Горячий 41-й год

Глава первая

Курту повезло. Уже на следующий день к обеду, он был доставлен в только что развёрнутый госпиталь в Минске. Город был взят несколько дней тому назад и госпиталь расположился в старинном здании, с небольшим тенистом парком. В офицерской палате кроме Курта было ещё пять раненых. Раны у всех разные, но все были ходячими в той или иной степени. Майор танкист и лётчик с «Юнкерса» были ранены в ноги, каждый в разные, и передвигались с помощью костылей. Командир роты гауптман Хорс получил пулю в лёгкое и больше лежал, хотя тоже вставал и тихонько передвигался по палате или в туалет. А вот весельчак Краузе, тоже командир роты, посечённый мелкими осколками русской мины и раненый в руку, тот только не летал по госпиталю, крутя амуры разом чуть ли не с половиной медсестёр. Он был душой палаты и компании, которая сложилась сразу же. Даже угрюмый Цимерманн, командир артиллерийской батарее, оттаивал глядя на Краузе. Все, кроме Зейделя, играли в карты и всё свободное время между медицинскими процедурами проводили за игрой с бесконечной, весёлой пикировкой. У Краузе был высокопоставленный дядя-генерал, который души не чаял в своём племяннике и в Минске разворачивал работу своего управления СД. Приезжал, правда, он лишь один раз и тоже всем понравился своим добродушием и своеобразным солдатским юмором. Вслед за генералом, солдат затащил в палату большую плетёную корзину с красиво уложенными кругами колбасы, сыра, копчёностями и несколько бутылок хорошего вина. И теперь почти каждый день солдат-шофер после обеда доставлял, на зависть остальным палатам корзины с провизией. Что приятно разнообразило госпитальную пищу и времяпрепровождения.

По прибытию в госпиталь Зейдель от большой потери крови был в крайне болезненном состоянии, что ещё усугубляло и угнетённое психологическое состояние от его первой военной неудачи. Но, перезнакомившись со всеми однопалатниками и выслушав историю каждого ранения, Курт, как это не странно успокоился. Каждый получил свои ранения не просто в бою, а в ожесточённом бою с сопротивляющимися русскими. Они спокойно, не ощущая хотя бы капли своей вины, рассказывали и о гибели своих подчинённых, после чего обер-лейтенант задумался – Каждый в той или иной степени прошёл через то, что и Курт. Война есть война. На ней всегда кто– то погибает, а кому-то везёт больше. А тогда спрашивается – Чего я так комплексую? – И как-то сразу отбросил в сторону все свои переживания.

Оттого что Краузе и Зейдель были одногодками, обер-лейтенанты, командиры рот, оба были страстными спортсменами, сошлись они легко и непринуждённо. Когда Краузе был свободен от любовных похождений и игры в карты, они с обоюдным удовольствием гуляли по парку, разговаривая на разные отвлечённые темы, не касающиеся войны.

Крепкие молодые организмы, хорошее питание, отдых способствовал быстрейшему заживлению ран, как физических так и душевных. И после очередного медицинского осмотра, доктор делая запись в медицинской карте, добродушно обронил: – Что ж, господин обер-лейтенант, через недельку будем вас выписывать и в полк. Наверно, соскучились по боевым товарищам?

Но как это ни странно, но Курт совершенно не хотел возвращаться в свой полк, да и в другой какой-либо тоже. И не из-за банального страха. Придётся ехать и Зейдель поедет и будет воевать. Воевать честно и добросовестно. Но этот странный русский майор, своим непонятным поступком, с безразличием отпустив Курта к своим, что-то надломил в правильной немецкой душе, немецкого парня.

Вечером, выпив бутылку вина, Курт и Краузе вышли в парк перекурить. Поболтав о том, о сём, Краузе сделал неожиданное предложение: – Курт, мне сегодня врач тоже, как и тебе, сказал о скорой выписке. Честно скажу, что не горю особым желанием возвращаться в часть. Ну…, просто не хочу. И поэтому заранее переговорил со своим дядей. Война через месяц, другой закончится разгромом русских и надо будет создавать администрацию и управлять всеми этими огромными пространствами. Дядя Вилли предложил мне должность начальника отдела СД в одном из городов. В каком, ещё пока не знаю. А если хочешь завтра, переговорю с ним и он и тебя тоже пристроит. Я его попрошу, чтобы он нас вместе послал. Вдвоём веселее служить, тем более что ты отлично знаешь русский язык. Не мешает и приглядеть себе землю для поместья, после войны. А то ведь пока воюешь, все лакомые кусочки можно профукать. Так что война войной, но о себе подумать нужно вовремя. Как тебе моё предложение?

Курт даже не сомневался, когда сразу и твёрдо ответил: – Я согласен.

А вечером следующего дня Краузе весело сообщил: – Зейдель с тебя хорошая выпивка. Дядя дал добро. Все необходимые распоряжения насчёт тебя он сделает. Так что о полку забудь. По выписке из госпиталя он ждёт нас обоих у себя.

Вся оставшееся неделя до выписки, прошла в весёлых хлопотах. Как-то сразу выяснилось, что ни у Краузе, ни у Курта не оказалось приличной формы. Да, каждому при эвакуации через медицинский пункт полка дальше в тыл, положили их личные вещи и кое какие документы. Но при близком разглядывании выяснилось, что для ведения боевых действий форма потянет, но вот для деятельности в новом качестве, для представления начальнику управления СД, она не годилась. И тут опять помог всемогущий генерал. Солдат-водитель, ежедневно поставляющий в палату провизию, деловито записал в записную книжку размеры, щёлкнул каблуками и на следующий день в палате два счастливчика, под завистливыми взглядами однопалатников и, заглядывающих через открытую дверь, из соседних палат, примеряли новенькую форму. Дядя прислал полных два комплекта формы на все случаи военной жизни и в записке извинился, что форма со склада, а не из пошивочной мастерской. Но два друга были счастливы и от такого щедрого дара. Но больше всего Курта беспокоил финансовый вопрос, от того что денег в кармане было катастрофически мало. А пирушку по поводу нового назначения нужно было проводить. Это было делом офицерской чести. Сам Краузе был из богатой, аристократической семьи и деньги у него водились всегда. А вот Зейдель из семьи рабочего. Правда, как отец гордо говорил он не просто рабочий и мастер, а он рабочая аристократия. Действительно, отец Курта был высококвалифицированным мастером на крупном заводе и даже во времена кризиса, когда многие рабочие семьи влачили нищее существование, семья Зейделя жила в достатке. Отец из-за этого никогда не поддерживал немецких коммунистов и с удовлетворением принял приход фюрера к власти. И впоследствии оказался горячим сторонником всех его планов и начинаний.

– Курт, ты хороший немецкий парень. И я воспитывал тебя не для работы на заводе, – говаривал частенько отец, размякнув от рюмки шнапса или кружки пива, – сейчас фюрер создал в стране такую власть, когда такие парни, из рабочих семей, смогут вырваться на верх. И тебе, сын, прямая дорога в офицерскую школу и в армии, делать свою карьеру. Только там ты достигнешь того, что не смогли сделать твои родители.

И Курт был благодарен свои родителям, которые откладывая каждый пфенниг, но поддерживали финансово своего сына при обучение в училище. Как бы там не говорил отец, но в офицерской школе большинство было из богатых и обеспеченных семей. А деньги, высылаемые отцом, давали возможность Курту быть на уровне, что впоследствии помогло попасть под нормальное распределение. Курт потом, с офицерского жалования, вернул родителям деньги. Но вот сейчас, положение было хреновое и это очень угнетало. Конечно, можно было занять деньги у того же Краузе и тот дал бы не задумываясь, но гордость не позволяла.

– А ладно, как это русские говорят – «Утро вечера мудренее….», – Курт махнул рукой на эту проблему. – Если ничего не получится с деньгами, займу у Дитриха….

Выписывали их в десять утра. Одетые в новенькую форму, выпив на прощание с остающимися бутылку вина, друзья вышли из госпиталя и сели в присланную дядей машину. Сначала их отвезли в офицерскую гостиницу, а оттуда в управление СД. И сразу же проводили в кабинет генерала, где их радушно встретил Краузе-старший, который сразу же заботливо захлопотал вокруг любимого племянника и его товарища.

– Господа офицеры, прошу вас сюда. На маленький фуршетик по поводу вашего выздоровления. – В уютном углу обширного кабинета, на маленьком столике стояла бутылка коньяка. На тарелочках, нарезанными тоненькими ломтиками, лежала колбаса, розовое русское сало с коричневыми прослойками мяса, лимон.

– Прошу, – генерал сам разлил коньяк по маленьким рюмкам и они выпили за благополучное выздоровление.

Потом выпили ещё, Краузе-старший, расчувствовавшись, обнял племянника и, взъерошив ему волосы, обратился к Зейделю.

– Курт, это мой самый любимый племянник. Надежда нашего рода. В нашем роду раньше все по мужской линии были военными. Да вот незадача, у меня одни дочери, а мой брат гражданский – врач. А из его троих сыновей только Дитрих стал офицером. Он должен, когда я уйду в отставку, перехватить эстафету. И я, фон Краузе Вилли…., сделаю для него всё. Давайте ещё по одной и за дело.

Через пять минут, удобно расположившись в кожаных креслах, генерал стал их вводить в ситуацию.

– Русские практически разгромлены и откатываются всё глубже и глубже в Россию. Ещё месяц, два и всё. Конец войне. И вот этой территорией надо руководить. Качать оттуда ресурсы, продовольствие: то есть всё необходимое для великой Германии и для доблестного вермахта. И это наша задача, в том числе и ваша. Там, на месте, куда скоро выедете, вы должны развернуть администрацию, полицию из местных и бороться с теми, кто будет нам мешать. Это общая задача. Неделю назад нашей армией от большевиков был освобождён районный центр Дубровка. Небольшой городок в двухсот пятидесяти километрах от Минска. Войска пошли дальше, а в Дубровке остались офицеры, которые и стали выполнять те задачи, которые только что озвучил. Но вот беда. В одной из поездок они наткнулись на группу русских окруженцев и погибли. И вот вместо них туда и едете. Ты Дитрих возглавишь местное СД. Я дал распоряжение и вас усилят ещё одним взводом. А ты, Курт будешь военным комендантом, подберёшь людей из надёжных местных на руководящие должности и развернёшь полицию и будешь курировать их работу. Ну, на сегодня всё. Сегодня отдыхайте, а завтра в 9:00 жду вас и представлю вашему начальству, которое и поставит конкретные задачи и более обстоятельно введут в курс дела.

Курт и Дитрих встали, щёлкнули каблуками и пошли к выходу. И уже у самых дверей их остановил голос генерала: – Да, совсем забыл. Зайдите к казначею управления и получите там жалование, как за прошедший месяц в части, так и за месяц вперёд, но уже в СД. С вашими командирами полков я всё решил.

Краузе-старший покровительственно засмеялся: – Я же обещал, что всё сделаю для вас….

Получив деньги и расписавшись в ведомости, Курт почувствовал себя совсем счастливым. Они вышли на обширное, каменное крыльцо управления, остановились, посмотрели друг на друга и рассмеялись беспечным смехом, на какой способны только молодые люди. А что не смеяться? Великая Германия и тут вышла победителем в схватке с русским колосом на глиняных ногах. И тут тоже оказался прав фюрер. Впереди новые возможности, новые впечатления, новая жизнь.

Для начала они зашли в офицерский клуб, прекрасно поели, выпили отчего пришли в ещё более отличное настроение. Прямо из клуба Дитрих связался с госпиталем и договорился со знакомыми медсёстрами насчёт вечера, а Курт на вечер заказал столик и всё остальное, чтобы его отлично провести.

И вечер удался на славу, да и ночь тоже. В шесть утра медсёстры Хельга и Марта убежали в госпиталь, который был недалеко, а спустя тридцать минут вскочили Курт с Дитрихом, быстро привели себя в порядок. Позавтракали и в девять часов докладывали адъютанту генерала, который представил их новому начальству. Дальше время понеслось совсем вскачь. Они прочитали все инструкции и приказы по формированию вспомогательных структур и полиции. Досконально изучили по этому поводу документ изданный главнокомандующим сухопутными войсками фон Браухича от 3 апреля 1941 года и буквально свежее административное распоряжение командующего тылом группы армий «Центр» фон Шенкендорфа о первоочередных задачах военных комендантов по созданию органов местного управления и полиции порядка. Их инструктировали, они опять читали приказы вышестоящих инстанций, опять инструктировали и вводили в местные условия работы. Возили на допросы арестованных местных коммунистов….

В такой суматохе незаметно пролетели отведённые три дня. А в последний вечер, когда они сидели в офицерском клубе, их посетил генерал Краузе.

– Дядя, откуда ты знал, что мы здесь? – Обрадованный Дитрих вскочил из-за стола.

– Эге-ге, племянничек… Забываешь, где я служу. Что ж ты думал, я без присмотра вас оставил? – Добродушно посмеивался старший родственник.

Вечер прошёл в доброжелательной, семейной обстановке. А когда генерал уходил, сказал: – Дитрих, Курт, вы завтра, прежде чем уезжать, ко мне загляните. У меня для вас есть сюрприз.

Да, это был действительно приятный сюрприз. Конечно, он предназначался для Дитриха, но и Курту тоже было приятно.

Перед крыльцом управления стоял зелёного цвета Опель: – Дитрих, мальчик мой, хоть и не по чину, но прими в служебное пользование. Он закреплён за тобой. Ну, а для тебя Курт, из Борисова пригонят Kubelwagen. Там знают. В добрый путь.

Глава вторая

Как бы не спешили, но опоздали и в деревне частей дивизии уже не было. Не было и немцев. Только с ближней окраины доносился неясный гул людских голосов. На него мы и направились узкими и кривыми улочками. Группа вооружённых людей, внезапно появившиеся из проулка, изрядно напугала толпу деревенских жителей, активно делившая колхозное добро. Толпа из многочисленных баб и небольшого количества мужиков вполне ещё воинского призыва замерла, сжалась и застыла в страхе, не ожидая для себя ничего хорошего, особенно мужики.

– Кто старший? – Крикнул решительно в толпу и людское скопище зашевелилось, неразборчиво загудело и через некоторое время выпнула вперёд плюгавенького дедка в замасленном солдатском бушлате. Типа: ты старый и тебе всё равно помирать.

Но дедок не испугался, а хитро прищурившись и слегка наклонив голову в старом треухе в сторону, заговорил, зачастил деревенским говорком: – Сынки, чёй то я не разбиру – чи вы наши, чи ни наши? Одёжа на вас русская, а оружья не русская. А старшим я буду, раз мир меня избрал.

– Свои, свои отец. А оружие у немцев добыли. Вы то что тут делаете? И где наши войска?

