Горящие холмы

Глава 1

Среди гор, нависших над Техасской равниной, одна скала своими очертаниями напоминала пламя. Внезапно на ее лавовой поверхности шевельнулась рука. Рука шевельнулась и застыла. Стояла абсолютная тишина, в которой не было места ни движениям, ни звукам.

Канюк, который лениво кружил над изломами хребта, заметил движение руки. Спустившись ниже, он увидел человека, который лежал между скал на гребне горного кряжа. Это был высокий мужчина в джинсах и ношеных сапогах; он был широк в плечах, а на его исхудалом лице застыло выражение непреклонности.

Это было лицо охотника, но теперь охотились за ним. Рядом лежало ружье, а за ремень был заткнут револьвер; человек был еще жив, и канюк ждал.

Внизу, у подножия гор, раскинулось безбрежное, теряющееся в дрожащих горячих струях воздуха, ослепительно белое в лучах солнца плато.

Вдали виднелся обрушившийся мост, который раньше был перекинут через теперь высохший ручей.

Сейчас там остановились три группы всадников — у всех была одна цель.

Перед их лагерем простирался иззубренный хребет, похожий на гигантскую стену, отделившую от мертвой белизны плато страну вершин и ущелий. Оказавшись в этих местах, к югу от стены, любой мог затеряться в одном из тысяч каньонов и погибнуть.

Здесь почти не было воды, сюда никогда не забредали белые люди, лишь изредка странствовали индейцы, для которых эти места были последним оплотом, попавшись к ним в руки белый человек не мог ждать пощады.

Огромные скалы, с плоскими как стол вершинами, подпирали небо цвета меди, а дальше, над этой красной, иссеченной трещинами землей, вздымались пики неясно вырисовывающихся горных вершин. Солнце палило немилосердно, заливая жаром угрюмые каньоны.

Видневшиеся вдалеке горы были настолько высоки, что доставали до облаков. В этих горах были вода, трава и тень; там действовал только «закон джунглей»; там можно отыскать убежище. Человек, за которым охотились, даже не поворачивая головы, знал, где эти горы, также знал, что ему еще предстоит преодолеть, чтобы добраться до них.

Но даже здесь, в этой каменистой пустынной стране, если знать где искать, можно найти воду.

К северу от того места, где он лежал, вне поля его зрения, двигались охотники. Канюк заметил, что тени движутся самостоятельно, не по воле ветра. Сначала птица различала лишь тени, но через некоторое время увидела, что это люди.

Канюк инстинктивно чувствовал — будет еда. Вся его жизнь и опыт подсказывали, что за такими отрядами всегда неотступно следует смерть.

Это были закаленные люди, которые выросли на этой пустынной, полной опасностей земле. Их веки покраснели от солнечного света, лица побелели от выступившей соли, мышцы потяжелели от усталости. Но они знали, что человек, которого ищут, не мог уйти далеко, и подгоняли лошадей, без оглядки окунаясь в жар полудня.

Трэйс Джордан не мог видеть всадников, но знал, что они преследуют его. Так еще семь часов назад они были уверены, что настигли Джордана, и его пропитанная кровью рубашка ясно свидетельствовала, как они были близки к этому.

Они настигли его среди скал над перевалом Пересмешника и загнали в угол, как тощего изголодавшегося волка загоняет стая охотничьих собак. И он принял бой, загнанный и избитый, но опасный и непокоренный, человек, который никогда не проигрывал.

Винтовочная пуля, срикошетив от скалы, тяжело ранила его чуть выше бедра, и он потерял много крови.

Они видели, как он упал, и, еще не зная, с кем имеют дело, приблизились, чтобы добить его. Если бы это повторилось вновь, они были бы более осторожны, а тогда они оставили в горах больше чем пятна крови… одного из них убили, а другого тяжело ранили, а когда ловушка захлопнулась, они ничего не нашли, совсем ничего.

Только тогда они начали познавать характер человека, которого преследовали. Он прошел прямо среди них, оставив за собой их товарища мертвым. Он был ранен — они нашли кровь на скалах — но он двигался, будто не замечая этого.

Ему удалось остановить кровь; он ухитрился не оставить следов; он как-то слился с пустыней, затерялся в ее каньонах и плато.

Исхудавший, больной и одинокий, Трэйс Джордан вырос в диких местах и был вскормлен пустыней. Он имел опыт охотника за дикими лошадьми и бизонами, ковбоя и золотоискателя, и он мог выжить в этой стране.

Его пустая фляга гремела каждый раз, когда он шевелился, поэтому теперь он лежал неподвижно, пытаясь не думать о воде. Его сердце медленно билось, и каждый удар передавался скале, на которой он распластался. Настало время двигаться… преследователи вот-вот могут появиться. Джордан не мог их видеть, но они будут искать его, а ему нужен отдых и еще раз отдых и вода. Он должен найти укрытие и переждать.

Джордан заскользил вниз на животе до тех пор, пока ногами не уперся в камни, затем неуклюже встал на ноги, покачнулся, пытаясь сфокусировать взгляд, и перевел дух. Он потерял столько драгоценного времени, чтобы забраться сюда, пытаясь узнать, не отклонятся ли его преследователи к северу или. югу, и тогда он мог бы увеличить дистанцию, направившись в другую сторону. Теперь жизнь его зависит от времени и расстояния.

Наконец он добрался до своей лошади и, сворачивая самокрутку, понял, что нужно делать.

Они знали эту землю, а он нет. Они могут нащупать любой след и обнаружить любое укрытие, и более того с ними Якоб Лантц — лучший следопыт на юго-западе.

Джордан знал репутацию Лантца, о таких людях всегда знали на Западе. Подобные истории рассказывали у лагерного костра проезжающие мимо ковбои, а затем их пересказывали за стойкой бара или у игрового стола: рассказы о бандитах, следопытах, о непреклонных городских шерифах, шулерах. Каждый житель Запада являлся кладезем подобной информации.

