Горячее солнышко

Утром бабушка подняла Алёну рано:

— Вставай потихоньку. Сбираться будем. Ай отдумала?

— Что ты, баушк!

Алёна умылась в сенях у рукомойника, белые волосы частым гребнем пригладила.

— На́ вот платочек. Наденешь потом, — сказала бабушка. — И платье с длинными рукавами бери, руки-то не обгорели бы.

— Зачем, баушк, я ведь и так всё по солнышку бегаю.

— Слушай меня, уж я знаю.

Поели они, попили молока — и в путь. Бабушка кошёлку с собой взяла — яиц положила, картошки, огурчиков. И вот уж шагают по лесной дорожке.

Вскоре свернули в сторону и по мокрым болотным кочкам еле видной тропинкой выбрались к тому месту, где стояли шалаши косарей.

Возле шалаша уже собрались женщины. Грабли, привезённые на телеге, лежали тут же. Кто-то заметил Алёну с бабушкой:

— Ну вот, помощь пришла, теперь и начинать можно!

Алёна оглянулась: Женьки нигде не было. Может, уехали косари? Потом, когда немного стихли женщины, услышала неподалёку:

Вж-их! Вж-их!.. Это косили-выкашивали соседнюю лесную поляну.

— Не разучились ещё! — похвалила бабушка. — А то всё машины да машины, мужикам и силу приложить негде.

— Машины — оно хорошо, — подхватили другие, — да на наших полянах им не развернуться.

— Ничего, пускай мужики кости разомнут.

— Верно!

Алёна боялась — не достанется грабель, разберут женщины. Они, как бы между делом, осматривают их, меняют, всё ищут получше. Но и Алёне остались одни. Ручка у них сухая, тёплая — на солнце нагрелась — и гладенькая, многими руками отглажена. Лёгкие грабельки, ничего.

Выбрала Алёна рядок — раз граблями! Повезла к себе чуть повядшую, ещё зелёную, тяжёлую траву. А трава сбирается вокруг грабель, вон уж сколько!

— Ты с мамкой-то сено сушить не ходила? — спросила бабушка.

— Нет!

— Ну, гляди тогда.

Бабушка прихватила грабельными зубьями охапочку сена, приподняла и растрясла.

— Видишь как? Понемножечку, чтобы солнышко каждую травинку достало…

Подняла и Алёна грабли. А они тяжёлые стали от травы. Тряхнула ими — грабли пустые, а трава опять вся в кучке. Не высохнет так.

— Ну, давай вместе, — сказала бабушка. — Положи свои грабли, берись за мои.

Вместе хорошо пошло!

— Уж ты и молодец! — похвалила бабушка.

— А что, баушк, я смышлёная! Верно?

— Ну иди теперь своим рядком.

Алёнка пошла. И тоже всё получилось. Где поднять не может, так раскидает, чтоб трава сохла. Стала она бабушку догонять. А потом и перегнала. Дошла до конца поляны, а там уж женщины собрались.

— Вот и полянку пораскидали, — говорят, — на другую теперь можно. — И Алёну хвалят: — Ладная ты у нас помощница. Не устала? Дальше-то с нами пойдёшь?

Алёна рада.

— А как же. Пойду! — и за ними следом.

Потом оглянулась, а бабушка не управилась. Приустала, видно. Лицо рукавом вытирает.

Стыдно Алёне. И как это убежать хотела? На похвалу польстилась?!

— Мы с бабушкой вас догоним, — сказала Алёна женщинам. И пошла по бабушкиному ряду ей навстречу.

Так они до обеда сено трясли.

А солнышко горячее.

Алёне жарко в платке да в платье с рукавами. А лицу, хоть ничего и нет на нём, ещё жарче.

И грабли потяжелей стали, и спину заломило.

Но вот по лесу задребезжало, застучало.

— Обедать!.. — закричал кто-то.

Другие, может, не знают — кто это закричал, только Алёна сразу распознала: Женин голос. Он обед привёз. На телеге, значит, ехал, один правил лошадью.

Все сразу пошли к той поляне, где шалаши. А там на телеге бидон стоит. И Женька гордый такой. Всё возле лошади ходит, гладит, хлеб ей даёт. К Алёне не подошёл. И она не подошла. Села с. бабушкой в тени, за шалашом. Потом легла в траву, глаза прикрыла, а чуть-чуть все же глядит. Там небо почти белое — раскалилось. Травинки у горячих щёк тоже в небо подымаются. Птица пролетела высоко… Но как-то незаметно крутанулось колесо, небо внизу оказалось, в нём птица плывёт, а рядом песочек — разбегись да прыгай, как в речку! Разбежалась Алёна, вот сейчас забултыхается, нырнёт в прохладу. А Женя Соломатин (и откуда взялся?) говорит:

«Нельзя здесь купаться… Здесь омуты…»

И отпрянула Алёна. И проснулась.

Уж не так ей жарко — отлежалась в тени. Рядом бабушка. Тоже, видно, заснула. А на земле стоит пшённая каша в мисочке. Пожалели женщины будить их, поесть оставили, а сами дальше пошли.

Села Алена. Распрямила спину — ничего!

Прислушалась. Тихо как! Только и слышно: пчела пролетит — жужжанёт, птица одна другой с ветки что-то крикнет. В деревне сроду такой тишины нет. А запах — травяной дух! Не сено ещё и уж не трава. Мёдом не мёдом, земляникой не земляникой пахнет. Алёна вспомнила, как Женя Соломатин ходил возле телеги, гладил лошадь, давал ей хлеба. И обрадовалась чему-то. Сама не знает чему, а только обрадовалась.