Горгона и генерал

Молоко показалось горьким, как отрава, но Гиацинта допила его до конца.

Выпрямила спину, вздернула выше подбородок.

— Осталось нерешенным еще одно дело, — заявила она, положив руку на плечо старшего брата. — За мной все еще охотятся люди, которые хотят получить архивы Крауча. Как ты смотришь на ловлю на живца, Антуан?

46

Удивительно, но за две недели Катарина разительно изменилась.

— У неё глаза стали умнее, да? — спросила Гиацинта у Магды.

Няня только рассмеялась.

— Какой прок разглядывать этих младенцев? Знай только корми их да пеленки стирай.

В детскую заглянул Антуан.

— Цинни, тебя король вызывает.

— Вот только его сейчас не хватало!

Платья спадали с плеч Гиацинты, волосы после керосина потускнели, губы стали шершавыми, а руки покрыты синяками из-за драк с соседками по камере.

Она огорченно велела зашнуровать её потуже, насыпать на лицо белил потолще, налепить мушек погуще и сотворить прическу повыше.

Если воткнуть побольше перьев, то, может, никто не будет приглядываться к её убогому виду.

Его Величество ждал её в своем личном кабинете. За его спиной маячил Розвелл, который, завидев Гиацинту, скорчил ей рожицу.

— Госпожа Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч-Бронкс, — приветствовал её король, — если вы выйдете замуж еще раз, то ваша фамилия станет скороговоркой.

Она улыбнулась и присела в реверансе.

— Да бросьте, — махнул он на неё увешанной перстнями рукой. — Хотите кофе?

— Я, пожалуй, воздержусь от напитков в вашем дворце.

Он расхохотался.

— Могу вас понять. Но, моя дорогая, я хотел вам выразить свое монаршее одобрение. Вы чрезвычайно умело избавили нас от советника Траппа.

От его откровенности она едва не села мимо стула.

— Признаюсь честно, я болел за вас в этом судебном процессе, — продолжал король как ни в чем не бывало. — Вы очень ловкая женщина, Гиацинта.

Она молчала, не зная, как принять этот весьма сомнительный комплимент.

Его Величество с удовольствием пил чай и закусывал сушками.

— Значит, советник Трапп был не в фаворе при дворце? — спросила наконец Гиацинта, устав от этого молчания.

— Это он отравил Оливию, — помрачнел король. — Чтобы поставить под подозрение Бронксов и в то же время дать мне повод отказаться от брака с Нитой, который его сын так неосмотрительно пообещал. Да и вообще советник был невыносим. Воровал. Брюзжал. Опять-таки, использовал яды — словом, был политиком старой школы. Но я не знал, как от него избавиться так, чтобы не рассердить генерала.

— Вот как, — только произнесла она, ошеломленная. — Я рада оказаться полезной трону, даже если это у меня получилось непреднамеренно. Уверяю вас, у меня не было злого умысла, и я вовсе не старалась навредить советнику Траппу.

— Как бы то ни было, вы оказали нам услугу, и мы наградим вас за это возможностью услужить нам снова.

— Вам еще кого-то убить надо? — ляпнула Гиацинта, не подумав, и тут же прикусила язык.

— Да бог с вами, — благодушно отозвался король. — Надо беречь наших подданных. Вы знаете, некого Ливенстоуна, писателя-затворника?

— Арчера? Он очень плодовит.

— Слишком плодовит. Из типографии мне прислали оттиски его нового романа, и мы этим романом недовольны.

— Ваше Величество, литература — дело тонкое, — улыбнулась Гиацинта, — одни любят про рыцарей, другие предпочитают философские трактаты…

— Это роман про меня и предателя Стива.

— Да что вы говорите! — воскликнула она, старательно изображая удивление.

— Там много подробностей о перевороте… Не знаю, как он разузнал об этом всем в своей глуши.

— Загадка, — закивала Гиацинта.

— Я не хочу, чтобы эта книга была опубликована. Но Ливенстоун весьма… настойчивый писатель. Он трепетно относится к своим произведениям и готов печатать роман за границей. Убедите его уничтожить этот роман. Не хватало, чтобы надо мной все соседские короли потешались!

— Я?

— А у вас неотложные дела в столице?

— Да, пожалуй, что и нет, — подумав, ответила Гиацинта. — Я с удовольствием навещу Ливенстоуна в его затворничестве.

Она всегда стремительно собиралась и тем более стремительной была сейчас, когда ей действительно хотелось покинуть этот город, полный пересудов.

Поэтому уже через несколько часов после встречи с королем они с Антуаном, ни с кем не прощаясь, верхом покинули столицу.

Гиацинта едва не кричала от восторга, ощущая свежий воздух и летящую под собой лошадь.

Свобода, свобода!

После тюремного заточения она казалась особенно сладкой.

Дороги были забиты солдатами, возвращающимися домой или в свои части после войны.

Многие поля остались неухоженными — некому весной было пахать и сеять, мужчины были заняты совсем другими делами.

Здесь, за пределами столицы, прошедшая война оставила куда более сильный след. Гиацинта обратила внимание, как много стало женщин с черными ленточками в волосах или в черных косынках.

На постоялых дворах было не протолкнуться, и они ночевали под открытым небом — благо стояли теплые и ясные летние дни, с крупными звездами и душистым ароматом цветов.

