Горькая сладость

Глава 12

В час дня Мэгги и Эрик сидели в старинной ванне, наполненной пенистой водой, потягивали горькое пиво и пытались спеть йодль. Эрик сделал глоток, приложил по рту ладонь и сказал:

— Послушай, я, кажется, понял, как это делается! — и, запрокинув лицо, будто воюющий пес, разразился песней: — Пересмешник запел: йодль-о-йодль-о-ду-у-у...

Мэгги, точно ирландец в пабе, стала раскачиваться в такт этого воя, размахивая пивной кружкой. Эрик завыл так громко, что Мэгги испугалась, как бы не треснуло зеркало, но тут Эрик, вытянув губы, закончил песню долгой, жалобной и печальной нотой.

— Вот! Ну как?

Мэгги поставила кружку на пол из захлопала.

— Замечательно! А теперь я попробую... Подожди минутку. — Она подняла кружку с пола, сделала глоток, вытерла рот и, прочистив горло, попыталась пропеть мелодию хора из «Зова стада»: — Оу-оу-оу-о-о-о! Оу-оу-оу-ап! Э-оу-о-о...

Когда она кончила, Эрик, зааплодировав, завопил:

— Браво! Браво!

Мэгги попробовала раскланяться, капая пеной на пол и широко разведя руки, но ей мешали высоко задранные колени.

— Простой-простой... — Эрик посмотрел в потолок, сделал глоток пива, затем задумчиво глянул в кружку. — М-м... Эх! Понял! Старая песня ковбоя Копуса.

— Какого ковбоя?

— Ковбоя Копуса. Неужели ты никогда не слышала про ковбоя Копуса.

— Про ковбоя Копуса никто никогда не слышал!

— И все-то ты знаешь! В детстве мы разыгрывали представление на заднем крыльце. Ларри был Тэксом Риттером, Рут — Дейл Эвэнс, а я хотел быть Роем Роджером, но Майк говорил, что это он — Рой Роджер, и поэтому я должен быть ковбоем Копусом. Я стоял и ревел. Срывал с себя ковбойскую курточку и красную фетровую шляпу, тесемки которой врезались мне в подбородок, стягивал ковбойские башмаки «Красного всадника» и вопил, что готов всех их убить, за то что меня сделали ковбоем Копусом. Так что не надо говорить, что никто на свете о таком никогда не слыхивал. Слыхал. И еще как!

Эрик только начал жалостливый пересказ «Бедняжки Энн из Чейены», а Мэгги уже заливалась смехом. Закончив свой рассказ, Эрик предложил:

— Давай споем!

— Давай! Ты знаешь «Призрачных всадников в небе» Воуга Монро?

— Воуг Монро?

— Не помнишь такого?

— Что-то не помню.

— А как насчет «Кувыркающегося перекати-поле» из «Детей пионеров»?

— Это я знаю.

— Я поведу мелодию.

Он набрал в грудь побольше воздуха и начал:

— Смотри, как они кувыркаются...

Они пропели три куплета, мычанием заменяя те места, которые подзабыли. Им даже удалось добиться определенной гармонии. Мелодия завершилась парой нот, напоминающих вой волчьей стаи.

— Блуждая, вертясь, кувыркаясь, вертя-аа-ааааааась!

Последняя нота заглохла, и оба чуть не захлебнулись от смеха.

— Мне кажется, в нас пропадает талант.

— А мне кажется, у тебя потрескалась штукатурка.

Мэгги в изнеможении откинулась на спину, больно ударившись лопатками о бортик ванны.

— Оу-уо! — взвыла Мэгги. — Больно-оо-о!

Эрик улыбнулся.

— Иди ко мне. Тут есть местечко, где больно не будет.

— А синяки и шишки? — спросила Мэгги, ставя свою кружку на пол.

— Ну, может, пара синяков, — сказал Эрик, пока Мэгги устраивалась между его шелковистыми ляжками. — Но тебе это понравился, мисс Мэгги, я обещаю.