– Хороши вояки, раз у германца оружье отобрали. Чего ж вы народ без защиты кидаете?

– Сил у него пока больше чем у нас. Наши-то где, отец?

– Наши, ваши. А мы что не ваши? – С обидой вскричал дедок и обернулся к возмущённо заворчавшей толпе, – А ваши вчерась прикатили тысячи. Мы уж думали, что бой в чистом поле дадут врагу. Защитят крестьянство. А они даже не остановились, так и прокатились через деревню… Бросили нас…

Дедок на секунду пригорюнился, а потом встрепенулся: – Да ты сынок нас не суди. Вот народное добро по дворам разбираем, чтобы супротивнику не досталось….

– Немцев то не боитесь?

– Как не боимся – боимся. Одна на бога надёжа, – дед, потеряв к нам интерес, повернулся к толпе и разрешающе махнул рукой. Толпа вновь активно зашевелилась, загудела и вернулась к такому увлекательному действу, как делёжка колхозного добра.

Я дал своему отряду добро на привал и бойцы сразу же растянулись в тени ближайшего сарая, а одному из сапёров приказал залезть на крышу и наблюдать за окрестностями, а сам пошёл к амбарам поглядеть, что ж там такое азартно делят? Судя по добротным постройкам колхозного двора, по хорошей одёжки женщин и детей, которых было большинство в толпе – колхоз был зажиточный. Мелькали среди них и мужики призывного возраста, но они старались держаться поодаль от военных и только наше присутствие сдерживало их от применения силы. Не приди мы вовремя, наверняка лучшее ушло на их дворы.

Послонявшись по тёмным амбарам и по колхозному двору, я вернулся к своим. Около них уже стояло несколько крынок с холодным молоком, на чистом полотенце лежали пара ковриг хлеба и толстые ломти сала с прилипшими к ним крупными, желтоватыми кристаллами соли. Зелёный лук, пупырчатые огурцы, а знакомый дед деловито расставлял кружки. Тут же, в тенёчке, стояла четвертная бутыль с мутновато-белым самогоном.

Все уже сидели вокруг импровизированного стола и ждали только меня и моей отмашки. Лишь сапёр, сидя на крыше, с завистью иной раз поглядывал в нашу сторону.

– Бравые вы хлопцы, раз столько оружья у германца забрали. Грех вас не угостить. Садись старшой.

– Не боишься отец, что пока с нами пьёшь, всё разделят и тебе не достанется?

Дедок дробно захихикал: – Эээ, сынок, там моя старуха ещё шустрей чем я… Она очи кому хочешь выцарапает, если не по ней. А нам с ней много и не надо.

Мы выпили, закусили, с удовольствием макая хлеб в соль и запивая холодным молоком, а когда дед решил налить ещё по одной, я решительно закрыл ладонью кружку: – Всё, отец, хватит. Мы ещё тут минут двадцать и пойдём своих догонять. А вы заканчивайте быстрее делёжку и по домам. Не дай бог немцы вас тут застанут.

– Да, да, сынки. Я ещё одну пропущу и пойду. А вы её проклятую заберите, у меня ещё есть, – дед намахнул ещё одну кружку крепкого самогона и, загребая ногами пыль, засеменил в сторону амбара, откуда послышались его бойкие команды.

– Николай Иванович, оприходуй самогонку про запас. Через двадцать минут выходим.

Мы уже были на опушке леса, когда послышалась быстро приближающаяся трескотня мотоциклов на той стороне деревни. Несколько автоматных очередей, отдалённые крики. И гул танковых моторов, грузовиков наплывающий на деревню.

Двигаясь, по возможности скорым шагом, мы надеялись всё-таки догнать своих. Но ни в первый день, ни на второй мы так и не сумели соединиться. Если в первый день иногда вдалеке ещё была слышна пулемётная стрельба, то на второй день только орудийная. А на третий не было слышно и пушечной стрельбы.

Утром, третьего дня, наконец-то взмолился Петька: – Товарищ майор, заколебал меня пулемёт фрицевский. Тяжёлый, неудобный. Давайте кинем его. У нас же автоматы есть…

Все рассмеялись над горестным воплем Петьки, но в целом были согласны с ним и сочувствовали ему и Белкину, который добросовестно пёр обе коробки с лентами.

Посмеялся и я, но предложил другой вариант: – Чего кидать? Машинка хорошая и её надо использовать по максимуму. Поэтому: устраиваем на дороге засаду и дождёмся одиночной машины. А там обе ленты в упор и не жалей. Заодно надо разжиться патронами к автоматам. Да и чего мы зря идём? Надо щипать их понемногу. Заодно и гранаты немецкие покидаем, посмотрим каковы они в деле.

Место для засады выбрали удобное. Щебёночная дорога проходила по лесу и, переваливала через небольшую, заросшую лесом возвышенность, да ещё и в рукотворной глубокой выемке длиной метров двести, обрамляемой с обеих сторон довольно крутыми обрывами в метров пять-семь. Петька с Белкиным и Увинарием засели на верху обрыва с одной стороны, а я с остальными с другой. Замысел был следующий. Поджидаем одиночную машину. Петька в упор расстреливает её с пулемёта, а Увинарий закидывает гранатами. Всех кто уцелеет и попытаются прикрыться автомобилем, уничтожаем мы. Пять минут обшариваем машину и уходим.

Ждать пришлось долго. Сначала прошли две колонны по четыре и пять машин – много и нам не по зубам. Пропустили. Потом проехали два мотоциклиста. Связываться не стали – надоели они нам. Неторопливо и нудно тянулся обоз из двадцати фур и подвод, которые сопровождали лишь пожилые возницы с винтовками. И вот, когда терпение было на исходе, появилась нормальная цель: грузовик набитый солдатами, а впереди открытая легковая машина с двумя офицерами. Удобно расположившись на заднем сиденье, офицеры беззаботно курили, даже не подозревая об опасности. Хреново было только одно, грузовик отстал от легковушки, чтобы сидящие в кузове солдаты не глотали пыль от впереди идущей машины.

Решение созрело мгновенно: – Николай Иванович, с сапёрами остаётесь здесь. Помогаете Петьке, а я с Кузнецовым постараюсь взять легковушку, – Толкнул в бок водителя, вскочил и побежал вдоль дороги по верху.

Мы бежали по гребню выемки почти не скрываясь, а немцы, уверенные в разгроме русских, даже и подумать не могли, что на них, на такую силу, может кто-то покуситься.

Первая, патронов в тридцать, пулемётная очередь прозвучала всё-таки рано. А мы с Кузнецовым не успевали за легковушкой и до неё ещё было метров восемьдесят. Потом за спиной очереди слились почти в непрерывную стрекотню пулемёта. Забухали гранаты, а легковушка резко остановилась и офицеры, оглянувшись с заднего сиденья, изумлённо смотрели на пыльные разрывы гранат вокруг грузовика и выпрыгивающих из кузова уцелевших солдат. Этих нескольких секунд хватило, чтобы сократить расстояние до цели и, вскинув автомат, не скрываясь, открыл огонь по офицерам.

– Кузнецов, кидай гранату… докинешь, – успел проорать я и ринулся с откоса на дорогу, готовясь парой очередей уничтожить врагов.

Немцы мигом опомнились, их водитель дал газу и легковушка, виляя из стороны в сторону, помчалась по дороге от меня. Я дал пару очередей наугад, но прикрывшись пыльным шлейфом машина скрылась за поворотом.

– Ты чего гранату не кидал? – Заорал, вскинув голову на вершину откоса, где столбом стоял Кузнецов.

– Да не успел я… Вот только кольцо сдёрнул, – и солдат показал зажатую в кулаке лимонку. Между тем бой около грузовика разгорался и грозил затянуться. Несколько немцев уцелело, заняли оборону за грузовиком и не жалея патронов прижали группу старшины к вершине откоса, не давая тому вести эффективно огонь. Петька со своей стороны непрерывно стрелял с пулемёта наугад, пытаясь пулями пробить машину насквозь и хоть как-то достать фашистов.

– Блядь, раз не жалеют патроны, значит кто-то на подходе…, – прокрутив в голове варианты, опять проорал наверх, – Кузнецов, беги к старшине и оттуда кинь в немцев гранату, а я отсюда постараюсь…, – успел только это прокричать солдату и тут же упал на щебенку, так как немцы, заметив меня, часть огня перенесли в мою сторону.

– Всё, если в течение двух минут ничего не изменится, надо выходить из боя. – На дороге в любую минуту могла появиться помощь немцам и нам тогда так просто не оторваться от них. Да два офицера с водителем вряд ли сбежали и теперь запросто могли ударить нам в спину.

Грохнул очередной разрыв гранаты, запущенный с позиции Петьки, и вздыбил столб светло-серой пыли. Воспользовавшись густой пылевой завесой, вскочил и помчался к обороняющимся по противоположной стороне дороги, прикрытый от немцев грузовиком. А, увидев мой манёвр, с откоса к грузовику скатились Белкин и Увинарий. Сержант слегка присел и метнул по полотну дороги гранату и та, скользнув под машиной, разорвалась прямо в гуще немцев. Что и предопределило исход схватки. Белкин и Увинарий с двух сторон обогнули дымившийся грузовик и с двух автоматов ударили по полу оглушенному взрывом противнику. А когда я подбежал, всё было закончено. Было пару раненых, но Увинарий короткими очередями добил их и сразу же стал снимать с убитых подсумки с рожками. С откоса соскочил старшина с сапёрами, а сзади них неуверенно шёл Кузнецов с так и не кинутой гранатой в руке.

– А мне что делать, товарищ майор? Потерял кольцо и ничего теперь не вставить…

Коротко матернувшись, я крикнул наверх: – Петька, сколько патронов осталось?

– Штук восемьдесят ещё есть…. А что?

– Сиди там на верху и прикрывай нас. Легковушка сумела уйти. А ты Кузнецов так с гранатой пока ходи. Будем уходить – в грузовик кинешь.

Добыча была богатая: автоматы, патроны, гранаты, еда, медицинская сумка, мыло, туалетные принадлежности, носки и другая бытовая мелочь, из-за отсутствия которых уже ощущался определённый дискомфорт. Всё это споро затаривалось в удобные немецкие ранцы и полупустые вещмешки и через пять минут, закинув набитые мешки и ранцы на спину, мы начали карабкаться по откосу вверх, а Кузнецов с гранатой в руке остался на дороге, приноравливаясь к уничтожению грузовика. Вот тут то и проявили себя убежавшие немецкие офицеры, которые уже с бывших наших позиций, на противоположной стороне дороги, открыли огонь.

Тупой и сильный удар в спину, перехлестнув дыхание, швырнул меня на песок откоса.

– Товарищ майор…., – испуганный вскрик старшины заставил меня вскинуться и резанула острая мысль. – Неужели всё-таки ранили…. Чёрт, не вовремя….

Сапёры подхватили меня под руки и потащили сквозь автоматный огонь наверх, а старшина с Увинарием стали что-то хватать с песка, в месте моего падения. Ноги плохо слушались, а я ещё хотел повернуть голову на пронзительный, полный ужаса и боли крик Кузнецова, но не смог. Сзади грохнул взрыв и крик оборвался, а мы уже перевалили через гребень откоса, с которого Петька достреливал последние патроны ленты. Следом заскочили к нам Николай Иванович и Увинарий и сразу же залегли, открыв ответный огонь по позиции противника. Сапёры, не церемонясь, перевернули меня на живот и сдёрнули со спины немецкий ранец, наполненный консервами, рожками к автоматам и облегчённо засмеялись.

– Товарищ майор, да вы в рубашке родились… Вам в ранец на спине очередь попала и завязла в металлическом хламье. Не ранец, так вам звиздец бы был. Но плечо пробили…

Я перевернулся и сел на задницу и только сейчас почувствовал тупую боль в левом плече и горячую кровь в рукаве. Рукав ещё не промок от крови, но она уже залила запястье руки и та стала быстро неметь. Привстал и попытался выпрямится, но тут же со стоном свалился на землю.

– Всё парни, уходим. Что там с Кузнецовым?

– Ранило и он гранату себе под ноги уронил. Короче насмерть…

– Помогите, уходим. Ну, их к чёрту этих офицеров….

Превозмогая боль, всё таки поднялся и, поддерживаемый с двух сторон, посеменил в глубь леса. И вовремя. Минут через пять на месте боя послышалась густая стрельба в нашу сторону и вокруг засвистели пули. Правда, основная часть их шла высоко над нами, так как тут шёл спуск в низину, где весело журчал ручей.

Здесь остановились на пару минут, быстро перетянули мне руку ремнём и пошли дальше. Отойдя от дороги километра три и найдя новый неширокий, но бойкий ручей, мы остановились на привал. Петька и Белкин, набрав запасных рожков к автоматам, сразу же ушли в сторону дороги, чтобы разобраться: двинулись немцы за нами, а если нет – то организовать охранение. А с меня стали осторожно снимать гимнастёрку. Пока шли, я немного разошёлся, но онемевшая от жгута рука беспокоила. Оказалось, что беспокоился зря. Пуля пронизала плечо, не повредив ничего серьёзно. Крови, конечно, вышло достаточно, но не катастрофично. Кстати оказалась и медицинская сумка. Рану обмыли, продезинфицировали, отчего я зашипел от боли сквозь плотно стиснутые зубы, а потом туго забинтовали. Спины не видел, но старшина озабоченно хмыкнул: – Один, сплошной синяк, Алексей Денисович. Как вы себя хоть чувствуете?

– Да так, лучше чем твой комбат, когда его в грудь саданули. Правда, болит вся спина, но терпимо. Думаю, что завтра всё проявится, если мне что-то отбило…. Николай Иванович, ты лучше с добычей разберись. А то утащили много, а что непонятно?

Прежде чем заняться добычей, Старшина налил самогона и протянул полную кружку: – Выпейте, вам как раненому, это сейчас необходимо.

Крепкий алкоголь мигом снял напряжение и я расслабился под горячими лучами солнца, наблюдая как старшина с бойцами потрошили вещмешки и ранцы, вяло размышляя, как бы постирать окровавленную гимнастёрку. И незаметно заснул.

Проснулся через пару часов и на удивление чувствуя себя более-менее нормально. Рядом со мной на ветке колыхалась выстиранная и сухая гимнастёрка. Все спали, рядом со мной спал Петька и Белкин. Не было только сапёров, которые наверняка стояли на охране. У ручья сидел Николай Иванович и, блаженно щурясь на солнце, курил.

Посмотрев на плечо, я осторожно приподнял руку, прислушиваясь к болевым ощущениям. Терпимо. Пошевелил более энергично – Эээ…, нет рано…

Потом осторожно встал на ноги медленно покрутил туловищем, потом плечами – Хм.., ничего. Вещмешок, конечно, не понесу. А так потянет. Болит спина, но тоже терпимо. Отошёл на несколько шагов в сторону и помочился на кусты, разглядывая мочу.

