Господин Белло и волшебный эликсир

А также господин по имени Белло

На следующий день мы с папой купили Белло ошейник, поводок, восемь банок собачьих консервов и две упаковки сухого собачьего корма, овсяные хлопья, щётку, миску для корма и миску для воды, а также книгу «Как я воспитываю собаку». Папа хотел купить ещё спальную корзинку, но даже самая большая была бы тесна для Белло, да и продавец сказал, что собака может спать на расстеленном на полу одеяле. Так что мы погрузили все покупки в багажник и покатили домой, где нас ждал Белло.

Против ошейника Белло не возражал, а вот к поводку привыкал довольно долго.

Для тренировки я отправился с ним в город. Поначалу Белло изо всех сил натягивал поводок, однако вскоре сообразил, что, если он не хочет, чтобы ошейник душил его, нужно медленно идти рядом со мной. Я нарочно пошёл по той улице, где жил Роберт, и некоторое время прохаживался взад-вперёд перед его домом. Вскоре Штайнхойер вышел погулять, как я и ожидал. В руках у него были ролики. Он закрыл за собой дверь, сел на ступеньку и уже собрался надеть их, как вдруг увидел нас с Белло. Он испуганно вскочил и нажал на дверной звонок.

— Привет, Роберт, — сказал я ровным голосом, поднял с земли его ролики и сунул ему в руки. — Не волнуйся. Мой пёс ничего тебе не сделает, он хорошо воспитан. И нападает только по моей команде.

— Привет, Макс, — ответил Роберт. — Я… я только хотел чего-нибудь попить дома.

Я кивнул:

— Ну, ясно, просто пить захотелось.

А Белло уже энергично тянул меня за поводок, ему здесь надоело. Он хотел идти дальше.

— Пока, — кинул я напоследок. — До понедельника!

— Пока, Макс, — крикнул Роберт мне вслед. — А твой пёсик опять зайдёт за тобой в школу?

— Поживём — увидим, — откликнулся я.

Конечно, Белло не будет встречать меня из школы, но Роберту незачем об этом знать. С тех пор как Белло удрал от меня, я предпочитал не отпускать его. Почём знать, вернётся ли он снова, когда его опять позовут дружки-приятели.

Накануне вечером Белло сильно разволновался, заслышав вдалеке собачий лай. Он скрёбся в дверь, ставил передние лапы на подоконник, смотрел на улицу и лаял, а потом жалобно скулил, просительно оглядываясь на нас.

— Может, стоит его выпустить? — спросил я. — Мне его жалко.

— Лучше не надо, — ответил папа. — Он во второй раз удерёт. И никто не знает, вернётся ли к нам. Завтра купим ему поводок, тогда ты сможешь его удержать.

Теперь, когда пёс был на поводке, я не беспокоился и всю вторую половину дня разгуливал с ним по улицам. Белло обнюхивал все фонари, все углы, возле каждого дерева задирал лапу, очень долго принюхивался к собачке, которую вывела погулять хозяйка, и был совершенно бодр, когда мы вернулись домой.

Я стал кормить Белло. Он внимательно следил за мной большими карими глазами и терпеливо ждал, пока я ложкой выгребал собачьи консервы, и начал есть только тогда, когда я кивнул ему и сказал:

— Ну, лопай, Белло.

Позже я ещё раз вывел его погулять, чтобы он сделал «свои дела», как называл это папа. Он всё время послушно шёл рядом, поводок больше не натягивал и имел вполне довольный вид, когда мы вернулись. Поводок я отцепил, и Белло сразу улёгся в моей комнате на одеяло, причём сперва трижды покрутился на одном месте.

Я спросил папу:

— Почему он крутится, прежде чем улечься?

— Потому что дикие собаки раньше спали в высокой степной траве и им приходилось приминать её лапами. Так они устраивали себе мягкую постель, — объяснил папа.

— Но ведь совсем необязательно приминать одеяло?! — удивился я.

— А у Белло сохранилась привычка с тех времен, когда собаки были дикими и жили стаями.

Позже, когда я почистил зубы и вернулся в свою комнату в пижаме, Белло мирно лежал на одеяле, раскинув лапы в стороны.

— Спокойной ночи, Белло. Приятных снов, — пожелал я, погладил его по шёрстке и лёг на кровать. Но не успел я выключить свет, как Белло вскочил и весь напрягся. — Что случилось? — спросил я.

