили о приезде миссис Томпсон.

Медиум оказалась пухленькой женщиной средних лет, одетой в уродливое платье из пурпурного бархата, с громким, довольно вульгарным голосом.

– Надеюсь, я не опоздала, миссис Трент, – весело произнесла она. – Вы ведь сказали в девять часов, не так ли?

– Вы очень пунктуальны, миссис Томпсон, – ответила Клер своим нежным, слегка охрипшим голосом. – Это наша маленькая компания.

Медиуму никого не представили – очевидно, так было принято. Она окинула всех хитрым, пронизывающим взглядом.

– Надеюсь, мы получим хорошие результаты, – оживленным тоном заявила она. – Не могу вам даже сказать, как я ненавижу, если мне не удается, так сказать, удовлетворить тех, к кому я выезжаю. Меня это просто приводит в ярость. Но я думаю, Широмако (это мой японский дух, знаете ли) сможет связаться со мной сегодня вечером. Я чувствую себя в хорошей форме и отказалась от гренков с сыром, как я ни люблю поджаренный сыр.

Дермот слушал, отчасти забавляясь, отчасти с отвращением. Каким прозаическим все это выглядело! И все же, может быть, его суждения глупы? В конце концов, все естественно: силы, которые вызывают медиумы, – это естественные силы, пока что не совсем понятные. Великий хирург может принять предосторожности против несварения желудка накануне сложной операции. Так почему миссис Томпсон не может?

Стулья расставили в круг, лампы поставили так, чтобы можно было их приподнять или опустить, как удобно. Дермот заметил, что и речи не шло о каком-то испытании, и сэр Эйлингтон не стал проверять условия проведения сеанса. Нет, сеанс миссис Томпсон был всего лишь предлогом. Сэр Эйлингтон приехал сюда с совсем другой целью. Мать Клер, вспомнил Дермот, умерла за границей. С ней была связана какая-то тайна… Наследственность…

Он заставил себя вернуться к настоящему моменту.

Все заняли свои места, лампы погасили – все, кроме маленькой лампочки под красным абажуром на дальнем столе.

Некоторое время ничего не было слышно, только тихое, ровное дыхание женщины-медиума. Постепенно оно становилось все более хриплым. Затем, так внезапно, что Дермот подскочил, в дальнем конце комнаты раздался громкий стук. Он повторился с другой стороны. Эти звуки становились все громче. Потом они стихли, а в комнате внезапно раздался взрыв насмешливого хохота. Потом тишина, которую прервал голос, совершенно непохожий на голос миссис Томпсон, высокий, с причудливыми модуляциями.

– Я здесь, господа, – произнес он. – Да-с, я здесь. Вы желаете спросить о чем-то?

– Кто вы? Широмако?

– Да. Я есть Широмако. Я скончаться очень давно. Я работать. Я очень счастливый.

Последовали еще подробности из жизни Широмако. Все это было очень тривиально и неинтересно, Дермот часто такое слышал. Все счастливы, очень счастливы. Передавались послания от расплывчато описанных родственников; эти описания были составлены так неопределенно, что подходили почти к любым людям. Некоторое время говорила пожилая дама, мать кого-то из присутствующих, изрекая прописные истины с претензией на новизну, едва ли возможную для предмета ее обсуждения.

– С нами хочет связаться еще кто-то, – объявил Широмако. – Очень важное послание для одного из джентльменов.

Последовала пауза, а потом прозвучал голос, предварив свои слова злобным, демоническим смехом.

– Ха-ха! Ха-ха-ха! Лучше не ходите домой. Лучше не ходите домой. Послушайтесь моего совета.

– К кому вы обращаетесь? – спросил Трент.

– К одному из трех. Я бы на его месте не возвращался домой. Опасность! Кровь! Не очень много крови, но вполне достаточно. Нет, не ходите домой. – Голос стал слабее. – Не ходите домой!

Он совсем умолк. Дермот почувствовал, как кровь шумит у него в ушах. Он был уверен, что предостережение предназначалось ему. Сегодня ночью опасность грозила ему, в том или ином виде.