– Фу ты…, слава богу, в моче крови нет. Значит – живём…

Николай Иванович помог мне одеть гимнастёрку, а когда осторожно двигая левой рукой, затянулся ремнём портупеи, то почувствовал себя почти нормально.

– Ну, как добыча?

– Если бы не погиб Кузнецов и вас не ранило, то можно было бы считать, что отличная. Теперь у всех автоматы. Патроны распределил поровну и их у нас по триста штук на каждого. А пока вы спали, сержант Дюшков провёл занятие по немецким гранатам…

– Не понял! А кто такой сержант Дюшков? – Я удивился.

– Да это ж Увинарий, товарищ майор…

– Тьфу, привык – всё Увинарий, да Увинарий… Хорошо, продолжай.

– Да и всё. Остальное, нужные мелочи и еда. Едой мы тоже на неделю обеспечены.

– Сколько хоть мы немцев убили? Считали?

– Нет, не считали, но немцев пятнадцать точно. Если учитывать, что у нас один убитый, а у них пятнадцать – это отлично. Хороший счёт.

– Я несколько по-другому считаю, Николай Иванович. Когда нас свели вместе, для выполнения задачи, нас было семьдесят два человека. Осталось семь. Вот теперь считай: двадцать семь убитых немцев в рукопашке. Потом, в течение боя вечером и утром мы убили, думаю, что мы убили не меньше – тоже двадцать семь фашистов. И сегодня пятнадцать. Всего шестьдесят девять солдат противника. Так вот пока мы не уничтожим сто сорок четыре немца – не успокоюсь. Вот почему я прошу считать.

Посовещавшись, решили сегодня отдохнуть и завтра с утра продолжить движение.

* * *

Прошло восемь дней. За день мы проходили километров пятнадцать-двадцать, а то когда и меньше. Быстрее, к сожалению, не получалось. Если в лесу двигаться можно было относительно спокойно, так как немцы в основном придерживались больших дорог и рвались вперёд, оставляя позади себя не контролируемые ими огромные пространства. То вот большие колхозные поля приходилось обходить по периметру, чтобы посередине поля не стать хорошей мишенью. Всё-таки вероятность встречи с фашистами даже в глухих местах была довольно высока. Долго приходилось вылёживаться у дорог, выбирая момент, чтобы её спокойно пересечь в перерывах между колоннами. И один раз дождавшись, мы не спеша стали перебегать дорожное полотно, как неожиданно были обстреляны. Обошлось, никого не зацепило, но теперь мы были более осторожны. Деревни тоже старались обходить, но пару раз заходили. В основном это касалось продуктов питания. Консервы, которые мы взяли трофеями у немцев, старались не использовать и держали их в качестве НЗ. А деревенские жители в основном охотно делились с нами.

Я тоже восстановился после ранения. Вообще, на мне всё и раньше заживало быстро. Никогда не жаловался на свой организм и он опять не подвёл меня. Рана дней через пять затянулась и я перестал носить поддерживающую повязку. И в этот же день решил взять свою долю груза, но все горячо запротестовали.

– Товарищ майор, вы командир и должны двигаться налегке, – а когда раздевался на привале, что бы помыться, все удивлённо разглядывали мою спину, – ну, товарищ майор, такого синяка во всю спину никогда не видели… Все цвета радуги…

Два дня тому назад мы в очередной раз решили зайти в небольшую, лесную деревню, переночевать там и самое главное хорошо помыться и постираться. Долго наблюдали за деревней и я уже хотел послать на разведку двоих человек, как от крайней избы отъехала подвода и направилась в нашу сторону. Дождавшись, когда подвода с сидящим пожилым мужчиной, минует нас, мы вышли на дорогу и старшина негромко окликнул возчика.

Ещё крепкий мужчина, оглядел недоверчивым взглядом всю нашу группу. Потом взгляд несколько смягчился.

– Немцы в деревне есть?

– Нет… Были три дня тому назад и больше нет.

– Что они делали?

– Да так, ничего. Приехали, забрали пять свиней. Курей в половине деревни забрали. Местного дурачка нашего застрелили, да и уехали.

– Слушай, отец, нам бы в баньке помыться, постираться. Как, можно это организовать?

– Чего ж. Таких бравых вояк не грех помыть. У меня и помоетесь.

Мужик, звали его Евсеем Михайловичем, тут же развернул лошадь и через десять минут мы оказались во дворе крепкого и добротного хозяйства. На неожиданное возвращение хозяина из избы высыпало всё его семейство: жена, такая же крепкая и молчаливая женщина под стать хозяину. Четверо детей, две девочки прижались с двух сторон к матери и испуганно смотрели на толпу незнакомых военных уверенно вошедших во двор. Парень лет семнадцати сошёл с крыльца и принял у отца вожжи лошади и повёл её к конюшне. А второй парнишка лет одиннадцать сразу же подлетел к моим солдатам и по приказу отца повёл их в сарай. Я же, оглядевшись во дворе, вышел на улицу. Деревенька была небольшая, в одну улицу, где стояла десятки три изб и из-за изгородей, из ворот выглядывали любопытствующие женские и детские лица. Я вернулся обратно во двор.

– Евсей Михайлович, можешь подсказать место, где бы пост расположить, чтобы немцы неожиданно не нагрянули?

Мужчина ухмыльнулся: – А у меня, как немцы убрались, уже пару дней пост стоит. С утра и до вечера наши парнишки за дорогой следят с центральной усадьбы. Место есть, за пять километров видно, если что-то увидят, то меня вовремя предупредят и время будет, чтобы сховаться вам и нам скотину угнать в лес. Так что, командир, не беспокойся.

Я уважительно оглядел такого непростого, как оказывается мужика, но всё-таки мягко надавил: – Это хорошо, что ты пост организовал. Но, как говориться – доверяй, но проверяй. С твоими парнишками пусть и мой подежурит.

– Да, за ради бога. – Евсей обернулся и зычно позвал, – Санька, Санька, подь сюды…

Из дощатого сарая, где располагались мои подчинённые выскочил белобрысый, босоногий мальчуган и подскочил к нам – Да, тятя…

– Сейчас солдат отведёшь за выгон, где Григорий и Сёмка сидят.

Отрядив с Санькой сапёров: Владимира и Сергея мы стали, под руководством хозяина готовить баню. Натаскали воды, разожгли очаг и стали ждать, когда согреется вода, чтобы сначала постираться. Вернулся с поста Сергей и доложил: – Видно далеко и хорошо. Сама дорога не видна, но видно часть дороги в пяти километрах отсюда. Кусок, примерно с километр и если кто там поедет, видно сразу будет по пыли. Володя Носков там остался с пацанами. Я его сменю после бани.

Остаток дня прошёл, как и запланировали. Постирали всё, что хотели и развесили на ограде. А когда поспела баня, долго и с наслаждением мылись, парились, обливались колодезной холодной водой и снова мылись. Даже на какое-то время совершенно забыли о войне. А когда чистые, умиротворённые, обмотанные постиранными полотенцами и увешанные оружием появились в сарае, то были приятно удивлены обилием сытной еды, выставленной на деревянном щите.

– Евсей Михайлович, конечно спасибо, но ведь мы так обожрём твою семью, – Я прошёл к импровизированному столу и поднял с земляного пола традиционную бутыль с самогоном, – а вот это совсем необязательно, всё-таки мы на войне.

Смущённый нашими словами, Евсей забрал из моих рук бутыль: – Не…, Алексей Денисыч, хоть ты и командир, но солдату особливо после бани это даже положено. А насчёт еды не беспокойся, если немцы не найдут и не отберут, то против прежних годков проживём мы сытно. Давай команду.

Мы сначала одели просохшее обмундирование, я убедился, что Носков сменён с поста, установил очередь смены и лишь после этого дал добро на трапезу. Разрешил выпить и бойцам, но только грамм по сто. После бани, чистые, разморённые, сытые и слегка поддатые бойцы быстро сломались и попадали на душистое сено.

Евсей доброжелательно посмотрел на заснувших бойцов и, приподняв бутыль, спросил: – Хорошие у тебя бойцы. Давай, Денисыч ещё по одной.

– Ладно, давай. Только мне немного налей. Так, для компании. Как тут у вас происходило? Какое сейчас настроение? Как думаете жить дальше?

– Ну и вопросов ты мне накидал. Даже не знаю, с какого края отвечать, – Евсей выпил свою порцию и молча стал закусывать, я же только чуть пригубил и не стал настаивать на ответе. Что мог мне ответить этот деревенский мужик? Даже если он и умный и хозяйственный. Мы молчали.

Хозяин достал приличных размеров кисет, оттуда бумагу, аккуратно нарезанную квадратиками из газетных листов и неторопливо стал крутить толстую самокрутку.

– Ты, Денисыч, партейный? И наверно с городу?

– Да коммунист. А какая разница откуда я?

– Значит с городу…. – задумчиво произнёс Евсей и рассуждающее продолжил, – крестьянского труда значит не знаешь – вот что скажу тебе. И что партейный, вряд ли меня поймёшь, но всё равно…. Пошли, покурим, да побалакаем. Там я и отвечу тебе.

Мы вышли из сарая и уселись на толстое, отполированное многочисленными задницами деревенских бревно около ворот. Евсей Михайлович прикурил от моей трофейной зажигалки и с интересом покрутил её.

– Бери, дарю тебе.

– Что ж спасибо, в хозяйстве дюже хороша будет. Вот ты давеча спросил – Не объедишь ли ты с солдатами меня? Вот с этого и начну. До германской войны хозяйство у меня было справное: хороший конёк, две коровки, мелкая живность там…. Здоровый и крепкий был, охочий до труда. И жёнка мне попалась работящая. Так до войны и окрепли. А как ушёл воевать остались на хозяйстве жёнка и два малых сына. У меня же ещё два старших сына есть. Их забрали в армию на второй день по мобилизации и где они сейчас – не ведаю. Так вот вернулся и всё надо начинать сначала. Но осенью, когда большевики взяли власть, нам дали землю. Что-то прикупил, что-то достал, работал сам как проклятый и семью гонял на работу, но стал подыматься. Стали лучше жить, кушать стали сытнее. Одежа тожа, хорошая появилась. Лошадки, коровки. Всё восстановил, даже больше стало, чем до германской. Стал уважаемым середняком. Всё выполнял, все развёрстки. И думал, что так и будет. А тут в колхозы всех стали сгонять и смекнул я вовремя, что если не вступлю в колхоз, то меня подведут под раскулачивание. Знаешь, Денисыч, как ночами я не спал. Как моя семья маялась. Своё, кровное, нажитое потом и кровью я должен отдать обчеству, где командовали горлапаны и лентяи. Голь перекатная и голодранцы на собраниях драли горло и записывались в активисты и в обчий котёл сдавать им было нечего, кроме заношенных портков. А они через своё горлопанство к власти лезли. У нас в колхозе только председатель пришлый. Райком поставил, да агроном умный приехал, а все остальные нашенские, бестолковые. Честно скажу, глядя на всё это, всё хотел спалить, заколоть и в город уйти. Но не поднялась рука, не согрешил против бога. Нас на деревне было два крепких хозяина. Я вот отмыкался, посчитал всё и в числе первых пошёл в колхоз, а чтобы порухи и в дальнейшем не было хозяйству, тоже подрал горло на собраниях и стал в нашей деревне бригадиром и старшим здесь. А второй, Антипыч, отказался идти в колхоз. Его сначала планами сдачи задавливали, потом просто раскулачили, в один момент и в Казахстан сослали с семьёй. Вот такие, брат, дела. – Евсей Михайлович скрутил ещё одну солидную цигарку, смачно высморковался и вытер пальцы об штаны. А потом с удовольствием, щёлкнув зажигалкой, раскурил самокрутку. Глубоко втянул в себя дым и выдыхнул его. После чего продолжил.

– Нам вот повезло, от центральной усадьбы отдельно живём, одной бригадой. Своё стадо, своя конюшня, свои поля, свой инвентарь. А так как я начальство како ни како, то потихоньку свои лошадки и коровки обратно перекочевали ко мне – на двор. Ну и как бригадир, конечно, я мог кой чего урвать себе и стал вроде бы жить опять неплохо. И хочу, Денисыч, похвалиться на кажный праздник мне грамоту давали за правильное бригадирство. На центральной усадьбе четыре бригады, а толку нету. Всех крепких хозяев оболтусы перебили и сами командуют бригадами. А я отдельно живу, как сказал – так и будет. Но вот другая беда. Раньше как было: что наробил, то и твоё. И люди мало-мало тянулись. А сейчас что – Всё обчее. Не своё. И работать стали шалтай-болтай. А на трудодни особливо и не попитаешься. Даже если робишь, робишь, а на выходе всё равно худо.

А тут война. Мужиков у нас с деревни человек двадцать сразу забрали. И моих сынов тоже. Немец как попёр – с райкому приказ: всю скотину гнать на восток и зерно вывезти туда же. Опять нам повезло. С центральной усадьбы всё это угнали и вывезли, а от нас не успели. И власти уже пять дён, как нету. Всё партийное начальство на восток подалось. В колхозе остался только агроном – не партийный он. Чёго ему бояться? И мы своим миром всё поделили меж собой: скотину, зерно, сено, инвентарь. Так люди, который день жарят, парят и отъедаются. Вспоминают старое время. Вот ты и спрашиваешь – Какое настроение? А вот такое. Немец – народ аккуратный. Любит всему счёт. Если он к народу подойдёт с умом, драть не будет в три шкуры. Развёрстки нормальные установит – то и народ бунтовать не будет. Всем жить хочется и чтобы дети жили тоже. Я вчера ездил на центральную усадьбу. Так вот немец приезжал с каким-то русским, собирал сельчан и сказал, чтоб колхозы не распускать. Чтоб всё в колхозе осталось по прежнему. Собрать весь урожай и заложить его в анбары. И председателем поставил агронома. Вот и думай.

Мы молчали. И каждый думал о своём. Я тоже был не мальчиком и за свои тридцать семь лет многое чего повидал. Только не мог вот так открыто, как этот деревенский мужик, высказаться. Сразу бы посадили. Я видел, как страна стремительно развивалась и шла вперёд гигантскими шагами. Строились и открывались новые заводы, города, осваивались пустые и не заселённые территории, открывались новые перспективы в Артике. Ставятся мировые рекорды в авиации. Знал, что всё это давалось тяжеленным напряжением миллионов людей. Но в тоже время видел и перегибы, которые трагически сказались и на армии. Как сам не залетел в эту мясорубку и выжил, самому непонятно. И только сейчас, впервые задумался над тем, как тяжёл труд в деревне. В остальной стране был рабочий день: отстоял у станка смену, выключил его и пошёл домой пивка попить. Сам себе хозяин. А ведь на деревне смен нет: там солнце встало – начало смены, солнце село – конец смены. И за этот тяжкий труд копеечные трудодни.

