Горький дым костров

Последний бой

В Латвии, куда Ассельборна отправили после короткого отдыха в Ленинграде, условия для боевых действий партизан были значительно труднее, чем на Псковщине. Ухоженные, разбитые на аккуратные квадраты с широкими прямыми просеками леса, больше похожие на английские парки, не представляли собой надежного убежища. Правда, здесь были еще обширные болота, куда гитлеровцы старались соваться как можно реже. Но сидение в болотах не подходило для Ассельборна и его товарищей. Задачи, поставленные командованием, требовали мобильности, постоянной связи с агентурой из числа местных жителей, свободного и быстрого подхода к транспортным артериям противника. Предстояло в качестве первоочередной цели разведать укрепления фашистов к юго-западу от Пскова, на границе Латвии и РСФСР, продолжение так называемой линии «Пантера».

Поэтому засиживаться в болотах, где был выброшен парашютный десант, не стали. «Резиденцией» своей избрали Рускуловский лес, тоже, правда, не слишком густой, как и прочие леса в этой местности. Но имел он одно решающее преимущество — близость к вражескому укрепрайону. К тому же в Рускуловском лесу базировался латышский партизанский отряд под командованием Антона Поча, и это тоже было на руку сравнительно малочисленной группе.

Латыши, с которыми завязались хорошие отношения, всегда были рады помочь «ленинградцам», как они их называли. Давали опытных проводников, делились всеми сведениями, которыми располагали о противнике, помогали по-братски продуктами. И вообще, как-то спокойнее, когда рядом большой, хорошо вооруженный отряд опытных бойцов. Хоть и разные задачи стояли перед латышскими партизанами и группой Ассельборна, но ведь делали они, в конечном итоге, одно общее для советских людей дело.

Очень скоро гитлеровцы ощутили появление умелых разведчиков и диверсантов. Участились крушения воинских эшелонов, взлетали на воздух мосты. Налеты советской бомбардировочной авиации стали целенаправленнее и результативнее, словно дирижировала ими отсюда, из фашистского тыла, опытная рука.

Так оно на самом деле и было. Быстро наладив агентурную сеть, группа Ассельборна стала передавать в штаб очень ценные данные. Сыграли при этом свою роль и военные познания самого Михаила Ивановича.

Пришло сообщение о том, что возле одного небольшого хуторка, в самой глухомани, гитлеровцы втайне разместили полевой аэродром. Очевидцы утверждали: своими собственными глазами видели ряды тщательно прикрытых камуфляжной сетью самолетов.

Сомнений в том, что они говорили правду, быть не могло: люди эти уже не раз и не два приносили важные и, главное, точные сведения. Но вот почему-то вдруг капитан Ассельборн засомневался. Опыт летчика подсказывал ему, что не все здесь ладно. Давно уже пора было передать наверх шифровку с координатами аэродрома, а он все медлил, морща лоб, разглядывал подробную карту местности. Наконец спросил:

— А горючее? Как они туда подвозят горючее?

— На бензовозах, наверное.

— Почему же тогда люди с хутора ничего не сообщают о бензовозах? Они знаете как гудят — там бы обязательно обратили внимание… Нет, нет, надо еще раз проверить!

Проверили. Выяснилось, что единственную дорогу, которая вела мимо хутора к предполагаемому аэродрому, песчаную и петлистую, едва преодолевают обычные, не очень сильно нагруженные автомобили. А уж для проезда массивных специальных машин с авиационным горючим или даже грузовиков с тяжелыми бочками она и вовсе не подходит.

Аэродром этот оказался ложным. А для чего создаются ложные аэродромы? Чтобы отвлечь внимание от настоящих. Значит, где-либо невдалеке должен находиться действующий фашистский аэродром.

Вскоре усилиями разведчиков, которых Ассельборн научил, по каким признакам следует искать аэродром, он и в самом деле был обнаружен. Вот теперь сведения можно было со спокойной душой передать в штаб. Успешный ночной налет нашей бомбардировочной авиации завершил операцию. Как ликовали партизаны, когда земля под ногами ходуном ходила от близких разрывов, а небо озарялось многочисленными сполохами!

