Города Северо-восточной Руси XIV-XV веков

1. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Термин «город» в источниках имеет разные значения. Советская наука при изучении городов имеет в виду город как особое социально-экономическое явление феодального общества, как центр ремесла, торговли, товарного производства и товарного обращения, отличающийся по своей социально-экономической характеристике от других видов поселений или укреплений.

К сожалению, до сих пор можно встретить некритическое отношение к понятию «город» в источниках, следствием чего являются ошибки в важных оценочных положениях. Так, в «Очерках истории СССР XIV–XV вв.» безоговорочно сообщается, что «в XV веке в Северо-Восточной Руси насчитывалось до 78 городов». Авторы «Очерков» ссылаются при этом на подсчет городов, сделанный П. П. Смирновым. Но П. П. Смирнов под «раннефеодальным городом» того времени понимал лишь укрепленное поселение и в соответствии с этим производил свой подсчет. При этом он сам отмечал, что его список «не может иметь в настоящее время абсолютного значения», исходя, впрочем, из соображений о неполноте данных источников относительно городов в его понимании.

Между тем при изучении средневековых городов необходимо обязательно убедиться в том, что мы имеем дело в каждом отдельном случае именно с городом в социально-экономическом значении этого термина. Только в этом случае можно избежать односторонности и натяжек в определении общего характера и уровня социально-экономического развития всей страны в целом.

Вместе с тем мы хотели бы обратить внимание и на другую сторону вопроса. Наблюдения над источниками показывают не только то, что термин «город» имел несколько значений, но и то, что эти значения действительно связаны с разными общественными функциями феодального города.

Чаще всего под городом понимаются укрепления. В летописях читаем: «замыслиша рубити град Москву» (1393 г.), князь Борис Константинович в Нижнем Новгороде «заложи город сыпати» (1363 г.) и т. п. В многочисленных жалованных грамотах встречаем освобождение населения феодальных владений от повинности: «А города не делают». Известный список русских городов конца XIV в. был именно списком укреплений, военно-оборонительных сооружений. Термин «город» употреблялся и по отношению к временным полевым укреплениям. О татарском «царе» Улу-Мухаммеде в летописи под 1437 г. сказано, что он «постави себе город на реце на Белеве, от хврастиа себе исплет, и снегом посыпа, и водой поли, и смерзся крепко, хотя тут зимовати». Городом называли и другие военные сооружения. Афанасий Никитин так описывал индийское войско: «А бой их все слоны… да на них учинены городкы, да в городке по 12 человек в доспесех, да все с пушками да стрелами». Таким образом, термины «город», «град», «городок» широко применялись ко всякого рода военно-оборонительным сооружениям. В этом смысле городами назывались в источниках и укрепленные усадьбы, феодальные замки.

Если нельзя, следовательно, видеть во всяком «городе» источника действительного города, то, с другой стороны, можно заметить, что указанное употребление термина «город» отразило одну из важных функций города в феодальную эпоху, вследствие чего этот термин и распространился так широко по отношению ко всяким оборонительным сооружениям. Город был укрепленным поселением, наличие укреплений — характерная, специфическая черта феодальных городов, возникавших и развивавшихся в обстановке укрепления собственности на землю, усиления могущества феодалов, частых междоусобных войн и внешних вторжений, облегчавшихся господством феодальной раздробленности.

Термин «город» распространился с укреплений собственно городов не только на всякие иные оборонительные сооружения, но и на само поселение, окруженное укреплениями. Так, летопись говорит, что Димитрий Донской «славный град свой Москву стенами чюдными каменми огради». В 1304 г. «много бысть замятии Суждальской земли во всех градех». Город как особый тип поселения источники отличают от других поселений и территорий. Рассказывая о московско-тверском конфликте в 1367 г., летопись отмечает, что московская рать вторглась в тверские пределы, но «божиим же заступлением градов не вземше, възвратишася назад, извоевавше точию власти и села». В таком же смысле упоминается о городе в рассказе об эпидемии 1364 г.: «Не токмо же в граде Переяславле было се, но и по всем волостям Переяславским был мор, и по селам и по погостом, и по монастырем… и в градех мертвыя, и в селех и в домех мертвыя». В 1319 г. кн. Юрий Данилович с Кавгадыем «нача грады жечи и многа села». В житии Петра митрополита говорится о том, что он после Переяславского собора 1311 г. «паче нача учити не токмо по градам, но и по весям».

Различие между городом и другими населенными пунктами можно видеть также в терминологии актового материала, например духовных и договорных грамот, где перечисление владений всегда ведется в определенном порядке: сначала города, потом волости, затем села. Если какой-либо пункт, как например Руза, переходит из разряда «волостей» в «города», это, по-видимому, свидетельствует о действительных изменениях в его положении. Характерно, что, например, Шерна городок или Вышгород ни разу не указываются в числе городов, и это вполне объяснимо — они были лишь феодальными замками, укреплениями, но вовсе не городами в смысле особого типа поселения.

Таким образом, термин «город» в этом значении отчетливо выделяется как особый тип укрепленного поселения, отличного от деревни.

Характерно то, что в источниках изучаемого периода термин «город» в смысле населенного пункта распространяется во многих случаях только на поселение внутри укреплений. Отсюда очень часто встречаемые в летописи выражения: «… приходи рать Литовская к Можайску, и пожгоша посад, а города не взяша», «князь Димитрей Юрьевич Шемяка пришел на Кашин город изгонем, города не взял, а посади пожега», «погоре град Тверь весь и посад». Такое употребление термина «город», когда он противопоставляется посаду, исторически легко объяснимо, ибо возникновение посадов происходит позднее, чем появление укрепленных мест — городов.

Наряду с таким значением слова «город» мы встречаем много случаев, когда оно вбирает в себя и собственно город, и посад. Под 1365 г. в Симеоновской летописи говорится: «… погорел весь город Москва — и посад, и Кремль, и загородье, и заречье». Здесь понятие «город» обнимает все части города.

Летописные источники употребляют также термин «город» в смысле городского населения, например при рассказе о проводах кн. Александра Михайловича в Орду из Твери в 1339 г. сообщается, что «и бояре, и гости, и житейские мужи, и весь град плакался о нем». Понятно, что речь тут идет о всем городском населении, включая и посадское. Точно так же можно думать, что термин «гражаны»[1] тоже относится не только к жителям собственно города, но также и посада.

Несомненно, что в этом смысле, т. е. имея в виду не только собственно город, но и посад, летопись говорит и в других случаях. Таковы, например, сообщения о вторжении татар в 1237 и 1293 гг. Под 1237 г., после рассказа о гибели Владимира, взятии других городов, летописец подводит итог: «А на Ростовской и Суздальской земли взяша городов 14, опроче свобод и погостов, в один месяц февруаль».

Точно так же распространение термина «город» на все городское население, включая и посад, мы ясно видим в терминологии многочисленных жалованных грамот XIV–XV веков. Эти грамоты часто говорят о так называемом «смесном суде» между городским и сельским населением, подвластным княжеской власти, и монастырскими людьми, которые подлежат суду своего монастыря. В жалованной грамоте кн. Андрея Васильевича Троице-Сергиеву монастырю на двор в Угличе говорится, что монастырь имеет «двор на Углече на посаде», что «у них в том дворе живут дворники», которые неподсудны угличским наместникам и их тиунам, что предусматривается процедура рассмотрения конфликта, если «случитца суд городцким людем или становным с монастырскими дворники». Очевидно, что речь тут идет о жителях угличского посада, которые могут оказаться в конфликте с дворниками, расположившимися тут же, на посаде, и что термин «городские люди» относится и к посадским жителям. В этом убеждает контекст аналогичных грамот на дворы в Кашине и Владимире, а также многих других грамот, где часто упоминается о смесном суде с городскими людьми.

Поэтому и в летописях термин «гражданы», «градские люди», как отмечено выше, исходит из понимания под словом «город» всего городского поселения, включая и посад.

Такое содержание понятия «городские люди» в источниках не только отражает отделение города от деревни, но и содержит ясное указание на то, что посад в XIV–XV вв. рассматривался, как неотъемлемая составная часть города.

Феодальный город являлся не только средоточием ремесла и торговли. В системе общественных отношений феодализма он выполнял также важную функцию административно-политического центра, являясь опорой феодального властвования. Эту функцию феодального города отразило употребление термина «город» в источниках еще в одном значении. Например, в духовной грамоте великого князя Семена Ивановича мы видим такие выражения: «а в Переяславле купля моя село Самаровьское», «село на Костроме Олександровьское», село «в Дмитрове, что есмь купил у Ивана у Дрюцьского». Во второй духовной грамоте великого князя Дмитрия Ивановича — «село Василевское в Ростове», «село Богородицкое в Ростове». В 1504 г. вел. кн. Иван Васильевич посылал своих людей «городу Кашину с городом с Ростовом разъезд учинити». В духовной грамоте вел. кн. Василия Васильевича 1462 г. читаем о владениях великой княгини: «А что ее купли, Романов городок, и Шокстна, и иные волости и села, в которых городах ни буди, в том волно моя княгини». Здесь названия городов и сам термин «город» выступают как обозначение целого уезда, центром которого является данный город. В соответствии с этим и само слово «город» и производные от него получают такое значение. Например, в духовной Ивана Калиты говорится о городских волостях и городском оброке, в духовной Ивана Ивановича — о городских пошлинах и т. п. Мы будем еще касаться конкретного содержания этих пошлин и оброков, сейчас важно отметить, что они названы городскими не потому, что ими обложены горожане, а потому, что они собираются в городе, к которому «тянет» уезд. Поэтому и термин «город» употребляется иногда в значении «уезд».

Следовательно, термин «город» и производные от него имеют в наших источниках значения: а) всякого укрепления вообще; б) поселения, прикрытого этими укреплениями, собственно города, в противоположность другим видам поселений, в том числе и посада; в) города вместе с посадом, выделенных от остальной массы поселений и укреплений, соответственно этому и термин «городские люди» приобретает такое же значение; г) городского уезда, который «тянет» к городу — центру феодальной округи.

Поэтому в источниках иногда рядом употребляется термин «город» в разном значении. Например, в рассказе 2-й Софийской летописи о набеге кн. Даниила Борисовича, на Владимир в 1410 г. упоминается, что «града тогда не было» (в смысле отсутствия в тот момент по каким-то обстоятельствам укреплений), но далее, описывая уничтожение владимирского посада, а потом и центральной части города с соборной церковью Успенья богородицы во главе, летопись вновь употребляет термин «город» в другом смысле — «огнем град запалиша».

Употребление термина «город» и производных от него разнообразно, в совокупности значений оно охватывает все характерные черты феодальных городов. Города были укрепленными поселениями, центрами ремесленно-торговой деятельности, средоточием которой были посады; города являлись также центрами феодального господства, феодальной государственной и хозяйственной организации.

Таким образом, многообразие функций феодального города отмечается уже при знакомстве с терминологией источников, оно отчетливо выступает при конкретном рассмотрении развития городов и их роли в XIV–XV вв.

2. ОБЩИЕ УСЛОВИЯ РАЗВИТИЯ ГОРОДОВ В XIV–XV вв

Вторжение татаро-монголов на Русь в середине XIII столетия особенно тяжело отозвалось на русских городах. Города были разрушены, их население либо погибло, либо уведено в плен.

Развитию городского ремесла был нанесен тяжелый удар. Разрушились рыночные связи ремесленного производства, были забыты некоторые сложные технические навыки ремесленного искусства древней Руси. На полвека прекратилось каменное строительство в городах, достигшее столь значительных успехов в период до нашествия. «Политика Золотой Орды была вообще враждебна городам», — писал К. В. Базилевич, и это вполне понятно: разрушая города, татары ликвидировали не только укрепленные центры сопротивления захватчикам, но и очаги того экономического развития, которое создавало материальные предпосылки для борьбы за независимость. Крайне отрицательное значение для развития городов имела образовавшаяся в период монголо-татарского ига изоляция русских земель от мировых торговых путей. Только Новгородская земля поддерживала еще непосредственные связи с европейскими торговыми путями. Северо-восточные города оказались в глубине континентальной страны, к тому же разоренной и постоянно вновь разоряемой вторжениями.

Но татаро-монгольское иго не могло изменить внутренних закономерностей развития, оно могло только задержать его. «Татары нигде не меняли общественного строя завоеванных земель, да и едва ли в силах были это сделать», — отмечал Б. Д. Греков. Поэтому предпосылки для возникновения и развития городов, коренящиеся в самой общественно-экономической структуре феодального строя, продолжали существовать и в период татаро-монгольского ига, несмотря на созданные им тяжелые условия развития городов и многочисленные их опустошения.

XIV–XV вв. были временем дальнейшего развития феодального землевладения и хозяйства в Северо-Восточной Руси. Производительные силы постепенно восстанавливались, а со второй половины XIV в. наступил новый подъем ремесленного производства. Развитие феодальной экономики страны создавало необходимые объективные предпосылки восстановления и развития городов, с другой стороны, оно выдвигало потребность в городах. Подъем земледельческого хозяйства обеспечивал возможность концентрации населения в городах и снабжения их продуктами сельскохозяйственного производства. Между тем хозяйственное освоение Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. совершалось под влиянием увеличения плотности населения в этом крае весьма интенсивно, о чем свидетельствуют наблюдения над актовым материалом. Появилось множество «починков», «слобод», распахивались «пустоши».

Необходимым дополнением феодальной экономики было товарное производство и обращение. Феодалы не могли обойтись без городов не только как укрепленных пунктов, но и как мест сбыта и приобретения продуктов промыслового и земледельческого хозяйства, предметов вооружения и роскоши. Средневековые города по своему происхождению неразрывно, органически были связаны с феодальным строем социально-экономических отношений и являлись необходимым и неизбежным их порождением. Конечно, поскольку города становились центрами товарного производства и обращения, постольку они несли в себе зародыш новых общественных отношений, враждебных феодализму. Но превращение этого зародыша в реальную историческую силу зависело от многих объективных условий, и в течение столетий города, содержа в себе объективную тенденцию возникновения новых общественных отношений, оставались необходимой составной частью феодального строя. Степень развития товарно-денежных отношений была при этом очень незначительной, господство натурального хозяйства и феодальной собственности долгое время сильно ограничивало сферу распространения товарного производства и обращения. Товарное производство, очагом которого были города, тогда обслуживало лишь феодальный строй, представляло собой вспомогательную силу в экономике.

Поэтому, нисколько не переоценивая степень развития денежных отношений, мы не можем в то же время отрицать сам факт их наличия, неизбежный в феодальном обществе. Зародившись еще в период возникновения классового общества, товарное производство и товарное обращение сопровождали докапиталистические формации. Тем самым существовала объективная экономическая основа возникновения городов как центров товарного производства и обращения всюду, где господствовал феодализм. Какими бы конкретными путями ни возникали города, они не могли существовать и развиваться, если не было товарного производства и обращения. Правильно обратив внимание на то, что организующей силой строительства и развития городов часто выступала княжеская власть, буржуазные историки не учитывали объективных закономерностей социально-экономического развития, и поэтому деятельность княжеской власти рисовалась им в виде определяющей силы в истории северо-восточных городов, в то время как сама эта деятельность могла протекать лишь в рамках и на основе определенных объективных условий.

Искусственно существующих городов вообще не может быть в обществе, как не может быть искусственно созданного землевладения, государства и т. п. явлений общественного развития. Те города, которые появились лишь в результате потребности княжеской власти и, следовательно, были «нужны правительству раньше, чем населению», не развились в настоящие города, оставшись феодальными замками или военными крепостями. Вероятно, что в Северо-Восточной Руси их было значительно больше, чем подлинных городов, но так было в любой феодальной стране и нет никаких оснований соглашаться с мнением о принципиальном отличии «деревенской Московской Руси» XIV–XV вв. от «городской» Новгородской земли, тем более что в самой Новгородской земле, кроме Новгорода и Русы, города были развиты слабо.

Помимо наличия объективных социально-экономических предпосылок восстановления и развития городской жизни в Северо-Восточной Руси XIV–XV вв., нужно учитывать и другие факторы, способствовавшие росту городов. Главным из них была острая потребность обороны от внешних нашествий, заставлявшая князей усиленно заботиться о строительстве городов и привлекавшая население под защиту городских стен, валов и рвов. Рост плотности населения, стекавшегося в относительно безопасную Северо-Восточную Русь, также способствовал строительству и развитию городов. Развитие городов в феодальную эпоху, при узости сферы товарного производства и обращения, было особенно тесно обусловлено конкретными местными особенностями, оно непосредственно зависело от окружающей феодальной экономики.

Восстановление городов началось сразу же после ухода Батыя. «Ярослав Владимирович по Батыеве пленении приде с детьми своими и нача грады разоренные от Батыя ставити по своим местам».

3. РОСТОВО-СУЗДАЛЬСКИЕ ГОРОДА

Древнейшим районом развития городской жизни в Северо-Восточной Руси было издавна освоенное земледельческое «ополье». Характеризуя его, С. Б. Веселовский писал: «Сочетание благоприятных для земледелия природных условий с удобными путями сообщения было причиной того, что так называемое Владимиро-Суздальское ополье было одной из древнейших и наиболее значительных местностей поселения славян в Северо-Восточной Руси. Река Клязьма представляла удобный путь сообщения для междуречья Волга — Ока с Окой и Волгой. Кроме Клязьмы, в Суздальщину вел другой важный водный путь, соединяющий ее с верхним Поволжьем. От Ярославля поднимались по р. Которосли и до оз. Неро (Ростовского), на берегах которого находится один из древнейших городов Руси — Ростов. Пройдя оз. Неро, поднимались по р. Саре, а с верховья Сары переходили волоком в небольшую речку Дубец, приток Нерли, и по Нерли спускались в Клязьму. Отсутствие в области ополья лесов и болот и хорошая сравнительно почва благоприятствовали со своей стороны развитию земледелия». В свою очередь подъем земледельческого хозяйства и связанного с ним ремесла и развитие феодальных отношений вызывали к жизни города в этом районе.

До монголо-татарского нашествия развитие городов в этом районе имело особенности, исследованные М. Н. Тихомировым. Общие условия городской жизни были здесь менее благоприятными, чем в Киевской или Новгородско-Псковской землях. «Ни Ростов, ни Суздаль, ни Владимир, ни Переяславль не могли похвастаться своим географическим положением на мировых торговых путях, подобно Новгороду и Киеву. Поэтому они всегда имели характер местных городских центров, терявших свое значение очень быстро в связи с изменением политического соотношения сил. Большинство городов Залесской земли возникли как местные центры, связанные с определенным округом». Такими округами и были земледельческие «ополья», в центре которых развивались города. Что касается удобства водных путей сообщения, отмеченного С. Б. Веселовским, то эти пути сообщения имели преимущественно местный характер. Значение Волги как крупного международного торгового пути определилось позднее, уже в рассматриваемое нами время, и оказало непосредственное влияние на судьбу древнейших городов Ростово-Суздальской или Владимиро-Суздальской земли.

В середине XIII в. эти местные городские центры подверглись полному разорению и опустошению со стороны монголо-татар. Несмотря на это, городская жизнь в этом районе не только не прекратилась, но получила в XIV–XV вв. дальнейшее развитие.

Ростов существовал уже в IX в. и с XI в. стал крупным политическим центром. В первой половине XIII в. Ростов был значительным ремесленным и торговым центром, большим по масштабам того времени древнерусским городом.

После монголо-татарского разорения издавна освоенное земледельцами плодородное ростовское «ополье» привлекало бежавшее из опустошенных татарами районов население, причем относительно глубинное положение Ростова в Северо-Восточной Руси не могло не способствовать превращению этого района в один из наиболее заселенных центров Залесской земли. К этому надо прибавить наличие важных путей, связывавших между собой русские земли и проходивших через Ростов. Важнейшим из них в XIV–XV вв. стал путь из Москвы через Переяславль Залесский и Ростов на Кострому, по которому центральные русские земли связаны были с великим волжским водным путем и по нему — с Ордой. Через Ростов шли также дороги из центра на Север, приобретший большое значение для Москвы в период образования Русского централизованного государства. Зимой через Ростов ездили из Москвы на Вологду, летом по водным путям проходили монастырские суда на Белоозеро. По р. Которосли Ростов имел и другой выход на Волгу к Ярославлю.

Помимо земледелия, в районе Ростова развивались также важные промыслы — рыбные, преимущественно на озере Неро, и соляные («Соль Ростовская»).

Развитие производительных сил в районе Ростова в XIV–XV вв. способствовало росту феодального землевладения и хозяйства. Феодализация общественных отношений в Ростово-Суздальской земле вообще началась сравнительно рано и достигла значительного развития ко времени монгольского нашествия. Теперь возобновился интенсивный рост феодального землевладения в Ростовском уезде. Здесь были и земли московских князей, «купли» и «прикупы» которых в Ростове мы прослеживаем уже с духовной грамоты Ивана Калиты, и владения Троице-Сергиева монастыря, и вотчины Сабуровых, Патрикеевых и других крупных феодалов. Огромный земельный массив величиной свыше 20 тыс. десятин был приобретен в конце XIV в. московским митрополичьим домом, выменявшим свой город Алексин на Карашскую волость в Московском уезде. Уже в первой половине XIV в. в Ростове и уезде образовалось 7 новых монастырей.

Подъем экономики и рост феодального землевладения в Ростовском уезде создал благоприятные предпосылки для восстановления и развития Ростова как феодального города.

Судя по сообщениям летописи, Ростов, видимо, меньше пострадал от нашествия татар, чем Владимир, так как сразу же после битвы на р. Сити имеются известия, свидетельствующие о продолжении жизни в городе и наличии там населения. Именно Ростов был избран местом погребения погибшего в сражении на Сити великого князя Юрия Всеволодовича и умершего от ран князя Василька Константиновича. Летопись говорит даже о том, что «множество народа» присутствовало при погребении князей в соборной церкви Богородицы. Однако соборная церковь Ростова была, по-видимому, значительно разрушена. Тверская летопись сообщает о том, что в пожаре 1408 г. сгорела дубовая церковь Богородицы в Ростове, простоявшая 168 лет. Следовательно, около 1240 г., т. е. вскоре после нашествия Батыя, в Ростове была выстроена новая дубовая церковь. Очевидно, это было выдающееся произведение строительного мастерства, потому что, сожалея о ее гибели, летописец заметил: «якоже не бывала такова в Русской земли и потом не будет».

Таким образом, в Ростове раньше, чем в других городах Северо-Восточной Руси, возобновились строительные работы, что было бы невозможным без наличия городских ремесленников. Уже в 1253 г. был произведен ремонт церкви Бориса и Глеба, освященной 2 мая. Очевидно, проводились в первые десятилетия после монголо-татарского завоевания и другие строительные работы в Ростове. В рассказе о деятельности князя Глеба Васильковича, бывшего ростовским и белозерским князем в 1238–1279 гг., летописец отметил, что Глеб Василькович «многи церкви созда и украси иконами и книгами». Хотя Глеб Василькович во время своего княжения находился преимущественно в Белоозере, он уделял большое внимание и Ростову, имел там свой двор, неоднократно бывал в городе, и восстановление церкви Бориса и Глеба было непосредственно связано со стремлением возвысить князей Бориса и Глеба Васильковичей. В 1278 г. Глеб Василькович «приведе с собою полон мног, приеха в свой град Ростов во чести велице и бысть радость велика в граде Ростове». Поэтому указанное сообщение о строительной деятельности Глеба Васильковича можно с большим основанием отнести и к Ростову. Известия о большой политической активности ростовских горожан и их вечевых собраниях в эти десятилетия, о многолюдных церемониях освящения церквей, переноса мощей, княжеских погребений и венчаний, приездах князей, в том числе и Александра Невского, в Ростов помогают представить город во второй половине XIII в. как один из наиболее значительных городских центров Северо-Восточной Руси, переживающих период своего обновления и подъема.

В 1280 г. в Ростове были произведены уже довольно значительные строительные работы: «епископ Игнатии покрыл церковь Ростовскую оловом и дно ея мрамором красным», а в 1287 г. была предпринята перестройка церкви Бориса и Глеба.

К началу XIV в. Ростов был значительным для того времени городом, с большим количеством церквей и других построек. Во время бури 2 июня 1301 г. были разрушены до основания 4 церкви, а со многих других церквей и «хоромов» сорваны крыши. Известие о гибели двух больших колоколов в Ростове в 1304 г. косвенно указывает на наличие там сложного колокололитейного производства, о котором для более позднего времени источники говорят совершенно определенно.