Вряд ли кого мог сбить с толку потрепанный мундир Антуана, в котором Гиацинта путешествовала. Она, конечно, изрядно отощала, но все равно бедра, грудь и задница выдавали в ней женщину, но ей было глубоко плевать на взгляды окружающих. Штаны были удобнее юбок, и все тут.

Волосы она безжалостно обстригла, планируя, что к осени, началу светского сезона, они отрастут. К лицу быстро прилип загар, и теперь ничего уже не выдавало в ней самую богатую женщину страны.

На четвертый день пути они все-таки остановились на постоялом дворе, мечтая найти ванну и горячий ужин, и, сидя на столом в заполненном обеденном зале, Гиацинта вдруг заметила знакомое лицо.

— Войл! — воскликнула она, перекрывая гомон вокруг. — Серж Войл!

Старый вояка, приятель Траппа, у которого они гостили в начале зимы вовремя не сложившейся поездки на юг, недоуменно за озирался по сторонам, и у неё оборвалось сердце, когда она увидела пристегнутый к груди пустой правый рукав.

Наконец, взгляд Войла достиг её лица, его брови поползли вверх, и он расхохотался.

— Гиацинта, — вскричал он, пробираясь к ней через зал, — дорогая, как я рад вас видеть! В нашу последнюю встречу вы были в плачевном состоянии.

Со сломанной ногой и простреленным плечом, конечно.

Они расцеловались.

— Это Антуан, — представила она брата, — мой охранник.

— А что же Свон? — выражение лица Гиацинты, кажется, дало очень четкий ответ, потому что Войл крякнул: — Понятно. Давайте поужинаем вместе. Как странно встретить вас здесь, в таком виде.

— А куда направляетесь вы, Серж?

— В столицу. Моя кузина нашла мне невесту, и я еду свататься.

От удивления она охнула.

Вот уж меньше всего Войл с его растрепанными седыми волосами, резкими чертами лица и привычкой говорить грубоватую правду походил на жениха.

— А что такого? Вы же умудрились выскочить за зеленого адъютанта! Этот мальчишка не справится с вами, Гиацинта.

— А со мной так необходимо справляться? Вы из тех мужей, которые держат жен в строгости?

— Вас, моя дорогая, на месте Траппа я бы и вовсе запер в шкафу. Уж больно вы прыткая.

— А при чем здесь вообще Трапп? Пусть запирает в шкафу свою Маргариту.

— Да ну бросьте. Я был с генералом, когда он получил известие о вашем замужестве. Вот уж никогда не видел, чтобы этот матерый медведь так ревел!

Гиацинта дернула плечом, не собираясь обсуждать эту тему дальше.

Трактирщик им принес еды и выпивки, и Антуан отрезал кусок мяса и положил его на тарелку Гиацинты.

— Представьте себе, — продолжал Войл, — вокруг кромешный мрак. Солдаты не знают с какой стороны подходить к оружию, так и норовят сбежать подальше от сражений, мы терпим поражения, отступаем, Трапп сутками в седле, а тут еще вы такой финт выкинули. Из-за вас мы чуть не проиграли войну к чертовой матери.

— Не преувеличивайте.

— Шкаф, Гиацинта, шкаф! Хорошо еще этот адъютант явился на службу после того, как Трапп немного успокоился. Я ему говорю — давай отправим мальчишку в какую-нибудь особо смертельную разведку. А Трапп говорит — ребенок же не виноват, что попался горгоне под горячую руку. Никогда не видел, чтобы любовники так берегли мужей.

Она невольно огляделась по сторонам, уж больно громко вещал уже изрядно выпивший Войл. Но всем были безразличны их разговоры.

— Значит, вы прошли эту войну бок о бок с генералом?

— О, Трапп призвал всех, до кого дотянулся.

— Трапп? Кто сказал Трапп?

Какой-то молодой офицер, проходящий мимо, пошатнулся и поднял повыше кружку с пивом.

— За великого генерала! — крикнул он.

Остальные посетители постоялого двора отозвались одобрительным гулом:

— За великого генерала!

Прижавшись спиной к холодному камню стены, Гиацинта наблюдала за всеобщим братанием.

Понеслись разговоры — кто, как и где воевал, и она поймала себя на мысли, что совершенно ничего не знает о том генерале, о котором говорят все эти люди. О хитроумном, решительном и смертоносном генерале. В этих рассказах не было ничего о человеке, который снисходительно посмеивался, наблюдая за её преферансами.

Генерал умел принимать необратимые решения, и ей впервые пришло в голову, что однажды он и её может списать на берег, несмотря на все его обещания не отдаляться от неё ни на шаг.

— Что за мрачный вид, Цинни? — спросил её Антуан.

— Задумалась о том, простишь ли ты меня когда-нибудь.

— Ты про ту ночь, когда ты предупредила Розвелла о нападении на дом Траппа? Я был в бешенстве, не знаю, что с тобой было бы, попадись ты мне тогда в руки. Выпорол бы, честное слово.

— Я и самой себе не могу объяснить, что именно меня тогда толкнуло на предательство.

Антуан пожал плечами.

— Ты бы стала предательницей в любом случае, чью бы сторону не выбрала. Классическая вилка.

— Я выбрала деньги.

— Ты выбрала Траппа. Ты всегда, при любых раскладах, выберешь Траппа. Как только я понял это, то перестал на тебя сердиться. Глупая маленькая Цинни.

