Господин военлет

3

Голоса…

– Вы не видите: он спит!

– Разбудите! Дело не терпит отлагательства!

– Прапорщик третьего дня перенес тяжелую контузию.

– Это неважно!

– Я возражаю!..

Не отвяжутся… Господи, как трещит голова! Решительно отбрасываю одеяло, сажусь! Уф! В палате двое: Рапота и незнакомый офицер с двумя серебряными звездочками на золотистых галунах погон кителя. Подпоручик. Тоненькие усики на верхней губе, тоненькие ножки в краповых рейтузах и начищенных до блеска изящных сапожках с серебряными розетками. На каблуках шпоры: кавалерист?

– Господин прапорщик?!

– С вашего позволения, господа, я оденусь. Не привык встречать гостей неглиже.

Одеваюсь, офицерик нервно вышагивает по палате. Нечаянный визит связан со вчерашним событием – это к гадалке не ходи. Наконец, последние пуговицы застегнуты.

– Прапорщик Красовский?

– Он самый.

– N-го гусарского полка корнет Лисицкий. У меня к вам дело чрезвычайной важности. Вчера вы оскорбили словом и действием князя Бельского…

– Неужели?

Приятно видеть недоумение на напыщенном личике.

– Вы хотите сказать, оскорбления не было?

– Совсем нет. По моему мнению, оскорбить такого мерзавца, как ваш князь, попросту невозможно. Грязь к грязи не пристает.

Так, у него в зобу дыханье сперло. Люблю окорачивать жеребчиков.

– Вчера штабс-ротмистр пытался изнасиловать сестру милосердия Ольгу Матвеевну Розенфельд, – это Рапота. – Если б не вмешательство прапорщика…

Жеребчик хоть бы глазом моргнул – в курсе. Та-ак, здесь другая игра.

– В любом случае прапорщик не имел права. Я уполномочен передать вам, господин Красовский, вызов от князя Бельского. А также вам, поручик!

– Ему-то за что? Не оскорблял…

– Стал свидетелем, но не предпринял мер.

Ах, вот что!

– Тяжесть нанесенных оскорблений заставляет князя требовать удовлетворения немедленно. За оградой ждут экипажи. Ехать недалеко, поэтому врач не нужен.

Правильно, зачем лишний свидетель?

– Если вы уклонитесь…

– Нельзя отказывать таким людям.

– Оставьте свои шуточки, прапорщик!

– Я серьезно.

– А вы, поручик?

– Принимаю!

– Едем!

Нагло разваливаюсь на койке. Жеребчик опять в недоумении.

– Насколько помню, корнет, за мной выбор оружия?

– Плохо помните! Право выбора оружия за оскорбленной стороной! А поскольку вид оскорбления самый тяжкий, князь имеет право диктовать условия дуэли.

Вон оно как! Они меня за идиота держат?

– Знаете что, корнет? Катитесь вы со своим князем и его оскорблением куда подальше!

Корнет застыл в столбняке. Мягче с людьми надо быть, господин корнет, мягче.

– Так вы уклоняетесь от дуэли? В таком случае я…

– Если вы сделаете шаг, корнет, я выброшу вас в окно. Вы имели счастье лицезреть князя? Спешу заверить: то же будет и с вами. Я не люблю насильников и хамов. Ваш протеже получил по заслугам. Или мы будем стреляться на моих условиях, или все останется как есть. Понятно?

– Чего вы хотите?

Как-то быстро он сдулся.

– Право выбора оружия.

– В нашем экипаже револьверы и шашки. Что предпочитаете?

– Винтовку!

Не ждали-с?

– Позвольте, как винтовку?

– Таково мое желание.

– У нас нет винтовок! – Он почти кричит.

– Так озаботьтесь, чтоб были. Даю полчаса! – Демонстративно смотрю на циферблат часов. – Если через тридцать минут не явитесь, буду считать: от дуэли уклонились. Со всеми вытекающими…

Мгновение он колеблется, затем срывается и исчезает за дверью.