Среди местных крестьян и железнодорожников у партизан было много добровольных помощников. Особенно часто доставлял важные сведения некий старичок, которого они называли довольно странно: «Мужики сказали». Это прозвище закрепилось за старичком потому, что он, принося информацию, никогда не называл ее источник. А когда начинали допытываться, улыбался хитро:

— Мужики сказали.

— Нет, а все-таки кто?

— Я же говорю, мужики.

— Что мужики?

— Я же говорю: сказали.

Так и приросла к нему эта фраза в качестве прозвища.

Старичок помогал партизанам не только разведывательной информацией. Был случай, когда у рации неожиданно сели батареи. И как раз в самый неподходящий момент; поступила солидная партия «быстропортящегося» разведывательного «товара».

Где достать питание для рации в гитлеровском тылу? Это дело почти невозможное. А ждать, когда подбросят с воздуха, долго. Ценные оперативные данные, добытые с таким трудом, могут безнадежно устареть.

Старичок сделал невозможное. Связник притащил от него царский подарок: комплект батарей к рации.

— Откуда? — поражались в группе.

— Да разве он скажет! — разводил руками связник. — Опять «мужики». Только на этот раз не «сказали», а «достали».

Однажды от старичка поступила не совсем обычная информация. «Мужики сказали», что в одном поселке неподалеку появилась диковинная автомашина. Днем отсиживается в специально вырытом для нее укрытии на окраине, а вечером выбирается наружу и разъезжает вблизи поселка, неторопливо покручивая хитрой штуковиной из намотанной рядами проволоки на крыше, напоминающей сложное рыболовное приспособление.

Ассельборн понял, что речь идет о радиопеленгаторном устройстве, и сразу встревожился. Это значит, что гитлеровцы засекают партизанские радиопередачи по всей округе и довольно точно устанавливают местонахождение групп. А это, в свою очередь, могло означать только одно: готовится карательная операция.

Уже на следующую ночь советские самолеты буквально перепахали всю окраину поселка, где пряталась эта редкая по тем временам машина. «Мужики сказали» позднее через связника:

— Похоронили с музыкой тую диковинную снасть. «Рыболовы» слезы льют безутешно.

Партизаны торжествовали. Лишь Ассельборн озабоченно теребил белокурый ус. То, что локатор уничтожили, это, разумеется, великолепно. Только вряд ли фашисты уймутся.

У него были все основания для опасений. Сообщения стали поступать одно тревожнее другого, Сюда пришел на постой целый батальон карателей из Эстонии. Туда подвезли минометы и артиллерию. Здесь появились неизвестно откуда взявшиеся регулярные части вермахта.

И наконец поступила невеселая весть от старичка:

— Фашистов кругом — мильен! Как вы уйдете, ребятушки!

Больше сообщений от «Мужики сказали» не поступало. Рускуловский лес был обложен тройным кольцом гитлеровцев.

В «Истории Великой Отечественной войны» сказано:

«В Латвии только против партизанского отряда под командованием А. С. Поча в начале июня 1944 года гитлеровцы провели карательную экспедицию, в которой участвовали около 20 тыс. солдат и офицеров».

В окружение вместе с латышским партизанским отрядом попала и разведывательно-диверсионная группа Михаила Ассельборна.

О том, что произошло дальше, имеются свидетельства нескольких партизан. Все они, описывая трагические события, сходятся в главном. И каждый из них вспоминает различные детали, привносит свой взгляд на происходившее, в чем-то отличный от взгляда других.

И это вполне естественно. Не только потому, что от июня 1944 года нас отделяет чуть не сорок лет и многое уже забылось. Сохранившееся в памяти помнится тоже по-разному. Каждый фиксировал события со своей точки зрения, со своим пониманием их, со своей трактовкой одних и тех же фактов. Даже бесстрастные кинокамеры, снимая один и тот же эпизод с разных точек, и те дают в итоге совсем не идентичные кадры. Тем более неправомерно ожидать абсолютной одинаковости от восприятия живых свидетелей событий. И даже не просто свидетелей, а непосредственных участников.