Подъем Ростова был, вероятно, задержан новыми татарскими вторжениями. В 1316 г. татары «много зла сътвориша Ростову», а спустя два года татарский «посол» Кокча после нападения на Кострому «пограби Ростов и церкви разграби, а люди плени». В 1320 г. вновь «быша в Ростове злии татарове». К этим же годам относятся неурожаи в Ростовской земле вследствие стихийных бедствий. Серьезно пострадало население города от мора 1365 г. Все эти обстоятельства должны были неблагоприятно сказаться на дальнейшем росте Ростова, но, хотя сообщения о строительстве в городе надолго исчезают со страниц летописей, было бы неправильным делать на этом основании вывод об упадке города. Летописные сообщения о городском строительстве вообще неполны, а кроме того, у нас есть недатированное известие о сооружении епископом Федором каменного собора Богородицы. Во всяком случае, на протяжении XIV в. Ростов стал большим и богатым городом, о чем мы можем судить по описаниям гибели города во время пожара 21 июня 1408 г. Сгорела соборная церковь Успения Богородицы, «яко и камение распадеся», а ее свинцовое покрытие расплавилось от пожара. Упали «комары», и обвалился украшенный золотом вход в собор. Сгорели иконы и многочисленные драгоценности в храме — золотые и серебряные изделия, украшенные жемчугом. Пожаром было уничтожено 14 церквей,[2] сгорел почти весь город, в том числе княжеские и боярские дворы, В огне пожара плавились колокола ростовских церквей. Погибло много людей: свыше трехсот человек утонули в озере, пытаясь спастись там от огня, а в городе сгорело «боле яко тысячи душ». Несмотря на тяжелый урон от пожара 1408 г., город стал восстанавливаться, но зимой того же года вновь подвергся сожжению во время нападения Едигея. По-видимому, к этому времени многие здания были уже отстроены вновь. Татарам не удалось поджечь Зачатьевский монастырь, но ущерб городу был нанесен снова большой. Горожане ушли из города при известии о приближении татарских полчищ.

Но вскоре опять начались восстановительные работы. Указанием на развитость ростовского ремесленного производства служат сообщения о восстановлении Успенского собора в 1409–1411 гг. Это каменное сооружение со свинцовыми покрытиями было построено довольно быстро для того времени, что изумило самих ростовцев: «людие дивляхуся, яко вборзе тако сделана бысть церковь». А в следующем, 1412 году, были «политы колоколы в Ростове». Значит, сложное для того времени колокололитейное искусство существовало в Ростове, и это известие бросает свет на состояние ремесленного производства в Ростове XIV–XV вв.

Суммируя общие впечатления о развитии Ростова в XIV–XV вв., можно представить, что город, несмотря на тяжелый урон, который он нес от татарских вторжений и других бедствий (отметим еще мор 1419 г.), сохранил в этот период значение крупного городского центра. Есть достаточные основания предполагать, что Ростов был тогда значительным центром ремесла и торговли. Помимо приведенных данных, об этом свидетельствует большое количество населения, наличие посада, указания источников на чеканку монет в Ростове. О сборе торговых пошлин в Ростове говорится в жалованных грамотах Троице-Сергиеву монастырю. Одна из частей города называлась в XV в. Заторжьем, что также указывает на существование постоянного торга в городе. О ростовском торге находи, упоминание в житии царевича ордынского Петра.

Ростов приобрел немаловажное значение в системе владений Московского великого князя. Формальная самостоятельность Ростовского княжества сохранялась до 1474 г., но фактически ростовские князья уже с XIV в. находились в полной зависимости от Москвы. По требованию московских князей они участвовали во многих походах, собирая в Ростове свои полки. Политическое значение Ростова усиливалось тем, что он был центром огромной епархии, включавшей в себя Ярославль, Углич, Мологу, Белоозеро и Устюг. Среди других русских епархий ростовская имела большое значение. Ростов был крупным церковным центром, причем ростовские церковные деятели были очень тесно связаны с московской митрополией и великокняжеской властью. Они активно поддерживали ее в борьбе за объединение русских земель. Первую каменную церковь в Москве — Успенский собор, сооружение которого имело большое политическое значение, освящал ростовский епископ Прохор, а первый архимандрит первого московского монастыря — Иван — стал впоследствии ростовским епископом. Ростовские епископы участвовали в принятии важнейших политических решений московских князей, связанных с оформлением их духовных грамот. Роль Ростова для великокняжеской власти особенно ярко проявилась в годы феодальной войны второй четверти XV в. Ростов был тогда надежным убежищем великого князя и его семьи во время опасности, нависшей над Москвой. В 1432 году из Ростова пришло первое тревожное известие о движении Юрия Димитриевича из Галича на Москву. Противники Москвы не решались появиться в Ростове, — потерпев поражение в 1434 г. между Ярославлем и Ростовом, Василий Косой «бежа в Кашин мимо Ростов». Ростовский епископ был во главе того духовенства, которое обратилось в 1447 г. к Димитрию Шемяке с требованием прекратить борьбу против великого князя. С 1468 г. ростовским архиепископом стал знаменитый Вассиан Рыло, явившийся затем личным духовником Ивана III и оказавший на него большое влияние.

Развитие Ростова в XIII–XV вв. в значительной степени было связано с деятельностью сильных и богатых духовных феодалов, вкладывавших средства в городское строительство, а также великокняжеской власти. Ростовская епископия концентрировала в своих владениях ремесленников разных специальностей, обслуживавших потребности церкви, и не случайно в конце XV в. из Ростова по приказу епископа выезжали мастера-строители в другие города обширной ростовской епархии.

Ростов был и одним из наиболее крупных культурных центров своего времени. Здесь были богатые собрания книг при монастырях и церквах — о них упоминают жития Сергия Радонежского и Стефана Пермского и сообщение о пожаре 1408 г.

В Ростове развивалось летописание, проникнутое объединительными тенденциями. Как предполагал М. Д. Приселков, оно возобновилось еще в 1207 г. (после перенесения летописания во Владимир в 1158 г.), а после Батыева нашествия владимирское летописание перешло в Ростов. Ростовские живописцы писали иконы, продававшиеся на городском торгу.

Несмотря на утрату прежнего политического значения, Ростов XIV–XV вв. оставался значительным и развитым феодальным городом Северо-Восточной Руси.

Основанный в 1152 г. Юрием Долгоруким Переяславль-Залесский был расположен в одном из самых плодородных районов Северо-Восточной Руси. Здесь находились также соляные разработки, бортные угодья, рыбные ловли. Через район Переяславля-Залесского проходили важнейшие пути — отсюда шла большая дорога на Москву, а в противоположную сторону эта дорога уходила через Углич на Белоозеро. Водные пути по обеим рекам Нерль связывали Клязьму с Приволжьем. Из Переяславля шли сухопутные дороги на Ростов—Кострому, Дмитров—Клин— Тверь. И из района верхней Волги, и из Суздаля и Владимира пути на Москву в XIV в. шли через Переяславль. Была дорога на Коломну минуя Москву. Этой дорогой распространялся в 1364 г. мор, пришедший с низовья Волги и двигавшийся от Нижнего Новгорода по Оке — «на Рязань и на Коломну, а оттуда в Переяславль, а оттуда на Москву». Троицкая летопись, описав этот же маршрут движения эпидемии, подчеркивает, что мор пришел «с Коломны на другое лето в Переяславль, а от Переяславля на другое лето в Москву». Видимо, этим же путем вели опального митрополита Пимена «с Коломны на Охну, не замая Москвы, а от Охны в Переяславль».

Переяславский уезд принадлежал в XIV–XV вв. к числу наиболее заселенных в Северо-Восточной Руси, несмотря на татарские погромы второй половины XIII в. Земли и промысловые угодья принадлежали здесь многим крупным феодалам—московским князьям, митрополичьему дому, Троице-Сергиеву, Благовещенскому и другим монастырям, боярам Плещеевым, Копниным, Квашниным, Ворониным, Свиблу и другим. Условия для развития города были весьма благоприятными, и Переяславль-Залесский, приобретший уже до татаро-монгольского нашествия значение одного из важнейших экономических и культурных центров Северо-Восточной Руси, сохранил это значение и в последующее время.

Летописи часто упоминают о Переяславле во второй половине XIII–XV вв. Здесь происходили княжеские съезды, собирались войска во время междоусобных войн.

Есть все основания представлять Переяславль-Залесский этого времени большим и оживленным городом, хотя город неоднократно подвергался разрушениям и опустошениям во время междоусобных войн и эпидемий — в 1238, 1293, 1294, 1317, 1382, 1388, 1408, 1419 гг. Особенно страшен был «мор» 1364 г., когда «в граде Переяславли мерли люди по многу на день, по 20, по 30 на день, иногда на день 60, 70 человек, а иногда 100, а таковы дни были же поболе ста на день человек умирало». Но уже в 1369 г. были быстро («единого лета») сооружены деревянные укрепления Переяславля, и это, конечно, не первые по времени оборонительные работы в Переяславле. Речь идет с создании новых укреплений, построенных по приказу великого князя Московского Димитрия Ивановича накануне решительной борьбы с Тверью, в которой военно-стратегическое значение Переяславля было чрезвычайно велико. Вновь укрепления города были построены по приказу Василия Димитриевича в 1403 г… Симеоновская летопись, рассказывая о печальных событиях 1408 г. (нашествие Едигея), выделила особо сожжение Переяславля в числе других городов, назвав Переяславль-Залесский «великим градом». По-видимому, это был действительно большой город. Тверская летопись еще под 1372 г. упомянула о посадах у Переяславля во множественном числе («посады и села пожгли»). В 1382 г., когда на город напал отряд Тохтамыша, «гражане выбегоша на озеро в судех и тамо избыша».

К сожалению, археологические раскопки в Переяславле-Залесском не дали существенных данных для изучения ремесленного производства в городе. Слои XIV–XV вв. в произведенных Н. Н. Ворониным раскопках оказались чрезвычайно бедны и кроме керамики ничего не содержали. Указаний в письменных источниках о переяславльском ремесле того времени нет. Лишь писцовая книга 1519 г. указала ремесленников, зависимых от монастырей и живших на посадской земле Переяславля-Залесского. Но все это, конечно, не дает права отрицать существование в Переяславле ремесленного производства, без которого невозможно было бы существование такого значительного города. Некоторые сведения сохранились о переяславльских купцах. В житии Димитрия Переяславльского сообщается о том, что он вышел из семьи богатого переяславльского купца. Брат Димитрия был тоже купцом, трижды ходил на Югру и Печору, где и погиб во время одной из поездок. Эти данные относятся ко второй половине XIV в… О переяславльских купцах, торговавших с Кафой, есть упоминания в документах начала XVI века. Наличие богатого купечества, занимающегося ведением значительных торговых операций, усиливает представление о Переяславле-Залесском как развитом для своего времени городском центре.

В политических событиях XIV–XV вв. Переяславлю-Залесскому принадлежало видное место. Здесь собирались съезды князей, как например в 1303 г., в 1310 или 1311 г. Переяславль был местом важного церковного собора, на котором при поддержке московского князя была отвергнута предпринятая тверским епископом попытка свергнуть митрополита Петра. Е. Е. Голубинский правильно указал на причину избрания Петром Переяславля местом собора: «Собор созван был не в стольном городе великого князя (тогда великое княжение держал тверской князь Михаил Ярославич. — А. С.) и в месте митрополита — Владимире, и не в стольно-удельном городе великого князя — Твери, а в пригороде московского удела — Переяславле. Нет сомнения, потому что ни ту, ни другую столицу великого князя не желал видеть его местом митрополит: в своих столицах великий князь имел бы большее удобство составить и вести собор таким образом, чтобы он оказался пристрастно-враждебным митрополиту». Во время борьбы с Тверью, а также с Суздальско-Нижегородским княжеством противники Москвы неоднократно стремились завладеть Переяславлем, потому что город имел очень важное значение для Москвы. Однако, когда в 1362 г, князь Димитрий Константинович Суздальский, захватив ярлык на великое княжение, засел в Переяславле, московское войско немедленно подступило к Переяславлю, и суздальский князь, «уразумев свое неизволение, беже с Переяславля в Володимеръ и пока бежа из Володимеря в свои град в Суждаль в свою отчину. Князь же великий Димитреи Йвановичь, прогнав его с Переяславля, и сам седе в Переяславли, с своею братею из боляры и с своею дружиною». Великий князь Московский часто бывал в Переяславле. Туда направлялся он в минуты опасности, как это было в 1382 и 1439 гг., там происходили и семейные торжества, приобретавшие характер политических церемоний, например торжественное празднование дня рождения Юрия Димитриевича в присутствии всех князей и многочисленных бояр в 1373 г… Во время феодальной войны, в 1446 г., когда татары отпустили великого князя из плена, встреча его с семьей произошла в Переяславле. Так как здесь же были «вси князи и бояре и дети боярьские и множество двора его от всех градов», то, видимо, Переяславль в этот очень напряженный момент на какое-то время оказался центром организации сил сторонников государственной централизации. В 1468 г. в Переяславле велись переговоры с послом Казимира IV, и великий князь специально выезжал туда из Владимира.

В Переяславле были большие рыбные ловли великого князя, на посаде сидел староста великокняжеских рыболовов, принадлежавших в начале XVI в. стольничьему пути великокняжеского дворца, в Переяславльском уезде были бортницы и вотчины великого князя, и город, таким образом, был тесно связан с великокняжеским хозяйством. Наконец, богатый Переяславль московские князья в XIV–XV вв. неоднократно отдавали во владение тем, кого хотели привлечь на свою сторону: в 1379 г. князю Димитрию Ольгердовичу Трубчевскому, добровольно отдавшему свой город московскому князю, что должно было послужить примером для других князей, в 1406 р. выехавшему из Литвы князю Александру Нелюбу, а в 1408 г. — Светригайлу, получившему Переяславль в числе других городов. Правда, все эти владения были непродолжительны, и город по существу не выходил из московских рук.

Приходится сожалеть об отсутствии ясных данных о культурном значении Переяславля-Залесского в XIV–XV вв. Но наличие монастырей в городе само уже указывает на вероятные книгохранилища, переписку книг и распространение просвещения — в типичных для того времени формах.

Рядом с Переяславлем находился Клещин, упомянутый в списке русских городов конца XIV — начала XV в… Однако в этот период Клещин давно уже был не городом. Там сохранились лишь древние укрепления в виде валов и рвов окружностью около 500 метров. В XIV–XV вв. здесь было село, существовавшее на месте древнего города, перенесенного Юрием Долгоруким и бывшего основой для развития Переяславля-Залесского. К числу городов в социально-экономическом значении этого понятия Клещин XIV–XV вв. отнесен быть, по-видимому, не может.

На пути от Переяславля к Суздалю находится Юрьев-Польский, основанный Юрием Долгоруким в 1152 г. Как и другие города Ростово-Суздальской земли, Юрьев развивался в земледельческом районе, а само название «Польский» указывало на положение города в «ополье». По словам М. К. Любавского, Юрьевский уезд в XIV–XV вв. — это «хлебородный оазис в междуречьи Волги и Оки» и, кроме того, здесь, как и в княжествах Переяславльском и Костромском, были богатые соляные источники — Великая Соль. Поэтому московские князья старались закрепить за Москвой этот хлебородный оазис, скупали здесь села у тамошних землевладельцев еще прежде, чем установилось твердо их владение этим краем. Здесь также были владения таких крупных феодалов, как московский митрополичий дом, Троице-Сергиев и Кирилло-Белозерский монастыри, кн. И. Ю. Патрикеев и др… Великий князь держал на Юрьеве своего посельского, что указывает на существование там княжеского дворцового хозяйства.

Летописи сравнительно редко упоминают Юрьев, и представить картину развития города в XIV–XV вв. весьма трудно. Известно, что Юрьев подвергался татарскому разорению в 1238, 1281, 1293, 1382 и 1408 гг. Указание на восстановление города после татарских набегов находим в житии Никона, ученика Сергия Радонежского. В житии рассказывается о строительстве каменной церкви Никоном в Юрьеве после одного из татарских разорений.

Юрьев перестал быть центром самостоятельного княжества уже во второй четверти XIV в., когда выморочный Юрьевский удел отошел к московскому князю. В Юрьеве сидели с тех пор московские наместники; судя по некоторым данным, ими были князья Ряполовские. Во главе с ними юрьевская рать участвовала во многих московских походах — на Пьяну, против Новгорода, Смоленска и др… Трудно представить себе Юрьев, к которому «тянет» Великая Соль и который расположен в центре столь развитого земледельческого района и на большой дороге, без ремесла и торга, хотя в источниках есть лишь одно косвенное указание на юрьевский торг — в жалованных грамотах монастырям, освобождаемым от уплаты торговых пошлин в Юрьеве. Ничего неизвестно пока и о юрьевском ремесле XIV–XV вв. но раз там производилось каменное строительство, то это само по себе указывает на определенный уровень развития ремесленного производства.

В уже упомянутом житии Никона говорится о том, что он пригласил живописцев для украшения построенной им церкви. Прибыли тогда в Юрьев «мужие изрядны велми, всех превосходящи, в добродетели свършены, Данил именем и Андрей спосник его и неких с ними, спешно бо сие творяше дело». По всей видимости, это Андрей Рублев и Даниил Черный. В 1471 г. В. Д. Ермолин восстановил древний Георгиевский собор со скульптурными изображениями святых.

Суздальсуществовал уже в xi столетии. По его имени долгое время называлась вся Северо-Восточная Русь «Суздальской» или «Суждальской» землей, и наименование это надолго пережило действительно господствующую роль города в крае. Еще в XIV в. в договорах Новгорода с северо-восточными русскими князьями мы встречаем название «Суздальская земля».

Говоря о древнем Суздале, М. Н. Тихомиров отметил, что «своим ростом и значением Суздаль обязан плодородному ополью, в центре которого он находится». Это ополье сохраняло большое значение для развития города и после монголо-татарского разорения, которому Суздаль подвергся наряду с другими северо-восточными русскими городами. Плодородные почвы, наличие соляных разработок, удобные пути сообщения, ведшие во Владимир, Переяславль, Юрьев и тесно связывавшие Суздаль с другими районами центральной части Северо-Восточной Руси, — все это весьма способствовало подъему производительных сил в Суздальском уезде. Сельское хозяйство здесь достигло, по-видимому, весьма высокого для того времени уровня развития. С. Б. Веселовский называл этот район «житницей Ростово-Суздальской земли». Естественно, что здесь быстро росло крупное феодальное землевладение, Самые старые и крупные владения митрополичьего дома, полученные митрополитами в XIV в., находились в Суздальском уезде. Здесь владели землями Суздальская епископия, Троице-Сергиев, Спасо-Преображенский, Спасо-Ефимьев и другие монастыри, московские князья, крупные бояре, такие, как князь И. Ю. Патрикеев, и другие феодалы.

Наличие развитого сельского хозяйства и феодального землевладения в районе Суздаля создавало благоприятные предпосылки для роста города. По летописным сообщениям трудно судить о конкретной картине восстановления и развития Суздаля во второй половине XIII столетия и в последующее время. У нас не сохранилось даже прямых указаний на городское строительство. Мы знаем лишь о повторных разорениях города в 1293 и 1382 гг., о море 1352 и 1410 гг., наносивших Суздалю тяжелый ущерб. Отсутствие суздальского летописания в XIV–XV вв. не могло не повлиять на обеднение картины истории города этого периода в дошедших до нас летописях.

В Суздале был посад, защищенный валом. На территории его были в XV в. расположены некоторые монастырские владения. Суздальский посад, как и посады других городов, был, несомненно, центром ремесленного производства и торговли. Об этом свидетельствуют, к сожалению пока еще незначительные, результаты археологических раскопок. В слоях XIV–XV вв. археологи обнаружили явные следы деятельности суздальских ремесленников того времени — изразцы, точильные бруски, прясла, железные ножи, замки, ключи, продукты обработки кожи и кости, остатки чеканки монет, о которой известно и по другим данным. В музеях хранятся произведения суздальского ремесла XIV–XV вв. — железные вериги, медные кресты. Таким образом, типичные для средневековых русских городов ремесла — обработка металла, кожи, кости, керамическое производство — существовали и в Суздале. Надо думать, что не исчезли в Суздале и строительные ремесла, имевшие столь широкое распространение там в дотатарское время и обеспечившие возведение многих великолепных сооружений древнерусского зодчества. Суздаль славился своими художественными промыслами, в особенности иконописным делом. По мнению местного историка, Суздаль XIV–XV вв. «был еще, несомненно, многолюдным и богатым городом». Сохранились произведения суздальских живописцев XIV в., свидетельствующие, однако, об обозначившемся уже в это время отставании суздальского искусства от московского.

В событиях XIV–XV вв. Суздаль играл немалую роль. Правда, значение Суздаля как политического центра в середине XIV в. снизилось в связи с перенесением княжеского стола в Нижний Новгород (с 1350 г.). На некоторое время Суздаль стал опорой сил, боровшихся против Москвы. В 1364 г. там укрылся князь Димитрий Константинович, пытавшийся соперничать с Димитрием Ивановичем. Суздальский епископ Дионисий занял в 70-х гг. XIV в. враждебную позицию по отношению к Москве. В дальнейшем суздальские князья неоднократно оказывались в лагере противников Москвы, они активно поддерживали Шемяку и пытались восстановить Суздальско-Нижегородское княжество на правах великого. В 1445 г. недалеко от города произошло одно из наиболее значительных сражений периода феодальной войны, в котором великий князь потерпел поражение и попал в плен к татарам.

«Пригородом» Суздаля была Шуя. Время возникновения Шуи неизвестно; в источниках она появляется в конце XIV в. В 1394 г. она стала центром удела, который был отдан великим князем Московским Василием Дмитриевичем мятежным нижегородским князьям — Василию Кирдяпе и брату его Семену, «выведенным» из Нижнего Новгорода. Как предполагает М. Н. Тихомиров, Шуя обозначена в списке русских городов конца XIV в. под именем «Шумьскый». Вероятно, Шуя была небольшим феодальным центром, из которого впоследствии вырос город.

В Суздальском княжестве находился Лух, который, если не ошибаемся, только один раз назван в источниках городом — в духовной грамоте великого князя Ивана Васильевича, следовательно, уже в начале XVI в… Ранее о Лухе есть упоминания лишь под 1429 и 1445 гг., когда татары «Лух воевали». По-видимому, это был небольшой укрепленный городок, может быть, даже скорее замок-укрепление, городская жизнь в котором начала развиваться позднее XIV–XV вв..[3]

Владимир-на-Клязьме был основан Владимиром Мономахом примерно в 1108 г. и в период феодальной раздробленности явился одним из крупнейших экономических, политических и культурных центров Залесской земли. Став со времени Андрея Боголюбского стольным городом великого княжения, Владимир оставался им и после монголо-татарского нашествия, пока Димитрий Донской не превратил великое княжение в «отчину» московских князей, хотя формальное значение Владимира, как стольного города, сохранялось и позже.

Общие условия развития Владимира были такими же, как многих других старых городов Северо-Восточной Руси. Земли близ Владимира были очень плодородны; Герберштейн писал даже об урожаях пшеницы сам-20 и сам-30 в районе Владимира. Реки были богаты рыбой, к югу от Клязьмы простирались бортные угодья, на нижней Уводи находились соляные ключи и там возникали варницы. Клязьма была одним из важнейших путей сообщения в Залесской земле. По ней шла дорога к Нижнему Новгороду и от него по Волге — в Орду. Через Владимир проходили и сухопутные дороги. Здесь, в частности, проходил один из важных путей, связывавших Северо-Восточную Русь через Владимир с Муромом и Муромо-Рязанской землей.

Вокруг Владимира, как и других городов Северо-Восточной Руси, интенсивно развивалось феодальное землевладение и хозяйство. Здесь были земли великого князя, неоднократно упоминаемые в духовных грамотах; видимо, было развито и боярское землевладение, — в числе павших на Куликовом поле бояр, по сведениям «Сказания о Мамаевом побоище», было 30 бояр владимирских («Задонщина» указывает 35 бояр). Владимир был одним из центров княжеского дворцового хозяйства, — грамоты упоминают о «путях» и «селах», тянущих к Владимиру. Во Владимирском уезде были сосредоточены самые значительные и ценные вотчины московского митрополичьего дома, приобретение которых началось со времени перенесения центра митрополии во Владимир в 1300 г..

В центре этого развитого в хозяйственном отношении района рос Владимир. Разрушенный монголо-татарами и потом неоднократно подвергавшийся новым нападениям, пожарам и другим бедствиям, Владимир все же успешно развивался в XIV–XV вв. Правда, К. В. Базилевич высказал мнение о том, что Владимир после монголо-татарского разорения отошел на задний план вследствие того, что не смог восстановить своего прежнего экономического значения. Но, во-первых, политическое значение тех или иных княжеств далеко не непосредственно зависело от хозяйственного развития стольного города, а, во-вторых, темпы развития Москвы были в XIV–XV вв. намного выше всех других городов, и Владимир, конечно, отставал от Москвы этого времени, но, судя по данным источников, был в XIV–XV вв. все же крупным городом.

Уже в 1238 г. ставший великим князем Ярослав Всеволодович обосновался во Владимире и отсюда начал деятельность по восстановлению княжеской власти и опустошенных городов и сел. В 1239 г. во Владимире было уже возможным произвести торжественное погребение павшего на Сити великого князя Юрия Всеволодовича, тело которого было перевезено из Ростова и встречено во Владимире множеством бояр и слуг. В дальнейшем указания на официальные церемонии во Владимире встречаются довольно часто — под 1248, 1249, 1250, 1252 и другими годами, что косвенно указывает на восстановление жизни в городе уже в первые годы после батыева нашествия. Когда в 1293 г. «Дюденева рать» вновь взяла Владимир, в городе были уже опять значительные богатства; по свидетельству летописи, татары тогда «церкви пограбиша, и дно чюдное медяное выдраша, и книги, и иконы, и кресты черные, и сосуды священыя, и всяко узорочье пограбиша». Несомненно, что сохранение Владимиром положения официального церковного и политического центра весьма способствовало восстановлению и развитию города, так как самые крупные и богатые феодалы вкладывали в это немалые средства. Богатства владимирских церквей росли за счет вкладов, о некоторых из которых мы находим упоминания в княжеских грамотах. Город продолжал расти, несмотря на опустошения от мора 1364 и 1419 гг., вторжения отряда тохтамышевой рати в 1382 г. и других бедствий. В 1410 г. татарам, приведенным нижегородским князем Дмитрием Борисовичем, удалось внезапно напасть на Владимир. И снова сообщение летописи о разграблении города говорит о больших материальных ценностях. Татары «многое множество злата и серебра вземше», «не има порт, ни иного ничтоже, но токмо златое и серебреное, и кузни многое и безчисленное поимаша множество, а денги мерками делиша между собою».