— Ммм... — промычала Мэгги, положив руки ему на грудь, — ты прав, мне нравится.

Они поцеловались, и руки Эрика заскользили по ее обнаженному телу.

Наконец Мэгги приоткрыла глаза и лениво спросила:

— Ну и как, ковбой?

— Мадам? — передразнил он, ухмыляясь.

— Тебе ведь уже не хочется поцеловать мою родинку, правда?

— Как сказать, — ответил он со своим лучшим невадийским акцентом. — Джентльмен не должен отказывать леди, когда она так мило его просит. Думаю, что справиться с этой маленькой трудностью нам не составит никакого труда.

Они справились с этой трудностью и парочкой других в придачу, а когда оторвались друг от друга, перевалило уже далеко за полдень. Они лежали в обнимку на смятой постели в комнате под названием «Бельведер Рум», усталые и довольные. В животе Эрика забурчало, и он спросил:

— У нас есть какая-нибудь еда, мисс Мэгги? Я чертовски проголодался.

Перекинув через него ногу, Мэгги спросила:

— А чего тебе хочется? Фрукты? Сандвич? Может, омлет?

Он повел носом.

— Слишком изысканно.

— Тогда что?

— Пирожки! — объявил он, похлопывая себя по животу. — Громадные, жирные и горячие, аппетитные пирожки.

— Ты угадал, идем! — И, схватив Эрика за руку, она рывком выдернула его из постели.

— Ты шутишь! — воскликнул тот. — Неужели у тебя и вправду есть пирожки?

— Нет, у меня их нет, но мы их сделаем.

— Ты хочешь печь пироги в четверть четвертого?

— А почему бы и нет? Я собрала рецепты быстрой выпечки в таком количестве, что они стали вываливаться из ящиков. Уверена, что в одной из книг мы найдем и пирожки. Идем. Я хочу, чтобы ты сам выбрал рецепт.

Эрик выбрал пирожки с апельсиновой начинкой, и они вместе — она в домашнем халатике с розами, надетом прямо на голое тело, он в голубых джинсах — занялись пирожками. Процесс потребовал гораздо больше времени, чем обещал рецепт: Мэгги заставила Эрика выжимать фрукты, что он и пытался сделать, используя для этого самые неподходящие места и предметы под шуточные нарекания Мэгги, а закончилось все тем, что оба они катались по полу, давясь от смеха. Срезая с фруктов кожуру, Эрик порезал палец. Его лечение потребовало большого количества поцелуев и потому задержало готовку еще минут на десять. А когда масло наконец было смешано с тестом, его надо было попробовать, то есть обсосать палец, на что Мэгги неохотно согласилась, лениво предупредив:

— Но если ты не отпустишь меня быстро, то вспыхнет мое масло.

Его ответная реплика снова вызвала у них приступ смеха, справившись с которым, обнаружили, что стоят, прижавшись к стене, словно пара забытых в углу водных лыж. Он широко расставил ноги, заключил Мэгги в объятия и с нарастающим удивлением стал серьезно всматриваться в ее лицо. Смех прекратился.

— О Боже, да ведь я люблю тебя, — сказал он. — Надо было прожить полжизни для того, чтобы только теперь понять, как все должно было быть. Я... Я люблю тебя, Мэгги, больше, чем думал.

— Я тоже тебя люблю. — Возрожденная заново, она ощущала всю полноту жизни. — В последние два месяца я только и мечтала о том, чтобы эта ночь когда-нибудь настала, но представить себе не могла, что будет так хорошо. Это что-то особенное... этот смех, это абсолютное счастье. Как ты думаешь, если бы мы обвенчались сразу после школы, все было бы так же здорово?

— Не знаю, но мне кажется, что да.

— Ммм... наверное. — Она улыбнулась ему в ответ. — Правда, здорово! Мы не только любим — мы нравимся друг другу.

— Кажется, мы нашли секрет, как это сделать.