Мне хочется, чтобы читатель увидел то, что произошло в Рускуловском лесу, глазами самого молодого из товарищей Ассельборна — Александра Сергеевича Яковлева. В ту пору этому отважному ленинградскому пареньку едва исполнилось шестнадцать. А юности, как известно, свойственна особая непосредственность восприятия.

Вот что сообщил мне о тех трагических днях Александр Сергеевич Яковлев:

«Сразу, как только стало известно про окружение, Михаил Иванович побывал у Антона Поча. Он и раньше часто ходил к латышским партизанам советоваться. Они нам здорово помогали. У нас, например, возникали трудности с продовольствием. Хлеб редко видели, одно копченое мясо, не каждому по зубам, жесткое, как подметка. А латышам продовольствие частенько подбрасывали их родичи с окрестных хуторов. Делалось это до удивления просто. Грузили повозку мукой или печеным домашним хлебом и угоняли в лес лошадь без ездока. Та и брела себе потихоньку по лесным дорогам прямо к партизанам. Здесь сгрузят „посылочку“ и тут же отправят лошадь с пустой повозкой обратно.

Вот латыши, получая хлеб, и делились с нами.

Ну и не только это, конечно. Пароль, например, был у нас общий. Это помогало распознавать абверовских лазутчиков, которые шныряли по лесам, вынюхивая партизан.

В тот раз, вернувшись от Поча, Михаил Иванович собрал всех нас. Вообще, хоть Ассельборн и был командиром, да и летами несравненно старше, он никогда, что называется, не задавался. Даже в помине этого не было. Ровный, спокойный, внимательный. Всегда спросит твое мнение и не просто для формы, но и посчитается с ним. А если оно у него другое, обязательно разъяснит терпеливо, в чем ты, по его мнению, ошибаешься.

Словом, настоящий старший товарищ. Именно товарищ, а не начальник.

Собрал нас и разъяснил сложившуюся трудную ситуацию. Спросил, что мы обо всем этом думаем.

Ребята говорят:

— Уходить надо, Михаил Иванович!

Он не согласился. Сказал, что торопиться не стоит. Лучше здесь обождать. Латыши остаются и, наверное, нам надо их держаться. Ведь обстановки мы не знаем. Уйдем, а в другом месте она еще сложнее.

Словом, решили оставаться.

Может, это и ошибка была, кто знает. Ребята, например, некоторые потом утверждали, что лучше было бы нам сразу уходить из Рускуловского леса.

И началось! Несколько дней гоняли нас каратели, словно зайцев. С рассвета начинали жать с одной стороны леса. Цепь за цепью. Собаки, даже конница. Мы отступаем, а там, сзади, нас уже поджидают засады, фашистские „кукушки“ — хорошо замаскированные пулеметчики на деревьях.

Сначала решили было дать вместе с латышами бой гитлеровцам. И дали. Но их ведь туча! Никогда столько не было. Пришлось отходить.

Кое-как, прячась за деревьями, укрываясь в ямах, в ложбинках, пропускаем мимо себя цепь. Вырвались вроде. Глядишь, а там уже следующая цепь наступает.

И так до позднего вечера. А с рассвета — все сызнова.

Несли большие потери. Особенно латыши. Отряд таял. Положение становилось все безнадежнее.

И наконец Ассельборн принял решение прорываться из Рускуловского леса — его местные почему-то еще Гривским лесом называли. Ночью связался Михаил Иванович с Антоном Почем, предупредить, что мы уходить задумали. Был у них там, видно, нелегкий разговор. Но что поделать! У нас ведь свое задание. Мы и раньше тоже скрытно перебирались с одного места на другое, когда прижмет. Но, правду сказать, в такую жестокую переделку попадать еще не доводилось.