– Евсей Михайлович, я тебя понимаю. Понимаю твою обиду. Всё понятно. Но на нашу страну напал враг. И надо забыть все обиды, сплотиться и его надо гнать обратно. Хотим мы это или не хотим. Правильно ты говоришь, что немец мужик аккуратный и скупой. Так вот он с вас три шкуры будет драть. Ты ведь сам рассказывал – приехали, забрали и ещё пристрелили. А что дурачок им такое сделал, чтоб его убить…?

Евсей сокрушённо всплеснул руками и перебил меня: – Опять «надо…, надо…». Чего ты мне политику толкаешь? А я вот тебе тоже вопрос задам – Где наша Красная Армия? Почему она допустила врага до сюда? Мы же от себя отрывали кажную копейку, чтобы вас кормить, обувать свою – Трудовую Армию. И что? Почему она нас не защитила? Ты знаешь, почему я тебя и твоих солдат накормил, напоил, в бане помыл и вот так с тобой разговариваю? Ась? Вот спроси…

– Ну и почему?

– А потому что вы из леса вышли увешанные немецким оружием. Хорошо значит вы его пощипали. Солдаты у тебя дисциплинированные и тебя уважают и слушаются. Вот поэтому с тобой и разговариваю. Таить не буду, но у нас каждый день в деревню забредают по два, по три красноармейца. Тоже на восток идут. Только половина из них без оружия, голодные и растерянные. А ещё хуже пуганные… Боятся даже карканья вороны. Не бойцы они. И чего мне с ними балакать. Даём, конечно, хлеба и другого и до свидания. А ты меня про настроения спрашиваешь. Вот они эти вояки всё настроение и несут в народ. А пока вы мылись вся деревня у меня перебывало: думают, что Красная Армия возвращается. Вот так то. Пошли ещё немного выпьем, а то растеребил ты мне душу…

Утром мы покинули гостеприимную деревню и двинулись дальше на восток. Вчерашний разговор оставил тяжёлый осадок на душе. И впервые задумался – А стоит ли так рваться на восток и переходить фронт? Может быть остаться здесь? Раз начальство бросило людей, почему бы мне не заполнить этот вакуум? Какая разница, где бить фашистов?

Ведь надо ещё дойти до фронта, пройти плотные войсковые порядки, передний край. Ну, перейдём. Опять попаду в штаб дивизии и буду строчить бумажки и корпеть над картой. А тут живое дело. Организовывать и подымать сопротивление против оккупантов. А что? Опыт, хоть и минимальный уже есть. Оружие есть. Бойцы отличные. Чего ещё надо для начала. Но с другой стороны….

И в голове закрутились десятки аргументов против, начиная от того, что я кадровый офицер и моё место в армии….

Глава третья

Городок Дубровка, залитый золотым солнечными светом склоняющегося к закату солнца, сразу понравился Курту и Дитриху своей уютностью и тихой провинциальностью. И присутствие множества солдат, тыловых частей и подразделений действующей армии не портили этого впечатления. Тем более оба понимали, что неделя, две и войска уйдут вперёд, а они останутся и будут безраздельно властвовать над этим прелестным уголком.

Мягко прошуршав по булыжной мостовой, запылённый легковой автомобиль остановился перед высоким крыльцом фельдкомендатуры, где их уже ждали. Пожилой гауптман спустился с крыльца и с достоинством представился: – Начальник фельдкомендатуры гауптман Шрёдер.

Щёлкнув каблуками Зейдель и Краузе в свою очередь тоже представились и поднялись за капитаном в просторный и светлый кабинет на втором этаже. Сели за стол и после обмена первыми впечатлениями Шрёдер предложил приступить к делам.

– Господа офицеры. Моё начальство, – капитан многозначительно поднял глаза к потолку, – вчера позвонило и попросило встретить вас, обустроить, ввести в курс дела и на первых порах помочь. На данный момент в городе размещены тыловые части и подразделения обеспечивающие боевые действия Группы армий «А». Помимо них здесь развёрнут госпиталь, организовывается дом отдыха для реабилитации раненых офицеров и солдат. А также моя комендатура для обеспечения порядка в тыловой полосе армии. В вашу задачу, как меня проинформировали, входит развёртывание местной администрации, органов обеспечивающих порядок, а также оказание помощи в развёртывание ряда вспомогательных структур. Я сам и моя комендатура, по моим данным, здесь ещё будет работать максимум дней десять, а потом тоже пойдём вперёд за войсками. Поэтому, в это время как мы ещё будем здесь, прошу обращаться, если на это возникнет необходимость. Поможем. Обстановка в целом в нашем районе спокойная. Местное население встречает наши доблестные войска в основном доброжелательно. Восторга, конечно, не выказывают, но со своей участью смирились. Несколько дней тому назад, ко мне приходил местный житель, бывший работник исполнительной власти и предлагал свои услуги на будущем посту бургомистра. И у него, по его словам, есть список, кто возглавит остальные должности. Я распорядился и завтра в десять часов он будет у меня. Познакомитесь и присмотритесь к нему. Как я говорил обстановка у нас нормальная, но отдельные группы солдат и офицеров из разбитых русских частей пробираются на восток и иной раз нападают на одиночные машины. Так произошло и с вашими предшественниками. Они погибли, наткнувшись на большую группу русских, возглавляемых офицером. Мы тут же организовали преследование и прочёсывание. И в десяти километрах от места засады уничтожили их. Поэтому будьте осторожны при передвижениях вне города. Но это явление идёт на спад. Много русских солдат по пути на восток оседает в деревнях. Думаю, что недели через две этот поток иссякнет совсем.

Здание для ваших служб уже приводят в порядок. Оно здесь, на площади, двухэтажное. Завтра его тоже посмотрите. А дня два поработаете здесь. Пару кабинетов вам подготовлено.

Квартиры тоже подготовлены, жить будете на соседней улице в двух, рядом расположенных домах. Их хозяева выселены в другие помещения, но они отвечают за порядок в доме и если согласитесь там столоваться, то они будут готовить для вас еду.

А сейчас прошу вас за стол. Перекусим и выпьем за будущее сотрудничество.

* * *

Курт Зейдель спокойно закурил сигарету, откинулся на спинку удобного кресла и по-хозяйски подумал: – Надо будет потом забрать в свой кабинет…, – и сквозь выпущенный дым, оценивающе посмотрел на сидящего по другую сторону стола русского.

Чуть выше среднего роста, крепкий телом, располагающее, открытое русское лицо. Чувствует себя несколько скованно перед немецким офицером, но сдержанные движения и взгляд выдаёт довольно решительного человека. Одет хоть и в костюме с хорошо подобранным галстуком, но в целом довольно скучновато. А так он понравился Курту, но обер-лейтенант решил не выдавать своего впечатления и сыграть по жёсткому варианту, чтобы толкнуть русского на большее откровение и крепко ему вбить в мозги, что хоть он и будет бургомистром, единственные хозяева здесь это немцы.

– Господин…, – Курт прекрасно запомнил имя отчество посетителя, но сознательно потянул, ээээ…

– Тимохин Сергей Константинович, господин обер-лейтенант. – Почтительно подсказал русский.

– Да, да. Господин Тимохин, буду откровенен. В данный момент у меня очень мало времени и я надеялся, что приняв вас, быстро решу вопрос с постом бургомистра и также с частью вопросов, который будет решать бургомистр. А что я слышу….? У меня на приёме большевик, коммунист, который честно и добросовестно работал на Советскую власть. И сейчас он пытается меня уверить, что также честно и добросовестно будет работать на Великую Германию…. Не верю…., и не получается поверить. Поэтому, я сейчас вызову солдат и мы вас отдадим в другие руки, а они пусть разбираются с какой целью вы пытаетесь втереться к нам в доверие, – Курт сделал вид, что потянулся к колокольчику, заменяющий кнопку вызова, но остановил свою руку, увидев как русский слегка побледнел и, всё же сохраняя достоинство, протестующее поднял руку.

– Господин обер-лейтенант…., давайте пока не будем вызывать конвой, а я попытаюсь объяснить причины, по которым искренне пришёл к вам.

– Хорошо, господин Тимохин, у вас есть ещё несколько минут. Попробуйте убедить меня в своей искренности. Не сумеете, через полчаса, вас будут допрашивать уже в другом кабинете. Очень больно будут допрашивать. Прошу…

Тимохин секунд на двадцать задумался, а потом вполне толково и логично стал разъяснять свою позицию.

– Господин обер-лейтенант. Что такое государственная власть? – Риторически задал он вопрос и сам тут же поспешно ответил, развивая мысль, – А это инструмент, с помощью которого мыслящий, энергичный, стремящий к новым высотам человек может достигнуть более высоких горизонтов и благ. И тут не важно: то ли это царская власть, то ли Советская, то ли, извините, государственная власть Великой Германии…

– Смело, смело, господин Тимохин…, – поощрил Зейдель.

– Так вот, – ободрённый доброжелательным тоном немецкого офицера, Тимохин продолжил уже более уверенно, – господин, обер-лейтенант. Мне совершенно безразлична Советская власть. Я также добросовестно работал бы и при другой власти. Скажу даже больше, она меня не обижала, не устраивала на меня гонения и не ущемляла. Также же я знаю, чтобы добиться высокого положения при любой власти надо много, добросовестно и честно работать. Да.., при этом можно немного что-то и урвать уже и себе от власти. Но это должно быть в разумных пределах и размерах. В Советской России существовало две ветви власти. Одна – это партийная. У нас в районе существовал районный комитет партии во главе с первым секретарём. Это основная власть, которая давала указания что делать и как. А также под её контролем было всё. Там работали настоящие коммунисты, которые задавали тон во всей жизни. Власть райкома пронизывала все слои общества, как по вертикали, так и по горизонтали и её решения по любому вопросу – были окончательны. А вторая ветвь власти – это исполнительная. Вот я и работал в исполкоме: то есть в исполнительном комитете, который исполнял указания райкома. Только исполнял. Инициатива была наказуема. Здесь тоже была власть, но чисто номинальная и только в своей исполнительной вертикали. И я был только исполнителем. Но хорошим исполнителем.

Теперь насчёт моего членства в партии. Да…, я был коммунистом. И как здравомыслящий человек понимал, что не будучи коммунистом – не смогу занять достойное место в обществе и во властной вертикали. Поэтому вступил в партию. Да.., выступал на партийных собраниях, голосовал за решения партии, клеймил и поддерживал. Да…, это было и это были такие правила игры. Зато я работал, имел хоть и небольшую – но власть. Имел достаток и мог вполне нормально обеспечить свою семью. В этом с чисто житейской точки зрения ничего преступного и зазорного для Великой Германии нет.

И последнее. Думаю, что назначение на пост бургомистра бывшего коммуниста, представителя Советской исполнительной власти ещё больше укрепит в сознании простых русских людей, что с Советской властью покончено.

Тимохин замолчал и, достав белоснежный носовой платок, не скрываясь, вытер испарину на лбу.

Что ж Зейдель был доволен. Тимохин, несмотря на то, что был не шуточно напуган его демаршем, сумел скрыть испуг и достойно выйти из щекотливой ситуации.

– Знаете, господин Тимохин, а вы убедили меня. Думаю, что и пришли вы не с пустыми руками.

– Да, господин обер-лейтенант. Не с пустыми. Так как моя бывшая должность предполагала активные разъезды по району и широкие знакомства в самых различных слоях населения – я знаю людей и люди меня тоже знают. Здесь у меня список людей, готовых занять руководящие должности в городской управе. Создать новую милицию и возглавить её. Посмотрите. – Тимохин протянул через стол лист бумаги.

Зейдель взял его и пробежал взглядом по ничего не говорящему ему списку людей и поднял глаза на сидевшего будущего бургомистра: – Первое: не милицию, а полицию. Второе: через два часа все эти люди должны быть здесь. Я их хочу посмотреть и послушать.

Курт постучал ногтём по списку: – Тут тоже коммунисты есть?

– Да, господин обер-лейтенант, они придерживаются примерно таких же взглядов, как и у меня. Только в отличие от меня, они имеют обиды на Советскую власть.

– Поясните, господин Тимохин.

– Некоторые из них считают, что Советская власть обошла их должностями.

– Хорошо, разберёмся. Если они мне понравятся – через три часа вы будете бургомистром со всеми вытекающими отсюда полномочиями. Выполняйте.

Дождавшись, когда Тимохин вышел из здания, Курт поднялся из-за стола, вышел из кабинета и, пройдя по широкому, но не длинному коридору, зашёл в кабинет Краузе на противоположном конце второго этажа.

– Ну что, Дитрих, как у тебя дела? – Курт присел на подоконник и посмотрел на взбудораженного товарища.

– Как, как…? Недоволен я… Сейчас такой разгон устроил своим новым подчинённым… Они как приехали сюда, вместо того чтобы сразу взять ситуацию под контроль стали гулять, пить. Задаю им ряд вопросов и ни на один не смогли ответить. Оставили ли Советы для организации подпольной работы людей? Кого оставили? Есть ли списки оставшихся коммунистов? Евреев? Нет, ничего нет… Вот, устроил промывку мозгов. Сказал, если в течение семи дней они не исправят положение, то уйдут в действующую армию. А у тебя как?

Зейдель усмехнулся и сложил руки на груди: – У меня, надеюсь, нормально. В отличие от твоих бестолковых подчинённых, я нашёл нескольких коммунистов довольно высокого ранга….

Краузе аж подскочил на своём стуле: – Какккк? Гдеее? Курт, ты меня не разыгрываешь случаем?

Курт внутренне усмехался, но внешне оставался собранным и серьёзным: – Нет, Дитрих, нет. Не шучу. У меня только что состоялся разговор с одним из них, а через два часа он приведёт ко мне в кабинет ещё несколько большевиков.

Обер-лейтенант возбуждённо вскочил и подбежал к окну, на подоконнике которого продолжал сидеть невозмутимый Зейдель: – Курт, если ты всё-таки не шутишь, я накрываю сегодня стол. Если правда, то открой секрет – Как у тебя это получилось?

– Просто нужно работать с местным населением. У тебя есть ещё два часа и ты можешь ещё раз разобраться со своими подчинёнными. А потом приглашаю тебя и твоих подчинённых к себе в кабинет. Но условие: ты не вмешиваешься в мои действия. Потом мы с тобой всё обсудим. Да, возьми у Шрёдера его переводчика.