Он снова стал пристально изучать ее лицо, аккуратный подбородок с чуть заметной ямочкой посередине, чарующие карие глаза и мягкую улыбку, которую он погасил нежным и долгим поцелуем. Высвободившись из его объятий, Мэгги пробормотала:

— Давай закончим с этими пирожками, мне хочется лечь и прижаться к тебе, а потом отвернуться, но чувствовать, что ты рядом, позади меня.

В начале пятого они свалились в постель в полном изнеможении и с апельсиновым запахом изо рта. Эрик улегся позади Мэгги, зарывшись лицом в ее волосы, подогнул колени, повторяя изгиб ее позы, и положил руку на ее грудь. Он вздохнул. И она ответила ему таким же вздохом.

— Ты измотал меня вдрызг.

— А мне кажется наоборот, это ты меня измотала.

— Интересно...

— Мм-хммм...

— Я люблю тебя.

— Я тоже. Обязательно разбуди перед уходом.

— И не подумаю.

И они мирно заснули, как если бы позади у них была долгая и счастливая совместно прожитая жизнь.

Проснувшись, он почувствовал влажность их переплетных тел и свою руку, лежащую на животе Мэгги, как она мерно вздымается и опадает вместе с ее дыханием. Он лежал очень тихо и прислушивался к своим ощущениям: ее дыхание, смятое стеганое одеяло, ее обнаженный зад, прижатый к его ляжкам. Запах ее волос и чего-то цветочного. Солнце и снег наполняли легкостью комнату с бледными розовыми обоями и она словно бесшумно двигалась вместе с белыми кружевными занавесями у камина. Тепло. Спокойно. Я не хочу уезжать отсюда. Я хочу остаться с этой женщиной, смеяться с ней, любить ее, делить с ней тысячи житейских забот, которые связывают жизни воедино. Я хочу носить вещи, которые слишком тяжелы для нее, и доставать то, до чего она не может дотянуться, расчищать дорожки перед ее домом, бриться в ее ванной и причесываться ее щеткой. Я хочу стоять по утрам, в дверях и смотреть, как она одевается, а по вечерам как снимает с себя одежду. Хочу звонить ей домой и предупреждать, что уже выезжаю. Делить с ней беззаботные воскресенья и тяжелые понедельники, как делят последний стакан молока, выдавленного из картонной упаковки. Я хочу, чтобы она была со мной, когда я впервые спускаю лодку на воду, чтобы она поняла: весна — это сезон сердца, а не календаря. А летом, пересекая водную гладь, я хочу смотреть, как она обернется и, не выпуская лопаты из рук, начнет махать мне, услыхав гудок. А осенью... она поймет и разделит мою печаль, когда я стану готовить «Мэри Диар» к зиме. У нас будут маленькие праздники — «Дом Периньон», пара недель в Акапулько, «шатобриан» при свечах, и проблемы — появление седых волос, поиски затерявшихся ключей и весенняя простуда. Нет, я точно не могу уйти от этой женщины. По легкой смене ритма дыхания и чуть заметному напряжению мускулов ее расслабленного тела он понял, что она просыпается, положил ладони на ее живот и потерся носом о спину. Мэгги откинулась назад и просунула руку между ног Эрика. Погладила — раз, еще раз и почувствовала, как его плоть оживает в ее ладони. Она улыбнулась — и он понял это, будто видел ее лицо. Не оборачиваясь и чуть согнувшись, Мэгги ввела его член в свое лоно и, высвободив руку, притянула к себе. Эрик сжал ее бедра, приветствуя старым как мир способом: с добрым утром, я люблю тебя, Мэгги. Чуть позже, уже успокоившись, она повернулась к нему лицом и перекинула согнутую в колене ногу через его бедра. Он ответил на ее улыбку, о которой до этого только догадывался, закинул согнутую в локте руку за голову, а другой сжал ее пальцы. Так они и лежали, глядя в глаза друг другу, а солнце все ярче высвечивало окна. Большим пальцем Эрик лениво поглаживал руку Мэгги. Камин медленно угасал, занавески перестали шевелиться. Мэгги наклонилась поправить растрепавшиеся волосы Эрика и снова переплела с ним пальцы, и он возобновил свое ленивое поглаживание. Они не сказали ни слова и ничего друг другу не обещали, но это молчание было красноречивее самых пылких клятв. Получасом позже они сидели за столом, держась за руки и думая о своих невыполнимых желаниях. Он допил кофе и неохотно потянулся за курткой, висящей на спинке стула. Медленно натянул ее, оттягивая неизбежное, печально склонив голову, и нагнулся, чтобы застегнуть нижнюю кнопку. Мэгги подошла к нему, отвела его руки в сторону и стала застегивать кнопки. Одна. Еще одна. Еще. И каждая из них приближала момент расставания. Защелкнув верхнюю, она, подняв воротник его куртки, потянула к себе его лицо и нежно поцеловала в губы.