— Почему глупая?

— Потому что все это очень плохо закончится, — грустно предрек Антуан.

47

Отправить Гиацинту к Ливенстоуну оказалось куда проще, чем Трапп рассчитывал.

Король так бурно радовался смерти его отца, что прятался от генерала, как дитя малое, но для того, чтобы вложить в монаршую голову нужные мысли, всегда был Розвелл.

Незаметно сопроводив горгону и Верда до выезда на тракт и убедившись, что за ними нет никакой слежки, Трапп с некоторой тяжестью на сердце предоставил путешественников самим себе. То, как быстро эта женщина покинула столицу, подтверждало его убеждение, что ей и самой не терпелось уехать, но все равно эта поспешность неприятно царапнула его. Могла бы хоть записку ему оставить, черствая горгулья.

Впрочем, он уже убедился в том, что Гиацинта не верит в эпистолярный жанр.

Куда сложнее было вытащить из берлоги Войла, который тяжело переживал потерю правой руки и был занят, в основном, беспробудным пьянством.

Возможно, Гиацинта отвлечет его от жалости к самому себе, а Трапп получит регулярные отчеты о том, чем она занята. В этом плане от Верда было мало толка: мальчишка оказался на удивление преданным своей сестре.

Ну и лишняя охрана гематоме никогда не помешает.

Она обрушивала неприятности на свою голову без перерыва на еду и сон.

Импровизировать и изыскивать повод для того, чтобы выпроводить горгону из города, пришлось в считаные часы. Вот как Джереми сообщил, что они с Вердом объявляют охоту на живца, так генерал и за фонтанировал идеями. Свон бы никогда не допустил такой самодеятельности, но Верд, кажется, обладал авантюрным складом характера, что объясняло их с горгоной взаимную привязанность.

Но почему он думал, что она хотя бы пару недель после тюремного заключения проведет в покое?

Удивительно, в какой тугой узел запутались все события.

Генерал и сам был изрядно виноват в произошедшем: нечего было гарцевать под окнами Гиацинты. Милый жест, невинный комплимент, незатейливое признание запустило ту цепочку событий, которая, как домино, повлекла сразу несколько смертей.

В тот вечер, когда был убит Свон, генерал довольно шустро изловил лакея-убийцу, а вот на то, чтобы выбить из него имя заказчика, ушло драгоценное время.

Слишком драгоценное, как потом оказалось.

Советник Трапп — предсмертным хрипом извлек из себя лакей.

Никто и никогда не ожидал от этого человека терпения и понимания, но зарезать любовницу сына на королевском балу было перебором по любым меркам.

Возвращался во дворец генерал очень мрачным: угораздило же его оказаться в такой нелепой ситуации, когда приходится одного близкого человека защищать от другого. И как прикажете останавливать упрямого старика, который ненавидел, когда его планы не доводились до конца?

Что бы он сейчас ни сделал — это лишь приведет к новым покушениям.

И кто знает, чем закончится это противостояние.

Как оказалось, пока он предавался размышлениям, горгона уже все решила по-своему.

Отец был в ужасном состоянии, когда к нему пустили. Яд прочно обосновался в его организме, и королевский лекарь мог только бессильно смотреть на эту агонию.

Последние силы советник Трапп потратил на то, чтобы вызвать к себе командора Ганга, судью Фильстертона и обвинить в своем убийстве Гиацинту.

Не было никакой возможности избежать её ареста.

Вопрос, на который Трапп наверняка никогда не узнает ответ, — знала ли Гиацинта о том, что в стакане, поданной Нитой, был яд.

Сколь отчетливо она понимала, к чему приведет её эскапада с осколком?

Он склонялся к мысли, что если не знала наверняка, то рассчитывала на это. Никогда в жизни горгона не стала бросаться бы стеклами просто так. Практичность всегда в ней брала вверх над эмоциями, и даже в самом сильном волнении Гиацинта прекрасно понимала, что она делает и зачем.

Даже если — особенно если! — её пытались убить дважды за вечер.

И если на окнах её спальни были решетки, а под подушками револьверы.

И можно только представить, как она жила последние месяцы, — как под обстрелом.

Свон докладывал, что её дважды пытались похитить: один раз Бронксы, мечтающие, чтобы она переписала на них деньги, и второй раз те, кто охотился за архивами Крауча.

«Ты не посмеешь меня обвинять», — сказала она ему в карете, и в её голосе была только ярость.

У него, в общем, было немного времени на обвинения.

Нужно было найти из нищенского братства Розвелла двух подходящих женщин и посадить их в камеру к Гиацинте — просто, чтобы они убедились в том, что её жизни не угрожает опасность.

Нужно было распутать до конца клубок заговоров — кто ищет архивы Крауча, для чего он их ищет, и чем это грозит горгоне.

Нужно было организовать достойные похороны для отца и Питера Свона.

Нужно было утешить Чарли и позаботиться о Катарине.

Ну и следить за процессом — в котором Гиацинта побеждала без всякой помощи с его стороны.

Но все, что делал Трапп, было как-то машинально.

Он куда-то бежал, с кем-то разговаривал, на кого-то орал, кого-то запугивал, и все это время внутри него разрасталась воронка пустоты, и заглядывать туда было страшно самому.

— Ну и что дальше? — спросил его Розвелл, укачивая Катарину.