В Якобе Лантце текла голландско-индейская кровь — отец был торговцем из Голландии, а мать была из племени ютов. Лантц находил следы, не только подмечая и анализируя малейшие детали, но и просто угадывая след. А если Лантц прочитал след, он наперед может рассказать не только о направлении, куда ушел преследуемый, но и к какой цели он стремится.

Придумывать какой-то план было опасно, но Джордан должен его составить, тем самым указав преследователям направление к убежищу, к которому он стремится, а затем как только Лантц поймет его цель, надо придумать что-то другое. Таким образом, Джордану, возможно, удастся сбить их со следа.

Первое, что нужно сделать, — покинуть эти места. Довольно далеко отсюда, на северо-западе, протекает река, один и многих притоков Колорадо. И кажется логичным, если Лантц с остальными решит, что Джордан будет избегать городов, так как местные жители смогут рассказать о нем его преследователям. Охотникам может показаться, что река и есть его цель.

А дальше, где-нибудь по пути, где будет тяжело найти его след, он мог бы сделать неожиданный поворот и пойти по другой стороне. В противном случае, зная, куда он держит путь, враги могли бы обогнать его и встретить.

Раненый сел в седло и пустил лошадь шагом вниз по высохшему руслу реки. К западу вся местность представляла собой вздымающиеся столовые горы, здесь и там рассеченные глубокими каньонами, по которым было удобно путешествовать, но они были легкодоступны, и любой мог оказаться ловушкой. Джордан также мог ехать по ним миля за милей и неожиданно упереться в тупик, из которого даже нельзя будет выбраться.

Надо найти тропу на вершину столовой горы и поскакать там, где всегда дует ветер и путешествуют индейцы.

Джордан ехал, с трудом удерживаясь в седле, его тело источало запах застоявшегося пота, а одежда, пропитанная потом и покрытая пылью, стала жесткой. Его лошадь с трудом передвигала ноги, и Джордан знал, что бедное животное идет из последних сил. Даже это замечательное создание, последняя пойманная им лошадь, была подавлена суровостью этой страны. Уже целую ночь и большую часть дня у них не было ни капли воды.

Наконец он увидел еле заметную красноватую тропку и, выбравшись из зыбкого песка, поехал по ней — так легче было двигаться по склону горы.

Целый час раненый упорно поднимался вверх, двигаясь по гравийным и песчаным насыпям, в которых то тут, то там пробивались пучки жёсткой травы и опунции. Прямо перед ним громоздились груды огромных камней — обрушился один из уступов нависшей скалы, между которыми извивалась узкая тропа — она вела на вершину столовой горы. Проезжая между скалами, он осторожно повернулся в седле, оберегая рану на боку, и посмотрел назад.

Джордан был поражен тем, что смог подняться на такую высоту. Хребет остался позади в нескольких милях, и мужчина еще раз поблагодарил судьбу за то, что выбрал именно этот путь.

Трэйс Джордан проанализировал свое положение и не нашел в нем ничего хорошего. Вздрогнув, он вышел из состояния апатии, и ум заработал ясно и четко, но он еще не доверял себе, зная, что ясность в мыслях — это начало бредового состояния. Он чувствовал слабость, ему нужны отдых, вода и время, чтобы залечить рану.

Ему не надо было объяснять, что за люди гонятся за ним. Безжалостные и непреклонные, они не прекратят погоню, пока не убедятся, что он мертв. Они знают эту страну, и все преимущества на их стороне.

Его след через плато очевиден для любого глаза, но вопрос, в какую сторону он пошел по пересохшему руслу реки на некоторое время заставит их задуматься, а каждая задержка врагов очень важна для него.

Голова раскалывалась, во рту пересохло, губы запеклись и потрескались. Его начало лихорадить… На рану попала грязь, и, похоже, она воспалилась и теперь постоянно терзает его болью. Руки неестественно опухли, а голова потяжелела, ее трудно было поворачивать.

Наконец лошадь достигла вершины, и он натянул поводья. Почувствовав холодное дуновенье ветра сквозь свою пропитанную потом рубашку, Трэйс повернулся в седле и вновь посмотрел назад.

Вдали, по другую сторону голубоватых холмов, взметнулось еле заметное облачко пыли, затем еще одно и еще.

Лошадь шла и шла вперед… вершина столовой горы была плоской, казалось, она уходила в бесконечность, лишь кое-где однообразие пейзажа нарушали одинокие скалы; отдельно стоящие корявые кедры и сосны. То здесь, то там попадались пучки травы, упорно цепляющиеся за песок. Местами проступала обнаженная ветром каменная поверхность вершины. Лошадь продолжала идти.

Трэйс положил в рот камень, чтобы облегчить жажду. Дважды он спешивался и шел пешком, давая лошади отдохнуть. Он не знал, как долго все это будет продолжаться, и может случиться так, что от выносливости лошади будет зависеть его жизнь.

Джордан прошел несколько миль и упал…

Долгое время он лежал не в состоянии собраться с силами и встать. Ветер шевелил волосы у него на лбу, и лошадь нетерпеливо обнюхивала его. Мысли путались, как в тумане он встал на колени и, ухватившись за стремя, выпрямился. Каким-то образом ему удалось взгромоздиться в седло, и лошадь тронулась, сама проявив инициативу.

Волны жара заставили дрожать воздух, скрадывая расстояние. В красном как медь небе висело несколько перистых облачков… Из каждой поры его тела сочился пот, перед глазами плясали дьявольские пыльные смерчи. Верхушки кедров, которые выглядывали над миражом голубого озера, казались странными пришельцами из фантастического мира.

В голове отдавались удары сердца, когда он переводил взгляд, глазные яблоки сухо поворачивались в глазницах, двигаясь с болезненной медлительностью. Затем начались бредовые видения, сквозь которые проступали короткие всполохи реальности.

Вскоре он сможет отдохнуть. Если бы он упал сейчас, то не смог бы уже встать и лежал бы и ждал, пока не подъедут его враги и не прикончат его. Он не сделал ничего из того, что любой мужчина должен был сделать. Он не предпринял абсолютно ничего, он и не должен был ничего предпринимать.

Старый Боб Саттон мертв… а его сыновья и племянники будут охотиться за Трэйсом Джорданом, пока не выследят и не убьют.

