Горизонты оружия

Палаш

«Не стальные» в данном случае означает — бронзовые. Ничего, в пределах допустимого: перенос на этот нетрадиционный материал палаш выдерживает куда лучше, чем сабля.

У археологов существует традиция называть палашом любой достаточно длинный клинок с односторонней заточкой. Коллекционеры оружия обычно не различают палаш и боевую шпагу: у обоих, как правило, сложные гарды круговой защиты и широкие колюще-рубящие клинки. С точки же зрения оружиеведов и «коллекционная», и «археологическая» концепции не совсем верны. Но сначала посмотрим, чем считают палаш фантасты.

Как ни странно, почти всегда герои фантастических романов орудуют палашами в пешем строю. У Лукьяненко это скорее полицейское оружие, которым пользуются не бог весть какие виртуозы. Примерно такова же функция палаша (правда, уже стального) в «Нам здесь жить» Олди и Валентинова: там он скорее даже символ, деталь мундира службы охраны порядка, так что окружающие весьма изумлены, когда один из героев начинает этим «символом» тоже не слишком виртуозно, но эффективно рубиться. Да, в истории палаша были периоды, когда он, в общем, именно так и использовался. Зато, например, в «Пасынках восьмой заповеди» все тех же Олди палаш — как раз пехотная шпага для виртуозного боя, коронное оружие настоящего мастера. А вот это — вряд ли!

Однолезвийные клинки появились давно, но типичный палаш — опять-таки оружие скорее постсредневековое. «Растет» он из двух корней — причем и в самом деле более-менее тех же, что примерно в это же время породили шпагу. Однако все-таки палаш и шпага — продукты «параллельной эволюции».

Первый его (их!) предок — несколько трансформировавшийся длинный меч: оружие универсальное, колюще-рубящее, пригодное и для конного, и для пешего боя. Чаще всего — «благородное». И, безусловно, основное. Второй предок, наоборот, родом из вспомогательных клинков ландскнехтов и подобной им пехоты. Это оружие ненамного длиннее большого кинжала; из ножен его выхватывают в страшной круговерти ближней даже не схватки, а прямо-таки резни, когда неприменимо оказывается основное вооружение — длинная пика, алебарда, двуручный меч… В таких условиях — не до благородного фехтования, но именно поэтому очень кстати приходится сложная гарда круговой защиты, надежно прикрывающая руку (к тому же часто лишенную латной перчатки: ландскнехту она не всегда по средствам).

Родившиеся от этого неравного, но законного «брака» палаш и шпага обладают некоторыми чертами фамильного сходства, однако и различий между ними хватает: она виртуозно-аристократична, а он по-солдафонски грубоват, зато более прост в обращении, хотя и не прощает слабость.

В эпоху формирования первых регулярных армий «массовые» доспехи претерпевают определенный регресс, становясь если и не легче (скорее наоборот: надо было держать пулевые удары!), то проще. Эта же тенденция коснулась и личной воинской подготовки, и оружия рядового воина.

Когда место рыцарей занимают рейтары — это значит, что принципом элитарности пришлось поступиться в пользу массовости. Рейтарский палаш — оружие очень серьезное, но орудуют им скорее рубаки, чем фехтовальщики. Эта «врожденная особенность» (простое в изготовлении и применении оружие воинской практики) так и осталась с палашом на весь срок его существования. Правда, иногда тут возникала любопытная «вилка».

В ряде случаев такие рубаки воспринимались скорее не как «солдатня», а как «фронтовики». Т. е. люди, возможно, и не владеющие особо изощренной техникой боя, но к этому самому бою привычные, не в пример всяким там светским хлыщам. В таких случаях палаш на боку (вариант — при седле) воспринимался как антитеза «городской» шпажонке или, в Восточной Европе, парадной сабле. И оружие, и социально-культурный знак. Таков он был у немецких рейтар, у «железнобоких» Кромвеля, у ветеранов тяжелой кавалерии Венгрии и Польши… Да, по социальному статусу все они, главным образом, дворяне — но дворянство дворянству рознь. Во всяком случае, от аристократических манер и придворной жизни обладатели палашей как бы дистанцируются, иногда — нарочито.

А вот в более поздние эпохи случалось наоборот. Век кавалергарда, как известно, недолог, но славен: когда регулярные армии вышли из младенческого состояния и место рыцаря окончательно занял даже не рейтар, а офицер, выяснилось, что тяжелая кавалерия — уже не рядовой, но элитный род войск. Соответственно и роскошные красавцы с не менее роскошными палашами, в кирасах или хотя бы кирасирских мундирах (с начала XVIII в. наблюдается недооценка брони, явно преждевременная: та же кираса, когда о ней не забывали, неплохо работала вплоть до середины XIX в.!), делали отличную карьеру при дворе. Современный читатель, видимо, со злорадством предвкушает продолжение в духе «…но когда они оказывались на поле боя — лоск с них живо слетал». Так вот: лоск не слетал! Эти блестящие кавалеры очень неплохо ходили в смертоубийственные атаки, часто решая своими палашами исход битвы. Но то были «правильные» атаки, четким строем, при поддержке остальных родов войск; дисциплина, сила и мужество при них требовались, а вот индивидуальное мастерство виртуозного фехтования — нет: это уж скорее для полупартизанских «эскадронов гусар летучих»… Не случайно защиты в бою на палашах часто брались левой рукой: у рейтар вплоть до XVII в. сохранялся для этого наруч, а у шотландских горцев вплоть до XVIII в. (!) — щит.

Итак, даже когда палаш становится принадлежностью родовитого аристократа, техника боя им — по-прежнему «армейский ширпотреб». Именно поэтому у позднеевропейского палаша, как правило, очень развитая закрытая гарда, делающая его внешне похожим на «меч максаров» Брайдера и Чадовича: защиту обеспечивают особенности оружия, а не мастерство фехтовальщика. Поэтому же и клинок у него однолезвийный: «подрезки» и прочие действия второй стороной — сложная, высокоразвитая техника фехтовальной схватки, к тому же не очень применимая в конном строю.

Вообще-то у ранних палашей — почти мечевой клинок: просто «оборотное» лезвие, как правило, не затачивается. Правда, на конце палаш обычно сохранял двустороннюю заточку, но это главным образом служило для облегчения колющих ударов, иногда — «таранных» на всем скаку: тяжелый кавалерист атаковал легковооруженного противника, держа палаш в выпрямленной руке перед собой. Случалось такое и при схватке с себе подобными, но тогда метили главным образом в лицо (не в кирасу же!). Обоюдоострый примерно на 1/3 длины клинок не только лучше входит, но и, извините за «аппетитные» подробности, легче выдергивается обратно.

Это — колющие удары. А при рубке особое значение приобретала конструкция рукояти (у кавалерийских палашей, как правило, круто изогнутой, иногда даже посаженной под тупым углом к лезвию). В результате удар получался почти сабельный, но эффективный «угол резанья» обеспечивала не кривизна клинка, а выгиб эфеса и положение ладони на нем.

Но эта же рукоять, диктующая своеобразный тип хвата, не позволяла использовать палаш как шпагу! Для специалистов, имеющих дело с развешенными по стенам коллекциями оружия, такие подробности неразличимы — а вот для фехтовальщиков имеют первоочередное значение.

Справедливости ради уточним: САМЫЕ ранние палаши (оружие даже не рейтар, а ландскнехтов) от соответствующих типов ландскнехтских мечей отличаются только конструкцией гарды. Но это, как уже говорилось, удерживаемое жестким хватом оружие строевой резни.

Так что же, для высокоразвитого фехтования палаш совсем неприменим? Да нет, применим, конечно: на то он и универсальное оружие «армейского ширпотреба», чтобы сносно действовать в любых условиях. Но все-таки недаром Лиам Нисон в «Роб Рое» имел весьма бледный вид, когда со своим шотландским палашом (к сведению читателей и писателей: эта штука называется не «клеймор», как у нас отчего-то повелось, а «клейбэг»; «клеймор» же — шотландский двуручник) вылез на поединок против умелого шпажиста. Если бы ему не «подыгрывали» все, от режиссера до противника — пожалуй, не дожить будущему Квай-Гону до «Эпизода I», где его, наконец, все-таки прикончили именно колющим ударом, что в кино большая редкость: обожают режиссеры и зрители эстетику широких взмахов… Реальный Роб Рой МакГрегор, уж на что шотландец, как раз предпочитал шпагу (иначе не быть бы ему столь прославленным бойцом) — но этого не упомнил даже сэр Вальтер Скотт.

