6
Нелепо всхлипнув, писатель очнулся в месте угрюмом и затхлом.
Светало.
Доносился шум прибоя, крики чаек.
Писатель привстал и глянул по сторонам.
Артист спал. Во сне он бредил, иногда стонал и вздыхал. В смятении и страхе он блуждал в мрачных глубинах ада, не ощущая времени.
Вокруг громоздились скалы. Небо над скалами было темно-красным, карминовым, пурпурным с темными оттенками и переливами.
Ближе к ночи небо оделось черными ризами, чернее гагата.
Вместе с цветом неба менялось и лицо спящего артиста.
Что-то прошептав, артист очнулся. Он лежал на боку, прижавшись спиной к скале.
— Ты кричал во сне… что тебе снилось?.. — заговорил писатель.
— Это был не сон, а целая история, но мне она кажется неправдоподобной… мне ее рассказал человек, словам которого нельзя доверять…
— И кто же он?..
— Еврей… он давно умер… правда, я не уверен… — сказал артист, созерцая пейзаж с пиниями и зарослями мирта.
Было утро шестого дня недели, ароматное, благоуханное…
Из зарослей мирта вышел незнакомец.
Артист с любопытством воззрился на него.
— Кто вы?.. — спросил артист.
Незнакомец сказал, кто он.
— Говорите вы красноречиво, но не всю правду…
Незнакомец смутился. Лицо у него было бледное, волосы курчавые, взгляд беспокойный, а голос низкий, невнятный. Он был пианистом и искал знакомств, чтобы давать частные уроки.
— Писатель, познакомься, вот еще один нуждающийся еврей…
— Уделите мне ваше внимание, и я расскажу вам историю, какой вы еще не слышали… — извиняющимся голосом сказал еврей.
Писатель и артист слушали историю еврея молча. Философ спал.
Когда еврей умолк, заговорил артист:
— По моему мнению, вы хорошо говорили… я, как слушатель, получил и удовольствие, и наслаждение от пьянящего аромата слов… мне как будто снился рай и ласкающие объятия Евы, но, увы… жизнь усмиряет поэтов, и финал вашей истории я уже слушал как бы в тисках дурного наваждения… вы были счастливы, а теперь вы угрюмы и одиноки, и жить устали, и смерть вас страшит…
— Мне плохо… все кружится… танцует… — Незнакомец побледнел, сел на камень, потом лег.
— Что с ним?.. он умер?..
— Нет, дышит, но со свистом… — сказал прохожий.
— Вы кто?.. врач?.. или ловец душ, правда, на ловца душ вы не похожи…
Вместо ответа на вопрос, человек рассказал свою историю.
— Невероятная история… — сказал артист.
— Возможно, его история недостоверна и приукрашена вымыслом… — сказал философ, не открывая глаз. Он притворялся спящим. — Но не подлежит сомнению, что время от времени такое случается и мертвецы оживают… некоторые даже становятся пророками и пророчествуют…
Замечание философа позволило ощутить атмосферу мистических ожиданий.
Послышался странный подземный гул, напоминающий глухое рычание, от которого странники почувствовали некую тревогу и беспокойство. В такие моменты человек осознает свою незащищенность, беспомощность.
— Что это было?..
— Такое впечатление, что кто-то вздыхал где-то глубоко под землей…
Затаив дыхание, скитальцы какое-то время прислушивались, потом делились своими опасениями, прежде чем вернулись к истории человека, который побывал в аду, вернулся оттуда и написал путеводитель по загробному миру.
Врач осмотрел пианиста, потом собрал свои вещи и ушел.
— Странный человек… — сказал артист.
— Мне кажется, что явлен он был нам, может быть, лишь затем, чтобы дать нам повод удивиться… — сказал философ.
— Удивиться и удавиться… — сказал артист.
— Говорят, есть птица, которая имеет власть убить себя и оживить…
— Есть такая птица в Индии, называется она Феникс, живет 500 лет, потом сама себе поет погребальную песню и сгорает в своем гнезде в благовониях как в гробнице…
— Моя жена погибла в огне… — заговорил человек в клетчатом пальто. Он спал поодаль и проснулся от подземного гула. Ему показалось, что камни поют. — И дети к ней ушли… огонь как саван облек их… и теперь они являются мне в видениях…
— Кое-что остается от нас после смерти… — сказал философ. — Вы зря усмехаетесь.
— Я не усмехаюсь… шрам уродует мне лицо…
— А я думаю, что смерть — это убежище для смертных… — заговорил писатель.
— Говорят, вы были там и вернулись, чтобы дописать свою книгу без конца и начала?..
— Да, я вернулся, но не тот же самый, несколько иной… люди своей смертью лишь копируют вселенную, которая гибнет в огне в конце времен и возрождается в огне… и нет у этого процесса конца, и нет у него начала… мы не умираем, а ждем перемен, люди же пугаются неизвестного… помню, однажды в тюрьме… что?.. по какой статье я сидел?.. меня осудили по ложному обвинению… так вот, в тюрьме мне было видение… я спал, и во сне у меня было человеческое лицо, но туловище у меня было как у змеи… я ползал по узким и тесным подземным каналам и оказался в келье женского монастыря…
— Что ты там делал?..
— Я мог бы и бабочкой туда залететь или пчелой запутаться в рыжих волосах блаженной… у нее я прятался от преследователей…
— Говорят, она была дочерью мэра… когда ее мать умерла, а отец привел в дом другую женщину, она убила ее…
— Увлечение театром и женщинами стоили мэру жизни и власти…
— Говорят, это он проклял город… что вы на меня так смотрите?.. что вас возмущает?..
— Человеческая неблагодарность…
— Предъявляйте претензии молве…
— Молва уверяет, что мэр был под каблуком у жены…
— У женщин есть некая таинственная власть над мужчинами… может быть, сказывается воспоминание о давнем беспрекословном подчинении женщинам…
— Вся жизнь мэра была омрачена размолвкой с дочерью, которая ушла от него в 13 лет, попала под следствие и очутилась в желтом доме со всеми своими страхами и ужасами…
— Время было смутное… — заговорил писатель. — Тех эти сменили, а этих другие, но мало что изменилось… бог был все так же далек, как небо… кто был жив вчера, завтра мог умереть… помню, ночью я просыпался от страха… мне снились кошмары… я боялся заснуть… постепенно меня опутывало сонное оцепенение… глаза были открыты, но я ничего не видел кроме темноты… где оно счастье?.. за ночь вырастала лишь тоска… помню, как-то я проснулся среди ночи в келье блаженной и увидел ее в облике нереиды или нимфу… от изумления я лишился языка, оступился и упал навзничь… обморок вернул мне детство… я пас коз с Паном… так звали пастуха, который был моим отцом, а матерью была коза… случай помог мне перебраться из пещеры Пана в город, где я получил образование и женился на дочери поэтессы с громким именем, которая стала соперницей дочери… сознаюсь, мать для меня была более приятна и покорна, чем это допустимо, увы… дочь поэтессы покончила с собой, ее мать пыталась обвинить меня, но не успела… природа определила один конец всем смертным… одно время я работал в издательстве клерком… уволенный со службы по ложному обвинению и обреченный на праздность и бедность, я начал заниматься писательством, потом философией… меня ожидало много горечи и разочарований… время было такое, что никто не чувствовал себя в безопасности, поступая честно… каждый искал спасения только для себя… преступники в меру своей наглости казались счастливыми и без власти, а остальным гражданам самим приходилось добывать себе права и правосудие, разумеется, за плату… оскорбления и ненависть доставались всем, а награды — кучке людей, совершивших переворот в городе… они навязали горожанам свои законы… те, кто раньше вызывал презрение, теперь внушали страх… словом, все готово было для уничтожения города, не было только подходящего руководителя… безумие заразило всех… безвозмездно быть честным было нелегко… чиновники исполняли свою должность, продавая все, что только находило покупателя… они не стыдились ни людей, ни бога, которого они оскорбляли своим высокомерием и вероломством… беспокойные сами, они держали всех в тревоге… помню, я попал в неприятную историю по неопытности, свойственной молодости, оказался на скамье подсудимых… я был в безнадежном положении… вскоре состоялся суд… судьей был человек, которого я знал… он получил должность как добычу, стал одним из членов шайки… и разбогател, словно во сне… приобрел виллу с садом и сворой собак, стоившую огромных денег… мне ли было с ним тягаться?.. на суде я не услышал ничего нового, но снова узнал обо всех своих грехах, хотя после смерти жены, я обходился без женщин… из тюрьмы я бежал, помог случай… умолчу о подробностях, чтобы не рисовать удручающую картину печали и слез… я оказался на одном из западных островов… о них писал поэт, называя их островами блаженных…
Увидев толпу странников, писатель умолк.
— Кого там еще черти принесли?.. — Артист встал.
— Расспроси, кто они такие, откуда пришли и что ищут?..
— Они идут из города… говорят, год вакханалий в городе закончился и все те силы, которые проклятие привело в волнение, успокоились… теперь там тишина, можно возвращаться, но продолжай свою историю…
— А что, в городе были волнения?..