Позднее татары не раз пытались вновь направить свои удары на этот богатый город в 1421, 1445, 1448 гг..

О размерах Владимира к концу XV в. можно судить по сообщению о пожаре 1491 г., когда сгорело 9 церквей «во граде» и 13 церквей на посадах. По-видимому, тогда же были уничтожены и городские укрепления, так как в следующем 1492 г. по приказу великого князя в течение двух месяцев был срублен новый деревянный город. Основываясь на рассказах русских послов в Вену, князя Ивана Ярославского-Засекина и дьяка С. Б. Трофимова, венский епископ И. Фабр в 1526 г. написал даже, что Владимир имеет «равную величину с Москвой». Это, конечно, преувеличение, но Герберштейн, побывавший в России сам, отметил, что Владимир — «большой город с деревянной крепостью».

В этом большом и богатом городе развивались ремесла. Выше уже были отмечены сообщения источников о наличии во Владимире XV в. нескольких посадов, но нет оснований сомневаться в развитии владимирского посада и в более раннее время. Владимирская писцовая книга 1510 г. прямо указывает на церковных ремесленников, живших на владимирском посаде и работавших на митрополичий дом, который владел дворами в городе (грамота 1404 г.). Конечно, далеко не все церковные ценности, хранившиеся во владимирских храмах, были сделаны местными владимирскими ремесленниками, так как значительная часть этих ценностей поступала в виде вкладов. Но несомненно и то, что в стольном городе было немало своих мастеров, трудом которых возводились и ремонтировались храмы и княжеские дворцы[4] и создавались большие материальные ценности, в том числе и те многочисленные золотые и серебряные изделия, которые становились добычей татар. Сохранилось большое количество произведений владимирских ювелиров и других ремесленных мастеров XIV–XV вв.; серебряные и медные крестики, привесные крестики из малахита, яшмы и агата, золотой потир XV в., шитая шелком и золотом плащаница XV в. и другие предметы царского обихода. Имеются также царские врата XIV в., украшенные искусной резьбой. В период 1410–1431 гг. был сделан искусный серебряный оклад икон, что указывает на ювелирное дело во Владимире. Об объеме работ, выполнявшихся во Владимире мастерами литейного дела, свидетельствуют обнаруженные при реставрационных работах в 1890 г. в Успенском соборе медные листы общид; весом в 127 пудов. Эти листы относятся к XIV в. по имеющейся на них надписи, помеченной 13 июля 1341 г. Медь была покрыта золотом, а в основании конструкции лежали железные листы. Не исчезли, конечно, в XIV–XV вв. и строительные ремесла, развитые еще в дотатарское время, — напомним о прозвании владимирцев «холопами-каменщиками». Есть указание на то, что строительные работы возобновились во Владимире после нашествия Батыр, уже в 1278 г., когда «на торговищи» была заложена каменная церковь Воздвижения. Известна также слава владимирских гончаров.

К сожалению, мало конкретного материала дали археологические раскопки. Н. Н. Воронин отметил лишь, что «верхние горизонтальные пласты культурного слоя для XIII–XIV вв. в отношении состава инвентаря мало чем отличаются от слоев XII в., но в общем его состав беднее и малочисленнее. Очевидно, перед нами факты определенного упадка материальной культуры Владимира, связанные с монгольским завоеванием». Но для общего суждения о материальной культуре Владимира XIV–XV вв. эти частные раскопки не дают еще должных оснований. Приведенные выше данные позволяют думать о том, что, несмотря на ущерб, понесенный в результате монгольского нашествия, Владимир оставался значительным центром ремесленного производства на Руси в XIV–XV вв.

О владимирской торговле у нас конкретных данных нет, кроме общего упоминания «торговища» в городе. Интересное сообщение содержится в уставной грамоте великого князя Василия Дмитриевича и митрополита Киприана о церковных судах. В этой грамоте говорится о продаже живущими во Владимире митрополичьими людьми «своего домашнего» и их торговле «прикупом». Ссылаясь на эту грамоту, Л. В. Черепнин писал о живущих на владимирском посаде митрополичьих ремесленниках. Принимая вывод Л. В. Черепнина, можно заключить о продаже митрополичьими ремесленниками во Владимире своих изделий на торгу, а также о том, что митрополичьи люди занимались и большими торговыми операциями, ведя торговлю «прикупом».

Значение Владимира в событиях XIV–XV вв. в первую очередь определялось его положением как центра великого княжения и митрополии до определенного времени (Владимир перешел к московскому митрополиту с ликвидацией Владимиро-Суздальской епархии в 1355 г.). Позднее его роль снизилась, и хотя боярская оппозиция сильно оскорбилась отдачей Владимира Светригайлу в 1408 г., считая что нельзя было отдавать иноземцу «столы Русскыя земли, многославный Володимер, мати градом», в этих словах отразилась уже больше историческая, чем современная слава Владимира. Роль первого политического центра объединяющейся Руси к этому времени уже прочно перешла к Москве, и даже главная церковная реликвия Владимира — «чудотворная» икона богоматери в подходящий момент была перевезена в Москву (1395 г.). Даже во время феодальной войны не заметно особого стремления Щемяки и его сторонников к овладению Владимиром, — захват его, видимо, не представлял для них уже особого интереса, они стремились овладеть Москвой и другими важными военно-стратегическими пунктами.

В области культурного развития Руси Владимиру в XIV–XV вв. по-прежнему принадлежало выдающееся место. Летопись не раз упоминает о владимирских книгохранилищах. В начале XV в. (1408 г.) гениальный Андрей Рублев вместе с Даниилом-иконником работал над росписью реставрируемого Успенского собора. В 1469 г. началась реставрация двух каменных церквей — на торгу и на Золотых воротах, которой руководил В. Д. Ермолин. Классические образцы владимирского зодчества были использованы при монументальном строительстве кремлевского ансамбля в Москве в конце XV столетия.

Находящийся вблизи от Владимира Боголюбов в xii — xiii вв. развивался как княжеский город-замок. Никаких сведений о городской жизни в Боголюбове в XIV–XV вв. не имеется. По наблюдениям Н. Н. Воронина, Боголюбов в это время утратил черты города и являлся феодальным замком. Превращение вотчинного города в замок было связано, по-видимому, с утратой владимирскими князьями своего прежнего значения. Во второй половине XIII–XІV вв. князья, добившись великого княжения Владимирского, продолжали сидеть в своих городах и вовсе не стремились во Владимир так же, как в свое время владимирские князья, получив титул великих киевских князей, остались у себя во Владимире. В этих условиях Боголюбов переставал быть резиденцией великого князя, что способствовало упадку города; превратившегося в обычный укрепленный замок.

Вниз по Клязьме от Владимира находился Стародуб Ряполовский, впервые упомянутый в летописи под 1218 г. Город был центром небольшого княжества. В 1363 г. московский князь Димитрий Иванович «согнал» князя Ивана Федоровича Стародубского, бежавшего после этого под защиту к сопернику Москвы — князю Димитрию Константиновичу в Нижний Новгород. По сведениям А. В. Экземплярского, и после этого в Стародубе еще были свои князья. Действительно, в источниках мы неоднократно встречаем упоминания о стародубских князьях как активных сторонниках великого князя во время феодальной войны. Князья Ряполовские фигурируют также как великокняжеские наместники в Юрьеве-Польском. О городе Стародубе никаких сведений в источниках нет, если не считать сообщения о разорении Стародуба татарами, возвращавшимися после набега на Владимир в 1410 г., и упоминания Стародуба на Клязьме в известном списке русских городов конца XIV — начала XV в… Судя по этому последнему факту, Стародуб имел укрепления, как и всякий другой княжеский город. Поскольку город стоял на важном речном пути, связывавшем Залесскую землю с Нижегородским Поволжьем, можно предположить наличие там условий, способствовавших развитию города. Но прямых указаний на ремесло и торговлю в Стародубе нет. Видимо, Стародуб, бывший центром очень небольшого княжества и являвшийся столицей небогатых князей, оставался незначительным городком в XIV–XV вв. В последующем он стал селом.

Еще далее по Клязьме находился Ярополч. Он назван в списке русских городов конца XIV в., а впервые упомянут под 1160 г… Однако разведки владимирских археологов, произведенные в 1956 г., привели их к предварительному выводу о том, что Ярополч был заселен не в XII, а в XVI в. Этот вывод находится в явном противоречии со списком городов XIV в., где упомянут именно этот Ярополч между Стародубом и Гороховцем. Кроме того, Ярополч назван в числе московских владений в договорной грамоте князя московского Василия Димитриевича с серпуховско-боровским князем Владимиром Андреевичем 1389 г..

Продолжение раскопок в Ярополче позволит более точно выяснить характер Ярогюлча в XII–XV вв.

Далее вниз по Клязьме находился Гороховец. При первом упоминании под 1239 г. Гороховец назван «городом святыя Богородица», и, по мнению М. Н. Тихомирова, он был передан Успенскому собору во Владимире еще ккязем Андреем Боголюбским. Последующие сведения о Гороховце отрывочны. В 1365 г. Сергей Радонежский, возвращаясь из Нижнего Новгорода, основал в Гороховце монастырь. В списке городов конца XIV — начала XV в. Гороховец есть. Наличие укреплений в городе объясняет почему здесь происходили сражения с татарами в 1445 г., когда они бежали от Мурома и были разбиты великокняжеской силой. Некоторый свет на положение Гороховца в XV в. проливает жалованная грамота великого князя Василия Васильевича Спасо-Евфимьеву монастырю от 1462 г. В этой грамоте говорится: «… волостели мои гороховские и их тивуни и их доводчики меж деревень монастырских не ставятся, а ставятся на пошлом стану на старом, также и мытники под монастырем мыта не наряжают, а сидят на мыте под городищом под Гороховским, как сидели преже сего по старине». Далее следует запрещение ездить «непошлой» дорогой через монастырь и приказание ездить всем «пошлою дорогою Бережецкой». Из этой грамоты видно, что на Гороховце сидели великокняжеские волостели и мытники, собиравшие пошлины на дороге в Бережец. Княжеские волостели на Гороховце упомянуты и в одной из грамот нижегородского князя Александра Ивановича в 1418 г… Следовательно, Гороховец уже не был собственностью Успенского собора. Важно и то, что княжеские управители названы в обоих случаях не наместниками, как обычно в городах, а волостелями. Это указывает на то, что Гороховец не считался городом в XV в., а был лишь центром волости, в которой были и черные и монастырские земли. Интересно и указание на «городище Гороховьское». По всей вероятности, это означает, что к тому времени существовали лишь остатки городских укреплений. Да и торговые пути пошли мимо Гороховца, покинув старую «пошлую» дорогу на Бережец. Все это говорит об упадке Гороховца, который вообще больше в XV в. не упоминается. Возможно, что этот упадок наступил после вторжений татар 1445 г.

Рассматриваемые выше города имеют общие черты в условиях и характере развития. Ростов, Переяславль Юрьев, Суздаль, Владимир росли как крупные феодальные центры в неразрывной связи с развитием феодального землевладения и хозяйства в этом центральном, издавна освоенном и наиболее густозаселенном районе Северо-Восточной Руси. Княжеская власть заботилась о подъеме этих городов, являвшихся опорными пунктами феодального господства. Наличие развитой землевладельческой округи создало благоприятные условия для развития ремесленного производства и торговли в этих городах.

Характерно, что от Владимира на восток по Клязьме уровень городской жизни сразу понижается. Здесь почти нет городских центров, а те, которые имеются, совсем незначительны, и не без сомнения могут считаться городами — Стародуб, Лух, Гороховец. Эта восточная окраина Залесской земли не получила такого развития, как район между Ростовом и Владимиром. Рост феодального землевладения и хозяйства был главной основой развития наиболее древних городов Северо-Восточной Руси. Примечательно, что здесь незаметно возникновения новых городов в XIV–XV вв., это отразило и второстепенное военное значение этого района и его отдаленность от крупных торговых путей.

4. ГОРОДА ПОВОЛЖЬЯ

На северо-западной окраине Ростово-Суздальской земли находился Углич, впервые упомянутый в летописи под 1149 г. Этот город до монголо-татарского нашествия, по мнению М. Н. Тихомирова, большого значения не имел. После батыева нашествия, подвергшего Углич, как и другие города, разорению, Углич восстановился и в течение всего XIV и XV столетий являлся окраиной великого Московского княжества. В удел старших сыновей великого князя Углич никогда не входил, зато использовался как место ссылки политических противников. Это особенно выявилось в годы феодальной войны, когда и Василий Васильевич, и Шемяка, захватывая власть, отсылали друг друга в Углич.

Углич XIV–XV вв. вряд ли можно считать захудалым сородком. В Угличском уезде развилось в это время землевладение, там были вотчины Троице-Сергиева монастыря и других феодалов. Через город шла зимняя дорога из Москвы на Белоозеро, а оживление волжского водного пути также усиливало значение Углича. В событиях напряженной борьбы Москвы с Тверью, а потом феодальной войны Углич приобрел значение важного стратегического пункта. Получив Углич, Шемяка в нарушение обычных иммунитетных прав монастырских владений оговорил, что освобождения монастырских крестьян от строительства городских укреплений не будет. Все эти факторы должны были способствовать росту города. Если отбросить явно баснословные и сильно преувеличенные рассказы Ф. Кисселя о славе и процветании древнего Углича и опираться только на материалы существующих источников, то все же некоторые признаки роста Углича обнаружить можно. Так, обращает на себя внимание сумма дани с Углича для уплаты «выхода» в Орду, установленная договорной грамотой великого князя Василия Димитриевича с владевшим Угличем князем Владимиром Андреевичем. С Углича должны были платить 105 рублей, в то время как с Ярославля шло всего 76 рублей. Это, конечно, значительно меньше, чем дань с Нижнего Новгорода, определенная в полторы тысячи рублей, но все-таки свидетельствует, правда очень косвенно, о развитии города и уезда. Позднее мы в грамотах несколько раз встречаем упоминания об угличском посаде и о размерах города к концу XV в. можем судить по летописному сообщению о пожаре 1491 г.: «… згоре град Угличь весь, и на посаде погоре и за Волгою дворов более пятисот, а церквей сгорело 20». Известие о том, что город располагался по обоим берегам Волги и имел крепость, мы находим и у Герберштейна. Пятьсот дворов — это не очень крупный, но и не маленький город для XV в. Во всяком случае на протяжении XIV–XV вв. Углич вырос и уже не был незначительным городом, как в первой половине XIII в.

Как и во всех феодальных городах, в Угличе был торг. Князь Андрей Васильевич в своей грамоте Троице-Сергиеву монастырю специально устанавливал право беспошлинной торговли для монастырских крестьян, которые «из тех деревень ис Кашинского ездят в мою отчину на Углич торговати». На угличском посаде находился двор Троице-Сергиева монастыря, прикрытый иммунитетными правами. Через город шли монастырские лодьи с рыбой с Белоозера. Вокруг Углича находились земли, принадлежавшие княжескому хозяйству, и в городе находился посельский князь.

Ничего неизвестно об угличском ремесле XIV–XV вв. но и общие данные о масштабах города и развитие городского строительства не позволяют представить Углич без ремесел. В литературе имеются даже указания на каменное строительство в Угличе при князе Андрее Васильевиче Горяе во второй половине XV в., а каменное строительство требовало достаточно высокого для того времени уровня ремесленного производства.

С середины XIV в. в летописях и актах несколько раз упоминается Устюжна, «тянувшая» к Угличу и в середине XV в. отмеченная в перечнях московских владений. Устюжна подвергалась нападениям новгородцев. Сведений о развитии Устюжны как городского центра в XIV–XV вв. нет.

В XIV в. Молога была центром небольшого удельного княжества, выделившегося в 1321 г. из Ярославского княжества, в 1408 г. распавшегося на три части. В церковном отношении Молога входила в состав огромной Ростовской епархии. При перечислении состава войска, участвовавшего в 1386 г. в московском походе на Новгород, моложская рать упомянута отдельно, что подтверждает существование в это время отдельного княжества с центром в Мологе. В 1371 г. тверской князь Михаил Александрович, возвращаясь от Костромы, «взя город Мологу и огнем пожже». Под 1408 г. в связи с похоронами моложского князя Федора Михайловича упомянута в летописи соборная церковь в Мологе. Еще раз о Мологе говорится под 1446 г., когда сторонники московского князя во время феодальной войны пошли «из Мологи по Заволжью, по Тверскому рубежу и по Литовскому». Суммируя все эти данные, мы можем заключить, что Молога была окраинным, порубежным городом Московской Руси. Считать Мологу того времени развитым городом нет оснований. Укрепления Мологи, видимо, были сожжены в 1371 г. В списке русских городов конца XIV — начала XV в. Молога уже не упоминается. Подъем города, видимо, наступил позже, когда в конце XV в. Иван III перенес в Мологу большой торг из Холопья городка и Молога стала значительным торговым центром на Волге. Герберштейн уже отметил, что «при устье р. Мологи расположены город и крепость того же имени» и что «в этом месте бывает самый многолюдный базар изо всех существующих во владении московского государя».

Холопий городок находился к северо-западу от города Мологи в 50 верстах на реке Молога. По мнению М. Н. Тихомирова, в списке городов конца XIV–XV вв. Холопий городок обозначен под именем «На Молозе Городец».

История Холопья городка весьма неопределенна. В духовной грамоте Ивана III упоминается о совершенном им переносе ярмарки из Холопья городка в Мологу. Герберштейн писал о том, что при нем громадный торг был в Мологе, а «в двух милях» от нее «стоит только церковь Холопьего города» и «можно видеть разрушенную теперь крепость». Существует еще рассказ Т. А. Каменевича-Рвовского, возникший в конце XVII в. В этом рассказе, видимо, собраны сохранившиеся к тому времени предания о ярмарке на Холопьем городке, причем, согласно рассказу Каменевича-Рвовского, эта ярмарка была еще до Василия Темного; на ярмарке торговали купцы из разных стран, и одних торговых пошлин собирали будто бы до 180 пудов серебра в год. Сведения Каменевича-Рвовского явно фантастичны, но в них все-таки отразился реальный исторический факт существования ярмарки в Холопьем городке. О происхождении Холопья городка в литературе высказаны разные догадки, но за отсутствием твердых данных вопрос не может быть решен. Н. М. Карамзин относил существование ярмарки еще ко времени Ивана Калиты. М. Н. Бережков высказал предположение о том, что перенос ярмарки Иваном III был вызван его стремлением сосредоточить взимание торговых пошлин в своих руках и запретить торговлю в моложских селах потомков ярославских и моложских князей, чьи удельные права ликвидировались московской великокняжеской властью. Соображение это, связывающее мероприятия Ивана III в отношении Холопья городка с процессом централизации Русского государства, весьма правдоподобно. Но если эта крупнейшая ярмарка так легко переменила свое место по указу из Москвы, то это свидетельствует о том, что ярмарка никак не была связана с местной экономикой и сам Холопий городок был лишь удобным местом для торговли привозными товарами, подобно тому, как многие другие крупные ярмарки обосновывались под стенами монастырей, как, например, Макарьевская ярмарка, с которой, кстати, и сравнивал Герберштейн ярмарку Холопья городка. Поэтому факт существования крупной ярмарки в Холопьем городке еще не может указывать на экономическое развитие Хологья городка, который сам по себе заметного значения не имел. Летописи никогда не упоминают о Холопьем городке.

В этот же период возник Рыбинск — тогда еще Рыбная слобода, которая уже в XIV–XV вв. выступает промысловым центром. По мнению К. Д. Головщикова, близость крупных торгов в Холопьем городке, а затем в Мологе помогла развитию Рыбной слободы. Судя по имеющимся данным, Рыбная слобода в XIV–XV вв. не была центром феодального владения. Неизвестно, имела ли она укрепления. Возможно, что по типу своему она приближалась к новгородским «рядкам».

В начале второй половины XIV в. князь Роман Васильевич Ярославский, получивший небольшой удел к северу от Ярославля по Шексне, «поставил во имя свое» Романов городок. В списке русских городов конца XIV — начала XV в. Романов городок не упоминается, а грамоты ростов» ских архиепископов Трифона и Вассиана в 1462 и 1463 гг. говорят о «Романовской слободке». Но в духовной грамоте Василия Васильевича 1462 г. и летописных сообщениях об этой духовной мы встречаем название «Романов городок», причем выясняется, что к этому времени он был уже «куплей» великой княгини, которую она передала своему сыну князю Юрию Васильевичу. Позднее Романов городок оказался во владении Андрея Васильевича. В 1468 г. там были сооружены деревянные укрепления. Возможно, что с этого времени начался некоторый подъем Романова городка. В Судебнике 1497 г. Романов уже назван в числе административно-судебных центров Русского государства. Видимо, в XIV–XV вв. Романов проходил начальные стадии развития города.

К числу древнейших городов Северо-Восточной Руси принадлежит Ярославль. Он основан в первой половине XI в. Ярославом Мудрым. По мнению М. Н. Тихомирова, возникновение Ярославля, имевшее целью охрану пути от Волги к Ростову, произошло еще до 1015 г… Ярославль развивался в районе, благоприятном для земледелия и промыслов и находившемся на важных путях по Волге и Которосли. В первой половине XIII в. это был уже значительный город.

Тяжело пострадавший от нашествия Батыя, Ярославль восстановился и продолжал расти, несмотря на ряд опустошений города в XIV–XV вв.: в 1332 г. он был разрушен и сожжен Иваном Калитой и Ахмылом, в 1364 и 1419 гг. Ярославль сильно пострадал от эпидемии, в 1371 г. город взяли новгородцы, в 1432 г., начиная феодальную войну, князья Димитрий и Василий Юрьевичи «пограбиша Ярославль». Прямых указаний на строительство в городе совсем немного — под 1302 г. есть сообщение о строительстве церкви св. Михаила и под 1463 г. о сооружении каменной гробницы ярославских князей. Но видное политическое значение города в событиях XIV–XV вв. заставляет думать о его более или менее значительном развитии. Уже в первые годы после татарского нашествия Ярославль наряду с Ростовом выступает во главе борьбы против завоевателей. Сохранилось предание о наиболее раннем в Северо-Восточной Руси восстании против татар, происшедшем в Ярославле 3 июля 1257 г… Затем в 1262 г. в Ярославле было крупное восстание, как и в других северовосточных городах.

В последующем летописи говорят о Ярославле реже и меньше. В XIV в., в особенности, видимо, после разгрома города Калитой при помощи татар, Ярославское княжество попало в полную зависимость от Москвы. К тому же оно заметно ослабевало, дробясь на мелкие уделы. Ярославские князья находились в подчинении Москвы, исправно выполняли волю московских князей, посылали свою рать для участия в походах к Новгороду Великому и к Новгороду Нижнему. Вновь усилилось значение Ярославля в обстановке феодальной войны второй четверти XV в., и это вполне понятно, так как Поволжье являлось объектом напряженной борьбы. Не случайно еще по дороге в Галич со злополучной великокняжеской свадьбы Юрьевичи прежде всего «пограбиша Ярославль», нанеся удар этому городу, ставшему важным стратегическим пунктом для Москвы. Впоследствии не раз Василий Васильевич базировался в своих военных действиях на Ярославль, а Шемяка пытался взять этот город. Вскоре после окончания феодальной войны Ярославское княжество перестало существовать, когда в 1453 г. последний ярославский князь Александр Федорович Брюхатый променял свое княжество на вотчины в Московском княжестве.

При всем этом трудно, однако, сказать, насколько значительным было развитие Ярославля в XIV–XV вв. По сведениям Д. Корсакова, в XV в. новые слободы ярославских горожан возникали за пределами городского вала.

Остатки этого вала обнаружены при археологических работах в Ярославле, производившихся Н. Н. Ворониным в 1940 г. Однако общие итоги раскопок оказались неутешительными. «Слой монгольской поры XIII–XIV вв. на вскрытом участке около собора очень беден и не дает сколько-нибудь выразительной картины жизни города в это время». Археологи обнаружили лишь единичные обломки гончарной посуды. Конечно, эти раскопки, произведенные на узком участке в центре города, еще недостаточны, чтобы судить в целом о городе, тем более, что посад Ярославля развивался за пределы городского вала, хотя несомненно и то, что ущерб, нанесенный монголо-татарским нашествием, не мог не сказаться отрицательно на экономическом состоянии Ярославля. Сооружение храмов и начало каменного строительства в XV в. здесь, как и в других городах, есть верное косвенное свидетельство подъема ремесленного производства. Был Ярославль и торговым центром. Еще грамота Василия Явидовича, относящаяся ко времени Ивана Калиты, освобождала монастырские владения в городе от уплаты торговых пошлин и запрещала ставить монастырских гостей перед княжеским наместником. В документах московско-крымских отношений первых лет XVI в. упоминаются ярославские купцы, ведшие торговлю с далекой Кафой. В Ярославле XIV–XV вв. сохранились местные художественные традиции, связывавшие ярославское искусство этого времени с периодом его расцвета в первой половине XIII в. Выдающимся памятником ярославского искусства является украшенное миниатюрами «Федоровское евангелие», выполненное в 1321–1327 гг..