— Я бы не обменяла эту ночь даже на лампу Алладина, — тихо сказала она.

Закрыв глаза, он обхватил ее руками и сжал в объятьях.

— Было намного лучше, чем тогда... когда мы были подростками.

— Да, лучше, — улыбнулась она в ответ. — Спасибо тебе.

Пора было прощаться.

— Я не знаю, что теперь будет, — сказал Эрик, — но ты разбудила во мне сильные чувства. Мне надо на что-то решиться.

— Думаю, да.

— Мне будет нелегко жить, чувствуя за собой вину...

Она положила ладони ему на плечи, понимая, что это не простое прощание.

— Давай не будем ничего обещать друг другу. Просто поверим, что так распорядилась судьба... как тогда, когда это впервые случилось в саду Истли. Давай считать этот день неожиданным подарком судьбы.

Он слегка отстранился от нее, заглянул в карие, такие искренние глаза и подумал: «И ты ничего не хочешь спросить, Мэгги? Не хочешь узнать, когда мы снова увидимся, когда я позвоню, или задать еще вопрос, на который у меня нет ответа»?

— Мэгги, моя девочка... — сказал он с нежностью, — мне очень трудно дойти до двери.

— Но так ведь и бывает, когда люди становятся любовниками?

— Да... — Он провел кончиками пальцев по ее щеке. — Так и бывает.

Прощальный взгляд, легкое касание пальцев. Потом он наклонился. Последовал долгий прощальный поцелуй и чуть слышный шепот:

— Я тебе позвоню...

День прошел, как колебание маятника между радостью и отчаяньем. Порой она ощущала себя безмерно счастливой. И если бы в этот момент в дверь заглянул посыльный, он не удержался бы от вопроса:

— Что с вами?

И она бы ответила:

— Ничего. Это счастье.

Порой же ее захлестывала волна грусти. Наваливалась неожиданно, и она застывала, неподвижно уставясь в дальний угол комнаты. Что ты наделала? Что теперь будет? К чему приведет? К разбитым сердцам, причем, не двух, — в этом она была глубоко уверена — а трех людей.

Ты хочешь, чтобы он вернулся?

Да.

— Да, Господи, да.

Весь день Эрика мучили угрызения совести, отчего его прошибал холодный пот и он угрюмо стискивал зубы. Эрик знал, что будет именно так, но не думал, что это настолько тяжело. Если бы он поехал к Майку, тот спросил бы, что случилось, и, можно не сомневаться, Эрик признался бы в своем прегрешении. Он нарушил клятву и обидел жену, которая, несмотря на все свои недостатки, этого не заслужила. Он обидел возлюбленную, которая недавно перенесла большое горе, и хотя бы поэтому заслуживала лучшего отношения.

Ты хочешь вернуться?

Нет.

Да.

Нет.

К полудню он так истосковался, что позвонил, просто чтобы услышать ее голос.