Особо характерны пехотные палаши для Востока. Это вообще оружие «пограничное», причем связь культур имела двусторонний характер: некоторые типы палашей порождены турецким влиянием, а сами турки охотно заимствовали у европейцев закрытую гарду круговой защиты.

Но с восточным оружием наши фантасты знакомы слабо. Даже те, кто подчеркнуто дистанцируется от Запада.

Впрочем, есть в нашей литературе один восточный палаш, причем именно пехотный. Но его так сразу не узнаешь: он и по имени не назван, и вообще как бы существует сразу «в двух лицах». Если читатели думают, что сейчас им радостно укажут на «ляп» именитого автора, то они снова ошибаются: все гораздо сложнее.

Самый «оружейный» из фантастических романов, кажется, не только русскоязычного культурного пространства: да, правильно, это «Путь меча» уже дважды упомянутых здесь Г. Л. Олди. Там есть разумная сабля по имени Кунда и не менее (то есть куда более!) разумный меч Кханда. В таком раздвоении повинны, конечно, не авторы, а некоторые социалистические оружиеведы (отчасти советские, но больше польские: они были менее изолированы от западной традиции, а «старшие братья по соцлагерю» многое заимствовали уже у них): вот что бывает, когда термин переводят с североиндийских диалектов раджастани через посредство английского, где он имеет вид khunda. Это именно палаш: с прямым однолезвийным клинком, замкнутой гардой и отогнутым в сторону лезвия эфесом. Последний имеет уникальную особенность — он снабжен стальным «хвостовиком», которым иногда наносили удары в ближней схватке, но чаще за него прихватывали оружие левой рукой, на миг-другой при особо мощном ударе или отбиве превращая кханду в двуручник.

В самом-самом первом издании романа Олди, давая описания Кунды как обычной сабли, подчеркивали ее кривизну — но после получения этой информации данную подробность убрали, так что теперь даже термин «сабля» нельзя считать полностью ошибочным (у отдельных кханд клинок хоть едва заметно, но изогнут — впрочем, и у позднеевропейских палашей такое порой бывает!). А ее рассудительный коллега Кханда так и остался мечом, что опять-таки допустимо: даже в оружейных каталогах кханда иногда именуется «раджпутский меч».

Что ж, ведь говорим мы о «самурайских мечах», которые от прямого обоюдоострого оружия отстоят куда дальше!

Кончар

Очень интересное оружие, не часто, но регулярно «применяемое» нашими фантастами. К сожалению, всегда — без учета его специфических особенностей. А они настолько специфичны, что, как постараемся сейчас показать, выводят за рамки «чистого» оружиеведения.

Например, С. Логинов видит узкий почти до четырехгранности клинок кончара — и потому считает его то «оглушающим» мечом-дубинкой, то чем-то вроде шпаги, которой уместно колоть в щель доспеха. Л. Вершинин знает, что кончар все-таки сохраняет лезвия (поперечное сечение даже самого «четырехгранного» из кончарных клинков — не квадрат, а, в грубом приближении, уплощенный ромб), и близок к тому, чтобы считать его мечом классического типа. Для такого меча так рубить такую ткань тоже непосильный подвиг, но уж ладно… К счастью, никто из фантастов не обнаружил, что ряд восточноевропейских кончаров имеет эфес, в принципе годящийся для двуручного захвата, да и габариты клинка почти не уступают мечу-двуручнику. С содроганием думаю, что какой-нибудь юный падаван, прочтя эти строки, заставит своих героев рубиться кончаром как двуручным мечом. Во имя Силы, автор, прочти дальше!

Предком кончара был совершенно определенный тип восточного кавалерийского меча, но, с другой стороны, нашим-то предком была обезьяна, однако большинство из нас не стремится всецело подражать ее манерам. Кончар в его классическом виде — не меч, не двуручник и, тем более, не шпага. Это, если можно так выразиться, «клинковое копье». Отсюда его изрядная, иногда свыше полутора метров, длина, отсюда же — узкий, но не облегченный, как у шпаги, а мощный клинок, обычно с желобами «ребер жесткости». Колоть им в прорезь забрала или щель лат вообще-то можно: ведь и для стандартного копья такие виртуозные уколы не заказаны. Но это будет именно «копейный» тычок, а не фехтовальный выпад шпажного типа. Для фехтования кончар не то чтобы длинноват (хотя — да!), но тяжеловат. Напомним: ведь он является оружием, во-первых, преимущественно одноручным, а во-вторых — кавалерийским.

Главная же задача кончара — не выискивать бреши в «боевом костюме» врага, а пробивать его насквозь. И врага, и костюм. С латным доспехом такие штуки не проходят — но зато против всех типов восточной брони подобная атака очень эффективна. Нашивные и ременной сборки пластинчатые панцири, все типы кольчуг, кольчато-пластинчатые наборы вроде бахтерца или зерцала и, разумеется, «мягкие» конструкции наподобие тегиляя (для тех, кто не знает: это аналог «боевого ватника» времен Московской Руси; не надо смеяться — у такой брони есть ряд серьезных достоинств!) — все это от кончара не сберегало. Особенно если учесть, что хотя выпад кончаром зачастую осуществлялся, как и обычным клинком, за счет энергии руки и тела, «коронный прием» для этого оружия выглядел иначе.

Кончар — великолепное оружие «второго этапа» массовой кавалерийской схватки, особенно в случаях, когда противник относительно легко бронирован (т. е. в смысле скорее прочности, чем веса: зерцальная броня России или Турции будет потяжелее рыцарских лат). Первый этап без копья не обойдется, но в таких случаях оно слишком часто оказывается одноразовым. Укол сделан — и шприц ломается, или его игла в чем-то (ком-то) намертво застряла, а вытаскивать некогда… Да и ситуация изменилась: уже позади стремительный встречный разгон тяжеловооруженных всадников, при котором достойной альтернативой таранному копью может стать разве что винтовочная пуля — но еще и не пришло время ближней «месиловки», именно такой, о которой было сказано «смешались в кучу кони, люди».

В эти бесконечные мгновения и наступает время кончара. Его держат в вытянутой вперед руке, что позволяет достать противника, даже вооруженного казачьей или уланской пикой (у нее-то стандартный хват — почти за середину). Сила натиска «задается» лошадью, идущей хоть и уже укороченным, но все-таки галопом. На действия кирасира с палашом эта тактика похожа лишь внешне: тут-то противник бронирован!

Даже просто удерживать оружие в таком положении — нелегкое дело. А ведь нужно еще и попасть, и пробить…

Такие атаки в XII—XV веках выполнялись и рыцарским мечом, но его чаще упирали в плечо: именно о кавалерийском мече речь, ни кончару, ни пехотному двуручнику он не родич. Упирали ли в плечо кончар? Я, честно говоря, не нашел тому подтверждений ни в текстах, ни в изображениях. Наверно, потому, что стандартный противник в целом был слабее бронирован, зато часто имел на вооружении именно легкие копья средней длины.

Так что кончар — оружие не для всякой руки. Даже у рослых и отменно тренированных панцирных гусар старой Польши (не путать с гусарами всех остальных стран, кои суть легкая конница) лишь часть бойцов — правда, весьма значительная — была достаточно уверена в своих мускулах, чтобы применять этот меч.

Любопытно, что у младших и средних командиров он, кажется, имелся почти всегда, хотя явно не в качестве «оружия престижа». Но, во-первых, такой командир, как правило, — из лучших рубак; во-вторых, эта категория воинов особенно нуждалась в кончаре, потому что зачастую не имела… «основного оружия», т. е. таранного копья! Нет, в бою эти «сержанты» (впрочем, почему — в кавычках? именно так они обычно и назывались!) еще как участвовали — но именно для того, чтобы своим отрядом командовать, им приходилось держаться чуть вне выставившей копья кавалерийской шеренги.

