Горничная революции

Белый снег хрустел под ногами, обжигая их холодом сквозь тонкую ткань передника. Даже длина платья не могла полностью спасти от мороза, но, к счастью для того, кто родился и вырос в таких условиях – это был сущий пустяк.

Вокруг был только темный лес: стволы громадных елей становились в ряды и колонны, тянулись вверх и, сцепившись друг за друга кривыми ветвями, не пропускали какой-либо свет. Лишь тонкие лучи солнца изредка пробивались сквозь скопы иголок, освещая маленькие следы на гладком покрывале снега.

– Беги, Четвертая, беги! – безостановочно повторяла девушка, активно напрягая свои кошачьи уши.

Вдалеке, где-то позади, гремели выстрелы вперемешку с визгом мужских голосов. Сердце бешено колотилось, отбивая удары прямо в голову, а глаза бегали из стороны в сторону в поисках укрытия. Шаг за шагом девушка то приближалась, то отдалялась от ужасных воплей своих преследователей. Они почти что наступали ей на пятки, но жизнь в диких условиях не прошла даром – Четвертая была быстрее и лучше ориентировалась в подобной местности, поэтому без труда смогла найти выход к свету.

Солнце высилось над горизонтом, когда Четвертая выбежала из томного дремучего леса в открытое поле. Она огляделась по сторонам, но кругом не было ничего, кроме снега. Девушка кинула быстрый взгляд в сторону леса, и, как ей показалось, она уловила слабый, но стремительно приближающийся свет фонарей.

Несмотря на то, что Четвертая бежала так быстро, насколько у нее хватало на это сил, шансы на выживание уменьшались с каждой секундой. И чем дольше она думала об этом, тем быстрее истекало ее время. В прямом смысле. Девушка аккуратно убрала руку с левого плеча и увидела, как бо́льшая часть платья впитала в себя кровь.

Воспользовавшись секундной передышкой, Четвертая порвала передник и перевязала лоскутом ткани колотую рану. Кровь остановилась, но боль продолжала пронизывать все ее тело. Она была настолько невыносимой, что хотелось просто упасть на землю, скорчиться и закричать во все горло. Но времени на подобные слабости не было. Четвертая, скрипя зубами, подняла подол платья и уверенно зашагала вперед, через глубокие и колкие сугробы.

Звук приближающихся голосов и тяжелых шагов становился все громче.

– Нельзя останавливаться, – шептала девушка, словно молитву, изо всех сил преодолевая желание упасть и сдаться.

Внезапно она заметила что-то на горизонте – темное пятно, выделяющееся на фоне белоснежного поля. Сердце забилось еще быстрее. Это мог быть ее шанс на спасение!

– Вот она! Лови беглянку! – послышался голос со стороны леса.

Четвертая оглянулась через плечо, и у нее перехватило дыхание – там, откуда она пришла, собрался целый отряд красных мундиров!

Страх коснулся ее пяток, и девушка попыталась ускориться, но снежное поле с каждым шагом затягивало ее все глубже и глубже, прямо к твердой земле. Ноги начали подкашиваться, и, чтобы окончательно не потерять равновесие, она собрала последние силы в кулак и сделала финальный рывок на встречу к свободе – к тому самому темному пятну.

БАМ! – прогремел оглушительный выстрел. Четвертая зависла на месте, выбросив подол из рук. Весь мир резко затих. Однако в ушах раздался пронзительный звон, такой резкий и неумолимый, что, казалось, он навсегда останется там. Но слух вернулся тут же, когда изо рта Четвертой хлынула кровь. Брызги разлетелись во все стороны, испачкав подбородок и грудь, а ее израненное тело полетело вниз.

Алый снег хрустел под сапогами, пока к Четвертой бежали солдаты. Один из них перекинул ее обмякшее тело через плечо, и они, собравшись в строй, направились обратно в лес. На том месте, где лежала девушка, остался только кровавый след, который исчез с очередным снегопадом. Вместе с ним пропали и надежды на спасение…

* * *

– Как красиво… – прошептала Четвертая, засмотревшись на весенний пейзаж за окном.

– Дура! – закричала красноволосая горничная и шлепнула Четвертую по плечу. – У тебя нет времени любоваться природой, тебе еще предстоит убраться на втором этаже!

Девушка подскочила от испуга, да так, что чуть не уронила полное ведро воды. Она вовремя среагировала, подхватив его второй рукой. Правда, швабра, которую она держала, упала на пол и покатилась вниз по лестнице…

– Д-да, Шестьдесят шестая, я как раз отправлялась туда!.. – Четвертая покосилась на улетевший инструмент, но сразу же перевела взгляд на старшую горничную и неловко улыбнулась.

