Город смерти

Часть четвертая
БАТЧЕР

— Мы только что миновали Снэп, капитан. Хотите выпить?

Голос Ридры: — Нет.

— Как вы себя чувствуете?

Голос Ридры: — Мозг в порядке, тело в порядке.

— Эй, Батчер, кажется у нее уже нет бреда?

Голос Батчера: — Да, нет.

— Оба вы кажетесь чертовски веселыми. Послать помощника взглянуть на вас?

Голос Батчера: — Нет.

— Отлично. Сейчас полет легкий, и я могу выключиться на несколько часов. Что скажете?

Голос Батчера: — А что сказать? — Скажи «спасибо». Вы знаете, я здесь привязан хвостом.

Голос Ридры: — Спасибо.

— Выздоравливайте. Оставляю вас одних. Простите, если прервал.

«Батчер, я не знала! Я не могла знать».

Эхом в их мозгах возник крик.

«Не могла… не мог… Этот свет… Я говорила Брассу, говорила ему, что вы должны говорить на языке без слов «я», и сказала, что не знаю такого языка: но один такой был, очевидно, Вавилон-17…» Соответственные сипансы гармонически двигались, пока изображение не замкнулось, и она вокруг вне себя создала его, увидела его…

… В одиночке Титана он шпорой царапал на стене карту поверх непристойностей, написанных за два столетия заключенными, карту, которую обнаружили после его побега, и которая увела преследователей в неверном направлении, она видела, как он три месяца шагал по своей четырехфутовой камере, пока не упал от изнеможения и голода.

На тройной веревке из слов она выбралась из тюрьмы: голод, лестница, столб, падать, собираться, отличить, цепи, изменения, шанс…

Он взял свой выигрыш у кассира и был уже готов двинуться по опустевшему коридору казино «Космика» к двери, когда черный крупье преградил ему путь, улыбаясь и глядя на его набитый деньгами мешок.

— Не хотите ли попытаться еще, сэр? Могу предложить такое, что заинтересует игрока вашего класса. — Его проводили к магнитной трехмерной шахматной доске с глазированным керамическими фигурами. Вы играете против нашего компьютера. При каждой потерянной фигуре ставите тысячу кредитов. Если выигрываете фигуру, получаете столько же. Шах дает или отнимает у вас пять тысяч. Мат дает выигравшему тысячу ставок…

Это была игра даже для его чрезмерного выигрыша, а он выиграл чрезмерно.

— Пойду домой и возьму деньги, — сказал он крупье.

Крупье улыбнулся и ответил: — Дом настаивает, чтобы вы платили сейчас…

Ридра следила, очарованная, как Батчер пожал плечами, повернулся к доске и… в семь ходов дал компьютеру «детский мат». Они выдали ему его миллион кредитов — и трижды пытались убить его, пока он добирался до выхода из казино. Им это не удалось, но этот спорт был лучше игры.

Следя за его действиями и реакцией в этой ситуации, ее мозг колотился внутри, изгибаясь от боли или удовольствия, от чуждых эмоций, ибо они были лишены «я» — невыразимы, механически, соблазнительны, мифичны, Б а т ч е р…

Ридра пыталась прервать безудержное кружение.

… Если вы все время понимали Вавилон-17,- бушевало в ее мозгу, — почему вы использовали это для себя во время игры, во время грабежа банка, а днем позже вы утратили все и не сделали попытки вернуть это?

— Зачем? Там не было «я».

Она вела его в мир изумительной обращенной сексуальности. Следуя за ней, он был в агонии.

— Свет… вы делаете… Вы делаете! — кричал он в ужасе.

— Батчер, — спросила она, более привыкшая к эмоциональным водопадам слов, чем он, — на что похож мой мозг в вашем мозгу?

— Яркое, яркое движение, — вопил он в аналитической точности Вавилона-17, грубого, как камень, чтобы выразить многочисленные образы, рисунки, их соединение, смещение и разделение.

— Я — поэт, — объяснила она, моментально приводя в порядок мысленные течения. — Поэт, по-гречески, значит, создатель или строитель.

— Вот оно! Этот рисунок! Ах! Такой яркий, яркий!

— Такая простая семантическая связь? — она была удивлена.

