Город «Ё»

Дядюшкин сон

Конопля в Барнауле растет прямо на улице.

Выходишь из бани, срываешь травинку, подносишь под нос — тот же запах! тот же образ! Вдохнешь конопляного масла, бензина, обернешься и видишь — улица свернулась в трубку, на глазах исчезает.

И вот уже другой сон снится ее щелястым скворечням, сараям.

Новые, иные химеры скрипят половицами старой аптеки.

В Барнаул летишь ночь — маята! — но рассвет ослепителен, «как улыбка Аллаха».

Солнце поливает зеленую плоскую землю. Сверкают речные заводи и разливы, обские протоки, вдоль которых выстроились пешки березок.

Воздух влажен и густ, и это видно.

На подлете мы попадаем в кромешный туман, самолет садится вслепую. Туман сгущается, следующий рейс переносят в Новосибирск. Но когда я выхожу на летное поле, молоко испаряется так же внезапно, как появилось. У обочины в его мыльных хлопьях стоит черная иномарка. Из машины мне машут. Это Вовка, Владимир Токмаков, писатель и журналист и мой закадычный товарищ.

Я тащу багаж к машине, залезаю на кожаный диван. Мы трогаемся.

Руль у машины справа.

В белом салоне черной машины играет музыка.

Это песенка про «Золотые облака».

Она будет преследовать нас всю дорогу.

Облака в Барнауле действительно золотые.

На закате, когда солнце подсвечивает снизу, по небу на струнах скользят самородки. Что верно, поскольку Алтай означает с монгольского «место, где есть золото».

В сентябре 1739 года по указу Демидова в деревне Усть-Барнаульская заложили медеплавильный заводик. Прорыли отводной канал, поставили плотину. Лес на топливо брали на берегах Оби, воду — из реки Барнаулки. Так вокруг медного поселения и вырос этот город.

Правда, потом оказалось, что Акинфий Никитич тихой сапой плавил в Барнауле серебро. Из которого у себя, на Урале, чеканил «левую» монету. Заподозрив мошенника, Елизавета выслала на Алтай комиссию. Но когда те прибыли на место, Демидов нежданно-негаданно помер, оставив империи в наследство долгов на тысячи рублей. Что оставалось Елизавете? Взять долги на себя и приписать заводы в собственность Кабинета ее императорского величества.

С этого момента начинается «кабинетный» период в истории Барнаула. Его «Серебряный век», закатившийся лишь в конце XIX столетия, когда Россия перешла на «золотое валютное обеспечение».

Архитектурные остатки «имперского периода», сильно траченные совдепом, в Барнауле сохранились. Регулярный план города вычерчен по принципу Петербурга. Конюшенная, она же Демидовская, площадь оформлена в стиле питерского классицизма архитектором Поповым, бывшим в учениках у Росси.

В центре площади одиноко торчит памятная стамеска Демидову. Но пространство все равно смахивает на пустырь, случайно обнесенный ампирными фасадами.

С которых двести лет сползает штукатурка.

В кустах, как двести лет назад, движется и не движется река Барнаулка. Впадает она в Обь, которая течет на север через Новосибирск и впадает в Ледовитый океан, которому конца нет — и не предвидится.

Улицы города, как стапели, ведут к Оби. Мутная желтая широкая река скользит вдоль бетона (надписи краской: «Долой ФСБ! Власть НБП!»). На противоположной стороне шумит осока, плавни.

На тот берег тянется огромный мост — германский проект, апофеоз геометрии семидесятых. С моста прыгают. В дни особых торжеств (или по пьяни) местная молодежь добывает адреналин, сигая с высоты в обскую стремнину.

Выныривая через неделю под Новосибирском, скажем.

Блуждая по улицам Барнаула, замечаешь, что конторы ритуальных услуг встречаются в городе чаще обычного. Но, как выясняется, с мертвечиной тут история вообще старая, темная.