– Для тебя Мисс Шестьдесят шестая. Вот понабирают же по объявлениям… – прорычала красноволосая девушка. – Подними швабру и бегом за работу! Нужно успеть подготовить комнаты к приезду семьи. У тебя осталось два часа до полудня, а там будь готова встречать их на улице, у парадного входа. И не забудь привести себя в порядок! А то выглядишь так, словно вышла из леса…

В чем-то она, конечно, была права. В голове Четвертой вспыхнули далекие, едва ощутимые воспоминания о прошлой жизни. Но девушка не могла разглядеть ни места, где раньше жила, ни лиц друзей или ее сородичей. У нее остались лишь легкие ощущения – мурашки, которые время от времени проявляли себя на белоснежной коже. А иногда, проходя мимо хвойных деревьев, Четвертая останавливалась на мгновение, чтобы вдохнуть в себя густой и сладковатый запах смолы. И как только легкие наполнялись этим ароматом, она тут же оказывалась в каком-то далеком лесу. Он был таким до боли знакомым, но девушка не могла вспомнить, где его видела…

Прибрав очередную комнату, Четвертая присела на край сундука с одеждой и взглянула на часы – время близилось к полудню. Бóльшая часть работы была сделана, но все еще оставалась пара финальных штрихов для того, чтобы все выглядело идеально. Однако времени было совсем мало, и Четвертая предстала перед выбором: либо закончить дела, либо пойти и привести себя в порядок. Вот только ей совсем не хотелось быть услужливой, особенно перед той, кто продалась жестоким тиранам, захватившим их в плен этого огромного особняка. От одной мысли об этом Четвертую охватывала ярость, словно вспыхивающий пожар, кровь вскипала, а лицо заливалось краской.

«Да я эту драную кошку одной лишь шваброй могу убить!» – мысленно вскрикнула Четвертая, спрыгнула с сундука и со всей силы топнула ногой.

Гнев испарился, стоило ей увидеть себя в зеркале. Девушка оглядела себя с ног до головы: обувь была простой и удобной – черные туфли на невысоком каблуке, подходящие для долгих часов работы стоя. Видимо, совсем новые, судя по их отполированным сверкающим носам. Чуть выше щиколоток заканчивалось ничем не примечательное черное платье. Четвертая потерла ткань – довольно приятная на ощупь и весьма плотная. Скорее всего, это был обычный дешевый хлопок, который в основном носили крестьяне. Поверх платья расположился светлый передник, который уже не раз спасал Четвертую от кучи разных пятен. Правда, стирать его была та еще морока (отчего он, кстати, уже успел потерять свою былую белизну), поэтому она старалась выполнять свою работу как можно аккуратнее. А на голове устроился неумело натянутый белый чепец. Девушке с трудом удавалось собирать свои волосы в пучок или косу, наверное, поэтому чепчик так криво сидел на ее голове.

Когда Четвертая наконец закончила осмотр, она осознала, что перед ней стоит почти безупречная горничная. И тогда девушка спросила себя: «Чем я отличаюсь от нее?»

В итоге Четвертая все-таки закончила уборку и вернулась к себе в комнатку, в крыло для прислуги. Она стояла и долго разглядывала свой чепчик через кусок металла, отдаленно напоминающий маленькое зеркальце. Девушка прекрасно понимала, что к ней будут придираться из-за каждой мелочи, учитывая ее расу, поэтому нужно было исправить ситуацию с внешним видом, чтобы не ударить в грязь лицом.

Все оставшееся время Четвертая пыталась переплести свои пепельного цвета волосы, кончики которых касались ее спины. Но каждый раз, когда она натягивала на них чепец, он то торчал в разные стороны, то просто сваливался вниз. И тогда ей в голову пришло только одно решение.

Полдень. У парадного входа уже стояли две дамы: первой была старшая горничная – Шестьдесят шестая, а рядом с ней, с высоко поднятой головой, стояла пожилая женщина – Дакота Трэнт – экономка, а также гувернантка младшей дочери семьи. Она держала в руках маленький позолоченный бинокль и вглядывалась куда-то вдаль, в сторону дороги. Четвертая немного припозднилась: она выбежала с другой стороны дома, где был черный вход, ведущий на кухню и в кладовые, и пристроилась рядом с Шестьдесят шестой.

– Опаздываешь, – недовольно прошептала горничная. – Стой смирно и опусти голову. Ни в коем случае не смотри хозяевам в глаза. Низко поклонись, когда они пройдут мимо. Поняла?

Девушка покосилась на Четвертую, в ожидании ее ответа, и тут Шестьдесят шестая увидела то, в каком виде она пришла – у нее были распущены волосы! Старшая горничная сжала зубы, чтобы сдержать волну гнева и не закричать, и медленно повернула голову на Четвертую.

– Скажи мне на милость, что ЭТО такое?! – проскрежетала Шестьдесят шестая с безумными глазами.