— Горожане попали под власть человека, который целиком был предназначен для разрушительных функций… — заговорил прохожий. — Его облик вполне соответствовал этому… я помню глухой топот ног, свист летящих камней, крики нападающих доносились до неба, но бог не вмешивался… сочувствующие беспорядкам знали заранее, чем все это кончится, и уговаривали нападающих применять хитрость, а не силу, тем не менее, им никто не внял… власти выместили злобу и на участниках беспорядков и на сочувствующих… все они оказались за решеткой…
— Если позволите, я продолжу… — писатель потер виски. — Много опасностей оказалось на моем пути и много препятствий… одни я претерпел, другие преодолел, при этом присутствие духа мне никогда не изменяло, как и упорство… удача и случай, конечно, властвуют во всяком деле… они не столько по справедливости, сколько по своему произволу одних возвышают, других оставляют в тени… досуг и богатство, желанные в иных случаях, для меня были бременем и несчастьем… алчность уничтожает верность слову, порядочность и другие нужные качества… в нынешних же несчастьях все покинули меня вместе с удачей… к тому же и старость подкралась, добавила забот мне несчастному… я почти прожил свой век… более того, все мучения, каким умершие подвергаются на том свете, я уже пережил… и не раз… дважды я побывал на том свете как частное лицо, и вернулся, за что едва ли смогу быть благодарен богу или не знаю кому… помню, тюрьма располагалась в бывшем мужском монастыре по соседству с руинами женского монастыря… зная все ходы и выходы, я вернул себе свободу… впрочем, я располагал лишь видимостью свободы в камере среди преступников, которых я использовал, изменяя смысл понятий в меру своей трусости и остерегаясь их коварства… я связал свои несчастья и обстоятельства с их надеждами на освобождение и спасение… с некоторыми арестантами у меня завязались почти дружеские отношения… я не столько получал, сколько оказывал услуги… я не преувеличивал свои достоинства, и не кичился своими способностями… судьба многое отняла у меня, но дала опыт, позволяющий пользоваться обстоятельствами и разумно вести дела… я всегда стремился отличаться от остальных, старался не прожить жизнь безвестно… в пещере у Пана я еще не знал честолюбия, был вполне доволен своей судьбой… Пан говорил, что славы надо искать с помощью ума… конечно, можно жить и радоваться без ума, говорил он… можно даже прославиться, описывая подходящими словами чужие деяния… иногда и писателей слава венчает… и меня слава не обошла стороной… после многих несчастий и испытаний я стал известным, даже заслужил бюст… что?.. нет, не статую, бюст… и оказался в камере, свободный от дел, надежд и страхов… не я устроил этот побег, а Маргарита, жена Вагнера, начальника тюрьмы… она была красива, обожала театр, умела притворяться и скрывать все, что угодно, восторгалась поэзией, живописью, но была не обуздана в страстях… впрочем, молва эта была основана не столько на кем-то собранных сведениях, сколько на чем-то другом… одно время она не обращала на меня внимания… не знаю, женщина — это добро или зло?.. впрочем, оставим этот вопрос открытым… что мне оставалось, кроме жалкой жизни в четырех стенах?.. в тюрьме у меня снова пробудилась страсть к писательству… я записывал подслушанные у арестантов истории и читал их Маргарите… я видел, как ее охватывало волнение и беспокойство… мои истории нравились ей… иногда она пела… голос у нее был как у сирены… я подыгрывал ей на флейте, когда она пела… однажды она стала не только неверна мужу, но и враждебна ему… она устроила пожар в тюрьме, чтобы вызвать панику и смятение и облегчить мне побег с ней… все дурные дела порождаются благими намерениями… все это она обдумывала, пока я дописывал свою книгу… не знаю, догадывался ли Вагнер, начальник тюрьмы и муж Маргариты, о вынашиваемых женой замыслах… он славился мягкосердечием и милосердием, всех одаривал, помогал, прощал… он был прибежищем для несчастных… арестанты его восхваляли за снисходительность… заботясь о чужих делах, он пренебрегал собственными, был скромным, совестливым, бескорыстным, воздержанным человеком… он не искал славы, слава сама шла за ним… и молва о его жене… как-то, дождавшись ночи, она явилась ко мне в камеру и привела с собой добровольцев и сообщников… одних в заговор увлекла надежда на призрачную свободу, других воодушевляла слава и опасности, хотя страх останавливал, закладывал уши… выбора у меня не было, если бы я отступил, это обернулось бы против меня, и я решил войти в заговор и искать спасения в бегстве, хотя это было полным безумием…
— Побег удался?..
— Отчасти…
— В нас все, и бездна греха, и бездна благодати… — пробормотал прохожий.
Прохожий был известным адвокатом, обрел богатство, но не обрел ни безопасности, ни славы. Поняв, что старался напрасно, он все свое богатство пожертвовал сиротам со словами: «Затратить столько сил и пожинать одну только зависть и ненависть — это полное безумие…»
Адвокат заговорил и уже не мог остановиться. Он говорил так, как будто одновременно беседовал и с людьми, и с богом. Бог окликал его игрой слов, витийством, как сообщника, представал перед заблудшими и погибшими, прельщенными и ослепленными то печальным утешителем, то взыскателем.
— Вначале не было зла… люди сами против себя стали воображать злое и созерцать то, что ближе к ним, и, обольщаясь этим, они впали в вожделение… по совету змея они оставили мысли о боге… от этого произошли в душе превращения, свойственные смертным… не желая оставить вожделение, люди стали бояться смерти и разлучения с телом… с тех пор они творят зло, делают, сколько могут, а могут они сколько хотят, а хотят они не то, что полезно и прилично… некоторые думают, что зло существует само по себе… другие называют бога творцом зла, мол, зло от добра, оно в нем и через него… есть и такие, которые утверждают, что было время, когда зло и добро существовали порознь, и у обоих была равная сила, и немощь…
Адвокат умолк.
Заговорил артист, потом писатель.
— Я согласен с вами… люди окружили себя толпой вожделений и забыли бога, а некоторые даже вообразили себя богами и кланяются своему отражению… рассуждая о происхождении мира, они говорят, что все произошло само собой и случайно, вопреки очевидному…
Писатель говорил о боге и блаженстве, которого может достичь каждый. Рассуждал он и о непостижимых предметах.
— Вы осуждаете и обличаете людей, не предоставляя им слова в оправдание или в защиту… — сказал старик в очках.
— А вы кто, адвокат?.. — спросил артист.
— Если бы вы претерпели те же бедствия, что и немой, вы бы не стали насмехаться, и называть евангелие немого бесовским мечтанием… я читал его… — старик сказал какую-то фразу на латинском языке, но его никто не понял. — Сам я в то время бездельничал… занимался бездельем, как делом… — старик в очках умолк, задумался.
— Старик, я помню тебя… ты изменился, постарел… и женщины тебя, наверное, уже не влекут согрешить… притупилось жало желаний… но замолчу… лучше я немного посплю… и, может быть, мне приснится хороший сон… прошлой ночью мне снился кошмар… позабыть бы его конец… — Артист лег у стены. — Сны только вводят в обман… как и женщины…
— А вы женаты?.. — спросил прохожий.
— А вы?..
— Я женат…
— И я женат, но жена, увы, уже старуха… руки в морщинах, груди обвисли, брови повылезли, глаза пожелтели, беззубая, как и я, шамкает, мелет всякий вздор… ненавидит меня… прошлой ночью она в мой сон влезла, протиснулась, потеснив двух молодых женщин… смех ее до сих пор в ушах звучит…
— Кто вы?.. вы сказали, что знали меня…
— Нет, я обознался…
— Адвокат, а меня ты помнишь?.. если не помнишь, я тебе кое-что напомню…
— Ах, оставьте ваши угрозы…
— Прошлой ночью и мне снился кошмар… рухнула кровля, придавила… и остался бы я лежать, если бы не моя собака… она меня спасла…
— Я вспомнил, где тебя видел… куда же ты?.. ушел… помню, все тогда пожрал поток грязи… деревья, дома… и я как в капкан попал… не мог освободиться из объятий мертвой женщины… не помню, как я оказался в ее объятиях… помню, как она вопила, а когда я обнял ее, она приоткрыла глаза… в ее глазах было столько нерастраченной нежности, любви… один ее взгляд решил все, и я уже готов был последовать за ней, любить ее всюду, даже за гробом, хотя вряд ли это возможно… я увидел, как ее губы дрогнули… она как будто пыталась рассмеяться, услышав мои мысли… или это мне почудилось… нас уже разделяла вечность… у меня была возможность последовать за ней, но, увы… я твердил ей о любви и цеплялся за жизнь… лил слезы, испускал вздохи и замечал в себе лицемерную сдержанность… я любил ее как безумный и уже привыкал жить без нее… я не способен был умереть, и это делало меня еще несчастнее…
— А я во сне очутился на небе… отовсюду я был объят небом…
— И что вы делали там?..
— У меня был диалог с богом… я не претендую на полноту и буду говорить без риторических ухищрений, которыми, впрочем, не владею…
Несмотря на отступления и добавления, которые все только запутывали, история прохожего поразила всех.
— Как ты думаешь, кто он?.. — шепотом спросил артист у писателя.
— Он писатель и философ, известный человек… многих простодушных он ввел в искушение своими изворотливыми речами… в том числе и меня… и некому было распознать его сущность, которую он скрывал… он родил учение, и лишь родив, понял, что родили нечто странное и гениальное… — Писатель, вкратце не пускаясь в подробности, изложил учение философа и его историю…
Близился рассвет.
Старик в очках привстал, глянул на писателя и отвел взгляд в сторону.
Писатель что-то говорил во сне. Его бормотание напоминало бред, который преподносился в форме отдельных отрывочных фраз, из которых старик понял, что писателя мучили грешные сны. Женщины показывали ему свою приятность и очарование…
Нелепо всхлипнув, писатель очнулся.
— Вы говорили во сне…
— О чем?..
— Вы поэт?..
— Нет, я не поэт…
— Ненавижу поэтов… они открывают истины… учат тому, как распять мир и самим не оказаться распятыми… — старик говорил и говорил. Он не мог остановиться. Говорил он и об учении философа, защищая его от ложного толкования и незаконного пополнения, и о месте спасения, о том, что нас держит здесь, зачем мы пришли и куда уйдем.
— Старик, так мы избранные или изгнанные?.. — спросил артист.
— На этот вопрос у меня нет ответа… философия меня никогда не интересовала…
— И что в итоге?.. — спросил артист, когда старик умолк, и сам же ответил — гореть нам всем в адском пламени… хотя, что это за огонь, который жжет, не обжигая?.. иначе, как могут быть эти мучения в геенне вечными для грешников?.. не мог бог допустить этого… это не просто убийство, а какое-то непрекращающееся убийство…
— Все это ваши фантазии…
— А я верю в перевоплощение… душа до тех пор подвержена перевоплощениям, пока не совершит все возможные грехи и лишь после этого она освобождается… и в этом заключается спасение…
— Вы заблуждаетесь… выдумали какое-то извращенное спасение… хотя люди представляют грех злом, ничто не является злым по природе, даже смерть… — сказал старик.
— Странный старик… — пробормотал артист. — Ты не знаешь, кто он?..
— Он был священником…
— Вот как… — Артист глянул на старика в очках, потом на философа. Они спорили, искали истину в словах. — Не понимаю, какой смысл тратить время, необходимое для спасение, которого к тому же осталось очень мало, на бесполезную полемику… ясно, что во всем виноваты философы, даже не прибегая к доказательствам, остается только вынести судебное определение… и потом, диалог не должен представлять собой монолог, которому лишь придается видимость диалога…
— Во всем виноваты философу… — сказал прохожий.
— Согласен с вами… вы кто?.. философ?.. тогда вас надо не спрашивать, а допрашивать… — артист хмуро глянул на прохожего.
— Кажется, я вас знаю… — прохожий улыбнулся.
— Но я вас не знаю…
— Вы рекомендовали меня примадонне… но после моего объяснения с ней последовательность событий окончательно запуталась, и я отдался философии… философия утешает, в отличие от женщин и поэм стихотворцев, приготавливающих ум к дурным побуждениям…
Прохожий, представившийся философом, бежал из города поддавшись панике с сестрой, старой девой. Зиму они провели на вилле, весной решили вернуться в город, но сестра заболела и умерла.
Ночью после похорон сестры философу приснился кошмар. Увидев лицо смерти, он по виду стал как давно скончавшийся, но продолжал жить и вскоре оказался в толпе иудеев, которые наложили на него руки и предали крестной смерти. Он увидел город с высоты креста. Он висел на гвоздях, пока не зашел для него день и не воссиял иной свет. Сестра привела людей, которые сняли его с креста. Он очнулся в склепе, встал на ноги, открыл дверь, вышел наружу и пошел по аллее.
Вокруг не было ни души по причине смутного времени и страха из-за проклятия.