Еще несколько дней назад Трэйс Джордан был беззаботным охотником на мустангов. Он и Джонни Хендрикс с ног сбились, прочесывая пустыню и, наконец, двигаясь в западном направлении, набрели на стадо диких лошадей. Целый месяц они жили в этих местах, поймали два десятка мустангов и загнали их в тупиковый каньон. Затем приятели их объезжали и выжигали клеймо — «ДХ» — инициалы Джонни Хендрикса. Лошади были отличными — лучше, чем можно было ожидать в диком табуне. Через месяц Трэйс Джордан отправился на поиски магазина, чтобы купить продовольствие на последние оставшиеся у них три доллара и поймать еще несколько намеченных лошадей.

Хозяин магазина помнил Хендрикса, еще когда тот жил в Дюранго, и позволил Трэйсу закупить все необходимое взаймы.

Когда Джордан вернулся в лагерь, он не обнаружил ни лагеря, ни лошадей. Не осталось ничего, лишь утоптанная лошадьми земля, да мертвый Джонни с четырьмя всаженными в него пулями. Его ружье также пропало.

Стоял безветренный и жаркий полдень. Солнце слепило, отражаясь от воды в роднике. Джонни лежал, уткнувшись лицом в сухую, потрескавшуюся землю. Он лежал, раскинув руки, в неудобной позе, когда ему еще дважды выстрелили в спину. Тот, кто это сделал, хотел быть твердо уверен в его смерти. Им не нужны были свидетели, но они ничего не знали о Трэйсе Джордане.

Говорили, что Трэйс Джордан — это черт на колесах и к тому же с ружьем и что он ходит по следу, как индеец племени апачей. Он был непобедим в драках и ссорах, постоянно случающихся в салунах и на охотничьих стоянках. В Таскосе он убил человека, который обозвал его лгуном, кроме того, он расправился с четырьмя индейцами, которые поймали его в ловушку во время охоты на бизонов к северу от Адоуб-Волс. По приговору суда Руидозо, он также убил одного главаря банды. Но при всем при том Трэйс Джордан вел скромный, тихий образ жизни.

Медленно, стараясь не поддаваться отчаянию, он попытался понять, как это произошло.

Шестеро мужчин. Они приехали с севера. Когда заметили лагерь, спрятались в кустарник, росший по берегу ручья, и изучили обстановку.

Должно быть, это произошло в полдень. (Рядом с Джонни валялась пустая бадья, сковородка лежала на развороченном кострище.) Затем они медленно приблизились. Как раз в этот момент Джонни наполнил водой бадью и отходил от родника (отпечатки его сапог на обратном пути от родника стали глубже). Здесь они его и остановили.

За время преследования, Джордан дважды задерживался у водных потоков, но каждый раз вновь находил след. К этому времени он мог сопоставить отпечатки копыт каждой из шести лошадей со следами ее всадника. Он изучал следы вокруг их стоянок и следы, когда они двигались вперед, и уже сейчас кое-что знал, в каком порядке они едут и их привычки.

Один из этих людей редко выкуривал больше половины сигареты. Обычно он делал несколько нервных затяжек, а затем выбрасывал окурок. У другого были мексиканские шпоры с большими колесиками, которые оставляли характерные отпечатки, когда он садился на корточки.

Через неделю пути Трэйс въехал на улицу Токеванны. В городе была единственная пыльная улица, застроенная обычными глинобитными домами, с выходящими на улицу слепыми стенами. На улице слонялся без дела один-единственный человек, который бросил быстрый, испуганный взгляд на клеймо его лошади и нырнул в салун.

Трэйс Джордан спрыгнул с лошади и привязал ее к коновязи. Когда он вошел в салун, того человека и след простыл. Трэйс заказал выпивку и обернулся к трем мужчинам, играющим в карты… еще один человек опирался на стойку бара. Джордан как бы невзначай глянул на его шпоры.

— Выпить хочешь?

Мужчина кивнул. Это был молодой человек с суровой внешностью — по виду ковбой. Когда стаканы наполнили, ковбой поднял свой и, глядя на Трэйса Джордана, сказал:

— За тебя и удачу в пути.

Они выпили, и Трэйс спокойно заметил:

— Пожалуй, задержусь здесь на время.

— Мой тебе совет, — молодой человек улыбнулся, — лучше двигай дальше!

Намек был очевиден. Для человека, который околачивался на улице, клеймо «ДХ» на лошади Трэйса что-то означало, и, возможно, он знал об убийстве Джонни. Знал, а может, был одним из убийц. Ясно одно, зайдя в салун, человек что-то шепнул этому парню. Теперь Трэйса предупреждают, чтобы он убирался отсюда, похоже, у этой шестерки бандитов здесь есть друзья.

— Лошадей угнали, — сказал Джордан. — Моего напарника убили. След привел сюда.

Парень больше не улыбался. Одним глотком он допил стакан и отступил от стойки.

— Все зависит от того, сколько жизненного пространства нужно человеку.

Джордан ждал объяснения, полностью контролируя помещение. Люди за столом насторожились и стали прислушиваться к их беседе.

— Шесть тысяч миль где-то там или шесть футов здесь.

Все сомнения рассеялись, след привел куда надо. Трейс отвернулся от стойки. Парень насторожился, он понял, как опасен этот высокий несгибаемый одиночка.

— Чипсы я уже купил, — сказал Джордан. — Теперь надо заняться этим делом.

Он отошел от стойки бара и вышел за дверь. На улице увидел высокого седого старика, ехавшего на серой как сталь лошади, которую Трэйс укротил лично. С ней пришлось повозиться, но после лошади рыжей масти, эта была лучшая.

Старик соскочил с лошади. В его движениях было что-то королевское, а в глазах застыло выражение жестокости и стремление повелевать.

Трэйс Джордан сошел с веранды салуна и направился к старику беззаботной походкой охотника, который знает, что спешит прямо в пасть ко льву. Скоро он остановился… на пороге салуна появился еще один свидетель.

Клеймо на крупе лошади было поставлено профессионалом. «ДХ» было переправлено на «СБ».

Старик взглянул на него поверх седла, его взгляд был тверд и беспощаден.

— Что случилось? Ищите кого-нибудь?

Перед глазами Джордана явственно возник лежащий в сухой грязи у родника Джонни, и он сказал:

— Я ищу человека, который украл у меня эту лошадь. Она моя. Я поймал ее. Я ее укротил. И я поставил на ней клеймо «ДХ».

В глазах старика промелькнула искра ярости.

— Ты называешь меня конокрадом?

Он обошел лошадь и встал перед Джорданом. Через его плечо было перекинуто ружье.

— Я сказал лишь, что лошадь, на которой ты ездишь, моя. Эта лошадь ворованная.

— Ты грязный лжец!

В тот момент, когда рука старика коснулась ружья, Трэйс Джордан выстрелил ему в живот.

Через прицел еще дымившегося ружья, Джордан посмотрел на сторонних наблюдателей.

— Идите оба сюда, снимите с лошади попону и накройте его. — Пока они шли, он сказал: — Если у коня нет четырехдюймового белого шрама, я лжец.

Шрам был на месте…

— Это не важно, — сказал один из мужчин, — может, это и твоя лошадь, но этот старик не был вором. Будет лучше, если ты уедешь отсюда, пока тебя не повесили.

Трэйс посмотрел прямо в глаза умирающего.

— Это была моя лошадь, — повторил он. — Моего напарника убили во время похищения.

Казалось, время остановилось, когда старик пытался что-то сказать, но в этот момент на его губах выступила кровавая пена и он умер.

На улице раздался пронзительный крик:

— Он уложил Боба Саттона! Он застрелил Боба!

Из дверей народ повалил на улицу.

На бегу ударив плеткой своего рыжего скакуна, Трэйс Джордан вскочил в седло и помчался из города. Вокруг свистели пули, но ни одна из них не причинила вреда.

И вот теперь он здесь, на вершине столовой горы под палящим солнцем. Он умирает прямо в седле. Впереди не было ничего, кроме маячивших вдали голубоватых холмов и безымянных таинственных каньонов.

Внезапно мустанг вскинул голову и остановился.

Превозмогая боль, Джордан повернулся, оглядываясь вокруг, но, насколько хватало глаз, вокруг не было ни одной живой души, кроме одинокого канюка. Волны жара искажали очертания растущего здесь можжевельника, но все вокруг было неподвижно, не было, никаких признаков жизни, а затем он увидел следы.

В пыли были видны следы крыс, а также следы лани.

Они вели к краю обрыва и там исчезали. Почему это так важно? Он терялся в догадках, но мустанг нетерпеливо тянул удила, и Джордан предоставил лошади свободу действий. Этот конь, рожденный в горах, одним прыжком оказался у края скалы и встал. Под ними петляла узкая тропка. Именно к ней вели следы. Джордан попытался сосредоточиться на тропке. Следы одинокой крысы еще ничего не значили, но следы оленя на этой тропинке могли означать воду. Запах воды мог бы остановить лошадь, ведь животное уже полумертвое от жажды.

Трэйс оценил возможности добраться до источника. Его лошадь выросла в горах, и всего лишь несколько недель отделяет ее от тех времен, когда она была дикой, мустанг может пройти по этой тропе, но любой неверный шаг, и они полетят на дно пропасти глубиной в тысячу футов. С другой стороны, следы могут вести к воде, и олень преодолел этот путь. Что Трэйсу терять? Отступать было нельзя… Он заговорил с лошадью.

На мгновение лошадь навострила уши и попятилась, но Джордан начал понукать животное, и вскоре убеждения подействовали. С одной стороны стремя царапало стену каньона, с другой нависло над бездной, но мустанг, делая маленькие шажки и упираясь в скалу, двигался по тропе. Вскоре, через сорок ярдов, тропа расширилась до десяти футов. Здесь Джордан слез с седла и, закрепив поводья, ползком на четвереньках вернулся по тропе назад, не решаясь идти из-за слабости.

Пучком травы он стер следы, которые вели к краю скалы, затем, зачерпнув пригоршню пыли, он развеял ее по ветру, так, что она равномерно прикрыла землю и выглядела нетронутой. Затем он вернулся и вскарабкался в седло.

Теперь тропа, скрытая сверху нависшей скалой, казалась невероятно опасной. В одном месте она стала настолько узкой, что казалось, слилась с нависшей скалой, но лошадь протиснулась. К этому моменту сознание Джордана потускнело, и он с трудом воспринимал происходящее.

Тропа через полмили внезапно оборвалась, и перед ними открылась небольшая площадка. Над ней нависла скала, так что сверху она была совершенно не видна. Внешний край площадки был завален камнями и зарос можжевельником, что делало совершенно невозможным разглядеть этот пятачок со стороны каньона. Здесь было скрытое со всех сторон убежище.

Не дожидаясь понукания, лошадь все быстрее и быстрее шла к каким-то развалинам… и Джордан услышал шум струящейся воды.

Почти упав с лошади, он склонился к естественному углублению, заполненному чистой холодной водой, струящейся из расщелины в скале на высоте около десяти футов. Напившись, раненый перевернулся на спину и сделал отчаянную попытку сосредоточиться.

Поморщившись от тупых толчков боли, Джордан мысленно проделал путь по тропе. Даже Якобу Лантцу вряд ли будет просто обнаружить это место. Большей частью поверхность столовой горы представляла собой голый камень, а кроме того, не было никаких ориентиров, чтобы найти это место. И никто из здравомыслящих людей не рискнет пройти по этой тропе.

Беглец пил, вновь и вновь ощущая, как холодная вода медленно проникает в иссушенные жаждой ткани. Через некоторое время он с трудом поднялся и снял с лошади седло и уздечку, сложив все это на густую траву.

Ему понадобится огонь… сухие дрова, которые не дают дыма. Развалины скроют отблеск огня. Он должен подогреть воду, чтобы промыть рану. Он должен…

Прошло много времени, прежде чем Трэйс открыл глаза. Вокруг была тьма. Прислушавшись, он не уловил ни звука, кроме струящейся воды. Ночь была холодная.

Джордан подполз к седлу и начал один за другим развязывать узлы до тех пор, пока не смог завернуться в лошадиную попону. Казалось, его голова похожа на огромный полупустой бочонок, в котором плескались мозги, похожие на воду. Губы потрескались от лихорадки…

Над далекой скалой висела одинокая звезда.

Сквозь бред до Джордана доходил звук струящейся воды. Он должен быть очень осторожен… осторожен. Его враги могут быть далеко, но в пустынном безмолвии ясной ночи звуки особенно отчетливы. Днем они могут быть где угодно — тридцать или сорок жаждущих крови охотников. И здесь, внизу, он должен с ружьем в руках следить за тропой.

Боль терзала бок как голодная крыса. Ранка такая маленькая, но и она требует ухода, ее необходимо промыть. Глазами он нашел висящую над каньоном одинокую звезду, уставился на нее. Прошло еще много времени, прежде чем он уснул. На краю тропинки появилась полевая мышь, удивленно посмотрела на спящего человека и осторожно, но не испуганно, поползла дальше, к краю выемки с водой. Где-то в каньоне, подточенный эрозией, покатился вниз маленький камешек. Звук постепенно затих.

На вершине столовой горы завывал ветер, проносясь в ветвях шелестевшего можжевельника. Под его порывами трепетало пламя костра, горевшего на стоянке следопытов. Был убит человек, и по закону того времени убийца должен умереть. Койот пронзительно завыл на луну, таинственная какофония звуков продолжалась мгновение, затем ветер рассеял все звуки, и в ночи, пронизанной светом одинокой луны, повисло безмолвие. Лишь звук струящейся воды и тихий стон спящего беглеца нарушали тишину ночи.

Жарким днем, который пришел на смену ночной прохладе, Трэйс Джордан находился на грани беспамятства и тяжелого изнуряющего сознания. Вскоре после полудня он услышал топот копыт над головой, затем всадники медленно вернулись назад. Лежа, он поднял ружье и застыл, выжидая. Если они его найдут, хотя бы кто-нибудь из них должен умереть.

Он не чувствовал злобы на этих людей, только к тем шестерым, которые убили Джонни. Эти люди наверху руководствовались той же моралью, что и он сам, но он боец и будет бороться. Здесь есть вода, у него двести патронов, но нет еды. Ему остается только ждать, пока он не умрет от голода или от раны.

Он задремал или потерял сознание… потом смутно вспомнил, что пил, полоскал лицо и смачивал воспалившиеся от лихорадки губы. Припомнил, как таскал дрова, чтобы развести огонь и подогреть воду в старой кружке, которую нашел в развалинах. Затем снял повязку и осмотрел рану. Она была безобразна и воспалилась, на нее было страшно смотреть. Ему никак не удавалось ее прополоскать. Уже в середине этой процедуры он вновь потерял сознание… и когда снова открыл глаза, голова раскалывалась, бок превратился в сгусток боли. Ему отчаянно хотелось пить, но он слишком ослаб, чтобы доползти до воды.

Первое, что Джордан осознал — это какое-то движение там, где его не должно быть. Он прислушался, сознавая опасность и пытаясь как-то объяснить это слабое таинственное шуршание… Это же юбка! Но это невозможно!

Раненый почувствовал прохладу, и ему стало уютно. Он еще чувствовал тупую боль в боку, но уже не такую как раньше. Голова была тяжелой, глаза открывать не хотелось. Что-то холодное коснулось его лба, он замер, испугавшись, что это ощущение может исчезнуть. Он попытался вслушаться в звуки, доносящиеся до него, подозревая, что это либо бред, либо близкая смерть.

Как и прежде струилась вода. Лошадь щиплет траву… ветер уныло завывает в ветвях можжевельника. Чувствовался запах шалфея и горящих поленьев. Костер был рядом. Лежа с закрытыми глазами он попытался определить точное местоположение ружья. На много миль вокруг у него не было друзей, поэтому в любом случае, тот, кто здесь находится, человек или животное, представлял для него опасность.

Постепенно прохлада со лба исчезла, и он почувствовал, как чьи-то пальцы расстегнули его ремень и распахнули рубашку. Пальцы были холодные, они искусно ощупали рану, и ему на бок легко что-то очень приятное и теплое.

Трэйс открыл глаза и уставился на нависшую над головой скалу. От прохлады на лбу осталось лишь воспоминание, но приятное тепло на боку все еще ощущалось. Он перевел взгляд ниже.

Рядом с ним на коленях стояла женщина, но вначале он увидел лишь ее гладкое смуглое плечо, с которого сползла красная блуза, и густые черные как смоль волосы.

Это бред… это точно бред. В этом безлюдном месте не может быть такой женщины. Ведь он спрятался под почти отвесной скалой, мили отделяют его от ближайшего жилья. Женщина повернула голову и взглянула на него.

У нее были огромные темные глаза, обрамленные длинными ресницами, и с первого взгляда он прочитал в ее глазах мягкость и женскую нежность… затем нежность исчезла, и она отвела взгляд.

— Как ты себя чувствуешь?

Ее речь была отрывистой, тон совершенно безразличным: ни дружеским, ни враждебным.

Несколько раз он пытался заговорить, прежде чем его губы смогли произнести:

— Хорошо. — После паузы он показал на припарку: — Чувствую облегчение.

Женщина никак не дала понять, что расслышала его слова, поднялась и подошла к краю укрытия, где, скрытая кустами, посмотрела в каньон. Он прислушался, но ничего не услышал. Через несколько минут она вернулась к нему, поставила на огонь воду и теперь подбрасывала в небольшое пламя тоненькие веточки. Дыма не было, и абсолютно не чувствовался запах гари.

— Отлично, — прошептал он. — Спасибо тебе.

Она жестко посмотрела на него.

— Я сделала бы это и для собаки!

Когда она вновь занялась раной, нежность исчезла из ее пальцев. Он наблюдал, как она работает, ему нравилось, как лежат на плечах ее темные волосы, как под тонкой блузкой вздымается грудь. Но она была угрюма и холодна.

— Если они узнают, что ты помогала мне, тебя ждет беда.

— Опасность поджидает на каждом шагу.

У Трэйса не было сил, он лежал уставясь вверх и, должно быть, уснул. Когда пробудился, женщины не было. Костер погас. Бок был заново перевязан, лицо и руки вымыты.

Джордан был не в состоянии что-либо делать и был рад, что от него и не требовалось никаких усилий. Он мог лишь гадать об этой девушке. Прошли часы, прежде чем он пробудился вновь от удаленных звуков, которые доносились из каньона, или далекого крика орла. Незнакомка заботилась о нем, когда думала, что он без сознания, но ее поведение резко менялось, когда она чувствовала его внимание. В этом не было никакого смысла… как не было смысла и в ее присутствии в этом месте.

Женщина не задавала никаких вопросов, значит, знала, почему он здесь. Она была опрятно одета, на ее одежде не было пыли от долгого путешествия, значит, чтобы добраться сюда, ей не надо было проделывать долгий путь. А если она живет поблизости, кто-нибудь из отряда Саттона должен знать ее. Мысли о Саттоне заставили вспомнить его об оружии.

Оперевшись о локоть, недалеко от себя он увидел седло, а рядом в пределах досягаемости его руки, ружье. Оба его револьвера лежали в кобурах, один он носил на поясе, а второй всегда был поблизости.

Вначале тропинки, которая вела вниз горы, была навалена куча сухих веток, так что малейший шум разбудил бы его. Кем бы ни была эта девушка, она позаботилась обо всем, а значит, она не была в дружеских отношениях с командой Саттона — Бэйлесса.

Однако как же она пробралась к нему, если тропинка заблокирована? Мысль о том, что существует еще один путь, взволновала его, и, если девушка знала об этом месте, могут знать и другие. В первый раз он внимательно осмотрелся.

Часть пещеры, освещаемая солнцем, поросла густой травой и кустарником. Туда, где лежал он, прямые солнечные лучи не попадали. Не могли попасть сюда и капли дождя, только разве что занесенные ветром. Для лошади травы в пещере было предостаточно, если только он не собирался здесь надолго задерживаться. Оглянувшись, Трейс обнаружил свою табакерку и папиросную бумагу, которые лежали на краю одеяла. Он свернул самокрутку и, раскурив, лег на спину, глубоко затянулся и выдохнул.

Девушка, наверно, индианка, но не из племени апачей, а эта земля принадлежала апачам. Хотя ее лицо и манеры не походили на индейские, а интонации определенно говорили, что она испанка. Говорили, что несколько мексиканских семей живут по эту сторону границы. Может, она как раз из одной из них?

Было очень жарко. Трэйс смял окурок и улегся поудобнее. Пот заливал ему лицо. Во рту ощущался противный привкус и очень хотелось пить, однако он никак не мог заставить себя подняться. Высоко в небе делал широкие ленивые круги канюк.

Ни один звук не нарушал тишину полудня. Гигантская стена противоположного края каньона погрузилась в тень. Приближался вечер. Где-то галопом проскакала лошадь, в жаркой тишине раздавался слабеющий стук копыт.

Мария Кристина услышала всадников еще до того, как они въехали в долину. С тех пор как умер ее отец, всадники ни разу не появлялись в каньоне, и теперь это не принесет ничего, кроме беды. В этой стране, если собирается группа всадников в десять человек, значит, произойдет убийство.

Она пошла к дремавшей в тени покрытого пухом тополя лошади и вытащила из кобуры старый «волкер»-кольт. Она держала его сбоку, так что за широкими складками ее блузки его не было видно.

У нее не было никаких причин верить в дружелюбие приближающихся всадников. Она была мексиканкой, у нее были овцы, но с другой стороны она была дочерью Пабло Чаверо, который погиб в этом каньоне западнее этого места. Он сражался даже тогда, когда кровь надгробной надписью пролилась на скалы. Прислушиваясь к стуку копыт, она одновременно наблюдала за лицами всадников. Только команда Саттона-Бэйлесса могла быть такой многочисленной.

— Хуанито! Посторожи овец!

В свои одиннадцать лет Хуанито был очень похож на отца и совершенно не похож на их старшего брата Висенте.

Девушка пошла вперед. Она знала, зачем приехали эти люди, и не ждала ничего хорошего.

Это, должно быть, те самые люди, которые убили ее отца и переселили их в это место. Если они найдут того человека, то убьют его, а сейчас он лежит среди скал, возможно уже при смерти.

Это была огромная малолюдная страна, и, если прикончат всю ее семью, никто и не спросит, за что. Лишь не знающие отдыха глаза мужчин, гуляющих по улице Токеванны, будут реже вспыхивать огнем, ведь она никогда больше не пройдет перед ними, шурша юбками и покачивая бедрами, — она отлично это умела.

Уже прошло четыре года с тех пор, как Мария Кристина купила новую одежду. А потом приходилось лишь перекраивать старые вещи. Уже три месяца она не была в городе, не заходила в магазины, чтобы пощупать вещи, которые была не в состоянии купить. Как хорошо было ходить по городу. Мужчины провожали ее взглядами и отпускали замечания, женщин охватывал гнев, губы их сжимались в полоску, и они отворачивались. Она была мексиканкой, про которую говорят: «Она не может быть лучше, чем есть сейчас». Женщины возмущались, видя, что мужчины всегда провожают ее взглядами. А она нарочно бросала им ответные взгляды. Она могла бы ненавидеть их всех, но она была женщина. Они презирали ее, но одновременно и желали. Среди бледных лиц женщин ее яркая красота пленяла. Она знала это, и ей это нравилось. Она знала, что мужчины чувствуют в ней что-то от дикой природы. Девушка вздернула подбородок… у других женщин есть, конечно, красивые наряды, но она — Мария Кристина.

Плотной группой всадники перевалили через гребень холма и шагом пустили коней по склону. Они остановились в десяти ярдах от девушки. Их было десять человек, и все лица были ей знакомы.