— Алло! — произнесла Мэгги, сняв трубку, и сердце Эрика подпрыгнуло.

— Привет!

Оба замолчали, представляя себе друг друга и страдая.

— Чем занимаешься? — наконец спросил Эрик.

— Приехала Бруки. Она помогает мне переклеить бордюр на обоях в гостиной.

— А-а... — Казалось, разочарование совсем сломило его. — Тогда не буду мешать.

— Да.

— Я просто хотел сказать тебе, что лучше мне сегодня не приходить.

— Ну... Хорошо. Я все понимаю.

— Так нечестно, Мэгги!

— Да, я понимаю, — спокойно повторила она. — Позвони, когда сможешь.

— Мэгги, прости меня...

— До свидания.

Она положила трубку прежде, чем он успел договорить. Он переживал весь остаток дня. Потерянный. С остановившимся взглядом. Издерганный. Среда. Нэнси вернется домой в пятницу около четырех. Эти два дня представились ему бесконечной пустыней, хотя, когда Нэнси придет, Эрик окажется лицом к лицу с тем, что натворил.

Он поднялся наверх, лег на кровать, закинул руки за голову, не в силах унять дрожь. Эрик подумал, что надо пойти к Майку. Или к Ма. Поговорить с кем-нибудь. Да, конечно, он поедет к Ма. Чтобы напомнить бак горючим.

Эрик поднялся, принял душ, побрился, протер лосьоном лицо. И грудь. И гениталии.

Что ты делаешь, Сиверсон?

Собираюсь навестить Ма.

Протерев член лосьоном?

К черту!

Ладно, приятель, кого ты хочешь обмануть?

Он отшвырнул флакон с лосьоном, выругался, поднял глаза, и его второе «я» взглянуло на него из зеркала.

Стоит сходить туда еще раз, ты будешь ходить постоянно и закрутишь настоящий роман. Ты этого хочешь?

Я хочу быть счастливым.

Ты думаешь, что сможешь быть счастлив, притом что женат на одной, а влюблен в другую?

Нет.

Тогда иди к Ма.

Эрик отправился к матери. Он вошел, не постучавшись. Она стояла возле раковины и мыла посуду. На Анне были темно-бордовые слаксы и желтый свитер с рисунком зеленого щуренка, попавшегося на удочку.

— Смотрите, кто пришел! — обернувшись, воскликнула Анна.

— Привет, Ма!

— Что, издали учуял запах моих швейцарских бифштексов?

— Я только на минутку.

— Ну да, рассказывай! Я почищу для тебя еще пару картошин.

Эрик заполнил бак топливом. Съел швейцарский бифштекс и гору картофельного пюре с мерзкими зелеными бобами (в наказание). Потом уселся на продавленный диван, посмотрел какую-то телеигру, полтора часа глазел на соревнования по борьбе (что было еще худшим наказанием), посмотрел детективный фильм и таким образом благополучно досидел до десяти часов.

И только потом он потянулся, поднялся и разбудил мать, которая вздремнула на своей любимой качалке.

— Эй, мама, просыпайся и ложись в постель.

— Уух?.. — пробормотала она. Уголки ее губ были мокрыми. — Уходишь?

— Да, уже десять часов, спасибо за ужин.

— Ну-ну...

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он забрался в «Старую Суку» и пополз со скоростью ледника, убеждая себя, что если протянет еще полчаса, то доберется до Рыбачьей бухты, когда будет уже слишком поздно заходить к Мэгги. Въехав в город, он уговаривал себя, что направляется к Коттедж-Роу только затем, чтобы посмотреть, горит ли еще свет в ее окнах.

Поравнявшись с сугробом у ее дома, он все еще убеждал себя, что подкрадется по тропинке, только чтобы посмотреть, все ли с ней в порядке.

Увидев отсвет от окон первого этажа, он приказал себе уезжать. «Сиверсон, не отрывай зада и продолжай двигаться!»