(Ну, «оружием престижа» кончар тоже бывал. В таком парадном варианте он близок по габаритам к боевой шпаге — и музейные работники их часто путают. Впрочем, в одной из витрин Оружейной палаты такой кончар сейчас размещен под названием палаша…)

В каких еще случаях кончару нет равных? При добивании упавшего противника. Если уж попадался такой враг, которого мало вышибить из седла и из реального участия в данной конкретной схватке, но надо непременно отправить на тот свет — то сделать это обычным кавалерийским оружием довольно сложно. «Кони, люди» на этот момент в кучу, как правило, уже смешались — так что длинные копья не в ходу. А палашом или саблей гарантированно поразить лежащую, да еще и бронированную, «мишень» с коня, как правило, не получалось. Приходилось спешиваться — а это многим чревато… Кончар же позволял «пришпилить» нежелательную WIP-персону к земле без рискованных крайностей.

Порой кончаром наносили и рубящие удары, особенно если второй этап боя сразу переходил в третий, т. е. в ближнюю схватку. Вот тут-то часто (не всегда!) применялся двуручный хват. Но в таких случаях для любого оружия велика доля «неклассических» приемов. Обычно же, если оставался хоть минимальный резерв времени, кончар норовили сунуть в ножны — разумеется, не поясные, а седельные, в походном положении кончар крепился у всадника под бедром, вдоль конского бока, — и выхватить более подходящий клинок: все тот же палаш или саблю.

Наконец, главный вопрос: к какой культуре «привязано» это оружие — в нашем ли мире, в параллельном ли?

В эпоху раннего средневековья кончар распространен по всему Востоку — разумеется, не Дальнему, а тому, который обобщенно изображается как «мир степных всадников». На излете же средневековья его «позаимствовала» у степняков — и применила против них — та латная конница Европы, которая имела регулярные «контакты» с восточной конницей. То есть «цивилизация фронтира», которая воспринимает свою деятельность как охрану Последнего Рубежа. При этом она должна быть не очень городской и к пехоте, в том числе и собственной, относиться с известным пренебрежением. А к техническому прогрессу — не обязательно: рядом с кончаром часто приторочен седельный пистолет и где-то неподалеку, в другой седельной емкости, хранится печатная Библия, а то уже и светский роман в духе творений Гура Сочинителя.

Кстати, о Библии. Цивилизации позднего кончара, видимо, должны быть достаточно монолитны в религиозном смысле, при том, что вольномыслие — правда, скорее «шляхетское», чем «интеллигентское» — для них как раз характерно. Терпеть на своей территории «иноверцев», занимающих конкретную социально-экономическую нишу, они способны, но вот внутренние ереси, церковный раскол и пр. перед лицом «восточной опасности» вряд ли разовьются. Междоусобные стычки, разумеется, возможны — но в таких «схватках равных» кончар не очень удобен. Там более уместны мечи-панцерштекеры (это немецкий термин, но он, думается, понятен и без перевода) или ранние эстоки, у которых при почти кончаровской форме клинка более «фехтовальный» баланс.

Кроме того, такие «всаднические», но при том европейские культуры, скорее всего, окажутся цивилизациями как бы утрированно-феодального типа, причудливо совмещающими неплохую дисциплину на низовом уровне и почти полную анархию на уровнях более высоких. Дело в том, что при средневековой слабости государства и близости Последнего Рубежа королевское войско эффективно лишь в редких случаях, рыцарь-одиночка с личной дружиной «держать фронт» не сумеет, а вот на магнатов регионального значения (с которыми рядовые дворяне, по крайней мере, на поле боя волей-неволей «сотрудничают» не как капризные вассалы, а скорее как знающие свое место солдаты) и ложится основная ответственность. На определенном этапе развития эта система отношений перестает срабатывать, и вот тогда-то «страны кончара» оказываются вынуждены обратиться к централизации, сопровождая сей процесс массой оговорок и проволочек. В результате центральная власть у них сразу возникает как конституционная, что вряд ли плохо, — но зато сохраняется изрядный риск «опоздать». То есть проиграть (иногда — временно) историческое соревнование другим государствам, изначально оказавшимся в более благоприятных условиях, — либо тем, кто в менее благоприятных условиях сразу избрал более жесткую схему. Например, стал бороться с азиатскими соседями «их же оружием»: сверхцентрализацией по типу азиатской деспотии.

К кому это применимо в нашем мире — угадайте с трех раз. И учтите, что такой подход чреват своим собственным риском опоздания…

А «цивилизации кончара» в нашем мире — это Австрия, Венгрия (благодаря далеко продвинувшейся Османской Империи), безусловно, Польша (а вот для нее роль Востока зачастую играли мы, но это совсем уж особый разговор). Испанцы в данный список не попали: их дела с маврами примерно с равной частотой вершились в открытом поле, на море, в горах и под стенами крепостей, что потребовало создания не «всаднического», а универсального оружия и тактики боя. Без этого — совсем бы идеальный кандидат в «цивилизацию кончара», но это есть, и оно порождает во многом иной комплекс: как видим, не только оружейный, но и культурно-исторический.

Вот так оно и бывает. И у нас, на Земле, и у них, в мирах, пока доступных лишь фантастам.

© «Реальность фантастики», N4, декабрь 2003

Доспехи

Как читатель понимает, перечисление завершилось совсем не потому, что иссяк список цитат. Даже не будем аргументировать: налицо очевидный факт — темы холодного оружия присутствуют в творчестве многих, очень многих авторов-фантастов. Молодых и старшего поколения, мастеров отточенного стиля (вот черт — даже это сравнение звучит как бы «по-оружейному») и тех, кто делает ставку на «забойный» (а тут оружейные аллюзии не проскакивают?) сюжет. Серьезных знатоков истории — и, как бы это помягче сказать, наоборот. Людей, изрядно сведущих в практике рукопашного боя — и наоборот. Сторонников жанра «меча и магии» — и, опять же, наоборот.

Пожалуй, легче найти писателя, у которого ни один герой ни разу не хватался за бластер — чем за меч. И в доспехи персонажи нынешних фантастических романов (не только фэнтезийных!) тоже облачены куда чаще, чем в скафандры. Видно, писатели (и читатели) в глубине души уже не верят, что мы когда-нибудь по-настоящему выйдем в космос; а вот поверить во всеобщее «погружение» в средневековье сейчас многим стало куда как легче.

Впрочем, если о бластерах никто ничего не знает, то о мечах и доспехах… Ну, если честно, о них хоть что-то знать полагается. Но — не всегда выходит. Что там о нас, зачастую осваивающих эти вопросы «частным образом», говорить: в самых оружейных из бестселлеров Голливуда, фильмах знаменитых и даже великих — «Храброе сердце», «Посланница», «Гладиатор» — нет НИ ОДНОГО комплекта вооружения, который бы полностью соответствовал исторической действительности. Добро бы только хронологические несоответствия (масштаб которых, кстати, переводит все названные и многие неназванные фильмы в ранг кинофантастики: как бы сторонникам историзма понравился, например, истребитель «МИГ-25» в эпоху гражданской войны — да еще и не нашей, а той, что была в США?)! Но даже просто исходя из логики оружейного боя, применение подавляющего большинства таких вот железяк — предельно сложный и дорогостоящий способ самоубийства. А ведь, по крайней мере, Люк Бессон имел целый штат экспертов-консультантов; и все равно боевое облачение Милы Йовович и К° таково, что Жанна д'Арк выглядит фантастичнее, чем героиня «Пятого элемента». Кстати, если кто думает, что фильм про первого московского мэра «Юрий Долгорукий» содержит меньше фантастических эпизодов, — тот весьма ошибается: я даже слегка удивлен, отчего шлем мэ… пардон, князя был выполнен не в форме кепки. Но нам ли злорадствовать: что мы противопоставим — кинофантастику в лучших традициях уныло-помпезного стиля 1940-х гг. под названием «Роксолана»? Имейся малейшая возможность говорить хоть о какой-то из ее линий без позывов к самой нецензурной брани — «оружейный вопрос» в число этих линий уж точно бы не вошел (более мягко выразиться у меня не получилось, извините).

