Гордая любовь

10

Тимоти Бэвенс сидя прислонился к стене так, что стул встал на две задние ножки, и наблюдал за своим стадом, пасущимся вдалеке. Теплый ветерок играл высокой травой. Сейчас долина была изумрудно-зеленой, но, если эта жара постоит еще немного, а поздние весенние дожди так и не прольются, земля высохнет и потрескается уже к концу июня.

Он выругался, опустил стул в нормальное положение и встал. Если он собирается и дальше увеличивать поголовье скота, то должен завладеть абсолютно всем вокруг. Совершенно необходимо, чтобы проклятые овцы перестали поедать травку, которая так хорошо подошла бы для его коров и быков! К тому же он обязательно должен стать хозяином источников воды в округе. Когда ему удастся взять под свой контроль воду, он сможет держать мелких хозяев ранчо вроде Либби Блю или фермеров типа Фишеров, живущих вдоль ручья Блю Крик, в ежовых рукавицах.

Позвякивая шпорами, он пересек веранду и спустился по ступенькам. Быстрыми шагами Бэвенс приблизился к коновязи, где его поджидала лошадь. Освободив вожжи, мужчина сел в седло и, потянув за ремешки, заставил чалого повернуть голову, развернуться и пуститься в галоп на север, по направлению к Пайн Стейшн. Бэвенсу необходимо было выпить.

Проклятая Либби Блю! Ну почему она так цепляется за здешние земли? Он столько раз предлагал ей продать ранчо, давая столько возможностей спокойно покинуть эти места! Так же, как когда-то предлагал это прежней хозяйке-старухе. Но Либби его не хотела даже слушать, а он начинал терять терпение.

Бэвенс собирался завладеть ранчо «Блю Спрингс», хотя и не знал еще, каким образом. Может быть, придется принять к его хозяйке более жесткие меры. Словно украденных овец и сгоревшего навеса оказалось для нее недостаточно.

Все утро Либби провела на огороде, занимаясь прополкой, окучиванием и поливом. Время, когда все живое растет и цветет, в Айдахо длится не так уж долго. Поэтому огородом пренебрегать никто не решался. Если не вырастить самим то, чем потом можно питаться, ей, Сойеру да еще наемным пастухам не пережить следующую зиму, не говоря уж о том, чтобы дать пропитание тем, кто следующей весной соберется здесь, чтобы стричь овец.

Кроме того, Либби очень надеялась, что работа отвлечет ее от мыслей, которые не давали ей спать всю ночь.

На какое-то время ей действительно удалось сосредоточиться на других вопросах, но образ Ремингтона то и дело врывался в ее размышления. Казалось, что вместо запаха свежевскопанной земли она вдыхает неповторимый аромат этого мужчины, едва уловимый, присущий только ему. Ощущение было настолько реальным, что Либби присела на корточки и обернулась, почти ожидая, что увидит Уокера у себя за спиной.

Но его, конечно, там не оказалось.

Даже когда он покинет Блю Спрингс, она сможет в любое мгновение закрыть глаза и вспомнить все, что связано с ним, до малейших деталей. Его взгляд, его запах, его обнимающие ее руки, ее лицо, прижавшееся к его груди. Все…

– Ох, матушка, – прошептала она, понимая как никогда раньше, насколько легко может женщина забыть все, во что верила, из-за любви к мужчине. Либби осознала, как несправедливо и жестоко осудила свою мать. Она никогда не понимала этого прежде, но сейчас все стало по-другому.

Либби сделала глубокий вздох и медленно выпустила воздух из легких. Она не была похожа на мать. Она не могла – и не станет – забывать, кто она сейчас и кем была прежде. Ни за что! Она не сделает этого даже ради Ремингтона Уокера.

Словно привлеченный ее мыслями, он вышел из дома и остановился на пороге. Либби почувствовала, что ее сердце учащенно забилось, как это случалось всякий раз, когда она его видела. Ремингтону оказалось достаточно одного быстрого взгляда, чтобы заметить девушку.

Он уедет и оставит ее. Он вернется в родные места, в Виргинию, к своим плантациям и лошадям, а она останется со своей жизнью, которую сама для себя создала, с Сойером, Мак-Грегором и Рональдом, с овцами и собаками. Она не принадлежит его миру, а он не останется жить в ее.

Либби все прекрасно знала, но внезапно это потеряло всякое значение. Ей вдруг очень захотелось узнать, что это значит – любить, отдавая себя полностью, без остатка, не задавая вопросов и не ища ответов. Ей захотелось узнать, что чувствуешь, когда лежишь рядом с мужчиной, в его объятиях, когда узнаешь о его теле больше, чем знаешь о своем. Она устала бояться своих чувств. Она так долго боялась, что очень от этого устала!

Она уронила лопатку с коротким черенком и поднялась на ноги.

Она позволит себе любить его. Она сполна насладится каждым мгновением, пока он здесь. Она поймет и разузнает все, что означает любовь к нему, и, когда он уедет, не будет об этом жалеть. У Либби останутся воспоминания, и, может быть, этого окажется довольно.

