Гороскоп мадам Евы

БРАКИ СОВЕРШАЮТСЯ В НИЭГЭР-ФОЛС

Легенды в Америке сочиняются не зря. Бескорыстные сказочники давно уступили место высокооплачиваемым. Легенды работают на бизнес.

Вот легенда, работающая на целый город. Надо думать, над ней потрудился квалифицированный сказочник.

Есть на самой границе с Канадой американский городок Ниэгэр-Фолс. Так себе городок: несколько улиц с одноэтажными магазинчиками, пестрыми, как цирковые афиши. Все его достоинство в том, что расположен он на берегу всемирно известного Ниагарского водопада. Пожалуй, целое столетие тянутся сюда туристы со всего света, каждому охота посмотреть на чудо природы.

Река Ниагара, прежде чем стать Ниагарским водопадом, несет свои бурные прелести между причудливых островов с экзотическими названиями: «Остров луны», «Остров Козла», «Остров зелени», «Остров трех сестер».

Извиваясь, как в лабиринте, между этих и сотен других мелких, безымянных островков, река Ниагара делится на множество русел, ниспадающих с крутых берегов десятками каскадов. И у каждого своя прелесть. Одни разбрасывают на солнце бриллиантовые россыпи, другие, проходя сквозь мясорубку скал, дробятся в мельчайшую водную пыль, которая поднимается над берегами туманом, видимым за много десятков миль.

Вечерами к красотам дикой природы подмешивается красивость взнузданного электричества.

«Иллюминэйшен! — вопят рекламы. — Полтора биллиона свечей! За один доллар и десять центов вы можете увидеть самое великолепное зрелище в мире!!»

Один недостаток у Ниагары: она не принадлежит безраздельно Соединенным Штатам. И ее красоты и ее мощь приходится делить с провинциальной Канадой, расположенной на другом берегу. А там и отели дешевле и еда вкуснее. Все чаще экономные туристы подъезжают к Ниагаре с канадской стороны и на той же стороне оставляют свои деньги.

Тут-то и приходит на помощь легенда. Оказывается, американский Ниэгэр-Фолс обладает способностью, о которой и не мечтает его канадский соперник. Он приносит счастье новобрачным. Достаточно провести здесь медовый месяц — и ваш брак станет счастливым на всю жизнь.

Однако легенда, как и всякая другая реклама, требует доказательств фактами. Американские молодожены так. запросто, в Ниэгэр-Фолс не потащатся, тем паче, что стэйки и виски здесь стоят раза в два дороже, чем где-нибудь в скотоводческом Амарилло. Нужны авторитетные примеры. На роль «примера» ангажируют известного голливудского киноактера Глена Форда.

Еще в 1943 году он женился на популярной тогда героине голливудских музыкальных ревю Элеоноре Повэлл. И вопреки бытующим в Голливуде традициям до сих пор ни разу с нею не разошелся. Прочный брак! Счастливый брак! А кто его укрепил? Ниэгэр-Фолс. До сих пор здравствуют очевидцы. Они собственными глазами видели, как Глен Форд и Элеонора Повэлл проводили свой медовый месяц на Ниагаре. Вам недостаточно этого примера? Обратите внимание на другую голливудскую кинокрасотку — Грец Килли. Именно в Ниэгэр-Фолс она закрепила свой брак с князем из Монако. Вам и этого мало? А что вы скажете о знаменитой секс-бомбе Марии МакДональд? Несмотря на свою молодость, она замужем уже пятый раз и все пять раз проводила медовые месяцы на Ниагаре. Если вам и этого недостаточно, так вы либо застарелый холостяк, либо у вас в карманах гуляет ветер.

От легенды не ждут достоверности. И вот уже тянутся к Ниагаре новобрачные, прибывают дуэтами (он и она), трио (с заботливым папой), квартетами (с мамой и папой одной стороны) и даже секстетами (с двумя мамами и двумя папами).

И здесь рождаются новые легенды, на которых делают свой маленький бизнес местные бармены, приказчики и гиды. Ведь чтобы вытянуть из туриста зеленые бумажки, туриста надо расшевелить.

— Прошу вас обратить внимание на трио за тем столиком: он, она и ее папа. Вы заметили, как сияет папа? Он сделал миллион на пшенице. Нет, он не трудился над выведением нового сорта. Он просто застукал в пшенице свою хорошенькую дочку с холостым миллионером.

— А та престарелая дама за столиком слева — это миссис Вилкинс из Кентукки. Она приехала сюда, чтобы отдать дань месту, где сорок лет назад провела свой медовый месяц. Ниагара принесла ей счастье. Ее супруг скончался, оставив ей несколько миллионов.

— Вы хотите знать, почему так озабочен господин за столиком у окна? Он пытался выяснить у дочери фамилию молодого человека, за которого она сегодня утром вышла замуж, а она помнит только номер его автомобиля…

Влюбленные парочки, как завороженные, наблюдают иллюминацию на водопадах. Все-таки не зря они притащились сюда за тысячи километров. Будет о чем долгие годы рассказывать будущим детям и детям будущих детей.

Звезды иллюминации медленно угасают. В наступающей мгле все яростнее ревут водопады.

— Ты знаешь, почему сюда едут молодожены и почему я привез тебя сюда? — кричит своей невесте молодой человек, придерживая рукой модную короткополую шляпу с широкой полосатой лентой и стараясь перекричать Ниагару.

— Не знаю, милый! — кричит невеста.

— Здесь есть возможность воспользоваться древним обычаем индейцев!

— Что это за обычай, милый?