Раскопки показали, что городище находилось под холмом у самой реки, где базарная площадь. Древние жили внизу, а своих мертвецов хоронили на видном месте сверху. При Советах в порядке борьбы с прошлым на холме устроился парк культуры. И каждое воскресенье жители стали ходить на погост — на карусели и пострелять в тире зайцев. Иногда, после сильных дождей, с песчаного склона намывало пригоршню позвонков или лопасть лопатки.

Но на это не обращали внимания.

В Барнауле похоронен известный русский поэт-имажинист, приятель Есенина, бонвиван и насмешник Вадим Шершеневич. Он умер здесь во время эвакуации, куда попал с театром Таирова. Жаль, что сейчас об этом мало кто помнит. Мы полдня кормили комаров на старом кладбище, но все же нашли черное в синюю искру надгробие из ламбрадора.

Низкая тенистая сосна, бурьян, в траве камень, на нем надпись: «Вадим Шершеневич. Поэт».

Кто будет в Барнауле, сходите к литератору. Имажинизм, богема, столица… И старое кладбище в самом центре материка.

Тоже судьба.

Барнаул действительно стоит в центре материка.

До большой воды здесь во все стороны одинаково, так что перед вами не город, а евразийский центр тяжести.

Вокруг которого наслаивается воздух, искажая все, что видишь.

Например, знаменитый памятник Пушкину. Лепили его к юбилею. Начинали с головы, но когда голова была готова, кончились деньги. Пришлось остальные части тела лепить из того, что осталось. Так в городе появился маленький Пушкин с головой дауна.

Другой перл — скульптурная композиция «мишки» в городском садике. Ваял их местный умелец, но когда памятник открыли, кто-то крикнул из толпы: «А мишки-то — ебутся!» Посмотрели все и увидели, что правда «ебутся».

И художник тоже увидел.

А увидев, с горя запил и помер.

Но памятник в народе так и называют: «Ебущимся мишкам».

Ну и последняя химера, памятник Ленину на главной площади. Вождь революции изображен здесь в движении. Втянув голову в плечи, мелким, но энергичным шагом, каким обычно ходят в уборную, когда приспичит, Владимир Ильич семенит через площадь.

Но где та уборная?

В Барнауле есть старый дом, в котором одно окно заложено кирпичом.

«Что такое? Почему?»

«О-о, — скажут вам загадочно аборигены. — Это старая история… Возьми пару „Ворсинского“, я расскажу тебе, как было дело.

Случилась эта история в те времена, когда Барнаул был самым богатым и благополучным городом во всей Сибири. Жили в этом доме два брата, и были они самыми богатыми и благополучными купцами во всей Сибири. Но однажды пробежала меж ними самая черная во всей Сибири кошка, и поссорились браться из-за француженки-гувернантки, и убил младший брат старшего, а потом закопал в подвале дома, который считался самым богатым и благополучным во всей Сибири.

Но Бог не Тимошка, видит немножко!

Не прошло и девяти дней, как ночью в окне появился призрак убиенного брата, выходил этот призрак на балкон каждую ночь и жаловался людям, как с ним обошлись. Многие люди города видели призрака, и убоялись его, посчитав дом самым нечистым местом во всей Сибири. И обходили с тех пор стороной.

Видел призрака и младший брат, да так испугался, что велел заложить окно кирпичом, но только кирпич не помог, и он все равно заболел и вскорости умер.

А окно так и осталось — заложенным».

Другая история случилась в городе по женской линии, называется она «Легенда о Голубой Даме», что закономерно: любыми химерами правит симметрия.

Поскольку с «Ворсинским» покончено, нужно разлить «Иткульскую».

Тогда рассказ продолжится сам собой.

«Жил-был в Барнауле городской голова, человек ни то ни се, пустое место. Но была у него красавица жена, чудо как хорошо игравшая на фортепьянах. И вот как-то раз встал в городе гусарский полк, и дали в честь него у головы бал. Там-то и познакомилась красавица со столичным офицером, и полюбила его всей душой и всем телом, как была, в голубом платье. Прошел месяц, и полк уехал, а хитрый муж все знал, да только медлил, и вот, прознав, что полк далеко, схватил он коварную за голубые фестоны и приковал цепями в подвале.

