Горы слагаются из песчинок

УРОК ШАРОЛТЫ РАФФАИ

Страна, где происходит действие этой повести, — Венгрия. Небольшой провинциальный городок.

Но есть еще одна страна, не географическое, не историческое понятие. В ее удивительных пределах каждый из нас проводит, может быть, лучшие годы своей жизни, чтобы потом расстаться с ней навсегда. Это страна нашей юности, время первооткрытий, самой высокой любви, самой яростной ненависти, высочайшей бескомпромиссности — и вместе с тем вязкой неуверенности в своих силах, отваги и страха; именно здесь завязывается, складывается, мужает или, наоборот, ломается характер, здесь происходит то, что принято называть становлением личности. Но нередко становление вроде бы идет, а личность так и не получается, так и не возникает.

Страну эту покидают навсегда, но в течение всей жизни не раз возвращаются к ней вновь и вновь, вспоминая, осмысливая, осознавая себя, свои духовные истоки. Она — замечательный и вечный материал для литературы. И вот что удивительно: опыт человеческой жизни всегда перекликается с тысячами других, есть нечто общее, повторяющееся, бесконечно знакомое, однако истинный художник пишет свою единственную, неповторимую, ни на что и ни на кого не похожую юность.

Таков опыт русской и мировой классики, таков опыт наиболее серьезных произведений о поре человеческого взросления писателей современности.

Шаролта Раффаи написала юность трудную, может даже жестокую, — и все-таки прекрасную, полную надежд, тянущуюся, как молодое деревцо, к высоте, к правде, к любви…

Но скажем несколько слов об авторе этой повести.

Я неоднократно бывал в Венгрии, встречался с молодыми венгерскими читателями. И в дискуссиях, в обсуждениях, в разговорах среди многих других литературных имен запомнилось это имя — Шаролта Раффаи.

Она сравнительно поздно дебютировала в литературе, начинала как поэт; отчетливая метафоричность, поэтическое видение даже в самых непоэтических сценах свойственны ее прозе.

А прозу она начала писать в конце 60-х годов. После нескольких повестей в 1983 г. вышел первый крупный роман Раффаи «Поле, человек, река». Он о судьбах сельских тружеников. Деревенский этот материал освоен автором не кратковременными командировками в село — в течение почти двух десятилетий она преподавала в деревенских школах.

Пристальный и заинтересованный взгляд настоящего учителя, видящего не тридцать или сорок фамилий в классном журнале, а тридцать или сорок душ, лиц, судеб, ощутим и в этой повести.

Повесть «Горы слагаются из песчинок» не о деревне — о маленьком городе, в котором нетрудно узнать ее родной Калоча, насчитывающий двадцать тысяч человек, а может быть, и больше, не в том, собственно, дело, какой город… Маленький город. Но маленький город — это большой мир человеческих страстей, поисков, надежд и разочарований. Жизнь долговязого, нескладного паренька, принятого на производственную практику и одновременно отверженного его сверстниками, не обещает больших радостей.

Скажу прямо, что конфликт повести достаточно литературно освоен, некоторые ситуации выглядят примелькавшимися, почти банальными. Приход парня в новый коллектив, столкновение с ровесниками, разбитными юнцами, щеголяющими жаргонными словечками и понимающими только одну ценность — с и л ы, — все это мы уже где-то читали, видели в кино, театре, да и выпрямление героя, побеждающего обидчиков, и обязательное замужество овдовевшей матери — все это может стать, в сущности, штампом, одной из вариаций на бесконечную тему об осиротевших подростках, боязливых, неуверенных, встречающих противоборство наглого Ши́шака (у него может быть и любое другое имя), но в конце концов морально и физически побеждающих его, — могло бы стать штампом, если бы не одно обстоятельство.

Автор, по счастью, обладает свойством, делающим эту повесть не сочиненной историей, а литературой. Я бы назвал это свойство д о с т о в е р н о с т ь ю ч у в с т в.

Да, обстоятельства и сюжетные ходы нам уже заведомо знакомы, но психология героя, движение души, его реакция на то, что происходит с ним (да и не только с ним), на справедливость и несправедливость написаны с полной естественностью, точностью, подсказанной, скорее, даже не литературным искусом, а подлинной любовью к юному человеку, болью за него, верой в его нравственные возможности, в те духовные резервы, что делают слабого — сильным, робкого — уверенным, несчастного — счастливым.

Долговязый юноша, увиденный писательницей, потерял отца, не всегда понимает свою мать (да и она его), встречается с разными людьми — добрыми и злыми. Зыбка, как бы начинена динамитом среда его сверстников. Писательница берет не паинек-гимназистов, а трудных подростков, именно к ним с такой силой сегодня обращено общественное внимание, педагогический интерес. Было бы преступным равнодушием не замечать их, не говорить о них. В советской литературе эта традиция очень сильна: от Макаренко до Медынского. Суть ее в том, что ни одна душа, даже ожесточившаяся, не должна быть потеряна для общества.