– Вы же сказали мне привести себя в порядок. Вот, теперь я в порядке! – невинно улыбнулась Четвертая, прищурив глаза.

– Что-за-бес-тол-ко-ва-я кошка! – вторила Шестьдесят шестая по слогам, пока запихивала волосы горничной в чепец. – Еще раз такое увижу, обещаю – ты останешься без волос!

– Ш-ш-шестьдесят… Мисс Шестьдесят Шестая! Прошу, остановитесь! М-мне больно! – слезно молила Четвертая, пытаясь вырваться из рук старшей горничной.

– Тихо! – зашипела экономка, – Они едут.

Мисс Трэнт даже не обратила внимание на небольшую потасовку горничных, что произошла в шаге от нее. Ее взор все это время был устремлен на дорогу, а она сама зависла в ожидании. Когда же послышался стук колес, а из-за горизонта выскочили лошади, экономка встрепенулась. Она вытянулась, отряхнула платье и опустила обе руки перед собой. После этих мимолетных телодвижений Мисс Трэнт слегка приподняла уголки рта и застыла, словно статуя, при этом ни разу не моргнув.

К моменту, когда подъехала первая карета, горничные уже стояли по стойке смирно, но еще не опустили свои головы. Они пытались разглядеть, кто же сидит там внутри, однако, через мутное стекло трудно было что-либо увидеть. Сам экипаж выглядел довольно простенько: никаких украшений или лепнины, только окрашенное в черный дерево и маленькое, наполовину заляпанное изображение герба на двери кареты.

Кучер натянул поводья, и лошади остановились. Мужчина спрыгнул со своего места и, чуть проскользив на влажной глине, за два шага оказался у двери. Он дернул за ручку и потянул ее на себя. Как только кучер это сделал, первым вынырнул из экипажа довольно серьезный мужчина с благородным, но довольно мрачным видом.

– Это Генри Лоуэлл, личный тренер старшего сына – Эдварда Уинтерса. Можешь поднять голову, он не член семьи, – сказала Шестьдесят шестая, словно зачитав текст из его досье.

Лоуэлл выглядел как мужчина средних лет, может где-то около сорока, не более того. Конечно, Четвертой тяжело давалась оценка людей, особенно по их возрасту, но его пустой томный взгляд говорил о том, что этот человек повидал многое за свою жизнь. Он был одет в черное пальто с высоким воротником, колени все зеленели от травы, которую отчаянно пытались оттереть от ткани, а на ногах висели еле живые сапоги. Казалось, что их месяцами не чистили от грязи. Хоть его вид и не был опрятным, он следил за своим лицом: темные с сединой волосы были собраны в коротенький хвост, а борода была аккуратно подстрижена. Скорее всего, именно ей он дорожил больше всего.

Генри встал сбоку от двери и устремил руку внутрь. Из кареты показалась тоненькая беленькая ручка, совсем как веточка иссохшего дерева в погибшем лесу, и коснулась крепкой руки Лоуэлла в ответ. Четвертой показалось, что он вот-вот ее сломает, но Генри грациозно потянул руку вперед и из-за двери показался край нежно-голубого платья.

– Не смотри, – сказала старшая горничная и опустила голову Четвертой.

– Разве это не карета прислуги? Я хочу посмотреть!

Четвертая пыталась сопротивляться, но сразу успокоилась, когда Шестьдесят шестая сказала:

– Нельзя, это младшая дочь семьи Уинтерс – Виктория. Для нее в порядке вещей ездить вместе со слугами, но я надеялась, что за это время ее отношения с отцом улучшились…

Четвертая не стала расспрашивать Шестьдесят шестую, ибо она и так была слишком раздражена. Да и не то чтобы ее хоть как-то интересовали личные дела этой семьи, но все же любая информация могла бы быть полезной. В будущем. Поэтому девушка намотала себе на ус (не в прямом смысле, у многих гибридов не было кошачьих усов), чтобы спросить об этом позже.

Тем временем, благодаря помощи Генри Лоуэлла, из кареты вышла Виктория Уинтерс. Стоило лучам солнца коснуться ее кожи, как она засияла, словно драгоценный камень. Только девушка была еще совсем неограненным алмазом, учитывая то, как молодо она выглядела.

Из разговоров между экономкой и старшей горничной Четвертая узнала, что близится весенний «Сезон» – важный период в жизни аристократии, когда состоятельные семьи из провинции съезжаются в столицу для участия в различных светских мероприятиях, таких как балы, приемы, театральные представления и другие общественные собрания.

