22

– Ты не только ничего не добился, но и превратился в чудовище, – холодно объявила Анна Дюпре. – Как ты можешь рассчитывать, что господа в Конвенте примут тебя?

– Я ничего не мог поделать, – заскулил Дюпре. – Мне пришлось спрятаться от полиции, я чуть не умер. К тому времени, когда я уже был в достаточной безопасности, чтобы пойти к хирургу, кости срослись не правильно.

– Лучше бы ты умер, чем являться ко мне в таком виде. Какая мне от тебя польза? Ты что, рассчитываешь, что я стану помогать тебе, когда это твой долг – заботиться обо мне?

– Нет, – поспешно сказал Дюпре. – Все будет так, как вы пожелаете. Я еще сумею достать для вас Танцующий ветер. Я знаю, у кого он.

– У Жан-Марка Андреаса, – ядовито произнесла Анна Дюпре. – И как же ты намереваешься отобрать его? Пока ты отсутствовал, ревностная жирондистка Корде убила Марата, и теперь у тебя нет ни покровителя, ни власти. Или ты собираешься выпрашивать место у Дантона или Робеспьера?

– Я ходил к Дантону домой, и он отказал мне, – признался Дюпре. – Заявил, что убийцы ему ни к чему.

– Однако до твоего отъезда в Испанию он пользовался твоими услугами. Я же сказала, никто не сможет выносить твоего отвратительного вида с переломанными костями.

– Но надежда еще есть. Бежав из Испании, я для начала поехал в Марсель и узнал важное. – Дюпре говорил кратко, поспешно, путаясь, заглатывая слоги, в попытке убедить мать. – У Андреаса есть кузина Катрин Вазаро, к которой он очень привязан. Возможно, это даже девушка с миниатюры на медальоне. Между Андреасом и Жюльеттой де Клеман должна быть какая-то связь.

– Ты говорил, что девушка с миниатюры – принцесса. Дюпре уже совершенно позабыл о том, что солгал матери.

– Я думаю, она принцесса, но возможно…

– Ты мне солгал.

– Нет! – в отчаянии воскликнул Дюпре. – Я думал, она принцесса. Я только сказал…

– Неважно. – Глаза матери превратились в две узкие щелки при взгляде на сына. – Как ты думаешь воспользоваться этой девчонкой Вазаро?

– Пошлю ей письмо о том, что держу в плену Жан-Марка Андреаса и что она должна явиться лично, чтобы выкупить его.

– Что, если она не отреагирует на письмо?

– Отреагирует. – Дюпре старался, чтобы его слова звучали убедительно. – Она приедет. И когда она будет у меня…

– Ты воспользуешься ею, чтобы заставить Андреаса отдать тебе Танцующий ветер. Дюпре быстро кивнул.

– Мне это не нравится, – нахмурилась Анна Дюпре. – Этот план основан на чувствах.

Она высказала собственные страхи Дюпре, но ему необходимо было убедить мать, что он еще на что-то способен.

– Она всего лишь глупая девчонка. А чувствительность – обычное явление для женщин в… – Дюпре замолчал, увидев, что мать снова обратила на него взгляд своих холодных серых глаз. – Вы – нет. Но некоторые женщины ведь не понимают, как глупо поддаваться чувствам.

– А Андреас? Судя по тому, что ты мне сообщил, я бы не сказала, что он чувствительный человек.

– Я же говорю: он к ней привязан.

– Ты совершенно лишен хитрости. – Анна Дюпре поднялась, шурша бледно-лиловыми юбками из тафты. – Я думала, что лучше обучила тебя. Забудь об этом плане, отправляйся в Париж и установи слежку за Андреасом. У всех людей есть секреты – и, может быть, мы сможем узнать об этом человеке нечто, что может оказаться полезным для нас. Это вернее, чем доверяться чувствам. Отправляйся немедленно.

– Я думал побыть у вас несколько дней и отдохнуть, – заикаясь, произнес Дюпре. – Я плохо себя чувствую. Во мне все еще сидит пуля, и по ночам у меня бывает жар. – Это было правдой, но не причиной, по которой он хотел остаться здесь. Просто он слишком долго не видел мать.

– Ты хочешь отдохнуть? Конечно. – Мать улыбнулась сыну. – Однако ты не можешь рассчитывать на то, чтобы спать в какой-нибудь моей красивой чистой кровати. Ты очень плохо себя вел. Ты подвел меня, Рауль. Ты не привез мне Танцующий ветер и солгал насчет принцессы. А где место плохим маленьким мальчикам – ты знаешь.

– Нет! – Дюпре вскочил так быстро, как только мог. – Я немедленно уезжаю в Париж. Вы правы. Я должен следить за Андреасом.

– Сомневаюсь, чтобы тебе пришлось беспокоиться о том, что кто-то тебя узнает. – Анна Дюпре презрительно поморщилась. – Тем не менее будь осторожен. Это твой последний шанс, Рауль. В следующий раз я не буду столь снисходительной.

Дюпре схватил со стола шляпу.

– Я не подведу вас. – Он заковылял к двери, волоча за собой левую ногу. – Я добуду его. Я дам вам Танцующий ветер.

Анна Дюпре подошла к зеркалу и погладила мушку в виде сердечка в углу рта.

– Вот и умник, – рассеянно произнесла она. – Да, и возьми в моей комнате из шкатулки с драгоценностями медальон. Тебе он может пригодиться, если решишь каким-то образом использовать эту девчонку Вазаро.

– Вы не станете возражать?

– Медальон теперь не имеет для меня цены. – Анна Дюпре наклонила голову и пристально посмотрела на сына. – Потому что он меня недостоин, не так ли?

«Она не собирается прощать меня, – в панике подумал Дюпре. – Она может и вообще никогда не простить меня, если я не привезу ей статуэтку. Танцующий ветер обладал властью дать моей матери то, к чему она всегда стремилась. Я сделаю ее королевой более великой, чем эта стерва Мария-Антуанетта, которую обезглавили на прошлой неделе».

– Нет, он вас не стоит, – пробормотал Дюпре, открывая дверь. – Простите, матушка. Пожалуйста… Я привезу вам Танцующий ветер. Я привезу его…

Он заковылял прочь из комнаты, остановившись лишь на минуту за дверью, чтобы справиться с приступом тошноты. Близко. Это было так близко. Что, если она уже отказалась от него? Без его долга по отношению к матери он был ничто.

Внезапно его обдало холодом при одной мысли: если он даст матери Танцующий ветер, он будет ей больше не нужен. Нет, он не должен допустить, чтобы такое случилось.

Душу Дюпре пожирал голод. Мать снова выгнала его. А голод надо утолить. Камилла. Он пойдет к Камилле, и та утолит его голод.

* * *

– Глаза, мне трудно схватить их выражение и цвет. – Жюльетта положила на кисть еще немного голубой краски. – У него такие выразительные глаза, правда? В них такое неуемное любопытство…

Катрин взглянула через плечо подруги на портрет Мишеля, стоявшего в цветочном поле.

