Горизонты. Сборник яркой современной фантастики

Родственные души

Mike_The

Конкурс-семинар «Креатив»

Расписавшись в получении, известный литературный критик Иоганн Шмельсен торопливо захлопнул дверь своего загородного особняка. Навязчивая идея о слежке уже который день не давала покоя и, настороженно вслушиваясь в сгущающуюся тишину, он принялся распечатывать посылку.

Будь это обычная доставка какого-нибудь бытового прибора, пиццы или костюма из чистки, Шмельсен бы довёл курьера до изнеможения, проверяя, всё ли на своих местах, и не запряталось ли пятнышко под кружевным отворотом. Но сегодня был особый случай, попадающий в категорию сверхсекретных и «лично в руки», так что лишние глаза при вскрытии долгожданного ящика были без надобности.

Разорвав лощёную упаковку и отплёвываясь от пенопластовой крошки, Иоганн торжественно извлёк на свет божий небольшую чёрную коробочку, слегка поблёскивавшую металлическими боками.

– Ну, здравствуй, братишка, – по-заговорщицки тихо прошептал он, и суетящийся взгляд нетерпеливо забегал в поисках свободной розетки.

Здесь стоит ненадолго притормозить, и пока вы ещё не успели приписать нашему герою какое-нибудь двусмысленное помешательство, пояснить суть вещей. Дело в том, что около полугода назад Шмельсен окончательно разочаровался не только в писателях, но и во всех окружающих его людях. Отчаянно понося всех и вся, он начинал искать лишь уединения и мог бы окончательно замкнуться в себе, если бы не случайное рекламное объявление, предлагавшее изготовить «самого лучшего на свете друга – вашу абсолютную копию».

Пожалуй, это было именно то, о чем Иоганн мечтал всю свою сознательную жизнь. Окружённый невеждами, он день за днём боролся за чистоту языка, но не находил понимания. Доказывал очевидные истины, но упирался в непролазную тупость. Отстаивал абсолютные ценности… До тех пор, пока все не отвернулись от знаменитого критика.

Даже его собственный сын, обладавший неплохими задатками писателя, оказался настолько упёртым, что не мог признать очевидной отцовской правоты и покинул родной дом. Так зачем же всё это? Ведь в сущности разве может человек найти более преданного единомышленника, чем он сам?

Рассуждая подобным образом, Шмельсен решился на телефонный звонок… чтобы уже через день окунуться в океан бесконечных обследований и головоломных тестов, необходимых для выявления и последующего воссоздания его уникальной сущности. Забегали учёные, застрекотали компьютеры. С раннего утра и до поздней ночи разномастные задачки дурманили и без того воспалённый мозг. Но с каждым днём, проведённым в лаборатории, Иоганн Шмельсен приближал свою встречу с таким родным и всё понимающим Иоганном Шмельсеном.

– Сейчас, братишка, сейчас мы с тобой познакомимся, – бормотал критик, просматривая руководство. Он понятия не имел, чего ожидать от нового «друга», но непроизвольно готовился к какому-то чуду.

Щёлкнул тумблер, огоньки вспыхнули и погасли, внутри агрегата что-то хрюкнуло и равномерное гудение наполнило кабинет.

Инструкция предусматривала несколько вариантов тестовой проверки на соответствие оригиналу. Самый простой предполагал беседу в стиле вопрос-ответ, дабы заказчик мог сопоставить предпочтения двойника со своими собственными.

Отдельно был предусмотрен «режим принудительного ответа» на случай, если заказчик сам по себе окажется несловоохотливым, и машина, унаследовавшая его характер, задумает поиграть в молчанку. Активированный на несколько первых дней, он был призван способствовать скорейшему установлению взаимопонимания.

– Как же тебя зовут? – осторожно спросил Иоганн, когда лампочки перестали подмигивать.

– Иоганн Шмельсен, – холодно пробасила машина.

– Сколько тебе лет?

– Пятьдесят семь.

– Что ты предпочитаешь на завтрак?

– На завтрак я предпочитаю проваляться до обеда, потягивая янтарный коньячок и закусывая пение птиц терпкой долькой лимона.

– Да! Именно терпкой и именно долькой, – радостно хлопнув в ладоши, запрыгал настоящий Шмельсен. Воодушевлённый первым успехом, он решил перейти к вопросам с подвохом:

– Скажи, а что ты думаешь о творчестве Шейкспира?

– Шейкспира? – переспросила машина. – Только невежда может коверкать имя величайшего английского драматурга.

– А как звали его супругу?

– Энн Хатауэй.

– И были дети?

– Трое.

– А их как звали?

– Понятия не имею. Чего пристал?

Иоганн до последнего опасался, что вместо настоящего клона разработчики подсунут хорошо замаскированный, но совершенно обычный компьютер, а тут… Он и сам понятия не имел, как звали шекспировских деток, и двойник демонстрировал аналогичные знания.

Попискивая от восторга, Шмельсен театрально закатил глаза и повалился в кресло. Теперь-то у него будет настоящий единомышленник.

– И всё ж она уступит тем едва ли, кого в сравненьях пышных оболгали, – продекламировал он, раскуривая трубку. – Прекрасно, мой друг, не правда ли?

– Но всё равно могло бы быть и лучше, – фыркнула коробочка, меняя тональность.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился критик. – Если мне что-то нравится, то оно должно нравиться и тебе. Так? Отвечай давай, какое у тебя мнение по поводу шекспировских сонетов?

– У меня-то единственно верное, а вот ты, жалкое ничтожество, можешь засунуть в задницу все свои по определению ошибочные суждения! – проскрежетала машина, подмигнув красной лампочкой. Теперь в её голосе явственно читался многолетний опыт литературного палача.