– Почему винтовка, Павел?

Достаю из кармана браунинг.

– Прицелься!

Сергей зажмуривает левый глаз. Пистолетик пляшет в руке. Забираю оружие.

– Вчера мы слегка выпили, не так ли?

– А винтовка?

– У нее приклад.

– Почему полчаса?

– За это время они ничего не успеют: ни подточить боек, ни испортить патроны.

– Вы полагаете?..

Святая простота! Сам вчера говорил о карьере князя. Нет свидетелей – нет и преступления. Как там у классика: «Это немножко похоже на убийство, но в военное время… хитрости позволяются». Рассчитывать, что некто, способный ударить женщину в солнечное сплетение, станет соблюдать законы чести… «Ах, оставьте!» – как поется в популярном романсе. Сергей смущенно опускает глаза. Ладно, нужда зовет! Пока есть время…

По возвращении с наслаждением умываюсь холодной водой из тазика. Кранов здесь, естественно, нет. Тазик уносят, взамен на столе появляется поднос с двумя стаканами чаю в мельхиоровых подстаканниках и булочки. Завтрак. Сергей радостно хватает стакан.

– Я бы не советовал, поручик!

Он смотрит недоуменно.

– Не дай бог, пуля в живот…

Поручик бросает стакан, будто ожегшись. Беру его и с наслаждением припадаю к горячей жидкости.

– Позвольте, а вы?

– Мне можно.

И нужно. Мне стрелять первым, а горячий чай – лекарство для больной головы. Живот? В него еще нужно попасть. Едва покончил с чаем, как явление второе: те же и корнет Лисицкий.

– Винтовки есть! Едем, господа!

По классическим правилам дуэли, противники приезжают к назначенному месту порознь. Но нынче время военное – не до церемоний. Князь с корнетом в первой пролетке, мы – во второй. По пути шепотом инструктирую Сергея. Пока не кончится поединок с князем, ему исполнять обязанности секунданта. Я волк драный, но поручика объехать на кривой козе проще простого…

– Вы много дрались? – От возрастающего уважения он переходит на «вы».

– Бывало.

– В Англии?

Киваю. Хорошо, что за плечами есть Англия.

– На пистолетах? Шпагах?

– По-всякому.

На мечах тоже случалось.

– Мне вот не довелось!

Нашел о чем жалеть!

– Я давно не держал в руках винтовки. В последний раз – в Михайловском училище. В отряде мы пользуемся маузером – такой большой пистолет в деревянной кобуре. Авиаторам они положены.

Скашиваю взгляд: бледен, но страх скрывает. Оно понятно: впервые в жизни встать под дуло. Мне нельзя проигрывать. Если меня убьют, Серегу пристрелят, даже комедию с дуэлью ломать не станут. Еще один нецелованный мальчик на моей совести?

Подъезжаем. Небольшая поляна со всех сторон укрыта елями. До проселочной дороги рукой подать, но с дороги поляна не просматривается. С умом выбрано! Когда они спали? С другой стороны, неплохо: не выспавшийся перед дуэлью – не противник. Извозчики остаются ждать. На поляне мы с князем расходимся в стороны, Рапота и Лисицкий остаются уточнять правила. Вижу, как Сергей ожесточенно спорит – молодец! Вот он берет винтовку, передергивает затвор и прицеливается в небо. Бах! Берет вторую – бах! Оружие проверено. С винтовкой в руках Сергей направляется ко мне.

– Дистанция – пятьдесят шагов! – сообщает хмуро. – По сигналу можно сразу стрелять или идти к противнику. Оружие можно перезаряжать, у каждого по четыре патрона. Сигнал – выстрел из револьвера. Голос на таком расстоянии можно не расслышать, потом поди докажи! Сигналю я. Не одолжите браунинг?

Он и на этом настоял? Умница! Тем временем корнет отмеряет пятьдесят шагов. Указывает место. Становлюсь, держа винтовку перед собой. Князь напротив. На бледном лице двумя пятнами выделяются синяки под глазами. Рапота с корнетом уходят с линии огня.