– Но, по-моему, ты уловила их выражение. – Она уселась на траву и обхватила руками колени, задумчиво глядя на сборщиков, работавших у подножия холма. – Ты сильно продвинулась с картиной.

– Вот это просто удивительно. Никак не могу уговорить этого маленького цыгана позировать мне больше пяти минут подряд. – Жюльетта вскинула голову. – Это одна из лучших вещей, какие я когда-либо писала. Она достойна того, чтобы выставить ее в галерее. – Ее губы скривились. – Впрочем, этой радости я никогда не узнаю.

– Почему?

– Даже в этой прекрасной новой республике усилия женщин-художниц не считаются достойными того, чтобы их демонстрировать публике.

Катрин покачала головой:

– Но портрет великолепен.

– Это не имеет значения. Я могла бы обладать талантом Фрагонара или Жака Луи Давида, и все же мне не позволили бы повесить свои картины даже рядом с самой любительской мужской мазней. Это несправедливо, но такова жизнь. – Жюльетта пожала плечами. – Ну и ладно, я-то знаю, что портрет хорош.

– Ты уже почти закончила?

– Еще несколько мазков и подпись. – Жюльетта вытерла пот со лба рукавом. – Я заметила, что Мишель много времени проводит с Филиппом.

Катрин кивнула, сорвала травинку и стала жевать ее.

– С тех пор как Филипп вернулся из Парижа, он очень старается подружиться с Мишелем.

– Ты его простила?

– За то, что он Филипп? – Катрин пожала плечами. – Это не я должна его прощать, а Мишель. А Мишель не видит его вины.

– Но ты же не думаешь о нем, как прежде?

– Нет, но мы оба любим Вазаро.

– Мне это не нравится, – отрезала Жюльетта. – Если будешь продолжать в том же духе, ты кончишь тем, что выскочишь замуж за этого павлина.

Катрин смотрела в землю.

– Это… возможно. – И прибавила:

– Не скоро. Но когда-нибудь мне понадобится иметь дочь для Вазаро.

Жюльетта покачала головой:

– Ты заслуживаешь большего.

– Филипп – жизнерадостный спутник, он много работает…

– И к тому же уж точно доказал, что способен произвести на свет большое потомство. Катрин подавила улыбку.

– Только ты можешь говорить такие ужасные вещи. – Ее улыбка исчезла. – Мне нужен кто-то еще, помимо Мишеля. Мне… одиноко, Жюльетта.

Жюльетта с минуту молчала, потом бросила взгляд поверх мольберта на Катрин.

– Тогда пошли за Франсуа. Катрин застыла.

– Франсуа. Почему ты не хочешь поговорить о Франсуа, Катрин? Я же объяснила тебе, что вынудило его принять решение тогда в аббатстве, и, по-моему, ты поняла.

– Я не хочу говорить о Франсуа. Я знаю, что ты им очень восхищаешься, но…

– Ты отказываешься простить его, хотя, по-видимому, простила Филиппа. Даже после того, как я рассказала тебе, почему он не мог помочь тебе в аббатстве, ты все равно не хочешь о нем говорить. – Жюльетта посмотрела на картину. – Я думала об этом и, по-моему, знаю, почему ты так нетерпима к нему.

– Жюльетта, я не хочу…

– Потому что ты любишь его. Ты не любишь Филиппа, поэтому легко прощаешь его недостатки. – Она покачала головой. – Матерь Божия, в аббатстве Франсуа тебя даже не знал! Как он мог предать?

Катрин встала и судорожно стряхнула с платья траву.

– Ты ведь ничего не знаешь о том, что я чувствую.

– Кому же еще знать тебя, как не мне? Я не понимаю, почему… – Жюльетта нахмурилась, задумчиво глядя на подругу. – Или, может быть, дело здесь вовсе не в прощении? Он что, отказался остаться с тобой здесь, в Вазаро? Ты не смогла удержать его в своем райском саду?

– Он хотел остаться! Он сам так сказал. Я… – Катрин оборвала себя и с вызовом посмотрела на Жюльетту. – И он сказал, что в моем желании остаться в Вазаро нет ничего плохого.

– Но ты же знала, что не права, верно? – Жюльетта положила кисть. – Боже милостивый, мы все так радовались, что ты нашла покой и умиротворение здесь, в Вазаро, что боялись копнуть поглубже.

– Я люблю Вазаро.

– А кто его не полюбит? Но Франсуа все-таки уехал, правда? И ты знаешь, что и сейчас он тоже оставил бы тебя.

– Да! – взорвалась выведенная из себя Катрин. – Он здесь не останется. Он снова уедет в это жуткое место, а мне придется… – Ее глаза широко раскрылись: Катрин сообразила, какие слова только что произнесла. – Матерь Божья…

– И ты знаешь, что признаться в любви к Франсуа – значит, заставить себя уехать из Вазаро. Скажи мне, ты что-нибудь писала в дневнике, который я тебе дала?

– Я заполняю его каждый день.

– Но первая страница так и осталась пустой.

Катрин смотрела на Жюльетту блестящими от слез глазами.

– Господи, какая же ты жестокая! Зачем ты это делаешь?

– Затем, что люблю тебя, – устало произнесла Жюльетта. – И Франсуа любит тебя. Он как-то не выдержал и признался мне в Париже. Ты хоть знаешь, какая ты счастливица? Я могу прожить всю свою жизнь без любви, а у тебя она есть, но ты не хочешь протянуть руку и взять ее.

Катрин с минуту молчала.

– Жан-Марк?

– Конечно, Жан-Марк. Что тебя так удивляет? И всегда был Жан-Марк. – Жюльетта встала. – Катрин, признайся самой себе. Ты не едешь к Франсуа, потому что это означало бы покинуть твой сад. Здесь ты научилась жить без страха, но ты боишься того мира, в котором живет он. – Жюльетта схватила Катрин за плечи. – И клянусь всеми святыми, тебе есть чего опасаться! Франсуа постоянно грозит опасность в Тампле. Если он как-нибудь сам не выдаст себя, так Дантон может в любой момент решить передать его Комитету общественной безопасности. Франсуа говорит, что шпионы есть даже в нашей собственной группе. Куда бы он ни повернулся, всюду маячит гильотина.

– Нет! – По щекам Катрин катились слезы. – Почему вы позволяете ему делать это?

– Потому что мы, все остальные, не живем в уединенном саду. Мы все вынуждены постоянно рисковать.

Катрин вырвалась из рук Жюльетты и молча смотрела на подругу. Ее губы пытались что-то выговорить, но слова отказывались срываться с уст. Затем она повернулась и побежала к усадьбе.

«Пресвятая Дева, неужели это правда? – спрашивала себя Катрин. – Неужели я боюсь оставить безопасное существование в Вазаро даже ради Франсуа? Я-то думала, что стала сильной и независимой. Как же я ошибалась, как обманывалась в себе!»