У дамы-медиума вырвался вздох, потом стон. Она приходила в себя. Зажгли свет, и она села прямо, моргая.

– Все прошло хорошо, моя дорогая? Надеюсь, что это так.

– Очень хорошо, спасибо, миссис Томпсон.

– Полагаю, это был Широмако?

– Да, и другие.

Миссис Томпсон зевнула.

– Я совершенно разбита. Полностью опустошена и обессилена. Все это отнимает массу сил. Ну, я рада, что все прошло успешно. Я немного боялась, что произойдет что-то неприятное. Сегодня в этой комнате чувствовалось нечто странное.

Она оглянулась через свое пухлое плечо, потом через другое, потом смущенно пожала ими.

– Мне это не нравится, – сказала она. – Среди вас в последнее время не случалось никаких внезапных смертей?

– Что значит – среди нас?

– Близкие родственники, любимые друзья? Нет? Ну, если бы я хотела выразиться театрально, я бы сказала, что сегодня в воздухе витает смерть. Это просто чепуха. До свидания, миссис Трент. Я рада, что вы довольны.

И миссис Томпсон в своем пурпурном бархатном платье ушла.

– Надеюсь, вам было интересно, сэр Эйлингтон, – тихо сказала Клер.

– Весьма интересный вечер, моя дорогая леди. Большое спасибо за предоставленную возможность. Позвольте пожелать вам спокойной ночи. Вы все собираетесь на танцы, не так ли?

– А вы с нами не поедете?

– Нет-нет. В моих правилах ложиться спать до половины двенадцатого. Спокойной ночи. Спокойной ночи, миссис Эверслей. А, Дермот, я бы хотел переговорить с тобой. Ты сейчас можешь поехать со мной? Потом присоединишься к остальным в галерее Графтон.

– Конечно, дядя. Я встречусь с вами там, Трент.

Во время короткого пути на Харли-стрит дядя и племянник почти не разговаривали. Сэр Эйлингтон произнес нечто похожее на извинение по поводу того, что увез Дермота, и заверил его, что задержит его всего на несколько минут.

– Попросить автомобиль подождать тебя, мой мальчик? – спросил он, когда они вышли.

– О, не беспокойтесь, дядя. Я поймаю такси.

– Очень хорошо. Я не люблю задерживать Чарльсона допоздна. Спокойной ночи, Чарльсон. Куда я положил ключи, черт возьми?

Машина плавно отъехала, пока сэр Эйлингтон стоял на лестнице, тщетно шаря в карманах.

– Должно быть, оставил их в другом пальто, – произнес он наконец. – Позвони в дверь, пожалуйста. Джонсон еще не лег, смею надеяться.

Невозмутимый Джонсон действительно открыл дверь через минуту.

– Куда-то сунул ключи, Джонсон, – объяснил сэр Эйлингтон. – Принесите пару стаканов виски с содовой в библиотеку, пожалуйста.

– Слушаюсь, сэр Эйлингтон.

Врач прошел в библиотеку и зажег свет. Он знаком велел Дермоту закрыть за собой дверь.

– Я задержу тебя ненадолго, Дермот, но есть кое-что, о чем я хочу тебе сказать. Мне почудилось, или ты питаешь некоторую, скажем так, слабость, к миссис Джек Трент?

Кровь прилила к лицу Дермота.

– Джек Трент – мой лучший друг.

– Извини, но это не ответ на мой вопрос. Смею сказать, ты считаешь мои взгляды на развод и тому подобное слишком пуританскими, но должен тебе напомнить, что ты – мой единственный близкий родственник и что ты – мой наследник.

– О разводе и речи не может быть, – сердито возразил Дермот.

– Конечно, по причине, которую я понимаю лучше тебя. Эту причину я не могу тебе назвать сейчас, но хочу тебя предостеречь. Клер Трент не для тебя.

Молодой человек спокойно встретил взгляд дяди.

– Я это понимаю и, позвольте мне сказать, лучше, чем вы думаете. Я знаю причину вашего присутствия на сегодняшнем ужине.

– Что? – медик был явно поражен. – Откуда тебе это известно?

– Назовите это догадкой, сэр. Я буду прав, не так ли, если скажу, что вы присутствовали там в своем… профессиональном качестве?