И в тот же миг всё понял. Снаружи опять донёсся собачий лай. Белло так же, как и раньше, выскочил из моей комнаты. Он скулил, повизгивал, выл и рвался на свободу.

Папа распахнул окно гостиной, Белло упёрся передними лапами в подоконник и стал лаять на улицу. Собаки ответили ему. Это было очень похоже на разговор. Один пёс лаял, другой ему отвечал, потом вмешивался Белло, тоже лаял, потом внимательно слушал, пока первый выступал с речью.

Папа из предосторожности держал Белло за поводок.

— Не хватало ещё, чтобы он выпрыгнул из окна, — приговаривал он при этом.

— А что, разве все собаки такие? — спросил я. — И ночью обязательно рвутся на волю?

— Нет. Обычно собаки охотно ночуют под крышей. Я думаю, это у Белло оттого, что он бесхозный. И эти его друзья, с которыми он переговаривается, вероятно, такие же бродяжки, как он. Наверное, ночью они вместе отправляются на охоту и теперь спохватились, что Белло среди них нет.

Когда собачий лай стих, Белло успокоился и послушно поплёлся за мной в детскую. Там он улёгся на своё одеяло, я — в свою кровать, и мы с ним одновременно заснули.

На следующий день я опять ходил с Белло гулять, кормил его, а потом играл с ним дома в прятки. Выглядело это так: я говорил: «Сидеть!» — и он послушно сидел в детской, а я прятался под папину кровать или за кухонный шкаф. Спрятавшись, я кричал: «Белло, ищи меня!» Но куда бы я ни спрятался, Белло сразу же, без всяких поисков и блужданий, прибегал ко мне и останавливался, виляя хвостом. Мы с ним играли всю вторую половину дня.

А потом наступил вечер, которого я никогда не забуду, даже если доживу до пятидесяти или до ста лет.

В тот вечер папы не было дома, он был в клубе. В конце недели папа всегда ходит в клуб «Франц Шуберт». Он поёт в хоре. Господин Эдгар тоже член клуба и даже его дирижёр. После спевки они с папой частенько идут куда-нибудь выпить по кружке пива. Поэтому папа очень поздно возвращается домой.

Итак, мы с Белло были одни, когда снаружи опять донёсся собачий лай. Белло забеспокоился. Выл, скулил, то и дело просительно поглядывал на меня и всем своим видом показывал, что хочет на улицу. Я почувствовал, что долго не выдержу, и подумал: «Может, удастся как-нибудь его отвлечь? Разве фрау Лихтблау не говорила, что я могу навестить её в любое время вместе с Белло?» Я прицепил поводок к ошейнику и зашагал вместе с Белло вверх по лестнице. Сначала он хотел непременно вниз и с такой силой натягивал поводок, что я еле его удержал. Но потом любопытство в нём пересилило, и он стал обнюхивать каждую ступеньку, пока мы не оказались перед дверью в квартиру фрау Лихтблау. Я позвонил. Позвонил ещё раз. Видимо, соседки не было дома.

Я спустился с Белло вниз, до самого конца лестницы, мимо нашей двери, и через чёрный ход вошёл в аптеку.

За день до этого я взял здесь карамель с виноградным вкусом и бросил одну конфетку Белло. Он поймал её на лету, и она ему так понравилась, что он встал на задние лапы и стал служить, выпрашивая ещё.

Но второй карамельки он не получил, потому что папа вычитал в книжке «Как я воспитываю собаку», что собакам нельзя давать сладкого.

Я подумал, что ещё одна крошечная конфета не повредит такой большой собаке. Конечно же не повредит. И если я сейчас разрешу Белло лизнуть конфетку, а потом подброшу её вверх и он её поймает, ему понравится игра и он забудет о своих друзьях.

Я не стал зажигать свет, чтобы меня не увидели с улицы. Поводок я выпустил из рук. Здесь, в аптеке, пёс никуда не сможет удрать. Пока я осваивался в темноте, я услышал, что Белло через открытую дверь вошёл в заднюю комнату, то есть в лабораторию, и принялся всё обнюхивать. Этого нельзя было допускать, там находилось много папиных химикатов, которые лизать категорически запрещалось. И я решительно включил свет.