— Очень хороший обычай: индейцы сбрасывали неверных жен со скал в Ниагару…

— Бросим лучше по монетке, милый, чтобы еще раз вернуться сюда!

— Если ты этого хочешь, дорогая! Но помни, что я приеду сюда еще раз только для того, чтобы поступить, как индейцы…

Я не верю в обычай индейцев. Но в монетку, брошенную в волны, верю. Хочу ли я еще раз побывать на Ниагаре? Словно подсказывая мне ответ, ревут и извиваются каскады водопадов, окутанные зеленоватым туманом мельчайших брызг. Ниспадая по крутым, острым скалам, бешеные струи воды вздуваются и пенятся, как белковый крем в местном кафе «Луиза».

Нет! Даже самое усовершенствованное перо фирмы «Шефферс» не в состоянии описать всей красоты Ниагары… Я поспешно роюсь в кармане, достаю пятицентовую монету и, размахнувшись, швыряю ее в поток…

ФОНАРЬ ДЛЯ ИДИОТОВ

Джонс взглянул на часы. В его распоряжении оставалось ровно шесть минул. Тридцать секунд понадобится для того, чтобы открыть машину и завести мотор. Пять минут, чтобы доехать до угла Седьмой авеню и Тридцать четвертой улицы. Именно здесь, у Пенсильванского вокзала, ровно через шесть минут с американской точностью его будет поджидать Дженни. Остаются неиспользованными 30 секунд. Что с ними сделает Джонс? О, это небольшая мужская хитрость! За 30 секунд он успеет поставить машину к тротуару, выключить мотор и принять такой вид, как будто дожидается Дженни уже бог знает сколько времени. Ничего не поделаешь, даже точные американки любят, когда мужчины их ждут.

Джонс нажал на стартер. Его компактный «форд» ловко пробирался сквозь толпу разноцветных широкозадых автомобилей, как вдруг произошло нечто непредвиденное. На углу Пятьдесят третьей улицы машина резко остановилась, и Джонс замер за рулем в нелепой позе.

Впрочем, уже в следующую секунду он подъезжал к бензиновой колонке. Несколько парней в фирменных комбинезонах буквально набросились на его машину. В то время, как первый комбинезон наливал в бак бензин, второй проверял уровень масла, а третий добавлял в радиатор воду, четвертый, пятый и шестой мыли машину резиновыми щетками. Через две минуты она блестела, как зеркало. Комбинезоны так обрадовались, что стали повторять на мотив популярной песенки название бензиновой фирмы, предоставлявшей такие удобства.

Затем «форд» Джонса тронулся с того самого места, на котором внезапно застыл.

Вся операция заняла две минуты. Но ведь они нс были предусмотрены расписанием Джонса. Неужели его хитрость обернется против него, неужели Дженни его не дождется?

Не волнуйтесь, все кончилось благополучно. Джонс не опоздал к месту свидания. Его график оказался безупречным. Дело в том, что две минуты, проведенные у бензиновой колонки, не имели к нему никакого отношения. Они не имели отношения и к тем, кто следил за перипетиями этого телевизионного происшествия, то есть к зрителям. У них был свой безупречный график: пока комбинезоны наливали бензин в автомобиль, зрители откупоривали бутылки и наливали сода-виски в стаканы. Так что на первый взгляд все были довольны. Телевизионная компания получила от бензиновой компании деньги за рекламу, а телезрители получили возможность немножко отдохнуть от подробностей нудной любви между Дженни и Джонсом.

Ситуация повторилась ровно через десять минут, в тот момент, когда папаша Дженни, вылезая из шикарного «кадиллака», имел неосторожность закурить сигарету. Папаша тоже застыл на месте. Оцепенел он, видимо, оттого, что его зажигалка дала осечку. Но к нему тотчас же потянулись десятки зажигалок. Быстрее всех сработала элегантная зажигалка, действующая от электрической батарейки. Она услужливо выбросила узкий столбик пламени, одновременно озарив радостное лицо курильщика ярким светом электрической лампочки. Все окружающие пришли в восторг от чуда современной техники и стали повторять на мотив популярной песенки название осчастливившей мир фирмы.

Однако эти две минуты тоже не повлияли на судьбы героев, как, впрочем, и все другие двухминутные отрезки, которые прерывали через каждые десять минут ход событий для того, чтобы ознакомить зрителей то с новым сортом «потато чепс» (Джонс потому, оказывается, стал героем бейсбола, что употреблял именно этот сорт жареного картофеля); то с достоинствами ночного клуба «Белый медведь» (Дженни потому, оказывается, стала королевой моды в своем штате, что черпала фасоны туалетов именно в этом баре); то с новой моделью самопишущей ручки, которая пишет водой (герои потому, оказывается, обрели счастье, что скрепили брачный договор именно этой ручкой)…

Вся эта кутерьма могла неподготовленного человека довести до алкоголизма. Но, слава богу, на шкале телевизора имелось восемь делений. Поворот рычажка избавлял от общества Джонса и Дженни. Не избавлял лишь от «потато чепс» и бензиновых фирм. Вы могли мчаться с ковбоями по прериям дикого Запада, стреляя из кольтов и винчестеров, но ровно через десять минут на вашем пути возникала лавочка, в которой две минуты вас кормили горячими картофельными пластинками.

Увильнув от них при помощи все того же рычажка на телевизоре, вы попадали в компанию гангстеров, мчавшихся в шикарных автомобилях и отстреливавшихся от полиции из автоматов. Но и здесь ровно через десять минут сумасшедшая гонка прерывалась, так как у бандитов не было иного выхода, как подставить свои автомобили под резиновые щетки у бензиновых колонок.