В XIV–XV вв. большое значение приобрела Кострома. Впервые она упоминается в летописи под 1213 г., но, судя по некоторым данным, основание Костромы может быть отнесено к 1152 г. и связывается с деятельностью Юрия Долгорукого. Однако в XII в. Кострома, по-видимому, не получила еще сколько-нибудь значительного развития. В 1213 г. она стала уже центром удельного княжества, а позднее входила в состав владений великого княжения Владимирского. Росту Костромы в XIV–XV вв. весьма способствовало ее выгодное географическое положение. Через Кострому проходили важные сухопутные и водные пути, связывавшие от Дмитрова — Переяславля — Ростова центральные районы Северо-Восточной Руси с Волгой и с Заволжьем — Галичем, Чухломой; по р. Костроме и далее по Сухоне шел путь в Двинскую землю, этим же путем пользовались новгородские «ушкуйники», выходя через Кострому на Волгу. Через Кострому шло одно из главных направлений новгородской торговли. В договорной грамоте с великим князем Ярославом Ярославичем в 1270 г. Новгород уславливался «про купче новгородъекые, что в Костроме и по иным городам», чтобы их, «исправив, пусти в Новгород с товаром». Особенно важное значение путь через Кострому на север приобрел к концу XIV в. для Москвы в связи с борьбой за Двинскую землю. Двинская уставная грамота Василия Димитриевича 1397 т. предусматривала льготный провоз товаров через Кострому в Двину. По Волге шел путь в соперничавшее с Москвой Тверское княжество. В районе Костромы образовались крупные земельные владения, эксплуатировались соляные, рыбные и другие промыслы. Московские князья в XIV в. приобретали земельные владения в районе Костромы. В 1313 г возник Ипатьевский монастырь в Костроме.

По некоторым косвенным данным можно судить о значительном для XIV–XV вв. росте города. По мнению местного историка Скворцова, к середине XIV в. было завершено создание системы городских укреплений при впадении р. Костромы в Волгу. Летопись сообщает о том, что на защиту города в 1375 г. от набега новгородцев вышло «много боле 5 тысяч» горожан. Описание того же набега свидетельствует о том, что Кострома была тогда богатым городом. Не имея возможности взять награбленные богатства с собой, ушкуйники утопили множество их в Волге, взяв с собой лишь драгоценности. Нападение на Кострому непосредственно затрагивало интересы Москвы, в результате чего произошел конфликт московского князя с Новгородом. Кострома привлекала внимание богатого купечества. Великий князь Димитрий Иванович выдал специальную льготную грамоту купцу Евсею, переселявшемуся из Торжка в Кострому.

О размерах города может говорить сообщение летописи о пожаре 1413 г. Уничтожившем тридцать церквей. Еще ранее имеетсясвидетельство о том, что в Костроме было несколько посадов. К сожалению, нет никаких прямых сведений о развитии ремесленного производства в Костроме XIV–XV вв., но есть все основания предполагать его существование в этом значительном городе, который «Сказание о Мамаевом побоище» упоминает в числе самых крупных русских городов того времени среди Москвы, Переяславля, Владимира и Ростова.

В1272 г. Костромской князь Василий Ярославович стал великимкнязем, он жил в Костроме до своей смерти в 1276 г., заняв также и Новгородский стол. В это времяКострома стала важным центром политической жизни Северо-Восточной Руси. Здесь происходили, в частности, княжеские съезды.

В событиях XIV–XV вв. Костроме принадлежало видное место. Не случайно, что с самого начала борьбы Москвы и Твери за политическое первенство в Северо-Восточной Руси обе стороны старались завладеть Костромой. Московский князь Юрий Данилович, отправляясь в 1304 г. в Орду для решения спора, послал в Кострому своего брата Бориса, рассчитывая, очевидно, прервать в Костроме связь Твери по Волге с Ордой. В Костроме Борис был схвачен тверскими боярами и уведен в Тверь, сам Юрий прошел в Орду другим путем. Однако попытка тверских бояр закрепить город за Тверью привела к восстанию горожан, в результате которого тверские бояре были убиты. Сообщение о восстании 1304 г. в Костроме особенно ценно своимуказаниемна вече, что говорит о развитой городской жизни.

В 1317 г. У Костромы собрались войска к Юрию и Кавгадыю для борьбы с Тверью, туда же подожел Михаил Ярославович Тверской и после переговоров уступил Юрию великое княжение. Повторная попытка захвата Костромы была предпринята Тверью в момент резкого обострения борьбы за великое княжение в 1371 г. В 1329 г. Кострома в составе великого княжения Владимирского перешла под власть московского князя Ивана Даниловича Калиты. Она играла важную роль для Москвы в борьбе с татарскими нашествиями. Иногда Кострома, как например, в 1318 г., непосредственно подвергалась вторжению татар, шедших снизу по Волге. В 1360 г. туда собирались русские князья для переговоров с послами Орды с целью ликвидации конфликта, возникшего из-за нападения новгородцев на татар. Но основная роль Костромы в борьбе с татарами была другой. Расположенная в глубинном тыловом районе и связанная хорошими путями сообщения с различными частями Северо-Восточной Руси, Кострома была центром собирания русских сил в момент вторжения татарских полчищ. Костромская рать участвовала в Куликовской битве 1380 г. На Кострому спешно уезжали Димитрий Донской в 1382 г. во время нападения Тохтамыша и Василий Димитриевич в 1408 г. при приближении Едигея. После вторжения Едигея были предприняты дополнительные меры для усиления обороны Костромы со стороны Волги: в 1410 г. была построена крепость Плес, в 1416 г., очевидно, после пожара 1413 г., была построена заново деревянная крепость в Костроме. Кострома являлась сборным пунктом войск великого князя не только в борьбе с татарами, но и в подавлении сопротивления противников государственной централизации. В 1414 г. там собирались ярославские, ростовские и другие отряды, шедшие против попытавшихся отделиться от Москвы нижегородских князей. Стратегическое значение Костромы было большим во всех этих событиях.

События последующих лет были для Костромы весьма тяжелыми. Несколько лет подряд случались неурожаи, затем прошла через Кострому страшная эпидемия, опустошившая, как и в 1365 г., город и уезд (1420–1423 гг.). Летопись особо отметила дороговизну на костромском рынке. В 1423 г. оков ржи стоил в Москве рубль, а в Костроме — два рубля. В 1429 г. Кострома подверглась нападению татар. Во второй четверти XV в. Кострома оказалась на одном из главных направлений, по которым проходила феодальная война. Обе стороны неоднократно захватывали Кострому, прилагая заметные усилия к тому, чтобы завладеть этим важным поволжским городом. Значение Костромы для великокняжеской власти было подчеркнуто еще раз тем, что по завещанию Василия Васильевича в 1462 г. Кострома вошла в состав владений старшего сына нового великого князя Ивана III.

В юго-западной, наиболее населенной части Костромского уезда находилась Нерехта. Впервые она упомянута под 1213 г. В районе Нерехты находились соляные варницы, принадлежавшие в XV в. Троице-Сергиеву монастырю и зеликому князю. По-видимому, Нерехта была центром торговли солью. Имеется сообщение о том, что во второй половине XIV в. во вновь созданном близ Нерехты монастыре была устроена специальная гостиница, где игумен «з братьею и приходящими гостьми хлебствующе». Но ясных указаний на существование в Нерехте городского поселения нет. Характерно то, что грамоты XV в. постоянно упоминают Нерехту не как город, а как волость. Можно думать, что Нерехта в XV в. была еще небольшим промыслово-торговым пунктом.

Как отмечалось выше, в 1410 г. для защиты Костромы снизу по Волге была срублена крепость Плес (Плесо) по повелению великого князя Василия Димитриевича. Эта крепость, расположенная на высоком холме на правом берегу Волги, имела обычный для городов того времени тип дерево-земляных укреплений и охватывала небольшую площадь — около 700–800 метров в поперечнике. По-видимому, в Плесе было постоянное население, так как летопись упоминает Плес в числе мест, пораженных эпидемией 1419 г… В 1429 г. Плес был разорен и пленен татарской ратью, но продолжал затем свое существование. Он упомянут в «Хождении» Афанасия Никитина. Данных о существовании посада в Плесе XV в. нет.

К северу от Нижнего Новгорода на левом берегу Волги находился Городец(Радилов), впервые упомянутый в летописи под 1172 г. Однако, по мнению А. С. Гациского, уже в XI в. на месте этого города существовало одно из древнейших русских поселений в Нижегородском Поволжье. А. Н. Насонов отнес возникновение Городца как города к 1164 г., связывая его с первым походом Андрея Боголюбского на Булгар, когда Городец приобрел роль военной базы против болгар и охранял подступы к Верхней Волге от нападений снизу. С происхождением древнего Городца связана легенда «о граде Китеже». В. Л. Комарович в специальном исследовании установил тождество легендарного «малого Китежа» с историческим Городцом. Характерно, что легенда связывает строительство Городца с деятельностью Юрия Долгорукого, что отразило сохранившуюся в народе память о князе-градостроителе.

Судя по отсутствию в летописи упоминаний о Городце в конце XII — первой половине XIII в., можно думать с незначительном развитии города в то время. В 1237 г. он был разрушен татарами, но после этого, уже во второй половине XIII столетия, значение Городца начинает усиливаться. Подъему Городца способствовало не только его положение на волжском пути, но также и наличие в его районе природных богатств. Источники упоминают о «Соли на Городце» и о «городецких варницах». Путь в далекие татарские страны лежал через Городец, там окончил свою жизнь возвращавшийся из трудной поездки к хану Александр Ярославич Невский в 1263 г. В 1304 г. в Городце был погребен скончавшийся великий князь Андрей Александрович, владевший им и Нижним Новгородом с 1279 г… Когда в середине XIV в. оформилось великое Суздальско-Нижегородское княжество, Городец сразу приобрел в нем значение важнейшего центра. Не раз во время междоусобиц нижегородских князей он становился опорой противников тех, кому доставался Нижний Новгород, как например, во время борьбы между Димитрием и Борисом Константиновичами.

Относительно развития самого Городца у нас имеется очень мало сведений. Сохранились остатки укреплений Городца — вал полукружием длиной около 2-х верст, имевший высоту со стенкой оврага в 14 сажен и ширину в 3 сажени. Неизвестно, было ли в Городце каменное строительство. Соборная церковь Михаила Архангела, уничтоженная пожаром 1368 г., была в том же году восстановлена князем Борисом Константиновичем. В летописи упоминается городской монастырь св. Лазаря, но, видимо, существовали там и другие монастыри, так как в рассказе о гибели города в момент вторжения одного из отрядов Едигея в 1408 г. летописец упоминает во множественном числе о сожжении всех монастырей и церквей, не называя поименно. Нет никаких сведений о городецком ремесле, хотя существование его в таком княжеском центре несомненно. Есть зато прямое указание на взимание в Городце торговых пошлин мыта и тамги, причем доходы от них были, видимо, немалыми, если Городец вместе с Угличем должны были платить в счет ордынского «выхода» почти 600 рублей.

Отметим, наконец, значение Городца в культурной жизни Руси XIV–XV вв. Именно оттуда был знаменитый старец Прохор, работавший вместе с Андреем Рублевым на росписи Благовещенского собора в Москве в 1405 г.

К Городцу «тянул» небольшой городок Юрьевец Повольский на Волге, упомянутый в списке городов конца xiv в. О внутреннем развитии Юрьевца источники сведений не дают.

При слиянии Оки и Волги на восточной окраине Северо-Восточной Руси в XIV–XV вв. вырос один из самых значительных ее городских центров — Нижний Новгород. Он был основан в 1221 г. (по сообщению Нижегородской летописи — в 1212 г.) князем Юрием Всеволодовичем на месте древнейших мордовских, а затем и русских поселений. Возникший как сторожевой форпост Ростово-Суздальской земли против нападений с востока, этот город в XIV–XV вв. приобрел исключительно большое значение, что было обусловлено рядом обстоятельств. Положение города на главном водном пути в Орду, удобная система водных и сухопутных дорог, связывавших его с различными районами Северо-Восточной Руси, быстрое заселение и хозяйственное освоение близлежащего района способствовали быстрому росту Нижнего Новгорода. По Оке и Волге сходились к Нижнему Новгороду наиболее оживленные и важные пути из всех северо-восточных земель и далее шли в Орду и страны Востока. О постоянном движении по этим путям свидетельствует, например, распространение эпидемии 1364 г., пришедшей «из Низу от Бездежа в Новогород Нижний, а оттоле на Коломну».

О развитии и росте города мы можем судить на основании некоторых сообщений письменных источников. Нижний Новгород был разгромлен Батыем во время второго похода 1239 г. Во второй половине XIII в. город, видимо, еще не играл значительной роли, но в XIV в. рост его прослеживается по ряду признаков. В 1328–1330 гг. там возник крупный Печерский монастырь. Уже в 1350 г. Нижний Новгород стал центром Суздальско-Нижегородского княжества, оттеснив в политическом отношении древний Суздаль на второй план. В том же году князь Константин Васильевич Суздальский заложил в Нижнем Новгороде каменный Спасо-Преображенский собор, разрушив для этой цели ранее существовавшую здесь старую и ветхую каменную же церковь. В новый собор торжественно перенесли из Суздаля княжескую святыню — икону Спаса, а в 1359 г. Нижний Новгород стал центром епископии. Таким образом, уже в середине XIV в. Нижний Новгород приобрел значение крупного политического центра, в связи с чем стали происходить заметные изменения и во внешнем облике города. Помимо каменного строительства, производившегося и ранее середины XIV в., нужно отметить внимание местных князей к созданию системы оборонительных сооружений. В 1363 г., во время распрей между князьями, князь Борис Константинович «заложи город сыпати», т. е., по-видимому, усиливал или создавал заново обычные дерево-земляные укрепления. В «Нижегородском летописце» имеется известие о том, что уже в 1365 г. «князь Борис Константинович в Нижнем Новгороде повеле ров копать, где быть каменной городовой стене и башням». Если это сообщение достоверно, то получается, что замысел строительства каменных укреплений и попытка приступить к его осуществлению возникли в Нижнем Новгороде даже раньше, чем в Москве. Но другое сообщение о начале строительства каменного кремля в Нижнем Новгороде относит его к 1372 г… «Нижегородский летописец» сообщает, далее, что в 1374 г. князь Димитрий Константинович «повеле делать каменную стену и зачаты Димитровские ворота». Несколько противоречащие друг другу сообщения летописей не дают возможности точно установить ясную историю строительства каменных укреплений в Нижнем Новгороде в XIV в. Новейшие исследователи нижегородского кремля отмечают, что «трудно сказать, в какой мере был выполнен план строительства князей Бориса и Димитрия, но есть основания считать, что стены существующего кремля XVI в. покоятся на остатках сооружения XIV в., повторяя его план по крайней мере в нагорной части». Во всяком случае в древнейшем списке русских городов, помещенном в Археографическом списке Новгородской первой летописи младшего извода и возникшем, по исследованию М. Н. Тихомирова, в конце XIV в., Нижний Новгород не обозначен как каменный город. Прибавление к «Нижнему Новгороду» слова «камен» встречаем лишь в Ермолинской летописи конца XV в… Вряд ли можно игнорировать такие особенности «Списка», возникшего как специальный перечень укрепленных пунктов на Руси и потому с особой точностью фиксировавшего характер укреплений. Вероятнее предположить, что строительство каменного кремля в XIV в. не было завершено, только богатые московские князья могли в XIV в. осуществить постройку каменных стен, и только Москва с ее передовым уровнем развития ремесленного производства могла обеспечить такое строительство. Hg то что в Нижнем Новгороде по крайней мере было приступлено к такому строительству, свидетельствует о значительном росте города в XIV в. В XV в. существовали два укрепленных центра в Нижнем Новгороде — «Старый» и «Новый» города.

Вообще же каменное строительство получило в Нижнем Новгороде заметное развитие. В 1359 г. была построена каменная церковь Михаила Архангела, в 1371 г. — каменная церковь Николы на Бечеве.

Несмотря на опустошения, произведенные пожарами 1359 и 1363 гг., набегами новгородских ушкуйников в 1366, 1375, 1409 и других годах, эпидемией 1364 г., нападением Арапши после поражения на Пьяне в 1377 г., когда «люди горожане новогородьстии разбежашося в судах по Волге к Городьцу», город продолжал расти. О его масштабах дает некоторое представление большое количество церквей, уничтоженных пожаром 1377 г., когда «град весь и церкви и монастыри пожгоша; изгорело церквей в граде 32». Только в одной слободе на р. Оке во время оползня 1392 г. было засыпано сто пятьдесят дворов. Летописи упоминают о наличии в городе двух посадов в XV в. — верхнего и нижнего.

Некоторые данные позволяют судить о развитии Нижнего Новгорода как центра ремесленного производства. Наличие в городе княжеского стола и епископии заставляет предположить о существовании оружейного и ювелирного дела. Производство, монет в Нижнем Новгороде отмечено источниками. В 1378 г. во время татарского вторжения «у святого Спаса иконы пожгоша и двери выжгоша, иже чюдно беша устроены дивно медью золоченою». Вероятно, в городе имелось меднолитейное производство, находившееся на высоком техническом и художественном уровне. Должно было получить развитие в Нижнем Новгороде строительство речных судов. Среди нижегородских ремесленников были также мастера иконописи, — известны нижегородские иконы середины XIV в… Мастерами книжного дела было сделано харатейное Евангелие 1404 г..

Из некоторых сообщений летописи видно значение Нижнего Новгорода, как торгового центра. Не случайно город был объектом многократных набегов новгородских ушкуйников, привлекая их своими богатствами. В 1366 г. ушкуйники «избиша татар и армен в Новегороде множество, гостей сущих татарских, такоже и Новогородцких и жены и дети их избиша, и товар их безчисленно пограбиша, и суды их вся изсекоша, и паузкы, и кербаты, и лодьи, и учаиы, и мишаны, и бафхты, и струги…». Это сообщение позволяет нам представить оживленный торговый город на Волге XIV в., где к берегу пристают десятки судов из разных стран, где продают и покупают товары русские, татарские и армянские купцы. О пребывании в Нижнем Новгороде купцов из восточных стран мы не раз встречаем упоминания на страницах летописи. Нижний Новгород был своеобразными торговыми воротами Руси XIV–XV вв., через которые шел главный путь торговых связей с другими странами в тяжкие столетия монгольского ига. Об исключительном торговом значении Нижнего Новгорода для Северо-Восточной Руси свидетельствует и забота московских князей об обеспечении безопасности нижегородской торговли. Набег ушкуйников вызвал серьезный конфликт Москвы с Новгородом, которому Димитрий Иванович предъявил обвинение «почто естя ходили грабити и бити моих гостей?». Такой же конфликт произошел и в 1386 г. — «про то, что они взяли разбоем Кострому и Новгород Нижний».

В Нижнем Новгороде выросло крупное местное купечество. Один из его представителей хорошо известен — Тарас Петров, самый богатый купец в Нижнем Новгороде, «съехавший» после разорения его вотчин Арапшой в Москву.

Об экономическом развитии Нижнего Новгорода может свидетельствовать и высокая сумма «старого долга» для выплаты «выхода», зафиксированная в докончании 1401–1402 гг. — 3 500 рублей.

Летопись сообщает также о хлебной торговле в городе; во время голода 1412 г. там были самые высокие цены на рожь.

Выдающееся значение Нижнего Новгорода привлекало немалое внимание соперников, боровшихся за главенство в русских землях. Еще в начальный период борьбы Москвы и Твери тверские князья попытались захватить город. Но в 1305 г. это привело к восстанию нижегородцев, собравшихся вечем. В 1311 г. попытка тверского князя захватить Нижний Новгород была пресечена митрополитом Петром, отказавшимся благословить поход. Московские князья проявляли большой интерес к этому городу. В 1328 г. татары изъяли Нижний Новгород и Городец из отчинных владений московских князей, стремясь к ослаблению последних, но до 1340 г, городом фактически владел сын Ивана Калиты — Семен, которого смерть отца и застала в Нижнем Новгороде. С 1341 г. при поддержке Орды образовалось Суздальско-Нижегородское «великое княжение», которое в 50-х гг. значительно усилилось, чему, несомненно, способствовал и подъем Нижнего Новгорода. В связи с этим суздальские князья предприняли попытку даже захватить великое княжение. Но Москва энергично старалась подчинить Нижний Новгород своему влиянию. В 1363 г. митрополит Алексей подчинил Нижний Новгород в церковном отношении непосредственно себе, а затем его посланец Сергий Радонежский прибег по указанию митрополита и великого князя даже к крайней мере — закрытию церквей в городе, чтобы заставить князя Бориса Константиновича пойти на уступки московскому князю. На некоторое время Нижний Новгород стал центром привлечения враждебных Москве элементов: «Тогда вси князи ехаша в Новгород Нижний к князю Димитрию Константиновичу, скорбяше о княжениях». В результате решительных действий Москвы эта попытка была ликвидирована, в 1363 г. нижегородский князь сам уступил великое княжение Димитрию Ивановичу, «кланяяся и покаряяся и прося мира», а в дальнейшем Димитрий Иванович московский закрепил свое влияние в Нижегородском княжестве своим браком с дочерью Димитрия Константиновича нижегородского в 1366 г. Затем в Нижний Новгород отправился митрополит Алексей, остававшийся там в момент нападения Ольгерда на Москву 1370 г… Московская рать неоднократно отправлялась в нижегородские пределы для обороны от нападения татар, а в 1373 г. из Нижнего Новгорода привел войска Владимир Андреевич Серпуховский к Димитрию Московскому на берег Оки, где охранялись московские границы во время нападения татар на рязанские земли. Однако суздальско-нижегородские князья не оставляли своих замыслов и использовали затруднения Москвы. Хотя нижегородская рать участвовала в Куликовской битве, в 1381 г. Димитрий Константинович вошел в соглашение с Тохтамышем. Его сыновья ходили вместе с Тохтамышем на Москву и сыграли там предательскую роль по отношению к москвичам. Татары не тронули тогда Нижегородское княжество. В 1388 г. князья Василий и Семен Димитриевичи при помощи Москвы безуспешно пытались осадить город, чтобы согнать князя Бориса Константиновича. В 1392 г. Василию Димитриевичу удалось получить ярлык на Нижний Новгород. Нижегородские бояре, перед тем поклявшиеся быть верными своему князю, при приближении московских войск перешли на сторону Москвы, что и дало летописцу повод сравнить старшего нижегородского боярина Василия Румянца с древним Блудом. В последующем развернулась длительная борьба нижегородских князей, пытавшихся при поддержке Орды вернуть себе утраченный стол, что приводило к неоднократным нападениям на город, иногда с помощью татар (1399, 1403, 1414 гг.). В 1409 г. город был совершенно опустошен одним из отрядов Едигея. Новое обострение борьбы произошло в период феодальной войны второй четверти XV в., когда противники государственной централизации сделали попытку восстановить Суздальско-Нижегородское княжество на правах великого. В 1445 г. Нижний Новгород вновь подвергся татарскому нападению, когда Улу-Мухаммеду не удалось взять «нового города», где «затворишася воеводы великого князя», которые затем не выдержали осады, «понеже изнемогоша с голоду», а «град же сжегши». Улу-Мухаммед на некоторое время обосновался в Нижнем Новгороде. С победой Москвы Нижний Новгород окончательно стал «отчиной» великого князя.

Нижний Новгород был и крупным культурным центром Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. В 1377 г. здесь монах Лаврентий составил для Димитрия Константиновича свою знаменитую летопись, здесь переписывались книги и создавались новые, развивались зодчество и живопись. Сюда проникали византийские образцы иконописи, как например, присланная в 1381 г. Дионисием с греком Михаилом философом из Царьграда копия иконы Спаса. В Печерском монастыре жил «книжный и чудный инок», «философ» Павел Высокий.

По уровню своего развития Нижний Новгород может быть поставлен в круг наиболее выдающихся северо-восточных русских городов XIV–XV вв., и связано это с той исключительной ролью, которую приобрел этот город для всей Северо-Восточной Руси в условиях борьбы против монголо-татарского ига и за объединение русских земель вокруг Москвы.

«Пригород» Нижнего Новгорода — Курмыш на р. Суре был основан князем Борисом Константиновичем в 1372 г. О развитии Курмыша сведений в источниках нет.