Аллея привела философа к руинам женского монастыря. Он поселился в пустующей келье. В руинах он держался особых правил. Он ни к чему не прикасался, потому что мерзким признавал всякую вещь. Днем он смотрел на море. Волны одевали скалы кружевами пены. А ночью при свете луны писал трактат. Он домогался не славы, но спасения и умер произвольной смертью, не удостоившись погребения. Случайно на его труп наткнулась некая женщина. Ей показалось, что от трупа исходит благоухание. На самом деле труп издавал дурной запах, по нему ползали черви, и над ним роилась туча мух. Дальше произошло нечто удивительное. В ужасе женщина увидели, как мертвый восстал, а черви превратились в бабочек. Женщина рассказала об этом чуде редактору местной газеты, который нашел ему некое ухищренное истолкование, якобы, человек страдал, но страдал не истинно, и умер только по видимости…
Артист слушал историю философа и размышлял:
«Конечно, я помню эту пышногрудую сирену и ее мопсиков… помню, как ее пытались похитить ради выкупа… говорят, она испугалась, завопила пронзительным голосом и осипла, потеряла голос… против желания, насильно ее заперли на пустующей вилле судьи, которого растерзали собаки… много страшного совершил судья, да и вынес немало… связанная, примадонна сипела, пыталась кричать, горевала, но как ни горюй, все же волей-неволей надо было жить дальше… голос вернулся к примадонне, когда ее переселили в руины женского монастыря… она запела… помню, я проходил мимо руин и услышал арию в ее исполнении… я был потрясен и очарован… она подробно и по порядку рассказала мне о своих злоключениях… всех мужей перечислила… на сцене она была богиней… надо бы к ней заглянуть… вилла ее здесь неподалеку…»
Артист предложил странникам посетить примадонну.
Писатель кивнул головой и сказал несколько слов.
Философ только кивнул головой…
Примадонна приняла странников в китайском халате.
Пышногрудая, величавая она молча слушала историю странников в изложении артиста. Брови ее то поднимались, то опускались. Мопсика она держала у груди. Она не расставалась с ним.
— Будете здесь жить так же, как я живу… — сказала примадонна голосом сирены, и утерла невольно выступившие слезы. — Надеюсь, прислуга по глупости вас не отравит… она знает чары и зелья… а у вас есть противоядие — ваша привлекательность, которая сильнее ее трав… — Примадонна с улыбкой взглянула на артиста. — Я помню прошлый ваш визит и все связанное с ним…
— А вы все такая же…
— И вы все такой же… ни счастья вам не надо, идущего в руки, ни горя… пойду, распоряжусь… — Примадонна обняла мопсика, который спал на ее груди, встала и пошла. Ее рыжие волосы рассыпались по плечам, а запах от одежд разлился повсюду.
У философа ослабели колени. Он сел, мучаясь тоской по ее красоте. Не сумел он убедить ни рассудок, ни сердце.
— Оставайся на вилле… — сказал артист. — Будешь жить и радоваться, ни о чем не заботясь…
Артист спал, когда в комнату вошла примадонна.
Благоговение и испуг охватили его.
Примадонна стояла перед ним почти обнаженная, потупив взгляд.
Он спустил босые ноги на пол, попытался бежать, но она его удержала.
— Не стыдись и не бойся меня… ты мне мил… — прошептала она и зажгла его нежной страстью…
Всю ночь в комнате артиста совершались чудесные превращения. Вилась виноградная лоза, плющ карабкался по стенам, покрывался цветами приятными взгляду. На голове артиста появился венок и сам он стал козлоногим и двурогим…
Ночь ушла.
Светало, когда артист, писатель и философ покинули виллу примадонны.
Артист шел молча, но улыбка не сходила с его лица.
Писатель что-то писал.
Философ рассуждал вслух.
Дорога повернула влево, потом вправо и странники очутились перед толпой, окружающей оратора.
— Вот так встреча!.. — воскликнул незнакомец и попытался обнять артиста.
— Что вам нужно?.. — артист отстранился и изобразил на лице недоумение. — Вы смотрите на меня так, как будто мы были знакомы…
— Вы не узнаете меня?.. я секретарь мэра… вернее, был им…
— И что вам нужно?..
— Извините, я, наверное, обознался…
Кто-то окликнул артиста по имени. Он обернулся и увидел горбуна, привратника примадонны.
— Примадонна просила передать вам письмо…
В письме примадонна умоляла артиста вернуться.
Артист читал письмо и видел перед собой полузадушенного мопсика. Он лежал на дороге и вился в судорогах, наподобие пресмыкающегося червя, пока бог из жалости не послал ему смерть.
— Интересно, призраки страдают?.. — спросил артист.
— Страдают, но страдают призрачно… — сказал философ.
— Философ, вы так ничего и не сказали о происхождении зла…
— Корень зла в нас самих…
— Вы правы… — заговорил прохожий. На его глазах блеснули слезы.
— Что с вами случилось?.. расскажите… — писатель близоруко сощурился.
— Я мог бы стать кем угодно… даже гением, но, увы… бес меня попутал… — Прохожий разрыдался. — Я был женат, но воздерживался от общения с женой… подражал девственникам, прилепившимся к богу… до некоторого времени я на самом деле пребывал в терпении, но не смог до конца совладать со своим невоздержанием, а напротив того, восхотел как блудливый пес… я находил себе некие предлоги в оправдание непотребной своей страсти, и стыдился этой победы зла в себе… я унизился до того, что стал дурно обходиться с женой… кто ищет, тот найдет тысячи путей к пороку, и в похоти будет изливать семя в разные щели…
— Не понимаю, о чем он говорит?.. — философ сонно потянулся.
— Он говорит о срамном рожке… — пояснил артист. — Все дело в этом срамном рожке… девы играют на нем, а он то вверх поднимает голову, то опускает ее книзу… он и есть корень зла… а спасение в чистоте и воздержании…
«Уж не оскопил ли он себя?..» — подумал философ. Вслух же сказал:
— Не кажется ли вам, что все это лишь произведение вашего воображения?..
— Это произведение моего беса, который поселился во мне и сплетает ложь с истиной… — пробормотал прохожий и глянул по сторонам. — Прошлой ночью я спал и проснулся, услышав голос, который назвал меня по имени и сказал мне, кто я и откуда иду… и до того он совратил ум мой, что я причислил себя к избранным и стал говорить во сне о том, чего не знал наяву… я почти погряз в этой тине… я говорил и не мог остановиться… очнувшись, я вспомнил, что говорил, и удивился… я не мог поверить тому, что говорил…
— О чем же вы говорили?..
— О том, что мне все позволено, и я уже спасен… я приспосабливал изречения пророков к своему монологу… отгонял от себя страхи, чтобы не покинула меня жизнь, и не очутился я во внешней тьме и пустоте…
— Зря вы отгоняли от себя страхи… от страха и печали пробуждается всякая душа и все остальное…
— Вы заблуждаетесь… но я продолжу… мне казалось, что я проповедую на площади… люди, слушая меня, то рыдали, то смеялись, но иногда они впадали в недоумение… я и сам был в недоумении и возбуждении от того, что говорил, хотя и приписывал это иной причине…
— Какой же?..
— Не я, бес во мне говорил…
— И что же в итоге?..
— Я оставил проклятый город… предоставил мертвым погребать своих мертвецов… я блуждал, точно заблудшая овца, разносил слова, рожденные от бога, так мне казалось, а рожденное от бога есть бог… осенью я вернулся в город, застал отца еще живым… он был не последним в искусстве живописи… хвалу я воздаю отцу… впрочем, она ему не нужна… не для денег он жил, а для искусства… прожил так, как бы хотелось и мне прожить, но, увы, все свои способности я разронял на дороге, по которой ходил туда и сюда, пытался найти истину и узнать, где граница желаний, пока не пришла ко мне старость, смерть и избавление, откуда я их не ждал… но я верю, и надеюсь, что смерть — это не конец… это только начало…
— Вы думаете, что тут собрались одни мертвые?..
— Нет, не только…
— Что вы хотите этим сказать?..
— Только то, что сказал…
— Ну, я пошел… — артист встал. — Этот обмен репликами между нами был не совсем бесполезен… я услышал что хотел… вы идете?.. — спросил артист, обращаясь к писателю и философу.
— Что?.. я не расслышал… — писатель поднял голову. Он что-то писал.
— Что ты все пишешь?..
— Дописываю свою книгу… — писатель полистал записную книжку. — Все в словах… все в них и через них… однако что-то потемнело… тучи наползли…
— Что вы говорите?.. — старик в очках близоруко сощурился.
— Я говорю, погода меняется…
— Вы писатель?..
— Теперь все пишут… и я пишу…
— Я тоже пишу…
— И что вы пишите?..
— Мемуары…
— Хотите, чтобы и другие полюбили ваши грехи?.. — писатель улыбнулся.
— Нет, но… я страдаю бессонницей и пишу ночью… подобно некой картине возникают образы легкие и тонкие, которые скрываются в недрах тьмы… они видятся мне или мне мнится, что они мне видятся… — старик умолк.
— Разрешите, я продолжу с того места, на котором старик остановился…
— Не разрешаю…
— И все же я продолжу… вы меня не знаете, но я вас знаю… вы пасли коз в горах и стали известным писателем… даже статую заслужили из железа… полное сходство… стоит слепой и глухой человек с книгой…
— Я смотрю, вы затаили на меня обиду… почему вы замолчали?.. куда же вы?.. ушел… — писатель покружил на месте и замер, остолбенел.
— Что с тобой… что ты увидел?..
— Я увидел блаженную в зарослях мирта… — заикаясь, заговорил писатель.
— Ты сошел с ума…
— Говорят, вы прокляли город… — заговорил прохожий.
— Не он проклял город, а мэр… и проклятие вот-вот должно исполниться… а место, где стоял город, станут называть ямой, входом в преисподнюю… — сказал прохожий в плаще, высокий, худой.
— Так проклятие уже исполнилось?.. — артист, изобразив на лице недоумение. — Где же он?.. исчез… куда они все исчезают?.. появляются ниоткуда и так же таинственно исчезают… ты не видел, куда исчез незнакомец в плаще?..
— Нет…
— Издали бог поднимет руку, и город рухнет в яму… — Артист поднял руки. — Я видел гибель города в видении… помню, был день и вдруг нашел мрак и ужас… чудовище Левиафан глухо зарычало и пожрало город и всех его жителей…
— Что поделаешь, человек смертен и рожден страдать… и спасутся лишь те, кто скорбел… — заговорил старик в очках. Он использовал обычные слова, но звучали они как-то необычно.
— Что там за толпа?..
— Ораторы играют словами…
— А люди верят и подчиняют себя обстоятельствам, какими бы кошмарными они не были…
Писатель подошел ближе к толпе…
— Помню, я проснулся от грохота, как будто небо рухнуло… выглянув наружу, я увидел женщину… — Язык оратора не поспевал за мыслями и в его речи зияли лакуны. — Женщина только что родила… узнавая мать, мальчик, начал ей улыбаться… я следил за ними из развалин… в этих развалинах я жил уже несколько дней и дважды гибель свою описал в скорбных стихах… никому не удавалось дважды увидеть преисподнюю и возвратиться оттуда, где темный вьется Коцит, питая мрачные стигийские топи… я думаю, этому есть объяснение… если бы кто-то вернулся оттуда, здесь бы никого не осталось… и это внушает надежду, что за смертью нас ждет некое будущее… смерть — это божий дар… но я продолжу… женщина показалась мне призраком, настолько сумерки опутали меня ложью…
— О какой женщине он говорит?