Там несчастная и скончалась в адовых муках.

А всем сказал, что жена померла от болезни.

Но Бог не Тимошка, видит немножко! Не прошло и девяти дней, как на лестнице из дома в сад стал по ночам спускаться призрак. И был этот призрак Дамой в Голубом Платье. Многие люди города видели ее, а некоторые даже слышали музыку на фортепьянах, которая звучала всякий раз, как эта дама в сад спускалась. И убоялись люди призрака, и стали тот дом обходить стороной. Однажды ночью увидел призрака и сам голова. И от ужаса случился с ним удар, и умер он, не приходя в сознание, тут же, на ступеньках».

Краеведы клянутся, что и сегодня эту даму можно встретить на лестнице — да! но по мне, эхо легенды не в садике, а на стенах Дворца бракосочетаний, что рядом, напротив.

Потому что стены у дворца — голубые.

Барнаул — давний город. Деревянные домики с резными окнами лепятся вдоль улиц, безнадежно ветшают и в один прекрасный день исчезнут, чтобы уступить место уродливым новоделам в московском стиле.

А жаль.

Потому что в этих пыльных улочках с наличниками и коноплей под забором — в этих площадях-пустырях — и кроется обаяние старого Барнаула.

Возьмите Базарную площадь с демидовскими плавильнями и старой аптекой, где Достоевский сочинил «Дядюшкин сон». Если подправить старинные фасады — расчистить в кустах Барнаулку — вымостить, в конце концов, улицы — и зажечь фонари, — получится исторический центр. Аутентичный фрагмент самого провинциального города в мире. Но кто за это возьмется?

Что делает Сибирь Сибирью? Пространство. Все, что не дальше полутысячи верст, считается в Сибири «рядом». Два часа по шоссе — никого навстречу! Мелькают деревни и скомканные, как промокашка, остовы иномарок на обочине.

Сростки, Суртайка (та самая). В Сибири ездят быстро, бьются часто. Отношение к жизни здесь и плевое, и героическое. В Белокурихе я познакомился с девушкой. Она рассказала мне, как работала почтальоном в соседней деревне. Как разносила пенсии и шла однажды полем без охраны. Как на нее напали, били молотком по голове насмерть — всего за тридцать тысяч рублями — и как она чудом выжила. И посадила убийц за решетку.

«С тех пор мне море по колено», — говорит она и идет на танцплощадку.

Танцует она лучше всех.

В Горный Алтай едут через Бийск, одну из наркотических столиц Сибири. При въезде в этот вогнутый, как тарелка, город на берегу реки Бии следует крикнуть в окно: «Здравствуй, Бийск! И Бия-мать!»

И водки выпить, конечно.

Водка, жидкая валюта, на Алтае предпочтительней твердых валют. Без нее в эти края лучше не соваться. Но водка — это еще и сибирская машина времени. Поскольку одолеть здешнее пространство, не выпив по дороге, невозможно. При мысли о том, что ехать пять часов, а за окном одни и те же виды, начинается паника. Но тут из сумки появляется водка и — ап! — стрелки часов начинают стучать в два раза быстрее.

Конечный пункт нашего путешествия — озеро Телецкое, поселок Артыбаш. Четыре часа на автобусе от Горно-Алтайска, столицы Республики Алтай.

Республика появилась в 1991 году и с тех пор неуклонно приходила в упадок. Горно-Алтайск можно считать его символом. Это город-призрак, декорации для «Сталкера». Зона. Витрины магазинов заколочены фанерой. Сквозь пустые окна заброшенного кинотеатра торчит конопля, растут березки. Улицы безвидны и пусты, остовы машин ржавеют на тротуарах. Тихо.

Меж домов видны зеленые сопки, которые стоят вплотную к городу, как в Шотландии. Сами шотландцы — то есть алтайцы — пьют катастрофически много. Пьют от безделья и нищеты, хотя пить им категорически воспрещается, поскольку алтайский организм не расщепляет спиртное, так что спивается средний алтаец в несколько раз быстрее среднего русского.