Выхода не было и у нью-йоркских телезрителей. По восьми каналам за ними гонялись полицейские, гангстеры, ковбои. Кабаретные дивы норовили освободиться от своих туалетов прямо на глазах у несовершеннолетних домочадцев. Звероподобные борцы — мастера «кетча» — вырывали друг другу ноздри, выбивали зубы. Беспощадные камеры телевизионных операторов со всеми устрашающими подробностями показывали, как разбился под Денвером новейший воздушный лайнер «ДС-8-джет».

Но что бы ни стреляло, ни гудело, ни улюлюкало, каждые десять минут наступало царство рекламы. И выяснялось, что гангстерам потому удалось удрать от полицейских, что они пользовались сверхскоростными автомобилями фирмы «Де Сото», а кабаретная дива потому с такой легкостью освободилась от одежд, что они были сшиты из самых легких материалов в фирме «Лернер шопс», а громила, победивший в «кетче», изничтожил своего противника лишь потому, что питался все теми же «потато чепс», а жертвы авиационной катастрофы лишь потому были похоронены наилучшим образом, что это обеспечила фирма…

Как-то знакомый нью-йоркский журналист спросил, нравятся ли мне программы местных телевизионных станций. Я ответил, что американцы, видимо, народ терпеливый и с крепкими нервами, если в состоянии смотреть передачи, напоминающие скачки с препятствиями. Журналист удивленно поднял брови.

— А разве у вас в Москве фильмы и спектакли, идущие по телевидению, не прерываются рекламой?

— Нет.

Он очень удивился.

— Когда же вы откупориваете бутылки?

Увы, я не мог убедить его, что телевидение можно смотреть и не подкрепляясь виски.

— Тут что-то не так, — сказал он. — Телевизор — это изобретение для дураков. Его у нас так и называют: «Фонарь для идиотов». Нормальные люди в трезвом виде смотреть это не в состоянии.

Здесь я вспомнил об одном не менее авторитетном свидетельстве. Когда в американских газетах обсуждался вопрос, следует ли перевести все программы на цветное телевидение, один из сенаторов заявил:

«Считаю нецелесообразным. Вид крови в цветной передаче будет влиять на детей гораздо хуже, чем в бело-черной».

Я с упорством пытался смотреть (без помощи виски) телевизионные программы в Нью-Йорке, Чикаго, в Вашингтоне, в Дирборне, в Буффало. Вращая ручки телевизоров, с какой же нежностью я вспоминал наше родное руганное-переруганное, пока еще трехпрограммное московское телевидение с его человеческим достоинством и человеческими недостатками! Поистине все познается в сравнении. Да ведь самая захудалая московская программа прозвучала бы здесь как событие в жизни искусства. Я предвижу возражение: дескать, кому нравится поп, кому попадья, о вкусах не спорят и т. д. и т. п.

Действительно, может быть, американцы — чудаки. И им нравится, когда в них стреляют с экранов телевизоров. Может, они получают эстетическое наслаждение, когда любовная сцена героев прерывается песенкой, рекламирующей нейлоновые чулки. Вероятно, кое-кому нравятся подобные зрелища. Но, поверьте, не всем.

Подтверждение этому я нашел в жаркий июльский день в вашингтонском Капитолии. В продолговатом двухъярусном зале сената состоялось рядовое заседание. Разбирался вопрос о телевидении. Те, кому телевизионные передачи не нравились, завалили сенат жалобами и письмами. И сенат вынужден был поставить вопрос на обсуждение.

Малоопытный человек мог бы не обратить внимания на некоторые обстоятельства, сопутствовавшие этому делу. Но вашингтонские чиновники разговорчивы и не скупятся на пояснения.

Обсуждение было поставлено на дневное заседание в невыносимую июльскую жару, когда термометр на улице показывал 85 градусов по Фаренгейту. Накануне праздновался день независимости, и большинство сенаторов либо не вернулось из загородных вилл, либо с утра уехало туда отдыхать.

В зале сената стояла прохладная тишина, располагавшая к дремоте. Председательствующий сенатор из Миннесоты клевал носом. В разных концах пустого зала сладко дремали три сенатора, неизвестно откуда и для чего явившиеся на это заседание. Сенатор-докладчик читал монотонно, как дьячок на амвоне, и казалось, этому конца-края не будет. Он докладывал о претензиях телезрителей, о протестах против кровавых программ, о требованиях запретить рекламные двухминутки. Он излагал возражения телевизионных и рекламных фирм, подкрепляя их собственными соображениями, заверяя, что запрещение рекламных телепередач было бы равноценно катастрофе, ибо только благодаря рекламе существует и развивается в Америке телевидение, а ликвидация рекламы возложила бы непосильные расходы на государство, и что это в первую очередь отразилось бы на налогоплательщиках, которые, как малые дети, сами того не понимая, вносят предложения, ударяющие по их интересам.

Речь его лилась ровно и бесконечно. На ступеньках у подножия председательской трибуны сидели юноши, которые по традиции должны всегда присутствовать на заседаниях сената на случай неотложных поручений. Они жевали резинки и шепотом рассказывали друг другу истории, видимо, очень фривольные. Кроме докладчика, это были единственные существа, бодрствовавшие на заседании.

Я поймал себя вдруг на том, что клюю носом. Я обернулся. Переводчик дремал. Разбудив его, я поспешил выбежать на такую бодрящую, такую живительную восьмидесятиградусную вашингтонскую жару.