Если же перейти к обсуждению недавних шедевров именно ФАНТАСТИКИ (давайте для наглядности продолжим знакомство с визуальным, а не текстовым рядом) — то кое-какие выводы можно сделать хотя бы на примере самого знаменитого из них. Да, не буду спорить с гласом народа: «Властелин Колец», обе части. Но, присоединяясь к большинству восторгов, все же скажу: именно фехтовально-стрелковые эпизоды знающих людей несколько коробят. А уж боевая экипировка всех действующих лиц вообще повергает в тихий ступор дичайшим сочетанием несовместимых, невозможных и просто ненужных в конкретном контексте элементов. Назгул вас забери, консультанты (ведь были же вы в штате?), почему вы не подсказали режиссеру, что человек в боевой кольчуге (отчего-то без матерчатой «поддевки», зато при нелепой курточке поверх брони), но с голой шеей выглядит архистранно?! Что пришлемная бармица не свисает живописно развевающимися «хвостами», а подвязывается, надежно прикрывая владельца от нижней части лица до верхней части груди включительно? Что чешуйчатый панцирь в виде долгополого лапсердака, во-первых, неподъемен и неудобен (если уж копируете со знаменитого «гобелена из Байо» покрой доспехов времен Вильгельма Завоевателя, то будьте любезны думать головой: там имелись в виду кольчуги!), во-вторых, хронологически и технологически несочетаем с латным «ожерельем» (какого черта оно там делает?! Вдобавок еще и надето сверху, т. е. не давая опоры нагруднику-наспиннику-наплечникам — каковых, впрочем, и не имеют стальные лапсердаки гвардейцев Теодена), в-третьих… в-четвертых… в-двадцать пятых…

Вывод налицо: именно защитное вооружение у большинства творцов фантастики (не только голливудских) приобретает наиболее «странные» очертания. Поэтому в данном номере речь пойдет именно о нем.

Броня крепка

Как потом выяснилось, медные бляхи (лучше бы это были пластины, но уж ладно…) оказались подшиты к исподу «рубах». Надо сказать, для ассирийцев, о которых идет речь у Логинова, это не вполне типично, хотя в том пространстве-времени сходные конструкции порой и бытовали: не усиленная металлом одежда, конечно (никогда!!! У доспехов — совсем иное происхождение!), а «мягкая» броня с твердым подбоем. Однако главная «нетипичность», безусловно, заключается в ином.

Да, некоторые писатели выдают своим героям «боевые костюмы» эпохи бронзового века или же поздней античности, иные предпочитают антураж древнего либо средневекового Востока. Но в подавляющем большинстве случаев используется как раз тот период, о котором Булычев сказал «…лет на двести попозже». Расцвет рыцарства. Каким бы ни был конструируемый мир — параллельным, фэнтезийным… Даже если речь вроде бы идет о более раннем периоде, о времени кольчатой брони, ее обладатели, как правило, именуются «латниками» (бывает, конечно, и наоборот: вершининское «Возвращение короля» — явно мир латных доспехов, но в нем используется термин «кольчужники»).

Отчего так — не будем гадать. Фэнтези такое и «по архетипу» положено: вряд ли кто усомнится в том, что один из ее основных корней — рыцарский роман, причем, как правило, в позднем изложении, то есть периода Высокого Средневековья. Как бы там ни было, уделим особое внимание именно латам.

Боевой латный доспех не слишком тяжел: весьма редко он превышал 30 кг (а вот немногим за 20 кг бывал куда чаще); турнирные, случалось, тянули и вдвое больше. Движений он не сковывал АБСОЛЮТНО. В нем можно было танцевать — это, собственно, даже входило в комплекс тренировок; можно было… плавать и даже чуть-чуть бороться в воде (в основном просто притапливая противника и стремясь при этом не последовать за ним). Разумеется, для этого требовалось вообще умение хорошо плавать — в те времена нечастое; и, разумеется, Ла-Манш так не пересечь — но вот неширокая речка, канал, ров «на рывок» брались. Причем иной раз проделывали это, уже будучи ранеными — и серьезно, и неоднократно! Многие авторы со странным злорадством описывают, как рыцарь, упав в воду, моментально идет ко дну. Но падали-то не по своей воле: в гуще схватки, с тяжелыми ранами, зачастую с обломками осадного моста…

Между прочим, лошадь в полной броне под всадником в броне же тоже могла плыть. Сколько весил конский доспех? 20—40 кг — считанные проценты от собственного веса огромного рыцарского коня. На резвость общая нагрузка все же влияла достаточно серьезно: лошадей пускали в галоп лишь в тех случаях, когда без этого было никак не обойтись. Прежде всего, конечно, при таранной сшибке с врагом. Впрочем, даже в XV в. конь редко имел полную броню: чаще — налобник, нагрудник (порой, в зависимости от типа противника, важней оказывался закрывающий шею наборный «шарф») и/или боевая попона.

Завершая разговор о плавании, скажем: в до-латный период это тоже было возможно, хотя полная кольчатая броня в целом не легче высокоразвитых лат. Особенно когда она усилена каким-либо пластинчатым набором (чаще всего — типа «бригандина», кожаным со стальным подбоем: забавной пародией на эту броню дополнил свою не менее забавную кольчугу киношный Арагорн перед битвой за Хельмову Падь) поверх торса. Вдобавок это защитное вооружение содержит куда больше «разбухающих» элементов: ведь у него гораздо сильнее выражен толстый амортизирующий подклад — стеганый, войлочный, даже меховой.

(Читатели, видно, все ждут, когда же, наконец, речь зайдет о Ледовом побоище. Не дождетесь: каноническое описание этой битвы имеет к реальности такое же отношение, как фэнтези «Малая земля» к реалиям Великой Отечественной. И по тем же причинам — «генсек» изволил лично копье преломить! Скажем лишь, что разворачивайся Ледовое побоище так, как призывает нас видеть сложившийся канон, — оно завершилось бы через миг после начала. Вничью. На дне.)

Теперь — о сроке носки. В латах вполне можно было сражаться полный рабочий день, особенно если «перерыв на обед» разбить этак на четыре четвертьчасовые паузы (реально возникали и более длительные перерывы). Шлем в такие перерывы все же желательно снимать: это вообще наиболее «утомительная» часть латной брони. Не сражаясь, но ожидая сражения, латы можно было носить не снимая (точнее, время от времени снимая отдельные детали — как вы уже догадались, не только шлем…) и несколько дней. Разумеется, для этого требовалась дьявольская тренированность — и она действительно была. Вряд ли меньшая, чем в лучших боевых системах Востока…

Можно ли облачиться в такой доспех одному? И сколько длится процесс облачения? Сперва ответим на второй вопрос. Даже при одном помощнике (а их чаще бывало двое) это занимает считанные минуты. Все же не такой это и малый срок, особенно при внезапном нападении — поэтому иногда в спешке «накидывали» лишь защиту корпуса и шлем. Иные ландскнехтские доспехи (помощники все-таки будут, а вот слуг не положено!) для простоты «сборки-разборки» имели кирасу, шарнирно сочлененную с набедренниками и наплечниками — у рыцарей эти детали чаще пристегивались отдельно. Но вот чтоб совсем одному облечься… Все-таки требуется не только пряжки и т. п. застегнуть, но и зафиксировать саму броню сквозь специальные отверстия специальными шнурами, крепящимися на поддоспешном одеянии (именно они, особенно — в декоративном варианте, образуют на дворянском — рыцарском! — костюме то обилие лент, подвязок и застежек, столь раздражавшее дона Румату). Дополнительный вывод: далеко не поверх любой одежды можно латы «натянуть» (т. е. вообще-то — поверх любой, но тогда не обижайся, если на пятой секунде схватки от вражеского удара всю твою защитную систему «перекосит» и шестая секунда станет последней).

Раз уж заговорили о моде… В момент появления лат (точнее — несколько ранее: порой и на много десятилетий!) следует ожидать всплеска «модных конструкций» в одежде, прическах, даже архитектуре и судостроении. Ведь сам латный доспех — своего рода следствие игры с «выкройками», расчета углов, плоскостей, полусфер, сочленений и т. д.; понимания того, что броня не обязана быть бесформенной или даже просто повторять контур тела. А до такого понимания цивилизация должна дозреть. Даже щедрая мыслью античность, например, дозрела не вполне: «крупноблочных» конструкций хватало, но контуры их в основном именно что копировали обводы человеческого тела. Иными словами: появились латники — значит, Ренессанс уже на носу. Такой вот культурный срез. А нет в данной культуре лат — стало быть, или еще раннее средневековье, или предренессансный процесс пошел, скажем так, весьма своеобразно. Не будем утверждать, что это однозначно плохо; но при таком раскладе и университетов нет, и каравеллы в дальние моря не плавают, и прото-фэнтези (рыцарский роман) не развивается — равно как и прочие жанры светской литературы… В общем, намек понятен.