Он вообще чувствовал себя в особняке Стетфилдов, как дома, и у Траппа за последнее время сложилось четкое убеждение, что его старый друг, что бы ни случилось, будет защищать горгону до последнего вздоха.

Как это сделал Свон, например.

Его собственный капитан, посмевший преградить своему генералу путь!

Что эта женщина делает с его воинами?

Что ждет бедолагу Войла?

— Не знаю, — ответил Трапп. — Я в тупике.

Он пребывал в этом тупике с тех пор, как выяснил, что архивы Крауча ищет командор Ганг. Обладая такими сведениями, начальник городской тюрьмы стал бы практически всемогущим.

У Ганга был отличный повод добраться до Гиацинты, пока она находилась в тюрьме, но он не посмел ставить свою карьеру под угрозу, уж больно пристальное внимание уделялось этому процессу со всех сторон.

Итак, отец Маргариты.

— Ты бы, мой друг, — забирая у Розвелла дочь, посоветовал Трапп, — поменьше торчал в детской и почаще навещал мою жену.

— Сволочь ты, все-таки, генерал, — кисло отозвался тот.

Трапп удивился, задумчиво разглядывая обычно беспечное лицо.

Что это? Сочувствие Маргарите?

Сам он не испытывал к ней ни малейшей симпатии — особенно после того, как выяснил, что именно она была автором той ловушки с их женитьбой.

И ладно бы ею двигала любовь или там страсть. Но кроме жажды мести ничего в своей жене Трапп не обнаружил.

Не слишком достойно для бывшей монахини.

«Одержимость» — вот самое, пожалуй, подходящее для неё слово.

Когда именно его жизнь превратилась в такой запутанный филиал ада?

— Дальше, — принял он наконец решение, — мы отдадим архивы Гангу.

— Серьезно? — ухмыльнулся Розвелл.

— Кто ищет — тот найдет, не так ли?

О, Ганг еще пожалеет о том, что ввязался в эту охоту за сокровищами.

Легко сказать — отдать архивы. Но их ведь еще найти надо было.

Итак, Трапп, если бы ты был горгоной, то где бы ты спрятал громоздкие ящики с бумагами?

Размышляя об этом, он слонялся по её гостиной с Катариной на руках, когда экономка принесла письмо от Шарля Стетфилда, адресованное Гиацинте.

Трапп и сам удивился тому что вскрыл его без всяких сомнений.

Кажется, пустота, растущая в его груди, лишала его всяких моральных ориентиров.

«Удивительно, — писал её пасынок, игнорируя всякие обращения, — я уехал из столицы, терзаемый яростью и ненавистью к вам. и надеялся, что война погасит обуревающие меня чувства. Но чем больше проходит времени, тем сильнее я вас ненавижу.

Здесь, на востоке, я встретил вашего мужа. Каким цинизмом и жестокостью нужно обладать, чтобы сослать невинного юношу лишь за то, что он не угоден вашему любовнику. Вы играете чужими жизнями и будете за это наказаны. Я же со своей стороны сделаю все, чтобы поддержать Найджела в его незаслуженном изгнании, и уверяю вас, что он не сломается, несмотря на все усилия уничтожить его.

Будьте вы прокляты, Гиацинта».

Трапп задумчиво порвал письмо на мелкие клочки.

Вечно от этих пылких отвергнутых влюбленных одни хлопоты.

— Эухения! — завопил он.

Дочь на его руках восторженно зашлепала ладошками по его небритой морде.

Возможно, она была единственным человеком в мире, которому нравился его рев.

Старуха молча появилась из кабинета. Её пальцы были испачканы чернилами.

— Эухения, — спросил Трапп, решив, не спрашивать её о чернилах. Он давно понял, что чем меньше он знает о том, чем она занята, тем спокойнее ему спится. — Любовь моя. Моя обворожительная и ненаглядная.

— Допустим. — проскрипела она.

— А ты ведь знаешь, где архивы Крауча? Горгона в жизни бы не смогла их перепрятать без твоей помощи. Эухения смотрела на него блеклыми глазами, в которых сквозило ехидство и полное осознание собственной значимости.

— Отпустишь Стива — покажу, — заявила она.

Господи боже, и эта женщина приобрела столичную страсть к интригам!

Впрочем, её странная дружба с Люси Смолл не была для Траппа таким уж секретом.

— И даже разрешу ему жениться, — пожимая её перепачканную ладонь, торжественно пообещал Трапп.

— Полагаю, ты будешь подружкой невесты?

— Генерал Трапп! — командор Ганг удивленно приветствовал его в своем кабинете.

— О, просто Бенедикт. Я же ваш зять.

— Слишком нерадивый зять, не так ли?

— Слухи все это, — открестился от горгоны генерал. — Я предан исключительно своей семье.

— Рад это слышать. Что привело вас ко мне?

— Хочу сделать заявления: я подвергаюсь шантажу.

— Действительно?

Трапп прямо и доверительно посмотрел Гангу в глаза:

— Существуют некие архивы, которые вел канцлер Крауч. По слухам, это настоящее бедствие. Вроде бы в них собраны грязные делишки всех более-менее значимых жителей города. Вот и я не стал исключением. Ганг сглотнул.

— Кто вас шантажирует?

— Госпожа Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч-Бронкс, — не моргнув глазом, ответил генерал.

Смотреть на командора Ганга было чистым удовольствием.

— Но позвольте… — пробормотал он, — по моим данным эта особа тайно покинула город.