На следующий день мне рассказали, что предложение телезрителей было провалено сенатом.

Буря пронеслась, не сорвав ни одной крыши. Джонс и Дженни, как и прежде, не сходят с экранов телевизоров, отрываясь через каждые десять минут от своих чувств лишь для того, чтобы прорекламировать очередную торговую новинку. Как и прежде, палят из автоматов гангстеры, душат друг друга мастера «кетча», разбиваются самолеты, и каждые десять минут в это вселенское верчение, в стрельбу и шум врываются люди в фирменных комбинезонах, хриплые певицы и разнокалиберные королевы красоты. Врываются для того, чтобы навязать американцам покупку немнущихся купальников и патентованных напитков, которые в состоянии даже кролика превратить в чемпиона «кетча».

ГОРОСКОП МАДАМ ЕВЫ

Она еще никого не ввела в грех. И по ее вине никто не был изгнан из рая. Напротив, она желает людям добра, стремится дать им хоть призрак счастья. И для этой благороднейшей цели (поверьте, не для какой-нибудь иной) она выставила в самом сердце Нью-Йорка, на углу 7-й авеню и 32-й улицы, большой рекламный плакат:

«Мадам Ева.

Гадание на картах и гороскоп.

Дом № 211».

Я не верю в гадание на каргах. Даже гадание на кофейной гуще не убеждает меня. Рискуя быть причисленным к самой отсталой части человечества, я должен признаться, что не верю и в гороскопы.

И все же я пошел к мадам Еве. Не знаю, что меня потянуло туда. Скорее всего нездоровое любопытство. Очень уж интересно было узнать, как должен чувствовать себя человек, заранее осведомленный о том, что его ожидает.

Мадам Ева оказалась упитанной дамой выше среднего возраста. Она выдавала себя за француженку. Я услужливо перешел со скверного английского на еще худший французский. Мадам Ева поспешила со скверного французского перейти на стопроцентный американский. Так была внесена ясность в некоторые анкетные данные гадалки. Я не знаю, были ли предки мадам Евы краснокожими индейцами, но что они не были подданными ни одного из Людовиков, сомнения не оставалось.

— Чем мы займемся? — спросила мадам Ева. — Предпочитает ли клиент определение судьбы по картам или гороскоп по звездам?

Я предпочел гороскоп. С юных лет к картам я испытывал отвращение. Дома и в школе я часто слышал, что игра в карты до добра не доводит. Мог ли я после этого доверить им свою судьбу? Другое дело — гороскоп. О гороскопах ничего дурного ни дома, ни в школе не говорилось. В нашей стране гороскопы вообще не водятся. Почему бы не позволить себе такое развлечение за рубежом?

— Значит, гороскоп, — сказала мадам Ева, посмотрев на меня проницательным взглядом многоопытной гадалки. — Вам придется сообщить кое-что о себе. Когда вы родились? Прошу вспомнить дату точно.

Она вооружилась шариковой ручкой из тех, что в любом магазине продавались по десятку на доллар, и приготовилась записывать.

— 22 апреля 1908 года, — покорно сказал я.

— Год не имеет значения, — снисходительно улыбнулась мадам Ева, давая этим понять, что видала на своем веку клиентов и более почтенного возраста. — Вам повезло. Вы родились под созвездием Быка.

Не могу сказан, чтобы это известие меня очень обрадовало. Хотя, с другой стороны, ведь мог же я родиться под созвездием Скорпиона или, чего доброго, под созвездием Барана. Пожалуй, Бык все-таки лучше.

Мадам Ева порылась в каких-то книгах, и сеанс начался.

— Друзья желают вам добра, — сообщила она доверительно, — поэтому еще раз хорошенько обдумайте свои решения, не слишком ли они поспешны.

Я бы охотно последовал ее совету, но не знал, на что она намекает.

— У вас много забот, — продолжала мадам Ева, — но в конце недели они окончатся, хотя и возобновятся в понедельник. Ваши личные дела идут успешно, но не похваляйтесь преждевременно. У вас будет для этого время, когда планы начнут исполняться. Вскоре вы начнете пожинать плоды своих трудов. Вы примете их со смешанным чувством облегчения оттого, что самое трудное уже позади, и грусти оттого, что результаты могли быть лучше. Верьте в себя, но не переоценивайте своих сил, и вы достигнете достойного успеха. Не отмахивайтесь от советов, но и не следуйте им слепо. Смело выполняйте задуманное; вы на верном пути.

Мадам Ева умолкла. Наступила неловкая пауза, и я торопливо полез в бумажник. После этого задерживаться у дамы было попросту неприлично, тем паче что в приемной! сидели другие клиенты.

Очутившись на раскаленном асфальте Седьмой авеню я стал раздумывать, не выбросил ли я доллары на ветер. Нет, кажется, я не выбросил доллары на ветер. После посещения мадам Евы я чувствовал себя намного бодрее и увереннее. Мне стало известно, как нужно бороться с собственными недостатками, и, главное, я был спокоен за свое ближайшее будущее. Меня ждал успех, я был на верном пути. Правда, мне показалось, что все сказанное мне мадам Ева могла с тем же успехом поведать любому из своих клиентов, но здесь она была ни при чем. Ведь в ее задачу входило лишь передать мне то, что было предначертано созвездием Быка.

— Скажите, пожалуйста, — обратился я к продавцу кока-колы, сидевшему в киоске у ворот, — у мадам Евы большая клиентура?

— О-го го! — воскликнул он. — Нам бы с вами такую.

— Значит, гадание — выгодный бизнес?