— О дочери мэра, которой он является и отцом и дядей, то есть братом ее матери… но давайте послушаем оратора…
— Не знаю, узнала ли она меня… я и сам себя не узнал бы в зеркале… вид мой сжал ее сердце ужасом и дрожью… она вскрикнула, в лице изменилась, побледнела, задышала чаще и отвернулась, прижав малыша к груди и потупив взгляд… — оратор умолк и снова заговорил. — Неизвестность ее томила все эти годы… она думала, что и я нож ей в горло вонжу, как она мне его вонзила и бежала, так и не узнав, умер я или жив… не стану ее упрекать за то, что она сделала со мной… все то зло, что мы делаем, возвращается к нам… ничем не могла она тогда мне помочь, когда колени мои подогнулись и я упал… мрак меня обнял подобный смерти, и быть бы мне убитым, если бы не прохожий в плаще… на нем был плащ, который теперь на мне… он спас меня, когда я уже витал в пустоте и холод пронизывал меня до костей… он открыл мне природу вещей, то, что пугает нас наяву или в забытье сна, в который мы иногда проваливаемся как в яму… он говорил, что нет ничего, чего нужно больше бояться, чем вымыслов… и что все или почти все наши болезни таятся в нашем воображении… там же рассеяны и все наши страхи и помрачения… увы, спаситель мой умер… смерть нашла его, подкрались к нему змеей… помню, я похоронил его в руинах и пошел… ночь была темная… я шел и боялся заблудиться, и из боязни заблудиться, я заблудился… — оратор умолк, сглотнул слюну.
— И что же было дальше?..
— Меня спасла блаженная… она вывела меня наружу и исчезла… и вдруг я услышал гул… поток грязи с гор унес тогда многих…
— Блаженная погибла?..
— Не знаю… бог знает…
— А если и бог не знает?..
— Бог все знает…
Оратор говорил и говорил. Голос его звучал громко. Он излагал возвышенными словами свою историю как бы по вдохновению свыше. Жизнь его была исполнена драматизма.
— Напрасно он терзает себя… — сказал артист. — Воспоминания лучше сберечь для страшного суда…
— Из путаного повествования этого оратора я понял только, что проклятие еще не исполнилось…
— Ты думаешь вернуться в город?..
— Не знаю… а ты?..
— Я, нет… что меня ждет в городе?.. болезни и унылая старость… и рой бестелесных теней, сохраняющих лишь видимость жизни… в смутные времена лучше жить подальше от города… вернусь на виллу примадонны, буду смотреть, как пчелы летают с цветка на цветок, и слушать песни цикад… ты веришь в бога, в ад?..
— Ад мы в себе носим… что же касается бога… чужд он нашим делам и от нас далеко… мир уродлив и люди грустны… — писатель умолк, и впал в задумчивость.
Впал в задумчивость и артист, потом улыбнулся и отошел ко сну.
Писатель достал записную книжку и что-то записал.
Дописав абзац, писатель принял позу спящего человека.
Спал он беспокойно. Иногда он что-то говорил и пытался обнять кого-то, но бесплотные тени ускользали из его рук.
Лишь философ не спал. Он лежал с закрытыми глазами и размышлял о примадонне и превратностях судьбы…
Утро разбудило странников.
Они встали и пошли.
Дорога привела странников к пещере, в которой писатель провел свое детство.
Писатель остановился у входа в пещеру, не решаясь войти.
— Писатель, мне кажется, тебе это место знакомо?.. — сказал артист.
— Я помню здесь каждый камень… — В глазах писателя блеснули слезы. Он провел рукой по лицу, как будто паутину смахнул, а вместе с паутиной заблуждения и помрачения, которые, впрочем, не вредили ему, но и не помогали. — После смерти Пана я жил один, потом появился старик… он был евреем… однажды он исчез… я искал его, но не нашел… не знаю, сорвался ли он в пропасть, или его унес поток грязи после очередного потопа?.. может быть он спасся… я как-то видел его в толпе прохожих, когда уже перебрался в город… и он был не один… я замер, увидев его спутницу, ее изящество, всю красоту ее тела… она была копией моей матери, какой описывал ее Бес, брат Пана… она не шла, а шествовала… я хотел приблизиться, но не осмелился, остановил себя, сказал, дальше ни шагу… в сумерках я мог обознаться… старик и женщина сошли на обочину… небо было открыто… луна полная как чаша розового вина… не знаю, был ли это знакомый мне еврей или посторонний человек?.. вполне возможно, что я ошибся, но без всякого умысла… никакого предвзятого мнения у меня к нему не было… я относился к нему с приязнью и с интересом… предполагать же, что я как-то был причастен к его исчезновению просто глупо…
— Я и не предполагал…
— Не знаю, кем был мой отец, а мать была актрисой… у нее был дар, но, как и отец, она приобрела дурную славу… а могла прославить и город, и род, дать радость людям… дар матери перешел к моей сестре…
— Так у тебя была сестра?..
— Она была занята в ролях второго плана… рисовала, играла на пианино и писала стихи… музы были ей послушны… не многим это дано… помню, я испытывал к ней и зависть, и жалость… о ней разное говорили… она была лесбиянкой, дружила с женой судьи… как-то судья застал их на вилле… он избил жену, а сестру запер в чайном домике и поджег… окровавленная, с изуродованным лицом она почти год скрывалась в руинах женского монастыря… днем она правила текст своей книги стихов, а ночью бродила в темноте и шептала молитвы… уже светало, когда она засыпала… ей снились эротические сны… финал этой скорбной истории известен… судью сожрали собаки, его жена бросилась со скалы в море, а моя сестра сошла с ума… в желтом доме она сжилась со своими язвами, которые ели сами себя…
— Говорят, с каждым счастьем бог шлет нам два несчастья…
— Погода меняется… ветер опять тучи нагнал…
— Ты хочешь сказать, что нам придется ночевать в этой пещере?..
— У тебя есть другое предложение?.. нет?.. ну, тогда я продолжу… дядя говорил, что при рождении моей сестры солнце вступило в знак близнецов, что благоприятно повлияло на духовные способности девочки… она была окрещена и получила имя… она слыла чувственной натурой… она сама мне в этом признавалась… говорила, что была подругой жены судьи и немки… у немки она брала уроки игры на пианино, а у жены судьи упражнялась в живописи и рисовании… в поэтическом искусстве она не имела другого учителя, кроме себя самой и любви, той наставницы, которая во все времена оказывала услуги поэтам… ее стихи возбуждали желания… жили мы в мансарде дома, фасад которого украшали горгоны и химеры, плюющиеся огнем… когда дом разрушило землетрясение мы переселились в дом на площади… сестра жила в угловой комнате с каким-то типом… он тоже был поэтом и гением… писал об ином лучшем мире, прообраз которого он увидел у Вергилия и в поэме Данте… к этой жизни он относился с некоторым ужасом… конец истории сестры окружен предательским мраком… впрочем, как и конец моего отца, и деда… дед был как бы воплощением злого начала… для него не было ничего святого… говорят, он жил с женой своего сына… сын пытался застрелить его… он спасся чудом, ушел по крышам невредимым, потом скрывался в горах… пас коз и жил как Пан…
— По-твоему, таков закон справедливости?..
— Не знаю, может быть, таков закон возмездия… но я продолжу… неожиданно сестра забеременела… беременность наделила ее прелестью… она была само очарование… она витала меж муз, рассыпала стихи с террасы и смех… я звал ее изнеженной водяной птицей…
— Как я понимаю, в этой истории есть и вымысел… — заговорил прохожий. — Но вымысел является в известной степени, и заслугой автора, если допустить некоторую игру слов…
— Ничего не понял, повторите…
— Я знаю вас… одно время я был влюблен в вашу сестру… сила в ней была от бога… стоило ей взглянуть на небо в пасмурный день, как тучи раздвигались, и проглядывало солнце… растения, птицы, животные льнули к ней…
— Бог не любит соперников… тем более соперниц…
— Сознаюсь, я любил ее, но у меня никогда не было желания согрешить с ней… странно, не правда ли?..
— Почему же?.. многие мечтают совсем отвыкнуть от подобных желаний…
— Помню, я пытался объясниться… и помню ее смех… она насмеялась надо мной… и я проклял город…
— Так это ты проклял город?..
— Не слушайте вы его, он бредит… он же поэт, заговорит, опутает словами…
— А вы кто?..
— Я прохожий… и уже ухожу… — незнакомец с бородкой как у Иуды встал и замер на месте, в испуге прислушиваясь к странному подземному гулу, напоминающему глухое рычание.
— Что за странные звуки?..
Озираясь, странники попятились к выходу из пещеры.
— Ну вот, ушли… — пробормотал писатель.
— Позволь мне рассказать свою историю… — артист стал в позу.
— Довольно… ни слова больше…
— Что с тобой?.. ты побледнел и выглядишь как покойник…
— Посмотри на себя… мы все здесь покойники…
— Успокойтесь, мы все живы… — философ встал, потягиваясь. Он только что проснулся. — Артист, не смотрите на меня так… не верите мне, спросите у писателя… не философы все это придумали, а писатели… и персонажей, и все эти диалоги… и даже бога… но, где же писатель, лукавый соблазнитель, морок напустил и исчез, ушел, не попрощавшись, хотя бы кивнул… все ушли… или я ослеп?.. эй, кто-нибудь… никого не вижу… незнакомец, чему вы улыбаетесь?.. вам забава, а мне слезы… и он исчез…
— Я не исчез… и я не смеюсь… шрам уродует мне лицо… и никто не исчез… все расползлись по норам…
— Погода меняется, дождь будет… в нору бы и мне заползти и там остаться до второго пришествия…
— Можно я обниму тебя…
— Мы уже на ты?..
— Не отворачивайся, не ты ли прошлой ночью обнимал меня… и не твой ли жаркий шепот отгонял мой сон?..
— О зрелище!.. — воскликнул старик в очках. — Взгляните на себя… как вы мерзки… фурий бы на вас наслать и все семь казней египетских…
— Кто бы говорил… старик, куда ты?.. и ты уходишь?..
— Ухожу… мне пора…
Писатель не далеко ушел. Начался дождь и он вернулся в пещеру.
— Странно, никого, все ушли… эхо пугает тишиной… нет, заговорило… и с ненавистью, хотя о причинах ненависти умалчивает… вероятно, ее ненависть носит личный характер… можешь изложить свою версию событий… начни с того места, где я остановился…
— Увы, эхо молчит… нет, опять заговорило… говорит о проклятии, о моей смерти и посмертных скитаниях, о том, как я воскрес, и как Пан снова усыновил меня… где то у меня записана история Пана… — писатель полистал записную книжку. — Ага, вот…
«История Пана.