Катрин распахнула парадную дверь, взбежала по лестнице в свою комнату и заперлась. Она прислонилась к стене, задыхаясь, сердце ее бешено колотилось. Здесь она была в безопасности от слов Жюльетты, от самой Жюльетты.

Господи, она же любит Жюльетту и все же отгораживается и от нее, потому что та стала угрозой безмятежности, обретенной ею в Вазаро.

Катрин бросилась на кровать и невидящим взглядом уставилась в окно напротив. Она так и лежала, пока день не сменился вечером, пока не стемнело и не пришла ночь. Однажды она услышала, как повернулась ручка двери; в другой раз в нее постучал Филипп и тихонько позвал ее. Катрин не отозвалась, и он ушел.

Уже поднялась луна и залила комнату серебряным светом, когда Катрин поднялась с кровати и медленно подошла к столу. Ее руки дрожали, пока она зажигала свечи в подсвечнике. Катрин вынула из ящика дневник. И долго сидела, глядя на его гладкую обложку.

А потом медленно открыла дневник на первой странице.

В глаза Катрин бросилась дата: 2 сентября 1792 года.

Боже милостивый, она не может…

Катрин глубоко вздохнула и протянула руку к белой перьевой ручке. Поспешно обмакнув ее в чернильницу, она принялась писать.

Колокол звонил…

* * *

– Катрин! – Жюльетта снова постучала в дверь. – Если ты не отзовешься, я буду продолжать стоять здесь, пока ты не ответишь. Уже почти полночь, и не вижу…

– Входи, – позвала Катрин. – Я отперла дверь.

Жюльетта вошла в комнату босиком, в развевающейся белой хлопчатобумажной ночной рубашке.

– Я чувствую себя очень глупо. Я пробовала открыть дверь раньше, но она была заперта, и я… – Ее взгляд упал на лежащий на письменном столе дневник, и она немедленно подняла глаза к усталому лицу подруги. – Ты сделала это?

Катрин кивнула:

– Хотя и не испытывала к тебе нежных чувств, пока писала.

– Знаю. Я чувствовала то же самое по отношению к Жан-Марку. Но теперь тебе лучше?

– Теперь лучше. Нельзя сказать, что с кошмаром покончено, но все же это помогло. Я была ужасной трусихой, правда?

– О нет. – Жюльетта опустилась на колени перед стулом Катрин и любовно обвила подругу за талию. – Нам всем нужен сад, куда можно уйти, когда боль становится слишком сильной. Посмотри на меня, я же сбежала к тебе и Вазаро.

– Но ты скоро вернешься?

– Через несколько дней. Я должна быть в Париже. Теперь у меня нет причин оставаться здесь. Твой Вазаро исцелил меня.

– Вазаро… – Катрин покачала головой. – Нет, мы сами себя исцеляем. В Вазаро нет настоящего волшебства.

– Неужели? – улыбнулась Жюльетта. – Не старайся так легко отказываться от того, во что верила.

Ладонь Катрин ласково тронула кудри Жюльетты.

– Год назад ты смеялась над волшебством.

– Возможно, я узнала, как мудро быть глупой. – Жюльетта уселась на пятки. – А ты – как глупо быть мудрой. – Она широко улыбнулась, и ее карие глаза блеснули в свете свечи. – Правда, это звучит безобразно глубокомысленно. А теперь мы должны найти способ объединить и то и другое в некой гармонии.

У Катрин неожиданно поднялось настроение.

– Оставайся сегодня на ночь в моей комнате, – порывисто сказала она. – Помнишь, как иногда в аббатстве я проскальзывала в твою келью и мы болтали и смеялись почти до утренних молитв?

Жюльетта вскочила на ноги и подбежала к кровати.

– Надевай ночную рубашку. – Она откинула покрывало и нырнула под одеяло.

Катрин засмеялась и направилась к комоду за ночной рубашкой. Она вдруг почувствовала себя юной и беззаботной, полной радости просто от того, что живет на свете.

Жюльетта болтала о портрете Мишеля, затем перескочила на более чем сомнительную оценку характера Филиппа, а потом перешла на искусство изготовления вееров.

Катрин скользнула в постель рядом с Жюльеттой и уже нагнулась, чтобы задуть свечи. Жюльетта замолчала.

Катрин обернулась к подруге.

– Жюльетта!

– Все не так, как прежде. Мы не можем вернуть этого прошлого, правда?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Прежние времена… Я думала, мы можем уйти туда, хотя бы ненадолго… Но мы теперь уже совсем не те. Мы не можем болтать и хихикать до рассвета. Не можем стать детьми.

– Нет. – Катрин поразмыслила. – Но, наверное, это и к лучшему. – Она протянула руку и взяла пальцы Жюльетты в свои. – Я думаю, наша дружба теперь крепче. Сегодня днем ты призналась, что любишь меня. А тогда ты этого сказать не могла.

Пальцы Жюльетты переплелись с пальцами Катрин.

– Я тебя действительно люблю. И если бы не это, то я бы оставила тебя жить в тишине и покое в твоем саду, где мне не надо было бы о тебе беспокоиться. – Она сделала попытку рассмеяться. – Ты же знаешь, какая я эгоистка. На следующей неделе я, наверное, скажу тебе, чтобы ты забыла все, что я сказала, и… Нет, это не правда. Я хочу, чтобы твоя жизнь была полной и богатой. Я не позволю, чтобы ты этого лишилась.

Между ними наступило молчание.

– Я тоже хочу, чтобы твоя жизнь была полной и богатой, Жюльетта. – Катрин нерешительно помолчала, а потом робко спросила:

– Почему именно Жан-Марк? Ты же знаешь, он…

– Знаю. Но это ничего не меняет.

Так они и лежали, дружески сплетя пальцы и глядя на обрамленные серебром тени комнаты.

Спустя долгое время Катрин спокойно произнесла:

– Когда ты соберешься в Париж, я поеду с тобой.

* * *

Филипп помог Жюльетте сесть в экипаж, а потом помедлил, глядя на Катрин.

– Я этого не одобряю. Ваше место здесь.

– Мое место там, где я сама решу. – Катрин улыбнулась и протянула руку. – Позаботьтесь о моем Вазаро, Филипп. И не оставьте вниманием Мишеля. Смотрите, чтобы он каждый день делал уроки.

– Хорошо. – И, поднося ее руку к губам, Филипп серьезно прибавил:

– Я стараюсь, Катрин.

– Я знаю. – Катрин позволила ему подсадить себя в экипаж и расположилась рядом с Жюльеттой.

Филипп отступил, дал знак Леону, и экипаж рывком тронулся с места.

Он загрохотал по подъездной аллее мимо лимонных деревьев по направлению к дороге. Филипп стоял, глядя им вслед, и, когда они повернули на Канны, поднял руку, прощаясь. Луч раннего утреннего солнца осветил его волосы, позолотив их.