Белло как раз приготовился задрать лапу под мандариновым деревом.

— Эй, Белло, тебе не разрешается писать в доме! — крикнул я, поднял с пола поводок и попытался оттащить собаку от окна.

Тут-то всё и случилось. Вероятно, я толкнул локтем бутыль с голубым эликсиром. Во всяком случае, она упала со стола, разбилась, и жидкость растеклась по полу. Белло тут же принялся лакать голубой сок, который явно пришёлся ему по вкусу. Вероятно, он решил, что я угостил его лакомством.

— Нет, Белло! Нельзя! — кричал я. — Эта жидкость, наверное, ядовита!

Но было поздно.

Сначала ничего не произошло. Потом Белло начал издавать какие-то странные звуки. Но исходили они не из гортани, а от всего его тела. Как будто у собаки трещали кости. Белло вытянулся в длину и встал на задние лапы; он всё рос и рос, морда его стала почти плоской, длинные уши — круглыми и мясистыми, потом исчезла длинная шерсть, — и передо мной оказался человек с густыми волосами на голове и с собачьим ошейником на шее, на котором болтался поводок.

Эликсир превратил Белло в человеческое существо.

Это существо смотрело на меня с не меньшим изумлением, чем я на него.

— М-м-м-м… — мямлил он. А потом глубоким, мощным басом: — М-а-а-кс! — И ещё раз, уже чётко: — Макс!

— Белло, ты… человек! — пролепетал я, едва ворочая языком.

— «Ты — чевекк!», — повторил он. Потом оглядел себя и кивнул: — Да, ты — чевекк.

— Нет, ты! Ты — человек. Теперь скажи: «Я — человек».

— Хм-м, — не понял он.

Слово «я», видимо, было ему незнакомо.

— Ты, Белло, ты — человек!

— Белло — чевекк! — заключил он. И стал повторять всё быстрее и восторженнее: — Белло — чевекк, Белло — чевекк!

Я спросил:

— Как это ты смог заговорить?

Белло изумлённо поглядел на меня и сказал:

— Макс тоже говорит.

— Да. Но ты же собака!

— Белло — чевекк, — поправил меня Белло.

— Я хотел сказать, ты был собакой.

— Собаки тоже говорят, — заявил Белло. — Собаки говорят по-собачьи. Человек говорит по-чевечьи. Белло — чевекк.

— Человек, — поправил его я.

— Да. Чевекк, — повторил он. — А почему Белло — чевекк?

— Это сделала голубая жидкость, которую ты выпил. Значит, она превращает не только растения, но и животных.

— Превращает животных, — старательно повторил Белло и кивнул.

— Что мне теперь с тобой делать? — задумчиво прошептал я.

— Белло холодно. У чевекков нет шерсти на теле. Только на голове. Холодно! — пожаловался он.

— Мы пойдём наверх, в квартиру. Там ты наденешь папины штаны и куртку, — решил я. — Только сначала я взгляну, нет ли кого-нибудь на лестнице. Нехорошо, если фрау Лихтблау тебя увидит. Ты ведь голый.

— Да. Я голи, — повторил Белло. — Голи холодно.

Мы вместе прошмыгнули в квартиру, и Белло сразу направился в детскую.

— Моё одеяло, — обрадовался Белло, несколько раз обернулся им, лёг на пол и свернулся клубком.

— Нет, Белло. Тебе нужно одеться, — сказал я. — Пойдём в папину спальню.

— Папину спальню, — повторил он и встал. — Одеться, да. Я рылся в папином гардеробе, показывал Белло, как носят штаны и рубашки. Это было совсем непросто. Если бы не я, он, вероятно, засунул бы передние лапы в рукава и натянул брюки на голову.

Я настолько увлёкся, что не услышал, как хлопнула входная дверь. Но Белло задрал нос, принюхался и сказал:

— Папа пришёл!

И тут в дверях спальни появился папа.

Он остолбенел от ужаса и несколько минут стоял неподвижно, открыв рот. Потом вдруг взорвался:

— Что вы делаете в моей спальне? Кто вас сюда впустил? Почему вы надели мои вещи? Макс, немедленно подойди ко мне! Макс, кто этот господин?

— Кто этот господин? — повторил я. — Ты не поверишь, папа.

— Говори! — потребовал он.

— Этого господина зовут господин Белло.