В развитии городов Поволжья можно заметить некоторые особенности. Если центральные города Северо-Восточной Руси были значительными центрами еще до татарского нашествия, то города Поволжья впервые переживают подъем именно в XIV–XV вв., причем этот подъем нарастает в общем направлении к востоку, по течению Волги, и достигает наиболее значительных размеров на восточной окраине Северо-Восточной Руси — в Нижнем Новгороде. Рост городов Поволжья следует поставить в прямую связь с увеличением значения волжского пути для северовосточных русских земель в XIV–XV вв. В условиях монголо-татарского ига Волга приобрела исключительно важное значение и в торговом, и в военном отношениях. Углич и Молога играли еще небольшую роль, являясь выходами на волжский путь для незначительной части русских земель; большее значение имел в этом отношении Ярославль. Кострома уже связывала с Волгой как новгородские, так и центральные русские земли, кроме того, она играла большую роль в связях центра с богатым промыслами Заволжьем; наконец, Нижний Новгород приобрел первостепенное значение для всех северных русских земель в торговом и военном отношениях и потому стал не только самым крупным городом Поволжья, но и вошел в число самых крупных русских городов того времени вообще, Развитие городов Поволжья опиралось, конечно, как и всюду, на подъем местной феодальной округи, но при этом оно в значительной степени было ускорено ростом их торгового и военного значения в новых исторических условиях, возникших после монголо-татарского нашествия. В этом смысле развитие городов Поволжья было связано не только с местной экономикой, но и с общим экономическим подъемом русских земель в XIV–XV вв.

5. СЕВЕРНЫЕ ГОРОДА

Несколько городов, исторически связанных с Ростово-Суздальской землей, находилось на севере, в Заволжье.

В бассейне верхней Костромы развивался Галич Мерьский, центр удельного княжества, главный оплот антицентрализаторской деятельности в период феодальной войны второй четверти XV в. История Галича плохо освещается нашими источниками. Впервые город упомянут в летописи под 1237 г. в связи с разорением его татарами, но возник он, конечно, раньше. Галич находился в слабо заселенном районе и был первоначально опорным пунктом славянской колонизации среди неславянских народностей, откуда и название города «Мерьский», т. е. находящийся в земле меря. Своим развитием Галич был обязан, вероятно, богатым соляным источникам. В XIV–XV вв. эти источники разрабатывались крупными феодалами, имевшими свои варницы. Среди владельцев галичских варниц мы видим Троице-Сергиев монастырь и самого великого князя и членов его семьи. Вокруг Галича образовались небольшие промысловые поселения, имевшие укрепления и тянувшие к Галичу — Соль Галичская, Унжа.

Уже в первой половине XIII в. Галич стал центром княжества Константина Ярославича. В документах XIV в. он фигурирует как «купля» Ивана Калиты. Попав по завещанию Димитрия Донского во владение его сына — Юрия Димитриевича, Галич приобрел затем большое значение в политических событиях XV в. Само по себе это обстоятельство может служить косвенным указанием на заметное развитие города, потому что только развитый город мог служить в течение длительного времени устойчивой опорой мятежных князей в феодальной войне.

Отдаленный от основных районов Северо-Восточной Руси, Галич сравнительно меньше подвергался нападениям. Только ок. 1420 г. Галич пострадал от мора, а в 1429 г. к городу подошли татары, но взять его им не удалось. Галич не подвергался таким разорительным опустошениям, как большинство русских городов XIV–XV вв., и это не могло не отозваться благоприятно на развитии города. Галич был хорошо укреплен, остатки его оборонительных дерево-земляных сооружений сохранились. Московские войска смогли взять в 1450 г. Галич, расположенный на высокой горе, только обойдя город по оврагам со стороны озера. Характерно, что за 16 лет до этого, в 1434 г., великий князь Василий Васильевич «взя Галич и сожже, а люди в полон поведе». Уничтоженный Галич, однако, восстановился и вновь стал грозной крепостью, гарнизон которой в 1450 г. располагал даже пушками. Ничего неизвестно о местном производстве этих пушек, но несомненно, что ремесло в Галиче было хорошо развито, ибо без этого нельзя было воссоздать серьезные укрепления. В Галиче был посад, расположенный «на поле, у озера». Интересно, что соборная Спасо-Преображенская церковь Галича находилась на посаде. Галич был видным торговым центром, а сами галичане иногда отправлялись в весьма далекие торговые путешествия: источники называют галичанина Тереха, торговавшего в 1499 г. в Кафе.

Когда Галич был взят московской ратью в 1450 г., то «гражане же предавшася» великому князю, а «он град омирив и наместники своя посажав». До этого же времени галичане, видимо, поддерживали своего князя в феодальной войне, и не случайно их, как врагов, увел великий князь в плен в 1434 г. Когда соотношение сил окончательно изменилось в пользу великокняжеской власти, горожане, заинтересованные в сильном князе, «предаются» Москве даже в тех городах, которые долго служили опорой ее противников. Галичский удел был ликвидирован, а сам Галич стал местом ссылки противников великого князя — в 1493 г. туда отправился избежавший казни князь Ф. Вельский.

К северо-востоку от Галича находилась Чухлома при одноименном озере. В источниках она упоминается редко. В 1376 г. в далекую Чухлому был сослан опальный митрополит Пимен. В списке русских городов конца XIV в. Чухлома упомянута; повидимому, она имела укрепления. Во время феодальной войны противники великого князя укрывали в Чухломе пленную великую княгиню Софью Витовтовну.

Крупным городским центром в бассейне Сухоны и Северной Двины был Устюг, впервые упоминаемый в летописи под 1218 г, и уже в XIII в. получивший большое развитие. Устюг входил в состав Ростовского княжества и Ростовской епископии и, таким образом, в политическом и культурном отношениях был тесно связан с Северо-Восточной Русью. Но к Устюгу большой интерес постоянно проявляла и Новгородская феодальная республика. В XIV–XV вв. Устюг неоднократно был местом столкновения московских войск с новгородцами, стремившимися захватить этот очень важный центр Заволочья.

Устюг развивался в области мало удобной для земледелия и своим ростом обязан прежде всего богатым пушным промыслам. Не случайно устюжане откупались от новгородцев десятками тысяч белок и сотнями соболей. Устюг был богатым городом. Множество золота и серебра хранилось в каменном соборном Успенском храме, воздвигнутом в 1290 г. и разграбленном новгородцами в 1393 г… В 1399 г. новгородцы, пытаясь усилить свое влияние в Устюге, послали туда церковных мастеров и «чудотворные иконы»; в том же году был поставлен новый деревянный большой собор в Устюге. В летописи упомянут находившийся в Устюге десятник ростовского епископа, собиравший доходы в пользу своей епископии. В районе Устюга находились владения московских князей, а в самом Устюге и около него существовали монастырские хозяйства. Развитие Устюга, таким образом, как и других городов, было связано с ростом феодального промыслового хозяйства в этом районе. В XV в. Устюг приобрел и немалое военное значение в борьбе с Казанским ханством и в продвижении московских владений на Вятку.

В Устюге было богатое купечество, ведшее торговлю с Новгородом и Северо-Восточной Русью. Двинская уставная грамота великого князя московского Василия Димитриевича 1398 г. имела целью привлечение двинского купечества и боярства на свою сторону в борьбе за Подвинье с Новгородом и устанавливала льготы для движения купцов через Устюг. Под 1475 г. находим интересное сообщение о том, что на Каме казанские татары побили сорок устюжан, «идущи к Тюмени торгом», что указывает на роль устюжского купечества в продвижении в Западную Сибирь.

Устюг был многолюдным городом. В 1398 г. устюжские горожане выставили рать в две тысячи человек во время нападения новгородского войска, а в 1471 г. на Двине против новгородцев выступило уже около четырех тысяч устюжан. Учитывая, что местность вокруг Устюга была малозаселенной, мы с большим вероятием можем считать, что эти рати формировались главным образом за счет городского населения Устюга. Если даже они включали всех способных носить оружие, то получится, что для конца XIV в. население Устюга можно исчислять примерно в шесть — семь тысяч, а для 70-х гг. XV в. — в двенадцать — четырнадцать тысяч человек.

Устюг был и одним из значительных культурных центров русского средневековья. Там было свое летописание, а устюжские монастыри были центрами письменности. Известный церковный деятель XIV в. Стефан Пермский «научи же ся в граде Устюге всей грамотичнеи хитрости и книжности».

В верховьях р. Сухоны находилась Вологда, древнейшие сведения о существовании которой восходят к XII в. Источники редко и мало говорят о Вологде в XIV в., и лишь с конца этого столетия Вологда начинает чаще встречаться на страницах летописей и актов. К этому времени относится возрастание роли этого города в экономической жизни и политических событиях, что связано с обострением борьбы Москвы за проникновение в Двинский край. Еще в 1366 г. Димитрий Иванович Московский выслал в Вологду свою заставу, которая задержала там ехавшего с Двины новгородского боярина Василия Даниловича с сыном, а в 1393 г. великий князь Василий Димитриевич отвоевал Вологду у Новгородской феодальной республики. Овладение Вологдой имело большое значение для успеха борьбы московских князей за Двину.

О развитии и внутренней жизни Вологды в XIV–XV вв. мы располагаем немногими данными. Город имел обычные укрепления, остатки которых в виде валов сохранялись еще в конце XIX в… В 1335 г. Вологда была уничтожена пожаром, но в дальнейшем восстановилась и продолжала обстраиваться. Имеются сведения об усиленном строительстве церквей в Вологде во второй половине XIV в… Однако, по наблюдениям археолога А. В. Никитина, «до XV в. нельзя говорить о значительной величине города. Только с XVI в. он начал разрастаться… но даже и в это время он не представлял единого целого». Вологда была значительным торговым центром. О торговле в Вологде неоднократно упоминается в различных грамотах. Местные князья, очевидно, собирали немалые доходы от транзитной торговли через Вологду. В духовной грамоте князя Андрея Васильевича (1481 г.) особо упоминается о том, что этот князь «прибавил пошлин в городе в тамге».

Но в самой Вологде также образовалось купечество. О вологодских торговых людях, ходивших в Колмогоры, встречаем упоминания в Двинской уставной грамоте 1488 р.

О ремесленном производстве в Вологде XIV–XV вв. прямых указаний нет, но о существовании вологодского посада летопись прямо упоминает под 1492 г… Некоторый свет на внутреннюю жизнь города проливает жалованная грамота великого князя Василия Васильевича Кирилло-Белозерскому монастырю, данная в 1448–1469 гг… В этой грамоте упоминается более ранняя грамота Василия Васильевича, данная вологодским горожанам. По этой грамоте монастырский двор в Вологде должен был вместе с городом «тянути… во всякие проторы и в розметы и в все пошлины». Тем самым вологодские горожане добились важной уступки в свою пользу, и сама по себе выдача грамоты свидетельствует о борьбе вологодских горожан XV в. против феодального землевладения в городе. Однако цитируемая грамота восстанавливает иммунитет владений Кирилло-Белозерского монастыря в городе.

По-видимому, в период феодальной войны Вологда на какое-то время стала центром организации сил, поддерживавших великого князя. Это было тогда, когда Василий Васильевич, потерпев поражение, оказался владельцем Вологодского удела и к нему, как сказано в летописи под 1447 г., «стеклись князи и дети боярские, и кто ему служивал и кто не служивал». Возможно, что к этому времени относится попытка Василия Васильевича опереться на вологодских горожан, чем и была вызвана упомянутая уступка в их пользу. На то, что Вологда стала очагом концентрации сил, поддерживавших великого князя, косвенно указывают события 1448 г., когда после ухода Василия Васильевича из Вологды Шемяка напал на город и подверг его разгрому. Эти действия Шемяки могли быть своего рода карательной экспедицией против вологодских горожан за их поддержку великого князя. Однако позднее, вероятнее всего уже после окончания феодальной войны, великий князь Василий Васильевич отобрал свою уступку вологодским горожанам и восстановил иммунитет монастырских владений в городе.

Самым древним городом на Севере было Белоозеро, первое упоминание о котором в источниках относится к 862 г. «Впрочем, сомнительно, чтобы Белоозеро представляло собой крупный населенный пункт в XI–XIII вв.; вернее, это был небольшой укрепленный городок», — пишет М. Н. Тихомиров. Белоозеро находилось в слабо заселенном районе, мало удобном для земледелия, но богатом промысловыми угодьями. Особенно большое значение имели рыбные промыслы на Шексне и Белом озере. Через Белое озеро шел ближайший водный путь в богатый Северодвинский край. В районе Белого озера образовались феодальные владения. Особое место среди них заняли вотчины крупнейшего Кирилло-Белозерского монастыря. Белоозеро стало центром княжества, которое со времен Ивана Калиты фактически подчинялось Москве, а при Димитрии Донском и юридически вошло в состав московских владений. Белоозеро имело большое значение для Москвы в борьбе с Новгородом и за овладение двинскими землями, и именно к концу XIV в. относится заметное по учащению летописных записей о Белоозере увеличение роли города. Это совпадало, вероятно, и с его собственным развитием и ростом.

Рубежом в истории города XIV–XV вв. был 1352 г., когда в результате эпидемии, по сообщению летописца, население Белоозера вымерло. Город восстанавливался после этого уже на новом месте, в 17 км от старого. В 1398 г. во время московско-новгородской войны за Подвинье новгородцы «старый городок Белозерьскыи пожгоша, а из нового городка вышедши князи Белозерьскии и воеводы князя великого». В начале XVI в. Герберштейн отметил, что Белоозеро — город с крепостью, окружен болотами.

Археологические работы Л. А. Голубевой не обнаружили остатков белозерских укреплений. Однако вряд ли можно настаивать на том, что сведения письменных источников в этой части ошибочны и что в Белоозере вообще не было укреплений, как это делает Л. А. Голубева, сближающая Белоозеро с новгородскими неукрепленными «рядками». Л. А. Голубева не привела никаких существенных доказательств, отвергающих подлинность летописных известий о наличии укреплений в Белоозере. Между тем, в «Списке русских городов» упоминаются «на Беле озере два городка». М. Н. Тихомиров считает, что «одним из них является город Белоозеро, другим надо признать городок Усть-Шехонский («Усть Шоксны») при выходе Шексны из Белого озера, часто упоминаемый в духовных и договорных грамотах московских князей одновременно с Белоозером». Но, может быть, более верным явилось бы сопоставление этих «двух городков» «Списка» с приведенным выше известием Новгородской первой летописи младшего извода о старом и новом белозерских городках. Это известие записано под 1398 г., «Список» возник почти одновременно — в последние годы XIV в., и под «двумя городками на Белоозере» понимали вероятно, и в «Списке», и в летописи одно и то же. Поэтому точное указание летописи об этих городках может расшифровать соответствующее место «Списка».

Во всяком случае Л. А. Голубева не доказала вымышленности летописных известий о белозерских укреплениях. Ее построения противоречат всему тому, что известно о Белоозере. Прибавим к этому, что великая княгиня Софья пряталась в Белоозере от нашествия Ахмед-хана в 1480 р. и там же была укрыта великокняжеская казна. Все это свидетельствует против мнения Л. А. Голубевой о Белоозере как неукрепленном «рядке».

Но другие результаты исследований Л. А. Голубевой весьма интересны и важны. Она показала наличие сравнительно развитого ремесленного производства в Белоозере XIV–XV вв. Ей удалось даже найти остатки благоустройства Белоозера того времени — деревянные мостовые. Эти данные хорошо согласуются с представлениями о городе, получаемыми при изучении письменных источников. Многие грамоты содержат указания на обширную торговлю в Белоозере. Местный князь Михаил Андреевич в 1473–1486 гг. выдал Череповскому Воскресенскому монастырю жалованную грамоту на право сбора в свою пользу на Белоозере весчей и померной пошлины с торговых людей и возов. Из грамоты видно, что на Белое озеро регулярно приходили торговать «лодьи» из монастырей: Троице-Сергиева, Симонова, Андроникова, Калязина, Песношского, Пустынского, Покровского, Борисоглебского и других. Торговал в Белоозере и «свой», Кириллов монастырь. «Гости» приходили в Белоозеро и из Московского княжества, и из Тверского, и из Новгородской земли. Везлк на Белозерский торг товары и местные жители — «городской человек Белозерец и окологородец и изо всех волостей Белозерьских». Эти товары перечислены в таможенной белозерской грамоте 1497 г.: мясо, коровы, соль, скот, лук, чеснок, орехи, яблоки, мак, сыр, лошади, гуси, бараны, поросята. Белоозеро было значительным торговым центром своего времени, это был развитый в экономическом отношении город, центр княжества, и сведения археолога о ремесле и благоустройстве древнего Белоозера дополняют характеристику этого города.

Условия развития северных городов также имели свои особенности по сравнению с центральными и поволжскими городами Северо-Восточной Руси. Эти города существовали в слабо заселенном, почти непригодном для земледелия районе, удаленном на значительные расстояния от основного массива русских земель. Экономической основой развития северных городов было промысловое хозяйство и связанная с ним торговля. При этом, как и всюду, рост этих городов был неразрывно связан с ростом феодальной собственности. Во второй половине XIV в. возросло и военно-политическое значение этих городов в связи с обострением борьбы между Москвой и Новгородом. Северные города меньше других страдали от внешних нашествий, а усиление колонизации Заволжья со второй половины XIV в. должно было способствовать усилению притока населения в них. С другой стороны, отдаленность этих городов от центра создавала благоприятную возможность для использования их в качестве опоры реакционных сил, что ярко сказалось во время феодальной войны.

6. ЦЕНТРАЛЬНЫЕ (МОСКОВСКИЕ) ГОРОДА

Начиная с XIV в. Москва стала быстро выдвигаться в число самых крупных феодальных городов, а с середины XIV столетия прочно стала центром русских земель.[5] С Москвой неразрывно связана вся история борьбы против монголо-татарского ига и объединение русских земель в единое централизованное государство.

Как известно, буржуазная историография нередко сводила проблему образования единого Русского государства к вопросу о «возвышении Москвы». Марксистско-ленинская историческая наука рассматривает процесс образования Русского централизованного государства как явление, обусловленное ходом социально-экономического развития феодального общества. В этой связи вопрос о «возвышении Москвы» и его предпосылках приобретает подчиненное значение и лишь входит составной частью в широкую историческую проблему создания условий государственного объединения русских земель.

Объективными историческими предпосылками развития Москвы как феодального города в XIV–XV вв. были явления, общие для всех русских городов того времени: подъем производительных сил, развитие товарного производства и обращения, укрепление феодальных общественно-экономических отношений. Вместе с тем на темпы и уровень развития Москвы оказал непосредственное влияние ряд конкретно-исторических факторов, определивших сравнительно быстрое выдвижение Москвы и превращение ее в самый значительный городской центр Северо-Восточной Руси.

К числу таких конкретно-исторических факторов, оказавших благоприятное ускоряющее влияние на рост Москвы, следует отнести ее выгодное географическое положение, на что давно уже справедливо обращалось внимание в литературе. В силу своего глубинного, центрального положения в русских землях и наличия удобных путей сообщения Москва имела не только хорошие связи с этими землями, но и оказалась наиболее важным центром организации борьбы против монголо-татарских вторжений. Защищенная естественными рубежами от внезапных нападений, Москва находилась в относительной безопасности. События, связанные с Куликовской битвой, показали, что именно Москва являлась наиболее удобным центром собирания сил русских земель для борьбы против монголо-татар. Выдающееся военно-стратегическое значение Москвы в XIV–XV вв., когда важнейшей исторической задачей было свержение монголо-татарского ига, не могло не способствовать подъему Москвы, и не случайно именно Москва выступила в нашей истории организатором борьбы за освобождение русских земель. Кроме того, относительная безопасность способствовала также интенсивному притоку населения в район Москвы, который стал наиболее густо заселенным в XIV–XV вв. В свою очередь увеличение плотности населения в районе Москвы оказало воздействие на развитие экономики, что самым непосредственным образом влияло на подъем Москвы как городского центра.

Усиление власти московских князей и распространение ее на обширные территории привело к возрастанию материальных средств московских феодалов. Эти средства в известной степени были обращены на развитие и укрепление Москвы, как и всюду в феодальную эпоху, когда развитие городов зависело наряду с другими факторами и от средств феодалов, которым были подвластны города и которые были заинтересованы в их росте. В. Е. Сыроечковский правильно отмечал, что «наличие в Москве княжеского двора, окружающих князя крупных феодалов, церковного центра Руси имело громадное значение для развития московского ремесла и торговли и роста ее посада». Не случайно, что в XIV–XV вв. в Северо-Восточной Руси только московским князьям было под силу возвести каменные стены Кремля.

Москва XIV–XV вв. стала центром самого развитого и передового в художественном и техническом отношениях ремесла, крупнейшим по тому времени торговым центром и приобрела совершенно исключительное значение в ходе политических процессов и в истории русской культуры. Но если Москва по уровню своего развития резко выделилась из близлежавших к ней городов, то нельзя не отметить и общего подъема городской жизни в Московском княжестве, на фоне и в связи с которым происходило быстрое выдвижение Москвы.

Одним из значительных городских центров Московской Руси был Дмитров, основанный Юрием Долгоруким в 1154 г. Еще в XII–XIII вв. Дмитров играл значительную военно-оборонительную и торговую роль в Северо-Восточной Руси. В XIV–XV вв. значение Дмитрова для Москвы было также велико. Герберштейн отмечал важное торговое значение Дмитрова, так как по рекам Яхроме и Сестре Дмитров был связан с Волгой. Благодаря этому купцы «без больших трудностей ввозят товары из Каспийского моря по Волге в разные страны и даже в самую Москву». При посредстве Дмитрова поддерживались торговые отношения Москвы с Севером. Через Дмитров, например, проходили с Шексны митрополичьи лодьи с рыбой, из Новгорода — сотни возов и лодей с монастырскими товарами. Но развитие Дмитрова определялось не только и не столько его торговым значением. Дмитровский уезд быстро заселялся беглецами из более угрожаемых районов. В XIV–XV вв. здесь образовались владения московских князей, митрополичьего дома, Троице-Сергиева монастыря. Здесь развивались земледелие, бобровые и бортные промыслы. Дмитров стал центром удельного княжества. Значение его видно из того, что Дмитров, как правило, отдавался вторым сыновьям московских князей и, как замечает М. Н. Тихомиров, «считался самым завидным уделом, поскольку великие князья наделяли своих детей городами по старшинству». Сам Дмитров, как и другие города, имел много черт типичного феодального центра, з котором находились органы управления дворцовым хозяйством, прикрытые иммунитетными грамотами дворы Троице-Сергиева монастыря и других феодалов. Город был хорошо укреплен посредством дерево-земляных сооружений, усиленных рвами. Остатки этих укреплений вскрыты при раскопках.

О ремесленно-торговом развитии Дмитрова данные отрывочны. «Предградия» (посады) Дмитрова упоминаются еще под 1214 г. Новое упоминание о дмитровских посадах встречаем в 1372 г., когда Михаил Александрович Тверской «взял Дмитров, посады и села пожгли». При этом в летописи имеются сообщения о многолюдном поло е «бояр и людии», взятых в Дмитрове, что может указывать на сравнительно многочисленное население города. Небольшие археологические раскопки в Дмитрове дали материалы, свидетельствующие о существовании в XIV–XV вв. обычного для всех городов металлургического и гончарного дела. Об уровне развития дмитровского ремесла во второй половине XV в. может свидетельствовать осуществление в 1472 г. строительства каменного Успенского собора, отличавшегося высокохудожественной композицией и технической сложностью сооружения для того времени.

О Дмитрове как торговом центре говорят многие грамоты, упоминающие о взимании там разных торговых пошлин. Характерно, что Троице-Сергиев монастырь имел в Дмитрове двор не только в собственно городе, но и на посаде. Одна из грамот прямо говорит о том, что живущие на этих дворах монастырские люди занимаются торговлей. О торговом значении Дмитрова говорят также находки различных монет при археологических раскопках.

Внешняя история города схожа с историей многих других московских городов в XIV–XV вв. Неоднократно город терпел жестокий урон от татарских набегов, междоусобиц, эпидемий.

Сложными для Дмитрова были события в ходе феодальной войны XV в., когда город переходил во время перемирий в руки противников Москвы. В конечном счете Дмитровский удел был ликвидирован.

Обстоятельства возникновения Радонежа неизвестны. В xii — первой половине xiv в. здесь был слабо заселенный район, в котором существовали отдельные укрепленные городки наподобие Радонежа. Интенсивное освоение этого района началось, по-видимому, в конце первой половины XIV в. Имеется известие о том, что Иван Калита предоставлял какие-то льготы людям, приходившим в Радонеж. В 1337 г. недалеко от Радонежа возник Троице-Сергиев монастырь, скоро ставший крупнейшим феодальным землевладельцем Северо-Восточной Руси. В последующее время Радонеж был небольшим городом, центром удела в составе владений серпуховско-боровских князей. Их грамоты указывают на сбор торговых пошлин в Радонеже. Археологические материалы свидетельствуют об известном развитии Радонежа как ремесленного центра — обнаружены остатки гончарного производства и других ремесел. Но соседство с могущественным монастырем, вероятно, отрицательно отозвалось на развитии города. Центр экономической жизни этого района был, конечно, в монастыре. Город приходил в упадок, и вряд ли случайно то, что он уже не упомянут в «Списке русских городов» конца XIV в. Характерно и то, что грамоты радонежских князей середины XV в. с предоставлением льгот монастырским владениям не содержат обычного упоминания о «городовом деле» — по-видимому, градостроительных работ в это время уже не велось. Грамоты начала XVI в. называют Радонеж уже «городком», хотя по Судебнику 1497 г. он еще сохранял значение центра судебно-административного округа. В дальнейшем Радонеж превратился в поселение сельского типа.

К западу от Москвы в XIV–XV вв. росли новые города.