Но, кроме среды подростков, есть и мир взрослых, и он не всегда близок нашему герою, не всегда уютен и доброжелателен. Кстати, тема взрослой несправедливости и высшей справедливости ребенка — это тема настоящих художников. Ее очень остро чувствовал Андрей Платонов, вспомните его рассказ «Семен».

У другого русского писателя, Александра Грина, есть рассказ отнюдь не романтический, называется он «Гнев отца». Там отец Тома Беринга просит у сына прощения. За что? За жестокость взрослых, за их непонимание, за их недоверие. Он просит прощения не только за частную несправедливость, но и за весь «гнев» взрослого мира, за весь механизм, может быть, даже и не осознанной, взрослой жестокости.

Именно обида ребенка особенно горестна, и несправедливость к ребенку особенно несправедлива. Она и воспринята мучительно, как собственная бель, художниками, чуткими к н е с п р а в е д л и в о с т и в о о б щ е.

Шаролта Раффаи писательским, педагогическим, наконец женским, то есть материнским, чутьем угадывает не частную, но социальную опасность такой несправедливости. Эта несправедливость особенно контрастирует с тем общественным, гражданским, педагогическим поиском; который идет в сегодняшней социалистической Венгрии, стране, где особенно заинтересованно и внимательно относятся к маленькому человеку, школьнику, к тому, кто делает первые шаги в жизни. Да и юный герой писательницы вовсе не живет бедной, убогой жизнью, как герой рассказа Платонова. Семья этого долговязого мальчика, как принято говорить, «трудовая». Отец, который любовно воспитывал его, — юрист, мать, при всей своей материнской нежности и даже некоторой экзальтации характера, — деловой человек. Девушка, с которой встречается мальчик — Эстер, — современная, контактная, немножко молодежно-стереотипная, но в общем привлекательная. Мужчина, который после смерти отца приходит в их дом и которого автор, на манер майн-ридовских героев, называет Легкой Стопой, мягок и приветлив с ним. Так что, хотя мы и сказали о «Гневе отца», то есть о пресловутой суровости взрослых, здесь, в повести, ее, в сущности, нет. Скорее, обыкновенный, но всегда изумляющий нас драматизм жизни, отнимающий близких, ломающий привычный ход существования.

Все же тема взрослой несправедливости существует в повести, и она персонифицирована в образе Шефа.

Шеф — несколько ироническая, чуть-чуть поднадоевшая кличка, взятая напрокат у героев американских боевиков, впрочем, Шеф, а точнее, руководитель производственной практики в повести Шаролты Раффаи, действительно неприятен. Он так ни разу и не повернулся к нам человеческим лицом, а ведь человеческое лицо или хотя бы человеческое выражение лица бывает и у злодеев. Однако чрезмерно было бы назвать нашего Шефа злодеем, просто он ерник, любит издеваться над меньшими, над слабыми, издеваться со смаком, с удовольствием, со сдержанным садистическим вдохновением. Я встречал среди людей, занимавшихся воспитанием, особенно в пору моей собственной юности, таких, что подавляли, унижали других и получали от этого удовольствие. Да, я знаю таких людей — их нельзя подпускать к детям, к подросткам… Но они все-таки стараются притвориться. Наш же Шеф открыт в своем мелочном измывательстве. У подростков, особенно неблагополучных, а мне приходилось не раз встречаться с ними, писать о них, наблюдать их нелегкие судьбы, есть термин «беспредельщина», то есть безобразие, а говоря языком цивильным, полная потеря чувства меры. Так вот Шеф во власти «беспредельщины».

Думаю, что тут писательница сознательно пошла на обострение, на некоторую фельетонность. Ей хотелось дать открытый, ясный с первого взгляда, несколько гротесковый характер антивоспитателя. Сейчас, когда в Венгрии и у нас так много думают о социальной педагогике, о новых методах работы с подростками, писательнице с ее педагогическим и общественным опытом представлялось важным показать опасность, исходящую от таких людей.

Конечно, в книге Шеф будет побежден, против него восстает весь рабочий коллектив, но урон душам человеческим он нанес, и такой урон очень трудно восполнить.

Истинная литература — это всегда педагогика. В педагогике же содержится и художественный поиск. И там и здесь лепятся, созидаются, с большим трудом, с потерями, часто интуитивно, часто с опорой на опыт других, живые человеческие характеры.

В своей книге Шаролта Раффаи дает свой урок добра и зла и напоминает о том, что душа юного человека одновременно хрупка и очень сильна. Герой, взрослея, проходит сквозь испытания, видит людей, себя уже другими глазами.

Его взгляд, вобравший и обиды и печаль, остается все же светлым и по-юношески нежным. Перед ним маленький город на Дунае — и весь распахнутый, необъятный, полный противоречий и светлый мир, в котором несправедливость пытается найти себе место, точку опоры, плацдарм, но в конце концов не закрепляется, отступает.

Владимир Амлинский