В рамках этого намека интересно сравнить весовые характеристики и надежность поздних лат с современными им доспехами Московской Руси (фактически иранскими по своему типу и, вплоть до XVI—XVII вв., зачастую даже по месту изготовления). Очень мощная, «противопульная» защита торса (впрочем, о противостоянии пулям поговорим отдельно, не в этой статье) в рыцарском варианте — 7-8 кг. Прикрытие рук, от кончиков пальцев до плеча, — обычно не более 800 г на каждую; ну, будем щедры, с большим запасом — еще 2 кг для обеих рук. Итого — под 10 кг (реально — меньше). А у братьев-москалей как обстояли дела «выше пояса» (братья-киевляне/львовяне/житомирцы и пр., не злорадствуйте: у нас дела обстояли не хуже лишь в самом лучшем случае)? Примерно так: кольчато-пластинчатый набор (хоть бахтерец, хоть юшман, хоть зерцало) — 10—14 кг; плюс наручи (от запястья до локтя!), обычно порядка 500 г каждый. Это мы еще не считаем подклад. Или — панцирь (что это значит в данном контексте — см. ниже) либо поздняя кольчуга, равно весом 7-12 кг, если без рукавов. Бывают, правда, панцири и весом примерно в 2 кг, но это скорее «поддоспешники», их только под бахтерец и пр. надевали (или — под верхнюю одежду, но не в бою, а в городе, оберегаясь не более чем от ножа). А всякая экзотика вроде байданы — во-первых, не легче, во-вторых, ее защитные свойства Лукин описал вполне правильно. Но даже наиболее полный комплект бережет ОЧЕНЬ намного хуже европейского аналога, по цене и трудоемкости же он (не тысячи — десятки тысяч колец и пластин, ручная работа!) явно превосходит изделия «гнилого Запада»; о шлемах говорить просто не будем — они несопоставимы. Вообще, какой вариант ни возьми — хоть индийский, хоть самурайский — результат одинаков: неполный набор (именно «выше пояса»; ну, на самом деле — до середины бедер) весит как полные латы, защищает хуже, а в производстве дороже. Да еще щита обычно требует, а латнику в «общевойсковом» бою щит не нужен — разве что целевые образцы в нестандартных условиях: противокопейный, осадный, малый фехтовальный…

Можно сказать, рыцарский комплекс вооружения — продукт высоких технологий. Правда, по этой причине он, хотя и слегка распространился за пределы рыцарства, для массовой не элитной пехоты был слишком дорог. Да ведь и кольчуга с зерцалом (а хоть и без!) ей не по средствам.

В рамках «низкопоклонства перед Востоком» иные писатели обожают рубить рыцарей булатным клинком. Но латника, честно говоря, что булатным мечом рубить, что не булатным… Все-таки боевой доспех на 100% защиты не дает, но для рассекающих ударов он неуязвим: его можно расколоть (если повезет), промять сверхмощным ударом массивного оружия (если очень повезет), пробить «в точке» клевцом либо боевым молотом — или рыцарским копьем на таране, опять же если сильно повезет; атаковать по сочленениям… Ну, о наступательном оружии поговорим в другой статье.

А как же Румата рубил «двойной соанский панцирь»? Во-первых — это Румата; во-вторых — один св. Мика знает, что то был за панцирь… Может, аналог поддоспешника или «городского бронежилета» (см. выше)? В узком смысле русско-византийского термина «панцирь», если без уточнений, — это кольчатый доспех, кованный не на заклепку, как классическая кольчуга, а на шип. Существовали же в Арканаре кольчуги для потайной носки. Правда, после удара тяжелого копья абсолютно все равно, будет ли она пробита (а стальная кольчуга, в отличие от металлопластовой, тычковый удар не держит), - т. к. без подклада неизбежно вомнется в тело с летальным исходом. А термин «двойной» для кольчатой брони — чаще указание на тип плетения (более плотного), чем на двуслойность. Но, как видим, именно у нас обычно возникал резон носить поверх «легкой» кольчатой брони еще и кольчато-пластинчатую. Притом арбалетная стрела или боевое копье такую защиту все-таки пробивали или, на излете, проминали с вышеописанным результатом.

В том-то и специфика «крупноблочных» наборов, что даже точечный удар высокой силы принимает на себя не отдельный элемент, а вся броня. В кольчатых или даже пластинчатых системах вся эта сила приходится воистину «в точку» — на считанные миллиметры стали, пусть даже хорошей. Разница — как между кирпичным сводом и отдельным кирпичом, который сам по себе держит нагрузку в десятки раз меньшую…

Именно по этой причине цельнокованые латы от обстрела лучников (любых!) берегли хорошо, что бы ни говорил дедушка А. Конан Дойл. А если Миле Йовович на глазах у потрясенных зрителей кольчужный бюстгальтер все-таки прострелили — то он, ей-богу, именно для того и предназначался. Реальная Жанна д'Арк в той ситуации получила «привет» из арбалета, причем почти в упор — хотя, разумеется, не через столь смехотворную броню. Впрочем, действия лучников и арбалетчиков — тоже тема отдельной статьи. Не той, где будет сказано о рыцарском фехтовании, и не той, в которой речь пойдет о первых огнестрелках.

А что бы еще сказать в этой статье? Ну, хоть немного о том, что все-таки носить даже самый высокотехнологический доспех — совсем не такое легкое дело, как может показаться. Прежде всего, этому нужно учиться с детства, что влечет бешеные расходы: к совершеннолетию юный рыцарь успевает «износить» (перерасти!) несколько комплектов, каждый из которых, по шкале престижа нынешних анекдотов, равноценен если не черному мерседесу, то уж и не запорожцу. Кстати, такие подростковые латы — не битые, не рубленые, отлично сохранившиеся — обильно поступают в музеи, формируя устоявшийся предрассудок о крайней малорослости средневекового люда. На самом деле воинские костюмы «для детей старше 16-ти» демонстрируют разброс от среднестатистических 165 см (нормально для предакселерационной эпохи!) до вполне баскетбольных показателей — ну, разве что более редких, чем сейчас.

Кроме того, и для самого умелого бойца 30-килограммовая «легкость» и подвижность латных сочленений весьма относительны в долгой муторной сумятице пешего сражения, особенно когда в ходе него требуется бежать (пусть даже вперед), карабкаться… Так что если было известно, что назавтра предстоит «штурмовой» бой, — скажем, атака вражеских укреплений, — рядовые рыцари норовили выходить на него в неполном облачении. А знатные аристократы могли себе позволить «спецодежду» — облегченные конструкции с высокой долей кольчатого и мелкопластинчатого набора. Жутко дорогие и, за счет высоких технологий, достаточно надежные. Силе таранного удара кавалерийского копья они противостоять не могли — но то-то и оно, что бой пеший! А от всего прочего спасало личное мастерство и… усилия свиты.

Напоследок — несколько слов о бронзовом доспехе, как обещали.

Технология его была столь отработана, что даже в железном веке защитное вооружение предпочитали делать из бронзы. Во всяком случае, многие его детали.

При том САМА ПО СЕБЕ бронзовая пластина удар даже бронзовым оружием держит плохо; а вот когда она закреплена на кожаной, войлочной или стеганой прослойке — результат куда лучше. Правда, учтем, что «бронза» — не обязательно тот медно-оловянистый сплав, состав которого дают учебники: разные добавки способны очень сильно повысить ее твердость и упругость. С другой стороны, кожаный доспех и без бронзовой «оболочки» бывает вполне хорош; но уж это — совсем другая история.

Даже в лучшей бронзовой броне под прямой удар лучше не подставляться. Потому щит при ней не утрачивается — наоборот, вовсю эволюционирует. Правда, порой от него отказываются маневренности ради.

ГЛАВНОЕ, чем проигрывает бронза железу, — не вес и (на ранних этапах) даже не прочность, а цена! Не случайно даже сейчас скупщики азартно охотятся за ломом цветных металлов, игнорируя ржавые железяки. Поэтому когда металлообработка хоть как-то позволила использовать железо — оно разом завоевало популярность: не как божественно-смертоносный металл, а как дешевый ширпотреб!