— Но греки были поэтами три тысячи лет назад. А вы поэт теперь. Вы соедините слова на большом расстоянии, и их праздник слепит меня. Ваши мысли — сплошной огонь, даже тени я не могу схватить. Они звучат, как глубокая музыка, которая потрясает меня.

— Это потому, что вас никогда не потрясало раньше. Но я буду мягче.

— Вы так велики внутри меня. Я вижу рисунок, преступное и артистическое сознание встречаются в одной голове с языком между ними…

— Да, я начала думать о чем-то вроде…

— Летят мысли, имена… Видон… ахх! и Водлер. Это древние французские по…

— Слишком ярко, слишком ярко! «Я» во мне достаточно сильно, чтобы выдержать. Ридра, когда я смотрю на ночь и звезды, то это лишь пассивный акт, но вы активны даже взглядом, и звезды окружены еще более ярким светом.

— То, что вы воспринимаете, меняет вас, Батчер. Но вы должны воспринимать.

— Я должен… свет: в вас я вижу зеркало, в нем смешиваются картины, они вращаются, и все изменяется.

— Мои стихи!

Это было замешательство и обнаженность. Определение «я» — точное и величественное.

Ридра подумала: «Я — глаз, орган зрительного восприятия.» Батчер начал: по-английски звучание слов «я» и «глаз» совпадают.

— Вы… вы накаляете мои слова значением. Что меня окружает? Что такое Я, окруженный ВАМИ?

Наблюдая, Ридра видела его, совершающего грабеж, убийство, наносящего увечья, поскольку семантическая важность различия мой и твой была разрушена в столкновении сипансов.

— Батчер, я слышала, как оно звучало в ваших мускулах, это одиночество, которое заставило вас убедить Джебела извлечь наш «Рембо», просто, чтобы иметь кого-нибудь рядом с вами, кто бы мог говорить на этом аналитическом языке, по той же причине вы старались спасти ребенка, — шептала Ридра.

Образы замкнулись в ее мозгу.

Длинная трава шелестела у плотины. Луна Алппо освещала вечер. Плеймобиль гудел. Бачтер с нетерпением коснулся рулевого колеса концом своей левой шпоры. Лил извивалась около него, смеясь.

— Вы знаете, Батчер, если бы мистер Виг подумал, что вы направились сюда со мной, в такую романтическую ночь, он был бы очень сердит. Вы действительно хотите взять меня с собой в Париж?

Безымянная теплота смешивалась в нем с безымянным нетерпением. Ее плечи были влажными под его рукой, ее губы были красными. Она забрала свои волосы цвета шампанского высоко над одним ухом. Ее тело рядом с ним двигалось танцующими движениями, и она не поворачивала к нему свое лицо.

— Если вы обманете меня насчет Парижа, я скажу мистеру Вигу. Если бы я была ловкой девушкой, я подождала бы, пока вы возьмете меня отсюда, прежде чем позволить вам… быть дружественным. — Дыхание ее благоухало в ночи. Он положил ей на плечо руку. Батчер, заберите меня из этого горячего мертвого мира. Болота, пещеры, дождь! Мистер Виг ругает меня, Батчер! Возьмите меня от него в Париж! Не упрямьтесь. Я очень хочу уйти с вами. — Она испустила своими губами смеющийся звук. — Я думаю, я… я вовсе не ловкая девушка.

Он прижался ртом к ее рту… и сломал ей шею ударом ребра ладони. Она упала, глаза ее по-прежнему были открыты. Гиподермическая ампула, которую она собиралась вонзить ему в плечо, выпала из ее руки, покатилась и остановилась у ножных педалей.

Он отнес девушку на плотину и вернулся, по бедра вымазанный тиной. На сидении он нащупал кнопку радио.

— Все кончено, мистер Виг.

— Хорошо. Я слушал, утром можете получить деньги. Очень глупо с ее стороны было пытаться помешать мне.

Плеймобиль двинулся. Теплый ветерок просушил тину на его руках, длинная трава расступалась со свистом.

— Батчер!

— Но это я, Ридра!

— Я знаю. Но я…

— Двумя неделями позже то же самое я проделал с мистером Вигом.

— Куда вы обещали взять его?