За несколько минут до означенного срока в кабинете у Зейделя, вдоль стены на стульях сидел Краузе, переводчик-солдат и несколько офицеров служб СД.

Ровно в половине первого, предварительно постучавшись, открылась дверь и зашёл Тимохин: – Господин обер-лейтенант, разрешите заводить.

– Да, – мужчина выглянул в приоткрытую дверь и после взмаха рукой, вслед за ним в кабинет стали заходить приглашённые, которых Тимохин стал выстраивать перед столом в одну шеренгу.

Осмотрев замерших перед ним русских, Зейдель значительно посмотрел, на молча наблюдавших офицеров СД, и спокойно спросил: – Кто из вас коммунисты? Поднять руки.

После некоторого замешательства и мимолётных переглядываний, несколько человек несмело подняли руки, а среди подчинённых Краузе произошло лёгкое движение, но под строгим взглядом своего начальника оно сразу и заглохло.

– Хорошо, господин Тимохин, представьте присутствующих.

– Господин, обер-лейтенант, представляю вам на утверждение кандидатуры на следующие посты в городской управе. Господин Аверьянов Дмитрий Тимофеевич – заместитель бургомистра.

Мужчина лет сорока, невысокого роста, с мягкими пушистыми усами, сделал шаг вперёд и слегка поклонился.

– Господин Карпов Егор Гаврилович – начальник отдела сельского хозяйства.

Карпов – кряжистый, высокого роста с рябоватым лицом, одетый в чёрный костюм, сидевший на нём мешковато, шагнул вперёд.

– Ему бы вместо костюма деревенскую одежду, и бороду… Типичный, сельский богатей, – прикинул Курт и благосклонно кивнул головой.

– Начальник отдела по местной промышленности – господин Чернов Антон Осипович…

– Начальник…., – Тимохин представлял следующего и они выходили вперёд и становились друг около друга.

– Начальник полиции – господин Дьяков Арсений Семёнович.

Последний из присутствующих сделал шаг вперёд и он тоже понравился Зейделю. Крепкий, решительного вида, правда несколько нервный в движениях, но ощущается едва сдерживаемая энергия и чувствуется военная косточка.

Зейдель довольный поднялся из-за стола и победоносно посмотрел на Краузе и его подчинённых, потом вновь обратил взор на замерших членов городской управы.

– Хорошо, только я не понял кто у вас бургомистр?

Тимохин сделал шаг вперёд и оказался перед столом: – На должность бургомистра предлагаю господина Тимохина Сергея Константиновича, – и замер, открыто глядя на немецкого офицера.

– Что ж, с задачей вы, господин Тимохин, справились хорошо и подбор кадров одобряю. Но каждый получит оценку своего труда, естественно, позднее. Справится со своей работой – останется на должности. Нет – как у вас говорят – Не обессудьте…. Уже зная вашу предприимчивость, думаю, что вы присмотрели себе и резиденцию. Давайте, господин Тимохин, сегодня вы можете себе просить всё. Завтра нет. Потому что завтра – работа и только работа на благо Великой Германии.

– Господин обер-лейтенант, хотелось бы сохранить преемственность власти. Здание райкома партии. – Твёрдо ответил Тимохин.

– Это какое здание? Я ещё плохо знаю город и его достопримечательности.

Дитрих легко поднялся со стула, подошёл и встал рядом с Куртом, с интересом разглядывая как бургомистра, так и его подчинённых: – Это вот то самое здание, в котором мы сейчас находимся.

– Ааа…, но ведь в этом здание фельджандармерия располагается.

– Господин обер-лейтенант, общаясь с гауптманом Шрёдером я понимаю, что они через несколько дней уйдут вперёд и передадут всю власть вам, как коменданту. Размещения моего аппарата и вашей комендантской службы от этого только выиграет. Я и мои подчинённые будут у вас под рукой и в любой момент оперативно ответят на любой вопрос или дадут пояснения. С другой стороны я, как бургомистр, не буду заниматься вопросами охраны, так как это будет ваша прерогатива.

– Браво, браво. Вы мне всё больше и больше нравитесь, господин бургомистр, своей деловой хваткой. Но не кажется вам, что вы переходите некоторые границы?

– Вы, господин обер-лейтенант, предложили мне сегодня просить, что я хочу. Вот я и озвучил – что хотел бы иметь.

– Хорошо, господин бургомистр, мы этот вопрос обсудим с вами отдельно. А теперь слушайте первый приказ. Господин бургомистр, завтра в двенадцать часов я вас жду для решения чисто практических вопросов. В тринадцать часов, все присутствующие здесь, также находятся здесь со своими должностными обязанностями и планом работ по направлениям на месяц вперёд. Сегодня вам, как русские говорят, день на раскачку, а завтра – работа.

– Господин Дьяков, – начальник полиции сделал шаг вперёд, – вы мне должны представить завтра структуру полиции, общие обязанности полиции, намётки на численность и всё остальное связанное с обеспечением порядка на вверенной вам территории.

Курт по-хозяйски оглядел русских и махнул рукой: – Все свободны, бургомистру остаться.

Тимохин в свою очередь кивнул головой подчиненным на выход и уже властно, что тоже понравилось присутствующим немцам, скомандовал: – Подождите меня в коридоре.

Обер-лейтенант предложил бургомистру сесть, а Дитрих расположился справа от Зейделя.

– Господин Тимохин, последнее. Завтра, в двенадцать часов, вы должны представить мне подробнейшие характеристики на каждого, кого вы сегодня представили. Подробнейшую. Кто такие, какие должности занимали при Советской власти. Причины, по которым они остались и готовы сотрудничать с нами. Сильные и слабые стороны. Чего боятся и так далее. Также хочу вам напомнить, что вы, господин бургомистр, теперь несёте личную ответственность за каждого кого вы сегодня представили мне. Вопросы есть? Тогда вы свободны.

– Курт, я восхищён тобой, – дверь за Тимохиным закрылась и Дитрих протянул руку другу, – я хочу тебя поздравить с первым успехом.

Приняв искренние поздравления Краузе, Курт протянул список русских, бывших на приёме.

– На, Дитрих, пусть твои подчинённые соберут на них все сведения. Мне интересно будет сравнить их с теми характеристиками, какие им даст бургомистр. Ну, а вечером как ты и обещал, я жду приглашения…, – Курт засмеялся, а Дитрих весело похлопал товарища по плечу.

– Всё будет, Курт. Как обещал будет – первый успех надо закрепить…

Глава четвёртая

….Я и Петька вышли на опушку леса и, прикрываясь невысокими, но густыми кустами, стали осматривать очередную небольшую лесную деревеньку. За сегодняшний день мы сделали хороший рывок и я подумывал остановиться на ночлег в этой деревне. Пора пополнить запасы продовольствия, да и пообщаться с местным населением о немцах. Где они? Как себя проявляют?

– Алексей Денисович, – из глубины леса на опушку вышел старшина, – у меня в этой деревне дальний родственник проживает – нормальный мужик. Может, у него остановимся?

– А у тебя откуда здесь родня? – Удивился я.

– Так я из этих мест… Забыли, наверно.

– А…, точно. Совсем вылетело из головы… А до дома тебе далеко?

– Километров пятнадцать будет. Может, я сгоняю до своих? А, Алексей Денисович? – Я внимательно посмотрел на старшину, который открыто и просительно смотрел на меня. Главное я понимал: если запрещу – не пойдёт, не нарушит приказ. Но с другой стороны – я ведь тоже не скотина безмозглая и Николай Иванович не пацан, чтобы по-дурацки влезть в засаду к немцам. Поэтому не стал его томить.

– Хорошо, только давай сделаем следующим образом. Ты сейчас с Белкиным идёшь на разведку к своему родственнику. Если всё нормально, то там располагаемся, а ты идёшь домой.

Так и сделали. Через час мы скрытно пробрались во двор родственника: Григорий Яковлевич, так он представился. Кряжистый, осанистый и представительный деревенский мужчина в возрасте. Встретил нас приветливо и расположил в сарае. Николай Иванович весь светился от радостных известий. Как ему уже успел рассказать Григорий Яковлевич, он два дня тому назад был в их деревне и заходил домой к родителям старшины. Видел его жену и детей. Все живы и здоровы.

И как только сумерки сгустили темноту, ко мне подошёл старшина: – Алексей Денисович, ну что? Пошёл я…?

– Ты что один собрался? – Старшина стоял передо мной полностью вооружённый и экипированный для рывка до дома. – Не…, так не пойдёт. Одного тебя не отпущу. Бери Белкина и сапёров. Послезавтра утром жду обратно. Только будь поосторожней.

Совсем стемнело и Григорий Яковлевич пригласил нас в избу поужинать. За накрытым столом, с неизменной бутылью самогона, уже сидело всё семейство хозяина и ожидало только нас. На охранение никого не стал ставить, так как уже знал, что немцы по ночам не воюют.

Выпили, закусили, выпили ещё по одной и лишь после этого потёк неспешный рассказ хозяина. Всё как у всех. Начальство сбежало быстро, предоставив жителям самим решать свою дальнейшую судьбу. Если таким маленьким деревенькам повезло, потому что в быстроменяющейся обстановке было не до них. Ни нашим, ни немцам. То крупным хозяйствам, да недалеко расположенным от районных центров и вдоль дорог повезло гораздо меньше. Оттуда успевали по большому счёту вывезти на восток все запасы зерна, наиболее ценное оборудование и угнать скот. Что не успевали – безжалостно сжигалось, вместо того чтобы раздать местному населению. А у них, как и в той деревне, пару дней тому назад, всё поделили между собой. И теперь довольно уверенно смотрели в будущее. Никто не хотел возвращаться в колхоз и все надеялись жить, как и раньше – для себя. К немцам относились настороженно. Они просто ещё не появлялись в деревне. Хотя в районном центре немцы уже обосновались и начинают организовывать жизнь местного населения по своему уразумению.

– Я два дни тому назад был в райцентре: немцев полно там и уже назначили бургомистра. Я его немного знаю. Так себе человечек и при советской власти бегал с портфелем в райисполкоме. За заготовки отвечал. Сам, тьфу, а сейчас «Господин бургомистр»…. – Григорий Яковлевич возмущённо сплюнул на пол. А я его подковырнул.

– А чего ты возмущаешься? Сам говоришь – советскую власть по боку, будем жить по старому…

– Иэх.., – хозяин горестно вздохнул и налил самогонку, – сынки, мне шестьдесят годков. Я и при царе хозяином был и при советской власти. Мне есть с чем сравнивать. Не всё так просто. Я вот за себя скажу – жил хорошо только с двадцать второго года и до колхозов, пока государство не мешало. А потом одна маята… Хлебом с солью встречать никто немца конечно не будет, но если он крестьянству даст пожить….

Последующие пять минут прошли в молчание. Молчал хозяин и члены его семьи, молчал и я, не зная, что ответить. Мы, насытившись, вяло ковырялись в еде и я искал повода, чтобы, не обидев гостеприимных хозяев, уйти на ночёвку. Но тут невольно помог сам хозяин, нарушив молчание.

– Что обиделись? Ну, не обессудь…

– Да нет. То, что ты говорил, Григорий Яковлевич, мы слышали и в других деревнях. Но задевает душу. Следуя таким рассуждениям. Ну…, нам только и остаётся – завтра пойти в районный центр и сдаться немцам. Чего сопротивляться, если народ смирился с оккупантами.

– Эээ, нет…., шалишь, брат…, – Григорий Яковлевич возмущённо и энергично замахал заскорузлым пальцем перед мои лицом, – да ты, Алексей Денисович, ничего не понял. Нееет…, вот ты иди и сражайся. У тебя есть оружие, подчинённые, вас много, есть дисциплина. Вот иди и защищай крестьянство и государство. Я могу обижаться на советскую власть. Я её кормил, я её поил, одевал, содержал, а советская власть меня бросила и убежала. Да ещё забрало зерно, скот, инвентарь. Даже не подумало – А как крестьянство под немцем жить будет? Всех здоровых мужиков с деревни забрали в армию. Начальство сбежало и никаких указаньев не оставила. Вот завтра немец придёт в деревню – Я, что с вилами попрусь на него против танка и винтовки? Ты, дурья голова, подумал об этом? А то обиделся… Я сейчас пред своим сыновьями в полном ответе – вот за них. За внуков, за невесток.

Григорий Яковлевич обиженно засопел, а семья, на которую он направил указующий перс, испуганно затаилась, глядя на разбушевавшегося хозяина.

– А то что я вас принял, накормил, напоил и устроил на ночлег, ты не считаешь поддержкой народа? Да уже полдеревни знает, что у Сергушиных отряд красноармейцев стоит. А если об этом немцы узнают? А то, что мы каждый день двоих-троих красноармейцев в деревне встречаем, кормим, поим, моем и даём в дальнейший путь еду – Это что не считается?

Гостеприимный хозяин огорчённо махнул рукой, выплеснув свою обиду не сколько на меня, сколько на власть, в крике и тут же последовало тому подтверждение.

– Ладно, не хотел говорить, но раз такая свадьба пошла – то скажу. А ты, как представитель советской власти, принимай меры.

Сергушин плеснул себе в кружку немного самогонки и вопросительно посмотрел на меня и я махнул рукой – Давай, мол – и мне.

Разлив самогонку, мы чокнулись и выпили, а немного закусив, хозяин понизив голос и пригнувшись к столу, стал рассказывать: – Я тебе уже сказал, что каждый день заходят в деревню за едой красноармейцы. В основном это хорошие солдаты, были даже два лётчика. Их встречали честь по чести. Кормили, поили, мыли и в путь-дорогу давали еды. Благо у нас с продуктой сейчас нормально. А тут дён пять тому назад пришли трое и старший у них сержант. Винтовки у них. Расхлюстанные, наглые, глаза нехорошие, но мы их встретили, как положено, продукту в дорогу собрали, дали им и самогонку, которую они потребовали и ушли они. Не стали мы на них обижаться. Лиха они военного хватили достаточно.

А на следующий день они опять заявляются и уже требуют еды, самогонки. Зашли они к деду Евлампию и бабке Евдокии. Бойкая бабка. Вот она еды дала, а самогонки нет. И стала их стыдить. Ихний сержант слушал, слушал её, а потом как дал ей прикладом в грудь. Вчера бабку и схоронили.

Два дни назад пришли ко мне. Я не стал спорить, сопротивляться отдал всё, что они просили. Пробовал мужиков оставшихся сорганизовать, чтобы дать отпор. Они же шалаш в лесу построили и живут там. Пьют, едят, над людьми измываются. Вчера мне рассказали, что они и соседей, версты четыре отсюда, тоже обирают. Спят до обеда, а потом идут и грабют крестьян. Да, в соседней деревне они девку чуть нессильничали. Хорошо бабы набежали, отбили девку, а то беда была бы. Так вот я с мужиками разговаривал, но все отказываются. Боятся, да и я тоже, что ночью придут и пожгут. К немцам идти помощи просить, как-то совестно – свои всё-таки….

