Городомля. Немецкие исследователи ракет в России (1997)

ПЕРВЫЕ ПРОЕКТЫ: РАКЕТЫ ПОЧТОВЫЕ И ВОЕННЫЕ

Решая проблемы, связанные с ракетой А-4, мы постепенно хорошо изучили ее устройство. И тогда господин Греттруп поставил перед нами две новые задачи. Во-первых, мы должны были попытаться увеличить дальность полета этой ракеты за счет облегчения ее веса. И, во-вторых, спроектировать совершенно новую ракету весом в одну тонну с дальностью полета в двадцать тысяч километров. Для этих ракет Гретрупп выбрал обозначения G1 и G2 (Г-1 и Г-2 в русской транслитерации). Однако советская администрация посчитала, что выбор сокращений для обозначения ракет — далеко не второстепенное дело. Позднее, когда коллектив уже работал в Советском Союзе, господин Греттруп рассказал мне, что руководство не могло допустить сокращение «Г», поскольку эта буква является начальной в слове «Германия» и в фамилиях крупнейших нацистских политиков — Геринга, Геббельса, а также Гитлера, Гесса и Гиммлера (о том, что это начальная буква также и его фамилии, Греттруп в разговоре со мной не упомянул). По поводу написания трех последних фамилий следует сказать, что они начинаются с немецкой буквы «Н», но при переводе на русский язык она также заменяется на «Г». В последующем разрабатываемые в нашем коллективе ракеты были обозначены индексом «Р».

При проектировании ракеты Г-1 для аэродинамиков проблем было немного. Моими расчетами ракеты А-4 я установил, что ее корпус и большая стабилизирующая поверхность в хвостовой части соответствуют современному уровню технических достижений. Форму А-4 я рекомендовал и для Г-1. Задача уменьшения веса легла в основном на плечи конструкторов. Для этого у нас была хорошая крепкая группа, состоящая из бывших сотрудников авиазавода «Арадо» в Брандербурге. Ею руководил бывший начальник одного из отделов «Арадо» инженер Бласс. Все авиаконструкторы были воспитаны на принципах легких конструкций. После недолгого изучения немногих попавших в наше распоряжение чертежей и некоторых почти готовых ракет, найденных в штольнях завода в калийной горе, конструкторы нашли возможности для уменьшения веса. Особенно сильно можно было сократить массу ракеты за счет превращения ее внешней оболочки в бак для горючего. Пенемюндские инженеры размещали горючее во вмонтированных вовнутрь ракеты двух больших раздельных баках. В новой ракете в заполненный бак с горючим дополнительно должен был быть закачен воздух с избыточным давлением в 4 атмосферы. Из-за растянутых стенок корпуса ракеты создавалось напряжение растяжения, благодаря которому можно было избежать напряжений давления, которые сминают и раскалывают тонкие металлические листы стенки.

В этой конструкторской команде особенно выделялся господин Тоебе, изобретательный инженер, который работал статиком — так называют специалистов, занимающихся расчетами прочности. Нашей конструкторской группе удалось добиться значительного уменьшения сухого веса. Господин Вольф, баллистик, рассчитал для Г-1 дальность полета почти в тысячу километров, таким образом эта ракета могла бы лететь в четыре раза дальше, чем А-4. Все коллеги были очень удивлены. Полковник Королев, прежде чем признать возможности улучшения, попросил господина Вольфа еще раз тщательно проверить все произведенные расчеты.

При выполнении нами второго задания господина Греттрупа по проектированию ракеты, несущей нагрузку в одну тонну на расстояние в две тысячи километров, я был нагружен больше. Я был приглашен как аэродинамик, но вскоре заметил, что не только господин Греттруп, но и баллистики, специалисты по управлению и сам руководитель конструкторского отдела ожидали, что я определю также форму и разработаю эскизный проект вновь создаваемой ракеты.

Для реализации проекта Г-2 имелись различные возможности. Для начала можно было подумать о разработке двухступенчатой баллистической ракеты. При этом подразумевалось использование уже готового двигателя ракеты А-4 с тягой в 10 тонн. Двухступенчатая ракета представляет собой комбинацию двух прочно соединенных друг с другом ракет, которые при старте располагаются одна над другой. Вначале запускается только двигатель нижней ракеты. Когда все топливо в ней заканчивается, она для облегчения веса отделяется, и запускается двигатель второй ракеты, которая и несет свой груз к цели.