В первую очередь, конечно, проводились дебютантские балы. На них молодых девушек из высшего общества представляли королю или королеве, после чего они считались выведенными в Свет. После этого начиналась настоящая охота. Мужчины брали ружья и верхом отправлялись в леса, дабы сыскать там себе добычу покрупнее, а женщины выступали на поле брани в величественных замках и особняках, где в свою очередь охотились за мужскими сердцами. И не дай бог кто-то встанет на пути влюбленной дамы, ибо никто не хотел остаться в девках или выйти замуж по расчету.

Это единственное, что Четвертая смогла однажды вычитать и понять из книги, которую она нашла на пыльной полке библиотеки после того, как впервые услышала про Сезоны. Людские буквы давались ей с трудом, даже несмотря на то, что гибридов пытались обучать языку. Однако Четвертая настолько ненавидела людей, что все делала им наперекор. Именно поэтому она отказывалась от любых приказов и поручений, которые давали ей во время заключения в тюрьме. Удивительно, что теперь она такая покладистая. Но в тихом омуте черти водятся, не так ли?

Виктория была одной из дебютанток в этом году, и она уже успела получить приглашение на бал от королевского двора. Многие пророчили девушке успех в этом сезоне, основываясь на ее личностных качествах, идеальной и невинной внешности, которая еще с подростковых лет сражала всех окружающих своей красотой, и, конечно же, на ее родословной, имеющей большое влияние в светском обществе. Однако никто из них не знал, что у Виктории отношения с семьей очень натянутые, да и сама она была уж слишком свободолюбивой, чтобы выходить за кого-то замуж. Но ее родители не теряли надежды.

Горничные отвесили глубокий поклон и, согнувшись, простояли так всего пару мгновений, пока мимо них проходила Виктория. В какой-то момент, пока голова Четвертой была опущена вниз, она почувствовала легкий цветочный запах в воздухе и увидела перед собой подол с рюшами. Четвертая ощутила легкое прикосновение к своим кошачьим ушам. По ощущениям это были женские руки. После чего подол продолжил движение, обмахнув ноги девушки. Горничные выждали минуты две, прежде чем полностью выпрямиться. В этот момент к ним присоединилась еще одна девушка.

Незнакомка кивнула горничным в качестве приветствия, Шестьдесят шестая ответила тем же, тогда как Четвертая вопросительно уставилась на обоих.

– Ох, где же мои манеры… Прошу прощения, забыла представиться. Лилиан Брэдли – личная горничная госпожи Виктории. Можно просто Лили. Приятно познакомиться, – сказала девушка и кивнула.

Четвертая кивнула в ответ и хотела что-то сказать, но Лили прервала ее:

– Ты у нас новенькая, да? Четвертая, если не ошибаюсь? Надеюсь, Шесть-шесть хорошо за тобой присматривала, пока нас тут не было, – девушка мило улыбнулась и взглянула на старшую горничную. Та лишь косо посмотрела и фыркнула.

– У нее весьма дурной нрав, ты привыкнешь, – Лили рассмеялась. – Вижу, никто тебя так и не научил надевать чепчик. С твоими то ушами это та еще проблема. Ну, сейчас мы все исправим!

Лили прижала уши Четвертой к голове, закрыв их частью волос, и собрала на ее затылке аккуратный пучок, натянув сверху чепец. Четвертая отошла в сторону и заглянула в ближайшую лужу – перед ней стоял совершенно незнакомый человек. На глазах выступили слезы. Одна крохотная слезинка прокатилась по ее щеке и, когда она достигла края подбородка, полетела вниз и встретилась с мутной гладью воды. По всей луже разлетелись круги и размазали отражение Четвертой. Она вытерла глаза краем рукава и вернулась к горничным.

– Спасибо, – сказала Четвертая и опустила свой взгляд на землю, дожидаясь приезда второй кареты.

Лили испуганно посмотрела на Четвертую и подумала: «Разве я сделала что-то не так?». Но эта мысль долго не продержалась в ее голове, ибо Мисс Трэнт предупредила о приближающимся экипаже.

На этот раз приехала карета намного больше и величественнее прошлой. Темно-синий лакированный кузов украшали изящные золотые узоры, из-под которых сквозили белые, слегка посеребренные панели. Лошади, запряженные в карету, были массивными и благородными, с белоснежной гривой, переплетенной синими лентами. На дверце кареты отчетливо выделялся герб семьи Уинтерс – золотой барс на фоне щита, окруженного витиеватым орнаментом в виде шипастых стеблей с серебряной розой внизу, у основания.

Карета остановилась, и некий мужчина, ехавший рядом с кучером, спрыгнул на землю и ловко открыл дверцу экипажа. Первым из повозки вышел самый главный человек в этой семье – Джеффри Уинтерс. Он был внушительных размеров, с густой поседевшей бородой и проницательными серыми глазами. Джеффри был облачен в дорогой темно-синий костюм, отделанный золотыми пуговицами. В нагрудном кармане пиджака он носил изысканный кружевной платок с вышивкой букв «Д.У.».