— Еще бы! Вот идет к мадам Еве жилец из соседнего дома, мистер Вернер. Дела его очень плохи. Он идет к мадам Еве, чтобы узнать, когда наконец ему станет хорошо. А ваши дела тоже плохи?

— Как вам сказать! По-моему, мои дела хороши.

— Ну вот, видите! А вы тоже были у мадам Евы. Когда человеку хорошо, он идет к мадам Еве, чтобы узнать, не грозит ли ему что-нибудь плохое.

— Вы психолог! Почему бы вам тоже не заняться предсказыванием судьбы? У вас бы это получилось неплохо.

Продавец кока-колы недоверчиво оглядел меня с головы до ног. Видимо, моя фигура внушила ему доверие.

— Если говорить честно, я подумывал об этом, — произнес он наконец. — Но на прошлой неделе отказался от этой мысли.

— Почему именно на прошлой?

— А вы не читали? И вы ничего не знаете?

Он порылся под прилавком и достал оттуда «Нью-Йорк тайме». В отчеркнутой красными чернилами заметке рассказывалось об опыте предсказывания будущего, проведенном кибернетической машиной. В нее заложили биографические данные и разные объективные показатели: возраст, рост, цвет глаз, вкусы клиента, — и машина в мгновение ока выдала подробное описание всего того, что в ближайшем будущем ожидает джентльмена.

— Вы когда-нибудь могли в это поверить? — воскликнул продавец. — Кибернетический гороскоп! Это почище, чем автомат для продажи кока-колы… Я не удивлюсь, если мадам Ева сама побежит к этой машине за гороскопом. И я даже знаю, что машина ей предскажет. Опа предскажет, что мадам Ева со своим бизнесом вскоре вылетит в трубу.

Продавец захихикал и потер руки.

— Уж лучше я буду продавать кока-колу. Не желаете ли стаканчик? Освежает, укрепляет, обнадеживает, прибавляет душевные силы, и все только за 15 центов.

СВОЙСТВА ВИНОГРАДА

Что я знал о винограде до этого дня?

Что он бывает красный и белый, сладкий и кислый, что от незрелого винограда можно схватить оскомину, а от перезрелого можно опьянеть. Что из винограда делают вино и ракию, но в то время как вино получается лучше из винограда, ракия несравненно лучше из слив.

Вот, пожалуй, и все. Я понятия не имел, что от винограда может заболеть поясница, покрыться загаром лицо и спина, что виноград может в один день освободить человека от килограмма лишнего жира и прибавить ему килограмм недостающих мускулов.

Я очень много нового узнал в тот день, когда отправился в горы, в болгарское село Винницу, помогать крестьянам из трудового кооперативного хозяйства «Черное море» собирать урожай.

Началось все так: кто-то из обитателей Международного Дома журналистов в Варне, понимавший толк в сельском хозяйстве, заявил, что если виноград не будет собран в течение последних дней октября, он может погибнуть.

Это сообщение нас очень встревожило, тем паче что в меню нашего ресторана виноград с каждым днем стал появляться реже.

Поняв весь смысл надвигающейся катастрофы, мы вооружились фотоаппаратами и кинокамерами и отправились в горы. Нас было около ста человек. Дома остались только самые молодые и сильные товарищи, которым невозможно было оторваться от пинг-понга и преферанса.

Крестьяне встретили нас радушно. Они решили, что к ним прибыла киноэкспедиция; женщины стали прихорашиваться.

Недоразумение вскоре разъяснилось. Крестьяне узнали, что мы не кинорежиссеры, а мы поняли, что киноаппаратами виноград не собирают.

Узнав, что мы журналисты, крестьяне обрадовались еще больше. Им никогда не приходилось видеть столько журналистов сразу. Некоторые даже высказывали удивление: мол, если на свете так много журналистов, почему на свете так мало хороших журналов? Но это к сбору винограда нс имело отношения.

Нам роздали ножницы, объяснили, как с ними обращаться. Мы были несколько разочарованы. Оказалось, что уборка винограда— очень простое дело. Нужно подойти к кусту, нагнуться, срезать кисть винограда, положить ее в ящик, опять нагнуться, опять срезать и опять положить.

Для нас, людей высокой квалификации, это было, конечно, слишком примитивным делом. Впрочем, к обеденному перерыву выяснилась некоторая особенность этого занятия. Согнуться было не так уж трудно. Неясно было, как разогнуться. Большинство отправилось обедать в согнутом состоянии.

Крестьяне угостили нас вкусным домашним хлебом, бараньей колбасой и ароматным сыром. Мы угостили крестьян сыром, колбасой и хлебом, которые нам дали на дорогу в нашем ресторане. В соревновании победили крестьяне.

После перерыва те из нас, которым удалось выпрямиться, перешли на укладку винограда. Они утверждали, что эта работа более тонкая и ответственная. Те, кому разогнуться не удалось, отправились опять в поле. Там они могли принести больше пользы. Я был в этом числе. Вскоре мы так наловчились передвигаться в сложенном состоянии, что завалили виноградом укладчиков. К концу рабочего дня почти весь виноград на нашем участке был собран.

Крестьяне поблагодарили нас за помощь, на прощание мы с ними сфотографировались. Я предпочел фотографироваться сидя. Стоя я не мог смотреть в аппарат.

Мы возвратились домой веселые и радостные. К следующему вечеру большинство из нас совладало со своими хребтами. Каждый хвалился количеством собранного винограда. По мере того, как мы рассказывали это разным людям, количество невероятно возрастало.