— Брехня, — отмахнулся Трапп. — Прячется просто.

— Вот как, — Ганг смотрел на него недоверчиво и в то же время с разгорающейся в его глазах жадностью.

— Я знаю, где скрывается эта мерзавка. И прошу вашей помощи в её задержании.

— Конечно-конечно… Но Бенедикт, всем известно, что вас связывает прочная… эм… дружба с этой женщиной.

— Она убила моего отца. Бертрам.

— Её невиновность была доказана.

— Кто в это поверит, командор?

Сомнения еще таились в уголках рта Ганга, но он уже заглотил наживку.

— Что же, — решился командор, — я сам отправлюсь вместе с вами.

— Я высоко это ценю, — легко поклонился Трапп.

На живца так на живца. Как скажешь, дорогая.

48

Пеплом кружили над головой Ганга архивы Крауча, а командор в отчаянии метался вокруг борделя, пытаясь спасти хоть что-то.

Только горгона могла спрятать бумаги у Беатрисы, и генералу пришлось выкупать у почтенной жрицы любви все здание, чтобы и подорвать его на глазах у Ганга.

Все было всерьез.

В общем, он мечтал уничтожить архивы с того самого дня, как услышал о них. Гиацинте ни к чему было владеть таким смертельно опасным наследством, что не отменяло того, что она убьет его, как только доберется.

Основная сложность всей этой затеи состояла в том, чтобы сначала показать командору, что это именно эти бумаги, которые он так страстно мечтал получить, а потом выманить его на улицу, да и подорвать все здание целиком.

Генерал решил не мелочиться.

Уж больно потешно выглядел начальник городской тюрьмы, суматошно бегающий вокруг догорающего борделя.

— Что тут происходит? — к нему подъехал глава стражи.

— Так командор Ганг борется за моральный облик столицы, — усмехнулся генерал. — Поклялся отправить всех шлюх в монастырь.

— Вот гад! — возмутился глава стражи.

— Заведение прекрасной Беатрисы взорвал для начала, — скорбно кивнул Трапп, — а сколько прекрасных воспоминаний у меня связано с этим местом!

— У каждого приличного человека самая приятная часть жизни прошла здесь, — горячо поддержал его глава стражи. — Командор Ганг! Не двигайтесь! Я беру вас под арест!

— За что? — выкатил глаза тот.

— За то, что вы покусились на святое!

Так Ганг и лишился своей должности.

Гиацинта вернулась в столицу лишь в конце лета.

Сидя на ступеньках лестницы в особняке Стетфилдов, Трапп приложил палец к губам Катарины, наблюдая за тем, как горгона легко скинула с плеч мундир, оставшись в белой рубашке, заправленной в штаны.

Перебрала письма, ожидавшие её, вскрыла одно из них, быстро прочитала и отбросила от себя бумагу, как ядовитую змею. Очередное гадкое послание Шарля Стетфилда?

Развернулась и увидела Траппа с дочерью на руках.

Молча поднялась к ним и села рядом, прислонившись головой к плечу генерала. В ней была какая-то сумрачная усталость.

Свободной рукой Трапп обнял её, а Катарина попыталась воспользоваться моментом и вывернуться на волю. Но её попытки не привели к успеху.

— Как дела?

— Чтобы отобрать у писателя одну историю, ему надо подарить другую, — ответила Гиацинта, усмехаясь.

— Да ладно, — поразился Трапп, — ты…

— Кто поверит, что дочь шлюхи стала самой богатой женщиной королевства? — уютно вздохнула горгона. — Все сочтут, что Ливенстоун совсем уже заврался. Но это неважно. У вас какие новости?

— Я уничтожил архивы Крауча, — выпалил Трапп, решив не тянуть кота за хвост.

— Ты — что? — Гиацинта вскинула голову, её глаза сузились.

— Так получилось, — кротко сообщил он.

— Ну, знаешь ли, — горгона выхватила у него Катарину, легко вскочила на ноги и понеслась наверх. — Мы от тебя уходим.

— Верни мою дочь!

— Ха!

Катарина восторженно взвизгнула, когда гематома поудобнее перехватила её, пристроив у себя под мышкой. Она заболтала руками и ногами, извиваясь, как червяк.

— Господи, крошка Кэт, какой тяжелой ты стала.

— Гиацинта, давай поговорим нормально.

— Разговаривай со своей бабушкой! Тебя вообще нельзя оставить без присмотра, чтобы ты не лишил меня моего будущего?

— Архивы принесли тебе одни проблемы, а не решение их!

— Это вообще не тебе решать! Кто позволил тебе вмешиваться в мою жизнь?

— Не зли меня, Гиацинта!

— Иди к черту, Бенедикт!

Одна из комнат на втором этаже открылась, оттуда высунулась Эухения, мгновенно оценила ситуацию и забрала себе Катарину.

Горгона раздраженно топнула ногой, понеслась к себе.

Перед носом генерала захлопали двери: сначала в её личную гостиную, потом в кабинет, потом в будуар, а потом в спальню.

По крайней мере, она не закрывала их на засовы.

Гематома с разбега бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку:

— О-о-о-о, как я тебя ненавижу!

— Бывает, — согласился Трапп.

Он тоже её нередко ненавидел, как будто это хоть что-то меняло!

Осторожно растянулся рядом.

— Ну что случилось? Почему ты так расстроена?