В городе есть краеведческий музей, тут масса уникальных экспонатов. На полках заскорузлые украшения доисторической эры, в саркофаге драпированные останки юной царицы.

Портрет Рериха с собственным черепом в руках.

Ученые говорят, что Алтай — «колыбель человечества», а сами алтайцы принадлежат к древней расе белокурых длинноголовых перволюдей, вытесненных впоследствии монголоидами.

Слушая ученых, аборигены кивают — и бегут за водкой.

Мы отчаливаем на «пазике» в сторону Артыбаша. Ехать сто лет, народу в автобусе под завязку, но в кармане булькает машина времени, так что не проходит и часа, как мы вываливаемся на берег Телецкого. Приехали.

Когда Телецкое озеро изучили западные ученые, волосы у них встали дыбом. «Аномалия! — закричали они. — Зона! уникальный природный объект! оцепить! изучить! никого не подпускать!»

Но поскольку у местных жителей волосы от природы слегка дыбом, ученых не услышали и стали жить как прежде.

Озеро древнее, лежит огромным сапогом меж хребтов Корбу и Алтын-Ту. Голенище длиной 80 километров упирается в Монголию, подошва — поселок Артыбаш, откуда вытекает Бия. Максимальная глубина — 325 метров (тектонический разлом), питается озеро от реки Чулышман и мелких горных речушек. Вода круглый год ледяная, содержание ртути выше нормы в несколько раз, из рыбы водится хариус и щука, на берегу лежат метеориты, каждому из которых по миллиону лет как минимум.

Высота места — четыреста метров над уровнем моря, небо синее, как в иллюминаторе. Воздух в голубой дымке, погода меняется быстро, не успеешь опрокинуть стакан, вместо дымки — кромешный туман и громы с молниями блещут. Вокруг озера качаются сопки в кедрачах, в недрах сопок лежит вся таблица Менделеева, ее стережет Хан Алтай, но местные жители все равно умудряются намыть золотишка себе на коронки. Все эти драгметаллы-минералы, само собой, «излучают». Тут, в центре материка, пересекаются их магнитные поля, отчего голова всегда кругом, а мозги набекрень.

Ну и от водки с коноплей, конечно.

В советское время здесь была туристическая инфраструктура — базы, вертолеты, кемпинги. Кое-что осталось до сих пор, но положение все равно аховое: прогулочные теплоходы ржавеют на приколе, и местность загажена до степени совершенно невероятной.

Вот маленьких словарь терминов и выражений, наиболее распространенных на Телецком озере.

1) Проебать — прошляпить, упустить, проворонить (закуску, деньги, весла, теплоход, турбазу, республику, жену). Центральное понятие в здешних краях с 1991 года.

2) Полторашка — пластмассовая бутылка с пивом емкостью полтора литра.

3) Бульбулятор — бутылка водки.

4) Четок — четвертинка, 250 грамм.

5) Взорвать — распить.

6) «Чай без водки — сукин сын!» — культовое восклицание аборигена, если на стол подали только чай.

7) Поймать белочку — допиться до белой горячки.

8) Белый Бурхан — герой алтайских преданий, является, если поймаешь белочку.

9) Топляк — упавший в воду кедрач, на который часто напарываются лодки, идущие в темноте, особенно после того, как рыбаки взорвали четок, бульбулятор и залакировали это дело полторашкой.

10) Притирать — вступать в половой контакт (с женщиной, лошадью, коровой и т. д.).

11) Нахлобучить — обмануть мужчину или притереть женщину.

12) Она катается на волосатом джипе — говорят про девушку, которую притирает новый русский.

13) Дома — оказаться в пункте назначения (перейти через дорогу, переплыть через озеро, дойти из туалета обратно за стол и к).

14) Люля — место, запланированное для сна.

15) Костыль — косяк с травой.

16) Сенокоса не будет — неблагоприятный прогноз на будущее.

17) Верховка — ветер, который дует над озером с утра.

18) Низовка — ветер, который дует по озеру вечером.