Мне чуждо подобное хвастовство. Я скажу правду: лично я собрал за этот день всего около трех с половиной тонн винограда! Я думал, что установил мировой рекорд, но, видимо, надо было поднажать еще. Виноград в меню нашего ресторана не стал появляться чаше…

ФЕЛЬЕТОНЫ С РАЗНЫХ СТАДИОНОВ

2. Крупный проигрыш

Уже пятый день крыша стокгольмского «Эйс-стадионе» вставала дыбом от хоровых упражнений тихих, солидных, дисциплинированных шведов. На льду, который не таял только потому, что он был искусственный, шли горячие хоккейные бои. Клюшки ломались, как спички, и, несмотря на это, советские хоккеисты упорно приближались к золотым медалям.

Билеты на игры, в которых участвовали москвичи, уже подскочили в цене вдвое. Шведы, которых в обычное время не заставишь истратить лишнюю крону, кряхтя раскрывали бумажники.

На длинной трибуне, где все места сидячие, каждый день появлялся высокий мужчина средних лет с толстым портфелем. Он усаживался поудобнее, доставал из портфеля полдюжины пива, устанавливал бутылки под скамьей. Потом раскладывал на коленях программку и извлекал из бумажника деньги. От 10 до 50 крон, в зависимости от сенсационности магма. В продолжение всего матча он пил пиво, кричал: «Хея, хея!» А когда команда-победительница под гром аплодисментов уходила с поля, болельщик засовывал деньги, вынутые из бумажника, в правый или в левый карман спортивной куртки. В правый — с лицом просветленным и счастливым. В левый — с физиономией вытянутой и скорбной.

С приближением финальных игр бедняга швед заметно потускнел, сгорбился, из портфеля он доставал все меньше бутылок пива. В последний день он пришел с пустым портфелем. Весь матч сидел трезвый. Когда советская команда завладела золотой медалью, странный болельщик скомкал 50-кронную бумажку, сунул ее в левый карман и с видом великомученика побрел восвояси пешком.

Я попросил знакомого шведского журналиста объяснить мне, что все это означало.

— Очень просто, — улыбнулся он. — Дело в том, что с некоторых пор у нас на спортивных соревнованиях запрещены тотализаторы. А этот тип, видимо, к ним привык. Для него игра не игра, если он не может сыграть на деньги. Вот он и играет сам с собой.

— А почему он сегодня пришел без пива, а ушел пешком?

— Дело в том, что он болел за свою команду и принципиально ставил против советской. А советская команда все время выигрывала. В результате этот болельщик так проигрался, что, как видно, у него уже не было на метро.

3. Автограф

Устроители зимних олимпийских игр в Инсбруке постарались предоставить спортсменам и гостям максимальные удобства. Нс сумели они обеспечить только зимнюю погоду. А без нее, согласитесь сами, какая же «белая» олимпиада?

Может быть, именно поэтому так много народу было всегда на олимпийском «Эйс-стадионе». Все таки здесь лед! Конечно, искусственный, это все понимали, но ведь на каждом втором болельщике был костюм из искусственной шерсти, а что касается искусственных челюстей, то можно с уверенностью сказать, что они лязгали во рту у каждого третьего. И ведь никто нс тыкал в них пальцами: мол, какие миленькие искусственные челюсти! Почему же люди должны портить себе настроение оттого, что лед искусственный, тем паче что от пего веет прохладой, как от самого натурального.

В перерыве между периодами хоккейного матча толпы, как всегда, ринулись к стойкам с прохладительными и горячительными напитками. Здесь болельщики, как и на трибунах, делились на две команды. Одних прохлаждал пятидесятиградусный бренди, других согревала ледяная кока-кола. Коротковолосые дамы в брюках и длинноволосые юноши в полупальто, напоминавших юбки, беспорядочно обсуждали перспективы игры. Чего греха таить, господам хотелось, чтобы выиграли «господа», но они просто боялись признаться друг другу, что выиграют «товарищи». В это время в фойе произошло что-то, видимо, чрезвычайно важное, ибо представители обоих полов с внешними признаками антиподов мгновенно насторожились, словно услышав боевой клич: «Пиль!»

А произошло между тем весьма рядовое событие: какой-то крепыш записал свой телефон на билете и протянул его сухопарому джентльмену.

— О'кей! — сказал тот и исчез в толпе.

В тот же миг десятки рук протянули крепышу по билету. Владельцы билетов и рук требовали:

— Автограф!

Крепыш попытался было объяснить суть ошибки, но кольцо угрожающе сомкнулось. Тогда он стал надписывать билеты. Это был роковой шаг. Количество желающих получить автограф оказалось выше пропускной способности крепыша. Кольцо ширилось и уплотнялось, крепыш начал задыхаться.

Между тем от стойки к стойке поползли самые достоверные сведения:

— Кого это там окружили?

— Неужели вы не видите? Это советские конькобежцы Белоусова и Протопопов.

— Интересно, как это один толстый старый господин может оказаться двумя молодыми советскими фигуристами?

— Советские все могут…

— Милочка, пойдемте туда! Там раздает автографы американский актер Эдди Фишер.

— Как вы сказали? Гришин? О! Чего же мы сидим!

Наконец молва долетела до сухопарого джентльмена. Ему тоже захотелось получить автограф советской знаменитости, и он стал протискиваться сквозь толпу, энергично действуя локтями и зонтом.

— Белоусова и Протопопов! — доносилось до него. — Фишер! Гришин! Шах иранский! Королева голландская! Братья Майоровы!

Пробившись к центру круга, сухопарый джентльмен увидел прижатого к столбу крепыша.