Отъехав от дома метров на десять, он притормозил и остановился посередине дороги, невидящим взглядом уставясь на чью-то крышу над темным чердачным окном.

Не делай этого.

Я должен.

Катись к черту.

— Сукин ты сын, — пробормотал он и включил заднюю скорость.

Перекинув руку через сиденье и повернувшись, он повел машину задом со скоростью тридцать миль в час. Остановился в самом начале боковой дорожки. Заглушил мотор. И застыл, глядя на кухонные окна Мэгги, видимые между сугробов и слегка освещенные светом, падающим из внутренних комнат дома. Почему она не спит? Уже одиннадцатый час, и любая женщина, у которой есть хоть капля здравого смысла, перестала бы ждать парня в такое время. Да и любой парень, у которого сохранилось хоть немного уважения к себе, оставил бы ее в покое.

Он резко открыл дверцу грузовичка, спрыгнул на снег, с шумом захлопнув ее за собой, перескакивая через ступеньки, взбежал по лестнице и, задыхаясь, остановился перед дверью. Эрик резко постучал, чувствуя, как перехватывает горло, и стал ждать в темноте веранды, когда она пройдет через темную кухню и откроет ему.

Наконец дверь открылась. Она стояла в проеме в длинном стеганом халате, окутанная ночными тенями.

Он попытался что-то сказать и не смог: все заготовленные извинения и просьбы застряли в горле. Так они и стояли в темноте, молча, страдающие от всесокрушающей и беспощадной тяги друг к другу. Но вдруг она шевельнулась, стремительно рванулась к нему и стала целовать, как целуют женщины вернувшихся с войны мужей.

— Ты пришел...

— Пришел, — повторил он за ней, и, приподняв в объятьях на вершок от пола, перенес через порог веранды.

Резким движением локтя он захлопнул за собой дверь с такой силой, что не успевшая опасть занавеска осталась снаружи и ветер с яростью набросился на нее. В полутьме кухни они целовали друг друга, жадно и безудержно, срывая одежды и швыряя их куда попало. Их нетерпение стремительно нарастало: груда сброшенной на пол одежды, руки, жадно исследующие тело другого, почти маниакальное, неуправляемое желание найти, дотронуться и попробовать на вкус каждую его частицу. Его губы у нее на груди, на животе, между ног. Она ловит ртом его возбужденную плоть. Ее спина прижата к кухонной двери. Руки Эрика обхватывают ее талию и тянут вниз. Она падает на колени на груду сброшенной одежды и лихорадочно совокупляется с ним, содрогаясь всем телом, задыхаясь и выплескивая в крике разрядившуюся страсть. Теперь это были два человека, измотанных и сникших, медленно возвращающихся к жизни.

Все кончилось там, где и началось — у кухонной двери. Они лежали, ошеломленные, отрешенные друг от друга, пытаясь разобраться в вихре чувств и эмоций.

Он откинулся на спину и смотрел, как она повернулась и отодвинулась от него, а потом села на пол и попыталась все еще нетвердой, дрожащей рукой поправить волосы. Слабый свет, идущий из дальней комнаты, позволял увидеть лишь ее силуэт. Что-то жесткое в груде одежды, на которую он откинулся, врезалось ему в поясницу. От двери тянуло холодом.

— Ты говорил, что не придешь сегодня, — прошептала она, как бы защищаясь от обвинения.

— А ты ответила «хорошо» таким тоном, будто это тебя ни капельки не трогает.

— В том-то и дело, что трогает. Я только боялась, что ты догадаешься, до какой степени.

— Теперь вот догадался, правда?

Ей захотелось плакать. Но она встала и поплелась к небольшой уборной, расположенной за кухней.

Он лежал там, где она его оставила. Щелчок — она зажгла свет. Послышался шум спускаемой воды. Вздохнув, он поднялся и пошел в том же направлении. Открыл дверь. Остановился в проеме. Голая женщина склонилась над раковиной. Помещение было маленьким и со скошенным потолком, оклеенное блеклыми голубыми обоями с широким бордюром. Здесь уместились только умывальник и унитаз, расположившись напротив друг друга. Он приметил рулон туалетной бумаги, обошел Мэгги и, стоя спиной к ее спине, справил малую нужду.