Ночью Ремингтон решил, что, вероятно, сможет жить с чувством вины за то, что обманет ее. Такова его работа. Именно для этого его и нанимали. Ему уже заплатили за то, чтобы он нашел Оливию Вандерхоф. Он по крупицам собирал информацию, выуживая правду и обманывая других – все это и составляло в конце концов понятие «хороший детектив». Ничего плохого в том, что он делал, не было. Либби станет только лучше, если он выполнит свое дело. И, даже если в будущем удастся развалить империю Вандерхофа, чего он и поклялся добиться, все равно она окажется в лучшем положении, чем здесь. А потом…

Что ж, за то, что произойдет потом, он не отвечает.

Все это Ремингтон повторял себе ночью и к утру был убежден, что именно так все и должно происходить. Но, увидев доверчивые глаза подходящей к нему девушки, такой смешной и хорошенькой в своем мужском наряде, увидев ее розовато-золотистые волосы, сверкающие на полуденном солнце, он уже не был так во всем уверен.

– Привет! – сказала она, останавливаясь прямо перед Ремингтоном.

«Боже! Как же она прекрасна!»

– Как твоя нога?

– Лучше.

Тыльной стороной ладони она откинула со лба волосы.

– А я занималась прополкой. Что-то я в последнее время запустила огород.

«Она все это время ухаживала за мной», – подумал Ремингтон.

Либби посмотрела через плечо на узенькие грядки и снова повернулась к Уокеру.

– На станции Пайн Стейшн нам удается купить только самые основные продукты, поэтому мы как можно больше стараемся вырастить на огороде.

– Пайн Стейшн?

– Да, когда-то это был торговый пост. Потом – станция, где останавливались дилижансы на пути к Северу. Люди думали, что станция может постепенно вырасти в небольшой городок, но движение по тракту почти прекратилось из-за железной дороги. Так что Пайн Стейшн так и не разросся, и ничего, кроме салуна и магазина со всякой всячиной, там нет.

Он задумчиво нахмурился.

– Я не видел такого городка на карте, которую купил в Бойз-сити.

– Сомневаюсь, что его когда-нибудь наносили на карту.

– А в Пайн Стейшн есть телеграф?

Она покачала головой.

– Нет. Ближайший более или менее крупный город – Вейзер. Именно там тетушка Аманда всегда покупала продукты, которых не оказывалось в магазине Пайн Стейшн. Правда, я не знаю наверняка, есть ли телеграф и в Вейзере. Когда тетушка Аманда ездила туда, я всегда оставалась на ранчо. Но, думаю, в Вейзере телеграф все-таки должен быть, учитывая, что там проходит железная дорога.

Ремингтон прекрасно понимал, почему она никогда не ездила в город с Амандой Блю. Либби не желала быть обнаруженной. Наверняка ей стало известно, что отец повсюду ее разыскивает и что за ней по пятам следуют детективы. По причинам, которых Уокер не понимал, она добровольно отправилась в ссылку в гористый район Айдахо, настолько далеко от богатства и роскоши нью-йоркского общества, насколько это было возможно. Она хотела начать новую жизнь, полностью изменить себя, надеясь, что отец никогда ее не найдет.

Но Оливия рано успокоилась, ведь отец и люди, которых он нанял, продолжали ее разыскивать. Ремингтон шел по ее следу и уже добрался до ранчо. Ее обнаружили, а она об этом еще не знает. Ей так и не удалось сбежать от отца.

– А тебе нужно отправить телеграмму? – поинтересовалась Либби, вновь привлекая к себе внимание Уокера.

Ремингтон покачал головой.

– Никакой спешки. Это может подождать.

– Думаю, я могла бы отправить записочку с Питом Фишером. У них с женой маленькая ферма к югу от нас. Может, он собирается в Вейзер и…

– Это неважно, Либби, – прервал девушку Уокер. – Это может подождать до моего отъезда.

Она отвела в сторону взгляд.

– Да… ты можешь это сделать, когда уедешь, – тихо сказала она. Когда она вновь посмотрела на него, ему показалось, что ее глаза блестят ярче, чем обычно, на губах блуждала странная, слабая улыбка.

– Не хочешь прогуляться? Если да, могу показать тебе наших овечек.

Ремингтону очень хотелось развеселить ее, освободить от какой-то непонятной ему тоски, но он подозревал, что причина ее грусти в нем самом, и чувствовал, что его подозрения вскоре подтвердятся.

– С удовольствием, – ответил Уокер и подумал, что, может быть, в один прекрасный день она все-таки простит его за то, что он вскоре совершит.

Либби направилась к выпасу, где проводили летние месяцы некоторые ягнята и овцы. Часть из них была здесь из-за ран, за которыми требовался особый уход. Других оставили, чтобы в течение лета пустить на убой и таким образом питаться. Правда, Либби старалась никогда не думать об этом. Если бы ей самой, Сойеру и работникам не нужно было есть, она с удовольствием превратила бы всю эту живность в домашних любимцев.