Джек Саттон среди них был наихудшим. Он был очень красив, смерть всегда была где-то рядом с ним. Он с головы до пят осмотрел ее с откровенной наглостью.

— Каждый раз, когда я вижу тебя, ты все хорошеешь, мексиканочка. Клянусь, однажды я…

— Однажды! — презрение в голосе Марии Кристины было как плеть. — Однажды ты споткнешься. — Игнорируя его, она повернулась к Бену Хиндеману: — Что вам надо?

Не было ничего неожиданного в том, что она обратилась именно к нему. Он был невысок и не так строен, как Саттон, но обладал мощной мускулатурой. Большой подбородок Хиндемана вечно был покрыт щетиной.

— Ты видела раненого человека на загнанной рыжей лошади?

— Я никого не видела. О ком вы говорите?

Саттон не отрываясь смотрел на нее. Мария Кристина знала, он хочет ее, и она нарочно, каждым движением своего тела, издевалась над ним, ненавидя за его презрение и его страсть. Она была мексиканкой и держала овец, но к нему она относилась с презрением, и это доводило его до бешенства.

— Если кого-нибудь увидишь, дай нам знать, — сказал Джек Саттон, — пошли своего младшего брата. А еще лучше… я сам вернусь… один. — Он оглядел ее фигуру, грязно ухмыльнулся: — Думаю, тебе нужен мужчина.

Она смерила его взглядом.

— Где ты видишь здесь мужчину? — спросила она полным оскорбительного презрения голосом. — Ты себя имеешь в виду?

Его лицо исказилось от ярости.

— Ты, грязная!..

Он хлестнул лошадь и поскакал прямо на девушку. В ту же секунду она выхватила свой тяжелый кольт и выстрелила.

От вспышки и грохота выстрела лошадь резко дернула головой и упала, на ухе Саттона появилось красное пятно, из которого ярко-красными каплями потекла кровь.

Не меняя выражения лица, Мария Кристина продолжала целиться из кольта.

— Убирайся. В следующий раз не промахнусь.

Потрясенный Джек Саттон коснулся уха, а потом посмотрел на руку — она была вся в крови. От пережитого шока он стал бледным как смерть.

Глаза Хиндемана сверкнули, и он внимательно стал изучать Марию Кристину.

— Если бы лошадь не отшатнулась, — сказал он Саттону не без удовлетворения в голосе, — ты уже был бы мертв.

— Да, ты прав, Бен, — тихо согласился Саттон. — Она бы убила меня. Эта грязная пастушка убила бы меня.

Хиндеман развернул лошадь, остальные двинулись за ним. Джек Саттон повернулся в седле и посмотрел назад.

— Держи оружие наготове. Я вернусь.

Когда они достигли вершины холма, один из всадников поднял на прощание руку. Это было Якоб Лантц.

Мария Кристина из кармана достала патрон и перезарядила кольт. Если Лантц идет по следу этого человека, дело плохо. Это был пожилой сутулый человек. Про него говорили, что он больше похож на ищейку, чем на человека, и все считали его очень странным. Он никогда не мылся и постоянно рыскал среди холмов как бродячий кот.

Что мог натворить тот человек? Чтобы они начали охотиться за ним, он должен был убить кого-то из Саттонов. Дважды за это утро всадники останавливались у источника, и из разговоров она узнала, что они тщательно прочесывают каньоны.

Помахивая палкой, к ней подошел Хуанито.

— Кого они здесь ищут? — спросил мальчик.

Она посмотрела на него, ее взгляд потеплел. Когда она отвернулась от Саттона, она увидела Хуанито, поднимающегося из-за скалы. Ему только одиннадцать, а он уже точная копия своего отца. Теперь хоть он и побледнел и зрачки расширены, но в руках сжимал ружье.

— Одного человека, — ответила она. — Ищут одного человека.

— Не хотел бы, чтобы они нашли его.

— Может, и не найдут, — сказала она.

В каньоне показался всадник на пони, который, казалось, был раскрашен в разные цвета. Всадник был одет в поношенные облегающие бриджи и в залатанный жилет. Этот высокий худой человек с безвольным лицом был ее братом Висенте.

Она смотрела, как он приближался, не ощущая с ним ни капли родства и гадая, как же у ее отца мог родиться такой сын. Висенте мог очень быстро управляться с ружьем, быстрее любого, с кем ей приходилось встречаться, может, также быстро, как Джек Саттон, который убил уже одиннадцать человек. Висенте же не убил ни одного человека, да и не смог бы этого сделать. Он был слабый и трусливый.

— Что они здесь делали? — требовательно спросил Висенте. — Кого они искали?

— Испугался? — презрительно спросила Мария Кристина.

— Я не боюсь ничего! — Он говорил громко и все время смотрел на нее: — А почему я должен был испугаться?

— Почему? Не знаю. Только ты испугался. Ты вечно всего боишься.

Хуанито больше не мог сдерживаться:

— Мария Кристина выстрелила в сеньора Саттона.

Висенте был шокирован:

— Ты стреляла в него?

Она пожала плечами:

— Жаль, попала в ухо. Лошадь отпрыгнула.

Висенте посмотрел на сестру. Она погубит всех! Они были бедны, но здесь их оставили в покое. Почему она не может даже здесь жить спокойно? Дела гринго есть дела гринго.

Висенте вспомнил, как он нашел тело своего отца. Он почитал своего отца, а его отец был сильным человеком, но несмотря на свою храбрость и силу, гринго охотились за ним, как за хромым волком, и оставили умирать среди скал. Есть ли шансы у Висенте?

Он мрачно посмотрел на хребты, надеясь, что они найдут этого человека и уберутся. Может, он и трус, но до сих пор жив, и солнышко пригревает, и ветер поет свою песню.

— Надеюсь, они его схватят, — сказал Висенте. — А затем уберутся.

Мария Кристина посмотрела на брата в упор. В ее черных глазах читалось презрение.

— Ты дурак.

Он бросил на нее яростный взгляд и пришпорил коня. От такого оскорбления у него окостенела спина. Она что, не знает, что он член ее семьи? И так с ним разговаривает. Да, он не переносит насилия, даже если это в интересах семьи, ион боялся Марию Кристину.