Пан умер в день накануне субботы, то есть в шестой день творения… он жил как бог, со спокойной и ясной душой, горя не знал, пока не приблизилась старость… умер он во сне, рассказывая, как он шел и дошел до края земли… и пошел дальше, сопровождаемый ангелами, число которых росло… это его удивило, но близкий финал снимал надобность задавать вопросы… смерть всегда привлекает посторонних и вызывает слезы, хотя бесполезно и вовсе не нужно рыдать о тех, кто умер… помню, на какое-то время Пан замолчал, потом снова заговорил… там, где он очутился истину открывали не философы, а сам бог, и не через фигуры речи… назвав Пана по имени, бог вернул ему жизнь… в другой жизни Пан окружил себя как венком злодеями и преступниками, не ведающими, что есть благо… он пытался исправить заблудших, чтобы они исполнили волю бога и получили обещанное… он был странствующим вестником спасения…»
Писатель умолк.
И эхо умолкло, потом снова заговорило, копируя писателя.
Пока писатель говорил, его окружила толпа.
Речь писателя производила довольно странное впечатление на толпу.
Он то усыплял людей, то будил их своими восклицаниями, заставлял их вздрагивать.
Писатель не сообщил толпе о своей миссии в этом действе, и о причинах Господнего возмездия, сказал только, что победы людей над богом постепенно приближают их поражение…
Осенью писатель вернулся в город.
Время было смутное.
Горожане собирались толпами и с ужасом смотрели на небо.
Они ждали пришествия Левиафана.
Ораторы, а не философы были в почете у горожан, у которых они находили не столько успокоение, сколько беспокойство и оказывались обремененными гораздо больше, нежели прежде. Проклятие, нависшее над городом, пугало всех, в том числе и философов.
Бог созерцал, оставаясь лишь свидетелем происходящего…
Глянув по сторонам, писатель направился к руинам женского монастыря.
В сквере у руин писатель наткнулся на толпу, окружающую оратора.
Странный призрачный свет проникал в толпу откуда-то сверху. Очерченные тонкими изящными линиями люди и вещи двигались медленно и плавно, обретая наглядную пластическую форму, окутанную покровом вымысла и красоты…
Оратор обладал прекрасной внешностью, талантом. По всей видимости, женщины его любили, но была в нем какая-то природная жестокость, обнаруживаемая и в голосе, и в жестах. Иногда взгляд его ужасал, заставлял людей трепетать. В такие моменты людям казалось, что он не говорил, а рычал, словно зверь. Когда же он умолкал, одолевая заключенную в себе дикую необузданную ярость, в толпе наступало умиротворение и покой…
Ораторы сменяли друг друга.
Место оратора занял артист.
Артист рассказал кто он, где он был до этого и каким путем прибыл сюда. То, что он не решался произнести вслух, он выговаривал про себя, и много ужасного. В своей речи он ограничивался краткими большей частью простыми предложениями, использовал повторы. Он говорил о страдании и смерти. Люди были взволнованы, хотя и не слишком напуганы. Страдания и смерть давно стали привычными…
— Вы не знаете, кто этот жонглер?.. — спросил писателя прохожий.
— Известный артист… живет один как бог, которому не нужен ни противоположный пол, ни потомство…
— А вы?..
— Что я?..
— Вам нужен противоположный пол и потомство?..
— Я уже не человек… я мифическая личность…
— Но вы же живы!.. — прохожий изобразил на лице недоумение.
— Я вернулся, чтобы дописать книгу…
— Как такое возможно?.. — пробормотал прохожий, пятясь, отступая.
— У бога все возможно…
— Вы сумасшедший…
— Нет… он не сумасшедший… — вмешался в разговор артист. — Он гений…
— Вы кто, его адвокат?..
— Нет, я артист… а вы кто?..
— Я адвокат мэра… ищу свидетелей убийства его дочери…
— Разве она не покончила с собой?.. — спросил писатель.
— Вы были свидетелем?..
— Я писатель и все, что окружает меня — мои порождения… я могу сделать нечетное четным, дать безобразному имя и вид… что еще?.. мяса я не ем, довольствуюсь ароматным дымом…
— Я ничего не понял… — адвокат потряс головой.
— Он пытается уверить, что мы всего лишь абстракции, туманные видения, мелькнувшие в воображении бога…
— Ну, не знаю…
— Мы лишь копии с древних копий и переводы, не лишенные погрешностей и исправлений… — сказал прохожий.
— И некоторые копии проникнуты духом антихриста, о котором вы, наверное, слышали, что он придет…
— Он придет!.. если уже не пришел!.. — донеслось восклицание оратора, который возводил глаза к небу и вещал как пифия на треножнике о явлении Левиафана…
— Еще один сумасшедший… — пробормотал адвокат.
— Вы кто?.. — спросил артист.
— Я же говорил… я адвокат мэра… а вы кто?..
— Кем я только не был… был даже ослом… иногда я вспоминаю свое существование в ослиной шкуре и с большой благодарностью… я столько узнал тайн… и натерпелся всякого и от колючек, и от ноши… я возил хворост, потом реквизит артиста… помню, как меня пытались оскопить… не могли найти защиты от моей чувственности… а когда я снова стал человеком, меня пытались отравить… женщина, которую я любил, но ей дали вместо яда снотворное и во время отпевания я проснулся…
— Вы смеетесь…
— Нет, я плачу от счастья… если бы я не боялся, что нас услышат, я бы рассказал вам историю этой женщины… обо всех ее вздохах, обмороках и прочих демонстрациях, которыми она пользовалась при всяком удобном случае…
— Писатель?.. куда ты исчез?..
— Никуда я не исчезал… нас постигло несчастье…
— Боже!.. несчастье!.. что опять случилось?.. нас обокрали?..
— Послушай, не перебивай… дрожа от холода бродил я во тьме ночной и забрел в руины женского монастыря… вдруг я услышал стоны, жалобы… я пополз спасать… пока я ползал туда сюда, вещи умыкнули… к тому же я заблудился… бес меня кружил и окликал… отчего-то грудь стеснилась и по лицу слезы потекли в три ручья…
— Можно подумать, что у тебя три глаза…
— Я же просил не перебивать меня… я понял, что здесь, в руинах мне суждено свой путь земной закончить… я уже готов был руку смерти протянуть, и вдруг, как всегда вдруг, я увидел просвет в облаках и отроги Лысой горы… ниц упал я перед богом, лицо к нему обратив бледное, заплаканное… бог меня вывел из руин…
Ночь писатель и артист провели на террасе…
Посветлело.
— Кажется, погода меняется… — сказал писатель.
— У погоды характер женщины… — отозвался артист. — Что ты пишешь?..
— Дописываю все ту же книгу без начала и конца… — Писатель вскользь глянул на артиста. — Она напоминает мне хронику… у меня дядя был историком… он воспитывал меня и предоставил мне возможность заниматься историей… почти семь лет меня обучали полезному и непонятному… я не был компетентным историком, но сам я об этом, конечно, не знал…
— Ты написал что-нибудь?..
— Написал… я интересовался историей тирании… один известный поэт переложил мою историю в стихи и опубликовал… власти посчитали книгу вредной и губительной фантазией, хотя в ней не было ничего фантастического и чуждого истории… преследования властей сделали поэта известным… для женщин он стал богом, хотя прислуга, выносившая за ним горшок, так о нем не думала… к людям он выходил в льняной одежде… говорил, что лен не плодит вшей… жил он в доме, фасад которого украшали горгоны и химеры, плюющиеся огнем, от которого остались руины…
— Можно я полистаю… — артист полистал книгу. — Книга напоминает мне хронику… правда, иногда она превращается в сборник эротических новелл…
Писатель слушал артист и смотрел на город, который, казалось, пятился в море.
— Какая странная тишина… — сказал человек, спавший в кресле еврея.
— Полуденная тишина… благодать… кто бы еще унял мошкару и слепней… а вы кто?..
— Я?.. но зачем вы спрашиваете?..
— Не обращайте на него внимание… — заговорил артист. — Он писатель и имеет некоторые странности… есть у него и другие недостатки, о которых и говорить нехорошо… женщины его волнуют… у добродетели горький вкус, в то время как пороки таят в себе сладость наслаждения… вы женаты?..
— Нет, я холостяк… правда, в 13 лет я влюбился в свою сестру… одно время мы даже были любовниками… ее звали Лия… она была чуть старше меня, нежна телом и изящна, похожа на женщину, созданную для любовных утех, доступную всем… не раз она ловила на себе восхищенные взгляды мужчин… как-то я стал читать Лие свои стихи… склонность к поэзии была у меня всегда… стихи ввели ее в любовное заблуждение… утратив рассудок, она отдалась мне… когда все кончилось, девочка расплакалась… она была подавлена и нашла успокоение в келье женского монастыря, стала невестой бога… в монастыре она родила мальчика… ребенок появился не вовремя и не должным образом… его извлекли из бока матери… говорят, он не заплакал, а рассмеялся, что вызвало восторг и удивление… спустя какое-то время он уже болтал, что придется, но так как он родился преждевременно, то имел слабые ноги… с тех пор я ни разу не приподнимал покров женщины…
— Лия была вашей сестрой?..
— Вы ее знали?..
— Кто ее не знал?.. она была подругой жены судьи… любила ночь — начало всего и всему завершенье… ни стыда, ни страха не знала… обнажалась и танцы танцевала с обитателями потемок… могла быть и женщиной, и мужчиной… да… и что с ней случилось?..
— После родов Лия покинула монастырь, вышла замуж… ее муж был малоизвестным поэтом… из его стихов ничего не сохранилось… а философский трактат «О возвышенном» не был опубликован… впрочем, это излишняя подробность, не имеющая никаких последствий… всю жизнь он собирал и соединял слова в свое учение… и лишь немногим приоткрыл его суть… говорил, не дозволено нечистому, касаться чистого…
Возникла пауза.
— Моя жизнь была умеренной и простой… спал я на матраце, набитом не гагачьим пухом, а соломой… были у меня и счастливые дни, и праздники, которые предписывают плач… в один из таких дней я стал записывать историю Лии, потом сжег все записи, сказал, забудь, все это вздор, не думай, будто что-либо из этого произошло и случилось так, как об этом говорят, внимать молве бессмысленно… ночью я окружил себя музами и ангелами, которые относят на небо молитвы и просьбы людей, а оттуда приносят пророчества, и стал читать стихи мужа Лии… заснул я в слезах, и очнулся, услышав жуткий вопль… я приоткрыл дверь в комнату соседа, издавшую при этом тягостный и резкий звук… сосед корчился в агонии на полу… его мучили судороги… сломленный и обессиленный он затих… лицо у него было темное, волосы рыжие, завивающиеся на затылке, как у гиацинта… я узнал его… это был муж Лии… я опустился на колени… помню, руки у меня были, как будто связаны за спиной… я не мог даже прикоснуться к его телу… а меня заподозрили в причастности к его смерти… я вынужден был бежать… очнулся я ночью… луна убывала и вскоре совсем исчезла… воцарилась кромешная тьма… это было мое первое странствие… потом я странствовал на осле, проповедовал учение мужа Лии… пытался вселить в душу людей надежду… люди мне верили… правда, были у меня противники, и преследователи… они говорили, что я породил ужасное учение, бесчувственное и безбожное, которое как трясина засасывает людей…
Возникла пауза.