— Старик Мо умер, — ответила она глухо. — Я только что получила сообщение от Блубери.

— Кто такая эта Блубери?

— Сестра.

Видимо, еще один ребенок, нашедший приют в труппе бродячих артистов, которую собрал старик Мо. Гиацинта купила ему дом на юге и регулярно отправляла денег, но Трапп и не догадывался, что она так привязана к этому человеку.

Впрочем, учитывая её отношение к Антуану и Джереми, мог бы и сообразить, поскольку другой семьи у неё никогда и не было.

Трапп молча сграбастал её в свои объятия, и Гиацинта в этот раз не стала брыкаться. Завернулась в его руки, как в одеяло, прижалась спиной к его груди, притихла.

— Ты ведь тоже умрешь раньше меня, — вдруг сказала она.

От неожиданности Трапп вздрогнул.

— Что?

— Ты на двадцать лет старше! Ты умрешь раньше!

— Ну, знаешь, с твоими упорными попытками самоубиться, это еще далеко не факт.

Кажется, это её немного утешило. Она вздохнула и легко поцеловала его запястья.

От неё пахло лошадьми, дорогой, чем-то цветочным и дымом костра. Трапп зажмурился, втягивая в себя этот запах, заполняющий пустоту в груди.

— В любом случае, я планирую умереть в глубокой старости. Кто знает, где ты будешь к тому времени.

Она резко села, смахнула мелкие слезы с лица, уставилась на него с непониманием.

— И что это должно означать?

Он с нежностью потрогал её забавно короткие волосы, едва достигавшие плеч.

— Дорогая, ты молодая, красивая и, увы, богатая женщина. А я уже стремлюсь к закату. Ты же не думаешь, что я всерьез рассчитываю, что ты останешься со мной, когда я начну… дряхлеть?

— Понятно, — сухо проговорила она. — Как мило с твоей стороны подумать о своем дряхлении заранее. Это ведь ты подсунул мне Войла?

— Допустим, — осторожно ответил он, гадая, к чему горгона ведет на этот раз.

— Знаешь, Бенедикт, если я однажды тебя и брошу, то вовсе не из-за твоего мифического дряхления, а потому, что ты пытаешься контролировать каждый мой шаг. Как ты посмел уничтожить архивы, не спросив меня?

— Да потому что я даже дышать не могу, когда тебе грозит опасность.

Трапп сказал это просто и без всякого надрыва, Гиацинта сдвинула брови, размышляя.

— Это ты и называешь любовью? — спросила сосредоточенно.

— Чистое безумие.

Она снова вернулась в его объятия, расстроенно уткнувшись носом в пропахшую детским запахом рубашку.

— Даже не знаю, что с тобой делать, — пожаловалась она.

Спустя три дня Гиацинта едва не силой выставила Траппа.

— У тебя же есть свой дом? Вот и сходи туда хоть ненадолго!

— Ну вот еще. Что ты опять задумала?

— У меня, может, страстное свидание с юным любовником. Ты уже начал дряхлеть или еще держишься?

Он закатил глаза.

Вот и разговаривай с этой женщиной по душам.

Все, что ты скажешь, так или иначе обернется против.

Открыв дверь, Паркер улыбнулся Траппу.

— Вас ожидают, — сказал он загадочно.

Генерал действительно нечасто бывал в последнее время в собственном доме. Дело было даже не в том, что Чарли все еще злился на горгону и на Траппа, который не покарал её.

И не в Маргарите, которая с каждый днем становилась все невыносимее.

Просто… что ему тут было делать, если Катарина и Гиацинта жили в другом месте?

Нита Бронкс стремительно поднялась из кресла в кабинете навстречу ему.

— Генерал Трапп! — воскликнула она.

— Нита! — он поцеловал её руку. — Давно ждете?

— Около часа. Я уже боялась, что придется уйти ни с чем… Не думаю, что нашла бы в себе силы прийти в дом той женщины.

— Что вам угодно? — спросил он мягко.

— Прежде всего, я хочу сказать, что мне очень жаль случившегося с вашим отцом. Я действительно не могла предположить, что в моих руках был яд. Я бы никогда…

— Я знаю, — успокоил её генерал.

— Ужасная история. Я чувствую себя причастной к произошедшему… Я так устала от своих родных, — вырвалось у неё, — а теперь еще и это!

— Что, Нита?

Она без сил снова опустилась в кресло.

— Я подслушала, — прошептала она еле слышно. — Мой дядя Арчибальд заключил сделку с Его Величеством.

— Ив чем её суть?

— Король должен кучу денег Гиацинте. Дядя Арчибальд пообещал списать весь этот долг, если состояние Бронксов опять вернется в семью.

— Паркер! — завопил Трапп. — Найдите мне немедленно Розвелла!

— Так ведь… — камердинер замялся, появившись на пороге. — Розвелл сбежал с вашей женой несколько часов назад. Кажется, его не будет в столице еще долго.

— Черт, как это не вовремя!

Нита тронула его плечо.

— Я боюсь возвращаться домой, пока все не уляжется.

— Конечно, — кивнул Трапп. — Паркер, вы помните тот дом, который я купил для Гиацинты? Проводите туда госпожу Ниту, поставьте охрану.

Ах, как ему нужна была сейчас нищая братия Розвелла!

Эухения вошла в кабинет, сложила руки на переднике.