Мисти, а вслед за ней и все ее подрастающее потомство, вышли из сарая и отправились вместе с Либби и Ремингтоном на пастбище. Черно-белая колли проскользнула под нижней перекладиной ограды и сразу начала носиться вокруг ягнят и овец, сгоняя их в тесную кучу. Щенки Мисти тут же решили, что вся эта игра затеяна ради них. Они весело ворвались в самую гущу стада, заставляя овец разбегаться в разные стороны. Воздух наполнился какофонией звуков – блеянием и лаем.

Либби свистнула и строго прогнала Мисти с пастбища. Та послушно выполнила команду, обежав сначала всех своих детенышей.

Услышав, как засмеялся Ремингтон, девушка повернулась в его сторону. Его улыбка сразу улучшила ее настроение.

– Видишь, придется их потренировать, прежде чем эти щенки смогут присоединиться к пастухам и отарам.

Он заулыбался еще шире.

– Да уж вижу.

Мисти подбежала к хозяйке, и Либби опустилась на колени, протянула руку, чтобы погладить колли и потрепать ее по холке.

– Привет, девочка моя, – прошептала она. – Как поживает моя Мисти?

Собака завиляла хвостом и заскулила.

Подняв глаза на Ремингтона, Либби сказала:

– Дед и бабка Мисти приехали сюда из Шотландии вместе с Мак-Грегором. – Она старательно изобразила акцент шотландца и особенности его речи. – Мой закадычный приятель Мак-Грегор утверждает: эти псы такие умницы, запросто могут сготовить тебе завтрак и подать его, коли ты этого желаешь. Так и не иначе! Пару-тройку лет назад он подарил мне свою красавицу. И ей почти удалось несколько раз доказать, что он прав.

Продолжая улыбаться и не сводя глаз с копошащихся вокруг Либби визжащих и скулящих щенков, требующих уделить им внимание, Ремингтон облокотился на ограду. Под его взглядом внутри у Либби все потеплело и смягчилось. Никогда в жизни она не видела ничего прекраснее, чем эти темно-синие глаза, четко очерченный подбородок, изогнутые дугой брови или…

Сердце девушки забилось быстрее, а дыхание замедлилось. Она поняла, что пристально смотрит на его губы, думая, как приятно, наверное, ощущать его поцелуй. Либби никогда прежде не целовали. По крайней мере в губы. Когда-то один-два юных джентльмена целовали ее в щечку, но на большее времени никогда не было. Отец следил за ее участием в светских мероприятиях так же тщательно, как и за всем остальным в ее жизни.

Ласково оттолкнув в сторону пушистых щенков, Либби поднялась. Какая-то непреодолимая сила толкала ее к Ремингтону, словно вокруг ее талии обвязали невидимую веревку и не имеющую сил сопротивляться тянули прямо в мрачные, опасные воды.

«Что же я делаю? – сказала себе Либби. – Надо остановиться». Но остановиться она уже не могла. Либби продолжала подходить к нему все ближе и ближе. Медленно. Слишком медленно.

Его глаза потемнели, улыбка исчезла с лица. Она скорее почувствовала, чем увидела, как он отделяется от ограды и устремляется к ней.

«Как больно будет, когда ты уедешь», – она, конечно, не могла произнести это вслух, а только стояла перед ним, и их тела разделяли всего несколько сантиметров. Она подняла глаза и встретилась с его мрачным взором.

Либби услышала, как костыль падает на землю, почувствовала, как вокруг ног опять подняли возню щенки, пытающиеся отыскать в траве незнакомый предмет, но все померкло вокруг, когда Ремингтон обнял, ее.

Он наклонился к ней, а она запрокинула голову назад и чуть-чуть в сторону и закрыла глаза. И Ремингтон поцеловал ее. Казалось бы, поцелуй – одна из самых естественных вещей на свете. Но Либби почувствовала, как ее бросило в жар, а потом в холод. В ушах стучало от пульсирующей крови, и в то же время девушке казалось, что сердце ее остановилось. По коже побежали мелкие мурашки, колени подогнулись.

«Он мог бы остаться… Он мог бы остаться… Он мог бы остаться…»

Он провел по ее щеке большим пальцем.

– Либби…

Внутри у нее все замерло. «Он мог бы остаться…»

– Я…

Она покачала головой.

– Не говори этого, – прошептала она. – Пожалуйста, не говори.

Она обхватила руками его шею и прижалась щекой к широкой груди.

– Ничего не объясняй, ни за что не извиняйся. Пусть сейчас все будет как есть.

– О Либби, – он прижался щекой к ее макушке, – ты не понимаешь…

– Ты ошибаешься, Ремингтон. Я понимаю.

Он крепче сжал ее в объятиях.

– Нет, Либби, не понимаешь. А я – да.

Потом он кончиками пальцев приподнял лицо девушки за подбородок и снова ее поцеловал.