Другая возможность состояла в том, чтобы скомбинировать ракету со сверхзвуковым самолетом. Самолет поднимается ракетой Г-1 вверх. После отработки и отделения ракеты самолет самостоятельно летит к цели. При одинаковой дальности полета и одинаковом весе груза общая масса комбинации самолет плюс ракета по нашим расчетам должна была быть меньше, чем масса баллистической двухступенчатой ракеты.

Я также занимался отработкой предложения Ойдена Зенгера, специалиста по разработанным во время войны ракетам и сверхзвуковым самолетам. Он предложил поднять в воздух сверхзвуковой самолет, снабженный ракетным двигателем. После отработки всего топлива самолет без привода должен был планировать к цели. Однако такая конструкция могла бы покрывать достаточные расстояния только при форме самолета, позволяющей осуществлять планирование с очень малым углом наклона траектории. Мои расчеты самолета, предложенного Зенгером, показали его плохие аэродинамические качества. И поскольку ракетный самолет должен был иметь объемистые топливные баки и вследствие этого большие общие габариты, даже при хорошей форме обтекания, он вызывает большое сопротивление воздуха. Поэтому этот вариант был исключен из рассмотрения.

Советсткие офицеры не приняли предложение Зенгера еще и потому, что такой самолет мог подойти к цели с очень незначительной скоростью, и может быть легко сбит.

Между тем я с очень большим сожалением понял, что истинные цели нашей работы отличаются от объявленных первоначально, а именно разработки ракет для нужд почты и для полетов на Луну. Задания были полностью направлены на военное применение, и я сознавал, что отказаться уже не могу, жребий брошен. Другой возможности для работы не было. При переходе из английской оккупационной зоны в советскую я перешел Рубикон. И к тому же я чувствовал себя лично обязанным моим симпатичным коллегам. Мы очень хорошо сработались, образовалась подвижная научная группа, любящая свою работу и, как и другие инженерные группы в подобной ситуации, верящая, что результаты ее разработок будут правильно и умно использованы руководством.

Время от времени нам требовалось проводить и фундаментальные научные исследования, и мы составили план проведения научно-исследовательских экспериментов для высоко выстреливающих ракет, наметив осуществить измерения космического излучения, фотографирование формирования облаков, исследования воздушных проб на химический и бактериологический состав.

Осенью 1946 г. господин Греттруп находился в зените свой карьеры. Институт в Блайхероде вполне мог бы называться «Центральным», он давно уже не был небольшой рабочей группой, работающей в нескольких комнатах. На предприятии к этому времени трудились около пяти тысяч сотрудников. По всей Тюрингии были развернуты отраслевые производства. Рабочие группы были в Нордхаузене и Земмерде, а в Леестене проводились экспериментальные исследования на двигателях ракет. Однако какого-то единого направления работ пока не просматривалось. Я качал головой, когда видел, что многие предприятия ракетной отрасли возрождаются при полном отсутствии сырья, необходимого для их производства. Советское руководство игнорировало требования ревностных немецких директоров.

На каждом возрождающемся подобным образом заводе начиналась борьба за руководство, погоня за властью. Сражались за кресло генерального директора, доходя до шельмования руководителя группы. Господин Греттруп в такой возне победил руководителя параллельного предприятия.

Побежденным оказался институт Рабе (это было старое кодовое название института ракетостроения), сотрудники этого института были переведены в центральное управление.

Но в нашем научно-исследовательском отделе, к счастью, господствовал мир.

Когда господин Вольф захотел взять на себя функции координирующего руководителя центрального отдела, это было воспринято всеми коллегами вполне естественно, поскольку он был самый старший и наиболее опытный. Господин Хох в своем отделе стремился собрать всех разработчиков систем управления. Несколько лет спустя, уже в Советском Союзе, он даже заменил господина Греттрупа на посту руководителя нашей группы. Надо сказать, что любая административная деятельность доставляет очень много организационных хлопот, при этом трудно отдавать все творческие силы научной работе. Хох отчетливо понимал, что пока в нем еще бьет ключ творческой мысли, принятие на себя функций руководителя подразделения — это всегда жертва, но все это можно расценивать и как продвижение вперед, если поток научной продуктивности иссяк. Став главным конструктором, Хох сказал мне в своей обычной ироничной самокритике: «Знаете, я умственно уже так заизвестковался, что подхожу теперь только для того, чтобы быть руководителем». Однако, он все-таки находил время и для новых предложений по улучшению систем управления.