Двинулись на прорыв. Впереди, хорошо помню, шел Георгий Миронов. Кричал время от времени:

— Выходи, я тебя все равно вижу!

Это чтобы засада проявляла себя чем-нибудь.

За Георгием я, позади меня Ассельборн со всеми оперативными документами; в таких трудных случаях он всегда нес их сам. А за Ассельборном уже вся остальная группа.

Стали подниматься на поросший редкими соснами холмик. За ним хорошо знакомый нам довольно широкий ров с водой, глубиной метра два-два с половиной. Его переплыть, и там уже легче — лес погуще.

И тут пулеметная очередь. Кукушка.

Оглянулся я, а Михаил Иванович лежит на земле. Рукой держится за грудь пониже сердца, И кровь…

Фашистский пулеметчик, видно, признал в нем командира. И старше нас всех, и выправка у него армейская, сразу видать. Да и одет аккуратнее других. Он очень следил за собой, наш Михаил Иванович. Говорил полушутя, полусерьезно, что деградация личности начинается с неряшливости в одежде. Это в укор нам: по молодости лет некоторые из нас считали за особый шик ходить в чем попало.

Ринулись мы к нему. Он попробовал подняться. Метров пять прошел с нашей помощью. Попросил опустить на землю. Белый весь сделался.

— Нет, — тихо говорит, — ребята, ничего не выйдет. Да и через ров мне все равно не перебраться… Уходите скорей, а то и вас накроют.

А сзади, с подножья холма, сильная стрельба пошла. Оттуда уже цепь фашистская наступает.

Отдал нам сумку с оперативными бумагами, автомат свой снять попросил.

— А „вальтер“ мне оставьте. Взведите только… Уходите, ну! Вы прорветесь, ребята! Обязательно прорветесь! Скорее!.. Это приказ! Слышите: это приказ!

И мы пошли. Услышали еще выстрел из „вальтера“ — и конец.

Закон был такой неписаный у наших партизанских разведчиков: живым в руки врага ни в коем случае не даваться».

Геройски погибли в тот день и Георгий Пономарев, Жора Большой, как его называли в отряде, старший лейтенант медицинской службы Екатерина Маслова и многие другие.

Но значительной части группы удалось все-таки прорваться в соседний лес и уйти от преследования фашистских карателей.

Когда же через несколько дней партизаны вернулись на место, где погиб Михаил Иванович Ассельборн, они не обнаружили там его тела. Среди жителей окрестных хуторов ходили потом слухи, что гитлеровцы якобы захоронили труп. Да еще оказали ему при этом воинские почести, воздавая таким образом должное мужеству этого так и не опознанного ими партизана, одетого в военную форму.

Я лично этим слухам не верю. Мой опыт на Северо-Западном и Втором Украинском фронтах говорит о совсем другом отношении фашистов к мужеству советских воинов. Наших раненых солдат и офицеров, попавших к ним в лапы после сильных сражений, они терзали особенно жестоко. Более того, гитлеровцы гнусно издевались над трупами павших красноармейцев. Я, например, своими глазами видел по-вурдалачьи изуродованные тела моих убитых товарищей по полку, когда мы вернули утраченные накануне позиции под Старой Руссой. Тем более не верится в «благородство» по отношению к партизанам. Ведь гитлеровские захватчики ненавидели их особенно люто и иначе, как бандитами, никогда не называли.

Скорее всего, после того, как труп Ассельборна провезли по хуторам для опознания, его просто-напросто швырнули в какую-нибудь вырытую наспех безвестную общую могилу.

В послевоенное время в Латвии была проведена большая работа по выявлению неизвестных могил партизан и воинов Советской Армии. Осенью 1974 года, в канун тридцатилетия со дня освобождения Риги от фашистских захватчиков, останки многих из них были торжественно перевезены на братское кладбище.

Вполне возможно, что там, на братском кладбище Риги, обрел свой последний покой и Михаил Иванович Ассельборн.