О бронзовой кольчуге. Лучшие специалисты-оружиеведы отрицают ее возможность даже теоретически. На практике она, как ни странно, существовала — но… не в бронзовом веке. Вообще кольчуга — кельтское изобретение (не слишком раннее), а бронзовые образцы — реже, чем железные — изготовлялись уже в Римской империи. Берегли они от скользящих излетных ударов — основные атаки принимались на щит. Есть давняя традиция «одевать» в кольчуги скифов, гиксосов, ассирийцев — но это либо неправильная трактовка изображений мелкопластинчатых панцирей (они получаются как бы «в сеточку»), либо речевой оборот археологов старой школы, для которых «кольчуга» была синонимом любого металлического доспеха. Итак, даже в самом «параллельном» мире такую броню стоило бы описывать для культур, уже знакомых и с железом, и с ранней сталью.

А вот в бронзовых доспехах — не поплаваешь! Даже при эллинской физической подготовке.

…Итак, всем хороши доспехи. А все-таки: есть ли ситуации, когда они не применяются?

«Вынесем за скобки» ситуацию, в которой латы оказываются слишком дорогим удовольствием (например, при массовом формировании регулярных армий: именно это, а не растущая эффективность мушкетного огня, привело в Европе к исчезновению доспехов). Опустим также весьма необычные варианты, когда жестко лимитирован вес: для «летающих воинов» (своим ходом? на грифонах? на птеродактилях? какие там еще возможны случаи?) или «плавающих» (что б мы ни говорили выше, это — для коротких дистанций). Честно говоря, таких описаний в отечественной фантастике, кажется, и нет. Может, из-за фэнтезийного уклона?

Конечно, лимитирует жара и влажность. Но, если в такие обстоятельства попадает цивилизация с высокой культурой (да, так!) брони — как правило, выход она находит. В «сухой жаре» Ближнего Востока крестоносцы (это еще до эпохи лат было!) в железо облачаться отнюдь не перестали: наоборот — именно в тот период доспех начинает развиваться особенно бурно. В «паровой бане» тропических джунглей конкистадоры очень дорожили латами (другое дело, что их жестоко не хватало — так что порой приходилось «заимствовать» индейские брони). Пожалуй, только у Е. Лукина в «Разбойничьей злой луне» герои обоснованно обходятся без брони, но там климат — сверхсахарский: жара возведена в энный градус…

И тут пора остановиться. Хотя бы потому, что и вправду ведь нельзя объять необъятное.

© «Реальность фантастики», N1(5), январь 2004

Двуручный меч

Двуручный меч в реальности и фантастике

Начнем уж с этого оружия, раз писателям оно так по сердцу (честное слово, не специально цитаты подбирал!). Большинство перечисленных авторов, да и читатели — кроме разве что самых юных — впервые знакомились с ним, думается, именно на страницах «Трудно быть богом». Что ж, как сказал классик, «все мы вышли из ножен барона Пампы». Потому и орудуем им «по-памповски», описывая широкие круги и зловеще шелестя, да еще чтоб длина — за 2 метра, а вес свыше 20 кг. С величайшим уважением относясь к барону и его создателям, все же попытаемся отделить мух от котлет, а меч — от вертолета.

Разумеется, не всякий меч, за рукоять которого можно взяться обеими руками, суть двуручник. Основных типов подлинно двуручных мечей минимум четыре, даже если не включать в их число переходный вариант типа «бастард». А включать его надо, потому что название некорректно, ибо это не «внебрачная помесь» простого меча с лордом-двуручником, а скорее исходный образец: лишенный ряда фамильных черт предок, доживший до времен потомков. Длина самого большого (но не самого тяжелого) из известных мне двуручных мечей — чуть более 196 см, в среднем же на 10—20 сантиметров покороче. В руках я их держал, каюсь, лишь единицы, видел — немногие сотни, но данные имею о многих сотнях. Фотографию самого тяжелого двуручника — правда, с неверной датой изготовления — читатели могут найти в скверной научно-популярной фэнтези (как ее еще, простите, назвать?) издательства «Росмэн», серия «Невероятец»… простите, я хотел сказать «Очевидец», название «Доспехи и оружие», стр. 17. Там сказано, что весил этот меч 7 кг и, будучи слишком тяжел для боя, использовался лишь как парадное оружие. Реально весит он ПОЧТИ 7 кг (все равно это килограмма на полтора-два больше, чем боевые), для боя, безусловно, плох — скверный металл, минимальная проработка «действующих участков» и еще при жизни явно неухоженный вид; для парада, по тем же причинам, вообще не пригоден. Скорее всего, это — учебный образец: меч-тренажер. Потому и утяжелен он.

А двадцатикилограммовые монстры появились уже в XIX в. Эти декоративно-коллекционные экземпляры изготовлялись пронырливыми умельцами специально для тогдашних аналогов «новых русских», которых и в Европе хватало. Когда свежеутвержденный барон а-ля Ротшильд желал выглядеть бароном Пампой-но-Бау-но-Суруга-но… (собственно, как раз Ротшильды к своему баронству относились достаточно иронически — однако далеко не все метившие в аристократию нувориши следовали их примеру), он сразу вслед за титулом покупал «прадедовский» замок и развешивал по стенам «прадедовское» оружие. Наверно, существуй в этой среде мода на нынешнюю распальцовку — эфесы тех мечей неизменно оказывались бы снабжены некими кольцами (для удобства двуручно-четырехпальцевого хвата). Тем более что подлинные двуручники и в самом деле имели особые кольца — пусть не там и не столько.

Ножен у двуручных мечей нет (хотя бывают «лезвийные футляры», не прикрепленные к поясу или портупее). В ножнах носили разве что бастарды — а их огромными не назовешь, особенно в ручищах барона Пампы. Впрочем, размер — вещь условная: большой бастард — под 1,5 м, маленький эспадон — немногим за 1,5 м. Рассчитанный на действия в тесноте строя очень своеобразный ландскнехтский двуручник — примерно такой же длины, порой и меньше (ландскнехт, конечно, мог и бастард либо эспадон использовать). Классический двуручный меч, позволяющий использовать все преимущества данного оружия, — это все же эспадон. Носят его «в голом виде» (иногда — с зачехленным клинком) справа на плече или слева под мышкой, придерживая большим пальцем за кольцо, о коем речь пойдет ниже. Из такого положения эспадон легко переходит в боевую позицию: правой рукой — под крестовину, а левая, плавным движением сбросив кольцо, тут же перехватывает за рукоять сзади или за навершье.

Длина рукояти у него очень редко достигает полуметра и совсем уж редко превышает его, т. е. «рукоять лишь вполовину короче лезвия» — некоторый перебор. Впрочем, для хвата руки служит и клинок за крестовиной, где он притуплен, иногда даже обтянут кожей: это — рикассо, «пятка». Между ней и лезвиями — «усики» контргарда. Захватником контргард называть вряд ли стоит: парировать удар он помогал всегда, иногда сам предназначался для удара, на заклинивание вражеского клинка был рассчитан редко, на перелом его — практически никогда. Заклинивание оружия осуществляли, прежде всего, кольцеобразные ловушки возле крестовины (тоже не всегда: бывали и чисто защитные кольца — вот за них-то на марше и придерживали меч большим пальцем; а порой они и вовсе отсутствовали). Размах крестовины бывал и свыше 50 см, особенно часто — как раз у «коротких» эспадонов, где именно перекрестье становилось главной «смысловой частью» оружия, проводя и блокируя атаки, позволяя задействовать эфес.… Ну, об этом позже.

Таковы параметры эспадона. Другие типы, как правило, попроще — без контргарда, со слабо выраженным рикассо… Перекрестье, правда, почти всегда развитое и сложное, иногда снабженное почти шпажным набором защитных дужек. Если у двуручника оно действительно близко к крестовидной форме — то это оружие скорее не воина, а палача.

А как же проходит бой?

