Горизонты техники для детей, 1971 №1

Два брата

Рыночную площадь Кракова пересекают два студента. Они оживленно беседуют.

— Что объяснял сегодня преподаватель химии? — спрашивает белокурый быстроглазый юноша. Его старший коллега — коренастый брюнет — не торопится с ответом, он только поглядывает на своего собеседника и улыбается.

— Ох, Енджей, Енджей, ты буквально замучил меня. Я только что кратко изложил лекцию по медицине, а ты уже спрашиваешь о химии. Если тебя не особенно интересуют математика и астрономия, перейди на химический или медицинский факультет.

Енджей тяжело вздыхает.

Я уже сам думаю об этом. Только видишь ли, Юзеф, не хочу обидеть брата. Он так добр ко мне. как отец…

Чтобы прервать молчание, Юзеф бормочет:

— Пан профессор Снядецкий слишком молод, чтобы быть твоим отцом.

— Да, он только на 12 лет старше меня. Но я был совсем маленький, когда умерли родители, и Ян старался заменить мне отца. Брат заботился обо мне, проследил, чтобы я пошёл в школу, позднее привёз в Краков и записал в Академию. Я ни о чём не беспокоюсь, находясь на полном содержании Яна. Он преподаёт математику и астрономию, считая эти науки главными. Как же я могу перейти на другой факультет?

— Твой брат — большой учёный, — соглашается Юзеф. — И знаешь, что я больше всего ценю в нём? То, что он постоянно расширяет свои знания, верит в прогресс и сам творит прогресс в науке. Примером могут служить исследования воздуха с помощью шаров. Это было три года назад, в 1784 году (тебя ещё не было в Кракове). Следуя примеру братьев Монгольфье, в Польше тоже начали пускать воздушные шары. Жалкие это были зрелища, особенно в Варшаве! Для забавы пустые люди сажали в шары баранов и кошек. Бедные животные, конечно, погибали. А вот в Кракове запуском шаров занялись учёные. Они хотели найти наиболее пригодную форму воздушных аппаратов, выбрать соответствующий материал для постройки и газ для наполнения.

Как раз профессор Снядецкий больше всех ходатайствовал о постройке и запуске шаров. Он даже высказал мысль о том, что в будущем такие шары будут применяться для метеорологических исследований.

Енджей внимательно слушает и, глубоко вздохнув, неуверенно произносит:

— Ян такой добрый, он, наверное, не осудит меня, если я ему скажу, что хочу изучать медицину и химию.

* * *

И вот среди нас уже два профессора Снядецких, один лучше другого — с издёвкой иронизировал ксёндз, задушенный друг ректора Вильнюсской Академии. Как только один из них выдвинет на учёном совете какой-либо тезис, второй безоговорочно его принимает и помогает провести в жизнь.

— Только не очерняй Яна! Ему одному доверю мою астрономическую обсерваторию! — обрушился ректор ксёндз — Почобут.

— Ну, Ян… А вообще-то возмутительно, что и нашей Академии всё больше светских преподавателей.

— К сожалению, среди светских преобладают немцы. Неизвестно, что хуже, — вздохнул ксёндз Почобут.

— Прошу не наговаривать и на Енджея, дорогой ксёндз. Образованием и квалифицированностью он превосходит всех немцев, да и наших, пожалуй, тоже. Енджей Снядецкий окончил Краковскую Академию, позднее изучал медицину, химию, фармацию в Вене, Париже и Эдинбурге. Ему присудили две учёные степени в университете в Павии. А он продолжал своё образование. Ксёндз, вспомните мои слова, Енджей Снядецкий будет великим учёным.

И он пламенный патриот Польши. Не удивляюсь, что англичане уговаривали его остаться в Англии и обещали ответственную должность. Но он предпочёл вернуться на родину.

— Ему не было тридцати лет, когда он стал преподавать химию в Вильнюсской Академии, — не сдавался ксёндз. — Он вводит новые методы обучения. Раньше студенты знали, что нужно выучить наизусть всё написанное в книгах. А Енджей Снядецкий делает опыты, воду раскладывает на гидроген и оксиген, показывает, в чём заключается горение. Не мудрено, что на его лекции валом валят студенты даже с других факультетов, невольно вздохнул собеседник, вспомнив почти пустую аудиторию на своих лекциях.

— А студенты так любят его, что пошли бы за ним в огонь и воду! Профессор пишет для них учебник — «Элементарная химия» — на польском языке! — закончил своё обвинение ксёндз. — Такого учебника ещё на свете не было. Кто это видел, по-польски!

— Он и лекции читает по-польски, — сердито ответил ректор Почобут. Только за это я и обвиняю его. Не прав тот, кто стремится сделать науку общедоступной. Наука не для всех. Языком школы и науки должен быть латинский язык, через это «сито» проходят лишь наиболее способные.