Вот ты, Алексей Денисович – командир. У тебя отряд. Оружье. Ты советская власть. Иди и приструни их. Забирай в свой отряд и до армии идите.

Все эти дни, как началась война, я держал свои эмоции в кулаке. Всегда старался быть ровным и спокойным, но сейчас чуть было не сорвался, до того меня взбесил рассказ сельчанина. Тут идёшь, стараешься при этом немцев щипать и думаешь, как максимально использовать свой потенциал. А эти скоты, пригрелись и грабят беззащитное местное население. Ну…, ублюдки…

– Григорий Яковлевич, где они?

– Завтра с утра, я вас туда отведу. Но, чур уговор, не хочу чтобы они видели меня и знали что я вас привёл.

– Не беспокойся. Ты главное приведи, а там посмотрим на что они наговорят.

…..Бандюганы чувствовали себя спокойно и в безопасности. Ни какого поста, даже самого банального дежурного у костра. Уютная полянка в окружении берёз и густого кустарника, правда, сильно замусоренная тряпками, объедками и другими отбросами. Шалаш из густых еловых веток, из которого торчали три пары грязных пяток. Справа и слева от пяток виднелись приклады винтовок. В двух метрах от шалаша слегка дымящиеся кострище, с подёрнутым седым пеплом углями, и несколько чурбаков, служивших сиденьями. И опять мусор: тряпки, кости, яичная скорлупа, немытые железные тарелки, черепки от горшков и осколки бутылей.

Я сел на чурбак и кивнул Петьке. Солдат на носках подошёл к шалашу и резким рывком выдернул винтовки. Минуты полторы прошло без изменений, потом послышалось недовольное ворчание: – Это кто там такой смелый шуткует?

Пятки завозились, зацарапали такими же грязными пальцами землю и из шалаша вылезло мурло. Самое натуральное мурло. Встрёпанные, стоящие дыбом, немытые волосы, небритая, в недельной щетине заилевшая харя, в тяжёлом похмельном угаре. Такая же по стать грязная и засаленная одежда. Мурло, стоя на карачках, молча осмотрело нас и ничего не понимало, посчитав нас продолжением пьяного, тяжёлого сна. Довольно шустро, на четвереньках это чучело подбежало к баклажке и, высоко закинув голову, стало оттуда громко глотать воду.

– Уууу…., как хорошооооо.

Выдохнув густой перегар, мурло снова повернулось к нам и более осмысленно посмотрело на нас и задумалось, сев на задницу.

Громко пёрднув, а потом ещё раз рыгнув, озабоченно пробормотало: – Чёрт побери, всё-таки «белочку» словил… Надо бы сегодня не пить….

В это время из шалаша вылезли на свет ещё двое и, увидев нас, сразу поняли, что на «белочку» грешить не стоит, а пришла расплата и покорно застыли в ожидании оной, предоставив свою жизнь судьбе.

– Кто у вас старший?

– Ну, я…. Значит, ты мне не снишься майор? – Мурло уже более осмысленно смотрело на нас.

– Во-первых: надо говорить товарищ майор. Во-вторых: не снишься – а не снитесь. Я с тобой на брудершафт не пил. Ваше воинское звание и фамилия.

– Да ладно, майор, хорош в армию играть, – то ли от безбашенности, то ли от непонимания ситуации мурло наглело. А может в нём ещё вовсю бродил алкоголь, – нету армии… Нету Красной Армии. И мы с тобой сейчас не на плацу, а глубоко в тылу у немцев. Давай лучше побазарим… Тут деревень море, а власти никакой. Немец далеко и мы тут хозяева. Пойло, бабы – всё наше… Подумай, майор, тут такие дела вершить можно….

– Даааа.., ты оказывается совсем не въехал в ситуацию, – я достал вальтер и выстрелил между ног старшего, – это я тебя в плен взял, это у меня люди вооружённые кругом стоят. Если ты и дальше так разговаривать будешь, я тебе ногу прострелю. Опять задаю вопрос – Воинское звание, фамилия.

Мурло от выстрела сильно вздрогнуло, а остальные двое услышав про плен сразу подняли руки вверх.

– Хорошо…, хорошо…. Зачем только стрелять? Сержант Никифоров я.

– Имя, отчество, воинская часть…

– А это зачем? Тем более, что полка то уже и нет, – сержант продолжал по инерции сопротивляться.

– Как зачем? Для приговора. Старушку, которую ты ударил в грудь – вчера схоронили. Убийство. Грабёж местного населения. Попытка изнасилования. Вот так вот. В военное время вплоть до расстрела.

– Не пугай… Не имеешь права, майор. Ты не прокурорский. И без следствия не имеешь ни какого право нас судить.

– Ты на себя в зеркало смотрел? Если бы не сказал, что ты сержант, ни за что бы не подумал. А я, видишь? Форма, знаки различия, побритый. Солдаты и сержанты при всех своих регалиях. Вооружены немецким оружием. Значит, мы воюем. А исходя из этого я, майор Третьяков, являюсь здесь, в немецком тылу, представителем Советской власти. Командиром Красной Армии. И следствие проводить не буду. Мне достаточно жалоб местного населения, которое и указало ваше место. Не хотите говорить – не надо. Так безвестно и будете расстреляны.

– Товарищ майор…., товарищ майор, – очнувшись, заголосили остальные двое и на коленках шустро двинулись в мою сторону. Но Увинарий сильным толчком ноги опрокинул их на спину. Те тут же поднялись на колени и, не опуская рук, опять заголосили.

– Товарищ майор…, товарищ майор, не виноваты мы. Это всё сержант Никифоров. Это он старушку ударил и девку тоже он хотел отъе….ть… Он нас заставлял…, а мы его подчиненные и он наш командир отделения…

– Ууу…, курвы. Как жаренным запахло, всё на меня свалить решили… А кто самогонку в три горло жрал? А кто хихикал, вот тут у костра и говорил, какая прекрасная жизнь? Суки… Ты, майор, меня послушай. Ты кого слушаешь? Это ж деревенское мужичьё? Мы завтра до своих дойдём, а они под немцем будут жить и посмеиваться над нами. И их кормить. Да это кулачьё недобитое… Старухе вообще нечего было лезть под руку… её мужик стоял и молчал, а она нас – красноармейцев ругала и советскую власть тоже. Вот и получила холуйка немецкая. А девка, так она сама хотела. Так что нечего тут базарить и их защищать. Давай расходимся. Даю честное слово, что завтра нас тут не будет. Пойдём на восток до своих. Ну что, договорились? А хочешь вместе пойдём? Под твоим началом. А?

Увинарий и Петька стояли по сторонам этих скотов, держа оружие наготове, и откровенно развлекались. Это были уверенные, обстрелянные солдаты, которые знали – немцев можно бить и нужно бить. И кроме глубокого презрения эти окруженцы у них иных чувств не вызывали.

Брать их в свой отряд я даже и не собирался. Сержант Никифоров был главарём этой маленькой шайки, ну а его подчинённые банальные слабаки. Попали под влияние более сильного сержанта. И что с ними делать? Это вот вопрос…. С этими двумя понятно…, а вот сержант…. Это сволочь. Никуда он не уйдёт. В крайнем случаи, переместиться километров на двадцать и снова возьмётся за старое. Брать с собой…? Нееее…, сержант опасный и, по всей видимости, весьма подлый тип, выберет удобный момент и ….. Да и старушка умерла…. Нет – надо быть жёстким.

– Чьё оружие?

– Наше, – солдаты из-под поднятых рук, с надеждой смотрели на меня.

– Сержант, давай список отделения.

– Потерял, когда отступал…, – пробурчал сержант.

– Потерял, когда драпал, – поддел его Петька, на что Никифоров блеснул глазами из-под бровей.

– Фамилия? – Спросил я правого бойца.

– Красноармеец Аксёнов, – крепенький солдат, но глаза тускловатые, тупые.

– Номер винтовки?

– КН 183456.

– Точно есть такая. И обойма полная. Понятно. А ты? – Спросил второго.

– Красноармеец Сундуков. Номер винтовки ХР 345921.

– И такая есть. Да, Сундуков, не даром на Руси фамилии давали, – я поглядел на солдата и рассмеялся, следом засмеялся Увинарий с Петькой и было отчего. Такой же плотный, как и Аксёнов, но был какой-то квадратный и угловатый. Действительно – «Сундук – сундуком». Тихо захихикал Аксёнов и заулыбался сержант, считая, что самое страшное позади.

– Ну а теперь, товарищ сержант, ваше оружие.

Сержант перестал улыбаться, а глаза шкодливо забегали из стороны в сторону.

– То есть, тоже потерял…, – удовлетворённо констатировал я. – Я так и предполагал. Вот Никифоров, странно получается. Документы потеряли, оружия тоже…., нет. Знаки отличия на петлицах отсутствуют.

– Ну и что? – Угрюмо спросил Никифоров, – так получилось…

– Что ты тут, пытаешься нас надуть, – внезапно вспыхнул Петька и, размахнувшись ногой хотел пнуть сержанта, но глянув на меня сдержался, – ты сука дезертировал. Бросил оружие, порвал документы и треугольнички с петлиц снял. Ни хера ты и никуда не пойдёшь. Так и будешь бандитствовать. Что ты тут песни нам поешь? Мы такие бои пережили, да сами нападали и вон у нас сержант Дюшков – всё как положено на нём. Товарищ майор, раненый и контуженный, а всё тоже как положено по форме. И не собираемся прятаться. И дальше фашистов будем бить. Правильно, я говорю, товарищ майор.

– Правильно, товарищ солдат. Правильно. Ну, что ж, пора принимать решение. Встать!

Аксёнов и Сундуков вскочили и стали по стойке «Смирно». Никифоров же поднялся тяжело и нехотя. И Петька сильным толчком послал его к подчинённым, после чего встал справа от меня и, одновременно с Увинарием передёрнув затворы, направили автоматы на маленький строй, чем ввергли солдат в ужас, а Никифоров встревожено забормотал: – Э…, э…, товарищ майор, вы что задумали?

– Слушай приговор. Я, майор Третьяков, именем Советской власти: Сержанта Никифорова за нанесение тяжких побоев, приведших к смерти деревенской жительницы Евдокии. За грабёж местного населения, за попытку изнасилования, за подрыв авторитета бойца Красной Армии, за подрыв авторитета Советской власти приговариваю к смертной казни, через расстрел. Красноармейцам Аксёнову и Сундукову объявить своё решение после расстрела сержанта Никифорова.

– Товарищ майор, да вы что охерели что ли? Какой расстрел? Да вас самих расстреляют, когда узнают, что вы убили сержанта Красной Армии без суда и следствия. Нееее…, давайте, товарищ майор, заворачивайте обратно. Я согласен влиться в ваш отряд и полностью выполнять все ваши приказы. И хочу бить фашистов.

– О… как? Сразу захотелось бить фашистов, а ведь пять минут назад ты этого не хотел, да и нечем тебе бить фашистов. Аксёнов и Сундуков – в сторону отошли. – Я поднял вальтер и стволом показал отойти от Никифорова. Но тот уцепился в Сундукова и заорал.

– Вы куда, куда пошли? Куда…? Стойте здесь…, – но Сундуков, с ужасом глядя на пистолет в моей руке, с силой отдирал пальцы сержанта от своей гимнастёрки. Оторвал и отскочил в сторону к Аксёнову.

Никифоров, вдруг поняв, что на самом деле пришёл конец, рванул на груди гимнастёрку и надрывно закричал: – Стреляй…, стреляй сволочь. Ненавижу… Жалко, к немцам не успел….

Сухой выстрел из вальтера прервал крики сержанта и тот, получив пулю в лоб, рухнул на траву: как будто из него выдернули металлический стержень. Я повернулся к онемевшим от ужаса Аксёнову и Сундукову: – Ну, что вот с вами делать? Не знаю… Ладно, стойте здесь пока, мы посовещаемся.

– Ну что, парни, с ними будем делать? Что-то мне не хочется их к себе брать: слабые и мутные они. Как ваше мнение?

– Не.., товарищ майор, – Петька загорячился, – на хрен они нам нужны. Подведут они или в спину стрельнут. Пусть идут сами. Одни.

Я повернулся к Увинарию: – Ну, а ты?

– Согласен с Петькой. Мы сейчас кулак, а возьмём к себе разбавим наш коллектив слабаками. Мы с боями шли, а у них полные обоймы в винтовках. Мы воевали, а они деревенских грабили. Нет, пусть радуются, что рядом с сержантом их не положили… Пусть сами по себе идут к нашим.

Примерно также думал и я. Мы вернулись к понуро стоящим красноармейцам, которые покорно смирились с судьбой.

– Действительно, на хрен нам такие нужны, – подумал я, окончательно и без сожаления, приняв решение.

– Так бойцы. Надо бы вас примерно тоже наказать, но думаю, что урок вы получили хороший. Взять в свой отряд не могу. Я здесь остаюсь и буду разворачивать партизанское движение, а мне такие слабаки не нужны. Оружие у вас забираю. Раз вы им раньше с толком воспользоваться не сумели, то и дальше оно вам ни к чему. Немцы задержат, хоть не расстреляют на месте. Идёте на восток к нашим. Задача ясна? – Аксёнов и Сундуков радостно закивали головами, вдруг поняв, что гроза пронеслась над их головами и рассеялась в синем небосклоне.

– Да, да, забирайте винтовки… Они нам не нужны, – бойцы даже руки протянули вперёд, отказываясь от оружия, чем вызвали у нас весёлый смех, – тут у нас в шалаше ещё немного патронов есть.

Аксёнов с услужливой готовностью нырнул в шалаш и вытащил ещё четыре обоймы с патронами. Они так были рады, что прикажи им раздеться и идти голыми – с радостью скинули бы портки и почесали.

– И последнее. Этого, своего командира отделения, похоронить где-нибудь тут. Сегодня ещё здесь можете оставаться. Навести порядок, а то зассрали половину леса. Постираться, привести себя в порядок, а завтра вперёд. Вечером вернусь и проверю, как вы выполнили мои приказы….

Григорий Яковлевич ждал нас недалеко, сидя на пенёчке: – Сурово, сурово, Алексей Денисович. Может быть, не стоило стрелять его? Поругал бы его, ну побил…

– Нужно было. Это враг Советской власти. А тебе на…, бери винтовки. Авось пригодятся в хозяйстве. Послушай, Григорий Яковлевич, лес хорошо знаешь?

Сергушин обрадовшись, взял обе винтовки в руки, а потом ещё неловко принял четыре обоймы с патронами от Петьки.