– Приготовиться! – Сергей поднимает пистолет.

Князь стреляет за мгновение до сигнала. Навскидку. Я хоть и ждал чего-то подобного, но не уследил. Пить меньше надо! Пуля срывает погон с левого плеча. Хорошо их учат в кавалерийских училищах! Теперь моя очередь! Вскидываю винтовку. Прицел выставлен, но с такого расстояния это не важно. Пока князь лихорадочно передергивает затвор, жду. Мне необходимо видеть белое лицо с двумя пятнами по сторонам. Инструктор учил нас: «Никогда не цельтесь в голову! Она маленькая и твердая. Цельтесь в корпус: он большой и мягкий!» Это правильно, но сегодня особый случай. Есть! Плавно нажимаю спусковой крючок и опускаю винтовку к ноге. На другой стороне поляны уже никто не стоит.

Лисицкий, семеня ножками в гусарских ботиках, бежит к князю. Следом – Рапота. Они наклоняются, трогают тело, затем выпрямляются. Идут ко мне. На лицо корнета противно смотреть.

– Прямо в переносицу! – Губы у него дрожат. – Сзади – полголовы вырвало… Господи! Что я скажу его превосходительству, родителям?

У князя есть родители? Ну да, это мы сироты.

– Ваша очередь, корнет! Берите винтовку! Думаю, трех патронов нам хватит.

В его глазах ужас, лицо пепельное.

– Господин прапорщик! Послушайте… Я не одобряю вчерашнее поведение князя, так ему и сказал. Но мы друзья, он попросил… Долг чести… Если вас устроят мои извинения…

– Меня – вполне, но что скажет поручик?

Корнет умоляюще смотрит на Сергея. Тот напускает на себя важность, мгновение думает, затем нехотя кивает. Ну, Серж, ну, лицедей!

– Благодарю вас, прапорщик! И вас, поручик!

– Позаботьтесь о теле!

– Да-да, конечно.

Отдаю винтовку. Мы с Сергеем выходим на дорогу. По пути он сует мне пистолет. Возвращаю.

– Подарок!

– У меня в отряде маузер…

Не взял. Ладно. Мне пригодится…

У госпиталя нас встречает толпа. Сестры милосердия, санитары, даже врачи. С первого взгляда понятно, кого ждут. Быстро здесь разносятся вести! Выходим из пролетки и идем, как сквозь строй. Нас обшаривают взглядами. Почему-то смотрят на мое левое плечо. Погон! Пытаюсь приладить его на ходу – попусту. Ну и пусть!

На крыльце сам коллежский асессор.

– Живы! Не ранены?

– Никак нет! – это Сергей.

– А князь?

Сергей размашисто крестится. По толпе словно шорох прошел – повторяют.

– Корнет?

– Попросил извинения.

– Слава Богу! – бормочет Розенфельд. – Слава Богу!.. Господа, прошу ко мне!

По скрипучим деревянным ступенькам подымаемся на второй этаж. В кабинете Розенфельд усаживает нас на стулья, сам остается стоять.

– Господа, у меня нет слов… Примите извинения за поведение моей дочери!

Сергей делает протестующий жест, но Розенфельд словно не замечает:

– Ей не следовало принимать ухаживания штабс-ротмистра, тем более соглашаться на прогулку с ним. Из-за нее погиб человек, еще двое, даже трое, будут иметь неприятности!

– Дуэли в Российской армии разрешены! – опять Сергей. – Все прошло по правилам!

– Сейчас военное время! К тому же… – Коллежский асессор машет рукой, и я понимаю, что он хотел сказать. «Что разрешено Юпитеру, не дозволено быку». Ну да, дядя – командующий армией…

Розенфельд подходит к шкафу со стеклянными стенками, открывает дверцы и некоторое время звенит там посудой, широкой спиной закрывая происходящее от нас. Поворачивается – в его руках стаканы со светло-желтой жидкостью.

