Горе невинным

I

Откинув с высокого лба темные волосы, Эстер направилась вверх по лестнице. Кирстен Линдстрём поджидала ее наверху.

– Он ушел?

– Да, ушел.

– Ты перенесла шок, Эстер. – Кирстен заботливо опустила ладонь на ее плечо. – Пойдем со мной. Я дам тебе капельку бренди. Вся эта история… это уж слишком.

– Не думаю, что мне хочется бренди, Кирсти.

– Вполне возможно, однако оно тебе поможет.

Молодая девушка, не сопротивляясь, позволила провести себя по коридору в собственную небольшую гостиную мисс Линдстрём и, взяв в руки предложенный ей бокал, неторопливо сделала глоток.

– Как все внезапно произошло, – проговорила полным волнения голосом Кирстен. – А нас следовало предупредить. Почему мистер Маршалл сперва не написал нам?

– Наверное, доктор Калгари не позволил ему это сделать. Он решил лично сообщить нам.

– Ну да, явился и лично сообщил!.. И как, по его мнению, мы должны отнестись к этой новости?

– Мне кажется, – произнесла Эстер странно обесцветившимся голосом, – что, по его мнению, мы должны были обрадоваться.

– Обрадоваться или нет, но он заставил нас испытать потрясение. Этого не следовало делать.

– Однако в известном смысле он продемонстрировал собственную отвагу, – заметила Эстер. Краска прихлынула к ее лицу. – Я хочу сказать, что сделать такое не просто. Прийти в семью осужденного за убийство и умершего в тюрьме человека и сказать, что на самом деле он невиновен… Да, я думаю, что он совершил смелый поступок, однако мне хотелось бы, чтобы он его не совершал, – добавила она.

– Что ж… всем нам хотелось бы этого, – отрывисто бросила мисс Линдстрём.

Эстер посмотрела на нее с внезапно пробудившимся интересом.

– Значит, и вам так кажется, Кирсти? А я думала, что это всего лишь мое мнение…

– Ну я не дура, – резким тоном промолвила мисс Линдстрём. – И могу представить себе некоторые последствия, о которых твой доктор Калгари даже не задумывался.

Эстер поднялась на ноги и проговорила:

– Надо сходить к отцу.

Кирстен Линдстрём одобрила ее намерение:

– Да. У него уже было время как-то обдумать ситуацию.

Когда Эстер вошла в библиотеку, Гвенда Вон разговаривала по телефону. Отец поманил Эстер к себе, и она присела на ручке его кресла.

– Мы пытаемся дозвониться до Мэри и Микки, – проговорил он. – Они должны немедленно всё узнать.

– Алло, – сказала в трубку Гвенда Вон. – Пожалуйста, миссис Дюрран? Мэри? Это Гвенда Вон. С вами хочет поговорить ваш отец.

Подойдя к ней, Лео взял в руку трубку.

– Мэри? Как дела? Как Филип?.. Хорошо. Произошло чрезвычайное событие… Я решил, что тебе нужно немедленно все узнать. У нас только что побывал доктор Калгари. Он привез с собой письмо от Эндрю Маршалла. Оно касается Джеко. Получается – совершенно удивительная вещь! – получается, что Джеко не солгал, рассказывая на суде о том, что в Драймут он приехал на чужом автомобиле. Этот самый доктор Калгари и подвозил его… – Он умолк, прислушиваясь к тому, что его дочь говорила на другом конце линии. – Мэри, я не буду входить в подробности относительно того, что он не объявился вовремя. С ним случился несчастный случай… сотрясение мозга. Рассказ выглядит вполне достоверным. Я звоню тебе, дабы сказать о том, что всем нам нужно как можно скорее собраться у меня. Быть может, мы сумеем пригласить сюда Маршалла и обговорить с ним этот вопрос. Полагаю, что нам необходима самая качественная юридическая консультация. Не могли бы вы с Филипом?.. Да… Да, понимаю. Но, моя дорогая, я действительно считаю, что это важно… Да… перезвони мне попозже, если хочешь. А я должен попытаться дозвониться до Микки.

Он положил трубку.

К аппарату подошла Гвенда Вон.

– Так что же, звонить сейчас Микки?