– Отлично, отлично. Конечно, пригодятся. А как же… Теперь есть чем с врагом биться и защищаться. Патронов, правда, маловато, но ничего остальное добудем. У меня, Алексей Денисович, есть кому вторую винтовку отдать. Так что знай – в хорошие руки отдаёте. Ну, а насчёт леса. Конечно, знаю, я тут всю жизнь прожил. При старом режиме заядлым охотником был. Весь его излазил. А что?

– В деревню возвращаться уже не будем, а на несколько дней остановимся где-нибудь в укромном месте недалеко от деревни. Где тут можно схорониться?

– Есть тут местечко. В километрах шести от деревни есть старый, заброшенный хутор. Лет десять уже там никто не живёт. Так.., похаживали туда охотники до войны. А сейчас какая охота? Крыша там над головой у вас будет и печь. Родник есть. Счас, вас туда и сведу.

… Место нам понравился. И расположение удобное. Сам хутор можно заметить только с воздуха или же случайно прямо в него уткнёшься, так он за десять лет зарос кустарником. А вот если расположить наблюдательный пост в двухстах метрах от хутора, немного в стороне – то нежелательных гостей можно будет увидеть задолго до обнаружения строений.

После того, как Григорий Яковлевич ушёл, мы в течение двух часов облазили окрестности, изучая все подходы к хутору и пути отхода в случаи непредвиденных ситуаций. После чего, насколько это было возможно, с удобствами расположились в уцелевшем доме с печью. Сразу же организовал дежурство и когда сам захотел дежурить, Петька с Увинарием решительно запротестовали.

– Товарищ майор, не получится. Вы – командир, вот и занимайтесь своими командирскими делами. А дежурить мы будем с сержантом по очереди.

День и ночь прошли спокойно, а к десяти часам утра появилась группа старшины, которую привёл его дядя. Порадовало то, что Увинарий, который в тот момент был на посту, заметил их издалека и вовремя предупредил меня и Петьку. И мы ради тренировки незаметно от них сумели занять удобные позиции и неожиданно встретить.

Вместе с собой они привели ещё четверых человек. Трое были красноармейцы-окружники, вооружённые винтовками, а один, как сразу сказал Николай Иванович, скрывавшийся от немцев комсомолец с его деревни.

Я отвёл своих в сторону и предложил старшине: – Докладывай.

– Товарищ майор, спасибо что отпустили. У моих всё нормально и теперь могу спокойно воевать. Это насчёт личного. Теперь по службе. Парнишку, которого привёл, зовут Сашкой. Фамилия Максимов. 17 лет, в армию не взяли, эвакуироваться не успел. Хлопец активный, мои родители очень хорошо о нём отзываются. Чтобы не сгиб по своей горячности, взял с собой. Тем более, что он украл у немца в районном центре пистолет.

– Хорошо, а красноармейцы?

– Этих Белкин в лесу выцапал, пусть и рассказывает, но парни вроде бы ничего. Бойкие.

Я кивнул Белкину и тот стал обстоятельно докладывать: – Старшина ушёл домой, а мы остались в условленном месте. Поспали и я пошёл на разведку и наткнулся вот на них. Чуть не постреляли друг-друга, когда столкнулись. Очень удивились, что у меня немецкий автомат и гранаты. А когда сказал, что у нас у всех также и командир майор, сразу захотели присоединится. Точно также, как и мы идут почти от границы, где их отдельный батальон в первом же бою разбили и были они удивлены рассказом, как мы немцев валяли. Парни хоть и не лезли к немцам, пока шли лесами, но горят воевать. Вот.

– Ладно, пошли на базу там и разберёмся со всем.

Около дома построил вновь присоединившихся и устроил им форменный строевой смотр, а заодно и познакомился. Красноармейцы Скориков Сергей, Сухомлинов Константин и Фоменко Тимофей. Документы в порядке, винтовки соответствуют номерам. Патронов по десять обойм и по две гранаты. В вещмешках обычные солдатские пожитки, а вот с продовольствием грустно. Почти ничего. И выглядели они далеко не упитанными, в отличие от моих. Но их, как сказал Белкин, пока ждали старшину, подкормили. Одеты и обуты в крепкую обувь. У комсомольца проверил комсомольский билет, других документов у него не было. Такой же, как у меня, парабеллум в кобуре и запасной обоймой.

– Как добыл оружие?

– В райцентр ходил днём, а там офицерьё немецкое, пьяное купалось. Вот я и спёр. Спрятал в лопухах, а ночью мимо патрулей пробрался и утащил к себе в деревню.

– Молодец. Слушай команду. Вы, каждый по обойме, отдайте Григорию Яковлевичу. Кушаем, а потом совещание. Будем думать, как нам дальше жить и действовать.

Григорий Яковлевич обрадовался обоймам и стал, весело шутя, развязывать туго набитую котомку и доставать оттуда продукты. К нему присоединился и старшина и тоже стал выкладывать домашние харчи. А когда появилась и двухлитровая фляга все ещё больше оживились. Но опасливо косились в мою сторону, боясь, что запрещу усугубить. Я же усмехнулся про себя.

Когда импровизированный стол был накрыт во дворе, я предложил всем присесть на завалинке и приказал временно снять с поста дежурного наблюдателя.

Посмотрел на своих подчинённых и у меня болезненно сжалось сердце от того, как каждый смотрел на меня и ждал, что я им сейчас скажу. Мои боевые товарищи и подчинённые смотрели открыто и только ждали моего решения – любого решения. Они доверяли мне, точно также как и я им. И это доверие было заработано ни где-то в пивной или за бутылкой водки, а в бою. Григорий Яковлевич, любовно лаская в руках лишние обоймы, лукаво щурился, решительно связав свою судьбу вот с этими пришлыми, но такими надёжными людьми. Комсомолец Максимов, счастливый от того, что попал в боевой отряд, смотрел такими восторженными глазами, что был готов прямо сейчас бежать в атаку. Ждал только приказа и направления атаковать. В глазах новых бойцов растаяла настороженность от увиденного, но они ещё держались скованно.

– Товарищи! До недавнего времени у нас был только один путь. Путь на восток, путь на соединение с нашими войсками, чтобы там и бить проклятых фашистов. Мы, в принципе, шли и били, по крайней мере не упускали такой возможности. Но в ходе движения на восток, общаясь с местным населением, наблюдая их жизнь, перед нами открывается и второй путь – остаться здесь, развернуть партизанское движение и бить фашиста там, где его найдём. Тем самым показать пример населению, показать, что Советская власть на месте и что она готова защищать своих граждан. Поэтому предлагаю обсудить именно в таком ключе этот вопрос и принять решение. Если есть какие-либо другие предложения – давайте обсудим.

Бойцы стали переглядываться и перешёптываться между собой, а потом с завалинки решительно поднялся старшина.

– Товарищ майор! Не оттого что тут проживаю, что здесь моя семья, но я зато чтобы остаться и открыть партизанскую войну. Я был дома, общался с родными и то, что они рассказали, мне не понравилось. Оккупанты по-хозяйски осели на нашей земле и чувствуют себя в безопасности. Поэтому я за ваше предложение. Хочу, чтобы у них здесь горела земля под ногами, хочу чтобы по ночам да и днём они вздрагивали от любого шороха. Их надо и можно бить везде. Я – «ЗА».

– Хорошо. Спасибо, Николай Иванович. Предлагаю следующее – давайте проголосуем моё предложение. Кто за то чтобы остаться здесь и развернуть партизанское движение.

Не прошло и секунды, как я с удовлетворением смотрел на поднятые без малейшего колебания руки.

– Что ж, как старший по воинскому званию я становлюсь командиром отряда. Надеюсь, возражений нет.

– Ни как нет, – чуть ли не хором прозвучал решительный ответ.

– Встать! Смирно! Слушай приказ. Приказываю: на должность заместителя командира отряда назначить старшину сверхсрочной службы Сергушина Николая Ивановича. Командиром первого отделения назначается сержант Дюшков Увинарий Поликарпович. В первое отделение входят рядовые Суриков Пётр, Белкин Иван, Носков Владимир, Кравцов Сергей, Скориков Сергей, Сухомлинов Константин, Фоменко Тимофей и красноармеец Максимов. Вольно.

– А меня, куда? – С ноткой обиды протянул Григорий Яковлевич.

Я обнял за плечи нашего добросовестного помощника: – Григорий Яковлевич, вы будете выполнять лично мои поручения и задания. Покушаем и я вам поставлю первую задачу.

– Ну, а сейчас можно покушать, сегодня ещё разрешаю выпить за создание нашего отряда, а с завтрашнего дня в отряде «сухой закон». Выпивка и употребление будет разрешена только по особым случаям.

Все оживлённо расселись вокруг куска брезента с едой и Григорий Яковлевич с серьёзным выражением лица стал разливать алкоголь. Такими же серьёзными стали остальные, когда я поднял кружку.

– Предлагаю выпить за наш отряд. Впереди у него много будет невзгод, лишений, потерь, но будут, и я в этом уверен – и победы. Выпьем за то, чтобы поскорее очистить эту прекрасную землю от пришлой нечисти и снова вернуться к мирному труду. За Победу!

Все молча чокнулись и выпили. Обед прошёл сдержанно и в торжественном настроении.

После приёма пищи отозвал в сторонку Дюшкова, Григория Яковлевича, и Николая Ивановича.

– Увинарий, у тебя теперь есть подчинённые. Как раз восемь человек. Всех новеньких закрепи за нашими солдатами и создавай график дежурства. Четыре пары, старший там наш – проверенный человек. Дежурства на тебе. Давай действуй.

– Григорий Яковлевич, тебе отдельное поручение. Через несколько дней нужно подобрать место засады на дороге. Ты местный, всё здесь знаешь. Оно должно быть следующее: далеко от населённых пунктов. Чтобы была выемка. То есть края, обочины выше полотна дороги. Проглядывалась далеко, чтобы если им подмога подойдёт внезапно, было видно издалека. Ну вот. Вопросы есть?

– Да нет, – задумчиво протянул Григорий Яковлевич, – по-моему я знаю два таких места. В ближайшие дни схожу, посмотрю.

– Николай Иванович, завтра ты, Максимов, я, Белкин и Петр выдвигаемся к районном центру. Максимову я отдельно поставлю там задачу, а ты нас вокруг вашего районного центра обведёшь, чтобы понимать, что за местность там. Что за городок? Подходы и подъезды. Отходы тоже. Пора здесь щипать немцев.

* * *

….Деревня как деревня, только гораздо больше, чем лесные, которые мы посещали. И ещё может несколько побогаче выглядела. А в километрах пяти, восточнее виднелся и сам районный центр. Ещё раз оглядев окрестности и выслушав подробные объяснения старшины и Максимова, мы опять вернулись на небольшую, закрытую со всех сторон кустарником полянку. Была вторая половина дня и я её решил использовать максимально.

– Максимов, пистолет давай сюда. Он сейчас тебе не нужен. – Сашка безропотно, но с видимым сожалением отдал старшине парабеллум, а я начал инструктировать – Так пока лучше будет. Сейчас идёшь домой. Переночуешь, пообщаешься с родителями, а завтра с товарищем, про которого ты мне говорил. Задача: подобрать человек пять-шесть надёжных комсомольцев, которые на первых порах собирают нужную нам информацию. Меня сейчас интересует следующее – места расположения немецких частей. Если возможно – количество. Госпиталя, склады, особо медицинский склад – нам необходимы медикаменты на будущее. Неплохо бы достать или нарисовать подробную схему города и нанести туда все эти данные. Да…, как это всё охраняется. Передвижение патрулей, особенно в ночное время. И любую другую информацию, касающуюся немцев. Только прошу об одном. Будьте осторожнее с подбором ребят. Лучше сначала меньше, не гонитесь за количеством. И не болтать, ни хвастать. Всё понятно?

– Аааа…., – разочарованно протянул Сашка, желая задать вопрос, но я его пресёк.

– Пока это такая задача. Она для меня важнее на этом этапе, чем то о чём ты мечтаешь. Да ещё – поищите батарейный радиоприёмник, нам также нужна информация, что же происходит у нас на востоке? Саша, всё вперёд…. Встречаемся здесь, послезавтра утром.

Мы дождались, когда Сашка гуляющей походкой вышел из леса, спокойным шагом дошёл до окраины и скрылся среди домов. После чего старшина повёл нас вокруг деревни и через два часа мы достигли окраины районного центра и с этого места осмотрели город и что было видно. К сожалению, Николай Иванович мало, что мог рассказать об этих местах.

– Алексей Денисович, как ушёл в армию, здесь бывал весьма эпизодически. А за время советской власти здесь много чего изменилось. Так что увы…

Уже в сумерках вернулись на знакомую полянку и я отпустил старшину домой, лишь напомнив ему.

– Николай Иванович, утром жду тебя и с другой стороны обойдём районный центр.

Обходом города остался доволен. Теперь я довольно хорошо представлял окрестности и мог запросто ориентироваться в этой местности. В этом мне помогал и большой артиллерийский опыт постоянной работы с картами, помогающий всю местность видеть в комплексе – как бы с высоты полёта птицы.

….Пьяные голоса и хмельной, женский смех мы услышали издалека и поэтому к месту гулянки немецких офицеров подобрались незаметно и затаились в кустах. На берегу небольшого чистого и уютного водоёма вокруг скатерти, заполненной бутылками и закусками, вольготно расположилась компания немецких офицеров и, по всей видимости, немецких медсестёр. Двое немецких офицеров и три медсестры, полураздетых и хорошо поддатых были в том состояние, когда до кульминации пьянки – то есть купания голышом и траханья в кустах оставалось недолго. Чуть в сторонке стоял легковой, камуфлированной раскраски, автомобиль, тут же лёгкий раскладной столик, где суетился водитель, прислуживающих гуляющей компании. Он старался казаться трезвым, но каждый раз, подав очередную порцию закусок, отойдя к автомобилю, воровато опрокидывал порцию спиртного в рот. Ему казалось, что в глазах своего начальства он выглядит трезвым как стёклышко, но пьяные офицеры и барышни уже не могли контролировать пьяный или нет водитель. Им просто было не до него. А, отойдя к машине, водитель расслаблялся и тогда его начинало мотылять из стороны в сторону, что было нам на руку. Нам же было довольно интересно наблюдать фашистов в такой интимной обстановке. Офицеры уже определились с партнёршами и теперь вовсю флиртовали, обнимались, целовались, заваливали визжащих избранниц на траву, залазили руками под рубашки и вовсю тискали медсестер, пили и снова обнимались. Третья, понимая, что она у скатерти лишняя, но тоже возбуждённая пикничком, выбрала себе в партнёры шофера. Встала и шатающейся походкой пошла к автомобилю, где стала активно обхаживать обалдевшего от удачи солдата.