— Я давно искал встречи с вами… — заговорил прохожий после довольно продолжительного молчания. — Говорят, вы стали мифической личностью…
— Не знаю, когда я получил такую репутацию… — писатель рассмеялся и тут же помрачнел.
— Молва уверяла, что вы были на небе и занимали делами бога…
— Чего только люди не говорят… молва все переворачивает с ног на голову… говорят, что под влиянием присущей мне какой-то воли, я могу изменять себя и делать все вокруг подобным одно другому… и люди верят… верят, что я умею одушевлять слова и вмешиваться в дело Судьбы и Случая…
— Это вы предсказали городу гибель?..
— Предсказывать несчастья не трудно…
— Что вы пишите?..
— Все что-то пишут, и я пишу…
— Поэзия вновь снизошла до философии?..
— В том, что я пользуюсь стихами, нет ничего странного… я картавлю и заикаюсь… мне легче выражаться стихами… впрочем, обычно я пишу прозой, а потом перелагаю в стихи…
— И как вы объясняете зло?..
— Человек стал той силой, которая хочет блага, но творит зло… — сказал незнакомец в плаще и ушел, прежде чем кто-нибудь успел его остановить…
Вдруг потемнело. Неизвестно откуда появился этот гибельный мрак, густой как вода.
Дальше события развивались по логике кошмара, когда реальность утрачивает всякий смысл…
Нелепо всхлипнув, артист очнулся в кресле еврея. Он привстал, огляделся.
— Никого, но я видел их… — заговорил артист, обращаясь неизвестно к кому. — Жена судьи была безумно красива… ее красота отнимала дыхание… люди звали ее рыжей волчицей… прозвище относилось не к ее облику и телу, но к ее духовному складу, к ее нраву… нет, женщины не были тенями бесплотными… и существа, которые вились в воздухе вокруг них были не роем забытых воспоминаний, в которые в свое время и я превращусь… помню, я испытал страх, трепет и смирение, когда среди теней появился незнакомец в плаще… не знаю, кто он, этот странный человек, которого неясно к кому лучше отнести, к поэтам или к философам?.. он появился как будто из воздуха… по виду он был похож на ангела, из тех, которые осквернили себя близостью с земными женщинами, и не допущенные на небо, остались на земле… а кто я?.. ни ангел, ни человек между небом и землей… как и писатель, я стал мифической личностью и кажусь скорее умершим, чем живым… люди полагают, что я могу заглядывать в будущее… как будто я присвоил себе имя гения, расстраиваю умы, пугаю людей кошмарами, внушаю им все то, что влечет их к злу тайно или явно… и в том, что жена судьи, обольщенная моей игрой, красотой и изыском моих монологов, стала блудницей, есть моя вина… я любил ее… она была прекрасна сама по себе… от внешних прикрас ее красота только искажалась… одно время она была музой поэта, но по причине застенчивости он не говорил ей об этом… он искал корни зла, то, что найти невозможно, основываясь на предположениях и догадках… когда случилось несчастье с ее мужем, он был далеко… я рассуждал о том, что творится на небе, и о вещах, о которых не дано знать смертным… он искал благо на земле, пытался открыть путь земного спасения без бога… он так и не узнал, в чем корень зла… погряз в блужданиях, в тине пороков, потому что зло доступнее блага… у него не осталось ни стыда, ни целомудрия, ни веры… оценивая себя, он говорил, что ничего не знает, и мнил себя философом… он не боялся признать своего неведения… он не нашел мудрости в книгах и понял, что мудрость надо искать в другом месте, чтобы обрести надежду и победить соблазны желаний и смерть… смерть — это зло… во сне он и умер, когда исполнилось проклятие… я видел, как отверзлось чрево земли и породило Яму, в которой исчез город и все его жители… они расплатились смертью за свои преступления и обрели преисподнюю, укрылись для пыток и казней за медными дверями с железными засовами…
— Что ты бормочешь?.. — Из темноты, озираясь и зевая, вышел писатель.
— Мне кажется, я умер… я стал воспоминанием… мифической личностью…
— Подожди умирать, проклятие еще не исполнилось… — Писатель сел на обломок капители.
Внизу лежал город, похожий на некое чешуйчатое чудовище с крыльями, уползающее в море и озирающееся.
Артист обратил внимание на подозрительного незнакомца в плаще, который стоял на углу улицы у афишной тумбы. Он подошел слишком близко к афише, и ему пришлось слегка откинуть голову, чтобы рассмотреть ее. Незнакомец был высокий, худощавый, немного сутулый, с бледным лицом в ореоле рыжих волос.
— Где-то я уже видел его… — заговорил артист. — Вспомнил… давно это было, но как будто вчера… я сидел в кресле еврея, когда он появился… над руинами женского монастыря летали вороны… а ночью совы, я не мог заснуть от их криков… незнакомец обернулся, глянул на руины, потом на меня и исчез… и той же ночью сгорел мой театр… говорили, что театр подожгла одна сумасшедшая… потом появилась эта проклятая книга, из-за которой город превратился в воспоминание… все эти ужасные вещи: затмение, землетрясение и другие несчастья произошли из-за одного человека, если вообще его можно назвать человеком… чего только о нем не говорили… он описал яркую и полную драматизма жизнь и смерть города… не многие его поняли… многозначность его высказываний заставляла их не понимать, а догадываться… и эти догадки воспринимались как озарения свыше… увы, не бывает пророков в своем отечестве, да и врач не лечит, знающих его… этот человек был поэтом… он много страдал… говорили, что он был гением или почти гением… но страдал в нем человек, соблазненный лукавым змеем… и не стало его, потому что преисподняя взяла его… об этом мне рассказала примадонна… она жила на вилле в окружении прислуги и мопсиков… помню, она позвала меня, и я пошел за ней, сам не зная, куда иду и что меня ждет… я пропадал почти 7 дней… и никто меня не искал… очнулся я на ложе в ее объятиях… с ней я испытал негу, сладость, наслаждение… и все потерял… я увидел день, ставший вдруг ночью, падающие с неба камни и огонь… — в глазах артиста блеснули слезы…
— Вы плачете?.. — спросила девочка 13 лет.
— Нет, я смеюсь…
— Что это за история с примадонной?.. — спросил писатель.
— Это слишком запутанная история, чтобы ее вспоминать…
— И все же…
— Это не моя история… это история одного поэта… он жил в провинции, но случай сделал так, что он переселился в город и стал весьма известным и почитаемым человеком… в одной из своих поэм он описал смерть города… как будто земля заколебалась, и в разверзлась Яма… она была глубже всякой глубины, куда и провалился город… над этой ямой еще долго клубились облака дыма, в которых вспыхивали молнии… многие в тот день умерли, поглощенные землей, водой и огнем, так что даже тел их не нашли…
— Но ведь проклятие еще не исполнилось… — сказала девочка.
— Бессмысленно рассуждать о превратностях судьбы… — заговорил старик в очках. — Я тоже кое-что слышал об этой проклятой книге, и об ее авторе… чего только о нем не говорили… на самом деле его никогда не было в действительности… он миф, вымышленный персонаж истории…
Возникла пауза.
— Я бы никогда не поверил, что такое может случиться, но это случилось… — заговорил артист. — Я как все бежал из города и в толпе бежавших я видел и умерших, и живых, чего раньше никогда не видел…
— Вы в своем уме?.. — старик в очках вскользь глянул на артиста. — Боже мой, и вы жертва этой мистификации, испытавший на себе все ее прелести, все ее противоречия и весь драматизм…
— Не понимаю… о какой мистификации вы говорите?..
— Все было подстроено…
— Кем?..
Дверь сама собой заскрипела, приоткрылась.
— Мне кажется, я схожу с ума… — пробормотал артист и побледнел.
— Кого ты увидел?.. — спросил писатель.
— Еврея, умершего от желтухи… я познакомился с ним на пожаре, когда от театра остались одни дымящиеся руины… многие артисты тогда погибли, а я выжил… я играл роль Мефистофеля… и меня обвиняли в преднамеренном поджоге… а потом выяснилось, что пожар возник из-за ветхости здания… расследование не выявило никаких фактов уголовного характера… к тому же нужно учесть, что следствие имело дело с анонимным доносом… доносы, поданные без подписи, не должны иметь места в уголовном деле… это очень дурной пример…
— Я помню этот жуткий пожар…
— С твоего разрешения я продолжу…
— Да, конечно… — сказал писатель и взглянул на артиста. Лицо у него было бледное, вытянутое, волосы рыжие волнистые, кудрявые, нос с небольшой горбинкой, глаза как будто разного цвета.
— Извините, что вмешиваюсь… — заговорил старик в очках. — Должен вам сказать, что проклятие не во всем полно описано поэтом… в ином оно подложно, а в ином усечено… однако мне пора… кстати, ваши стихи были весьма не дурны…
— Мои стихи?.. не понимаю, о чем вы?.. — артист изобразил недлумение…
Писатель сидел на обломке пилястры и правил свои заметки, появление которых было связано с проклятием и ожиданием конца света.
— Ты все пишешь?.. — артист потянулся, зевнул.
— Не пишу, а дописываю книгу без начала и конца…
— Говорят, ты слышишь голоса и видишь видения…
— И в одном из видений мне был голос, что я избран для особой миссии… чего только люди не говорят…говорят, я был на небе, потом вернулся на землю, чтобы разрешать трудности горожан, касающиеся жизненных обстоятельств посредством прорицаний…
Дверь кельи сама собой заскрипела, приоткрылась.
Писатель увидел на ложе блаженной венки из роз, и гирлянды из фиалок. На полу ворохи миртовых листьев.
— Что с тобой?.. ты побледнел…
— Тебе показалось…
— Нет, ты что-то там увидел… — артист заглянул в келью. — Странно… откуда здесь столько миртовых листьев?..
— Ты удивлен?.. это подношения моих жен и поклонниц… я же стал мифической личностью… время на самом деле смутное… все заняты только предсказаниями, будто их профессия — провидцы и пророки… я на самом деле слышу голоса и вижу видения и всякие жуткие зрелища… нет, я не боюсь смерти… за каждым из нас следует смерть и тьма… смерть неизбежна… она подкрадывается к нам отовсюду… можно сколько угодно оборачиваться во все стороны, как мы это делаем в подозрительных местах, но встреча со смертью всегда неожиданна… переложив свои стихи в прозу и предсказав гибель городу, поэт приобрел скандальную славу… некоторые воспринимали происходящее как бедствие, предшествующее концу света и второму пришествию… всем необходимо было смириться и принять искушение смертью… никто не достигнет царства божия, кто не пройдет через искушение смертью… чтобы попасть в царство божие требуется особая стойкость… надо быть опытным, подвергать себя испытаниям и уметь распознавать ложные искушения… помню, Пан говорил, что если ты знаешь, что делаешь — делай это, но если ты не знаешь, что делаешь и делаешь — будь проклят… поэта не убили, не распяли за описание смерти города… хотя однажды я видел эту казнь… возможно, распяли другого человека, похожего на поэта… и он был упокоен не на небе, а на земле… и воскреснет он вместе со всеми усопшими в последний день суда… странный это был сон, помню, несколько дней и ночей я шел за звездой, которая вела меня… придя в одно место, звезда остановилась и не двигалась… глянув по сторонам, я увидел щель в скале… это был вход в пещеру Пана… когда-то я жил с ним в этой пещере, пас коз и сочинял канцоны, пел их птицам… птицы слушали, били крыльями, радовались как дети и подпевали, каждая своим голосом… я пел, даже когда лицо у меня было унылое и мрачное, и мне не хотелось петь… птицы и Пана отпевали, когда он умер… они же сопровождали и меня до края неба, а потом исчезли и больше я их не видел… я остался один на краю бездны… и вдруг я почувствовал, что уже лечу… полет был прерван странным подземным гулом, напоминающим глухое рычание…
Писатель умолк, услышав шаги.