Прежде всего: двуручный меч есть оружие скорее колюще-полосующее, чем рубящее. Вращать его «по-вертолетному» приходится не часто, даже при схватке одного с несколькими — а вот делать обводки, досылать в длинном выпаде, резать врагу бок или запястье на этом досыле или на отдергивании… Рубящие удары относительно редки. Конечно, такой удар может рассечь неодоспешенного врага от макушки до аппендикса и ниже, может расколоть даже латный доспех, особенно по слабому месту — но дистанция и темп боя препятствуют их широкому применению. В XVI в. (расцвет эспадонного фехтования) эта дистанция такова, что, судя по ряду фехтовальных трактатов, при схождении двух умелых бойцов вертикальный удар мог достать лишь ступню ноги, если противник запоздал со сменой стойки, — а «игра ног» в этом фехтовании поистине виртуозна. Она вообще древнее клинковых защит — каковые, впрочем, эспадоном тоже берутся (и преодолеваются) виртуозно.

Кстати, о вертикальных ударах. Положения эспадона в руках были очень многообразны, но рубящий удар, как правило, наносился отвесно или почти строго в горизонтальной плоскости (поперечный). По-самурайски «от левого плеча к правому бедру» эспадоном, в общем, не рубили: у него иная механика движений, он много длиннее и тяжелее японской катаны. А вот боевой шпагой, кстати, рубили именно наискось (когда рубили: она все-таки и вправду больше предназначена для укола).

Уточним: это воздействие на противника, а не на его оружие. Прорубаясь сквозь копейную стену, древки пик воин с эспадоном кроит под углом. И вообще в смертельной круговерти общевойскового боя доля рубящих ударов возрастает — как и для любого оружия: в таких условиях вообще растет доля «неклассических» приемов. Во всех других ситуациях если мы и видим бойца в широкой стойке, высоко возносящего над собой эспадон, — то имеется в виду скорее не размашистый удар, а смена позиции или «длинная» защита.

Каково же место таких меченосцев в отрядной схватке?

Сколько-то их сосредоточено в глубине пеших построений — на случай, если враг прорвет ряды. Сопровождают они и командиров, являясь скорее не «стражей» (этот термин заставляет думать об оборонительной, церемониальной, а то и полицейской функции), а как бы отрядами коммандос. Ведь в тех условиях командир — не просто руководитель: с этой своей свитой он бросается в ключевые места схватки, развивая свой прорыв или ликвидируя вражеский…

Но главную работу двуручник проделывал не В рядах, а ПЕРЕД ними. Представьте: копьеносное построение, медленно разгоняясь для таранного натиска, трусцой бежит на аналогичного противника — а с флангов, иногда даже перед фронтом (!) рассыпным строем легконого бегут отборные воины в пехотных латах, с эспадонами и большими ландскнехтскими мечами. Их задача — проделать брешь в пикинерском строю. Правда, перед вражеским строем бегут такие же «спецназовцы», так что не всякий раз меченосцам удается прорваться к вражеским рядам, иногда им даже приходится отступить под защиту своих. Но если уж удается, то мечник сносит несколько пик, порой добирается и до их владельцев, словом — разваливает первую шеренгу, как шрапнельный заряд. Если он после этого не успел отойти на фланг, прежде чем отряды сошлись, — свои копейщики постараются его не задеть (они тоже отменно тренированы, так что даже сверхдлинную пику не просто держат перед собой, но и направляют в цель), и будет он рубиться в глубине вражеских рядов, ожидая, что пробитая им брешь вот-вот станет воротами для общего прорыва.

Итак, двуручный меч — оружие отрядное (хотя и на благородный поединок с ним выходят), оружие элитное. Как ни парадоксально такое сравнение, он — что-то вроде пулемета: один-два на взвод, несколько на роту, не всякому по силам, но без него не обойтись. Зачастую сражались им и рыцари, чаще все-таки неблагородные пехотинцы — но это были матерые, высокооплачиваемые профессионалы, которым и латы по средствам.

Впрочем, латы у них специфические. Поножи обычно без наголенников, шлем чаще всего без забрала (необходимо «широко смотреть»: и на врагов, и на свой строй, отслеживая маневр). Вместо наплечников часто — кольчужная пелерина особо плотного плетения. Насчет «неловкого отмахивания скованной доспехами рукой» — это, конечно, фантастика, но ЛОВКИМ оно бывает, когда латы «модельные», идеально пригнаны к фигуре. Ландскнехт такое мог себе позволить не всегда, потому плечевой пояс, где конструкция латного доспеха особенно сложна, порой защищал более архаичной броней.

Где еще хорош двуручник? При обороне укреплений (не штурме: на осадной лестнице с ним не управиться!). Собственно, от «осадных» мечей XIV в. он, видимо, родословную и ведет, окончательно сформировавшись к началу XV в. (а не к середине, как порой утверждается) и просуществовав как боевое оружие почти до конца XVII в. Фантасты временными рамками, конечно, не связаны; но все-таки двуручный меч даже в самом параллельном мире должен быть оружием «излета» классического средневековья. Оружием эпохи мощных доспехов, сложившихся школ фехтования, оформившейся как самостоятельная сила пехоты — и, пожалуй, отчасти размытых граней между «благородным» и «неблагородным» воинством…

Редко, но хорошо работают такие мечи и в корабельных боях: как при абордаже (корабельный борт все-таки не крепость, его штурмуют без осадных лестниц), так и при отражении оного. Вообще, в таких схватках порой очень желательно, чтобы на отряд приходилась пара-тройка воинов с мощным оружием длиной где-то в человеческий рост, которым можно рубить людей и корабельный такелаж, проводить зацепы и отталкивания, держать на расстоянии сразу нескольких «стандартно» вооруженных противников. Даже запорожцы, готовясь к рейдам, в ходе которых планировалась встреча с турецкими кораблями, норовили брать на борт своих чаек… нет, все же не эспадоны (может, не отказались бы, но почти неоткуда взять их и совсем неоткуда — специфические навыки эспадонного фехтования, столь отличные от традиций сабельного боя), но московские бердыши: Москва их для таких случаев охотно поставляла, даже когда у нее самой вроде бы был с Турцией мир.

В фантастике выбор таких «кораблей» (да и укреплений) расширен. На борту космического крейсера двуручник смотрится странно (хотя — джедаи?), но все-таки воздушные, сухопутные и пр. аналоги вполне можно найти. Дирижабли, песчаные или ледоходные буеры, боевые «сверхколесницы» со впряженным драконозавром или мамонтопотамом — мало ли…

Применим ли двуручный меч в конном бою? В схватке «пеший против всадника» — да (тоже важная сфера его деятельности), в любой другой ситуации — НЕТ!!! Ряд исследователей предполагал, что эспадон кавалеристы использовали как таранное копье: рукоять — под мышку, ладонь — на рикассо (контргард при этом защищает кисть руки), клинок — вперед. Аз, грешный, и сам развил эту тему в ряде публикаций 1990-х годов, основываясь на французских миниатюрах времен Людовика XIII. Но миниатюра, как известно, миниатюрна — всех деталей не различишь. После более полного анализа источников выяснилось: это не двуручный меч держат как копье, это копье размером с двуручный меч — поздний церемониально-тренировочный отпрыск рыцарского копья, выполненный в стиле барокко. Оставшиеся от копейного щитка изукрашенные «финтифлюшки» создают впечатление мечевого контргарда.

Но это — верхом на коне. Фантастика способна породить ездовых монстров, со спины которых воин (а то и небольшое воинство!) может сражаться, как с крепостной стены или корабельного борта. Мы уже упомянули их применительно к боевым повозкам — но что мешает порассуждать и о наспинных «платформах»?

Собственно, даже в нашем мире существовали боевые слоны — но они территориально (а в северном Средиземноморье — хронологически) разминулись с эспадоном. Впрочем, Индия знала своеобразные двуручные мечи, однако применяла их только в пехоте. Со слонов сражались совсем иным оружием, причем в ряде случаев для этого были изобретены столь специфические копья (с изогнутыми древками!), что им прямая дорога на страницы фэнтези! Тем более что в реальных сражениях все это слоновье оружие (включая и самих слонов) так и осталось скорее роскошной экзотикой.

(А вот некоторые боевые копья Европы эволюционировали в направлении эспадона — и по облику, и по габаритам, и даже функционально. Но это уж точно было оружие пехоты, и вообще о них — в другой раз.)