Через десять минут всё подошло к логическому завершению пикника. Как мы и ожидали, гулявшие на берегу под дикие и весёлые крики стремительно обнажились догола и побежали купаться, а у автомобиля, глядя на своих подруг, немка оголилась по пояс и надолго прилипла в поцелуе к водителю.

– Берём, такого случая нельзя упускать. Увинарий, берёшь на себя водителя. А мы, тех голубков.

Дюшков скользнул в сторону и через две минуты незримым призраком возник за спиной водителя и приложил палец губам, приказывая увидевшей его немке молчать. Она наверняка сначала подумала, что ей спьяну только кажется. Но, увидев жест русского, так и застыла, прильнув губами к губам своего партнёра, который возбудившись, вовсю тискал груди немки.

Мы, уже не скрываясь, вышли к груде одежды, среди которой валялось оружие, и открыто встали на берегу. Сначала нас, увлечённые собой немцы, не замечали. Но сержант Дюшков коротко и сильно ударил водителя в затылок автоматом и тот мешком свалился на землю под ноги немки, после чего она громко завизжала от страха. Сержант пнул её по ноге и она, упав на колени, замолчала, с ужасом смотря на свою смерть в образе русского.

Визг прервал беспечное бултыхание в воде и четвёрка мутными от алкоголя глазами уставилась на нас, ещё не врубившись в ситуацию.

– Ну что, уроды, идите сюда, – я сделал приглашающий жест рукой. Немки взвизгнув, присели по шею в воде, а офицеры, развернувшись, тяжело и медленно поплыли к противоположной стороне водоёма, но короткая очередь старшины и цепочка водяных фонтанчиков справа от них, заставила их остановиться и они, развернувшись, поплыли обратно. Остановились в пяти метрах от берега и бараньими, всё ещё не верящими глазами, стали смотреть на нас.

От машины донёсся огорчённый голос Дюшкова: – Товарищ майор, по-моему я его убил. Вот блин, не рассчитал удар. Хотя конечно, всё равно их кончать придётся….

Я обернулся к машине и посмотрел на Увинария, который даже и не смотрел на убитого водителя, а с интересом разглядывал полуголую немку, поднявшую перед ним руки. Я засмеялся и толкнул локтём старшину: – Николай Иванович, Петька, посмотрите на Увинария, он только что не облизывается.

Мы рассмеялись, глядя на пунцового от смущения сержанта, не знающего что теперь делать: – Увинарий, ну раз грохнул, так грохнул. Чёрт с ним. Гони её сюда – все вместе посмотрим.

Наш весёлый и быстрый разговор лучше всего убедил немцев, что мы не видение перевозбуждённого алкоголем и предстоящим траханьем мозга, а объективная реальность.

– Hende hoch, – это было единственное, что в этот момент вспомнил из немецкого языка и сделал повелительный жест стволом автомата в сторону берега, – идите туда, камрады.

Офицеры послушно подняли руки вверх и побрели к берегу, а немки продолжали сидеть в воде. В это время Дюшков подогнал к нам от машины медсестру и она остановилась в трёх шагах со сцепленными руками на затылке, отчего её груди поднялись и соблазнительно торчали перед нашими глазами. Я опять засмеялся: – Старшина, ты у нас человек семейный, сегодня ночью дома был. Так что ты секи за фрицами, а мы немного развлечёмся.

Николай Иванович заговорчески фыркнул и непонятным тоном, то ли осуждающим, то ли одобряющим последующее действие произнёс: – Только не увлекайтесь, товарищ майор…

– Ну, Николай Иванович, обижаешь.

С откровенно мужским любопытством мы с минуту рассматривали полуголую немку, которая с ужасом смотрела на нас, наверно считая, что мы будем сейчас втроём насиловать её и насиловать в самых извращённых формах. Хотя несколько минут тому назад она сама к этому была готова приступить с водителем. С такими же, наверно, извращёнными фантазиями.

– Да она старая, товарищ майор. – Разочарованно протянул Петька, а Увинарий с некоторой долей осуждения поправил его.

– Ну и что, что старая. Да я сейчас хоть кого согласен….

– Ну и дураки вы молодёжь. Для вас она старая, а для меня почти девушка, – бойцы весело фыркнули, а я предложил, – давайте тех посмотрим.

– Эй вы, Freilin, Komm zu mir, – позвал немок, внезапно вспомнив ещё несколько фраз на немецком языке и они, поняв меня, побрели к берегу. Были они моложе и гораздо лучше сложены, чем первая. Но на лица корявые. Встав рядом с подругой, они замерли под нашими взглядами, а я поглядел на своих подчинённых. Ещё чуть-чуть и у них потекут слюни. И я их понимал: парни молодые, кровь с молоком, с месяц не видели женщин вот и повелись. Я тоже не был импотентом и в свои сорок лет с не меньшим интересом поглядывал практически на всех женщин. В блядство не впадал, но своего при случае не упускал. Я был старше этих пацанов и умел владеть своими эмоциями. Поэтому, когда Петька придушенным голосом, от которого немок бросило в крупную дрожь, спросил: – Товарищ майор, а может….

Я резко прервал его и рявкнул – Отставить. Даже мысли такие отставить, товарищ красноармеец. – Потом несколько смягчился.

– Ну ты своей башкой думай Петька – мы ж не немцы… Всё у тебя ещё будет, так что успокойся. Я ведь тоже не деревянный, но ведь не введусь на это…

– Всё, всё, товарищ майор, понял. Всё понял. Больше подобного не повториться. – Петька всё это произнёс виноватым голосом, а потом сразу же перешёл на деловой тон, – А что с ними делать будем? Кончать?

– Ну, ты и слово подобрал, – и мы грохнули от смеха, – конечно, кончать будем, но не в них. У меня тут одна весёлая мысль появилась. Вот вы с Дюшковым и развлечётесь, а я, с Николай Ивановичем, офицерами займёмся.

– Эту, – я ткнул пальцем в первую немку, тоже раздеть догола. Чтоб все были в равном положении. Потом ведёте их к столу и поите их до тех пор, пока они не отрубятся. Что-то мне баб не хочется убивать. Но самим ни-ни…

Петька с Дюшковым с энтузиазмом принялись за выполнение этого задания и, подталкивая, похлопывая всхлипывающих немок руками по соблазнительным местам, подогнали их к скатерти. Посадили на землю и стали их поить, при этом не упуская возможности слегка и потискать их.

– Ладно, пусть хоть так повеселятся, – сам повернулся к старшине, который заканчивал связывать голых офицеров.

– Ни хера они по-русски не понимают, товарищ майор. Я пытался их спрашивать, но они только по-немецки лопочут, а что непонятно.

В течение трёх минут, после бесплодных попыток, я сам убедился, что даже если бы они и знали русский, то сейчас они были неспособны даже слово «мама» сказать. От алкоголя, страха их переклинило и по моему они совсем перестали понимать что либо.

– Ладно, Николай Иванович. Бесполезно. Иди, займись имуществом, оружием. Глянь в машине, что нам в хозяйстве сгодиться. Ну, ты сам знаешь, чего я тебе инструктирую. А этими я сам займусь.

Пнул сапогом офицеров и те послушно завалились на траву, а сам повернулся к машине и скатерти. Дюшкова позвал старшина и те успешно потрошили машину, а Петька увлечённо поил одну из немок. Закинув автомат за спину, угрожающе ворча Петька правой рукой подталкивал руку с кружкой ко рту немки и та послушно пригубив, стала давясь пить. Левой рукой мой подчинённый из-за спины обнимал немку, ладонью лаская грудь. Остальные две медсестры также, давясь, тянули сквозь зубы спиртное.

– Петька, стервец, прекрати, – солдат сконфузился и отдёрнул руку, а я угрожающе помотал пальцем.

– Товарищ майор, да я ведь… да ничего ведь. Товарищ майор, я ведь её не…. Нууу, блин, сочная сука она… рука так и тянется. Да не убудет от них…

– Петька…, – сделал тон более угрожающим, – я ведь не посмотрю на то, что мы вместе чёрт знает сколько. Смотри мне…

Повернулся и без сожаления, без всяких угрызений совести, выстрелил в связанных немецких офицеров. Не мы эту войну начинали и не им нас судить.

Увидев, как я спокойно и равнодушно пристрелил офицеров, немки под моим взглядом, стали более энергичнее и крупными глотками глотать спиртное, а выпив тут же протянули кружки за новой порцией.

Добыча была богатой. Один автомат, винтовка, два пистолета. В багажнике обнаружилось большое количество патронов и несколько гранат-колотушек. Было много провизии, заготовленной для пикника и спиртное. Но больше всего меня заинтересовала офицерская форма. Прикинул один мундирчик на себя и он оказался почти моего размера.

– Николай Иванович, прибери-ка мундирчики, но только так чтобы не измялись. Может пригодятся.

– Товарищ майор, всё. Готовы, – Петька стоял над голыми женщинами, которые были в явном отрубоне и лежали около скатерти в живописных позах.

– Ну, готовы, так готовы. Ты собери всю одежду, все тряпки. Скатерть тоже и в машину. Всё сожжём и пусть они голые идут к своим.

Через пятнадцать минут всё, что нужно было нам, было собрано и увязано в узлы. Всё остальное сложили в машину, оставив на берегу только тела убитых офицеров и женщин. Машину подожгли и пошли прочь. На Петьку, в качестве наказания я нагрузил по максимуму и тот терпеливо пёр на себе узлы, лишь вытирая рукой пот с лица.

Через два часа мы оказались на своей полянке. Стемнело и я опять отпустил домой старшину до утра. А сами плотно покушали, выпив для аппетита немного слабенького немецкого винца. Распределив между Увинарием и Петькой дежурство, легли спать.

Утром, почти одновременно вернулись старшина и Максимов. Николай Иванович снова притащил кучу пирогов, на что я ему попенял: – Николай Иванович, перестань это делать. Мы обожрём твоих близких….

Старшина было замахал рукой, но я не дал ему возразить: – Сегодня у вас с продуктами нормально, а завтра каждую щепоточку муки считать будут. Так что всё – в последний раз… У немцев всё будем добывать.

Максимов, в свою очередь, принёс интересные новости: в районном центре появился бургомистр и городская дума. Назначен начальник полиции, который вовсю и энергично формирует полицию.

– Хм, интересно. Следующий раз, когда придёшь сюда, поставишь задачу – узнать фамилии бургомистра, начальника полиции и всех их приспешников. А также адреса, но всё это по возможности. А так посмотрим, как они дальше работать будут…

Выслушав и остальное, что успел сделать Максимов, я скупо похвалил комсомольца и протянул ему автомат с подсумком с рожками.

– Держи, это тебе авансом на будущее, – Сашка страшно обрадовался и пока мы не спеша перекусывали, Дюшков показал сборку-разборку автомата и как им пользоваться.

Через два дня, как мы вернулись от районного центра, на хутор заявился Григорий Яковлевич, который предложил сходить и посмотреть присмотренное им место для засады. Место действительно для такой акции было идеальное. Особенно удачны были пути отхода и возможности отсечь противника, если бой для нас сложится неудачно.

– Только чур, Алексей Денисыч, в бою тоже хочу участвовать и со мной будет второй товарищ, про которого я тебе говорил.

В мои планы не входило втягивать Сергушина в активные боевые действия: он был больше нужен на деревне, как источник информации. Хоть и деревня была в лесу и далековата от райцентра, но почти каждый день, через день крестьяне ездили туда и привозили свежие новости с центра. И чтобы не обидеть его, мягко объяснил виденье его деятельности: – …И напоследок, хочу спросить – только без обид. Ты довольно часто ходишь в лес к нам. Не подозрительны ли для других твои отлучки? Люди ведь разные бывают… Поедут и стуканут в полицию. А мне бы не хотелось такого варианта.

– Денисыч…, Денисыч…, погоди. Ты наш командир и тебе скажу как на духу. Когда вы пришли ко мне, и я налетел на вас: ругал советскую власть, вас, что бросили. Я чувствовал себя брошенным. Не знал, что мне делать и как жить дальше. Вернее знал, что должен жить ради внуков, невесток, которых мне сыны оставили. Это да…. Но ведь надо жить и ради другого, большего. Вы пришли, остались. Вон, просто сходили к райцентру и трёх супостатов извели. Да и племяш мне рассказал, как вы воевали. Теперь знаю ради чего мне жить и зачем жить. Хочу чтоб, когда сыны вернутся с войны – я ими буду гордится и чтоб они своим тятькой гордились. Не обижай стариков. Обузой мы не будем.

Я приобнял, Григория Яковлевича, и доброжелательно похлопал его по плечу: – Хорошо, пусть будет так. Но после боя, мы поговорим более подробно.

Засада и бой прошли на удивление легко и удачно. Были учтены все ошибки допущенные, при первой засаде. Правда, один немец всё-таки сумел улизнуть. Он бросил всё, даже оружие. Но лёгкость, с которой мы уничтожили одиннадцать гитлеровцев и две автомашины, меня в отличие от других насторожила. Все показали в бою себя только с лучшей стороны. И старые обстрелянные и новенькие. Никто нам не помешал после уничтожения спокойно шерстить машины и трупы. Нагрузились до предела. Я даже не пожалел Григория Яковлевича и его товарища Семёна Поликарповича, нагрузил их тоже по полной. И вместо того, чтобы рвануть напрямую к базе, мы дали кругаля километров в шестьдесят и лишь на вторые сутки, к вечеру, вышли с другой стороны к хутору. И только здесь расслабились.

С утра начали разбираться с добычей, которая оказалась очень богатой. Оружием и боеприпасами мы были обеспечены более чем в достатке. Даже шесть коробок с пулемётными лентами притащили. Вот только сам пулемёт был изуродован взрывом гранаты. Немного медикаментов. Продовольствием, даже если будем кушать без предела, дней на десять. Много было и другого, необходимого для жизни в лесу. Обувь с места боя унесли всю.

У всех было приподнятое настроение и все рвались в новый бой. Но у меня были другие мысли. Как бы не удобен был для проживания лесной хутор, как бы мы не привыкли к нему, но базу нужно было менять и уходить в глубь леса. Этим я и занялся с Григорием Яковлевичем. Теперь у него был автомат с полным комплектом магазинов, три немецкие гранаты. Чем он очень гордился. Всё это он хранил в тайнике, устроенном лесу, и как шёл к нам доставал оттуда оружие, а по возвращении прятал и выходил из леса с корзиной грибов, которые набирал на обратном пути. После последнего боя он даже помолодел и старался чаще бывать у нас, что меня беспокоило. В это время отправил Петьку, Белкина и Скорикова за закопанным на месте первой засады пулемётом. Думаю, что за восемь дней они обернутся и по их возвращению будем перебираться на новую базу.