— Что тебе, любовь моя?

Она посопела.

— Розвелл отдал все ключи от своего братства мне, — сообщила она с достоинством.

Трапп охватил её узкие плечи и расцеловал в морщинистые щеки.

— Теперь вы — королева всех нищих столицы? Господи боже, да Розвелл мудрец. Охрану Ните, Эухения, и — охрану Гиацинте. Слежку за Арчибальдом Бронксом.

Кто-то замяукал на улице. Старуха выскользнула из кабинета.

— Спасибо, Нита, — сказал генерал.

— Это не для неё. — ответила она, совершенно бледная. — Это для вас. Зря вы на мне не женились.

— Очень зря. — согласился с ней Трапп. — Это избавило бы меня от многих проблем.

Они улыбнулись друг другу, после чего Нита вышла из кабинета вслед за Паркером.

Вернулась Эухения.

— Горгона с Катариной сели в королевский экипаж, после чего мы их потеряли, — сообщила она. Трапп скрипнул зубами.

Да он убьет щенка Джонни.

49

Король, что удивило Траппа, даже не думал от него прятаться.

Такой неслыханной храбрости он от щенка не ожидал.

— Генерал, — озабоченно спросил его Джонни, — вы не видели Розвелла? Он как сквозь землю провалился.

Меньше всего в данную минуту Траппа волновал Розвелл.

— Где моя дочь и моя горгона?

Король моргнул, и его глазки забегали по сторонам.

— А, — пробормотал он, — уже?.. Генерал, они обе в полной безопасности.

— Да неужели?

— Я клянусь, что их сохранность входила в условия сделки, — торопливо заверил его Джонни, отступая. — От Гиацинты требуется всего несколько подписей.

Развод. Бронксы хотели получить от неё развод.

— И с какой стати она должна повиноваться? Да она скорее умрет, чем подпишет такое!

А еще вернее – перережет всех похитителей.

Король шмыгнул ближе к двери.

— Ну… возможно, у Гиацинты может сложится впечатление, что твоей дочери что-то угрожает.

Трапп обреченно закрыл глаза.

— То есть Гиацинта должна будет добровольно отказаться от своего состояния ради чужого ребенка? Вы что, идиоты?

— Всё не так уж и страшно…

— Не так уж и страшно?

Наверное, у него стало совсем зверское лицо, потому что Джонни окончательно сник, но попытался проявить свою королевскую волю.

— На кону стояла безопасность страны! Я не мог разориться, выплачивая все проценты, которые хотела получить эта женщина. У неё же неуемный аппетит!

Трапп бросил на стол генеральскую печать.

— Я снимаю с себя все обязательства перед этой страной, перед этим троном и перед тобой лично, Джон.

— Ты не можешь меня бросить сейчас, когда на востоке так беспокойно! Канагайцы недолго пробудут в мире.

— Тебе стоило подумать об этом до того, как ты похитил моего ребенка.

— Это не похищение. Если Гиацинта проявит благоразумие…

— Гиацинта? Благоразумие?

— Скоро они обе будут дома, генерал.

— Просто Трапп. У тебя больше нет генерала. И, кстати, Розвелл тоже поспешно оставил свой пост.

— Я не приму твою отставку. Завтра ты успокоишься…

Трапп забористо выругался и цветисто послал Джонни куда подальше.

Гиацинта действительно вернулась совсем скоро.

На первый взгляд, она казалась невредимой.

— Береги этого ребенка, — она равнодушно передала ему Катарину, — она стоит целое состояние.

После чего села на пол и так горестно разрыдалась, как будто оплакивала не просто потерянные деньги, а всю свою жизнь.

Трапп, едва живой от облегчения, молча смотрел на неё, бережно прижимая к себе дочь.

Когда рыдания Гиацинты превратились в один протяжный вой, Катарина тоже начала поскуливать, старательно копируя её тональность.

Это было уже слишком.

Где шляются все чертовы няни?

— Магда! Магда!

Сплавив орущего ребенка, Трапп вернулся к вопящей на одной ноте горгоне.

Как ни странно, этот невыносимый звук нес умиротворение и тихую радость.

Все живы. Все дома.

Но вряд ли гематома сейчас способна разделить с ним эту радость.

— Дорогая, — Трапп обхватил её лицо руками, заставляя поднять голову, — посмотри на меня.

— Не могу тебя сейчас видеть, — простонала она, отворачиваясь.

— Я оставил службу, — сообщил её щеке Трапп.

— Ты больше не великий генерал? — спросила Гиацинта горестно. — Мы все потеряли сегодня. Всё!

— Ну, я потерял жену, а ты мужа. В этом есть свои преимущества.

Это её совсем не утешило.

Безразлично застыв на месте, окаменевшая горгона перешла на беззвучные слезы, бесконечным потоком текущие по её лицу.

— Гиацинта, — терпеливо начал Трапп, — ты должна признать, что наконец-то мы совершенно свободны и можем заняться, чем захотим. Чего бы ты, например, хотела?

Она повернула к нему голову. Практичность всегда брала верх над её эмоциями, всегда. Вот и сейчас она немедленно перестала страдать и сдвинула брови, размышляя. И Трапп мог поклясться, что мало ему не покажется.

— Ну хорошо, — уже куда спокойнее произнесла Гиацинта. — Я бы хотела стать королевой.

Закинув голову назад, Трапп хохотал так, что у него самого слезы выступили на глазах.