19) Шифроваться — недоговаривать, утаивать, страдать манией преследования, часто вследствие пойманной белочки или чрезмерного употребления костылей.

20) Пилипчук — местный художник, автор картин и деревянной скульптуры, упоминается в путеводителе «Ce Petit Fute». Знаменит тем, что дважды в год видит на Телецком НЛО.

21) Тулук-Гирей — местный житель, потомок монгольских ханов. Знаменит тем, что никогда не ходит в баню.

22) Маша-Марина — девушка, которую притирает Тулук-Гирей и хочет нахлобучить Николс. Говорят также, что в Барнауле Маша-Марина часто катается на волосатом джипе.

23) Николс, он же Коля-Поллица, он же Николай Козленка — астролог и здешний гений места, автор большинства приведенных выше слов и выражений.

24) Там все есть — философское понятие, введенное Николсом, краеугольный камень в системе воззрений на жизнь в этих краях. Означает слепую веру в то, что дома всегда есть то, что необходимо человеку для его жизнеобеспечения. Даже в том случае, если сенокоса не будет.

Кого только не встретишь на Телецком! Гуру из Бобруйска и арт-богема в буддийских кафтанах. Просветленные от марихуаны и блуда профессорские дочки. Старые пердуны с козлиными бородками и бесконечными байками о Белом Бурхане и о том, чем прирастают алтайские земли.

Если внимательно выслушать весь этот бред, станет ясно, из чего он приготовлен. Нужно взять несколько выражений из лексикона раннего БГ, добавить туда чепухи из преданий народов Алтая, развести Кастанедой, сделать волшебное лицо и подавать с умным видом.

Забавно, что за спиной у таких перцев часто стоит банальное прошлое шулера или фарцовщика. Поймать их с поличным трудно, поэтому менты заключают с ними «джентльменское соглашение»: ты исчезаешь, мы тебя не трогаем.

После чего на Телецком появляется избенка с евроремонтом, а на крылечко выходит очередной гуру с костылем в зубах.

Древнейшая вера алтайцев — «шаманизм, или экстатическое общение людей с миром духов». Духов тут действительно полным-полно, у каждого места свой маленький хан, это ему нужно плеснуть водки и повязать ленточку на дерево, чтобы путь был добрым.

Во главе пантеона стоят Ульгень — владыка верхнего мира, и Эрлик, правитель мира подземного, но есть еще и Хан Алтай как Бог-отец чудес Алтая.

Бурханизм возник в начале XX века, это первая попытка привить этический дичок шаманской розе, новая вера в то, что явится Белый Бурхан и отделит чистых от нечистых, и будут судимы люди по деяниям их, и настанет на земле алтайской царство благополучия и добра.

Что касается православных, то по долинам и ущельям до сих пор живут потомки староверов. Живут они уединенно, чужаков не любят, хотя, если пожаловал, воды вынесут, но кружку после тебя все равно выбросят.

Ну и «рерихнутые». Это последователи Рериха, они ищут Шамбалу, забредая на ледники Белухи в шортах, откуда их, еле живых, вытаскивают на вертолетах сотрудники МЧС. А ведь специально для таких сказано: Шамбала — страна духовная, распростерта она над Алтаем, но космос ее на землю течет незримо, посему обратись во слух внутренний и зрение горнее, и познаешь.

Говорят, именно над Алтаем произойдет финальная битва Добра со Злом, потому как Алтай есть престол неба и столица мира.

Но мир этот наступит очень не скоро.

Наблюдая за людьми, дивясь чудным красотам природы Алтая, приходишь к выводу, что человек подражает природе, а природа человеку. Люди сливаются с пейзажем, становясь его частью, о чем говорит легенда про чудь, которая ушла в землю всем народом. Ходят косолапо, лица что кора кедра, речь синкопирует, как вода на перекатах Катуни. Идешь по дороге, смотришь — коряга, подойдешь поближе, оказывается — человек.

Наоборот, природа выглядит рукотворной. Глядя на то, как аккуратно чья-то рука расставила березки, как продуман рисунок на почерневших досках, как по человечески проворно опускается туман на озеро, начнешь, ей-богу, верить в умных духов.