— Ганс, это ты! — разочарованно воскликнул сухопарый.

— О! Хорошо, что ты пришел! — вздохнул крепыш и крикнул из последних сил: — Господа, раздачу автографов продолжит мой старший брат, а мне пора!

— Это старший брат Майоров! — взвизгнула истерическая девица и кинулась к сухопарому.

Толпа последовала за ней. В ту же секунду в кольце оказался сухопарый джентльмен. Он пытался объяснить ошибку, но от страха лишился красноречия.

Крепыш сбежал.

Положение сухопарого становилось угрожающим. Он не мог противопоставить натиску толпы пружинящие элементы жировых прослоек. На его счастье, пронзительный сигнал возвестил о начале следующего периода. Все кинулись на трибуны, смотреть, как забивают шайбы в ворота противника братья Майоровы — настоящие.

Сухопарый, тяжело дыша, стоял, прижавшись спиной к столбу. Казалось, он не может от него отклеиться. Мне стало его жалко. Видимо, в сутолоке он не успел надписать ни одного билета.

— Автограф, — сказал я и протянул ему билет.

Он с удовольствием расписался и направился к трибунам. Хромая, но с сознанием исполненного долга. Я его понял. По крайней мере не зря человека помяли…

4. Мальчик и горе

Белградский стадион гудел, визжал, стонал, причитал, улюлюкал, внезапно затихал и разражался громом, по сравнению с которым самые лучшие достижения Зевса представлялись жалкими потугами дилетанта.

Чемпионат Европы по легкой атлетике приближался к концу. С каждым часом страсти накалялись, и их уже нельзя было охладить стаканом лимонада со льдом.

Прыгуны в высоту отчаянно боролись с земным притяжением.

Бегуны продирались к заветной ленточке, расталкивая друг друга локтями, как пассажиры в троллейбусе при неожиданном появлении контролера.

Судьи, восседавшие на стремянке, как куры на насесте, делали вид, что они понимают в спорте больше других.

Болельщики дули пиво прямо из бутылок, отрываясь лишь для того, чтобы проверить силу голосовых связок или поссориться с соседом.

Корреспонденты из всех стран безразлично стучали на пишущих машинках и диктовали в телефонные трубки отчеты, настолько однотипные, что если бы телефонистки случайно перепутали провода, в заморских и заокеанских редакциях никто бы этою не заметил.

Радиокомментаторы, законсервированные в стеклянных банках, дергались и извивались, как эпилептики, огрызаясь на коллег, которым удавалось кричать громче.

Спортивные знатоки жевали резинки с таким усердием, как если бы участвовали в соревнованиях на скоростное жевание.

И никого ничто не удивляло, как не удивляет умалишенных происходящее в сумасшедшем доме.

Только маленький мальчик, бог знает как пробравшийся на корреспондентскую трибуну, удивлялся Ему никогда не приходилось видеть, чтобы взрослые люди вели себя, как малыши в яслях.

Мальчик смирно сидел на скамье, зажатый между пышущим жаром толстяком и широкоплечим верзилой. Толстяк ухитрялся одновременно пить пиво, орать в телефонную трубку, жевать резинку, ссориться с соседями и делать вит, что он понимает в спорте больше других. Верзила беспрерывно ерзал на месте и, не отрывая взгляда от происходящего на поле, что-то быстро записывал в толстый гроссбух. Иногда он по-щенячьи скулил, как видно, от очень острых переживаний.

Мальчику было жарко, неудобно, тесно и скучно. Спортсмены бегали, прыгали и что-то метали одновременно в разных концах огромного стадиона. Уследить за всем не хватило бы и десятка глаз. Мальчик с удовольствием сбежал бы, тем паче что сейчас уже, наверно. начался матч дворовых футбольных команд, который обещал быть действительно интересным. Но ведь все сверстники по двору и по школе так мечтали попасть именно сюда, на стадион, а посчастливилось только ему. Он должен принести себя в жертву, он досидит до конца, хотя бы для того, чтобы рассказать обо всем товарищам. И он сидел, стараясь не шелохнуться, ибо находился здесь не по праву и понимал, что в любую минуту может быть выдворен.

В конце ряда появилась стройная девочка в форме цвета хаки. В руках у нее была кипа зеленых бюллетеней с результатами только что закончившихся забегов. Девочка боком пробиралась между рядов, к ней протягивались сотни рук, она раздавала бюллетени корреспондентам.

Мальчик тоже протянул руку. Девочка строго посмотрела на него.

— Вам нельзя, — сказала она и протянула бумажку толстяку. После каждого забега девочка протискивалась вдоль ряда с кипой свежих бюллетеней. Мальчик с тупой настойчивостью протягивал руку. Девочка говорила:

— Вам нельзя.

Бюллетени были то розовые, то желтые, то зеленые. Они притягивали, как магнит. Теперь для мальчика не было ничего желанней. Он уже не видел ни зеленого поля, ни судей, ни бегунов. На всем свете существовали только недоступные бюллетени в руках ненавистной девочки.

Отзвучали прощальные фанфары, корреспонденты кинулись к выходу. Мальчик ничего не видел. Он ждал девочку, а девочка не появлялась.

Внезапно порыв ветра швырнул ему в лицо розовый листок. Мальчик схватил его. Бюллетень! Счастье само шло в руки.

Теперь надо было оглядеться. Видел ли это кто-нибудь? Корреспондентская трибуна опустела. Повсюду валялись желтые, зеленые, розовые листки. Мальчик поднял один, другой, третий, насобирал их целую охапку и побежал к выходу. За ним никто не погнался. Лишь ветер теребил бюллетени. Они шуршали, крутились у ног, их можно было брать голыми руками.