Сэр Эйлингтон прошелся взад и вперед.

– Ты совершенно прав, Дермот. Конечно, я бы не мог сам рассказать тебе об этом, хотя, боюсь, скоро об этом узнают все.

Сердце Дермота сжалось.

– Вы хотите сказать, что уже приняли решение?

– Да, в этой семье есть безумцы – с материнской стороны. Прискорбный случай, весьма прискорбный.

– Не могу в это поверить, сэр.

– Охотно допускаю. Очень мало видимых признаков, непрофессионал может их и не заметить.

– А специалист?

– Симптомы не оставляют сомнений. В подобном случае следует как можно скорее ограничить свободу пациента.

– Боже мой! – выдохнул Дермот. – Но нельзя же посадить под замок ни в чем не повинного человека!

– Мой дорогой Дермот! Пациентов лишают свободы только тогда, когда они могут представлять опасность для общества. Очень серьезную опасность. Вероятнее всего, это странная форма мании убийства. То же самое было и с матерью.

Дермот со стоном отвернулся, закрыв лицо ладонями. Клер, бело-золотая Клер!

– При данных обстоятельствах, – спокойно продолжал медик, – я счел своим долгом предостеречь тебя.

– Клер, – прошептал Дермот. – Моя бедная Клер.

– Да, конечно, мы все должны ее пожалеть.

Внезапно Дермот поднял голову.

– Я в это не верю.

– Что?

– Я сказал, что не верю в это. Врачи допускают ошибки. Это всем известно. И они всегда находят болезнь по своей специальности.

– Мой дорогой Дермот! – гневно воскликнул сэр Эйлингтон.

– Я вам говорю, я в это не верю, и все равно, даже если это так, мне все равно. Я люблю Клер. Если она уедет со мной, я увезу ее отсюда, далеко, туда, где ее не достанут врачи, сующие нос в чужие дела. Я буду ее охранять, заботиться о ней, оберегать ее своей любовью.

– Ты не сделаешь ничего подобного. Ты сошел с ума?

Деромт презрительно рассмеялся.

– Именно этого от вас и следовало ожидать.

– Пойми меня, Дермот. – Лицо сэра Эйлингтона покраснело от сдерживаемых чувств. – Если ты это сделаешь, совершишь этот позорный поступок, это конец. Я лишу тебя содержания, составлю новое завещание, и все мое состояние достанется различным больницам.

– Делайте со своими проклятыми деньгами все, что хотите, – тихим голосом произнес Дермот. – У меня будет женщина, которую я люблю.

– Женщина, которая…

– Скажите только слово против нее, и, клянусь богом, я вас убью! – закричал Дермот.

Тихое позвякивание стаканов заставило обоих резко обернуться. В горячке ссоры они не слышали, как вошел Джонсон со стаканами на подносе. Его лицо сохраняло невозмутимое выражение хорошего слуги, но Дермот задал себе вопрос, сколько он успел услышать.

– Больше ничего не надо, Джонсон, – коротко сказал сэр Эйлингтон. – Ты можешь идти спать.

– Спасибо, сэр. Спокойной ночи, сэр.

Джонсон удалился.

Мужчины переглянулись. Короткий перерыв заставил бурю утихнуть.

– Дядя, – сказал Дермот, – мне не следовало так с вами разговаривать. Я хорошо понимаю, что, с вашей точки зрения, вы совершенно правы. Но я уже давно люблю Клер. То, что Джек Трент мой лучший друг, до сих пор мешало мне поговорить о своей любви с самой Клер. Но при данных обстоятельствах этот факт потерял значение. Мысль о том, что деньги могут меня остановить, абсурдна. Думаю, мы оба сказали все, что нужно было сказать. Спокойной ночи.

– Дермот…

– Право же, дальнейший спор ни к чему. Спокойной ночи, дядюшка Эйлингтон. Простите, но это все.

Дермот быстро вышел, закрыв за собой дверь. В коридоре было темно. Он прошел по нему, открыл парадную дверь и вышел на улицу, захлопнув ее за собой.