– О чем ты думаешь? – с любопытством спросила Жюльетта, глядя в лицо подруги.

– О том, какой он красивый. – Голос Катрин звучал отстраненно. – Если бы не аббатство, я, наверное, вышла бы за него замуж и была бы счастлива. И мне никогда не пришло бы в голову желать чего-то большего, чем то, что я видела в нем, потому что во мне самой было не больше глубины.

– Ты более основательный человек, чем считалось!

– Я была нестерпимо чопорной.

– Просто чопорной. – Глаза Жюльетты озорно блеснули. – Я же тебя терпела, правда?

– Мы обе терпели друг друга. – Катрин рассмеялась. – Боже праведный, и как я только позволяла тебе заставлять меня бегать за тобой в тот склеп!.. – Смех оборвался, но Катрин удалось обуздать ужас. Она решительно улыбнулась, изгоняя воспоминания и оставляя лишь те, которыми можно было дорожить. – Временами ты вела себя по отношению ко мне возмутительно.

Жюльетта, заметив ее усилия, протянула руку, сжав пальцы Катрин с осторожной небрежностью.

– Зато это было хорошо для твоего характера. Теперь Франсуа по сравнению со мной покажется тебе святым.

Франсуа. Катрин откинулась в экипаже, испытывая смешанное чувство возбуждения и страха. Откуда ей знать, нужна ли она еще Франсуа? Жюльетта сказала, что нужна, но она могла ошибаться. Шесть месяцев – большой срок. Возможно, у него уже есть другая.

Что ж, если уже слишком поздно, у нее хватит сил принять эту новость с достоинством.

Она не могла больше жить в райском саду.

– Мадемуазель Катрин, как приятно видеть вас в добром здравии! – Робер тепло улыбнулся, придерживая входную дверь. Его взгляд устремился через плечо Катрин на улицу, где Жюльетта присматривала за разгрузкой своих красок и холстов. Неожиданно она обернулась и взбежала по ступенькам.

– Здравствуйте, мадемуазель! – Робер так и засиял улыбкой при виде девушки. – Месье Андреас будет очень рад вашему возвращению. С тех пор как вы уехали, дом кажется совсем пустым.

Жюльетта усмехнулась.

– Я уверена в одном: в нем было гораздо тише. – Она развязала ленты шляпки. – Но почему вы открываете дверь? Где слуги?

– Никого больше нет, кроме Мари и меня. Месье Андреас уволил их всех через несколько дней после вашего отъезда из Парижа.

– Как странно! – Жюльетта нахмурилась. – Я поговорю с ним об этом. Где он?

– Он еще не вставал.

– Боже правый, да ведь уже почти полдень! Он ведь всегда встает рано. – Глаза Жюльетты тревожно заметались. – Он болен? – И она бегом бросилась к лестнице. – Я должна посмотреть, Катрин. Проследи, чтобы при разгрузке не повредили портрет Мишеля.

Минуту спустя Жюльетта ворвалась в комнату Жан-Марка.

– Что случилось? Ты болен? Я же знала, мне ни за что не следовало уезжать. – Она поспешила к окну и отдернула шторы, впуская свет. – Смотри, что вышло. В доме нет слуг, ты заболел и…

– Жюльетта. – Голос Жан-Марка звучал хрипло со сна и от удивления. – Какого черта ты здесь делаешь?

– Мне пора было возвращаться. – Жюльетта подбежала к кровати и бросилась в объятия Жан-Марка. Прежде чем он успел что-то сообразить, девушка покрыла его лицо поцелуями. – Ох, Жан-Марк, я так по тебе соскучилась! Пожалуйста, не болей. Все время, пока я бежала по ступенькам, я думала: «Что, если он заболел? Что, если он умрет?» Я не вынесу, если ты…

– Тише! – Жан-Марк обнял ее и крепко прижал к себе. – Я вовсе не болен.

– Тогда почему ты еще в постели?

– По весьма уважительной причине – я лег в постель почти на рассвете.

Его сердце громко билось рядом с ухом Жюльетты, и она прижалась щекой к темным волосам, покрывавшим его грудь.

– Что ж, с твоей стороны очень нехорошо так пугать меня.

– Могу я обратить твое внимание на то, что не знал о твоем возвращении? Почему ты не прислала записку и… А, ладно! – Он запрокинул ей голову, и его губы с яростной страстью прижались к ее губам.

Жюльетта крепче обняла его – ее душа ликовала и разрывалась от радости. Он был здоров, силен, и они снова были вместе.

Жан-Марк поднял голову. Его дыхание участилось.

– На ком-то из нас слишком много всего надето, и, по-моему, этот человек – ты. Разденься, Жюльетта. Господи, как же я скучал по тебе!

– Правда? Я и хотела этого. – Жюльетта задумчиво посмотрела на Жан-Марка. – Правда, Жан-Марк?

– Правда. – Он отбросил ее шляпку, и та полетела в другой конец комнаты. – Что я и собираюсь немедленно продемонстрировать, если ты будешь так любезна и снимешь…

– Не могу. – Жюльетта неохотно встала. – Тебе следует одеться и спуститься вниз. Здесь Катрин.

– Катрин? – Жан-Марк нахмурился. – Зачем она приехала в Париж? Ей не следовало покидать Вазаро. Вам обеим незачем было возвращаться.

– Ты же знал, что я вернусь, – спокойно произнесла Жюльетта. – Я не могла оставить тебя одного, и есть кое-что, что я должна сделать.

Жан-Марк отбросил одеяло и потянулся за парчовым халатом, висевшим на стуле.

– Проклятие, вы что, не слышали, что здесь творится? Якобинцы окончательно взбесились. Они хватают и убивают всех, кто попадается им на глаза. Они казнили жирондистов, обвиняя их в измене, и аристократов, кто попался им под руку, и всех остальных, против кого что-то имели. После смерти королевы гильотина работает день и ночь. Черт побери, вам здесь небезопасно!

– Гильотина. – Жюльетта содрогнулась, вспомнив тот день на площади Революции. Королева в ее хорошеньких красных прюнелевых туфельках… – Еще смерти?

Жан-Марк запахнул халат и обернулся к ней.

– Возвращайтесь в Вазаро. Когда смертей так много, они становятся будничным делом. У меня было бы мало шансов спасти тебя, если бы ты попала под трибунал.

Жюльетта сделала попытку улыбнуться.

– А ты бы не хотел, чтобы я попала на гильотину? Было бы очень печально, если бы меня было некому оплакивать.

– Я бы не хотел, – медленно произнес Жан-Марк. – Настолько бы противился, что скорее всего был бы вынужден найти способ уничтожить и эту чертову гильотину, и нацию, приказавшую применить ее к тебе.

У нее перехватило дыхание.

– Как… удивительно! Ты действительно стал бы меня оплакивать?