К числу таких городов относится Звенигород. Время возникновения Звенигорода неизвестно. Б. А. Рыбаков считает, что Звенигород возник как один из пограничных пунктов Черниговского княжества и что археологически доказуемо раннее происхождение города. Однако развитие Звенигорода как феодального города начинается лишь в XIV в. в системе Московского княжества. Здесь на левом берегу р. Москвы находилась постоянная «сторожа» московских князей, вокруг которой со временем стал быстро развиваться городок. Когда начались первые «примыслы» московских князей в начале XIV в., объединявших владения по течению Москвы-реки, Звенигород сразу приобрел важное стратегическое значение. К этому времени Б. А. Рыбаков относит укрепление города. Иван Данилович Калита сделал Звенигород центром владений своего второго сына Ивана. В духовной грамоте Ивана Ивановича, относящейся примерно к 1358 г., Звенигород также отдается второму сыну, но характерно, что здесь уже появляется формула «Звенигород со всеми волостми, и с мытом, и с селы, и с бортью, и с оброчниками, и с пошлинами», ясно указывающая на то, что Звенигород стал уже центром большого феодального владения. Данные раскопок Б. А. Рыбакова также показывают, что подъем Звенигорода наступает с половины XIV столетия. В это время значительного развития достигло звенигородское ремесло. Археологи обнаружили относящуюся к этому времени тонкостенную керамику хорошего горнового обжига, следы металлического производства. Открыта мастерская звенигородского ремесленника-замочника. В 1389 г. Звенигород стал уделом кн. Юрия Димитриевича. При кн. Юрии Звенигород пережил полосу наивысшего своего подъема.[6] Обнаруженная Б. А. Рыбаковым надпись на стене Звенигородского каменного собора, относящаяся к концу XIV в., дала ему основание говорить именно об этом времени постройки церкви.[7] Нужно также иметь в виду, что в районе Звенигорода находились богатые залежи строительного камня, разработка и обделка которого была давним местным промыслом.

В начале XV в. князь Юрий Димитриевич украсил Звенигородский Рождественский собор позолоченной медью. Звенигородский торг и таможники неоднократно упоминаются в грамотах. В 1382 и 1408 гг. город разорили татары. Но Звенигород продолжал развиваться. О росте города и его экономики может свидетельствовать увеличение суммы, выплачивающейся с Звенигорода и уезда в счет ордынской дани. В 1389 г. эта сумма составляла 272 рубля, а в 1433 г. уже 511 рублей. Юрий Димитриевич и его преемники укрепляли и обстраивали город, способствовали его росту для того, чтобы превратить его в базу развертывания сил в борьбе против централизующей страну власти Москвы. Эту роль и выполнял Звенигород в годы феодальной войны XV в.

Звенигород в свою очередь имел свой пригород — Рузу на реке того же названия.[8] В духовной грамоте Ивана Калиты (ок. 1339 г.) встречаем «село Рузьское», в грамоте Ивана Ивановича (1358 г.) в составе Звенигородского удела обозначена просто «Руза», а в духовной грамоте Димитрия Донского (1389 г.) уже названа «Руза городок». Видимо, превращение Рузы в феодальный город началось во второй половине XIV в. В «Списке» русских городов конца XIV в. Руза уже упомянута. Остатки рузских укреплений на высокой горе на левом берегу р. Рузы описаны были в конце XVIII в. X. А. Чеботаревым. Князь Юрий Димитриевич в своей духовной грамоте 1433 г. дал своему второму сыну Димитрию «город Рузу, и с волостью и с тамгою, и с мыты, и з бортью, и с селы, и со всемм пошлинами» и перечислил целый ряд рузских волостей, т. е. превратил Рузу в центр удела. Это значение Руза сохраняла и в XV в. К сожалению, данных о ремесле в Рузе нет. В 1441–1442 гг. с Рузы и Вышгорода собиралось 420 рублей дани в Орду, что указывает на значительные доходы, которые князья получали в этих городах, а тем самым является косвенным свидетельством их экономического развития. О сборе торговых пошлин в Рузе есть несколько упоминаний в духовных грамотах. Как и Звенигород, Руза использовалась в феодальной войне XV в. как один из опорных пунктов противников государственной централизации. В 1446 г. заговорщики, готовившиеся схватить великого князя, собирались в Рузе и Можайске.

Волок Ламский известен по летописям с 1135 г., но крупного значения в XII–XIII вв. не имел. В XIV–XV вв. Волок оказался на важных путях борьбы с литовской агрессией. В 1370 г. Ольгерд «стояв два дни, бився, и Волока не взял». Для Москвы этот город приобрел также большое значение как опорный пункт борьбы против Твери. В 1375 г. Волок послужил исходным пунктом для движения московского войска на Тверь, а в 1382 г. владелец Волока — князь Владимир Андреевич — спешно собирал там силы, чтобы двинуть их против внезапно напавшего на Русь Тохтамыша.

Об экономическом развитии Волока известно очень мало. Согласно договору великого князя Василия Димитриевича с князем Владимиром Андреевичем 1390 г., с Волока должно было платиться 190 рублей в счет ордынского «выхода».

На западных рубежах Московского княжества стоял Можайск — один из первых «примыслов» московских князей в самом начале XIV в. Впервые Можайск встречается в летописи под 1293 г. М. Н. Тихомиров предполагает, что город существовал «значительно раньше». Однако рост города связан с XIV–XV вв. и объясняется в первую очередь тем значением, которое Можайск приобрел в системе московских владений как опорный пункт борьбы против литовского наступления и как важный центр на торговом пути на Запад. Трижды город разрушали татары (в 1293, 1382 и 1408 гг.), а в 1340, 1404, 1445 гг. Можайск отбивал нападения Литвы.

Оборонительные укрепления Можайска представляли собой деревянную крепость на правом берегу р. Можайки в 1 км от впадения ее в Москву-реку. Два естественных рва вокруг крутой горы дополнялись искусственным рвом. Оборона города усиливалась Лужецким монастырем.

В первой половине и середине XIV в. Можайск входил непосредственно во владения московских князей и передавался обычно вместе с Коломной старшему сыну, а после Димитрия Донского стал центром самостоятельного удела. В Можайске сосредоточивались некоторые отрасли дворцового хозяйства — «пути», там были княжеские борти, а в завещании Василия Темного (1462 г.) встречаем указание на принадлежащую великой княгине «мелницю под городом под Можайском на Москве на реце, что нарядил ей ее же поселский Васюк». Герберштейн сообщает, что еще в начале XVI в. около Можайска водилось «большое множество разноцветных зайцев» и что район Можайска был излюбленным местом великокняжеской охоты.

Как и другие города, Можайск был не только центром княжеского хозяйства и управления. Можайский посад упоминается в летописи под 1340 г… В начале XV в. чеканилась можайская монета. Косвенным показателем экономического развития города является сравнительно большая сумма, выплачивавшаяся можайскими князьями в ордынскую дань, — 167 рублей в 1389 г… Указания на сбор торговых пошлин в Можайске неоднократно встречаются в грамотах, а сами можайские купцы торговали в конце XV в. и с западными странами и с Кафой. Не случайно у некоторых можайских жителей в должниках оказывались князья, как например, князь Юрий Васильевич Дмитровский, из духовной грамоты которого (1472 г.) узнаем, что он был должен «в Можайске Якушу Брагину да Семену Пролубихину да Федку Шише двадцать рублев».

В период феодальной войны можайский князь Иван Андреевич оказался в стане врагов Москвы. Возможно, что арест Иваном Андреевичем его боярина Андрея Димитриева находится в связи с обострением противоречий в княжестве в обстановке феодальной войны; жена этого боярина Мария была в 1443 году даже сожжена в Можайске. В том же году произошло обострение классовых противоречий в Можайске. В связи с голодом в Можайск из Твери нахлынула масса голодающих. Раздача хлеба из княжеских житниц не ослабила положения. Люди массами погибали от голода. Гнев голодающих обратился на какого-то «хлебника мужика», которого «пожгли в Можаисце же с женой» по обвинению в том, что «он люди ел».

В 1447 г. Можайск остался одним из последних оплотов антимосковской группировки. У противников великого князя «развие осталися их люди и Галичане и Мажаиче». В 1454 г. великий князь взял Можайск, а Иван Андреевич бежал в Литву.

Новым городом, возникшим во второй половине XIV в. на юго-западной окраине Московского княжества, была Верея. Впервые она упоминается в летописи под 1371 г. в связи с литовским нашествием. В докончании великого московского князя Димитрия Ивановича с великим князем рязанским Олегом Ивановичем 1382 г. Верея названа в числе тех «мест», которые лежат по северному берегу р. Оки и отходят к Москве. В духовной грамоте Димитрия Ивановича (1389 г.) Верея значится как «отъездная волость» Можайского уезда, с которой платится всего 22 рубля в ордынскую дань. «Список русских городов» конца XIV в. называет «Верею на Поротве».

Возникновение и развитие Вереи во второй половине XIV в. непосредственно связано с общим экономическим подъемом Московского княжества, вызвавшим рост старых городов и появление новых. Верея имела военно-оборонительное значение, возросшее в условиях литовской агрессии. Через Верего шла одна из древнейших дорог на Москву, связывавшая ее с Западом. Усиление торговых связей Москвы с западнорусскими землями и Литвой в это время способствовало возникновению и развитию города. Одна из летописей, говоря о разорении Едигеем Вереи в 1408 г., называет ее «городком», но уже в XV в. Верея предстает перед нами как небольшой феодальный город, ставший центром самостоятельного Верейского удела (1432–1486 гг.).

Новые сведения о Верее XV в. дали археологические работы Л. А. Голубевой. Укрепления Вереи, возникновение которых Л. А. Голубева датирует концом XIV в., были, по ее словам, «мощным оборонительным сооружением», использовавшим обрывистый мыс на берегу р. Протвы. Раскопки в Верее показывают существование там ремесленного производства: найдены железные замки, медные перстни, тонкостенные горшки горнового обжига. «Неполнота собранного археологического материала, — заключает Л. А. Голубева, — и полная неизученность территории посада не позволяют пока создать всестороннее представление о древней Верее, которая была, несомненно, не только крепостью, но и городом с его типичным для того времени ремесленно-торговым обликом».

Во второй половине XIV в. на юго-западе Московского княжества возник еще один город — Боровск. В духовной грамоте великого князя Ивана Ивановича около 1353 г. упомянуто «село на Репне в Боровьсце». Затем по просьбе митрополита Алексея Димитрий Иванович Московский отдал Боровск своему двоюродному брату Владимиру Андреевичу Серпуховскому.

Уже под 1386 г. упомянута особая боровская рать, ходившая в составе объединенного войска на Новгород. В 1390 г. новый московский великий князь Василий Димитриевич уступил требованию Владимира Андреевича и «свел» свою слободу напротив Боровска. Город назван в «Списке русских городов» конца XIV в., а в 1401–1402 гг. Боровск стал уже центром удельного княжества Семена Владимировича, которому город был передан «с тамгою, и с мыты, и с селы, и з бортью, и со всеми пошлинами». В 1444 г. возник Боровский Пафнутьев монастырь, значительно усиливший оборону города. В 1462 г. город был уже в составе непосредственно московских владений и там был княжеский «путь» Ивана III, который он пожаловал Василию Карамышеву.

Значение Боровска как феодального центра отчетливо выступает из всех этих сообщений источников. Хуже обстоит дело со сведениями о ремесленно-торговом развитии города. Известны боровские деньги, но чеканились они в Москве. Прямых указаний источников о боровском ремесле и торговле нет.

В докончании великого князя московского Димитрия Ивановича с великим князем рязанским Олегом Ивановичем 1382 г. в числе «мест», отходящих к Москве на северном берегу р. Оки, названа Лужа. Как и Боровск, Лужа по ходатайству митрополита Алексея (следовательно, еще до 1378 г.) была отдана Владимиру Андреевичу серпуховскому и в дальнейшем фигурирует в составе владений серпуховско-боровских князей, пока не была отобрана Василием Васильевичем московским. Конец XIV в. был, по-видимому, временем усиленного заселения юго-западного района Московского княжества. Выше упоминалось о слободе у Боровска. Грамоты упоминают также о «Лужьских слободах», принадлежащих московскому и серпуховско-боровскому князьям (1390 г.). В духовной грамоте Владимира Андреевича Серпуховско-Боровского 1401–1402 гг. Лужа завещана его княгине Елене «со всеми слободами и с волостями и с околицами и с селы, з бортью, с тамгою и с мыты и со озеры и со всеми пошлинами». Характерно то, что на первом месте в этом перечислении стоят слободы, — признак происходившего в то время заселения района. В целом формула духовной грамоты рисует Лужу обычным феодальным центром того времени. Упомянута Лужа и в «Списке русских городов» конца XIV в., что указывает на наличие в Луже укрепления. По-видимому, Лужа была небольшим феодальным центром, но о развитии ее как города в социально-экономическом значении этого термина никаких данных нет.

Но, кроме того, остается не вполне ясным местонахождение Лужи. М. Н. Тихомиров счел «возможным отождествить Лужу с современным Малоярославцем». М. Н. Тихомиров считает неправильным указание В.Н. Дебольского на то, что в духовной грамоте Владимира Андреевича 1401–1402 гг. (М. Н. Тихомиров датирует ее 1406 г.) Малоярославец и Лужа упоминаются отдельно. Однако почему это указание неправильно, М. Н. Тихомиров не говорит. Между тем, нет оснований считать, что в духовной дважды говорится об одном и том же поселении. Сначала там перечисляются владения, завещаемые сыновьям Ивану, Семену и затем Ярославу: «А благословил есмь сына, князя Ярослава, дал есмь ему Ярославль с Хотунью, с тамгою, и с мыты, и с селы, и з бортью, и со всеми пошлинами». В другом месте грамоты говорится: «А жене своей, княгине Олене, дал есмь ей Лужу и со всеми слободами, и с волостми, и с околицами и с селы и з бортью и с тамгою и с мыты и со озеры и со всеми пошлинами». Чтобы принять мнение М. Н. Тихомирова о тождестве Лужи и Малого Ярославца, надо считать, что Владимир Андреевич в одном завещании передал одно и то же владение одновременно своему третьему сыну и княгине.

Лужа находилась, видимо, там, где была одноименная волость — западнее Малого Ярославца, на р. Луже.

Малый Ярославец впервые встречается в духовной грамоте Владимира Андреевича 1401–1402 гг. как центр феодального владения, передаваемого Ярославу Владимировичу «с тамгою и с мыты и с селы и с бортью и со всеми пошлинами». Со своих владений, включая и Хотунь, Ярослав Владимирович должен был платить 76 рублей дани в ордынский «выход». В годы феодальной войны Ярославец был отобран великим князем Василием Васильевичем и вошел в состав его владений. Великокняжеские мытники собирали мыт при переезде через р. Лужу. В Судебнике 1497 г. Ерославец — центр судебно-административного округа. О внутреннем развитии Малого Ярославца в XV в. никаких данных нет.

Под 1480 г. впервые упомянут в летописи Кременец, возникший, вероятно, раньше. Кременец должен быть отнесен к новым поселениям на юго-западе, но судить о его характере за отсутствием данных пока невозможно.

В связи с расширением московских владений на юго-западе в середине XIV в. появилась Медынь, которую великий князь Димитрий Иванович «вытягал у Смолнян». В списке городов конца XIV в. Медыни еще нет. Медынь входила в Можайское княжество. Во время феодальной войны князь Иван Андреевич Можайский заключил договор с великим князем Литовским Казимиром, которому за помощь в борьбе против Москвы обещал отдать «город Медын». После ликвидации Можайского удела Медынь принадлежала великому князю московскому и в грамотах обычно именовалась городом. В духовной грамоте Василия Темного о Медыни упомянуто несколько неопределенно: «Можаеск… и с Медынью и что к Медыни потягло». Никаких данных о внутреннем развитии Медыни в источниках нет. Возможно, что Медынь оставалась еще небольшим феодальным центром, имевшим укрепления.

Таруссана Оке (Торуса) появляется в источниках под 1382 г… Она была уступлена рязанскими князьями, а в J892 г. Василий Димитриевич получил в Орде ярлык на Таруссу. Приобретение Московским княжеством Таруссы наряду с Алексином имело важное значение для усиления обороны южных рубежей Москвы.

О развитии Таруссы источники не дают сведений. Вероятно, в районе города находились княжеские борти, упомянутые в грамоте князя Михаила Андреевича Верейско-Белозерского великому князю Василию Васильевичу в 1450 г. — «Торусицкие бортники».

Во второй половине XIV в. великий князь московский Димитрий Иванович выменял Карашскую волость в Ростовском уезде на митрополичий город Алексин. Это произошло при митрополите Киприане, следовательно, между 1378 и 1389 гг… Алексин редко упоминается на страницах летописей и актов XIV–XV вв. Некоторое представление о нем получаем лишь из описания событий 1472 г., связанных с нападением Ахмед-хана. Татары подошли к Алексину внезапно, «с Литовского рубежа». Город не был готов к обороне, «и тотарове град зажгоша, гражане же изволиша сгорети огнем, нежели предатися тотарам». В Московском летописном своде особо подчеркивается, что в Алексине «людей мало бяше». Видимо, Алексин даже к 70-м гг. XV в. был еще небольшим городком, с незначительным населением. Интересно, что перед осадой воевода С. В. Беклемишев потребовал у горожан «посула». «Грсжани Олексин ди даваша ему пять рублев», а воевода «захоте у них шестого рубля еще жене своей». Незначительность суммы, жоторую смогли собрать алексинцы, тоже указывает на небольшие размеры города во второй половине XV в.

В духовной грамоте Димитрия Ивановича Донского 1389 г. встречаем Калугу. По-видимому, возникла Калуга тогда же, во второй половине XIV в., когда происходил общий подъем русских земель. По мнению местного историка И. Д. Четыркина, Калуга в XIV в. находилась на несколько другом месте — при устье р. Калужки, откуда она была перенесена в XV в. в более безопасное от нападении внешних врагов место.

Интересно, что наименование «город» источники употребляют по отношению к Калуге лишь начиная с середины XV в. Под 1445 г. читаем: «приде Литовская рать на Русь в семи тысящах и взяла с города с Колуги окуп». Самый факт взятия выкупа с Калуги говорит о наличии там уже более или менее значительного числа жителей Вскоре изменяется и формула упоминания Калуги в грамотах. В докончании великого князя Василия Васильевича с Владимиром Ярославичем Серпуховско-Боровским 1451–1456 гг. говорится уже о «Колуге с волостьми», а в духовней грамоте Василия Васильевича 1462 г. названа в числе владений «Колуга с Олексиным и с волостьми». Калуга стала, очевидно, к середине XV в. феодальным центром, и это отразилось в грамотах.

На южном рубеже московских владений в 1374 г. возник новый город — Серпухов, сразу приобретший очень важное значение в обороне русских земель от татарских нашествий. Город встал на одном из главных путей татарских вторжений и завершил образование «стратегического треугольника» Москва — Коломна — Серпухов. Это был один из боевых форпостов боровшийся за освобождение Руси, и недаром поэтическая «Задонщина» прославляет в связи с Куликовской битвой три города: «… кони ржут на Москве, звенит слава по всей земли Руской. Трубы трубят на Коломне, бубны бьют в Серпухове».

Впервые Серпухов упоминается в духовной грамоте Ивана Калиты около 1339 г. в перечне владений, передаваемых третьему сыну великого князя — Андрею Ивановичу. Во втором варианте этой духовной грамоты стоит вместо Серпухова «село Серьпоховское». Историк Серпухова П. Симеон на основании топографического анализа пришел к выводу, что села Серьпоховское и Нарьское вошли позднее в состав основанного князем Владимиром Андреевичем города Серпухова, именно в его посадскую, ремесленно-торговую часть.

Укрепление этой части окского рубежа началось еще в 1360 г., когда по поручению митрополита Алексея, фактического главы правительства в те годы, здесь был основан Владычен монастырь. В 1362 г. здесь была уже каменная церковь. В 1374 г. «благородный и христолюбивый князь Володимер Андреевич заложи град Серпохов в своей отчине и повеле его снарядити и срубити его дубов, а людем приходящим и гражаном живущим в нем, и человеком торжествующим и куплю творящим и промышляющим подасть великую волю и ослабу и многую лготу; приказа наместничество держать града Якову Юрьевичу, нарицаемому Новосилцу околничему своему». Создание крепких дубовых укреплений, энергичные меры по привлечению ремесленно-торгового населения в город— все это свидетельствует о ясном стремлении быстро создать опорный пункт на одном из решающих направлений борьбы с татарами в обстановке, когда приближалось решающее столкновение с ними. Серпухов стал центром удельного княжества. За три месяца до Куликовской битвы там была сооружена соборная Троицкая церковь.

В 1382 г. Серпухов первым подвергся нападению Тохтамыша, внезапно вторгшегося в русские земли. Город был сожжен, люди уведены в плен. Однако Серпухов восстановился, в конце XIV в. он отмечен в «Списке русских городов», а в завещании Владимира Андреевича 1401–1402 гг. передается наследнику как типичный феодальный город — «с тамгою и с мыты и с селы и з бортью и со всеми пошлинами». Но если можно судить об уровне экономического развития города и уезда по величине выплачиваемой дани, то придется заметить, что Серпухов отставал от других городов, потому что серпуховской князь платил тогда всего 48 рублей с полтиной. В 1408 г. Серпухов был взят и опустошен Едигеем, а затем пограблен возвращавшимся в Литву Светригайлом. В ходе феодальной войны второй четверти XV в. Серпуховский удел был ликвидирован, в 1462 г. Серпухов стал владением брата великого князя Юрия Васильевича, но вскоре опять вошел в круг московских владений.

Судить конкретно об экономическом развитии Серпухова, его ремесле и торговле мы пока лишены основания по состоянию источников, но нельзя сомневаться в том, что в этом важном феодальном центре, имевшем большое военное значение, были в XIV–XV вв. «люди торжествующие и куплю творящие и промышляющие».

Перемышль на Пахре возник, вероятно, в XIV в. По духовному завещанию Ивана Калиты около 1339 г. его третий сын получил в числе разных городов и волостей «село Перемышльское». В 1370 г. это был уже, видимо, укрепленный центр во владениях Владимира Андреевича, который во время нападения Ольгерда «собрався с силою стояше в Перемышле ополчився». В духовной грамоте Владимира Андреевича 1401–1402 гг. Перемышль упомянут как центр удела — «Перемышль с тамгою и с мыты и с селы и з бортью, псари, садовницы и со всеми пошлинами», Видимо, в Перемышле был центр дворцового княжеского хозяйства, с псарями, садовниками, бортными угодьями. Доходы с Перемышля были определены сравнительно небольшие — 41 рубль (по той же грамоте). О собственно городском развитии Перемышля в XIV–XV вв. сведений нет.

В числе владений, отошедших от Рязани к Москве в XIV в., была Хотунь на р. Лопасне. Хотунь входила в состав Серпуховско-Боровского удела. В грамотах начиная с 1433 г. Хотунь обязательно упоминается «с вол ость мй», а позднее и «с пошлинами», т. е. была феодальным центром. В грамотах 1473 г. и последующих Хотунь перечисляется под общим названием «городы», причем характерно, что в списке русских городов конца XIV в. Хотунь еще не упоминается. По-видимому, в XV в. Хотунь стала небольшим феодальным городком, но сведений о его внутреннем развитии источники не дают.

В XIV в. появляются упоминания о Лопасне. В грамотах xiv—xv вв. Лопасня обычно называется «почен Лопасна», что указывает, возможно, на возникновение нового поселения. Лопасня входила в те земли, которые «достались» великому князю Ивану Ивановичу от Рязани в середине XIV в.

Среди Рязанских земель, отошедших в XIV в. к Москве, источники называют Новый городок. Впервые мы встречаем его в духовной грамоте великого князя московского Ивана Ивановича около 1358 г.: «… а что ся мне досталм места Рязаньская на сей стороне Оки, ис тых мест дал есмь князю Володимиру в Лопастны места Новый городок на усть Поротли». В докончании Димитрия Донского с Олегом Рязанским 1382 г. вновь упомянут «по Оце на Московской стороне почен Новый городок». В докончании Димитрия Донского с Владимиром Андреевичем Серпуховским Новый городок назван иначе: «… а что ти дал отец мои, князь велики Иван Городецъ в Лопасны место». В духовной грамоте Владимира Андреевича 1401–1402 гг. в числе серпуховских волостей вновь встречаем Городец, а в договорной грамоте Юрия Димитриевича с Иваном Рязанским 1434 г. вновь находим «вверх по Оце почен Новый городок». Очевидно, что Новый городок и Городец — одно и то же, и предположение М. Н. Тихомирова о том, что «Новый городок на Протве находился на месте современного села Спас-Городец на правом берегу Протвы, недалеко от впадения Протвы в Оку», вполне вероятно. «Новый городок на Поротли» упомянут в «Списке русских городов» конца XIV в. Само его название и прибавление к нему «почен» ясно говорят о возникновении этого поселения в XIV в. Новый городок, видимо, усиливал оборону южных рубежей Московского княжества. Однако нет никаких данных об экономическом развитии Нового городка. Он был центром одной из серпуховских волостей.