Такси только что высадило пассажиров у дома дальше по улице, и Дермот подозвал его и поехал в галерею Графтон.

В дверях бального зала он стоял минуту, сбитый с толку; голова у него кружилась. Бравурная джазовая музыка, улыбающиеся женщины – словно он попал в другой мир.

Может, ему все это приснилось? Невозможно, чтобы тот зловещий разговор с дядей имел место в действительности. Вот мимо проплыла Клер, похожая на лилию в серебристо-белом платье, тесно облегающим ее стройную фигурку. Она улыбнулась ему, лицо ее было спокойным, безмятежным. Наверняка это все было сном.

Танец подошел к концу. Клер тут же очутилась рядом с ним, улыбнулась, глядя в его лицо. Словно во сне он пригласил ее на танец. И вот уже Дермот обнял ее, и снова заиграла веселая музыка.

Он почувствовал, что она слегка замедлила темп.

– Устали? Хотите остановиться?

– Если вы не возражаете. Мы можем пойти куда-нибудь, где сможем поговорить? Я вам хочу кое-что сказать.

Это не сон. Он рывком вернулся на землю. Неужели он считал ее лицо спокойным и безмятежным? Оно выражало тревогу, страх. Как много ей известно?

Дермот нашел спокойный уголок, и они сели рядом.

– Ну, – произнес он, изображая веселье, которого не чувствовал. – Вы сказали, что хотите мне кое-что сказать?

– Да. – Глаза ее были опущены. Она нервно теребила кисточку на своем платье. – Это трудно сказать, очень.

– Скажите мне, Клер.

– Дело вот в чем. Я хочу, чтобы вы… на время уехали.

Дермот был поражен. Он ожидал всего, только не этого.

– Вы хотите, чтобы я уехал? Но почему?

– Лучше быть честной, правда? Я знаю, что вы – джентльмен и мой друг. Я хочу, чтобы вы уехали, потому что я… я позволила себе полюбить вас.

– Клер…

От ее слов он онемел, потерял дар речи.

– Прошу вас, не подумайте, что я настолько самоуверенна, чтобы вообразить, будто вы… будто вы можете влюбиться в меня. Просто дело в том, что… я не слишком счастлива… и… Ох! Лучше бы вы уехали.

– Клер, разве вы не знаете, что я полюбил вас, страстно полюбил с тех пор, как встретил вас?

Она подняла на него потрясенный взгляд.

– Вы полюбили? Вы уже давно меня любите?

– С самого начала.

– О! – воскликнула она. – Почему вы мне не сказали? Тогда? Когда я могла бы уйти к вам! Почему вы говорите мне сейчас, когда уже слишком поздно? Нет, я сошла с ума, я не понимаю, что говорю. Я никогда бы не могла уйти к вам.

– Клер, что вы имели в виду, когда сказали «теперь, когда уже слишком поздно»? Это… это из-за моего дяди? Что он знает? Что он думает?

Она молча кивнула, слезы текли по ее лицу.

– Послушайте, Клер, вы не должны всему этому верить. Вы не должны об этом думать. Вы уедете со мной. Мы отправимся в южные моря, на острова, похожие на драгоценные изумруды. Там вы будете счастливы, а я о вас позабочусь, вы всегда будете в безопасности.

Он заключил ее в объятия. Притянул к себе, почувствовал, как она задрожала от его прикосновения. Потом вдруг резко вырвалась.

– О нет, прошу вас! Разве вы не понимаете? Теперь я не могу. Это было бы скверно, очень скверно. Я всегда хотела быть хорошей, а теперь – это было бы скверно.

Дермот заколебался, пораженный ее словами. Клер умоляюще смотрела на него.

– Пожалуйста, – сказала она. – Я хочу быть хорошей…

Не говоря ни слова, Дермот встал и покинул ее. На мгновение ее слова растрогали и потрясли его так, что он не мог спорить. Он пошел за своей шляпой и пальто и столкнулся с Трентом.

– Привет, Дермот, ты рано уходишь.

– Да, я сегодня не в настроении для танцев.

– Паршивая ночь, – мрачно произнес Трент. – Но у тебя нет таких забот, как у меня.