– Боже милостивый, разве я не сказал… – Жан-Марк умолк и отвернулся, чтобы девушка не могла увидеть его лица. – Однако Франсуа был бы крайне огорчен, если бы я уничтожил его драгоценные права человека, а это, по-видимому, было бы следствием моих действий. Так что давай постараемся любым способом избежать этого. Возвращайтесь в Вазаро.

Жюльетта только улыбнулась.

– Даже если уеду я, Катрин останется. Она собирается отправиться к Франсуа в Тампль.

– Нет! – Жан-Марк круто развернулся к Жюльетте. – Почему?

– Она любит его, – просто сказала Жюльетта. – Теперь ее место рядом с ним.

– Но не в Тампле же. Если она не желает возвращаться в Вазаро, пусть остается здесь, где я могу попытаться защитить ее…

– Она уже не ребенок, Жан-Марк. Ты не можешь укрыть ее. Мы обе должны делать то, что должны.

– Черта с два я не могу! – резко сказал Жан-Марк. – Мне бы следовало приказать Леону связать вас обеих, вставить в рот кляп и заставить уехать в Вазаро.

– Мы бы снова вернулись, – улыбнулась Жюльетта. – Я знаю, ты любишь Катрин, но она больше не твоя забота. Она теперь жена Франсуа. – Она повернулась и пошла к двери. – Оставляю тебя одеваться. Прислать с Леоном воду? – Она нахмурилась. – Это не его обязанность, и он очень расстроится. Правда, Жан-Марк, это неразумно – оставить в хозяйстве только Мари и Робера. Почему ты отослал остальных слуг?

– Я подумал, что так лучше. В последнее время у меня был ряд посетителей, и я не хотел сплетен.

– Кто? – Жюльетта с любопытством посмотрела на него, а потом ее вдруг пронзила боль. – Женщина? Наверное, мне следовало этого ожидать. У тебя всегда было много любовниц, а меня не было…

– Семь недель и три дня, – негромко уточнил Жан-Марк. – Я не уверен, сколько часов, зато убежден, что смог бы сказать, если бы ты не ворвалась в мою комнату и не разбудила меня.

– Правда? – У Жюльетты снова перехватило дыхание, и в ней слабо шевельнулась надежда. – Банкиры всегда хорошо обращаются с цифрами, да?

– Если хотят преуспеть в своей профессии. – Жан-Марк покачал головой. – Не было других женщин, Жюльетта. Я поймал себя на том, что не заинтересован заменять тебя кем-либо в своей постели. Вот тебе еще одна победа.

– Тогда где ты был прошлой ночью?

– На одном из утомительных тайных сборищ, необходимых для страшных заговоров. Скажи мне, это какое-то правило, что они всегда должны проводиться среди ночи?

– Заговоры? Жан-Марк улыбнулся.

– Я надеялся вытащить твоего Людовика-Карла из Тампля целым и невредимым до твоего возвращения, но, как обычно, ты непредсказуема.

– Людовик-Карл? – Жюльетта изумленно смотрела на него. – Ты помогаешь нам?

– Моя дорогая Жюльетта, я не помогаю. Если уж я ввязываюсь в такие дела, я должен их контролировать.

– Но почему?

– Наверное, потому, что у меня есть некоторое самолюбие.

– Нет, я хочу сказать: почему ты это делаешь?

– Ты ждешь, чтобы я сказал, что делаю это в память о королеве и на благо страны? – Жан-Марк говорил неохотно. – Я не идеалист.

– Помощь в организации побега Людовика-Карла может погубить тебя.

– Нет, если все сделать правильно.

– Тогда зачем ты рискуешь?

– Каприз.

Жюльетта покачала головой.

– Скажи мне, Жан-Марк.

Жан-Марк с минуту молчал.

– Потому что мне противно, и я не приемлю, когда ребенка делают заложником нации просто по причине его происхождения. – Он пристально посмотрел на Жюльетту. – И потому что я больше никогда не хочу видеть тебя такой сломленной, как в тот день, когда Мария-Антуанетта взошла на гильотину.

Надежда стремительно сменилась радостью.

– Я не была сломлена.

Губы Жан-Марка скривились.

– Нет, не сломлена, но очень серьезно согнута. – Он рукой показал на дверь, отсылая Жюльетту из комнаты. – А теперь иди и вели приготовить мне ванну. Я чувствую, что смогу лучше справиться с тобой и Катрин, когда смою с себя сон.

* * *

Через час Жан-Марк спустился вниз и увидел Жюльетту, входившую в парадную дверь.

– Слишком поздно, – жизнерадостно объявила Жюльетта. – Катрин уехала. Я только что отправила ее в Тампль в своем экипаже. Если хочешь с ней поспорить, тебе придется поехать в Тампль, а это было бы очень глупо.

Жан-Марка, казалось, новость не слишком огорчила.

– Как умно с твоей стороны! – спокойно сказал он. – Тогда вместо этого я поспорю с тобой. Иди сюда и присоединяйся ко мне за завтраком.

– Я уже поела. – Жюльетта последовала за ним в комнату для завтрака. – Миновал полдень. Тебе бы следовало уже обедать.

– Мы не об этом собираемся спорить. Давай подумаем, какой толк от твоего присутствия в Париже.

– Я могу расписывать веера, служить курьером.

– Мы сформировали новую сеть. Ты не знаешь этих людей, а они тебя.

– Это было очень умно. Франсуа подозревал, что у графа Прованского в нашей группе в кафе «Дю Ша» был шпион. – Жюльетта нахмурилась. – Но ты не должен допускать, чтобы граф узнал, что тебе известно о его агенте, иначе он примет меры, чтобы помешать тебе.

– Франсуа не разорвал связи с группой и часто ходит в кафе «Дю Ша». – Жан-Марк уселся за стол и положил на колени салфетку. – Я знаю, ты сочтешь это невероятным, но мы даже без тебя додумались до того, что это возможно.

– Никто не знает?

– Нана Сарпелье. – Жан-Марк намазал маслом рогалик. – Я надеюсь, ты одобряешь это?

– О да. – Жюльетта задумчиво наморщила лоб. – Когда вы планируете освободить Людовика-Карла?

– Как можно скорее. Но нам требуется помощь в самом Тампле. Франсуа пытается как-то повлиять на чету, присматривающую за ребенком.

– На Симонов. Королева говорила, что, по ее мнению, он глуп, но не жесток. Как ты думаешь, есть возможность, что они станут помогать?

Жан-Марк пожал плечами.

– Подкупом тут ничего не сделаешь. Франсуа говорит: они оба слепо преданы республике, но, похоже, привязаны к мальчику. – Он надкусил рогалик и задумчиво стал жевать его, а потом добавил:

– Насколько я вижу, здесь есть ряд проблем. Во-первых, вытащить мальчика из тюрьмы. Во-вторых, вывезти его из Парижа и через кордоны. Далее, куда он отправится оттуда? Возможно, в Вазаро – на промежуточный период, но долго он там в безопасности не пробудет. Если мы отвезем ребенка к его родным в Австрию, скорее всего не пройдет и года с момента его освобождения, как с ним произойдет роковой несчастный случай. Если же отправить его к другому монарху, тот использует его как заложника.