— В игровые пещеры Миноса. И однажды я припал к земле…

— … хотя это его тело прижалось к земле под зеленым огнем Крето, дыша широко открытым ртом, чтобы заглушить все звуки, это было ее ожидание, ее страх, который она заставила утихнуть. Грузчик в красном мундире остановился и вытер лоб носовым платком.

Быстро сделал шаг вперед шлепнуть его по плечу.

Грузчик, удивленный, обернулся, и руки сжались вокруг его горла. Шпора вспорола ему живот, его внутренности расплескались по платформе, а затем раздался сигнал тревоги, и пришлось бежать, прыгать через мешки с песком, сорвать цепь и швырнуть ее в изумленное лицо охранника, который повернулся и стоял с распростертыми руками…

— …прорвался и убежал, — сказал он ей, маскировка подействовала, и трессоры не могли следить за мной через лавовые поля.

— Откройте мне, Батчер. Откройте мне весь побег!

— Поможет ли это? Я не знаю.

— Но в вашем мозгу нет слов. Только Вавилон-17, как мозговой шум компьютера, занятого чисто синаптическим анализом.

— Да, теперь вы начинаете понимать…

… Стоял, дрожа, в ревущих пещерах Диса, где он был замурован девять месяцев, ел пищу любимого пса Лонни, потом Лонни замерз, пытаясь перебраться через горы льда, пока внезапно планетоид не вышел из тени Циклопа, и сверкающая Церера загорелась на небе, так что через сорок минут талая вода в пещере доходила ему до пояса. Когда он наконец высвободил свои прыжковые сани, вода была теплой, а он, от пота — скользким. Он на максимальной скорости прошел две мили до полосы сумерек, установив автопилот за мгновение до того, как потерять сознание, оглушенный жаром.

— Во тьме вашей утраченной памяти я должна найти вас, Батчер. Кем вы были до Нуэва-Нуэва Йорка?

Он повернулся к ней.

— Вы испуганы Ридра, как раньше?

— Нет, не как раньше. Вы научили меня кое-чему, и это изменило всю картину моего мира, изменило меня. Я думаю, что боялась раньше потому, что не могла делать то, что делали вы, Батчер. — Белое пламя стало голубым, защитным и дрожало. — Но я боялась потому, что я должна была сделать это по своим собственным причинам, а не по вашему отсутствию причины, потому что я — «быть», а вы — «суть». Я много больше теперь, чем я думала о себе, Батчер, и не знаю благодарить ли мне или проклинать вас за то, что показали мне это.

А что-то внутри кричало, заикалось, успокаивалось.

Она повернулась в молчании, взятым у него, испуганно, и в молчании в ней что-то стремилось говорить.

— Посмотрите на себя, Ридра.

Отраженная в нем, она увидела в себе растущий свет, тьму без слов, только шум, растущий крик. Крик, в котором его имя и форма. Сломанные пластины!

— Батчер! Эти пластины могли быть сломаны только в моем присутствии. Конечно!..

— Ридра, мы можем контролировать их, если сумеем назвать их.

— Но как мы можем? Мы сначала должны назвать себя, а вы не знаете, кто вы.

— Ваши слова, Ридра… Можем ли мы использовать ваши слова, чтобы узнать, кто я?

— Не мои слова, Батчер, но может быть, ваши… может, Вавилон-17?

— Нет…

— Я — быть, — прошептала она, — верьте мне, Батчер, а вы — «есть».

— Штаб-квартира, капитан, взгляните через чувствительный шлем. Эти радиосети уж очень похожи на фейерверк, а Лишенные Тела сказали мне, что они пахнут как солонина и яичница. Эй, спасибо за то, что убрали пыль. Когда я был жив, у меня была склонность к сенной лихорадке.

Голос Ридры: «Экипаж пришвартуется и высадится с капитаном и Батчером. Экипаж возьмет их с собой к генералу Форестеру и не позволит, чтобы их разлучали».

Голос Батчера: «В каюте капитана катушка с записями грамматики Вавилона-17. Помощник отправит катушку немедленно доктору Маркусу Тмварба на Землю специальной почтой. Затем информирует доктора Тмварба по стеллафону, что катушка послана, в какое время и каково ее содержание.»

— Брасс, помощник! Что-то неладно здесь. — Голос Рона покрывает сигнал капитана. — Вы слышали, чтобы они когда-нибудь так разговаривали? Капитан Вонг, в чем де…