– Выпейте! Вам необходимо!

Беру бокал. Ром! Действительно, в самый раз. Возвращаем пустые бокалы. Он держит их, словно не знает, куда девать.

– Я растил ее без матери, господа! День-деньской на службе, а там няньки… Избаловали! Думал, здесь будет под присмотром, а вон как вышло. Если можете, простите! Ей всего двадцать… Завтра! – голос его становится жестким. – Завтра же отправлю ее в Москву, к тетке! Пусть продолжит обучение фельдшерскому делу! Решено!

Спорить с ним бесполезно, да и не хочется. Откланиваемся. Меня клонит в сон. Надо поспать – теперь не скоро придется…

Борода и усы председательствующего – копия императорских на большом портрете за его спиной. Только у Николая II усы не закручены так залихватски. Председатель – полковник, остальные члены суда – штаб- и обер-офицеры.

– Господин прапорщик!

Встаю.

– Сообщите суду обстоятельства дела!

Сообщаю. Когда дохожу до сцены в парке, за спиной возникает ропот. Возмущенный. Председатель звонит в колокольчик:

– Пра-ашу тишины!

Ропот стихает.

– У вас все?

– Так точно!

– Садитесь! Поручик Рапота!

Сергей встает. В его рассказе больше подробностей:

– Как секундант, хочу сообщить суду, что штабс-ротмистр выстрелил до моего сигнала.

В зале снова ропот.

– Пуля сорвала прапорщику погон. Тем не менее, он не стал сразу стрелять в штабс-ротмистра, а дал ему возможность перезарядить ружье…

Выгораживает Серега дружка. Только зря это…

– Са-адитесь! Корнет Лисицкий!

Корнет повторяет слова Рапоты, даже подтверждает выстрел до сигнала. В зале ропот. С чего корнет такой праведный? Слишком гладко все идет, слишком гладко…

– Господин корнет, почему вы согласились участвовать в таком неблаговидном деле?

– Князь Бельский вернулся вечером избитый. Синяки под глазами, синяки на теле. Сказал, что это сделал прапорщик, – кивок в мою сторону. – Сами понимаете, господа, я не мог отказать. О проступке штабс-ротмистра я не знал.

Врет, конечно, но доказать невозможно.

– Господин прапорщик!

Встаю.

– Вы били князя Бельского?

Соврать, как Лисицкий? Свидетелей не было.

– Так точно, господин полковник, бил!

– Почему?

– Он дурно отозвался о сестре милосердия.

– Как именно?

– Язык не поворачивается повторить гнусность!

– За это вы его избили?

– Не только!

– Что еще?

– Штабс-ротмистр предложил замять дело. Сказал, что дядя его командует армией, и я могу стать подпоручиком через неделю…

За спиной уже не ропот – шум водопада. Зал полон офицерами, и далеко не все из них штабные. Обычно военный суд проходит без публики, но сегодня сделано исключение. Председатель долго звонит в колокольчик. Наконец, зал утихает.

– Введите свидетеля Хижняка!

Перед судом вытягивается солдат в мешковатой форме. Лицо знакомое – санитар госпиталя.

– Сообщите суду, что сказали военному следователю!

– Значицца, прибирал я в беседке у пруда…

– Что было в беседке?

– Господа праздновали!

– Какие господа?

– Вот эти! Их благородие поручик и их благородие прапорщик. Как отпраздновали, так все и бросили: корзинку, посуду, бутылку…

– Бутылку из-под чего?

– Написано было «коньяк».

– Бутылка большая?

– Обыкновенная.

Ропот в зале.

– Уведите свидетеля!

Вон что! Пьяная драка в период сухого закона…

– Господин поручик! Вы пили коньяк с прапорщиком?

– Так точно!

– Что праздновали?

– Прапорщику Красовскому принесли угощение, он предложил мне разделить. Но я уверяю вас, господин полковник, мы в полном рассудке…

– Не сомневаюсь! Полбутылки коньяка – отличное лекарство для рассудка. Садитесь!