На вопрос ответила Эстер:

– Поскольку на звонок уйдет какое-то время, Гвенда, не разрешите ли мне позвонить первой? Мне надо связаться с Дональдом.

– Ну конечно, – согласился Лео. – Ты же намереваешься встретиться с ним сегодня вечером, так?

– Собиралась, – поправила отца Эстер.

Тот подозрительно посмотрел на дочь.

– Неужели все это так расстроило тебя, моя дорогая?

– Не знаю, – отозвалась Эстер. – Понять не могу, что я сейчас чувствую.

Гвенда уступила ей место у телефона, и Эстер набрала номер.

– Будьте добры, позовите доктора Крейга. Да. Да. Это Эстер Эрджайл.

После недолгой паузы она проговорила:

– Это ты, Дональд?.. Знаешь, мне кажется, что я не сумею пойти сегодня с тобой на лекцию… Нет, нет, я не заболела – дело не в этом, просто… ну, просто на нас свалилась довольно странная новость.

Доктор Крейг что-то сказал ей. Эстер повернула голову к отцу и, прикрыв ладонью микрофон, спросила:

– Это же не секрет, не правда ли?

– Нет, – неторопливо проговорил Лео. – Нет, не то чтобы это был секрет, но… я все же попросил бы Дональда пока помалкивать. Сама знаешь, как распространяются слухи, как обрастают преувеличениями…

– Да, понимаю. – Она снова заговорила в трубку: – В известной мере эти новости, Дональд, можно назвать хорошими, и все же они какие-то неуютные. Я не хочу говорить об этом по телефону… Нет-нет, не приезжай сюда… Прошу тебя. Не сегодня. Завтра. Это о Джеко. Да-да, о моем брате… просто мы узнали, что он не убивал мою мать… Но, пожалуйста, не говори ничего, Дональд, и никому не рассказывай. Я все тебе расскажу завтра… Нет, Дональд, нет… Сегодня вечером я просто не в состоянии кого-либо видеть… даже тебя. Пожалуйста. И не говори ничего.

Опустив трубку, она передала очередь Гвенде. Та вызвала Драймут.

– Эстер, – негромко проговорил Лео, – почему бы тебе не сходить на лекцию вместе с Дональдом? Отвлечешься от неприятных мыслей.

– Не хочу, папа. И не могу.

– Судя по твоим словам, ты создала у него впечатление, что известия неблагоприятны. Впрочем, Эстер, ты понимаешь, что это не так. Просто мы были ошеломлены. Но теперь все мы рады… очень рады… А как же иначе?

– Значит, так нам надлежит говорить?

– Моя дорогая девочка… – осадил ее Лео.

– Но ведь это совсем не так? – проговорила Эстер. – Такую новость нельзя назвать хорошей. Она ужасна… огорчительна.

– Микки на линии, – проговорила Гвенда.

Лео снова подошел к ней и взял трубку. Он разговаривал с сыном в той же тональности, что и с дочерью. Однако тот воспринял известие совершенно не так, как Мэри Дюрран: не протестовал, не удивлялся, не проявлял недоверия. Но отреагировал сразу.

– Что за чертовщина! – проговорил в трубке голос Микки. – После всего этого? Нашелся свидетель?.. Ну что ж, счастье в ту ночь оставило Джеко.

Лео заговорил снова. Микки слушал.

– Да, – произнес он, – я согласен с тобой. Нам нужно как можно скорее собраться вместе и пригласить на совет Маршалла.

Неожиданно Микки коротко хохотнул, издав смешок, который Лео часто слышал от маленького мальчика, игравшего в саду под окном.

– В чем, собственно, теперь вопрос? – проговорил он. – Кто из нас это сделал?

Лео бросил трубку и отодвинулся от телефона.

– И что он сказал? – спросила Гвенда.

Лео ответил.

– На мой взгляд, это глупая шутка, – проговорила Гвенда.

Лео коротко глянул на нее и задумчиво произнес:

– Быть может, это была не совсем шутка.