– Нет! – Жюльетта расположилась напротив Жан-Марка. – И король, и королева перед смертью сказали Людовику-Карлу, что он не должен бороться за возвращение себе трона.

– Как я уже сказал, здесь есть проблемы. – Жан-Марк покончил с рогаликом и потянулся к чашке шоколада. – Но я работаю над тем, как вывезти мальчика из Парижа, и в моих планах есть некоторые яркие моменты, которые ты можешь оценить. Вот где я был сегодня ночью.

– Правда? – спросила заинтригованная Жюльетта. – И как ты собираешься это сделать?

– Думаю, прежде чем разрабатывать конкретно этот план, я подожду, пока закончит работу месье Радон. – Жан-Марк допил шоколад, поставил чашку и прижал ко рту салфетку. – Как видишь, мы прилежно трудимся на благо маленького короля. Почему бы тебе не поехать в Вазаро и не позволить нам самим продолжать им заниматься? Жюльетта решительно воспротивилась:

– Я обещала королеве, и я сделаю все, чтобы маленький король был на свободе.

– Я так и думал, что ты не согласишься. – Жан-Марк встал. – Что ж, постараемся извлечь максимальную выгоду из этой ситуации. Идем.

– Куда?

– Семь недель, три дня и шесть часов, – негромко сказал Жан-Марк. – Я сообразил, пока сидел в ванной. Это долгий срок, Жюльетта.

Слишком долгий. У Жюльетты забилось сердце просто при одном взгляде на него – на его блестящие темные волосы, на чуть озорной изгиб его губ, когда он улыбнулся ей.

– Да.

– Давай разберемся. Я спорил с тобой, но безрезультатно. Ты не дала мне увидеться с Катрин, чтобы я мог попробовать убедить ее действовать разумно. Не вижу другого выхода навязать тебе свою волю, за исключением одного, который ты примешь наиболее охотно. – Жан-Марк протянул ей руку. – Идем-ка в постель, малышка.

Сердце Жюльетты теперь колотилось так сильно, что его удары она ощущала каждой частичкой своего тела. Он уже сказал, что скучал без нее, и то, что она видела в его глазах, было по меньшей мере привязанностью. Жюльетта ослепительно улыбнулась, вложила свою руку в его и кротко сказала:

– Как хочешь, Жан-Марк.

– Как хочешь? Когда это ты поступала так, как я хочу?

Взявшись за руки, они побежали вверх по лестнице. Затем по коридору – в спальню Жан-Марка. Ими овладело неудержимое веселье. Они хохотали, и их смех эхом отдавался под сводчатым потолком.

Казалось, канули в Лету тревоги и печали. В целом мире они были одни. Жан-Марк закрыл дверь спальни.

Жюльетта уже на ходу принялась возиться с застежками платья и не заметила, как он посерьезнел.

– Нет.

Жюльетта обернулась. Жан-Марк снимал жемчужно-серый атласный камзол.

– Не спеши, Жюльетта. – Его голос звучал тихо, глаза казались чернее ночи. – Не сейчас.

Жюльетта нерешительно посмотрела на него.

– Но ты же раздеваешься.

– О да. – Жан-Марк прошел вперед и небрежно бросил камзол на спинку стула, обитого голубой тканью. – Так быстро, как только возможно. Но я решил, что не хочу, чтобы ты сама это делала. – Он жестом указал на стул, куда бросил камзол. – Присядь, пожалуйста.

Жюльетта прошла по комнате и опустилась на указанный им стул, озадаченно глядя на него.

– Жан-Марк, ты ведешь себя очень странно.

– Да? – Он снял рубашку и отбросил ее в сторону. – Потерпи. Я делаю это с определенной целью.

Жюльетте было совершенно наплевать на его цели. Ей хотелось прикоснуться к нему, сомкнуть пальцы на темной курчавой поросли на его груди, потереть ладонями гладкие, твердые мускулы его плеч.

– Прошло семь недель, Жан-Марк. Он согласно кивнул.

– Слишком долго. У меня было много времени, чтобы подумать. – Жан-Марк сел на кровать, стащил левый сапог и взялся за правый. – О тебе, Жюльетта.

Жюльетта прикусила губу. Боже милостивый, как он красив! Заливший комнату солнечный свет высвечивал каждую черточку его лица, мускулистую лепку его груди и плеч.

– Ты не хочешь спросить, о чем я думал? – Жан-Марк отбросил второй сапог, снова встал и быстро принялся раздеваться дальше.

– А мы не можем поговорить об этом потом?

Жан-Марк уже стоял обнаженный, и, глядя на него, Жюльетта ощутила, как все ее тело занимается жаром.

Он стоял посреди комнаты, слегка расставив ноги, с тугими стройными ягодицами, откровенно возбужденный, каждый мускул его тела был напряжен.

Воздух в комнате сгущался и тяжелел, вибрировал от их возбуждения. Жюльетта приподнялась.

– Нет. – Жан-Марк подошел и мягко усадил ее на стул. Опустившись на колени рядом со стулом, он взял девушку за руки и крепко сжал их. – Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделал?

Он стоял перед ней на коленях, прекрасный, обнаженный бог, спустившийся с Олимпа, чтобы соблазнить смертную.

Взгляд Жан-Марка был прикован к лицу девушки.

– Я хочу что-то дать тебе. Я всегда только брал. А теперь хочу, чтобы брала ты. – Его пальцы крепче сжали руки Жюльетты. – Воспользуйся же мной, Жюльетта.

Потрясенная, Жюльетта могла только смотреть на него.

Жан-Марк поднял ее руку и прижал к своей обнаженной груди. Она почувствовала под ладонью курчавые волосы, услышала бешеные удары его сердца.

– Я хочу тебя, – выдохнул Жан-Марк. – Я еще никогда так тебя не хотел. Мне важно, чтобы ты знала это.

– Тогда, ради всего святого, возьми меня, – возбужденно предложила Жюльетта.

Жан-Марк покачал головой, и его губы тронула еле заметная улыбка.

– Скажи мне, чего ты хочешь. Хочешь, чтобы я раздел тебя?

Жюльетта судорожно кивнула.

– Это было бы замечательное начало.

Жан-Марк встал и поднял ее на ноги, ловко расстегивая застежки платья на ее шее. Жюльетта ахнула, когда его пальцы коснулись кожи. Она вскинула глаза на Жан-Марка, и от того, что она увидела, ее сердце заколотилось еще сильнее.

От напряжения золотисто-оливковая кожа на его скулах натянулась, а темные глаза сверкали, удерживая ее взгляд.

– Помнишь тот первый день в каюте на «Удаче»?

– Конечно, помню.