Покойный штабс-ротмистр тоже был выпивши, и даже очень. Только у нас доказательств нет.

– Пригласите свидетеля Розенфельда!

На докторе сегодня мундир отглажен. Молодцом!

– Господин коллежский асессор! Прежде чем задать вопрос, позвольте от имени офицерского собрания корпуса принести вам извинения за гнусную выходку, совершенную в отношении вашей дочери штабс-ротмистром Бельским! Несмотря на то, что за свой проступок он заплатил жизнью, это несмываемое пятно на офицерской чести корпуса.

– Я принимаю извинения.

– Вы врач, наблюдавший прапорщика Красовского. Каким было его состояние на время ссоры с князем и последовавшей дуэлью?

– Прапорщик перенес тяжелую контузию, в результате которой утратил память. Она до сих пор не восстановилась.

– Это не помешало ему драться и стрелять!

– Контузии провоцируют нервные реакции!

– Ему рекомендовано употреблять спиртные напитки?

– Ни в коем случае!

– Но прапорщик употребил!

– Он не отдавал отчет! Повторяю: тяжелая контузия! Человек только пришел в себя! Ему кажется, что он здоров, хотя на самом деле это не так. Я давно служу по медицинской части и не раз наблюдал… С такой контузией прапорщик подлежит безусловному освобождению от дальнейшего прохождения воинской службы. Я готов подписать свидетельство немедленно!

– Не сомневаюсь, господин Розенфельд! Суд удаляется на совещание!

– Господа офицеры!..

Грохот вставшего зала. Наступает томительное ожидание. Из зала никто не уходит. За моей спиной гул. Сергей повесил нос, корнет чувствует себя не лучше. Ничего не понимаю!

– Господа офицеры!..

Стоим. Председатель надевает очки, они нелепо смотрятся на холеном лице.

– …Рассмотрев обстоятельства дела, военный суд нашел корнета Лисицкого, поручика Рапоту и прапорщика Красовского по обстоятельствам дуэли, приведшей к смерти князя Бельского, невиновными!

Радостный ропот за спиной.

– Однако же…

Я ждал этого!

– В ходе судебного следствия неопровержимо доказано нанесение побоев прапорщиком Красовским покойному князю Бельскому. Вину прапорщика отягощает имевший перед этим постыдный случай пьянства. Какими бы благородными мотивами ни объяснялось поведение прапорщика Красовского, нанесение одним офицером побоев другому бесчестит не только того, кто побои получил, но и того, кто их нанес. Такой поступок не совместим со званием русского офицера. Руководствуясь Сводом военных постановлений… на основании статьи 42 Воинского устава о наказаниях подвергнуть прапорщика Красовского лишению офицерского звания, разжаловав его в рядовые. Постановление суда вступает в силу по конфирмации начальником корпуса…

Полковник снимает очки:

– Можете выписывать белый билет, господин коллежский асессор! Господин Красовский, вы возвращаетесь под родительский кров. Вы не принесли пользы Отчизне на полях сражений, так постарайтесь сделать это в тылу. Передайте батюшке, что на фронте катастрофически не хватает снарядов и бомб! Пусть выделывает их на своих заводах как можно больше!

Одобрительный гул в зале. Вон оно что! Господин полковник надавил на мораль. Просто наказать виновного при таких обстоятельствах – не комильфо. А вот указать ему место и выбросить из армии… Я буду ходить в подручных у фабриканта ближайшие пятьдесят лет?

– Господин полковник, разрешите просьбу!

– Что еще? – Он не скрывает неудовольствия.

– Прошу об оставлении меня в действующей армии!

– Чем будете ей полезны? Доктор уверяет: вы утратили память. Следовательно, все, чему вас учили…

– Доктор говорит правду. Однако, как изволили заметить, драться и стрелять я умею.

За спиной опять гул. Он смотрит в упор, я не отвожу взгляда.

– Я доложу о вашей просьбе!

Занавес.