При совместной деятельности нескольких научных подразделений нет смысла говорить о том, что какая-то из областей — аэродинамика, баллистика, управление или разработка двигателей — имеет приоритет. Нас, например, удивило, когда прежний руководитель отдела прочности на авиазаводе «Арадо» предложил центральной администрации план, по которому отдел прочности должен был занять центральное место, как земля в космологической системе Птолемея. Хороший коллектив сравним со здоровым организмом. Каждый его орган должен развиваться в соответствии с его определенными особенностями и функциями. В Блайхероде сохранился дисциплинарный приоритет научно-исследовательских отделов. Господин Греттруп решал проблемы совместной научной работы очень демократично. В отделы фундаментальных исследований, находившихся у него в подчинении, он назначил самостоятельных начальников, среди которых были такие исследователи, как например, доктор Рольф Коерманн, хороший знаток в области электрической измерительной техники.

Между тем культурная жизнь в маленьких городках Тюрингии в послевоенное время возрождалась, хотя и очень медленно. В городском театре Нордхаузена мы посмотрели драмы «Молодость» Макса Хальбеса и «Коварство и любовь» Фридриха Шиллера. В Блайхероде был даже симфонический оркестр. Театральные пьесы и концерты — все это было давно, давно забыто — еще со времен Геббельса, нацистского министра пропаганды, призывавшего к тотальной войне. С тех пор все театры и концертные залы были закрыты, деятели искусств призваны в армию или на военные заводы.

В выходные дни мы вместе с другими коллегами нашего отдела часто бывали в поместье Греттрупа в Тебре — но не как праздные посетители, а как помощники по уходу за землей и сбору урожая, получая за это право покупать яйца и овощи. Размышляя во время перерывов в работе о нашем положении, я очень удивлялся, что русские расположили конструкторское предприятие явно военного профиля так близко к границе Западной Германии.

Я разговорился с коллегами, и мы сошлись во мнении, что русское руководство рано или поздно может предложить нам продолжить работу в Советском Союзе. В тогдашней Германии, которой в соответствии с Потсдамскими соглашениями между державами-победительницами была запрещена собственная научно-исследовательская деятельность, многие инженеры надеялись получить работу за рубежом. Были и коллеги, которых такая возможность пугала. Когда осенью я приехал на авиазавод в Дессау с целью договориться об исследованиях модели ракеты А-4 в аэродинамической трубе (такая возможность наконец нам представилась), я встретил там своего старого знакомого господина Бориса фон Шлиппе, руководителя научного отдела. Я познакомился с ним в Ганновере, когда он читал лекции по аэродинамике и авиастатике в Технической высшей школе. Так вот, господин фон Шлиппе уже тогда боялся, что в один прекрасный день наша работа может принудительно закончиться в Советском Союзе.

В конце октября произошли события, которым мы придали значение уже гораздо позднее. Сначала окончание работы было перенесено на более ранние сроки. Чтобы выдержать эти новые сроки, русское руководство распорядилось об отмене отпуска. В том, что весь коллектив должен был еще раз сфотографироваться, не было ничего особенного — за прошедшие полгода моей работы в Блайхероде пропуска и фотографии на них обновлялись довольно часто. На вечер 20 октября был назначен сбор всех руководителей отделов, и, по слухам, предстояло отчитаться о нашей деятельности перед советскими специалистами из Москвы, которые, якобы, были недовольны нашими результатами. Но совещание прошло, как обычно, в дружеской атмосфере. Критики не было.