Внезапно Дермот запаниковал; ему показалось, что Трент собирается поделиться ним своими тайнами. Только не это, все, что угодно, только не это!

– Ну, пока, – поспешно сказал он. – Я еду домой.

– Домой, а? А как же предостережение духов?

– Я рискну. Спокойной ночи, Джек.

Квартира Дермота находилась недалеко. Он пошел пешком, ощущая потребность подышать прохладным ночным воздухом, чтобы успокоить разгоряченный мозг.

Он открыл дверь своим ключом и зажег свет в спальне.

И тотчас же, во второй раз за эту ночь, на него нахлынуло то ощущение, которое он называл «красным сигналом». Оно было таким всепоглощающим, что на мгновение вытеснило из головы даже мысли о Клер.

Опасность! Ему грозит опасность. В этот самый момент, в этой самой комнате ему грозит опасность.

Дермот тщетно пытался освободиться от этого страха, смеялся над собой. Возможно, он не слишком старался. До сих пор «красный сигнал» предупреждал его вовремя, и это давало ему возможность избежать катастрофы. Слегка посмеиваясь над собственным предрассудком, он тщательно осмотрел всю квартиру. Возможно, в нее проник какой-нибудь преступник и где-то спрятался. Но его поиски ничего не дали. Его слуга Милсон отсутствовал, и квартира была абсолютно пустой.

Дермот вернулся в спальню и медленно разделся, хмурясь. Ощущение опасности было как никогда острым. Он выдвинул ящик комода, чтобы достать носовой платок, и вдруг застыл на месте. Посередине ящика возвышался незнакомый холмик, там лежало что-то твердое.

Его нервные пальцы быстро отодвинули в сторону платки и достали спрятанный под ними предмет. Это был револьвер.

В крайнем изумлении Дермот внимательно осмотрел его. Он был какой-то незнакомой модели, и недавно из него был сделан один выстрел. Кроме этого, он ничего не смог определить. Кто-то подбросил его к нему в ящик сегодня вечером. Его там не было, когда он одевался к ужину, в этом Дермот был уверен.

Он уже собирался снова положить револьвер в ящик, когда внезапный звонок в дверь заставил его вздрогнуть. Звонки раздавались один за другим и звучали необычайно громко в тишине пустой квартиры.

Кто мог прийти к нему в такое время? И на этот вопрос в голову приходил только один ответ, инстинктивный и настойчивый.

«Опасность, опасность, опасность…»

Подчиняясь какому-то инстинкту, который не смог бы объяснить, Дермот выключил свет, надел пальто, лежащее на стуле, и открыл дверь прихожей.

За ней стояли два человека. За ними Дермот увидел синий мундир. Полицейский!

– Мистер Уэст? – спросил тот, кто стоял впереди.

Дермоту показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он ответил. В действительности прошло всего несколько секунд, потом он ответил, довольно хорошо подражая невыразительному голосу своего слуги:

– Мистер Уэст еще не вернулся. Что вам от него нужно в такое позднее время?

– Еще не вернулся, да? Очень хорошо. Тогда, я думаю, нам лучше войти и подождать его.

– Нет, вы не войдете.

– Послушай, приятель, я – инспектор Веролл из Скотленд-Ярда, и у меня ордер на арест твоего хозяина. Если хочешь, могу тебе показать.

Дермот внимательно прочитал протянутую ему бумагу – или сделал вид, что читает, – и спросил потрясенным голосом:

– За что? Что он сделал?

– Убийство. Сэра Эйлингтона Уэста с Харли-стрит.

Мысли Дермота закружились вихрем. Он отступил назад перед своими грозными посетителями, прошел в гостиную и включил свет. Инспектор вошел вслед за ним.

– Обыщите тут все, – велел он другому мужчине. Потом повернулся к Дермоту: – А ты оставайся здесь, приятель. Не вздумай ускользнуть, чтобы предупредить своего хозяина. Как тебя зовут, кстати?

– Мил сон, сэр.

– В котором часу ты ждешь своего хозяина, Милсон?

– Не знаю, сэр, он ушел на танцы, я полагаю, в галерею Графтон.