Платье скользнуло к ногам девушки зеленой шелковой пеленой.

Жан-Марк медленно опустил голову, и его губы с величайшей нежностью прижались к ее плечу.

– Прошу вас, Жюльетта.

Жюльетта вздрогнула, когда его руки стали развязывать ее нижние юбки. Он пытался что-то сказать, но лихорадочное желание мешало ей слышать.

Нижние юбки упали на пол, и руки Жан-Марка метнулись вверх к ее грудям и стали ласкать их сквозь тонкую ткань рубашки, то сжимая, то отпуская. У Жюльетты вырвался низкий горловой звук, и она закрыла глаза, отдаваясь накатывавшимся волнам ощущений.

– Я вспомнил, как ты выглядела, лежа на корабельной койке, как храбро ты держалась на площади Революции. И я видел перед собой независимую девочку в гостинице в Версале. Я думал о чувстве, владеющем тобой, когда ты пишешь картины. Окутанная лунным и солнечным светом… – Наконец последние одежды девушки упали на пол, и Жан-Марк прошептал:

– Опьяненная радугой…

– Разве я это говорила? Боже милостивый, это было больше пяти лет назад в гостинице! Удивляюсь, как ты это помнишь.

– Я, наверное, помню каждое слово, когда-либо сказанное мне тобой. – Пальцы Жан-Марка скользнули вниз, лаская темные колечки ее притягивающего лона. – И я решил, что ревную к твоей живописи. Я хочу быть тем, кто показывает тебе радугу.

– Не понимаю.

Жан-Марк подхватил ее на руки и понес к постели.

– Я говорю о наслаждении. О таком остром, что оно граничит с болью, как то, что ты испытываешь, когда пишешь. – Он уложил Жюльетту на черное бархатное покрывало, затем лег сверху и мягко развел ее ноги. Затем вошел в нее медленно, осторожно, пока не заполнил ее горячее естество целиком. Пальцы Жюльетты вцепились в бархатное покрывало. Медлительность и мягкость ритма вызывали такую волну чувственности, что Жюльетте было непереносимо сладостно. – О твоем наслаждении, Жюльетта.

Жан-Марк ощущал каждую клеточку ее тела, его пальцы, казалось, обвили ее всю, забираясь в самые интимные места, доводя ее и удерживая на таких вершинах наслаждения, каких они ни разу не достигали за все месяцы, проведенные вместе. Раз за разом лихорадочное сладострастие заставляло ее вжиматься в его тело и отклоняться в том же ритме.

И ни разу за все это время он не позволил себе завершения, не довел себя до кульминации страсти.

День сменился вечером.

– Жан-Марк… – простонала Жюльетта сквозь туман наслаждения, крепко прижимая Жан-Марка к себе и удерживая его внутри своего тела. – Почему?..

Его теплая улыбка обволакивала Жюльетту.

– Я уже как-то говорил тебе, что, играя в эту игру уже долгие годы, я научился контролировать свои ощущения. – Он наклонился и поцеловал ее долгим поцелуем. – И не вижу причин, почему бы не воспользоваться этим умением, чтобы доставить тебе наслаждение.

И тут наконец Жюльетта поняла. Его добровольное самоограничение было извинением за все его прошлые попытки подавить и подчинить ее себе. Слезы жгли ей глаза. Жан-Марк, должно быть, действительно неравнодушен к ней, если смог оставить свое проклятое поле битвы и так много отдать ей.

– Ты насладилась? – прошептал Жан-Марк. Жюльетта выдохнула:

– Радуга…

– Тогда… – Его голос был едва слышен. – Прошу тебя, могу ли я сам получить наслаждение?

Пальцы Жюльетты судорожно сжали его плечи.

– Пожалуйста, Жан-Марк.

Он стал длинно, глубоко и с силой двигаться в ней, лицо его было искажено, словно от боли. Прошедшие часы, когда он сдерживал себя, наверное, были для него невероятно трудными.

Жан-Марк напрягся, вены на его шее вздулись, и все тело стало сотрясаться в судорожных конвульсиях освобождения.

Он упал, задыхаясь, на Жюльетту.

– Матерь Божия, я думал, что не смогу кончить.

Жюльетта ласково отвела его мокрую прядь волос со лба.

– Жан-Марк, по-моему, ты так же идеально благороден, как этот сумасшедший старик Дон Кихот в книжке Сервантеса. Тебе незачем было…

– Благороден? Вздор. Наслаждение не имеет ничего общего с благородством души. – Он соскользнул с Жюльетты и лег рядом. Обнял ее и крепко прижал к себе. Его тело сотрясала дрожь, и он не мог унять ее.

– Ты так думаешь? – Руки Жюльетты обвились вокруг Жан-Марка, и она властно прижала его к себе, словно защищая.

В комнате слышалось только их дыхание.

– Ты уверена, что тебе этого было достаточно? – спросил Жан-Марк, когда его дыхание выровнялось. – Я хотел, чтобы для тебя это было еще одно «прекрасное», что тебе бы часто вспоминалось.

Жюльетта не выпускала его длинное, сильное тело. «Как могло быть этого недостаточно? – думала она, стараясь сдержать слезы. – Он отдался в мою власть и оделил своим доверием».

– О да, Жан-Марк. – Жюльетта любовно поцеловала его во впадинку между плечом и шеей. – Нечто необыкновенно прекрасное.

* * *

Эта стерва вернулась.

Дюпре почувствовал прилив радости, выходя из тени дома, расположенного напротив резиденции Жан-Марка Андреаса, Его мать, как обычно, оказалась права. Все шло к нему в руки. Эта стерва де Клеман вернулась к своему любовнику Андреасу. Даже девчонка Вазаро появилась в поле его зрения. Если бы Дюпре захотел, он мог бы пойти к Робеспьеру и выдать обеих женщин и Андреаса как их укрывателя.

Ощущение власти было сладким и пьянящим, и Дюпре несколько минут с наслаждением упивался будущей расправой с врагами, а потом с сожалением отмел месть. Пока нет. За эти недели, что он следил за домом Андреаса, Дюпре пришло в голову, что, немного подождав, он может получить гораздо большую власть.

Он вытер кружевным платком жидкость, струившуюся из сломанного носа, и захромал к экипажу, ожидавшему его в конце улицы. Страшно болело бедро, как это всегда бывало после целого дня, проведенного на ногах. Что ж, теперь уже недолго осталось. Он выяснил все, что хотел, чтобы получить Танцующий ветер, а с ним и власть, необходимую ему, чтобы сохранить расположение матери, сделав ее королевой. Он жил ради нее и для нее, обожая и умирая от страха всякий раз, когда она была им недовольна.

Письмо, которое он опустил этим утром в карман камзола, казалось, распространяло сияющую, успокаивающую теплоту, нашептывая о безопасности, богатстве и мести.

Дюпре открыл дверцу экипажа и, превозмогая боль, с трудом забрался на подножку, а потом в экипаж.