Основной доклад в присутствии примерно двадцати немецких инженеров и десяти советских коллег, все из которых были сотрудниками института в Блайхероде, делал господин Бласс, руководитель конструкторского отдела. Он представил чертежи нескольких вариантов ракеты Г-1. Среди них, как мне помнится, был и вариант, предложенный полковником Королевым. В нем старая ракета А-4 в своей цилиндрической части должна была быть удлинена, при этом она бы смогла взять больше топлива. По сравнению со старой ракетой А-4 было уменьшено отношение сухого веса к стартовому, таким образом ракета могла лететь дальше. Для всех вариантов был предусмотрен старый привод А-4 с тягой 10 тонн. При этом Королев сам критиковал свое предложение. Очень тяжелая ракета поднималась бы с небольшим стартовым ускорением и внутри своего весового класса не смогла бы достичь максимальной дальности полета. Господин Вольф, баллистик, рассчитал траектории полета для всех вариантов. Во всех случаях дальность полета получалась более тысячи километров.

Таким образом за полгода работы был достигнут значительный прогресс по сравнению со старой ракетой А-4. И это при том, что все разработки были сделаны совсем новым коллективом. Я думаю, нашим преимуществом было то, что у нас не было никаких технических отчетов из Пенемюнде. Мы были мало обременены старым мышлением и могли идти своим путем. Возможно, тогда мы с нашим техническим проектом ушли дальше, чем немцы в США, которые больше цеплялись за старое наследство. В конце заседания в комнату вошел генерал Гайдуков и сел за стол рядом с господином Греттрупом, который возглавлял дискуссию. Генерал выглядел чрезвычайно угнетенным, как будто перенес тяжелый удар или испытал большое разочарование. Усталые глаза на его обычно моложавом лице глубоко запали. Он начал медленно оттаивать, только когда принял участие в дискуссии. Около 22 часов Греттруп закончил совещание. Генерал, который снова выглядел бодрым, пригласил нас всех на поздний ужин в ресторан «Япония». Я еще не знал этого ресторана, только видел на дорожном знаке русский перевод «ЯАПАН». Тогда на всех уличных вывесках была дана русская транскрипция. И мы, немцы, намеревающиеся выучить русский, начали с того, что через чтение указателей улиц обоими шрифтами запоминали кириллицу. Иронизировали также над надписью на здании партийного учреждения. Первоначально слова «Коммунистическая партия» были написаны латинскими буквами и кириллицей. После слияния Коммунистической и Социал-демократической партий появилось новое название «Социалистическая единая партия». Но написанное кириллицей «Коммунистическая партия» осталось.

Итак, в этот вечер мы в удобном автомобиле поехали в расположенный на окраине города ресторан. Подковообразный стол был празднично накрыт. Большие вазы с фруктами, много блюд с салатами. Возле каждого прибора стояло несколько различных бокалов. Генерал Гайдуков председательствовал, сердечные тосты сменяли друг друга. Я знал уже по опыту прежних празднеств, что русские не пьянеют. Генерал пил чаще, чем мы, немцы, а потом заметил, что по такому поводу, мы должны выпить все, что налито в бокалы. Ловкие ординарцы разливали чистую водку. Генерал снисходительно улыбнулся, когда я поднялся, чтобы выпить за него. Я положил на плечи вместо погон две подставки под пивные бокалы, прикрепил их под воротником пиджака и провозгласил: «Я — генерал аэродинамики!».

Рядом со мной сидел руководитель отдела прочности. Он рассказал, что некоторое время назад к его жене в Бранденбурге (она еще жила там) пришли русские офицеры, которые назвались представителями жилищной службы Бранденбурга. Они были в курсе, что семья планирует переезд в Блайхероде. Офицеры тщательно осмотрели всю мебель. Некоторые вещи они даже измерили складной линейкой. Супруга, спустя несколько дней навестившая мужа в Блайхероде, в одном из сотрудников штаба генерала Гайдукова узнала приходившего к ней офицера. То есть они не были представителями жилищной службы Бранденбурга… После его рассказа мы посмотрели друг на друга и пожали плечами «Удивительно, но необъяснимо». Тем временем шум за праздничным столом усиливался. Многие немецкие коллеги уже обессилили. Было довольно поздно, когда я попрощался. Мой хороший знакомый, старший лейтенант Тюлин, поднялся, чтобы меня подвезти, поскольку нам было по пути. У дома он дружески помог мне выйти из автомобиля и уехал только после того, как за мной захлопнулась входная дверь. Однако вскоре я опять вышел на улицу подышать свежим воздухом и прошелся по близлежащему лесу. Довольно долго сидел на скамейке. Потом вернулся домой и крепко уснул.