Два дня на Телецком мы вели активный образ жизни. Мы сплавлялись на рафте и поднимались по камням к верхнему водопаду на Третьей Речке. Мы прыгали по метеоритам в Каменном Заливе и гоняли щук на мелководье. На третий день я решил отдохнуть от пьянства — поваляться на койке, полистать книжку. Спутники мои развели руками, собрали манатки — и уплыли, оставив до вечера тушенки с водкой.

Жили мы в сарае от хозяев. Сарай торчал на пригорке, сверху шумели горы, внизу, стало быть, лежал огород, изба, а слева-справа курятник и баня. Я лежал на койке и читал знаменитую книгу Георгия Гребенщикова «Моя Сибирь», где этот самый Гребенщиков возбужденно излагал про бурханизм и то, чем жив Великий Хан Алтай.

Время от времени я вставал, плескал себе водки. Закусывал свиным жиром из банки — и снова ложился на сетку. Чем дальше я продвигался по книге, тем тревожнее становилось на душе. Дойдя до Ойрот-хана, я глянул в окошко и увидел, что озеро зловеще запенилось. Когда читал про то, как шаман распарывает барашку брюхо, где-то рядом взревел бычок, и странные шорохи пронеслись у сарая.

«Ладно», — думал я и плескал себе водки.

Но алтайские духи не унимались.

«Блестишь ты, как девятигранный алмаз, о Хан Алтай!» — читал я дальше.

И тут же бриллиантовый дым загорался в углах сарая.

«У богини озера есть две белые руки, они ощупывают каждого, кто приходит в эти края, и забирают злых, и пропускают добрых», — бежал я по странице и снова выглядывал в окошко. Царица Небесная!

Две огромные белые руки и в самом деле спускались на черное озеро! Две огромные белые руки извивались, как змеи! Две огромные белые руки повисли над озером, а потом накрыли его огромными белыми ладонями, и стало темно на белом свете, как в заднице у шамана.

«Яхши, яхши! Чудо свершилось: Белый Бурхан идет!» — услышал я в темноте чей-то шепот.

И тут же в горах раздался оглушительный трубный глас.

«Вот оно! — мелькнуло в голове. И следом: — Беги!!!»

Но было поздно. Со страшным стуком в дверь уже ломились подземные, воздушные и водные духи Великого Алтая. И некуда было деваться мне от Белого Бурхана.

«Это ничего, ничего, — говорил Вовка, отпаивая меня травяным чаем. — Когда в прошлом году белочка с Бурханом к Николсу приходили, он своих в погреб запер. Три дня держал! Боялся, что он вернется».

Погреба в нашем сарае не было, но паспорт я все же успел спрятать. Мы нашли его среди дров в печке перед самым отъездом.

«Машину времени» решили в дорогу не брать. Ехали на том же «пазике» долго, с остановками во всех деревнях и селах. По дороге в автобус садились меднолицые бабы, какие-то пастухи. Сопливые, но уже с младенцем на руках девчонки. Кто-то ехал в город выправить документы. Кто-то на работу в соседнее село. Через шофера передавали посылки — банку со снятым медом, корзину с грибами.

Их забирали родственники на следующей остановке. Сел к нам один старик с клюкой, ехал молча, глядя в одну точку. Через сто километров вышел в такой же затерянной деревне и снова уселся на остановке — только в другую сторону. И я понял, что он путешествует, как умеет, туда и обратно.

Из таких вот событий и складывается обычная жизнь в Горном Алтае. Шаг у нее микроскопический, это правда. Но жизнь от этого не становится менее значительной.

Скорее наоборот.

Так думал я, глядя на горы, через которые пробирался наш автобус. Сшивающий мелким стежком огромное пространство в самом центре материка. О чем думали остальные пассажиры нашего маленького ковчега, неизвестно. Да и мне все чаще кажется, что и Барнаул, и Телецкое случились со мной в чужом каком-то сне.

И что этот сон никогда уже не повторится.