Подняв голову, он увидел прохожего.
— Я присяду?..
— Садитесь… — сказал писатель. Он сидел на камне в окружении коз, как ему мнилось, и созерцал происходящее. Вечерние тени исполняли траурный танец. Они сходили со стены и превращались в фигуры мужчин и женщин.
— Вы кто?..
— Я художник…
— Непохожее делаете похожим… а я писатель…
— И о чем вы пишите?..
— О том, что одним путем мы приходим в этот мир, а другим — уходим… все временное преходяще и смертно, полно тоски, печали и страха… — писатель умолк, что-то переживая.
— Я узнал вас… а говорили, что вы умерли…
— Я умер и ожил, чтобы увидеть исполнение проклятия и дописать свою книгу… в ней уже немало историй… однако, необходимо добавить и вашу историю…
— Наверное и с вами такое случалось… приходите домой, но дома нет… никого не осталось… и всю оставшуюся жизнь вам мерещатся призраки умерших, иной раз принимающие пугающие обличья… — Художник хмуро глянул на писателя и отвел взгляд.
Вместо тернового венца вечер сплел на голове писателя венец из засохших роз, который не украшал, а безобразил его.
Писателю мерещилась блаженная. Она смотрела и плакала от жалости.
— У вас была семья?.. — спросил писатель.
— У меня были и сестры и кузины, с которым возникали вольные и не слишком пристойные ситуации… я любил их всех и, в конце концов, запутался в любовных сетях…
Зашло солнце, и в руинах женского монастыря наступила ночь.
Всеми бездомными овладел сон, так что среди них не было ни одного бодрствующего…
Артист вышел из кельи и наткнулся на прохожего, который шел по темноту сводчатому переходу, казалось, уводящему в потусторонний мир.
— Вы кого-то ищете?.. — спросил артист.
— Нет… — сказал прохожий.
— Что говорят?.. что слышно в городе?.. проклятие исполнилось или нет?..
— Исполнилось, но не совсем… — сказал человек, и исчез в темноте, оставив артиста в сомнении и недоумении.
— Ты как будто увидел привидение… — заговорил писатель.
— Мне показалось, что я видел этого человека, правда, в другом месте… впрочем, не важно… у меня нехорошее предчувствие…
— Ты думаешь о проклятие исполнится?..
— Все это выдумка… риторическое преувеличение поэта…
— Я читал его стихи… они были весьма не дурны… — писатель встал и подошел к пролому в стене из которого открывался вид на город. — Помню, я сидел в кресле еврея на террасе, когда он появился… он кого-то искал из жильцов… на нем была монашеская одежда… из его речи я узнал, что он успел побывать и в грязи тюремной, и на небе… помню, слушая его, я впал в какое-то странное состояние… мне показалось, что вокруг него стояли люди в обличье собак… помню, он сказал им: «Идите и никому не вредите…» — издав вопль, собаки исчезли, только вонь осталась и пыль… пыль рассеялась и я увидел женщину… я не сразу узнал жену судьи…
— Некогда она была моей женой и подругой еще нескольких мужчин… — заговорил артист.
Появились посторонние люди, и артист умолк.
Посторонние люди несли на руках человека с иудиной бородкой. Он был в разорванных одеждах, что-то восклицал и крестился.
— Не понимаю… что он говорит?.. — спросил артист.
— Он хочет, чтобы мы ожили… он думает, что находится среди мертвецов…
— Что с ним случилось?.. выглядит он так, как будто на него напали собаки…
— О, это целая история… — заговорил прохожий. — Он плыл на пароме, который наткнулся на рифы и затонул… он чудом спасся… море выбросило его на берег… ночь он провел среди утопленников и помешался… мертвые просили вернуть их к жизни… они были разбросаны повсюду…
— Откуда вы все это знаете?..
— Я прочитал эту историю в одной странной книге… помню, эту книгу пытались сжечь, но, увы… такие книги не горят…
— Не слушайте вы его, он сумасшедший… весь род их порченный… и дед его был не в себе… на старости лет стал бесноватым… сам искусал себя зубами… и отец, мучаясь безумием, закончил свою жизнь такой смертью, которую заслужил…
— Вы кто?..
— Я странник… но зачем вы спрашиваете?.. что?.. нет, я не боюсь опасностей, легко переношу голод, жажду, бессонные ночи…
— Где я?.. я ничего не понимаю… — артист потряс головой. — Кто все эти люди?..
— Если вы позволите, я продолжу… однако, зябко… — прохожий закутался в плащ. — Так вот, в 27 лет он уже был известным поэтом, попал в немилость властям и вынужден был бежать из города… в состоянии близком к безумии он заблудился в горной местности, долго блуждал, подвергаясь опасности, потом спустился к болотистой равнине, примыкавшей к лесу, шел, застревая в тине… он нашел спасение в заброшенном доме лесника… в бедственном положении пережил он зимнюю стужу, смущаемый по ночам сновидениями… была среди явленных ему соблазнов и блаженная, как видение… она жила в руинах женского монастыря… никакого тепла и дыхания в ней не было… и пользы она ему не принесла, лишь ложные мечтания… он хотел соединить с ней свою жизнь… весной он бежал от нее, оставив ее лежать на ложе в виде обрубка дерева, одетого в женское платье… он испытал много козней, связанных со страстью к женщинам… говорят, его первая жена утопилась в пруду, привязав к шее камень, а вторую жену он довел до самоубийства своими канцонами…
— Все это только слухи… — прервал прохожего писатель.
— Позвольте мне закончить… всего несколько слов…
— Мы вас слушаем… — артист изобразил на лице внимание.
— Поэт вовсе не был сумасшедшим и женоненавистником, каким его пытаются выставить… его, как и всех, интересовали события смутного времени, порой даже повергали в отчаяние… время было смутное, горожан пугали всякие предзнаменования… по ночам небо пылало… подземный гул, напоминающий собачье рычание, будил спящих… в шестой день недели это случилось… гробов не хватало для мертвых… их хоронили даже не омыв и не облачив в подобающую одежду… в одну могилу погребали по десять и более человек… церкви были завалены телами покойников… панихиды по усопшим и отпевания служили и днем, и ночью… от постоянного стояния у служителей церкви отекали ноги…
— Время на самом деле было смутным… и не только в воображении поэта… говорят, власти арестовали его, надеясь положить конец слухам и страхам… а книгу, в которой было записано проклятие, попытались сжечь, бросили ее в огонь, но она взмыла в воздух и исчезла…
— Чудеса, но продолжайте…
— Ночью случился пожар в тюрьме и поэт, ожидавший в одиночной камере смерти как божьей милости, исчез… говорили, что разверзлась земля и поглотила его, но тюрьма уцелела… дождь погасил пожар… что вы так на меня смотрите?.. не верите мне?..
— Верю… пустое место на бумаге любой может заполнить, если вдохновение не спугнет судьба и случай… все можно выдумать или представить из любопытства… пустому месту не трудно угодить и выставить себя в ином свете, так что недостатки могут оказаться достоинствами…
— Так поэт жив?..
— Иногда один человек должен пострадать, но не весь город…
— У него была семья, дети?..
— У него был сын от первой жены, которого называли неженкой… ходили слухи, что он жил с мужчинами, но можно ли верить слухам?.. по всей видимости, распространяла их одна девица, безнадежно влюбленная в него, пребывающая в отчаянии и грозившая наложить на себя руки… он даже вынужден был нанять человека следить за ней, чтобы не дать ей привести в исполнение то, что она задумала… она была актрисой… когда театр сгорел, она осталась без сцены и не смогла покончить с собой на глазах у зрителей… на сына поэта поступил донос, в котором его обвиняли в поджоге и всех смертных грехах… следователь, который вел это дело, не нашел никого другого, кто осмелился бы совершить подобное… допрос продолжался несколько часов, следователь, видя, что он не может обвинить подследственного ложными доводами, ушел расстроенный и пристыженный… человек он был мягкосердечный… его легко можно было склонить к состраданию… весь следующий день и ночь он читал книгу поэта… утром он направился к церкви, но дверь оказалась на запоре, что вызвало у него досаду… день он провел на службе, потом вернулся к церкви… был вечер и на стене церкви стали проявляться странные тени, рисующие знаки… осенив себя крестом, следователь пошел по аллее старого кладбища, повернул налево, потом направо и исчез… его нашли утром другого дня на дне могилы, вырытой накануне могильщиками, в позе спящего… когда могильщики спросили, что он там делает, он заговорил… говорил он путанно… из его объяснений могильщики поняли, что он умер, переселился на небо и там собирает улики, которые ни ржа, ни моль не истребляют… один из могильщиков, который скрывался на кладбище от правосудия, узнал следователя… он вел его дело… помня заповедь, что не следует воздавать врагам злом за зло, он помог следователю выбраться из могилы и позволил ему свободно уйти… день следователь провел в блужданиях по городу, а ночью вернулся на это же место… он лежал на дне могилы и вдруг увидел, как посреди луны засияла блестящая звезда, потом точно такие же звезды появились и над луной, и под луной… когда звезды окружили луну кольцом, он умер…
— А что случилось с актрисой?..