— Я не хотел приходить сегодня. Пошел к маме и задержался у нее допоздна. Когда возвращался, то думал, что ты уже спишь. И если бы в окнах не было света, не остановился бы и проехал мимо.

— Мне тоже не хотелось, чтобы ты заходил.

Мэгги ополоснула лицо. Эрик спустил воду в унитазе, обернулся и засмотрелся на склоненную над раковиной женщину. Не оборачиваясь, она дотянулась до полотенца и зарылась в него лицом. Эрик ласково провел пальцем у нее между лопатками и спросил:

— Что случилось, Мэгги, что не так?

Разогнувшись, она прижала полотенце к подбородку и перехватила его взгляд в овальном зеркале на стене.

— Я не хочу, чтобы все было так.

— Что все? Как так?

— Ну, так... только похоть.

— Это не только похоть.

— Тогда почему я так много об этом думала сегодня? Почему это случилось на кухне, и я заранее знала, что если ты вернешься, то так все и произойдет...

— Тебе не понравилось?

— Очень понравилось. И это меня пугает. Где здесь чувство, любовь?

Он крепко охватил ее сзади, прижал к груди и уткнулся губами в плечо.

— Мэгги, я люблю тебя.

Она положила ладони на его руки.

— Я тоже люблю тебя. А то, что случилось на кухне, — это с отчаянья.

— Я не думал, что буду хорош... в любовных делах. У меня эмоциональный срыв.

Он приподнял ее голову, и несколько мгновений они пристально смотрели в глаза друг другу.

— Можно мне остаться на ночь?

— Ты думаешь, это правильно?

— Прошлой ночью ты не призывала разум на помощь.

— Да, но потом я хорошенько подумала.

— Я тоже. Поэтому поехал к матери.

— Я уверена, что мы думали об одном и том же. И приняли одинаковое решение.

— И все же я хочу остаться.

Эту ночь и следующую за ней он провел в ее постели, а утром в пятницу, перед его уходом, отчаянье вновь захлестнуло их. Они стояли у задней двери, крепко обнявшись.

Мэгги изо всех сил старалась выглядеть бесстрастно.

— Встретимся на следующей неделе, — сказал он.

— Ладно.

— Мэгги, я... — Его передернуло от внутреннего напряжения. — Я не хочу возвращаться к ней.

— Я знаю.

Он немного смутился, не встретив с ее стороны поддержки. Мэгги оставалась холодной и отстраненной, ее карие глаза были сухи. А вот ему захотелось плакать.

— Мэгги, я должен знать, как ты ко мне относишься.

— Я люблю тебя,

— Да, я знаю, но что ты думаешь о нашем будущем? Как насчет того, чтобы пожениться?

— Иногда я думала об этом,

— О том, чтобы выйти за меня замуж? — прямо спросил он.

— Да, иногда.

— Если бы я был свободен, ты стала бы моей женой?

Она помедлила, боясь прямого ответа, потому что за последние три дня успела осознать, как быстро и круто они изменили свою жизнь.

— Мэгги, я новичок в любви, у меня никогда раньше не было романов на стороне, и если я выгляжу глупым и неуверенным, то так оно и есть на самом деле. Я не знаю, что теперь будет. Но я не могу находиться в близких отношениях сразу с двумя женщинами. Она возвращается домой, и надо принять какое-то решение. О, черт, все так сложно!

— У меня тоже не было романов на стороне. Эрик, пойми меня правильно. Я действительно думала, как хорошо было бы выйти за тебя замуж. Но это... — Она задумалась, не зная, как сказать обо всем просто и честно. — Но это были мечты, фантазии. Может, потому что мы были первыми друг у друга, и, сложись жизнь иначе, все эти долгие годы были бы мужем и женой. И вполне естественно, что я идеализировала тебя и мечтала о тебе. И когда ты неожиданно снова возник в моей жизни как э-э... рыцарь на ристалище, капитан за штурвалом, под звуки труб — мое сердце забилось. Ты — моя первая любовь.

Она скользнула ладонью по его кожаной куртке и остановилась на уровне сердца.

— Но я не хочу никаких обещаний, которые мы не можем выполнить, и никаких бессмысленных претензий. Мы вместе только три дня, и давай честно признаемся — это было похоже на наваждение. Нас захлестнули эмоции.

Он горько вздохнул и ссутулился.

— Я твердил себе это сотню раз на день и, если быть откровенным, боялся говорить о женитьбе по той же самой причине. Все произошло так быстро. Но я решил, что, прежде чем уйду отсюда, приму решение. И я его выполню. Сегодня вечером я скажу Нэнси, что не могу больше с ней жить. Я не из тех мужиков, которые могут путаться с двумя бабами одновременно.

— Эрик, послушай меня. — Она взяла его лицо в свои ладони. — Я рада это от тебя слышать, но я очень хорошо знаю, какие поступки совершают люди в подобных случаях и как они калечат жизнь другого. Эрик, подумай. Подумай очень серьезно — почему, по какой причине ты хочешь ее бросить. Может, причина не во мне, а в твоих отношениях с ней. Подумай.

Он всматривался в ее карие глаза, размышляя, насколько она умнее его и как необычны их отношения. В большинстве подобных случаев одинокая женщина хватается за мужчину, а женатый мужчина, наоборот, стараться уклониться от обещаний.

— Я говорил тебе с самого начала, что разлюбил ее. И уже давно. Прошлой осенью я даже обсуждал это с Майком.

— Ты решился ее бросить. Хорошо. Но решение-то твое импульсивное, это реакция на последние три ночи. Всего лишь три ночи против долгих лет. Подумай, что перевесит.

— Я сказал: принял решение, и я его выполню.

— Ладно. Делай как знаешь, но помни, что и у меня только-только началась новая жизнь. Появился дом, новое дело, куча всяких проблем. — И уже более спокойно добавила: — И мне еще надо заняться лечением.

Они отстранились друг от друга, но продолжали стоять рядом.

— Ладно, — произнес он наконец, — спасибо за честный разговор.

— Я где-то вычитала, — сказала она, — что, покупая пистолет, ты должен заполнить требование и подождать три дня. Законодатели уверены, что это правило предотвратило множество смертей. Я думаю, что надо принять такой же закон для людей, покидающих своих жен, когда они заводят роман.

Они встретились взглядом. Эрик смутился. В глазах Мэгги светилась тревога.

— Эрик, я никогда не представляла себя разрушительницей домашнего очага, но сейчас чувствую себя виноватой в том, что произошло между нами.

— И что ты собираешься делать?

— Думаю, что пока ты вообще не должен что-то менять, а от меня держаться подальше.

Он изумленно посмотрел на нее.

— И как долго?

— Давай не будем устанавливать сроки, скажем так: какое-то разумное время, идет?

— А звонить тебе можно? — спросил он подавленно.

— Если ты решишь, что это необходимо, звони.

— Но ты все взваливаешь на меня...

— Нет. Я тоже позвоню тебе, если не будет другого выхода.

Он помрачнел.

— А теперь, прежде чем уйдешь, улыбнись мне на прощание, — попросила Мэгги.

Вместо этого он прижал ее к себе.

— О-о, Мэгги...

— Знаю, знаю, — успокаивала она его, поглаживая по спине.

Но на самом деле она ничего не знала, во всяком случае не больше, чем он.

— Мне будет не хватать тебя, Мэгги, — прошептал он, и голос его прервался.

— Я тоже буду скучать по тебе.

Еще мгновенье — и, резко повернувшись, он открыл дверь и ушел.