II

Мэри Дюрран пересекла комнату и подобрала возле вазы опавшие лепестки хризантем, после чего аккуратно отправила их в мусорную корзину. Эта высокая, невозмутимая с виду женщина лет двадцати семи, хотя на лице ее не было морщин, тем не менее казалась старше своих лет – возможно, благодаря спокойной зрелости, казавшейся частью ее внешности. Она выглядела хорошенькой, но без нотки очарования. Правильные черты лица, чистая кожа, яркие голубые глаза. Светлые волосы были зачесаны на затылок и завязаны там пучком; прическа эта, по случаю, как раз была в моде, однако причесывалась она так совсем не по этой причине. Эта женщина всегда придерживалась собственного стиля. Внешность ее была подобием собственного дома: опрятной и ухоженной. Всякая пыль, любой беспорядок смущали ее.

Сидевший в инвалидной коляске мужчина проследил за тем, как она убирала опавшие лепестки, и, пожалуй, криво улыбнулся.

– Прежняя аккуратистка. Всё на своем месте, и для всего есть свое место.

Он усмехнулся – не без едкой нотки. Однако Мэри Дюрран сохраняла спокойствие.

– Люблю, когда всё в порядке, – согласилась она. – А знаешь, Фил, тебе и самому не понравилось бы, если б дома царил хаос.

Муж ее произнес с ноткой горечи:

– Что же, во всяком случае, я не имею возможности навести здесь хаос.

Вскоре после свадьбы Филип Дюрран заболел паралитической разновидностью полиомиелита. И в глазах обожавшей его Мэри сделался не только мужем, но и ребенком. Подчас ее собственническая любовь несколько смущала его. Его жене не хватало воображения, чтобы понять, как то удовольствие, которое она получает от его несамостоятельности, подчас раздражает его.

Он заторопился со словами, словно бы опасаясь проявления симпатии или сочувствия с ее стороны.

– Должен сказать, что эта новость, полученная от твоего отца, просто неописуема! После всего этого времени!.. Как ты можешь сохранять спокойствие?

– Наверное, я никак не могу принять ее. Это так необычно… Сначала я просто не могла поверить словам отца. Если б звонила Эстер, я скорее подумала бы, что она все выдумала. Ну ты же знаешь, какова Эстер.

Часть горечи оставила лицо Филипа Дюррана.

– Неистовая и страстная особа, вечно ищущая неприятностей на свою голову и находящая их, – негромко проговорил он.

Мэри отмахнулась. Чужие выводы не интересовали ее. Она с сомнением произнесла:

– Хотелось бы знать, правда ли это? Тебе не кажется, что этот человек мог все придумать?

– В качестве рассеянного ученого? Было бы приятно так думать, – ответил Филип, – но похоже, что Эндрю Маршалл воспринял его слова серьезно. A «Маршалл и Маршалл» – фирма не из доверчивых, надо тебе сказать.

Мэри Дюрран нахмурилась.

– Но что это на самом деле означает, Фил?

– Это означает, что Джеко будет полностью оправдан. То есть если власти будут удовлетворены, – и, насколько я понимаю, ничего другого быть не может.

– Ну, хорошо, – Мэри слегка вздохнула, – значит, все и в самом деле очень хорошо.

Филип Дюрран снова рассмеялся с прежней едкой горечью.

– Полли! – воскликнул он. – Ты меня погубишь.

Именем Полли звал Мэри Дюрран только собственный муж. Имя это самым абсурдным образом не гармонировало с ее скульптурной внешностью. Она посмотрела на Филипа с некоторым удивлением.

– Не понимаю, чем мои слова могли так развеселить тебя.

– Ну, ты вела себя абсолютно изящно! – заявил Филип. – Прямо благородная леди на распродаже рукоделья какого-нибудь деревенского института.

Мэри с некоторым недоумением произнесла:

– Но все действительно очень хорошо! Согласись, не слишком приятно иметь убийцу в своей семье.

– Ну, не совсем в своей…

– Знаешь, на самом деле это одно и то же. То есть вся эта история оказалась очень неприятной и неуютной. Все окружающие любопытствовали до неприличия. Мне было так противно…

– Ты великолепно справлялась с ситуацией, – проговорил Филип. – Замораживала знакомых ледяным взглядом своих синих глаз, после чего те затыкались и им становилось стыдно. Просто удивительно, как тебе удается никогда не обнаруживать своих чувств.