Мальчик остановился. Что же это такое? Еще недавно он готов был отдать все, что имел, за один бюллетень. Теперь он владел всеми бюллетенями корреспондентской трибуны. Но они ему совсем не нужны! Мальчик почувствовал, как комок подступил к горлу. Словно у него отняли что-то очень важное. Быть может, надежду. И мальчик поступил так, как поступают в таких случаях взрослые люди: он выбросил то, что ему было не нужно.

Засунув руки в карманы, поеживаясь от вечернего холодка, он побрел домой. Что-то мужское почудилось в его походке. Он стал старше на один жизненный опыт.

КАК Я НАУЧИЛСЯ ЧИТАТЬ ПО-ПОЛЬСКИ

С тех пор, как я стал переводить с польского, знакомые относятся ко мне с повышенным интересом.

Некая дама потребовала, чтобы я открыл ей правду.

— Не возражайте, мне все известно — таинственно сказала она. — Я слышала, что любовь — сильное чувство, но не предполагала, что до такой степени. Ах, боже мой! Влюбиться в прекрасную польку, которая не знает ни слова по-русски, и, чтобы объясниться ей в любви, выучить весь польский язык! Это героизм!

Начальник отдела кадров перехватил меня в коридоре редакции.

— В анкетке у тебя ничего не сказано о польском происхождении, — ласково сказал он, — зайди для уточнения.

Некий поэт заманил меня в бар Дома литераторов и, угостив коньяком, решительно заявил:

— Не будь гадом, дай телефон негра.

— Какого негра?

— Ну того поляка, который делает тебе подстрочные переводы.

В результате всех этих кривотолков я решил чистосердечно рассказать о том, как я научился читать по-польски.

На самом деле все происходило так: несколько лет назад в Варшаве я познакомился в отеле с одним польским инженером. Две недели мы бойко беседовали с ним при помощи отдельных немецких и французских фраз, завалявшихся у нас в памяти со школьных времен. Поскольку каждый из нас понимал далеко не все из того, что говорил собеседник, мы остались самого лучшего мнения друг о друге и, расставаясь, обменялись адресами.

Я возвратился в Москву и через некоторое время получил письмо из Польши. Написано оно было по-польски. Я оказался в сложной ситуации. Надо отвечать, иначе инженер подумает обо мне бог знает что. Однако, чтобы ответить, нужно знать содержание письма.

Приятель, которому я рассказал о своем затруднении, снисходительно хлопнул меня по плечу.

— Есть из-за чего расстраиваться! Польский язык очень легкий, в нем, собственно, и понимать нечего. Дай сюда письмо, я тебе переведу…

Видимо, за время нашей разлуки мой польский знакомый успел переменить профессию, ибо он сообщал в письме, что занимается доением коз в окрестностях горы Гевонт. Далее он уведомлял, что его жена недавно осталась вдовой, но что он лично не присутствовал на своих похоронах, так как находился в командировке. Письмо заканчивалось сообщением о состоянии жены. Она чувствует себя хорошо, но, к сожалению, не дает моему приятелю спокойно работать, так как ночи напролет кричит: «Уа! Уа!»

Все это меня очень огорчило. Сколько несчастий свалилось на этого симпатичного человека! На всякий случай я решил дать прочитать письмо еще кому-нибудь.

В редакции нашелся товарищ, который неплохо читал по-польски. Он взял в руки письмо и начал корчиться от смеха.

— Мировой мужик! — воскликнул он, хлопнув себя по бокам. — Великолепный юморист! Представляешь себе: дома у него живет старый козел по имени Гевонт. Как-то из хлева донеслись странные крики: «Уа, уа!»… И что ты думаешь?! Оказалось, что Гевонт вовсе не был козлом. Он был обыкновенной козой. Об этом свидетельствовала крохотная козочка, только что появившаяся на свет… Какой неожиданный поворот сюжета, а? Дай мне эту штучку, мы ее напечатаем. Читатели полопаются от смеха.

Мне показалось, что в первом переводе история козы выглядела иначе. Я решил это проверить. Мой сосед, поляк по происхождению, уже сорок лет безвыездно проживающий в Москве, охотно согласился перевести письмо. Вот что, оказывается, было в нем написано:

«Дорогой друг! Ура! Ура! Я защитил докторскую диссертацию на тему о том, как в сигаретах «Гевонт» никотин заменять казеином. В результате меня перевели из яслей в детский садик. Здесь мне очень хорошо, и я целый день кричу: «Уа! Уа!»

Я понял, что еще минута — и я сам начну кричать «Уа! Уа!», после чего меня заберут в детские ясли, где я смогу наконец защитить докторскую диссертацию.

Избежать этого можно было одним путем: надо было изучить польский язык и самому прочитать злополучное письмо.

Я так и сделал!

Через некоторое время письмо из Польши перестало быть для меня загадкой.

Вот что я прочитал в нем:

«Дорогой друг! Пользуюсь оказией, приятель летит в Москву в командировку, и посылаю тебе маленькую посылку.

Немедленно зайди в гостиницу «Урал», спроси Яся Садовского, он передаст тебе свежие фляки, которые ты с таким аппетитом уплетал в ресторане «Гевонт»…»

Ах, варшавские фляки! Только в Польше умеют приготовлять это острое, ароматное блюдо из обыкновенного говяжьего рубца… К сожалению, на этот раз мне не удалось их отведать. Пока я изучал польский язык, вы представляете себе, во что они превратились!..