– Он ушел оттуда меньше часа назад. Уверен, что он сюда не возвращался?

– Думаю, нет, сэр. Я бы услышал, как он вернулся.

В этот момент второй мужчина вышел из соседней комнаты. В его руке был револьвер. Он в возбуждении передал его инспектору. На лице последнего промелькнуло довольное выражение.

– Это решает дело, – заметил он. – Должно быть, он незаметно пришел и ушел так, что ты его не слышал. Теперь он уже подался в бега. Мне надо идти. Коули, ты останься здесь – на тот случай, если он вернется, – и приглядывай за этим парнем. Возможно, он знает о своем хозяине больше, чем делает вид.

Инспектор поспешно ушел. Дермоту удалось узнать подробности дела от Коули, который был не прочь поговорить.

– Совершенно ясный случай, – снисходительно объяснял он. – Убийство обнаружили почти сразу же. Джонсон, его слуга, только лег спать, как ему показалось, что он услышал выстрел, и он опять спустился вниз. Нашел сэра Эйлингтона мертвым, пуля попала ему в сердце. Он сразу же позвонил, мы приехали и выслушали его рассказ.

– Из которого все стало ясно? – рискнул предположить Дермот.

– Абсолютно. Этот молодой Уэст пришел вместе с дядей, и они ссорились, когда Джонсон принес выпивку. Старик угрожал составить новое завещание, а твой хозяин сказал что-то насчет того, что застрелит его. Всего через пять минут раздался выстрел. О да, все ясно. Глупый юнец!

Действительно, все ясно. Сердце Дермота упало, он осознал губительную весомость доказательств против него. Действительно, опасность – страшная опасность! И никакого выхода, кроме бегства. Дермот лихорадочно стал соображать. Вскоре он предложил приготовить чашку чая. Коули с готовностью согласился. Он уже обыскал квартиру и знал, что в ней нет черного хода.

Дермоту было позволено выйти на кухню. Оказавшись там, он поставил чайник и стал усердно звенеть чашками и блюдцами. Потом быстро прокрался к окну и поднял оконную раму. Квартира была расположена на третьем этаже, а за окном висел маленький подъемник из проволоки, которым пользовались торговцы. Его поднимали и опускали на стальном тросе.

С быстротой молнии Дермот оказался за окном и спустился по тросу. Тот врезался в его ладони, разодрав их до крови, но в своем отчаянном положении он не обратил на это внимания.

Несколько минут спустя Дермот осторожно вышел из-за дома на улицу и, повернув за угол, столкнулся с человеком, стоящим у тротуара. К своему полному изумлению, он узнал Джека Трента. Тот уже знал о гибельной ситуации.

– Боже мой! Дермот! Быстро, нельзя здесь задерживаться.

Схватив его за руку, он повел его по одному переулку, потом по другому. Они увидели одинокое такси, остановили его и забрались внутрь. Трент назвал водителю свой адрес.

– Самое безопасное место в данный момент. Там мы сможем решить, что делать дальше, чтобы сбить этих глупцов со следа. Я пришел в надежде предупредить тебя раньше, чем сюда доберется полиция, но я опоздал.

– Я даже не знал, что ты об этом слышал. Джек, ты ведь не поверил…

– Конечно, нет, старик, ни на минуту. Я слишком хорошо тебя знаю. Все равно, тебе это грозит большими неприятностями. Они пришли и стали задавать вопросы: в котором часу ты пришел в галерею Графтон, когда ушел и так далее. Дермот, кто мог прикончить старика?

– Не представляю себе. Тот, кто подложил в мой ящик револьвер, наверное. Должно быть, он внимательно следил за нами.

– Этот сеанс был чертовски странным. «Не ходите домой». Это предостережение касалось бедного старика Уэста. Он все же вернулся домой – и получил пулю.

– Ко мне оно тоже относилось, – сказал Дермот. – Я вернулся домой и нашел там подброшенный револьвер и полицейского инспектора.

– Ну, надеюсь, ко мне оно не относится, – сказал Трент. – Мы приехали.