– В кафе «Дю Ша», – велел он кучеру. Этот человек возил его в кафе уже много раз и знал туда дорогу.

* * *

Нана Сарпелье сидела за длинным столом в задней комнате кафе «Дю Ша», наклеивая палочки на веер; на котором была изображена казнь на гильотине Шарлотты Корде, убийцы Марата.

Когда Дюпре вошел в комнату, она подняла голову и невольно вздрогнула, но быстро овладела собой.

– Извините, месье, но это рабочая комната. Клиенты здесь не обслуживаются.

– У меня везде есть допуск. – Дюпре захромал к столу и плюхнулся на стул напротив Нана. – Мне разрешается делать все, что я захочу. Твой друг Раймон Жордано прислал меня повидаться с тобой. Ты Нана Сарпелье?

– Да. – Нана настороженно смотрела на него. – А вы кто?

– Твой новый хозяин. – Улыбка Дюпре исказила левую сторону его лица. – Рауль Дюпре. А, я вижу, ты обо мне слышала.

– Кто же не слышал, месье? Ваша слава во время массовых убийств…

– Не трудись притворяться, – перебил ее Дюпре. – Мне прекрасно известно, что ты агент графа Прованского. – Он увидел, как напряглась Нана. – Это пугает тебя, не так ли? Хорошо, я люблю, когда у женщин есть страх.

– Вы хотите передать меня под трибунал?

– Если бы хотел, меня бы здесь не было.

Нана овладела собой.

– Это все равно. Потому что ваши обвинения – ложь.

Лицо Дюпре исказилось.

– Я следил за этим кафе много недель. И почти сразу узнал, что все вы здесь роялисты.

Нана продолжала молчать, бесстрастно глядя на Дюпре.

– Видишь ли, как-то ночью я выследил путь Франсуа Эчеле от дома Андреаса сюда. – Дюпре постучал пальцем по виску. – И задал себе вопрос: какая может быть связь между чиновником из Тампля и Жан-Марком Андреасом? Тебе известно, что у Андреаса Танцующий ветер?

– Правда? – Нана прикрепила к вееру еще одну палочку.

– По-моему, ты это знаешь. А потом я задал себе еще один вопрос: кто мог сказать Андреасу, что Танцующий ветер у Селесты де Клеман? – Он еще раз постучал себя по виску. – Разумеется, королева. Мой прежний наниматель Марат всегда подозревал, что у графа Прованского в Париже есть группы сочувствующих роялистам, чья задача – освободить дворян и королевскую семью. Проверить подозрения – это должно было стать моим следующим заданием после возвращения из Испании. – Дюпре откинулся на стуле. – Видишь, как все сходится?

– Очень умно.

– Так что я несколько дней следил и видел, как приходили и уходили члены вашей маленькой группы. У меня есть их имена и адреса. Я могу всех вас отправить на гильотину.

Глаза Нана, когда она подняла их от веера, смотрели холодно.

– В таком случае вы дурак, что пришли сюда. Было бы глупо с нашей стороны позволить вам уйти. Дюпре расхохотался.

– Как, по-твоему, почему Жордано позволил мне прийти сюда поговорить с тобой? – Он сунул руку в карман и вынул конверт. – Потому что я показал ему письмо от графа Прованского. Разумеется, граф очень осторожен в выражениях, но это письмо дает мне право на абсолютное руководство всеми твоими действиями и твоего друга Жордано.

У Нана все померкло в глазах.

– Правда?

Дюпре удовлетворенно кивнул.

– Хорошенько подумав и все сопоставив, я понял, кто ваш хозяин, и тут же написал ему и предложил свои услуги. После смерти Марата у меня уже нет прочного положения в правительстве.

– И теперь вы служите Бурбонам.

– Почему бы и нет? В королевском происхождении есть некоторая слава. Моей матери было бы приятно быть принятой при дворе в Вене. – Дюпре вытер нос платком. – Граф сказал, что слышал о моей работе и был бы рад воспользоваться моей помощью в одном деликатном деле. Поэтому он дал мне власть над вами двумя.

– А почему не над всей группой?

– Ты знаешь ответ на этот вопрос. – Из сломанного носа Дюпре опять потекло. – Потому что только ты и Раймон Жордано – в полном смысле слова его креатуры, он к вам благоволит. Вы действуете по указке графа, а не Эчеле. – Дюпре постучал пальцем по письму. – Граф ясно дал понять, кому я могу доверять в этом деликатном деле.

– И мы должны вам подчиняться?

– Беспрекословно, иначе он будет вынужден обойтись без ваших услуг. Граф очень озабочен тем, что маленького короля могут освободить, но не передать в его любящие объятия, а переправить в Англию. Месье считает, что Эчеле действует в этом направлении, не ставя его в известность. Нана с минуту молчала.

– Это правда. Эчеле сказал мне об этом только недавно. Я собиралась в следующем отчете известить об этом Месье.

– Но теперь ты будешь обо всем докладывать только мне, – объявил Дюпре. – Так гораздо удобнее. Разумеется, мы не можем позволить Эчеле добиться своего. Граф совершенно ясно дал это понять.

– И что мы должны сделать?

– Убить мальчишку.

Нана кивнула. Она ожидала такого ответа.

– Это разумно. Если Эчеле не освободит дофина, то это попытается сделать какая-нибудь другая группа. Барону де Батцу чуть не удалось освободить королеву за несколько дней до того, как ее гильотинировали. А как вы собираетесь убить мальчика?

– Я еще не решил. Я дам тебе знать. Граф хочет, чтобы в его смерти обвинили Робеспьера – с целью дискредитировать Конвент. – Дюпре пожал плечами. – Для этого, возможно, понадобятся некие уловки.

– У вас есть доступ к мальчику?

– Разумеется. Ты забываешь, кто я. Возможно, у меня больше и нет прежней власти, но вся охрана знает Рауля Дюпре. – Он поднялся. – Выясни все, что сможешь, у Эчеле насчет его планов. Мы должны нанести упреждающий удар.

Нана согласно кивнула:

– Где я вас найду?

Дюпре дал ей адрес своей квартиры.

– Придешь сегодня вечером.

Нана удивленно посмотрела на него.

– Но я могу ничего не узнать и в течение нескольких дней.

– Ты все равно придешь ко мне. Мне требуются определенные услуги.

– Что?.. – Нана умолкла, сообразив, что он имеет в виду, и не смогла скрыть отвращения, отразившегося на ее лице.

– Ты находишь меня более чем несимпатичным? – Дюпре хрипло засмеялся. – Весь мир тоже. Этим чудовищем меня сделал Андреас. Андреас со своей сукой. Мы найдем способ включить их в свои планы. – Он отвернулся. – А пока, если не хочешь, чтобы я доложил графу о твоем нежелании услужить мне, ты придешь ко мне вечером.

И Дюпре захромал из комнаты.

Загрузка...