– Вся эта история была мне крайне неприятна. Точнее сказать, отвратительна, – проговорила Мэри Дюрран. – Однако в конце концов он умер, и все закончилось. A теперь… теперь, надо думать, ее разворошат снова. Утомительная перспектива.

– Да, – задумчиво промолвил Филип Дюрран, чуть шевельнув плечами, отчего по лицу его пробежала болезненная гримаса.

Жена торопливо подошла к нему.

– У тебя спина затекла? Подожди. Дай-ка я переложу подушку. Вот так. Теперь лучше?

– Тебе следовало работать в госпитале сиделкой, – проговорил Филип.

– Не испытываю никакого желания заботиться о разных там людях. Только о тебе. – Сказано это было очень просто, однако с несомненно глубоким чувством, проступавшим под словами.

Зазвонил телефон, и Мэри подошла к аппарату.

– Алло… да… слушаю… Ах, это ты… Это Микки, – бросила она в сторону Филипа. – Да… да, мы слышали. Папа звонил… Ну конечно… Да… Да… Филип говорит, что если адвокаты будут удовлетворены, все будет в порядке… В самом деле, Микки, не понимаю, почему ты так расстроен… Никогда не считала себя особо тупой… В самом деле, Микки… ты, наверное… Алло?.. Алло?.. – Мэри сердито нахмурилась. – Он бросил трубку. – Она аккуратно опустила трубку на аппарат. – Вот что, Филип, я не могу понять Микки.

– И что же он в точности сказал?

– Знаешь, он был в таком состоянии… Обозвал меня тупицей, сказал, что я не понимаю… последствий. Будет крупный скандал, так он сказал. Но почему? Не понимаю.

– Перетрусил, наверное? – задумчиво проговорил Филип.

– Но с чего вдруг?

– А знаешь, он прав. Последствия будут.

Мэри чуть взволновалась.

– Ты хочешь сказать, что интерес к этому делу снова оживет? Конечно, я рада тому, что Джеко оправдан, однако будет неприятно, если люди снова начнут полоскать наше белье.

– Дело не только в том, что скажут соседи. Одним этим не ограничится.

Она вопросительно посмотрела на мужа.

– Заинтересуется и полиция!

– Полиция? – резким тоном бросила Мэри. – Она-то здесь при чем?

– Моя дорогая девочка, подумай наконец.

Мэри неторопливо подошла к нему и опустилась рядом.

– Теперь преступление снова сделалось нераскрытым, – проговорил Филип.

– Но зачем им поднимать всю историю заново… после всего прошедшего времени?

– Превосходный образчик благого пожелания – ни на чем не основанного, однако.

– Но конечно же, – проговорила Мэри, – проявив подобную глупость – допустив эту ужасную ошибку в отношении Джеко, – они, должно быть, не захотят ворошить прошлое?

– Возможно, и не захотят, однако придется! Служебный долг требует.

– Ох, Филип, я уверена в том, что ты ошибаешься. Опять пойдут разговоры, а потом все успокоятся.

– И мы снова заживем дружно и счастливо, – с легкой ехидцей заметил он.

– А почему нет?

Филип качнул головой.

– Все не так просто… Твой отец прав. Надо собраться всем вместе и посоветоваться. Залучив к себе Маршалла.

– Ты хочешь сказать, надо поехать в «Солнечный мыс»?

– Да.

– Но мы не в состоянии это сделать.

– Почему же?

– Это нереально. Ты – инвалид и…

– Я не инвалид, – раздраженным тоном ответил Филип. – Я вполне силен и здоров. Просто мне отказали ноги. И при наличии подходящего транспорта могу доехать до какого-нибудь Тимбукту.

– А я считаю, что тебе вредно ездить в «Солнечный мыс». Притом что вновь возникло это неприятное дело…

– Но голова моя осталась в порядке.

– И потом, я не вижу, как мы можем оставить дом. В последнее время было так много случаев взлома…

– Пригласи кого-нибудь переночевать.

– Тебе просто сказать это – будто легче нет ничего на свете.

– Эта старая миссис… как ее там, может приходить каждый день. И прекрати этот спор на уровне домашней хозяйки, Полли. На самом деле это ты не хочешь никуда ездить.