Он заплатил таксисту, открыл дверь своим ключом и повел Дермота по темной лестнице наверх, в свой кабинет, представлявший собой маленькую комнатку на втором этаже.

Он распахнул маленькую дверь, и Дермот вошел. Трент включил свет и вошел следом.

– Здесь пока безопасно, – заметил он. – Теперь мы можем вместе все обдумать и решить, что лучше сделать.

– Я свалял дурака, – внезапно сказал Дермот. – Мне следовало смело идти навстречу опасности. Теперь я соображаю яснее. Все это было заговором. Над чем ты смеешься, черт возьми?

Трент откинулся на спинку стула и весь затрясся от неудержимого смеха. В его звуке было что-то жуткое, и что-то жуткое было в нем самом. Его глаза горели странным огнем.

– Чертовски умный заговор, – задыхаясь, проговорил он. – Дермот, мальчик мой, тебе конец.

Он придвинул к себе телефон.

– Что ты собираешься сделать? – спросил Дермот.

– Позвонить в Скотленд-Ярд. Сообщить им, что птичка здесь, надежно заперта на замок. Да, я запер дверь, когда вошел, а ключ у меня в кармане. Напрасно ты смотришь на дверь за моей спиной. Она ведет в комнату Клер, а она всегда запирает ее с другой стороны. Она меня боится, знаешь ли. Уже давно боится. Она всегда знает, когда я думаю о том кинжале – о длинном, остром кинжале. Нет, ты не…

Дермот уже приготовился броситься на Трента, но тот вдруг вытащил устрашающего вида револьвер.

– Это второй, – захихикал Трент. – Первый я положил в твой ящик, после того как застрелил из него старика Уэста. На что ты смотришь поверх моей головы? На ту дверь? Это бесполезно, даже если бы Клер ее открыла – а она могла бы открыть ее для тебя, – я выстрелю в тебя раньше, чем ты до нее доберешься. Не в сердце, не для того, чтобы убить; просто ранить, чтобы ты не смог удрать. Я очень меткий стрелок, ты это знаешь. Когда-то я спас тебе жизнь. Такой глупец. Нет-нет, я хочу, чтобы тебя повесили, да, повесили. Нож мне нужен не для тебя. Он для Клер, для хорошенькой Клер, такой белой и нежной. Старик Уэст знал. Вот для чего он был здесь сегодня вечером. Проверить, сумасшедший я или нет. Он хотел посадить меня под замок, чтобы я не достал Клер тем кинжалом. Я действовал очень хитро. Я взял его ключ от входной двери и твой тоже. Я ускользнул с танцев, как только приехал туда. Я видел, как ты вышел из его дома, а потом вошел туда сам. Убил его – и сразу же ушел. Затем я пошел к тебе домой и оставил там револьвер. Снова вернулся в галерею Графтон почти одновременно с тобой и положил ключ назад в карман твоего пальто, пока желал тебе спокойной ночи. Я охотно рассказываю тебе все это. Никто нас не услышит, а когда тебя будут вешать, я хочу, чтобы ты знал, что это сделал я… Боже, как мне смешно! О чем ты думаешь? Куда ты смотришь, черт возьми?

– Я думаю о некоторых словах, которые ты только что произнес. Лучше тебе было не возвращаться домой, Трент.

– Что ты имеешь в виду?

– Оглянись!

Трент резко обернулся. В дверях соседней комнаты стояла Клер – вместе с инспектором Вероллом.

Трент действовал быстро. Револьвер выстрелил всего один раз – и пуля попала в цель. Он упал лицом на стол. Инспектор бросился к нему, а Дермот, как во сне, смотрел на Клер. Бессвязные мысли проносились в его голове. Его дядя – их ссора – колоссальная ошибка, недоразумение – законы Англии о разводе, по которым Клер никогда бы не освободилась от сумасшедшего мужа. «Мы все должны ее пожалеть», заговор между ней и сэром Эйлингтоном, который разгадал хитроумный Трент, и почему она кричала ему: «Скверно, скверно, скверно!» Да, но теперь…

Инспектор выпрямился.

– Мертв, – с досадой произнес он.

– Да, – услышал Дермот свой собственный голос, – он всегда был метким стрелком…