К востоку от Серпухова по Оке находилась Кашира. Она упоминается впервые в духовной грамоте великого князя Ивана Ивановича (около 1358 г.) в переселении владений, отдаваемых кн. Димитрию Ивановичу: «… де евни Маковець, Левичин, Скуляев, Канев, Кошира, Гжеля, Горстовка, Горки, село на Северсце» и т. д… Текст как будто не оставляет сомнений в том, что Кашира середины XIV в. — еще не город[9] В «Списке русских городов» конца XIV в. Каширы тоже еще нет. Значительно позднее, под 1480 г., встречаем известие о том, что Иван III в момент движения Ахмата приказал сжечь «городок Коширу». Видимо, здесь было лишь укрепление, и только в духовной грамоте Ивана III 1504 г. среди владений старшего сына его Василия прямо указывается «город Кошира с Заречьем, что за рекою за Окою». Кашира упоминается в Судебнике 1497 г. как центр судебно-административного округа. Превращение Каширы в феодальный город произошло, по-видимому, лишь в конце XV в.

Среди городов Московского княжества вторым по значению после Москвы следует считать Коломну. Возникшая в xii в. (первое упоминание в летописи — около 1177 г.) на скрещении водных и сухопутных путей на границах Черниговской, Суздальской и Рязанской земель, Коломна в XIV–XV вв. приобрела исключительно важное значение для Москвы и для всех русских земель. Коломна была первым московским приобретением в самом начале XIV в. Открыв для Москвы устье Москвы-реки, Коломна дала Московскому княжеству выход на Оку и через нее — на Волгу. Вместе с тем Коломна стала главным форпостом Москвы на решающем пути борьбы со вторжениями монголо-татар. Не случайно все московские князья начиная с Ивана Калиты передавали Коломну в удел старшим сыновьям и в духовных и договорных грамотах XIV–XV вв. именно Коломной открывался становившийся все более обширным перечень владений московских князей.

Выдающееся стратегическое и экономическое значение Коломны в значительной мере очределялось ее выгодным географическим положением. Через Коломну непрестанно поддерживалась по Оке живая связь центральных русских земель с Волгой и далее — с Золотой Ордой. Три сухопутных дороги вели от Коломны на Москву, еще одна сухопутная дорога, «не замаа Москвы», непосредственно связывала Коломну с Переяславлем-Залесским. По этой дороге распространялась пришедшая в Коломну из Нижнего Новгорода эпидемия 1364 г., по ней же вели в заключение Пимена в 1377 г… Н. Н. Воронин отметил важную экономическую роль Коломны как передаточного пункта товаров, идущих через нее в Московское княжество и из него. От Коломны шла, наконец, не только водная, но и сухопутная дорога в Орду. Главным, однако, было военно-стратегическое значение Коломны, и это заставляло московских князей принимать меры к развитию и укреплению города.

Рост Коломны особенно стал заметен тогда, когда наступил один из решающих этапов борьбы русского народа во главе с окрепшим Московским княжеством против золото-ордынского ига. Коломна была хорошо укреплена. Ее деревянные стены видел в конце XV в. Иоасафат Барбаро. Через Москву-реку в городе был построен мост. Согласно исследованиям Н. Н. Воронина, Коломна стала во второй половине XIV в. центром большого каменного строительства. До 1366 г. на княжеском дворе в Коломне была построена каменная Вознесенская церковь. В 1374 г. авторитетнейший церковный деятель Сергий Радонежский по поручению великого князя основал Голутвин монастырь, значительно усиливший оборону Коломны. В конце 70-х гг. был построен белокаменный собор Голутвина монастыря. В 1379 г. было начато строительство большого Успенского собора, причем, по мнению Н. Н. Воронина, это было сделано за счет прекращения строительства Симонова монастыря в Москве. Строительство Успенского собора в Коломне имело большое военное и политическое значение. То, что в Коломне сооружался одноименный с главной московской святыней собор, подчеркивало исключительное значение Коломны, а сама по себе каменная постройка усиливала оборону города. По-видимому, строители очень торопились, события быстро шли к решительной схватке с монголо-татарами, и в 1380 г. церковь «падеся, уже совершенна дошедше». Но вскоре после Куликовской битвы собор был восстановлен, а в 1392 г. расписан.

О дальнейшем строительстве в Коломне летописи молчат, но вряд ли это можно принимать за безусловное свидетельство прекращения строительства.

Спустя два года после того, как в 1380 г. Коломна была исходным пунктом движения русских войск на Куликово поле, она разделила печальную участь Москвы и других городов, будучи разорена Тохтамышем. Еще через три года, в 1385 г., Коломна подверглась внезапному нападению рязанского князя Олега. Сообщение о взятии Коломны Олегом рассказывает о том, что Олег «бояр многих и лутчих людей пойма, поведе с собой и злата и сребра и всякого товара наимався, отъиде в свою землю со многим полоном и богатством». Значит, несмотря на разорение Тохтамышем, Коломна была многолюдным и богатым городом в 80-х гг. XIV в. Это впечатление подтверждается указанной в завещании Димитрия Донского 1389 г. суммой «выхода» с Коломны и Коломенского уезда в Орду, установленной тогда в 342 рубля, в то время как, например, Можайск должен был платить всего 167 рублей. Новые испытания выпали на долю Коломны в 1408 г. — город пострадал и от Едигея, который «град Коломный пожгоша, взяша окупь», и от участия коломенской рати в междоусобице рязанских князей на стороне поддерживавшегося Москвой Ивана Федоровича Пронского, когда «убиша и Игнатиа Семеновича Жеребцова, воеводу Коломенскаго, и Коломничь побоиша многих».

Как и в других развитых средневековых русских городах, в Коломне XIV–XV вв. были деревянные мостовые.

Коломна была центром различных феодальных владений, в том числе и дворцового хозяйства московских князей. Духовные и договорные грамоты неоднократно упоминают о «путях» в Коломне. Летопись называет находившегося в Коломне княжеского «кормиличича» Остея, заколотого «в ыгрушке» в 1390 г… Находились в Коломне также дворы многих феодалов; об одном из них, принадлежавшем И. Ю. Патрикееву, упоминается в его духовной грамоте 1499 г..

Коломна была видным центром ремесла и торговли. Письменные источники ничего не говорят о коломенском ремесле, но раскопки археологов дали весьма интересный материал. Еще в слоях XIII в. и более раннего времени обнаружены мастерские ремесленников — горшечников с горнами, кузнецов с кузницами, вырабатывавшими предметы снаряжения войска, а также различные предметы для охоты и рыболовства. Такая же картина характерна и для слоев XIV–XV вв. Археологические материалы говорят о значительном развитии в Коломне кузнечного, слесарного, литейно-металлургического производства. Найдены многочисленные железные ножи, замки, ключи, стамески, тесала, долота, строгалы, топоры, подковы, крючки, перстни, кольца, браслеты, глиняные тигли и литейные формочки. Было развито гончарное дело. Обнаружены также различные изделия из кости и камня, ручные мельничные жернова, костяные стрелы для охоты. Имеются археологические свидетельства сапожного и плотницкого ремесел. Своеобразной отраслью городского ремесла, присущей и многим другим городам, было производство детских глиняных игрушек.

Торговое значение Коломны, естественно, вытекало из ее положения на стыке важнейших водных и сухопутных путей и было, конечно, большим. Было бы неправильно, однако, представлять Коломну только лишь центром транзитной торговли. В самой Коломне в XV в. были купцы, занимавшиеся торговлей с дальними странами. Документы говорят о пребывании коломенских купцов и в Литве, и у Азова.

С Коломной были связаны многие крупные события в истории борьбы русских земель за независимость и их объединение вокруг Москвы. В Коломне собиралось и оттуда выходило на Куликово поле многотысячное общерусское войско под главенством Димитрия Ивановича. Политическое значение Коломны подчеркивалось упомянутым выше фактом постоянного вхождения города во владения старших сыновей московских князей. Об этом значении города говорит также факт учреждения в Коломне уже в 1350 г. епархии. Коломенские епископы всегда занимали высокое положение в церковной иерархии и оказывали деятельную поддержку московским князьям. Не случайно в 1366 г., в нарушение традиций, Коломна была избрана местом бракосочетания Димитрия Ивановича Московского с дочерью суздальско-нижегородского князя Димитрия Константиновича. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что наиболее близким Димитрию Ивановичу духовным лицом стал коломенский поп Митяй, которого великий князь пытался в нарушение всех церковных правил поставить русским митрополитом. Коломна была форпостом московской политики по отношению к Рязанскому княжеству, и московские наместники водили коломенскую рать в рязанские земли, вмешиваясь в интересах Москвы в междоусобную борьбу рязанских князей.

Немалую роль сыграла Коломна в событиях феодальной войны второй четверти XV в. В 1433 г., когда изгнанный из Москвы великий князь Василий Васильевич оказался всего лишь владельцем коломенского удела, Коломна стала средоточием сил, поддерживавших великого князя. «Москвичи же вси, князи и бояре, и воеводы, и дети боярские, и дворяне, от мала и до велика, все поехали на Коломну к великому князю, не навыкли бо служити удельным князем». Опираясь на поддержку собравшихся к нему сил, великий князь вскоре восстановил свою власть в Москве.

Во второй половине XV в. Коломна стала местом ссылки — туда поехали и «новгородские крамольники» в 1471 г., и Иван Фрязин в 1473 г., и другие. В 1472 г. Коломна вновь сыграла свою боевую роль, явившись опорным пунктом обороны против набега Ахмед-хана.

Это военное значение Коломны было характерной чертой ее развития в XIV–XV вв. Как упомянуто, «Задонщина» все время говорит о трех городах, непосредственно связанных борьбой против татар: Москве, Коломне, Серпухове. Коломна была важнейшим звеном этого «стратегического треугольника», на котором в XIV–XV вв. зиждилась оборона русских земель от опасного и сильного врага.

Как было уже отмечено, развитие охарактеризованных выше городов было тесно связано с Москвой. Развитие городской жизни является одной из характерных особенностей Московского княжества в XIV–XV вв. Важно заметить, что именно в этом районе мы встречаемся с наибольшим количеством вновь возникших городов по сравнению с другими территориями Северо-Восточной Руси и что возникновение новых городов относится ко второй половине XIV в. Это хорошо объясняется тем общим экономическим подъемом, который наступил в северо-восточных русских землях с середины XIV в. и который четко прослежен в исследовании Б. А. Рыбакова о ремесле.

Особенно заметно возникновение новых городских центров на западной и юго-западной окраинах Московского княжества, удаленных от основных путей татарских вторжений и в то же время приобретавших большое значение в связи с обострением конфликтов с Литвой. Возможно, что с усилением Московского княжества сюда устремился приток населения из ближайших русских земель, находившихся под владычеством литовских феодалов.

Но московские города росли и в силу других причин. Превращение Москвы в центр борьбы русского народа против монголо-татарского ига имело своим следствием резкое возрастание значения южных рубежей Московского княжества и вместе с этим городов как военно-укрепленных центров. Именно здесь, на главных путях борьбы с татарами, быстро поднялась Коломна, ставшая вторым по значению городом Московского княжества. В 1374 г. создание стратегического треугольника, прикрывавшего русские земли от татарских вторжений, было завершено основанием Серпухова. Характерно то внимание, которое проявляла княжеская власть к укреплению и развитию этих городов. Выход к Оке, находившийся в руках московских князей, имел очень большое значение не только для Московского княжества, но и для большинства северо-восточных русских земель как в военном, так и в торговом отношениях. В силу этого обстоятельства Коломна, например, получила весьма благоприятные предпосылки для своего усиления и развития в XIV–XV вв.

Процесс объединения русских земель вокруг Москвы также способствовал росту московских городов, имевших большое значение в развитии связей между Москвой и другими русскими землями. Коломна, Дмитров, Можайск и другие города были важными центрами этих связей.

Несомненный подъем московских городов и возникновение многих новых городских центров в Московском княжестве в XIV–XV вв. являются показателем более интенсивного развития социально-экономических отношений в Московском княжестве и помогают объяснить причины превращения Москвы в центр объединения русских земель в единое государство.

7. ТВЕРСКИЕ ГОРОДА

Как известно, с Москвой в течение длительного времени соперничало Тверское княжество. Здесь происходило развитие городов в XIV–XV вв.

Сама Тверь должна быть отнесена к числу крупнейшие городских центров Северо-Восточной Руси.

Возникшая еще в конце XII или начале XIII в. (первое упоминание в летописи под 1209 г.), Тверь быстро выдвинулась в число значительных городов уже во второй половине XIII в. М. Н. Тихомиров считает, что «начало XIII в. — это только время оформления Твери как города». С 1247 г, Тверь стала княжеским центром, а вскоре — центром епископии. По Воскресенской летописи получается даже, что город возник лишь после нашествия Батыя: «Ярослав Всеволодович по Батыеве пленении прииде с детми своими и начал грады разореныя от Батыя ставити по своим местом и на Волге постави град и воинова его Тверью по Тверщ реке, а напреди сего в том месте град не был, и посадит в Твери сына своего меньшаго Ярослава и оттоле наста великое княжение Тверское». Однако, как это предположено в литературе, речь идет здесь лишь о перенесении города с левого берега Волги на правый.

Тверь была расположена на важных путях, связывавших Новгород с Владимиро-Суздальской Русью. Но выгоды ее положения не исчерпывались этим. Они сказались особенно в первый период после вторжения Бятыя. Расположенная в наиболее удаленном от мест татарских вторжений районе Северо-Восточной Руси, Тверь стала во второй половине XIII в. центром притяжения значительных масс населения. Город быстро рос, несмотря на опустошительные пожары 1276 и 1282 гг. и к концу XIII в. имел гораздо большее значение в Северо-Восточной Руси, чем незначительная еще в то время Москва. В 1265 г. Тверь стала уже епархиальным центром, а в 1285 г. в Твери впервые в Северо-Восточной Руси после пятидесятилетнего перерыва возобновилось каменное строительство. Там приступили к сооружению соборного храма Спаса. Строительство этой церкви закончилось лишь в 1288 г., а в 1292 г. она была расписана.

В конце XIII — начале XIV в. на Загородном посаде тверским тысяцким Михаилом Шетским была построена церковь св. Михаила, в которой были позднее погребены погибшие в Орде тверские князья Михаил Ярославич, Александр Михайлович, Федор Александрович.

В 1317 г. в разгар борьбы между Тверью и поднимавшейся Москвой за великое княжение начались работы по усилению обороны Твери. Вынужденный уступить ярлык на великое княжение Юрию Даниловичу Московскому, Михаил Ярославич Тверской «поиде в свою отчину во Тверь и заложи град болший Кремль». В 1323 г. была заложена, а в 1325 г. окончена строительством новая каменная церковь в Твери св. Федора. Основываясь на анализе текста Никоновской летописи, Н. Н. Воронин высказал предположение о том, что сооружение церкви могло быть начато богатым тверским купцом Федором перед его поездкой в Болгар, где он затем погиб. Церковь Федора Тирона была построена в монастыре на устье р. Тьмаки. В том же 1323 г. к собору храма Спаса был пристроен придел св. Димитрия.

В дальнейшем строительство в Твери как будто затихает, ограничиваясь лишь украшением соборного храма Спаса. В 1344 г. были устроены медные двери и окованы иконы, в 1349 г. расписан алтарь, в 1353 г. построен новый придел Введения и установлены золоченые кресты на соборе и в приделах, в 1358 г. поставлены еще одни медные двери, в 1359 г. сооружены мраморные полы, в 3360 г. расписан придел Введения, ставший епископской усыпальницей.

Новые сведения об укреплении города находим опять в те годы, когда обостряется борьба Москвы с Тверью. В 1369 г. был срублен осенью за две недели новый деревянный город «и глиною промазали». В 1372 г. был выкопан ров и насыпан вал от Волги до Тьмаки. Укрепления города были усилены в 1387 г., когда «у града Тфери около валу рубиша кожух и землю насыпаша».

Подъем строительной деятельности в Твери приходится на конец XIV — начало XV в., время укрепления Тверского великого княжества. В 1382 г. был позолочен купол соборного храма в Твери. В 1395 г. построили новые стены города, а в 1399 г. предпринята реставрация соборной церкви — «и сотвориша каменосечци от плиты жженыа, а тако горазньством утвориша, зело хитро поновиша, и убелиша церковь, и бе видети изрядно украшени, якоже и древле, первогодне свершение и убеление имеюще».

Еще в 1394 г. была построена каменная церковь Феодосия и Антония, а в 1404 г. заложена каменная церковь Успения на р. Тьмаке, в 1407 г. заложена новая колокольница. Н. Н. Воронин считает, что круг построек при князе Иване Михайловиче был шире, чем известно из документов: были сооружены церковь Ивана Милостивого, огромный столп звонницы при Спасском соборе. Но строительная деятельность Ивана Михайловича в 1413–1421 гг. не отражена в летописи. В 1421 г. была реставрирована каменная церковь Федора Тирона, а в 1435–1438 гг. построена еще одна каменная церковь Бориса и Глеба. В 1452–1453 гг. был построен Михайлоархангельский собор.

Оборонительные сооружения города были спешно усилены в 1413 г., когда князь Александр Михайлович для строительства Твери «пристави множество Тферичь и Кашинцев и срублен бысть вборзе», а в 1446–1447 гг. Борис Александрович построил новые укрепления под названием Любовена.

В целом размах строительных работ в Твери XIV–XV вв. явным образом отставал от московского строительства, хотя и был весьма значительным по сравнению с другими северо-восточными городами.

Тверь была крупным феодальным центром. Княжеские, епископские, боярские, монастырские дворы занимали территорию тверского кремля. Под стенами кремля выросла другая часть города — посад, вернее посады, средоточие развитой торгово-ремесленной жизни. Развитие тверских посадов изучено А. Н. Вершинским, результаты наблюдений которого таковы: «… посад — ремесленно-торговая часть Твери — развивался в четырех направлениях: на юг за городом-кремлем, на север за Волгой, на северо-востоке — за Тверцой и к западу — за р. Тьмакой». На территории Загородного посада находилась торговая площадь. В Затьмацком посаде находился татарский гостиный двор. Тверь была многолюдным городом. В 1318 г. «загореся Тверь град, и множеством людей угашен бысть, и погоре болшая половина града, а церквей сгоре шесть». Указание на то, что в большей половине города находилось шесть церквей, позволяет примерно представить размеры города Твери. Кажется, в данном случае речь идет о пожаре в собственно городе, а не на посаде. Шесть церквей в большей половине кремля и «множество людей» создают впечатление большой плотности застройки и густоты населения тверского кремля в 1318 г.

О «бесчисленном множестве народа» в Твери упоминает летопись и под 1319 г… Улицы тверских посадов были также густо заселены. В Затьмацком посаде в 1405 г. сгорело 700 дворов, в 1420 г. — 120. О размерах и застройке тверского кремля может свидетельствовать сообщение о пожаре 1413 г., когда «погоре град Тверь и князя великого двор, и весь град и стена вся, згоре церквей 20». Кампензе писал даже, явно преувеличивая, что Тверь обширнее, великолепнее и пространнее Москвы.

В тверской летописи есть рассказ о некоем «пришельце», который был в конце XIV в. поражен видом города: «… преудивиша бо ми ся мудрая основание твердости и крепости стен, и утверждение врат, и сведение столп, и палат украшение… сам аз не насладихся тоя неизреченная красоты».

По мнению Э. А. Рикмана, Тверь к началу XV в. имела примерно такую же территорию, как и в XVIII в..

Письменные источники и археологические материалы позволяют представить развитие ремесленного производства в средневековой Твери XIV–XV вв. Обработка металла, ювелирное дело, производство оружия, кожевенное дело, строительные ремесла были, по-видимому, хорошо развиты в Твери. К началу XV в. относятся первые достоверные указания на существование сложного колокололитейного производства в Твери. Еще под 1327 и 1339 гг. упоминаются тверские колокола, но происхождение их неизвестно. В 1403 г. «слит бысть колокол святому Спасу благовестный князем Иваном Михайловичем и бысть глас его красен». Очевидно, тверские литейщики сумели сделать отличный колокол, что говорит об их высоком искусстве, Приемы колокололитейного дела и пушечного литья были очень близкими, и не случайно почти одновременно встречаем указание на существование в Твери пушек — в 1408 г. Едигей потребовал присылки их от тверского князя для штурма Москвы. О тверских пушках середины XV в., участвовавших во взятии Ржева, говорит «Слово» инока Фомы. С гордостью пишет Фома о тверском пушечном мастере Микуле Кречетникове: «Таков беяше той мастер яко в среди немец не обрести такова». Сведения летописи о работах по украшению тверского соборного храма, приведенные выше, позволяют думать о наличии в Твери X IV в. меднолитейного и ювелирного производства — типичного для крупного феодального центра. О существовании в Твери мастеров золотых и серебряных изделий говорит также то, что тверские князья прикладывали к своим грамотам вызолоченные серебряные печати.

Замечательное мастерство тверских ювелиров воплотилось в известной рогатине князя Бориса Александровича, подробно исследованной Б. А. Рыбаковым. В 1906 г. в Твери был обнаружен клад, вещи в котором датируются приблизительно 1430–1460 гг. Вещи этого клада представляли собой главным образом чеканное серебро, подвергшееся тонкой гравировке. Типы поделок разнообразны: предметы вооружения, посуда. Тверскими ювелирами изготовлялись богатые «оклады» к иконам и книгам, как например, к Евангелию 1417 г..

Тверские мастера чеканили деньги (по мнению А. Н. Вершинского, — с 1374 г.), имена этих мастеров известны — Арефьев и Федотов (XV в.).

Археологические работы в тверском кремле выявили остатки мастерских кузнеца и кожевника. В первой из них найдены железные кузнечные клещи, железное зубило, наковальня, подковы, гвозди, во второй — остатки кожи, кожаной обуви, инструменты для работы. О развитии в Твери обработки металла свидетельствует тот факт, что в XIV в. тверские железные замки продавались даже в далекой Чехии.

По мнению В. С. Борзаковского, тверичи XIV–XV вв. занимались также судостроением. Лодки тверских купцов упомянуты в летописном рассказе о нападении новгородцев на Торжок в 1372 г… В Твери, как и во всех городах, были развиты гончарное дело и строительные ремесла. Об уровне развития этих последних может дать представление количество строительных работ, выполненных в Твери в XIV–XV вв. Отметим при этом, что каменных укреплений в Твери, по-видимому, не было, хотя В. С. Борзаковский высказал предположение о том, что одна из башен тверского кремля — Владимирская — была каменной.[10] М. Н. Тихомиров считает, что объясняется это стремлением тверских князей в первую очередь украсить храмы и малой их заботой об укреплении города, чем и отличается политика тверских князей от московских по отношению к своим столицам. Но заботы московских князей о силе городских укреплений не помешали им уже во второй четверти XIV в. осуществить создание целого ансамбля каменных церквей в Кремле, а в середине века — приступить к их росписи. И наоборот, тверские князья, как показано выше, неоднократно принимали энергичные меры к укреплению города. Московский князь с огромным войском не смог взять Тверь в 1375 г. — Тверь была отлично укреплена. Дело не в различии отношения к столицам — такого различия не было, а в реальных экономических возможностях и князей и городов. Масштабы каменного строительства, связанного с большими расходами и требовавшего достаточного количества людей, соответствующего уровня развития многих ремесел, являются характерным показателем для оценки уровня экономического развития. И то, что только Москве удалось провести сооружение каменного кремля, нельзя считать результатом лишь отличия в политике московских князей — никто из князей не отказался бы от более мощных укреплений, если бы была реальная возможность соорудить их. Тверь была беднее Москвы в XIV–XV вв., уровень развития московской экономики был выше, и в этом должно заключаться главное объяснение отсутствия в Твери каменного кремля.

Однако, уступая Москве, Тверь была после нее, вероятно, самым значительным городом Северо-Восточной Руси. Ее положение на важнейших торговых путях способствовало интенсивному развитию торговли.

О многолюдном тверском торге встречаем упоминание в рассказе летописи о восстании 1327 г… Тверь занимала видное место в торговле между русскими землями. Через Торжок шел один из главных торговых путей средневековой Руси XIV–XV вв. — от Твери к Новгороду. В новгородско-тверских докончаниях этого времени встречаем неоднократные указания на взаимные условия торговли между Тверью и Новгородом.

Торговые сношения с Москвой осуществлялись разными путями — через Дмитров или через Вертязин — Клин, но они складывались в сложной политической обстановке борьбы Москвы и Твери, что не могло не влиять отрицательно на развитие тверской торговли в этом направлении. Когда в 1371 г. Димитрий Иванович заключал перемирную грамоту с послами великого князя Ольгерда Гедиминовича Литовского, то в текст ее было внесено условие: «А межы нас послом литовским, и нашим смоленским и торговцем путь чист. А послом Тферьским и нашим промежи нас путь чист. А оприснь послов тферичем нет дел в нашей очине, в великом княжении, а нашим нет дел во Тфери». Таким образом, было заявлено о разрыве торговых отношений с Тверью. Этот разрыв был одной из мер для подрыва могущества Твери и в конечном счете — для подавления ее как соперника в деле объединения Руси. С другой стороны, это указывает на развитую тверскую торговлю с Москвой и другими городами центра, прекращение которой наносило ущерб экономике Твери. Когда в 1375 г. сопротивление Твери было сломлено, новый договор Димитрия Ивановича, по которому тверской князь вынужден был заключить союз с Москвой для борьбы с Золотой Ордой, сначала особо оговорил свободу пропуска новгородских гостей через Тверское княжество, а дальше восстановил свободу торговых отношений между Тверью и Москвой. Свобода торговли с Москвой была подтверждена и в договоре Василия Димитриевича с Михаилом Александровичем в 1396 г..