– Правильно, не хочу.

– Долго быть там нам не придется, – ободрил жену Филип. – Но, на мой взгляд, ехать необходимо. В такой ситуации семья должна сплотиться перед лицом остального мира. Необходимо в точности выяснить положение дел.

III

Вернувшись в Драймут, в гостиницу, Калгари рано отобедал и вернулся в свой номер. Визит в «Солнечный мыс» произвел на него глубокое впечатление. Он ожидал, что новость произведет болезненный эффект, что заставило его заранее собрать в кулак всю свою решимость. Однако откровение оказалось мучительным и тягостным – совершенно не в той манере, которую он ожидал. Повалившись на кровать, Артур раскурил сигарету и принялся прокручивать в уме ситуацию – снова и снова.

Конечно же, самым ярким впечатлением стало лицо Эстер, каким оно было в момент прощания. Это презрительное отвержение его устремления к справедливости! Как это там она сказала? «Теперь важно, не кто виноват, а кто не виноват». И потом: «Разве вы не понимаете, что именно сделали сейчас со всеми нами?» Но что такое он сделал? Калгари не понимал этого.

И все прочие… Женщина, которую они звали Кирсти (с какой стати, к слову? Кирсти – шотландское имя, но она не шотландка – датчанка, а быть может, норвежка). Так почему же она разговаривала с ним столь жестким… столь обвинительным тоном?

Нечто странное было и в поведении Лео Эрджайла – отстраненное выжидание. Никаких «слава богу, мой сын невиновен!», что следовало бы счесть естественной реакцией!

И эта девушка… девушка, исполнявшая обязанности секретаря Лео. Услужливая, любезная. Однако и она отреагировала странным образом. Калгари вспомнил, как она опустилась на колени перед креслом Эрджайла. Словно бы… словно бы… она сочувствовала ему, утешала его. Утешала? Но в чем? В том, что сын его не был виновен в убийстве? И конечно… да, конечно… чувства в этом движении было больше, чем положено секретарю – даже отработавшему на своем месте несколько лет… так в чем же, собственно дело? Почему они…

Зазвонил телефон на столике возле его кровати. Артур поднял трубку.

– Алло?

– Доктор Калгари? Вас тут спрашивают.

– Меня? – Он был удивлен. Насколько ему было известно, о том, что он ночует в Драймуте, не знал никто.

После недолгой паузы клерк ответил:

– Это мистер Эрджайл.

– О? Скажите ему… – Артур осекся, осознав, что готов спуститься вниз. Если по какой-то причине Лео Эрджайл последовал за ним в Драймут, сумел узнать, где он остановился, тогда вопрос будет слишком серьезным для того, чтобы обсуждать его внизу, в людной гостиной. – Попросите его подняться в мой номер, пожалуйста.

Калгари поднялся с постели и принялся ходить взад-вперед. Наконец в дверь постучали. Подойдя к двери, он открыл ее.

– Входите, мистер Эрджайл, я…

И в удивлении остановился. Перед ним стоял не Лео Эрджайл – а молодой человек, едва разменявший второй десяток, на загорелом, симпатичном лице которого осталась печать горечи – на беспечном, сердитом и несчастном лице.

– Не ожидали увидеть меня, – проговорил молодой человек. – Ждали моего отца. Я – Майкл Эрджайл.

– Входите. – Калгари закрыл дверь за спиной своего гостя. – Каким образом вы сумели найти меня? – спросил он, предложив молодому человеку сигарету из пачки.

Взяв сигарету, Майкл Эрджайл издал короткий и неприятный смешок.

– Ну, это было несложно! Надо было всего-то позвонить в основные отели на тот случай, если вы решили заночевать. Угадал со второй попытки.

– А зачем вы захотели встретиться со мной?

Майкл Эрджайл неспешно проговорил:

– Надо было посмотреть, что вы за человек…

Он окинул Калгари внимательным взором, отметив чуть поникшие плечи, седеющие волосы, тонкое чувствительное лицо.

– Итак, вы из тех, кто ездил с экспедицией на полюс… С виду не скажешь, что вы такой крепкий.

Артур чуть улыбнулся.