— Хочешь выйти замуж за Джонни?

— Для чего мне этот сопляк? Тебе самому придется стать королем, Бенедикт.

И вот тут он понял, что она даже не шутит.

— Снова государственный переворот? Серьезно? Опять?

— Ты ужасно узко мыслишь, — горгона деловито повернулась к нему, взяла его за руки, — я же не говорю, что я хочу стать королевой этой страны. Мне хватит и чего-нибудь маленького.

— Вот как.

— У нас на востоке есть беспокойные канагайские земли, которые ты только что завоевал для Джонни. Там все бурлит, и стоят твои войска, и канагайцы хотят вернуть свою независимость.

— Гиацинта, ты спятила? Я не смогу завоевать Канагаю без всякой армии.

— Удачно получилось, что у тебя есть армия, — улыбаясь, ответила она. Слезы высохли, и глаза теперь ярко блестели. — Крохотная, ободранная, и недоброжелатели могли бы её назвать всего лишь шайкой, но тебе хватит.

— О чем ты, черт побери, толкуешь?

— Разумеется о Варксе и горстке разбойников, которую он собрал за минувшие полгода. Кстати, я все еще ему должна денег за твое убийство. Но если ты сделаешь его канагайским генералом, он пересмотрит свои приоритеты. Видишь, какая я молодец, что поддерживаю тайные отношения с твоими врагами. Никогда не знаешь, как все повернется.

Она выглядела такой довольной, словно не умирала всего несколько минут назад от огромного горя.

Как тут было отказать в такой малости?

***

Пять лет спустя.

Король канагайский Бенедикт Первый изволил страдать от насморка, а потому громко храпел.

Но проснулась Гиацинта не от этого.

В теплых шерстяных носках — эти сквозняки! Вот уже несколько лет они строили настоящий дворец, а пока ютились в покосившемся замке прежних канагайских владык, — она прошлепала по каменному полу коридора и спустилась по лестнице вниз.

Антуан пытался поставить Джереми прямо, но тот упорно заваливался на бок.

— Ты напоил мне ребенка! — возмутилась Гиацинта.

— Цинни, не шипи, — пьяно подмигнул старший брат. — Твой ребенок сегодня стал офицером. Вот увидишь, из него выйдет великий генерал!

— А из тебя выйдет котлета, если ты немедленно не положишь его вот на этот диван. Господи, Антуан, как ты мог!

— Я вовсе не котлета, — заплетающимся голосом возмутился Джереми, шагнул вперед, повалил доспехи рыцаря, украшавшие суровый зал. Оглушающий грохот пронесся по спящему замку, и Гиацинта зажмурилась, ожидая неизбежного.

— Ур-р-ра! Бар-р-рдак! — раздался пронзительный вопль. Катарина недавно научилась выговаривать букву «р» и теперь пользовалась этим навыком с превеликим удовольствием.

В длинной ночной рубашке она скользила вниз по перилам.

— Босиком! — рассердилась Гиацинта. Она подхватила девицу на руки и понесла её в детскую. — Уложи Джереми, Антуан, — крикнула на ходу.

Вот бы они не разбудили все семейство Чарли, у которого снова родился очередной ребёнок.

Алисия была воистину неутомима.

Сонный Трапп вышел из спальни.

— Ну что у нас опять происходит?

— Бар-р-рдак! — повторила Катарина с удовольствием.

— Забирайте свою несносную наследницу, Ваше Величество, — Гиацинта передала ему девочку. — И постарайтесь не поднять на ноги весь замок. Завтра у нас большой прием.

И она наденет все свои бриллианты и нацепит все свои мушки.

С удовольствием предвкушая, как будет блистать на балу, Гиацинта вернулась в кровать.

Свернулась клубочком под теплым одеялом, привычно прикидывая баланс.

Лето было неурожайным, значит, надо будет снизить налоги. Придется отхряпать денег либо из строительства, либо потрясти церковь. А это принесет много стычек с епископом Розвеллом, который, овдовев, стал молиться вместо своей набожной супруги.

Шпионская сеть Эухении докладывала, что король Джон планирует разрабатывать алмазные копи на смежных землях. Этого, конечно, нельзя было допустить и требовалось воткнуть свою кирку раньше. Сколько дел!

Трапп плюхнулся рядом.

— У тебя такое блаженное лицо. Опять деньги считаешь?

Она засмеялась.

Казначей Бронкс терпеть не мог, когда она совала нос в его финансы.

Они с Шарлем остались здесь, на востоке, решив, что простые нравы, царящие на этой земле, им нравятся больше блеска родной столицы.

И оказалось, что мозги истеричных мальчишек пришлись вполне к молодому двору.

И Гиацинта все-таки вытянула из бывшего мужа половину его состояния.

Эухения сообщала, что Арчибальд Бронкс после этого слег с горячкой и до сих пор заикается.

К ним вообще стекались интересные личности.

Например, однажды на канагайских землях появилась корова Нита, которой Трапп оказал, на взгляд Гиацинты, уж слишком теплый прием.

Сейчас она с большим энтузиазмом занималась развитием деревенских школ. Учила читать вшивых детей и постоянно требовала на это денег.

Ходили слухи об их скорой помолвке с Ливенстоуном. чьи книги «Неукротимая Катарина», «Катарина и король» и «Катарина и новый двор» пользовались особым успехом.