Мария Кристина смотрела ему вслед, но она уже думала о других проблемах. Куда спрятать того человека так, чтобы его не нашел Якоб Лантц?

Но даже если и существует такое место, сейчас ехать туда опасно. Нельзя выследить того, кто не оставляет никаких следов, и до тех пор, пока он будет лежать в пещере, он будет в безопасности. Но она должна быть осторожна… очень осторожна.

Именно Мария Кристина перевезла всю семью в эту долину после смерти отца. О пещере она узнала уже давно и порой уходила туда, чтобы побыть одной. Кроме нее, об этой пещере так никто и не узнал. Индейцы, которые когда-то жили в этих местах, свою стоянку организовали именно там. Не так-то просто было найти это место.

Она купила овец, сама о них заботилась, следила за их стрижкой и продажей шерсти. Именно она настояла на том, чтобы был построен добротный глинобитный дом, где они теперь и жили. После свадьбы она поехала в Сан-Франциско присмотреть новую мебель.

Она вышла замуж за гринго. Ей было пятнадцать лет. После убийства ее отца, она уехала вместе с мужем в Вирджиния-Сити в Неваду. Там муж наткнулся на богатую серебром жилу, и они переехали в Сан-Франциско, но выпивка и азартные игры сломили его, и однажды, перебрав, муж был убит в какой-то перестрелке. Мария Кристина вернулась в семью вместе со своим немалым наследством и с воспоминаниями о коротких, но таких славных днях в Вирджиния-Сити и Сан-Франциско,

Во второй раз она вернулась в пещеру в скале неожиданно. Она прошла по тропе, обогнула развалины и одним быстрым грациозным движением присела около раненого, поставив на землю котелок с еще горячим тушеным мясом.

— Ешь… сейчас не время разговаривать.

В то время как она меняла повязку и обследовала рану, он жадно ел. Рана выглядела уже лучше. Она промыла ее и вновь перевязала куском чистой ткани.

Когда он покончил с мясом, она отнесла котелок к источнику, вымыла его и вернулась, неся завернутые в кусок хлопчатобумажной ткани несколько маисовых лепешек и тонко порезанных кусков вяленого мяса.

— Не разводи огонь, — предупредила она его, — тебя ищут.

Она уже поднималась, когда он ухватил ее за блузку. Мария Кристина угрюмо посмотрела на него сверху вниз, ее взгляд не выражал абсолютно ничего.

— Кто ты? Откуда ты пришла? — спросил он.

— Я же не спрашиваю тебя о том же?

— Я хочу знать, кого благодарить.

— Por nada note 1.

— Наконец-то я услышал твое имя.

Она ничего не ответила и терпеливо ждала, пока он не отпустит ее блузку. Одним гибким движением девушка поднялась и повернулась, чтобы уйти. Он с трудом приподнял голову, чтобы посмотреть ей вслед, и бессознательно проговорил:

— Ты… ты прекрасна!

— Ты слишком много разговариваешь… спи.

Но когда она дошла до полуразвалившейся стены, то остановилась, не повернула головы, но, когда ступила на тропу, ведущую вниз, сказала:

— Мария Кристина.

И ушла.

Он попытался услышать звуки ее шагов, но, кроме текущей воды, не услышал ни звука. Она рисковала своей жизнью, когда шла сюда. Для большинства из команды Саттона-Бэйлесса тот факт, что она — женщина, ничего не значил, кроме того, что она враг.

Больше всего он опасался Якоба Лантца. Лантц был известным следопытом. Он был человеком гор, вел разведку для армии против индейцев, когда охотился или ставил ловушки, то руководствовался чутьем, долго жил с индейцами, не только с племенем ютов — к этому народу принадлежала его мать, но и с навахо и апачами. Он будет следить за этой девушкой, зная, что она живет где-то неподалеку, и считая ее врагом. Раненому нужны пища и уход, и, если он получил все это, — помощь пришла из этой семьи. Не так-то просто будет обвести Якоба Лантца вокруг пальца.

— Мария Кристина, — прошептал он.

Звуки ее имени приятно ласкали слух. Она, конечно, испанка. Но двигалась она с индейской грацией, а чувство собственного достоинства присуще как индейцам, так и испанцам. Это чувство собственного достоинства, эта внутренняя гордость как-то не сочетались с окружающей действительностью. Это его потрясло.

Трэйс проверил, заряжено ли оружие. Такие вещи не терпят неопределенности. Каждое мгновение таит в себе опасность. Каждый час может стать последним в его жизни. Он не оставил никаких следов, лишь девушка не сможет долго скрывать место, куда она приходит.

Если экономить, то запасов еды хватит на пару дней. Он должен так поступить, ведь она не сказала, когда вернется. Если вообще вернется.

Каким бы путем Мария Кристина не пользовалась, он должен быть хорошо замаскирован, в противном случае об этом месте могут знать, а это беспокоило его. Если его обнаружат — шансов на спасение нет. Ему придется просто отстреливаться, пока его не убьют. Ему остается надеяться, что они придут, когда он будет бодрствовать.

Джордан лежал на спине, глядя на вздымавшиеся скалы. Он был очень слаб, и малейшее движение утомляло его. Пройдут дни, может даже недели, прежде чем он будет в состоянии продолжить путь. Это долго, слишком долго. Его мысли вновь и вновь возвращались к Марии Кристине. Очень давно, казалось это было в другой жизни, он вспомнил, что уже видел женщин, похожих на нее, — таких же уравновешенных и выносливых. Но это было в районе Тайдвотер в Вирджинии, когда он был еще ребенком.

Откуда она ведет свой род? От конкистадоров? Или, может, еще раньше, от королей Толтеков?

Временами он слышал, как всадники проносились по каньону или у него над головой, по вершине плато. Скоро он понял, что пришел вечер, увидел, как удлиняются тени, и стал ждать появления над каньоном той одинокой звезды.

Но сегодня вечером их было уже две. Одна висела в небе, а вторая сверкала чуть ниже, где-то в противоположной стороне, на плато — это был огонь, бивачный костер на стоянке, охотников.