– Внешность может оказаться обманчивой. Здоровья мне хватило. Там нужна не столько физическая сила, как другие важные качества: выносливость, терпение, технические знания.

– Сколько вам лет, сорок пять?

– Тридцать восемь.

– Вы кажетесь старше.

– Да… да, наверное, вы правы. – На мгновение на него накатила мучительная печаль, вызванная юным нахальством смотревшего на него молодого человека, и он спросил несколько более резко, чем следовало бы: – Так зачем вы хотели видеть меня?

Гость нахмурился.

– Вполне естественное желание, не правда ли? После тех новостей, с которыми вы явились… О моем дорогом брате.

Калгари не ответил, и Майкл Эрджайл продолжил:

– Только явились вы с ними несколько поздновато, если посмотреть с его точки зрения, не так ли?

– Да, – негромко произнес Калгари. – Весть моя запоздала.

– И что же вы так долго молчали? Что это за сотрясение с вами случилось?

Калгари терпеливо повторил свой рассказ. Как ни странно, грубость юноши ободрила его. Хотя бы сейчас он имел дело с человеком, неравнодушным к своему брату.

– Итак, Джеко получает алиби, в этом вся история, правда? А вы уверены в том, что время было именно такое, как говорите?

– Абсолютно уверен, – твердым тоном проговорил Калгари.

– Но вы могли и ошибиться. Ваша братия, эти ученые, склонна к рассеянности в отношении таких мелочей, как время и место.

Калгари чуть усмехнулся.

– Это вы начитались фантастики, с ее рассеянными профессорами в рваных носках, не соображающими, ни который сейчас час, ни где они находятся. Дорогой мой молодой человек, работа инженера требует великой точности в отношении величин, времени и расчетов. Заверяю вас в том, что я просто не могу допустить ошибку. Я подсадил вашего брата незадолго до семи и высадил его в Драймуте через пять минут после половины восьмого.

– Ваши часы могли идти неправильно. Или же вы ориентировались по автомобильным часам.

– Мои наручные часы и часы в автомобиле были в точности синхронизированы.

– Джеко мог каким-то образом одурачить вас. Он был такой фокусник…

– Он не финтил. Но почему вы так стараетесь доказать, что я ошибся? – с некоторым жаром продолжил Калгари. – Я рассчитывал на то, что будет трудно убедить власти в том, что они несправедливо осудили человека, но никак не ожидал, что будет так трудно убедить в том же его семью!

– Итак, оказалось, что вам было трудно убедить всех нас?

– Реакция показалась мне несколько… необычной.

Микки внимательно смотрел на него.

– Они не хотели поверить вам?

– Да… казалось почти что так…

– Не только казалось. Так оно и было. Вполне естественно, на мой взгляд, если задуматься.

– Но почему? Почему вы считаете это естественным? Убита ваша мать. Ваш брат обвинен в убийстве и осужден за него. Теперь оказывается, что он невиновен. Вы должны радоваться… благодарить. Это же ваш брат.

– Он не был мне братом, – ответил Микки. – А она – матерью.

– Что?

– Разве никто вам этого не сказал? Мы все приемные. Все до единого. Начиная с Мэри, моей старшей «сестры», которую удочерили в Нью-Йорке. Остальных приняли в семью во время войны. Моя «мать», как вы ее называете, не могла иметь своих детей, поэтому она завела себе скромный выводок приемных детей. Мэри, я, Тина, Эстер, Джеко. Уютный и ласковый дом с целым морем материнской любви! Я бы сказал, что в конце концов она забыла о том, что мы не ее родные дети. Однако она промахнулась, когда взяла в свои «милые мальчики» Джеко.

– Я не имел представления об этом, – проговорил Калгари.

– Так что перестаньте тыкать мне в лицо этими самыми «ваша мать»… «ваш брат»… Джеко был настоящей вошью!

– Но не убийцей же, – энергично возразил Калгари.

Микки посмотрел на него и кивнул:

– Ну хорошо. Раз вы так говорите и не хотите отказываться от своих слов… Тогда кто же убил ее на самом деле? Об этом вы не подумали? Займитесь теперь этим на досуге. Подумайте… и тогда, быть может, поймете, что сделали со всеми нами…

Он резко развернулся и вышел из комнаты.