Тверь была также одним из крупных центров международной торговли. Тверь была связана торговыми отношениями с Ордой. Когда в 1319 г. в Орде был убит тверской князь Михаил Ярославич, там оказались «гости знаеми ему», которые хотели отдать почести телу своего князя. В 1327 г. во время большого антитатарского восстания тверичи «торговцов гость хопыльскии иссече», «гостей ординских старых и новопришедших, иже с Щелканом Дюденевичем пришли, всех их иссекоша». О торговых связях Твери со странами Востока говорит знаменитое путешествие тверского купца Афанасия Никитина, первым проложившего дорогу из Руси в далекую Индию.

Весьма развитыми были связи Твери с Литвой. Догог оры между Тверью и Литовско-Польским государством неоднократно подтверждают порядок торговли между ними. Из грамот видно, что тверские купцы бывали в Смоленске, Киеве, Витебске, Дорогобуже, Вязьме, Полоцке, Вильне, в свою очередь с литовских купцов пошлины брались в Твери, Кашине, Старице, Зубцове.

Таким образом, у нас есть основания видеть в Твери один из самых крупных торговых центров XIV–XV вв., имеющих международное значение. Не случайно именно в Тверской земле обнаружены «пражские гроши», не заходящие далее на восток. Летописец, очевидно, нисколько не преувеличивает, когда при описании похорон князя Михаила Александровича в 1399 г. сообщает о том, что «гости же мнози от стран быша ту». О самих тверских гостях летопись также упоминает, например, под 1339 г. в связи с описанием проводов князя Александра Михайловича в Орду, когда «мати же его, и бояре, и гости, и житейския мужи, и весь град плакася о нем».

Тверь была крупным ремесленно-торговым центром на Руси XIV–XV вв. В экономическом отношении это был один из передовых русских городов того времени, и это многое объясняет при выяснении причин того, почему тверские князья так долго и упорно могли вести борьбу с Москвой.

Со второй четверти XIV в. роль Твери в истории северовосточных русских земель явно снижается, несмотря на отдельные периоды подъема ее могущества в конце XIV в. при Михаиле Александровиче и в середине XV в. при Борисе Александровиче. Роль объединителя русских земель прочно закрепилась за Москвой. Не последнее значение для решения исторического спора между Москвой и Тверью имела разность уровня экономического развития этих городов. Интересную и яркую характеристику исторической судьбы Твери в XIII–XV вв. дал Н. Н. Воронин. С большим основанием он пишет: «Развивая западные связи, Тверь уже в конце XIII — начале XIV в. выступает антагонистом татарской власти, Москва же идет по пути, намеченному Александром Невским. История оправдала московскую политику, а двухвековое существование Тверского княжества превратилось в напряженную и в конечном счете бесплодную борьбу с Москвой; причем периоды могущества и подъема общерусского авторитета Твери сменялись нарастающим упадком ее силы. Одновременно с подъемом или снижением общественно-политической жизни усиливалось или замирало строительство».

Твери принадлежит также видное место в культурной истории средневековой Руси. Здесь возникли такие крупные памятники литературы и общественной мысли, как Тверская летопись и «Слово похвальное» инока Фомы. Тверь поддерживала церковные и культурные связи с Византией. В Ватиканской библиотеке хранится греческий устав, который написал «Фома Сирианин в пределах России в городе, называемом Тверь, в монастыре святых великомучеников Федора Тирона и Федора Стратилата». Комментируя этот факт, Н. Н. Вороний отметил, что Фома мог приехать вместе с Иваном Царегородцем и что «перед нами вырисовывается облик весьма любопытного культурного центра в Твери, объединившего выходцев из Константинополя и православного Востока». Тверская архитектура находилась в «прямой и непосредственной зависимости от владимиро-суздальскои художественнэй культуры». Живопись в Твери подверглась воздействию сепаратистских политических. устремлений местной феодальной знати. Исследователи истории русского искусства отмечают, что «Тверь, боровшаяся с Москвой, настойчиво проводила в искусстве свою собственную линию. По-видимому, ее художники охотнее обращались в поисках живых творческих импульсов к новгородским источникам».

Вторым городом Тверского княжества был Кашин. Первое упоминание о Кашине относится к 1287 г., но город «почти наверняка существовал уже в начале XIII в.». Кашин находился на важных водных и сухопутных путях того времени. Через Кашин проходил путь от Волги и далее по рекам Сестре и Яхроме к Дмитрову и Москве. Кашин имел важное значение для Твери, так как прикрывал ее с северо-востока. Через Кашин пытались пройти к Твери в 1289 г. войска великого князя Димитрия Александровича и его союзников. Взять Кашин они не смогли, «обступиша град и стояша 9 днии». Из этого сообщения также видно, что Кашин уже тогда имел сильную систему укреплений. С 1339 г. Кашин стал центром удела в Тверском княжестве.

О внутренней истории Кашина сведений мало. Известно, что в Кашине был Богоявленский монастырь, откуда в 1368 г. была перенесена церковь «внутрь града». Соборная церковь города называлась Воскресенской.

Кашинский посад упоминается в летописи. Археологическое обследование показало, что Кашинский посад занимал значительную территорию и располагался под стенами крепости, прикрытый петлей р. Кашинки. На посаде в XV в. был «двор с поляной» Троице-Сергиева монастыря, купленный у некоей Федосьи Казариной и пользовавшийся иммунитетными правами. Там же находились владения Тверского Отроча монастыря. На большое торговое значение Кашина указывают упомянутые выше договоры Твери с Литвой, в которых Кашин назван в числе пунктов, куда ездят гости из Литвы. О хлебной торговле в Кашине говорит сообщение о голоде 1424 г., когда в Кашине хлеб продавался по полтине за оков ржи. Сведений о развитии ремесленного производства в Кашине нет (за исключением чеканки монет), но наличие большого посада и большое значение города как княжеского и торгового центра с несомненностью свидетельствуют о наличии ремесла в городе.

Кашин был объектом напряженной борьбы между Москвой и Тверью и не раз жестоко страдал от внешних нашествий, междоусобных войн и эпидемий. В 1321 г. Юрий Данилович Московский совершил поход на Кашин. «Прииздев Кашин Гачна Татарин с жидовином должником, много тягости учини Кашину». Антитатарское восстание 1327 г., когда «изби татар много во Тфери и иным городом», захватило, вероятно, и Кашин, где население незадолго до того испытало татарскую «тягость». Косвенным указанием на это может служить то, что карательный поход Ивана Калиты захватил не только Тверь, но и Кашин. В 1348–1349 гг. вспыхнула усобица между тверскими князьями, захватившая и Кашин. В 1365 г. Кашин пострадал от мора, а в 1367 г. к Кашину подступал князь Михаил Александрович Тверской. В 1371 г. тверской князь взял с города окуп, в 1372 г. он был разрушен Литвой. В борьбе с тверским князем кашинские князья ориентировались на Москву, с которой Кашин, видимо, был связан до известной степени и экономически. Московские князья поддерживали кашинских князей, стремясь ослабить Тверь. В 1375 г., после победы над Тверью, Димитрий Иванович Московский заставил даже тверского князя признать Кашинское княжество независимым. В дальнейшем междоусобная борьба продолжалась с большой остротой, и тверские рати иногда с помощью литовского войска не раз подступали к Кашину. Его укрепления, уничтоженные пожаром в 1392 г., были восстановлены полностью — город был «срублен весь». Во время междоусобицы тверских князей в 1405 г. князь Иван Михайлович «посла на Кашин наместники своя, и много зла створиша продажами и грабежом». Пострадал Кашин и во время феодальной войны, когда Шемяка «изгоном» в 1453 г. напал на город.

В XV в. на Волге возник Калязин. Нет данных для суждения о том, существовал ли Калязин в xv в. уже как город, или же это было еще только поселение вокруг монастыря, основанного в середине XV в..

Коснятин (Скнятин, Кснятин) известен в летописях с 1148 г… В XIV–XV вв. он упоминается очень редко. В 1288 г. город был сожжен во время княжеской междоусобицы. Коснятин упомянут в числе владений, передаваемых Михаилом Александровичем наследникам в 1399 г… Сведений о развитии города источники не дают.

Под 1375 г. в летописи упоминается «городок» Белгород в Тверском княжестве, взятый московскими войсками вместе с Зубцовым. Археологическое обследование места, на котором был расположен Белгород, привело к заключению о том, что Белгород не стал ремесленно-торговым центром и недолго существовал как крепость. В 1565 г. он был селом.

Небольшим феодальным городом был, по-видимому, Вертязин (совр. Городня у Московского моря). Вертязин в XV в. был удельным центром князей Холмских, а впервые упомянут в летописном известии о разделе земель и городов между наследниками великого князя тверского Михаила Александровича по его завещанию в 1399 г… В 1412 г. «погоре Городен на Волге и церковь пречистыа Богородица и двор княж и много имениа княжа и жита и запас всякой погоре». Весной следующего года город был восстановлен: «… князь Александр Иванович Тферский паки заложи Городен и пристави множество Тферичь и Кашинцев, срублен бысть вборзе». Внимание тверских князей к Вертязину-Городне было обусловлено значением города, прикрывавшего ближние подступы к Твери снизу по Волге. Указание на наличие княжеского двора со всякими припасами рисует город как типичный княжеский центр. Данные археологии свидетельствуют и об известном развитии ремесла в Вертязине, но, кроме чеканки монеты, эти данные пока не позволяют сколько-нибудь конкретно представить себе развитие ремесленного дела в Вертязине. Во второй четверти XV в. в Городне был построен каменный храм Рождества богородицы, один из сохранившихся до наших дней замечательных памятников тверской архитектуры. Анализ художественных и технических особенностей постройки привел исследователей к выводу о том, что «в Городне работали не столичные, а провинциальные мастера», причем имеются в виду именно тверские строители. Вертязин-Городня был по-видимому, небольшим городским центром Тверского княжества.

К 1216 г. относится первое упоминание в летописи о Зубцове. Этот город имел важное значение не только для Тверского княжества, к которому он принадлежал, но и в известной степени для всей Залесской земли, потому что он находился на одном из главных путей в Литву. Через Зубцов ездили литовские гости в Северо-Восточную Русь, здесь взимали с них традиционные торговые пошлины. Ходили к Зубцову и литовские войска, пытавшиеся вторгнуться в Северо-Восточную Русь. Хорошо понимал значение Зубцова великий князь московский Димитрий Иванович. Ведя борьбу с Тверью, он позаботился о том, чтобы уничтожить Зубцов и тем самым прервать связь Твери с Литвой. В 1370 г. большое московское войско было послано к Зубцову. «И стоя в днии взяли Зубцов и город сожгли, по докончанию люди выпустили куды кому любо». Разоренный город тверской князь вскоре восстановил, и в 1375 г. московскому войску снова пришлось брать Зубцов; характерно, однако, что к этому времени он назван в летописи «городок». В XV в. Зубцов был центром удела князя Ивана Юрьевича, имевшего столкновения с московским великим князем в период феодальной войны. Данных о развитии Зубцова как ремесленного центра в XIV–XV вв. нет.

При перечислении владений, завещаемых великим князем тверским Михаилом Александровичем, встречаем под 1399 г. Опоки. В 1403 г. там были созданы укрепления — «князь Иван Михайлович замыслил город на Волзе близко Ржевы во Опоках у Зубцова, да единого лета срублен бысть, к весне почат, а в осенине кончен». Л. В. Черепнин считает, что создание укреплений в Опоках было вызвано желанием тверского князя укрепить свои рубежи в связи с переходом Ржевы под власть Москвы. Остатки опокских укреплений были описаны Н. Я. Макаренко. Эти остатки представляли собой городище на высоком и крутом обрыве волжского берега. В полукилометре от городища были обнаружены остатки каменосечства — каменные плиты с выпукловысеченными изображениями Т-образных крестов. Плиты датируются XV–XVI вв. и могут дать представление об одном из видов опокских промыслов.

Судя ио тому, что источники редко упоминают об Опоках, сколько-нибудь значительным городом они не были. Но значение феодального центра Опоки сохранили до самого конца XV в. — в Судебнике 1497 г. они упомянуты в числе судебно-административных центров Русского государства.

Новые города возникали и в Тверском княжестве. В 1297 г. «срублен бысть город на Волзе, ко Зубцеву, на Старице». Конец XIII в. был временем подъема Тверского княжества, и возникновение нового города в это время легко объясняется. Основание Старицы нужно поставить в связь с заботами тверских князей об усилении обороны своей земли. Старица прикрывала подходы к Твери с верховьев Волги. Археологические работы показали, что Старица XIV–XV вв. была не только военной крепостью, но и ремесленным центром. По сведениям Н. Н. Воронина, в Старице найдены относящиеся к XIV–XV вв. остатки местного ремесла: ключи от трубчатых замков, ножи и другие металлические изделия. Обнаружен также медный крест местного литья. В Старице были мастера строительного дела. По мнению Н. Н. Воронина, первая каменная церковь была выстроена в Старице одновременно с постройкой валов уже в 60-х гг. XIV в… После пожара 1395 г., в 1397 г. был построен каменный Михайлоархангельский собор в Старице, а в 1403 г. или 1404 г. появилась еще одна каменная церковь, построенная быстро — «единого лета». Михайлоархангельский собор был расписан в 1406–1407 гг… В договорных грамотах Старица упоминается в числе тверских городов, где производилось взимание пошлин с литовских и новгородских купцов, что указывает на значение Старицы на торговых путях.

Старица была обычным ремесленно-торговым феодальным центром в Тверском княжестве. О внутренней ее истории сведений нет.

В середине XIV в. центром особого удела сталМикулин на р. Шоше. В последующее время Микулин превратился в небольшое поселение сельского типа, но в XIV–XV вв. это был небольшой феодальный город, хорошо укрепленный, имевший торг и посад. Микулин был центром удела одного из наиболее сильных и энергичных тверских князей Михаила Александровича, что, очевидно, сыграло свою роль в укреплении города и его развитии. В Микулине чеканилась монета. Предварительные археологические раскопки вскрыли жилище местных ремесленников, хотя ни о ремесле, ни о посаде в Микулине никаких упоминаний в письменных источниках нет.

В период обострения борьбы между тверскими князьями в 1366 г. «князь великы Михаил Александрович Тверской нарядил Градок новый на Волзе». По мнению В. С. Борзаковского, это другое название Старицы.

По-видимому, небольшим феодальным замком был тверской Холм, князь которого Всеволод Александрович вел в середине XIV в. междоусобную борьбу с князем Василием Михайловичем Кашинским. После того, как усобица прекратилась, «и поидоша к ним отовсюду людие во грады их», в 1358 г. Василий Михайлович послал в Орду жалобу на Всеволода Александровича, и в Орде без суда его выдали. «И бысть князю Всеволоду Александровичу от дяди его князя Василиа Михайловича томление велие, такоже и бояром и слугам и продажа и грабление велие на них, такоже и черным людем даннаа продажа велиа». Возможно, что после этой «продажи велей» Холм вообще запустел, так как он больше в летописях не встречается.

Под 1317 г. впервые упоминается в источниках Клин, через который шел путь Юрия Даниловича Московского и Кавгадыя от Дмитрова к Твери. По мнению А. А. Спицына, Клин существовал уже в XIII в… Сведений о Клине в XIV–XV вв. немного. В 1408 р., когда Едигей потребовал от тверского князя Ивана Михайловича прийти с пушками на помощь для взятия Москвы, тверской князь вышел с небольшой ратью и от Клина вернулся назад, поступив, по выражению летописи, «уменски паче же истински». Кажется, Клин был тогда рубежом Тверского княжества. В летописи под тем же годом сказано, что Едигей «Тферскаго настолования дом святого Спаса взяша волость Клиньскую и множество людей посекоша». Если Клинская волость принадлежала Тверской епископии, то можно думать, что и город Клин тоже находился в ее собственности. Возможно, этим объясняется то, что Клин не упоминается в сохранившемся летописном изложении завещания Михаила Александровича Тверского 1399 г., в котором перечислены тверские владения. В «Слове похвальном» инока Фомы говорится о том, что тверской князь Борис Александрович восстановил город «за много лет запустевший». Вероятно, город тогда перешел из епископских владений в княжеские. Матвей Меховский в своем «Трактате о двух Сарматиях» начала XVI в, говорит о том, что Тверское княжество состояло прежде из Холмского Зубцовского и Клинского уделов.

Отметим еще два города, примыкавшие к Тверскому княжеству.

На рубеже тверских, новгородских, литовских и московских владений находилась Ржев. Первое упоминание о Ржеве относится к 1216 г… Положение Ржевы обусловливало ее военное и торговое значение в XIV–XV вв. и способствовало ее росту. Под 1376 г. упомянуты ржевские посады. За Ржеву шла напряженная борьба между сопредельными сторонами, и история перехода Ржевы из рук в руки не вполне выяснена. В 1408 г., когда Ржева вошла в состав московских владений, «повеленьем князя великого срублиша город деревянный Ржеву». В 1446 г. ржевичи оказали упорное сопротивление тверскому князю Борису Александровичу, которому московский великий князь Василий Васильевич отдал Ржеву. Выступление ржевичей носило характер антифеодального протеста, — судя по тексту «Слова похвального» инока Фомы.

В перечне владений тверских князей встречаем также Вобрынь, бывшую, вероятно, лишь феодальным замком, а не городом. Никаких сведений о развитии Вобрыни нет.

Торжок известен с 1139 г… Развитие города определялось в первую очередь его исключительным значением в торговле между Залесской землей и Новгородом. Характерно само название города, указывающее на его торговое значение. Уже в первой половине XIII в. Торжок был значительным городским центром. В XIV–XV вв. это значение города сохранялось. Свидетельства летописи говорят о пребывании тверских и новгородских купцов в Торжке, о громадных богатствах, сосредоточивавшихся в Торжке в ходе торговых сношений и погибавших во время нападений на город соперничающих сторон. В городе были каменные церкви, большой посад. Москва вела упорную борьбу за Торжок, и уже при Иване Калите Торжок был отобран у новгородцев. При вступлении на княжение Семена Ивановича в 1340 г. боярско-купеческая верхушка Торжка обратилась за помощью к Новгороду, чтобы избавиться от московских наместников. Новгородское боярство согласилось выступить против Москвы, но «не восхотеша чернь» в Новгороде. «Черные люди» Новгорода не захотели вступать в борьбу с сильным московским князем на стороне своих бояр. Следствием этого было восстание «черных людей» в самом Торжке против бояр, ввергнувших город в конфликт с Москвой. Сообщения летописи об этих событиях рисуют Торжок как крупный городской центр, где активность горожан весьма значительна, а внутренние противоречия достигают большой остроты. То, что обострение классовой борьбы в Торжке в 1340 г. было непосредственным откликом на противодействие «черных людей» боярам в Новгороде, неслучайно, потому что Торжок был очень тесно связан с Новгородской республикой и находился некоторое время даже в «смесном» владении ее с тверскими князьями. Вполне понятно поэтому существование веча в Торжке, о котором имеются указания в источниках.

О том, какую роль играл Новгород в развитии Торжка, говорит и построение в Торжке в 1365 г. каменной Спасо-Преображенской церкви: «…замышлением богобоязнивых купець новогородцких, а потягнутьем черных людей и всех мужей правоверных христиан; потом на зиме сию церковь освящали архиепископ новогородцкий Алексей с попы и с диаконы и с крилошаны святыя София».

Богатства Торжка, неоднократно упоминаемые в летописях и актах — «колоколы, книги, кузнь», «иконная скрута, злато и сребро» и т. п., — вряд ли можно считать имеющими только местное происхождение. Более вероятно, что многие из этих драгоценностей были сделаны в Новгороде, а частично и в северо-восточных городах, и попадали в Торжок путем торговли и вкладов в церкви. Торжок рисуется в первую очередь как крупный торговый центр. Никаких прямых указаний на развитие ремесла в Торжке нет, но это не значит, что ремесленного производства в Торжке вовсе не было. Само положение Торжка как крупнейшего торгового центра заставляет предположить наличие в городе по крайней мере всяких ремесел, обслуживавших потребности массы людей, съезжавшихся в город. Кроме того, наличие в городе посада и многочисленных «черных людей» косвенно указывает на то, что Торжок был не только торговым, но и ремесленным центром.

Серьезный ущерб развитию Торжка нанесло нападение тверского князя Михаила Александровича в 1372 г., когда «зажгоша с поля посады у города, и удари со огнем ветр силен на град, и поиде огонь по всему гради, и погоре вскоре весь град и церкви каменный, и многое множество народа бесчисленое вскоре погибоша, а инии, от огня бежачи, в реце истопоша; в едином часе видехом град весь вскоре попель, и развеяй то ветрь, и не бысть ничтоже, развее кости мертвых».

Сравнивая общую картину развития тверских городов с московскими городами, можно заметить, что развитых городов в Тверском княжестве было меньше, а ряд городов, упоминаемых источниками, — такие, как Холм, Вертязин9 Микулин, Белгород, Кличен и другие, — едва ли были более чем укрепленными феодальными замками, насколько можно судить об этом по современному состоянию источников. Лишь сама Тверь, бесспорно, выделялась среди всех русских городов, но и ее темпы развития оказались меньшими по сравнению с Москвой. Отставание Тверского княжества в развитии городов может быть объяснено, в частности, тем, что в сложившихся условиях тверские города не приобрели такого общерусского значения, как московские города или города Поволжья. Переход политического первенства в Северо-Восточной Руси к Москве и сепаратистская политика тверских князей в XIV–XV вв. поставили многие тверские города в несколько обособленное от остальных русских земель положение. Конечно, подъем производительных сил, развитие феодального землевладения и хозяйства происходили и в Тверском княжестве, они создали основу для развития городов и даже для возникновения некоторых новых городских центров, а также и материальную базу для длительной и упорной борьбы тверских князей против Москвы.

В целом XIV и XV столетия нужно признать временем, когда северо-восточные русские города не только оправились после тяжелого татарского разорения, но и получили заметное развитие. Это развитие определялось подъемом производительных сил, ростом феодального землевладения и хозяйства. Оно ускорялось в обстановке борьбы против внешней угрозы и за единство русских земель. При этом города, получившие большое военное и политическое значение в борьбе за объединение русских земель и за их освобождение от монголо-татарского ига, развивались особенно интенсивно. Влияние военно-политических условий на судьбу городов несомненно, и условия их роста нельзя ограничивать только чисто экономическими факторами.

Можно отметить и еще одно обстоятельство, влиявшее на развитие городов. Насколько можно судить по приведенным выше материалам, те немногочисленные города, которые находились в вотчинном владении отдельных феодалов, не получили сколько-нибудь значительного развития. Гороховец, Клин, мелкие княжеские центры в Тверском княжестве и другие оставались крайне незначительными и даже не всегда можно с уверенностью отнести их к категории городов, а не замков. Характерно, что Борису Александровичу Тверскому пришлось восстанавливать запустевший Клин, долгое время находившийся во владении Тверской епархии. Порождаемая вотчинными рамками узость экономического развития и политического значения этих городов не позволила им стать значительными городскими центрами.

Конечно, во всех русских городах того времени, в том числе и в наиболее развитых, в XIV–XV вв. еще очень большое место занимали вотчинные владения, о чем мы будем подробнее говорить ниже. Но подавляющее большинство городов имело определенное количество «черного» населения, не связанного личной зависимостью от отдельных феодалов, и это обстоятельство весьма благоприятно сказывалось на развитии городов.

Нами рассмотрены сведения о 68 городах Северо-Восточной Руси, упоминаемых в летописях и актах. Прибавим к этому еще 5 городов, названных в «Списке русских городов» и находившихся на рассматриваемой территории: Бережечь, Мстиславль, Несвежьскый, Болонеск, Кличен, о которых в источниках сведений обнаружить не удалось.

Из этого количества бесспорные данные как о городских центрах в социально-экономическом отношении имеются относительно следующих городов: Ростов, Переяславль-Залесский, Юрьев-Польский, Суздаль, Владимир, Углич, Молога, Ярославль, Кострома, Городец, Нижний Новгород, Галич, Устюг, Вологда, Белоозеро, Москва, Дмитров, Звенигород, Волок Ламский, Можайск, Верея, Серпухов, Коломна, Тверь, Кашин, Старица, Микулин, Ржева, Торжок, т. е. в отношении 29 городов. Без всякого сомнения можно сказать, что этим не исчерпывалось количество городских центров Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. Отсутствие указаний в сохранившихся письменных источниках не может быть принято как доказательство того, что другие города не являлись таковыми в социально-экономическом отношении. Очень во многом помогли бы археологические работы, которые уже дали ряд свидетельств ремесленно-торгового развития таких пунктов, о которых в летописях и актах нет указаний на ремесло и торговлю. Пока эта работа не произведена, затруднительно привести более или менее точную цифру количества городов в Северо-Восточной Руси XIV–XV вв., однако можно твердо сказать, что не все из упомянутых семидесяти с лишним пунктов были городами. Известно, что превращались в села Боголюбов, Клещин, Радонеж, центрами волостей по терминологии грамот, четко выделяющих города, были Хотунь, Лопасня, Нерехта и многие другие. Ряд городов, упомянутых в «Списке», были просто укреплениями. Во всяком случае цифра в 78 городов, принятая в «Очерках истории СССР XIV–XV вв.», не может считаться обоснованной.