— Так оно и есть, — убеждённо подтвердил друг. — Разумеется, наука не для всех. Если бы все за книги сели, кто бы нам шил сапоги и пас скот?

— Я должен поговорить с Енджеем Снядецким, — заключил ректор. — Я отругаю юнца. Некоторые думали, что ему не хватит слов, чтобы преподавать химию по-польски. Того и гляди! Он новые слова придумывает: уж не говорит оксиген, только кислород, не сульфаты, а сернокислые соли. Кто так говорит? Лишь Снядецкий и его ученики. Ох, задам я ему головомойку.

* * *

Почти вся Европа была у ног Наполеона Бонапарта. Император Франции завоевал Пруссию. Австрию, создал Варшавское герцогство. Поляки ждали теперь, начнёт ли французский завоеватель войну с Россией или испугается восточного колосса.

Профессор Енджей Снядецкий был далёк от политики, у него просто не было времени заниматься ею.

Он был поглощён научными проблемами. Всеми радостями и неудачами он делился со старшим братом, который в то время был ректором Вильнюсской Академии.

— Помнишь, мне прислали с Урала образец платиновой руды. Я проводил с ней разные эксперименты, в результате которых встретил неизвестный ранее химический элемент. Я назвал его вестиум или вест по-польски в честь новой малой планеты Весты, открытой в прошлом, 1807 году немецким астрономом Ольберсом. Я описал свойства элемента, а результаты исследований послал в Академию наук Франции. Известный химик Фуркрой, у которого я учился в прошлом, обещал самостоятельно проверить мои исследования и известить меня о новом элементе. Уже прошло столько времени, а ответа всё нет.

— Дорогой брат, не забывай, что сейчас военное время, — утешал ректор Ян Снядецкий. — Даже трудно представить, что творится сейчас в Париже. Наберись терпения. Химик, наверное, ответит. К тому же открытие нового элемента — большое событие, нужно всё тщательно проверить.

И, стремясь отвлечь младшего брата, Ян переводит разговор на другую тему.

— Что слышно в твоём имении? Откровенно говоря, я никогда не думал, что выбрав научный путь, ты захочешь вернуться в деревню и займёшься хозяйством.

— Да какое уж там хозяйство, я купил имение для сына, его, к сожалению, не манит наука. Сам в имении бываю только летом. Должен признаться, что тяжело живётся среди отсталой хищной шляхты. Представь себе, недавно меня пригласили на собрание шляхты с целью выбора предводителя уезда. Я случайно услышал разговор двух землевладельцев. Им не понравилось, что я пользуюсь привилегиями наравне с ними. Хоть я профессор университета и доктор медицины, которого в случае болезни можно вызвать домой, они не считают меня равным им. «Разбогател на кровопусканиях и оказался среди нас», — сказал один из них. Второй дополнил: «Простой цирюльник и только»!

— Не может быть! — возмутился Ян. Я еле сдержал себя, зато на следующий день решил отомстить им. Почти каждый из собравшихся мечтал, чтобы его выбрали предводителем уезда. Когда ко мне подошёл вчерашний противник и насмешливо спросил; будет ли мой сын доктором, я громко ответил: «Мой сын, милостивый пан, глуп, чтобы быть доктором, зато предводителем шляхты в будущем может быть».

Ян прыснул со смеху.

— Хорошо ты им ответил. Ты, наверное, жалеешь сейчас, что будучи редактором журнала «Вильнюсские известия» мало критиковал царский двор и представителей шляхты, а нередко давал полезные советы. Зато в сатирическом еженедельнике ты не щадил их.

— Шляхта, осевшая в деревнях, настолько темна, суеверна, консервативна и жестока по отношению к крепостным, что и в десяти таких газетах можно было бы высмеивать её.

— Помню, как в одной из газет, появилось твоё объявление о замечательном изобретении, крайне необходимом для вельможных магнатов, — машине для порки крестьян. Сколько было шума! И ты хочешь, чтобы они любили тебя?

— Между прочим, какой-то осёл спрашивал, где можно купить таковую машину. Пусть нас ругают изо всех сил, мы всё равно должны стараться пробуждать и расширять умственные способности соотечественников; развивать в них любовь к науке, уважение к другим людям. Смысл жизни в том, чтобы служить своему народу.

* * *

Наконец пришёл ответ от химика Фуркроя. Французский учёный не нашёл новый элемент в платиновой руде. Енджей Снядецкий расстроился, но поверил заключению своего учителя и постарался забыть об этом. Жаль, что Фуркрой и Снядецкий не подумали о том, что исследовали разную по химическому составу руду: ведь один образец был прислан с Урала, а второй — из Южной Америки.

Сорок лет спустя русский химик К. Клаус открыл в уральской платиновой руде новый химический элемент, который назвал в честь России рутением (Ruthenia — латинское название Руси). По всей вероятности, это был тот самый вест, который открыл Енджей Снядецкий.

Ганна Кораб