…Между прочим, такой меч мог применяться не только для боя с монстров, но и для боя с монстрами. В данном случае не имеет значения, кто они — ездовые животные врага или некие самостоятельно действующие чудовища вроде драконов. Конечно, копье, секира, мощный арбалет и т. п. в таких сражениях тоже найдут себе место, но только двуручник может и глубоко разрубить (а то и отрубить) огромному зверю лапу, шею, щупальце или что там у него есть уязвимого, и длинным режущим движением вспороть ему покрытый толстой шкурой бок, и вогнать в его тело на выпаде метр-полтора широколезвийной стали. По-видимому, такие мечи могут даже увеличить размеры и поражающие свойства клинка за счет отказа от некоторых элементов, рассчитанных на «человеческое» фехтование: гарда у них явно приобретет иную конфигурацию… А вот контргард может и сохраниться, главным образом в качестве «стопора», мешающего монстру нанизаться на клинок по рукоять и достать-таки его владельца. У «кабаньих» мечей конца XV—XVII вв. подобная деталь как раз возникла: матерый секач — такой монстр, что не всякий фантаст до него додумается. С другой стороны, двуручники страны фантастика могут продолжать оставаться универсальным оружием: вдруг к огромному злому троллю прилагаются мелкие, но тоже злые (возможно, даже разумные и вооруженные) гоблины?

В нашем мире бытовало сколько-то типов охотничьих мечей, предназначенных для схватки с опасным зверем: вепрь, медведь, благородный олень (это отнюдь не умилительный Бэмби!). Но это были или, так сказать, общевойсковые образцы, или их видоизмененно-ослабленная форма: меньшей длины, с редуцированной гардой… Пожалуй, только вышеупомянутый «кабаний меч» приобрел по-настоящему оригинальные очертания, в чем-то даже приблизившись к эспадону. Однако сходство это было лишь поверхностным (да и небольшим): для боя он не применялся, а прочие охотничьи мечи — тем более. Ну не повезло земному средневековью с монстрами! Или наоборот — повезло?

Как орудовать эспадоном в ближней схватке? Ну, во-первых, он, как никакое другое оружие, позволяет держать противника (или противников) на расстоянии. Во-вторых, при ближнем схождении все типы двуручных мечей допускают разнообразнейшие перехваты: не только за «пятку», но и за лезвийный клинок! Разумеется, при наличии боевых перчаток со стальными «бортиками». В ряде учебников XV—XVI вв. они не изображены, но ведь учебные бои проводились на затупленном оружии. Крайне необычно выглядят эти схватки: яблоко эфеса порой работает как булава или копейный подток, крестовина — как клевец, клинок используют в качестве рычага при болевом заломе… проводя обезоруживающий зацеп рукоятью, лезвие вражеского меча прижимают к своей шее (!). Да, в бою она будет закрыта кольчатой пелериной, неуязвимой для полосующего движения, но на тренировке доспехов нет — и требуется знать эту специфику, чтобы понять суть этого и многих иных приемов.

Разумеется, такая техника схватки требует серьезнейших навыков боевой борьбы — владения приемами обезоруживающими, сваливающими, болевыми, вообще всеми атрибутами бескомпромиссно-жестокого боя — но… почти без ударов (латы!). Это тоже следует помнить, анализируя борцовско-фехтовальные (они, как правило, не разделялись) трактаты той эпохи.

XVII век, с его постепенным переходом к «стреляющим», а не «колющим» боевым линиям и редукцией доспехов, стал для эспадона роковым. В поздних учебниках хватов за клинок уже нет: ладонь его по-прежнему сопровождает и направляет, но лишь лежа на плоскости. Латные перчатки начали исчезать куда раньше, чем шлем и кираса…

Применяют ли двуручный меч в паре с другим оружием? Да: с… дротиком, сравнительно коротким (немногим длиннее эспадона), но довольно массивным. Держат такое копьецо широким хватом вместе с двуручником; левая рука, придерживая дротик под наконечником, лежит на мечевом клинке — ну, это мы уже проходили. За несколько шагов до противника дротик в него мечут — и если есть нужда, тут же пускают в ход меч (зачастую, не успев перехватить — эфесом вперед). Во всех остальных случаях для другого оружия потребовалась бы третья рука: лишь бастардом можно какое-то время биться, держа его не двуручно. Эспадон одной рукой удерживали разве что для добивания поверженного противника (второй рукой этого противника иногда приходилось придерживать, если он был повержен не окончательно и все еще возражал, мешая победителю спокойно направить меч в щель доспехов). Конечно, на поясе мечника порой висел короткий клинок (а то и два!), но это — как раз на случай утраты основного оружия…

Последний вопрос: насколько остр двуручник? Ну, волос на воде, как в «Пути меча», он рубить явно не может (это вообще поэтическая вольность из ирландских сказаний) — но все-таки?

Полосующее оружие должно быть острым, хотя никогда эспадон не оттачивался как катана. Однако контакт с латами, копейными древками и т. п. даром не проходит: в ходе сражения лезвия первозданную остроту теряли. Особенно это касается последней трети клинка, самой «рабочей» — она у ряда сохранившихся экземпляров сильно изношена. Правда, мало радости, когда таким вот лезвием — пусть и не бритвенно-острым, но как бы иззубренным — проведут с подтяжкой по неприкрытой доспехами части организма…

Был и другой вариант, реализованный в мече типа «фламберж» («пламенеющий»; вот странно — в русском языке такие изгибы называют «волнистыми», породняя их совсем с иной стихией). Сам клинок, строго говоря, не «пламенеет» — это для малоразмерного оружия вроде малайского криса; но вот лезвийная кромка у него действительно волнистая.

Если рубить с подтягом, то такой край идеален для работы по «мягкому» — мягче железа — материалу. Древку пики, кожаной броне (даже у высокооплачиваемых пехотинцев — не всегда латы), живому мясу — в последнем случае еще и болевой шок обеспечен. При попадании по латной пластине результат хотя и не лучше, но не хуже, чем у эспадона; а вот всякие ремни доспешного крепления и матерчатую защиту, создающую «эффект свободно висящей ткани» — проклятье для прямого клинка, — фламберж рассекает успешно. Рикассо и контргард фламберж имел, но вот за его клинок, будь он свой или вражеский, даже в латных перчатках лучше не хвататься. Ладонная часть у таких перчаток кожаная[1], а «бортики» от волнистого лезвия, особенно при подтяжке, не сберегут.

Вообще-то лишь двуручникам такое лезвие прощалось (и то не всегда!). Все же у них оно в основном для честной воинской работы, а не для нанесения «шоковых ран». С теми же, кто использовал волнистую шпагу или обычный меч, попади они в плен, поступили бы так же, как поступали в «На Западном фронте без перемен» Ремарка с солдатами, штыки которых имели пильчатую спинку. Потому шпаги такого типа предназначались главным образом для «гражданской самообороны» или… для дуэльного поединка (чтоб противник не хватался за клинок а-ля «Роб Рой» — имеется в виду не роман, а голливудский фильм).

Наконец, САМЫЙ последний вопрос: бытовали ли двуручники у нас? Или, если говорить о параллельных мирах — в цивилизациях, приближенных к древнерусскому аналогу позднего средневековья (простите за стадиальную несогласованность, но наша хронология хронически сбита: не то что фантасты, но даже историки называют «древнерусскими» реалии и эпохи крестовых походов и порой даже времен написания «Дон Кихота»!)?

Нет. Бастарды изредка проникали — но в боях, видимо, не применялись, играя роль эффектного, престижного, импортного «прикида» (как видим, «новые русские» и в Древней Руси водились). То, что изучено, не несет боевых меток. А эспадоны, фламбержи и пр. — вообще нет, хотя теоретически могли попасть в районы, граничащие с Речью Посполитой (где они тоже были не очень в ходу, даже если ясновельможные паны Сенкевич с Мицкевичем и считали иначе). Из-за татарского колорита войн XV—XVII вв. у нас была иной роль пехоты, да и городов как таковых. И у наших «собратьев по параллели», видимо, тоже — иначе они окажутся на нас совсем не похожи, т. е. и их мир будет глубоко не параллельным (но, может быть, альтернативным?) нашему. А ведь оружие, как уже знают постоянные читатели «Реальности фантастики», имеет отчетливую цивилизационную привязку…

© «Реальность фантастики», N2(6), февраль 2004