— Пока сын поэта оправдывался и отрицал все, а следователь успокаивал его вкрадчивыми словами, актриса сошла с ума… она ходила по городу и говорила всем, чтобы они не надеялись на лучшее, так как проклятие у всех отнимет надежду… люди были расстроены и испуганы… ночью актрису постигла кара, ее избили, отняли одежду и привязали к шесту на площади… она едва держалась на ногах, изо рта и носа у нее текла кровь… под утро, когда небо запылало, она умерла и очистилась от яда дурных мыслей… блаженная, жившая в руинах женского монастыря, проснулась среди ночи от лая собак… собаки облизывали ноги девицы, по которым стекала кровь… блаженная отогнала собак и стала утешать актрису, но актриса не слышала ее… поняв, что душа актрисы уже покинула тело, блаженная отвязала ее от шеста… тогда же нашелся и свидетель того, что актриса сама устроила пожар в театре, что отчасти подтвердил ночной сторож… он спал, когда на него стали обрушиваться обгоревшие стропила здания… очнувшись, он начал кричать, но не было никого, кто мог бы его услышать… когда пламя уже охватило все здание, он спустился в подвал, и укрылся в одной из комнат… там его и нашли спустя несколько дней ни живого, ни мертвого…
— Я помню этот пожар… надо сказать, что пожар опустошил и разорил бы большую часть города, если бы не дождь… он лил как из ведра и стал причиной потока грязи, сошедшего с Лысой горы… помню, люди поражались и удивлялись, за что на них обрушились все эти беды… мало кто верил, что все это произошло случайно… тогда же начало сбываться предсказание о проклятии… одни, устрашенные знамениями, склонились перед его силой, другие бежали из города, были и такие, которые искали спасения в подземных убежищах… власти пытались выманить их оттуда, применяя разные уловки, но уловки не помогали… пока власти обдумывали, как им поступить, случилось еще одно знамение: молния пробежала по небу из конца в конец… все это было подробно описано в книге поэта… смерть положила конец его многословию… книга осталась недописанной…
— Говорят, в их роду со стороны матери все были немного тронутые…
— Я знал его дядю… целыми днями он все что-то читал… от чтения и ослеп…
— Не от чтения, а из-за бельма он лишился зрения… отец поэта был пастухом, пас коз… был он человеком легкомысленным и непостоянным, вел себя разнузданно, предаваясь наслаждениям и удовольствиям, творил такое, что едва ли об этом можно рассказывать… он пользовался особым покровительством Пана… после его смерти, поэт решил перебраться в город… паром, на котором он плыл, наткнулся на рифы и затонул… все погибли… поэт чудом спасся… описав свою одиссею, он стал известным… держался он высокомерно, вызывающе… в 27 лет он женился на женщине, которую должен был бы проклясть… она была неверной женой… сына она выносила в подушке, изображая беременность… он развелся с ней и снова женился на молодой женщине, еврейке, но век ее был краток, как день цветка или бабочки… у гроба жены он написал плач, траурное песнопение, которое вылилось в роман, пробудивший силы, о которых он и не подозревал…
— Вы так и не ответили на вопрос…проклятие исполнилось или нет?..
— Исполнилось, но не совсем… конечно поэт придумал некоторые эпизоды для стройности сюжета, но идея была подсказана смертью его жены…
— Кто мне скажет, что случилось с городом?.. он исчез?..
— Нет…
— А что случилось с поэтом?..
— Мне кажется, вы были в плаще… куда вы дели свой плащ?..
— Не важно…
— Так что случилось с поэтом?..
— Одни говорили о нем одно, другие другое…
— И что же они говорили?..
— Якобы в горах на поэта напали грабители, сняли с него одежду и сбросили в пропасть… но правда заключается в том, что, узнав, кто он, грабители, посрамленные, в смущении разошлись, так как ничего не могли предпринять против человека, ставшего мифической личностью… один из грабителей даже бросился ему в ноги, охваченный раскаянием… поэт же, проявляя свою обычную терпимость, поднял его и облобызал… в тот же день вор омылся от первородного греха спасительным крещением и исповедал святую троицу в единстве и тождестве… спустя несколько дней, когда вора вызвали повесткой в суд, он повесился… тогда же случился потоп… дождь не прекращался в течение нескольких недель… был такой разлив воды, что многие улицы города оказались под водой… потом было еще одно знамение: по небу из конца в конец пробежала молния и исчезла на востоке… люди слышали в городе и окрестностях странный подземный гул, напоминающий глухое рычание, вызвавший панику среди горожан… земля как будто танцевала и пела… все это люди восприняли как знамение и бежали… город опустел… остались только сумасшедшие и калеки… они молились, говорили, долгое время нас, поступающих дурно, терпело божественное милосердие, а мы не исправлялись, и вот правосудие настигло нас… были и такие, которые сознавались в совершенных преступлениях, каялись, мешая слова с рыданиями… пока все это происходило поэт жил затворником в руинах женского монастыря… облачившись в монашескую одежду и возложив на голову терновый венок, он изображал Христа… все это он мне сам рассказал… я случайно наткнулся на него… накануне у меня была ссора с женой, которая после словесных пререканий закончилась дракой, из-за разгоревшейся в ней зависти и злости… представьте себе, она наняла убийц… охваченный страхом, я бежал из дома… я скрывался в руинах женского монастыря, жил то в одной келье, то в другой, чтобы не попасть в руки убийц… иногда я видел монахинь… они оказывали помощь даже тем, кто в ней не нуждался… движимые состраданием они пытались утешить и меня… и ничего не требовали взамен… убийцы искали меня в руинах… наверное, кто-то донес… обыскав мою келью и не найдя ничего, кроме вороха миртовых листьев, они в бешенстве удалились… они видели меня, но не узнали, как евреи не узнали бога… всех убийц постигло возмездие, они недолго оставались безнаказанными и нашли свой конец, а я нашел убежище и успокоение в келье поэта, я стал его секретарем, но об этом достаточно уже сказано…
— Все это достоверно… — сказал прохожий. — Я жил в доме, расположенном напротив кладбища и был свидетелем всему этому…
— Говорят, его тень являлась из преисподней, чтобы начертать предупреждающие знаки… днем знаки смывали, но ночью они снова появлялись, и не было никого, кто мог бы все это понятно объяснить… знаки были увиты виноградными гроздьями, хотя самой лозы там не было… у стены росли лишь кусты черной и красной бузины, цветы которой давали вместо дикой ягоды гроздья винограда…
— Чудеса…
— У меня вопрос… почему у одних все слагается хорошо, а у других плохо?.. они ничего не приобретают, но и то, чем, как им кажется, они владеют, отнимается у них…
— Спросите об этом у бога, если он есть…
— А если его нет?..
— Говорят, у поэта было пять или семь жен и все они окончили жизнь несчастным образом…
— Что вы говорите?.. ничего не слышу… в ушах звон…
— Я говорю, что поэт жил в руинах с женой и когда она покончила с собой, в этом многие увидели знак… даже было возбуждено дело, но за ним не нашли никакой вины… все время, пока длилось расследование, шли дожди, сверкали молнии и страшно гремел гром… потом небо заалело, словно от пожара, и на деревьях появились цветы, хотя была осень…
— Ты прибавил к этой истории то, чему я никак не могу поверить… да и кто в это поверит?.. — сказал писатель.
— Поэту мнилось, что он избранный… он искал корни зла, а так как дороги он не знал, то блуждал… — сказал прохожий и скрылся в темноте.
— Что он сказал?.. кто он?..
— Он адвокат мэра… человек справедливый и осмотрительный…
— Говорят, поэт плохо кончил…
— Вы его знали?..
— Он был любовником жены судьи… они встречались на вилле… у нее сохранились его письма, правда, написанные как бы разной рукой, но подписанные его именем… что?.. да, я согласен, время на самом деле было смутное… помню, в тот год саранча напала на виноградники, а что не пожрала саранча, пожрали гусеницы и ржа… а потом грязь сошла с гор, грабя и опустошая все…
— Жена судьи была красавица… — заговорил прохожий. — Моя жена была ее подругой… голос у нее был как у сирены… помню, она пыталась покончить с собой, когда лишилась голоса… это случилось ночью на вилле судьи… я освободил ее шею от петли, но нашлись свидетели, которые опознали меня как преступника… якобы, я хотел отомстить ей за измену и оскорбление… почти год меня преследовали несчастья и вдруг преследование прекратилось… — Незнакомец умолк. Он колебался: продолжать ли ему дальше свой рассказ или замолчать…
День был пасмурный. Город тонул в тумане.
Писатель сидел на камне у входа в келью и вспоминал свою жизнь.
«Странно… почему-то вспоминается все только дурное, которые я совершал, быть может, по неосмотрительности или в безрассудстве?..»
Писатель закрыл глаза. Какое-то время он блуждал в темных сводчатых переходах женского монастыря, которые, казалось, уводили в потусторонний мир.
Увидев блаженную, писатель устремился за ней, но она исчезла в темноте…
Ночью поднялась буря с молниями и градом, с гор хлынула вода с грязью, все перевернула вверх дном, раскидала дома, деревья, людей. Многие в тот день нашли свою смерть.
Несколько дней тучи кружили над Лысой горой, осаждали ее.
Горожане не сомневались, что в этом действе не обошлось без вмешательства нечистой силы…
Утро было печально и туманно.
Невдалеке скрипела пиния, как будто человек стонал во сне.
Кто-то окликнул писателя. Он привстал.
— Ты не спишь?.. — спросил артист.
— Нет… как ты здесь очутился?..
— Не знаю… редеет тьма и я уже не вижу примадонну, но все еще слышу ее голос… она что-то говорит, смеется… так обольстительно… зыбкий призрак счастья… сгинь… исчезла… снова появилась, раскрылась как ночной цветок…
— Блаженство, счастье нам только снится…
— Ты думаешь?.. — артист с любопытством глянул на писателя.
«Ноги в пыли, капли пота на верхней губе, лицо тонко очерченное, бледное…»
— Жизнь везде одна… едва ли где милее… и пьеса та же… все те же маски… — сказал артист.
— Бог там, а мы ищем его здесь… — сказал писатель.
Воцарилось молчание. И вдруг послышался подземный гул, напоминающий глухое урчание и вызвавший ужас у скитальцев. Каждый лежащий камень, обломок колонны или пилястры мог оказаться псом, явившимся из-под земли. Все готово было принять формы пса, которого искал взгляд и находил.
Псы рыскали уже повсюду.
Гул стих и воцарилось гнетущее безмолвие.
И снова донеслось глухое урчание.
Скитальцы сорвались с места и устремились в темноту.
«Надо остановиться… и искать выход из этого затянувшегося кошмара…» — размышлял писатель и продолжал бежать в неизвестность, поддавшись панике, хотя разум кричал: «Остановись!..»
Писатель остановился в шаге от пропасти. Пот заливал глаза и искажал пейзаж, воистину ужасный.
— Фу… — артист упал рядом с писателем. — Какое-то умопомрачительное бегство…
— Что ты видишь?.. — спросил писатель.
— Ощетинившееся море, волны… впрочем, нет… это скалы преисподней… я испытываю какой-то суеверный страх от этого пейзажа… бог сберег нас… еще несколько шагов и гиены, собаки сатаны, нашли бы нас на дне пропасти…
— Все было так сумрачно, мертво, но вот луна всплыла, и все ожило… или это только тени?.. изящные Джульетты, грациозные Гортензии, трогающие сердце своей свежестью и нежностью… и даже скромные Лизаветы, в отношениях с которыми я сохранял известное целомудрие… которых не следовало ни обижать, ни смущать… где все они?.. исчезли… ушли куда-то, торопясь, не получив в напутствие даже нескольких прощальных слов… вдруг они мне встретятся случайно на дороге или во сне?.. ну что ж, пускай… слез не жалко… без слез, вот настоящий мрак… все уходит, гибнет и возвращается, как отражение в зеркале, как легкий запах бледных роз… артист, ты здесь?..
— Здесь…
— О чем задумался?..
— Ночью мне опять снилась примадонна… помню, мне хотелось ее обнять, приникнуть бедрами к бедрам, коснуться ее губ, но, увы…
Писатель и артист долго сидели на камне у края пропасти, обратив свой взор к небу и размышляли, и перед их глазами тысяча лет казались одним днем…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги