Господин Зима

Глава 3. Тайна Боффо

Оказаться начинкой в сандвиче из ошарашенных танцоров – удовольствие сомнительное. Плясуны были крепкие ребята. Каждый кусочек Тиффани остро ощущал, что он Болен. Синяки покрывали её с ног до головы, а один, в форме подошвы, располагался в таком месте, что она бы его ни за что никому не показала.

Фигли заполонили все плоские поверхности в комнате, где стоял ткацкий станок госпожи Вероломны. Старуха ткала, повернувшись ко всем спиной – сказала, это помогает ей сосредоточиться. Но ведь это была госпожа Вероломна, так что не имело никакого значения, как она сидит, в комнате хватало глаз и ушей, которыми она могла воспользоваться. В камине жарко пылал огонь, и повсюду горели свечи – разумеется, чёрные.

Тиффани злилась. Старая ведьма не стала кричать на неё, даже не повысила голоса. Она просто вздохнула и сказала: «Глупая девчонка», а это ранило куда больше, особенно потому, что Тиффани знала: госпожа Вероломна права. Один из танцоров отнёс её домой. А она ничего не помнила.

Ведьма никогда не делает первое, что пришло в голову. Так ведь и до хихиканья недалеко! Ведьмам приходится каждый день иметь дело с глупыми, ленивыми, лживыми или даже во всех отношениях неприятными людьми. И рано или поздно ей начинает казаться, что мир станет намного лучше, если кое-кого из этих людей хорошенько отшлёпать. Но делать этого не стоит, потому что, как объяснила однажды мисс Тик: 1) мир от этого станет лучше лишь ненадолго; 2) потом он станет ещё чуть хуже; и 3) ведьма должна вести себя умнее, чем те, кого ей хочется отшлёпать.

Ноги Тиффани пустились в пляс, и она послушалась их. А надо было слушать голову. И вот теперь она сидит у камина с жестяной фляжкой, наполненной горячей водой, на коленях и кутается в шаль.

– Выходит, Зимовей – какой-то бог? – спросила она.

– Да, он навроде бога, – ответил Билли Мордаст. – Только не из тех богов, которым молятся. Он… делает зиму. Это его работа, ежли ты меня понимаешь. Его ещё Зимним Кузнецом зовут.

– Он – стихийный дух, – прокаркала госпожа Вероломна, не отрываясь от ткачества.

– Ах-ха, – согласился Явор Заядло. – Боги, духи, демонсы… Их всех без карты не вдруг и поразличишь.

– И танец нужен, чтобы призвать зиму? – продолжала допытываться Тиффани. – Но это ерунда какая-то! Моррис танцуют, чтобы поприветствовать лето, да, и…

– Ты что, дитя неразумное? – перебила старая ведьма. – Год идёт по кругу. Колесо времени должно вращаться! Вот почему мы тут, в горах, танцуем тёмный моррис. Для равновесия. Танцоры приветствуют зиму, потому что в глубине её сокрыто будущее лето!

«Щёлк-щёлк», стучал станок. Госпожа Вероломна ткала полотно из толстой коричневой шерсти.

– Ну хорошо, – сказала Тиффани. – Мы поприветствовали его. Но почему он меня-то преследует?

– Зачем ты пошла плясать? – спросила ведьма.

– Э… Среди танцоров было вроде как пустое место, и…

– Правильно. Было. Но оставили его не для тебя. Не для тебя, глупая девчонка! Ты станцевала с ним, и теперь ему охота познакомиться с девушкой, у которой хватило на это духу. Да я в жизни ни о чём подобном не слышала! Принеси-ка мне третью книгу справа на второй сверху полке моего шкафа. – Она протянула Тиффани тяжёлый чёрный ключ. – Уж с этим-то ты хоть справишься?

Ведьме нет нужды шлёпать глупцов, если у неё всегда наготове острое словцо, разящее куда больнее.

А ещё у госпожи Вероломны имелся целый книжный шкаф, что было довольно необычно для ведьмы старшего поколения. Книги, большие и тяжёлые, стояли высоко на полках, прикованные полосой чёрного железа, и до этого дня госпожа Вероломна не позволяла Тиффани даже вытирать с них пыль, не говоря уже о том, чтобы отпирать замок, скрепляющий оковы. Люди, которым доводилось видеть этот шкаф, всегда очень нервничали. Книги таили угрозу.

Тиффани отперла замок и смахнула с корешков пыль. Ага… Книги, как и их владелица, были вовсе не тем, чем казались. Они выглядели как жуткие колдовские гримуары, но их названия гласили «Энциклопедия супа» и прочее в том же роде. Один из томов оказался словарём. Рядом, покрытая паутиной, стояла та книга, которую велела принести госпожа Вероломна.

Тиффани, всё ещё красная от стыда и злости, потащила книгу вниз, на ходу срывая с неё паутину. Некоторые нити паутины лопались со звонким «тиньк!», и пыль сыпалась с обреза. Когда Тиффани открыла книгу, со страниц пахнуло чем-то древним и пергаментным, как от госпожи Вероломны. Название и имя автора на обложке были вытиснены золотом, уже почти облупившимся: «Вьюркоу. Древняя и классическая мифология». Тут и там лежали многочисленные закладки.

– Страницы восемнадцать-девятнадцать, – сказала госпожа Вероломна, не поворачивая головы.

Тиффани нашла нужное место в книге.

– «Танец Времён Гада»? – с удивлением прочла она. – Тут, наверное, должно быть «Танец Времён Года»…

– К несчастью, автор этого живописного шедевра, дон Вейзен де Йойо, не был столь искусен в чистописании, как в живописи, – пояснила госпожа Вероломна. – Буквы почему-то его смущали. Я заметила, ты сперва обратила внимание на подпись, а не на картинку. Книжный ребёнок.

Рисунки были… странные. Тиффани никогда не видела маскарадных костюмов, такие развлечения были её семье не по карману, но она о них читала и теперь, увидев рисунок, подумала, что примерно так их себе и представляла.

На картинке были изображены мужчина и женщина, или, по крайней мере, существа, выглядевшие как мужчина и женщина. Рядом с женщиной была подпись: «Лето». Она была высокая, светловолосая и вообще прекрасная. Тиффани с её каштановыми волосами и небольшим ростом невзлюбила её с первого взгляда. В руках красавица держала корзину в форме витой раковины или рога, полную плодов.

Мужчина, подписанный «Зима», был старым, седым и согбенным. В его бороде блестели сосульки.

– А эт’, ясно дело, и есть Зимовей, – заявил Явор Заядло, взобравшись на страницу. – Дед Морозный.

– Это он? Да он выглядит так, будто ему сто лет в обед! – поразилась Тиффани.

– Совсем юнец, да? – осклабилась госпожа Вероломна.

– Ты токо не давай ему тя чмокнуть, а то нос посинеет и отвалится! – жизнерадостно посоветовал Туп Вулли.

– Не смей мне такого говорить, Туп Вулли! – прикрикнула на него Тиффани.

– Дык я ж просто пытнался тя подободрить, – стушевался он.

– Разумеется, рисунок отражает лишь восприятие художника, – сказала старая ведьма.

– Что это значит? – спросила Тиффани, разглядывая картинку.

Она не сомневалась: рисунок врёт. Зимовей совсем не такой.

– Что рисовальщик всё выдумал, – вмешался Билли Мордаст. – Он ведь не видал Зимовея, куда ему… Зимовея вообще никто в глазья не видел.

– До тебя, – вставил Туп Вулли.

– Вулли… – Явор Заядло повернулся к брату. – Ты памятуешь, что я те грил про тактные замечанья?

– Ах-ха, Явор, памятую, – смиренно ответил Вулли.

– Дыкс эт’ вот было нетактное.

Вулли понурился:

– Звиняй, Явор.

Тиффани сжала кулаки:

– Я вовсе не хотела, чтобы всё так вышло!

Госпожа Вероломна величественно повернулась к ней вместе с креслом:

– Да? А чего же ты хотела? Может быть, ты пустилась в пляс просто наперекор моему запрету? Юности свойственно не слушаться старших. Но прежде чем делать что хочешь, нужно подумать. Ты вообще думала тогда? Люди и раньше вмешивались в танец. Дети, пьяницы, юнцы, поспорившие с дружками, что сделают это… И ничего. По мнению большинства, весенний и осенний танцы, это… всего лишь старая традиция. Просто способ отметить момент, когда власть над миром переходит ото льда к огню и обратно. Но некоторые из нас думают иначе. Мы считаем, танец что-то меняет в мире. Для тебя он стал реальностью, и нечто действительно произошло. И теперь Зимовей ищет тебя.

– Но зачем? – выдавила Тиффани.

– Не знаю. Ты что-нибудь видела, когда плясала? Или, может быть, слышала?

Как можно описать словами чувство, будто ты – сразу всё и повсюду? Тиффани не стала и пытаться.

– Мне… мне кажется, я слышала голос. Или, может, даже два голоса, – пробормотала она. – Эмм… Они спросили, кто я такая.

– Ин-те-рес-но, – проговорила госпожа Вероломна. – Два голоса, говоришь? Я подумаю, чем это может обернуться. Одного я не могу понять: как он тебя разыскал? Об этом я тоже ещё поразмыслю. А до тех пор советую тебе одеваться потеплее.

– Ах-ха, – поддакнул Явор Заядло. – Зимовей, он тёплости не выносит. Ох ты ж, я вдругорядь балду свою забудну! Мы ж тебе письмо принесли с того дупла в лесе. Вулли, отдай мал-мал громаздой карге письмо. Мы его призахватили по путю.

– Письмо? – переспросила Тиффани под стрёкот ткацкого станка.

Туп Вулли потянул из спога большой, свёрнутый в трубку и основательно перепачканный конверт.

– Эт’ от того чиха верзунского с громаздого замку в холмьях, – пояснил Явор Заядло, пока Вулли всё пытался вытащить конверт. – Он шкрябит, что у него всё типсы-топсы и он надеждится, что у тебя тож и что ты вскорости возвернёшься домой, и там ишшо про как бураны поживают и всяко-тако. Ничё интересневого, как по мне. И ишшо буковы «ЦОКК» на конхверте, токо мы ни бум-бум, чё оно значит[12].

– Ты читал письмо, предназначенное мне? – ужаснулась Тиффани.

– Ах-ха, нае проблемо, – гордо выпятил грудь Явор. – Билли Мордаст мне мал-мал подмогнул с длиннявыми словями, но так-то я почти всё сам прочитил. – Его сияющая улыбка померкла, когда он заметил, как смотрит на него Тиффани. – А, ты небось мал-мал обижукаешься, что мы твой конхверт разлепили! Не боись, мы его обратно улитой заплющили. С виду и не сказанёшь, что его ктой-то читил.

Он смущённо кашлянул, потому что взгляд Тиффани ни капли не потеплел. Фигли вообще побаиваются женщин, а уж ведьм особенно. Подождав, когда Явор Заядло окончательно смутится, Тиффани спросила ледяным тоном:

– Откуда вы узнали, где искать письмо?

Краем глаза она покосилась на Тупа Вулли – тот жевал подол своего килта. Верный признак того, что Вулли сильно напуган.

– Э… хошь, я тебе мал-мал с три короба наврую? – робко предложил Явор Заядло.

– Нет!

– Но это ж увлекательственные три короба! С драконсами, однорогами и…

– Нет. Скажи правду.

– Ах, но она ж такая нуднявая… – вздохнул Явор Заядло. – Мы просто в баронский замок пролазнули и прочитили все твои письма, а ты там нашкрябила, что почтонос знает: письма для тебя надо оставлять в дупле у водохлёста.

Даже если бы в эту минуту в дом зашёл Зимовей, воздух в комнате не стал бы холоднее. Некуда уже было.

– Он хранит твои письма в шкатулксе под… – попытался продолжить Явор Заядло, но умолк и закрыл глаза, потому что терпение Тиффани лопнуло даже громче, чем лопалась странная паутина в доме госпожи Вероломны.

– Вы что, не знаете, что чужие письма читать нельзя? – отчеканила Тиффани.

– Э… – начал Явор Заядло.

– И вдобавок вы вломились в замок барона!

– Э, нет-нет-нет-нет-нет! – закричал Явор Заядло, подпрыгивая, как мячик. – Эт’ ты нам не приштопаешь! Мы просто прошмыргнули через одну из тамошних щелин для лукового стрелянья…

– И прочли мои личные письма, предназначенные лично Роланду? – перебила Тиффани. – Они же личные!

– Ах-ха, оно так, – признал Явор Заядло. – Но ты не изводись, мы никому не растреплем, что там нашкрябано.

– Мы ж не растрепали ни словечечка про то, что ты в дневнюхе шкрябишь, – добавил Туп Вулли. – Даж про цветики и всяко-тако там вокруг.

Госпожа Вероломна сейчас ухмыляется у меня за спиной, подумала Тиффани. Совершенно точно. Но Тиффани больше не могла злиться на Явора и компанию. Каждый, кто имеет дело с Фиглями, рано или поздно исчерпывает запас сердитых слов.

«Ты была их кельдой, – напомнил Задний Ум. – Они убеждены, что их долг – защищать тебя. И не важно, что ты сама об этом думаешь. Они ещё ох как попутают тебе карты в этой жизни…»

– Не читайте больше мои письма, – устало сказала Тиффани. – И дневник тоже.

– Лады, – легко согласился Явор Заядло.

– Даёшь слово?

– Ах-ха.

– Но ты и раньше это мне обещал!

– Ах-ха.

– Крест на сердце, чтоб ты сдох?

– Ах-ха. Нае проблемо.

– Честно-пречестно слово лживого вороватого пройдохи-Фигля? – усмехнулась госпожа Вероломна. – Вы ж эт’ такс кумексаете: мы ужо всё одно кирдыкснулись, так чё нам бу, ежли мы словесо и порушим, ах-ха? Верно я грю?

– Ох, верно, хозяйка, – ничуть не смутился Явор Заядло. – Спасибы, что напомянула.

– Да ты ж и не дум-дум своё словесо держать, Явор Заядло!

– Верно, хозяйка. Всяки-таки несчастны мал-мал словеса непочём не удержу. Тут дело тако: мы ж должны во что б ни стало нашую громазду мал-мал каргу обережать. Мы и жисти свои должны покласть за неё.

– А кыкс вы свои жисти покладёте, ежли вы уже скопытились? – резко спросила ведьма.

– Ах-ха, тута так сразу и не скумексаешь, кыкс нам их покласть. Проще уж покласть жисти всех чучундр, кто ей зло чинить удумает.

Тиффани смирилась с судьбой.

– Мне уже тринадцать, – сказала она. – Я сама могу о себе позаботиться.

– Нет, вы послушайте эту госпожу Я-всё-сама! – фыркнула госпожа Вероломна, но не слишком ядовито. – И с Зимовеем, значит, сама разберёшься?

– Что ему от меня нужно? – спросила Тиффани.

– Я же тебе говорила. Возможно, он хочет поближе посмотреть на девицу, у которой хватило наглости плясать с ним, – ответила ведьма.

– Но это была не я! Меня ноги сами понесли танцевать! Я не хотела!

Госпожа Вероломна повернулась к девочке в своём кресле. «Интересно, чьими глазами она сейчас на меня смотрит? – подумала Тиффани Задним Умом. – Глазами Фиглей? Воронов? Мышей? Всех вместе? А может, и жучиными глазами с их множеством граней? Сколько их всего, этих глаз? Сколько Тиффани она сейчас видит?»

– А, ну тогда всё хорошо, – проговорила ведьма. – Раз ты не хотела… Ведьма всегда в ответе! Ты что, так ничему и не научилась, деточка?

Деточка. Для почти тринадцатилетнего человека нет оскорбления хуже. Тиффани почувствовала, что её опять бросило в краску. Жар стыда ударил ей в голову.

Вот почему она твёрдым шагом пересекла комнату, распахнула переднюю дверь и вышла наружу.

Пушистый снег мягко ложился на землю. Тиффани запрокинула голову и посмотрела в низкое серое небо. Снежные хлопья порхали, как пёрышки. Когда на Меловых холмах шёл такой снег, люди говорили: «Матушка Болен своих овечек стрижёт».

Тиффани двинулась прочь от домика, снежинки опускались на её волосы и таяли. Госпожа Вероломна что-то кричала ей вслед, но она шла и шла, и обжигающее чувство стыда гасло под снегом.

Конечно, я сделала глупость, думала она. Но быть ведьмой вообще глупо. Зачем мы занимаемся своим ремеслом? Это ведь тяжкий труд, а награда за него так мала. Когда госпожа Вероломна может сказать, что у неё выдался удачный день? Когда кто-нибудь подарит ей пару старых башмаков как раз по ноге! Да что она вообще понимает?

И, кстати, где же Зимовей? Где-то рядом? Почему я должна верить госпоже Вероломне? Всё это только слова и выдуманная картинка в книжке!

– Зимовей! – крикнула она.

Было слышно, как падает снег. Он ложился на землю с тихим холодным шипением.

– Зимовей!

Нет ответа.

А чего она ожидала? Громового баса над ухом? Явления господина Сосульки собственной персоной? Ничего не происходило, только снег мягко и терпеливо падал среди тёмных деревьев.

Тиффани почувствовала себя немного глупо, но всё равно осталась довольна собой. Вот так поступает настоящая ведьма! Она идёт навстречу своему страху, и страх бежит! Она молодец, она справилась.

Она обернулась и увидела Зимовея.

«Запоминай, – посоветовал проснувшийся вдруг Дальний Умысел. – Любая мелочь важна».

Зимовей был…

Ничем. Но снег очерчивал его силуэт. Снежинки парили вокруг него, словно скользя по невидимой коже. Зимовей был всего лишь пустотой, имеющей форму, только два лиловых огонька горели на месте глаз.

Тиффани стояла неподвижно, её разум застыл, её тело напрасно ждало указаний, что ему делать.

Рука из падающего снега протянулась к ней – медленно и осторожно. Так тянутся к зверьку, которого боятся вспугнуть. И было в этом движении что-то большее, что-то невысказанное за отсутствием голоса, какое-то стремление, словно невидимое существо вложило в жест всю душу, пусть даже оно и не подозревало о том, что такое душа.

Сжатая в кулак рука замерла в футе от Тиффани, повернулась ладонью вверх и разжалась.

Что-то блеснуло. На невидимой ладони лежала тонкая серебряная цепочка с серебряной Белой Лошадью.

Тиффани невольно вскинула руку к вырезу платья. Но ведь вчера украшение было на ней! Когда она отправилась… смотреть… танец…

«Любопытно, – заметил её Дальний Умысел, который всегда был себе на уме и любил поразмыслить о событиях просто забавы ради. – Кулак был невидимый, но всё же скрывал в себе вещицу. Как это получается? И почему там, где положено быть глазам, горят эти лиловые огни? Почему их-то видно?»

В этом был весь Дальний Умысел. Если бы на голову, служившую ему вместилищем, падал огромный камень, он бы прикидывал: «Любопытно, это вулканическая порода вроде гранита или что-то мягкое – песчаник, например?»

Та часть Тиффани, которую в эту минуту не настолько интересовали мелкие несоответствия, просто смотрела на лошадку, покачивающуюся на цепочке.

Здравый Смысл говорил: «Возьми её».

Задний Ум возражал: «Не бери. Это ловушка».

И Дальний Умысел ему вторил: «Не бери. Ты и представить себе не можешь, какая она холодная».

А потом всё остальное в ней перекричало умы-разумы: «Возьми. Это часть того, что ты есть. Возьми. Когда ты берёшь её в руки, ты думаешь о доме. Возьми её!»

Она протянула правую руку.

Зимовей обронил лошадку ей в ладонь.

Тиффани машинально сжала кулак. Лошадь и правда оказалась невообразимо холодной, и холод этот обжигал.

Тиффани закричала. Очерченный снежинками силуэт Зимовея рассыпался шквалом хлопьев. Снег на земле взорвался с воплями «Раскудрыть!», набежавшие толпой Фигли подхватили её за ноги и так, стоймя, унесли прочь с лесной поляны обратно в дом.

Тиффани заставила себя разжать кулак и другой дрожащей рукой потянула за цепочку, оторвав лошадку от ладони. Там, где она была, остался отпечаток, в точности повторяющий очертания подвески: белая лошадь на розовой коже. Это был не ожог, это было… обморожение.

Госпожа Вероломна с грохотом развернула своё кресло на колёсах.

– Подойди сюда, деточка, – велела она.

Баюкая больную руку и изо всех сил сдерживая слёзы, Тиффани подчинилась.

– Стань рядом с моим креслом, сию же секунду!

Тиффани снова послушалась. Не время перечить.

– Я хочу заглянуть в твоё ухо, – сказала старая ведьма. – Убери с него волосы.

Тиффани отвела в сторону волосы и вздрогнула от щекотки, когда её уха коснулись мышиные усики. Потом мышку убрали.

– Удивительно, – проговорила госпожа Вероломна. – Ничего не видно.

– Э… а что вы думали там увидеть? – отважилась спросить Тиффани.

– Сквозной проём! – гаркнула ведьма так громко, что её мышка пустилась наутёк. – У тебя что, совсем мозгов нет, деточка?

– Ежли вам вдруг оно надыть, – вмешался Явор Заядло, – то Зимовей-то, кажись, драпс-драпс. И снежить перестало.

Его никто не слушал. Если уж у ведьм случается перепалка, они уходят в неё с головой.

– Это моя вещь!

– Побрякушка!

– Нет!

– Не, мож, вам и не до того щаз… – не оставлял попыток несчастный Фигль.

– Разве она нужна тебе, чтобы быть ведьмой?

– Да!

– Ведьмам приспособления ни к чему!

– Вы же путанки используете!

– Используем, да! Но мы в них не нуждаемся! Мы прекрасно можем обойтись и без них!

– Просто этот чучундра как бы слился… – вымученно улыбался Явор Заядло.

И тут Тиффани не смогла сдержаться. Гнев потянул её за язык. Как смеет эта глупая старуха говорить ей, что им ничего не нужно!

– Боффо! – крикнула она. – Боффо! Боффо! Боффо!

Тишина обрушилась на дом, прихлопнув все звуки. Спустя какое-то время госпожа Вероломна сказала, отвернувшись от Тиффани:

– А ну кыкс вы, угрязки фиглёвские! Живо драпс отсюда! Я учую, если хто остатнется! Тута дело не вашее, оно карговское!

По всех комнате раздались быстрые «ших» и «шух», и дверь кухни захлопнулась.

– Так-так… – протянула старая ведьма. – Выходит, ты знаешь про боффо?

– Да, – призналась Тиффани, тяжело дыша. – Знаю.

– Очень хорошо. А ты кому-нибудь рассказывала… – Госпожа Вероломна вдруг замолчала и прижала палец к губам. Потом громко стукнула тростью об пол: – Вон, я грю, чувырлы пронырные! В лесы шныряйте, быр-быро! Позырьте, правда ль он ушлындрил! А если хто ослухнется, я вину сквозь глазья его узырю!

Послышался грохот осыпавшейся горы картошки в подвале – это Фигли кинулись прочь через отдушину.

– Вот теперь они ушли, – сказала госпожа Вероломна. – И не вернутся без спросу. Боффо об этом позаботится.

Прошло всего несколько мгновений, но ей их хватило, чтобы измениться. В ней вдруг стало больше человеческого и меньше жуткого. Ну, немного меньше.

– Как ты узнала? – спросила ведьма. – Ты вынюхивала тут, совала всюду нос? Рылась в моих вещах?

– Нет! Я не такая! Это произошло случайно, однажды, когда вы решили вздремнуть днём! – Тиффани потёрла ладонь.

– Очень болит? – спросила госпожа Вероломна, подавшись вперёд.

Пусть она и была слепой, но, как и любая старшая ведьма, хоть чего-то стоящая в своём деле, она замечала всё.

– Нет, уже не очень. Но болело сильно. Я только хочу сказать…

– Сперва научись слушать! Думаешь, Зимовей убрался восвояси?

– Он как бы растворился в воздухе… В смысле, ещё больше растворился. Наверное, он просто хотел отдать мне ожерелье.

– И, по-твоему, это нормально для духа зимы, повелителя вьюг и морозов? Думаешь, так он обычно себя и ведёт?

– Откуда мне знать! Я с духами зимы раньше не встречалась!

– Ты танцевала с ним!

– Я не знала, что так получится!

– Тем не менее.

Тиффани некоторое время ждала продолжения, потом спросила:

– Что тем не менее?

– Вообще тем не менее. Эта лошадка привела его к тебе. Но сейчас его поблизости нет, тут ты права. Я бы знала, будь он рядом.

Тиффани подошла к двери, поколебалась мгновение, распахнула её и вышла наружу. Тут и там ещё лежал снег, но было ясно, что день вот-вот станет обычным пасмурным зимним днём.

Я бы тоже знала, будь он рядом, подумала Тиффани. Сейчас его тут нет. А её Задний Ум тут же поинтересовался: «Да? И откуда бы ты об этом узнала?»

– Мы оба касались лошадки, – прошептала она.

Поигрывая серебряной цепочкой, Тиффани оглядела голые ветви спящих деревьев. Лес устраивался на зимовку, сворачиваясь клубком, чтобы согреться.

Зимовей не исчез совсем, но сейчас он был где-то далеко. Должно быть, у него много дел, творить зиму – это не шутка…

– Спасибо! – сказала она просто по привычке (мама всегда говорила Тиффани, что вежливость ничего не стоит, а возвращается сторицей) и вернулась в дом.

Внутри было жарко натоплено, но поленница госпожи Вероломны всегда была высока. И всё благодаря Тайне Боффо. Местные лесорубы постоянно подкладывали в поленницу дров. Замёрзшая ведьма может здорово испортить жизнь.

– Я бы не отказалась от чашечки крепкого чаю, – сказала старуха, когда Тиффани с задумчивым видом вернулась в комнату.

Подождав, когда она закончит мыть чашку, ведьма спросила:

– Ты слышала, какие слухи ходят обо мне, деточка?

Она произнесла это добрым, тихим голосом. Наставница и её ученица могли кричать друг на дружку, могли наговорить лишнего, могли бушевать и пререкаться. Но они жили в доме одни, и больше идти было некуда. Примирительный тон предлагал забыть о ссоре, и Тиффани обрадовалась.

– А, что у вас демон в подвале живёт? – отозвалась она, всё ещё ломая голову над неразрешимыми вопросами. – И что вы питаетесь пауками? И что к вам захаживают короли и принцы? И что любой цветок, если посадить его в вашем саду, расцветёт чёрным?

– Правда? – просияла госпожа Вероломна. – А вот этого, про цветы, я не знала. Как мило! А слышала ты, что зимой, когда ночи длинны, а дни коротки, я брожу по окрестностям и подбрасываю тем, кто хорошо себя вёл, мешочки серебра? А тем, кто вёл себя плохо, я взрезаю брюхо ногтем на большом пальце – вот так!

Тиффани испуганно отпрыгнула, когда морщинистая рука резко развернула её и жёлтый ведьмин ноготь чиркнул воздух возле её живота. В эту минуту смотреть на старуху было по-настоящему страшно.

– Нет! Нет, ничего такого я не слышала! – пискнула Тиффани, вжавшись спиной в раковину.

– Надо же! А ведь какая чудная была история, притом основанная на реальных событиях! – покачала головой госпожа Вероломна, и её оскал постепенно превратился в обычную улыбку. – А что у меня коровий хвост?

– Коровий хвост? Нет!

– Неужели? Какая досада! – Старуха опустила руку с жутким когтем. – Так хорошие рассказчики в наших краях того гляди переведутся. Надо бы как-то их поддержать.

– Это ведь тоже боффо, да? – спросила Тиффани.

В глубине души она немного сомневалась. Палец госпожи Вероломны сильно её напугал. Теперь она понимала, почему предыдущие ученицы долго не продержались.

– Ага, ты всё-таки соображаешь, когда захочешь! Конечно, да. Боффо, да, так я это называю. Боффо оно и есть. Искусство завораживать публику. Дай людям то, что они хотят видеть, покажи им то, чего они ждут. И вообще, должна же я поддерживать свою репутацию!

Боффо, подумала Тиффани. Боффо, боффо, боффо…

Она подошла к черепам, перевернула один из них и прочитала надпись на ярлыке снизу, ту самую, которую впервые увидела месяц назад:

– Ну прямо как живые, правда? – усмехнулась госпожа Вероломна, подковыляв обратно к своему креслу. – Если, конечно, так можно сказать о черепах. В этой лавке продаётся удивительная машинка, чтобы ткать паутину. Заливаешь в неё такую особую липкую пакость и, немного поднаторев, можешь делать очень недурственные паутинки. Я, видишь ли, на дух не выношу всяких мохнатых-многоногих тварей, но без паутины в моём деле не обойтись. Ты разглядела, что в ней за дохлые мухи болтаются?

– Да, – сказала Тиффани, взглянув на потолок. – На самом деле это изюминки. Я думала, у вас живут пауки-вегетарианцы.

– Молодец. По крайней мере, зрение у тебя отличное. Моя шляпа тоже из той лавки. Если не ошибаюсь, она называлась «Старая Злая Ведьма Номер Три, Самое То Для Вечеринок Со Страшилками». Если тебе интересно, у меня и каталог сохранился.

– А что, все ведьмы делают покупки у «Боффо»? – полюбопытствовала Тиффани.

– Только я, по крайней мере, в наших краях. Ах да, ещё бабуля Упаси из Дваждышмяка покупала там бородавки.

– Но… зачем? – спросила Тиффани.

– Никак не могла вырастить их, бедняжка. Как она ни старалась, не росли они на ней, хоть тресни. Чего она только не пробовала, а лицо так и оставалось гладким, как попка младенца, до самой гробовой доски.

– Нет, я имела в виду, зачем вам нужно выглядеть так… – Тиффани помедлила, подбирая слово, – ужасающе?

– У меня на то свои причины, – ответила госпожа Вероломна.

– Но ведь все эти жуткие истории о вас неправда? Вы ничего такого не делаете? И короли с принцами не приходят к вам за советом?

– Нет, хотя могли бы и прийти, – с гордостью отвечала госпожа Вероломна. – Если бы сбились с дороги, например. О, об этих историях я знаю всё. Я же сама их и сочинила.

– Вы сами сочинили все эти истории про себя?

– О да. Разумеется. Почему бы и нет? Нельзя доверять такое важное дело непрофессионалам.

– Но люди верят, что вы способны посмотреть в глаза человеку и увидеть его душу!

Старая ведьма коротко хохотнула:

– Да. Как раз это не я придумала. Хотя, скажу тебе, чтобы разглядеть души некоторых моих подопечных, потребовалось бы увеличительное стекло! Я вижу, что они видят, я слушаю их ушами. Я знавала их отцов, дедов и прадедов. Я знаю все слухи, все секреты, все россказни и всю правду. Для них я – Правосудие. Сама справедливость. Посмотри на меня. Попробуй увидеть меня.

Тиффани посмотрела – сквозь чёрный плащ и черепа, сквозь резиновую паутину и чёрные цветы, сквозь повязку на глазах и жуткие истории – и увидела маленькую глухую и слепую старушку.

Всё дело было в боффо. Не в самих по себе дурацких розыгрышах для вечеринок, а в боффо-мышлении, в слухах и сказках. Госпожа Вероломна была могущественной ведьмой, потому что все считали её такой. Примерно так же работала обычная ведьмовская шляпа, но госпожа Вероломна достигла в искусстве боффо удивительных высот.

– Ведьма в приспособлениях не нуждается, госпожа Вероломна, – сказала Тиффани.

– Не умничай со мной, деточка. Разве юная Ветровоск не объясняла тебе? Конечно, нам не нужны ни волшебные палочки, ни путанки, ни даже остроконечные шляпы, чтобы быть ведьмами. Но всё это помогает устроить представление! Люди этого ждут. Тогда они готовы поверить в тебя. Я не достигла бы в этой жизни того, чего я достигла, если бы расхаживала в смешной шапочке с помпоном и клетчатом переднике! Я выгляжу соответственно своему положению. Я…

Снаружи, со стороны молочни, донёсся грохот, как будто там что-то грузно упало.

– Наши маленькие синие друзья безобразничают? – приподняла брови госпожа Вероломна.

– Нет, им строго-настрого запрещено входить в любую молочню, где я делаю сыр, – сказала Тиффани уже на ходу, спеша к двери. – О боги, надеюсь, это не Гораций…

– А я ведь тебе говорила, что от него будут одни неприятности, помнишь? – крикнула ей вслед старая ведьма.

Это оказался-таки Гораций. Он опять выщемился из клетки. Когда ему было нужно, он умел пустить слезу.

На полу лежали осколки маслёнки. Прежде она была полна масла, но теперь масла нигде не было. Только жирное пятно.

А из тёмного угла под раковиной доносилось торопливое утробное: «Мнямм-мнямм-мнямм-мнямм…»

– Я смотрю, теперь ты перешёл на масло, да, Гораций? – строго спросила Тиффани, схватив метлу, которой прибирала в молочне. – Это ведь почти что каннибализм с твоей стороны, знаешь ли.

И всё-таки лучше масло, чем мыши, подумала она. Было довольно неприятно натыкаться в молочне на кучки мышиных костей. Даже госпожа Вероломна ничего не могла поделать. Мышка, глазами которой она смотрела, как-то раз решила отведать сыру, а потом вдруг пала темнота.

А всё потому, что этим сыром был Гораций.

Тиффани и раньше знала, что ланкрский синежильный – сыр с характером. Но она достигла немалого мастерства в сыроварении (хотя ей этого никто и не говорил), а Гораций определённо был её творческой удачей. Синие прожилки, придававшие этому виду сыра неповторимый оттенок, вышли очень миленькие, хотя Тиффани и сомневалась, что они должны были светиться в темноте.

Она потыкала темноту под раковиной ручкой метлы. Послышался хруст, Тиффани вытащила метлу и обнаружила, что ручка укоротилась на пару дюймов. Потом раздалось звонкое «Тьфу!» – и обломок рикошетом отскочил от дальней стены.

– Ах так? Тогда молока больше не получишь! – прикрикнула Тиффани и выпрямилась, а сама тем временем подумала: «Зимовей пришёл вернуть мне лошадку. Не поленился, времени не пожалел».

Хм…

Если подумать, это выглядит довольно-таки… лестно.

Ну, то есть, у него ведь дел по горло: надо спускать лавины и гонять бури, изобретать новые формы снежинок и всё такое прочее, и он всё же нашёл минутку, чтобы прийти и вернуть мне ожерелье. Хм…

И он просто стоял передо мной.

А потом просто растворился в воздухе… В смысле, ещё больше растворился.

Хм…

Оставив Горация недовольно ворчать под раковиной, Тиффани вернулась в дом, заварила чай и отнесла его госпоже Вероломне в комнату с ткацким станком. Потом тихо поднялась к себе в спальню.

Дневник Тиффани был уже три дюйма толщиной. Аннаграмма, которая тоже училась на ведьму в здешних краях и считалась подругой (ну, более или менее подругой) Тиффани, утверждала, что дневник должен зваться Книгой Теней и страницы его должны быть пергаментные, а писать в нём следует особыми чернилами, купленными в «Магазине магических принадлежностей Закзака Рукисилы» по привлекательной цене (по крайней мере, привлекательной для Закзака).

Тиффани не могла позволить себе такой дневник. Единственной платой за услуги ведьмы может быть только ответная услуга. Правда, госпожа Вероломна позволяла ученице торговать сыром, однако бумага в горах стоила дорого и странствующие торговцы приносили её лишь небольшими пачками. Зато у них можно было купить унцию-другую[13] железного купороса, и если смешать его с чернильными орешками, которые растут на некоторых видах дубов, или с зелёной кожурой лесного ореха, получались вполне приличные чернила.

Тиффани постоянно подклеивала страницы, и дневник сделался толстым, как кирпич. Она подсчитала, что, если писать помельче, его хватит ещё по меньшей мере на пару лет.

На кожаной обложке она горячей шпилькой вывела предупреждение: «Фиглям не открывать!» Толку от него не было никакого. Фигли любые запреты считали приглашениями. С некоторых пор Тиффани стала писать отдельные страницы шифром. Грамота вообще трудно давалась народцу Меловых холмов, а шифр им и подавно было не разгадать.

Но на всякий случай Тиффани всё равно тщательно огляделась, прежде чем отпереть большой висячий замок, скреплявший цепочку, которой был опутан дневник. Потом открыла чистую страницу, обмакнула перо в чернильницу и написала:

Да, снежинка будет самым подходящим секретным обозначением Зимовея.

Он просто стоял, подумала Тиффани.

И убежал, когда я закричала.

Наверное, это хорошо, что он убежал.

Хмм…

Вот только…

Теперь я жалею, что закричала.

Она посмотрела на ладонь. Отпечаток лошадки был белый как мел, но совсем не болел.

Тиффани слегка передёрнулась и попыталась взять себя в руки. Что особенного произошло? Она повстречалась с духом зимы. Она ведьма. С ведьмами такое иногда случается. Он вежливо вернул то, что ей принадлежит, и был таков. И совершенно нечего тут сантименты разводить. Дел полно.

Она написала:

Тиффани очень осторожно открыла конверт. Это было нетрудно, потому что клей из улиточьей слизи получается неважный. Если повезёт, конверт даже удастся использовать ещё раз. Нагнувшись так, чтобы никто не мог заглянуть ей через плечо, Тиффани развернула письмо. В заключение она крикнула:

– Госпожа Вероломна, не могли бы вы перестать использовать мои глаза? Они нужны мне для личных целей. Пожалуйста!

Сначала ничего не изменилось, потом снизу донеслось тихое ворчание, и щекотка в глазах прошла.

От писем Роланда Тиффани всегда делалось… хорошо. Да, он часто писал об овцах и других столь же обыденных сторонах жизни холмов и иногда вкладывал в конверт засушенный цветок – колокольчик или примулу. Матушка Болен этого не одобрила бы. Она всегда говорила: если бы холмы хотели, чтобы люди рвали цветы, они бы позаботились, чтобы цветов на них было больше.

Письма навевали тоску по дому.

Как-то раз госпожа Вероломна спросила: «А что это за молодой человек тебе всё время пишет? Твой кавалер, да?» Тиффани удалось перевести разговор на другую тему, а потом, когда она улучила минутку и заглянула в словарь, ей почти удалось не покраснеть.

Роланд… Он… В смысле, главное, что он… То есть самое главное… в общем… главное, что он просто есть.

Да, когда они познакомились, он был бестолковым увальнем, от которого помощи ждать не приходилось. Но что удивительного? Он ведь, кроме всего прочего, около года прожил в плену у Королевы эльфов, разжирел, как свинья, и едва не сошёл с ума от сладкого и безысходности. А до и после этого его воспитанием занимались две надменные тётки, потому что его отец, барон, больше интересовался собаками и лошадьми.

С тех пор Роланд довольно-таки сильно изменился: думать стал больше, шуметь меньше, набрался серьёзности и подрастерял глупость. И ещё ему приходилось носить очки – первые очки на Меловых холмах.

И у него была библиотека! Больше сотни книг! То есть на самом деле, конечно, библиотека являлась семейным достоянием, но никто другой в замке ею всё равно не интересовался.

Некоторые книги были огромные и старинные, в деревянных переплётах, на их страницах красовались большие чёрные рукописные буквы и цветные рисунки, изображающие диковинных зверей и далёкие страны. На полках стояли «Повесть удивительных лет» Осохлябстера, «Почему всё так, а не иначе» Клюкфинга и «Большая недетская энциклопедия», в которой не хватало одного тома. Умение Тиффани читать и понимать иностранные слова произвело на Роланда огромное впечатление, и она не стала говорить ему, что обязана этим эху, оставшемуся от доктора Хлопстела.

Короче говоря… Суть в том, что… Да с кем ещё им было дружить? Роланд не мог, никак не мог завести друзей среди деревенских мальчишек, он ведь был баронский сын и всё такое. А Тиффани теперь носила остроконечную шляпу, а это что-нибудь да значит. В холмах не особенно жаловали ведьм, но она же внучка матушки Болен, так? Кто знает, чему девочка успела научиться от бабки там, в пастушьей кибитке на высоком пастбище. И, говорят, она показала этим горным ведьмам, как надо ведьмовать по-настоящему, а? А помните, как в прошлом году, во время окота дело было? Да наша Тиффани одним взглядом возвращала мертворождённых ягнят с того свету! И она Болен, а у Боленов холмы в самых костях. Она правильная девочка. И она – наша девочка, ясно?

И всё бы ничего, но одна беда: у Тиффани не осталось друзей в родных краях. Те, с кем она дружила в раннем детстве, теперь держались… почтительно. И всё из-за шляпы. Между Тиффани и её старыми друзьями встала стена, как будто она, Тиффани, выросла, а они так и остались детьми. О чём им было говорить? Она успела побывать в таких местах, которые им и вообразить не под силу. Да большинство из них не видели даже местечка под названием Дверубахи, до которого всего полдня езды. И ничуть не переживали из-за этого. Они собирались всю жизнь заниматься тем же ремеслом, что и их отцы, или растить детей, как их матери. И в этом нет ничего плохого, поспешно добавила Тиффани про себя. Но они не решали, какой будет их жизнь. Жизнь сделала выбор за них, а они даже и не заметили.

И в горах дела обстояли ничуть не лучше. Тиффани могла нормально поговорить только с такими же, как она, начинающими ведьмами – Аннаграммой и другими девочками. Не стоило и пытаться завязать беседу с кем-то из деревенских, особенно с мальчишками. Они сразу тушевались, прятали глаза и шаркали ногами, точь-в-точь как жители холмов, когда им приходилось обращаться к барону.

Да и Роланд тушевался не меньше, он прямо заливался краской, когда ловил взгляд Тиффани. Всякий раз, когда она навещала его в замке или они вместе гуляли по холмам, воздух между ними искрился от многозначительных пауз… Совсем как с Зимовеем.

Тиффани внимательно прочитала письмо, стараясь не отвлекаться на неряшливые пятна, оставшиеся от лап Фиглей. Роланд даже вложил в конверт несколько чистых листов, за что она была ему очень благодарна.

Она разгладила один из этих листов на столе и задумчиво уставилась в стену. Потом стала писать.

Внизу, в кладовой[14], из-за старого помойного ведра осторожно выкатился Гораций. Прямо перед ним была задняя дверь дома. Если сыр может выглядеть задумчивым, то именно так он и выглядел.

А тем временем в деревне Дверубахи возница почтового дилижанса не знал, что ему делать. Жители окрестных деревень и ферм часто оставляли свои письма в местной сувенирной лавке, служившей по совместительству почтовым отделением, чтобы он отвёз их дальше.

Обычно возница просто забирал в лавке мешок с корреспонденцией, но сегодня у него возникли непредвиденные осложнения. Он отчаянно листал «Устав Работников Почтамта» в поисках выхода.

Мисс Тик легонько притопывала ногой. Это нервировало возницу.

– Вот-вот-вот! – воскликнул он, обнаружив наконец подходящее правило. – Тут сказано: «Запрещено доставлять каких бы то ни было животных, птиц, драконов или рыбу!»

– И к какой из этих категорий ты относишь меня? – ледяным тоном поинтересовалась мисс Тик.

– Э-э, ну, человек, он же вроде как тоже животное, разве нет? В смысле, взгляни хоть на обезьяну…

– У меня нет ни малейшего желания смотреть на обезьян, – отрезала мисс Тик. – Я видела, что они вытворяют.

Сообразив, что зашёл в тупик, возница снова принялся рыться в своде правил. Обнаружив новый путь к спасению, он широко улыбнулся:

– Вот-вот-вот! Сколько ты весишь, госпожа?

– Две унции, – ответила мисс Тик. – И так уж вышло, что мой вес как раз равен наибольшему весу письма, которое можно отправить в Ланкр и Окрестные Земли за десять центов. – Она указала на свой лацкан, куда были приклеены две марки. – Доставку я уже оплатила.

– Но ты не можешь весить две унции! – воскликнул возница. – В тебе никак не меньше ста двадцати фунтов!

Мисс Тик вздохнула. Она не хотела прибегать к последнему средству, но Дверубахи – это всё-таки не Кривопёс. Эта деревушка стоит на обочине большой дороги и успела повидать мир, хоть мельком. Мисс Тик подняла руку и потянула за неприметную верёвочку на шляпе.

– Ну что, хочешь, я забуду, что ты только что сказал?

– С чего бы? – не понял возница.

Мисс Тик без выражения уставилась на него, потом закатила глаза:

– Прошу прощения. Такое иногда случается. Это всё утренние заплывы, знаешь ли. Пружина ржавеет.

Она хлопнула по тулье сбоку, и над её макушкой рывками воздвигся конус. Бумажные цветы с полей посыпались во все стороны.

Возница проследил взглядом рост шляпы.

– О, – только и сказал он.

Остроконечная шляпа означает, что тот, кого вы видите под ней, либо волшебник, либо ведьма. Ну, или сорвиголова, которому такая шляпа вообще-то не положена и который продержится ровно до тех пор, пока ему не встретится полноправный обладатель или обладательница шляпы. Ведьмы и волшебники не любят самозванцев. А ещё они не любят ждать.

– Ну и сколько же я вешу теперь, любезный? – поинтересовалась мисс Тик.

– Две унции, – поспешно отрапортовал возница.

Ведьма улыбнулась:

– Да, и ни скрупулом больше. Как известно, скрупул – это единица веса, равная одной двадцать четвертой части унции или же двадцати гранам. Так что можно сказать, что я… нескрупулёзная!

Она подождала, пока смысл этой истинно учительской шутки дойдёт до собеседника, не дождалась, но расстраиваться не стала. Мисс Тик нравилось быть умнее всех.

Она села в дилижанс.

Пока они ехали в горы, пошёл снег. Мисс Тик знала, что среди снежинок не встретишь двух одинаковых, и не стала к ним приглядываться. А вот если бы пригляделась, то почувствовала бы себя не такой уж и умной.

Тиффани спала. В камине её спальни теплился огонь. Внизу стучал станок госпожи Вероломны, ткал дорожку сквозь ночь.

Маленькие синие человечки крадучись подобрались по полу к маленькому столику, который Тиффани использовала для письма, вскарабкались друг другу на плечи, и вот уже верхний Фигль в пирамиде оказался на высоте столешницы.

Тиффани перевернулась на другой бок и тихонько фыркнула во сне. Фигли замерли, и спустя мгновение дверь спальни неслышно закрылась за ними.

Едва различимая взглядом сине-рыжая комета, взметнув пыль, пронеслась вниз по лестнице, прошмыгнула в кладовку и через странную дыру в форме сырной головы, проделанную внизу задней двери, вылетела наружу. Её дальнейший путь можно было проследить по потревоженной палой листве до маленького костерка в глубине леса. Свет от огня играл на лицах многочисленной орды пикстов, хотя если бы он мог выбирать, то предпочёл бы поиграть в другом месте.

Комета остановилась и распалась на шестерых Фиглей, двое из которых тащили дневник.

Добычу бережно положили на землю.

– Уфф, еле копытсы унесли с этого дому, – перевёл дух Громазд Йан. – Зырили те черепушки верзунские? Этой карге путю лучше не перебегать!

– Ах, опять она замочину навесила, – заметил Явор Заядло, пустившись в обход дневника.

– Явор, а мож, всё ж таки не надо его читать? Нехорошо оно, – вмешался Билли Мордаст. – Это ж лишное!

– Она – нашая карга. Её лишное – нашее лишное, – отмахнулся Явор Заядло, запустив руку по локоть внутрь замка. – И ваще, она ж хочет, чтоб хтой-то это прочитил, а то чего б она шкрябила? Нет толку шкрябить, ежли читить некому. Только карандахи зря тратить.

– Мож, она сама его и читает, – неуверенно предположил Билли.

– Нды? И на кой оно ей? – презрительно фыркнул Явор. – Она всё там и так бум-бум, сама ж нашкрябила. Да и Джинни велела прознать, что нашая карга про баронского парю себе кумексает.

Раздался щелчок, и замок открылся. Вся фиглёвская братия приготовилась почтительно наблюдать.

Явор Заядло полистал шуршащие страницы и широко ухмыльнулся:

– Ах, она тута шкрябит: «Фигли опять объявились. Как мне их не хватало!»

– Видать, она по нам оченно соскучилась, – сказал Билли Мордаст. – Дай-ка позырить, пжалста…

«Фигли опять объявились. Только их мне не хватало!» – прочёл гоннагл.

– А-а, – протянул Билли.

Он был родом из клана Долгого озера и пришёл в клан Мелового холма вместе с Джинни. Фигли Долгого озера, в отличие от клана Холма, были на «ты» с грамотой, а Билли, как гоннаглу, пришлось особенно хорошо овладеть чтением и письмом.

Фигли же Мелового холма были больше на «ты» с выпивкой, грабежом и мордобоем, и Явор Заядло славился владением всеми тремя этими искусствами, но ему пришлось научиться читать и писать, потому что этого хотела Джинни. Билли давно заметил, что в обращении с буквами Большому Человеку клана свойственна не столько точность, сколько надежда на лучшее. Напоровшись на предложение подлиннее, Явор Заядло норовил разобрать несколько слов, а потом с наскоку домыслить остальное.

– Искушство читания ведь в том, чтобы скумексать, что слова хотят тебе сказануть, верно? – сказал Явор.

– Мож, оно и так, – вмешался Громазд Йан. – Токо есть ли среди тех словей что-нить разлюбезное про того мешковастого верзунчика из замка?

– Экий ты романтышный, – усмехнулся Явор Заядло. – Нае, нету тута такого. Они таперь свои письмы мал-мал шифрить стали. Экая-какая помеха читанию: буковы и так-то разбечься норовят, а тут их ещё перемешкали почёмздря.

– Ах, эт’ для нас всех добром не обвернётся, ежли мал-мал громазда карга мечтовывает о парях заместо того, чтоб карговству учиться, – сказал Громазд Йан.

– Ах-ха, но, мож, паря-то в мужи идти не захотит, – сказал Чуть-не-в-уме Ангус.

– Когда-нить, мож, и захотит, – возразил Билли Мордаст. Его хобби было наблюдение за людьми. – Почти все верзунские мущщины в мужи идут.

– Взаправду? – не поверил Фигль.

– Ах-ха.

– Что, по добровой воле?

– Ах-ха, многие хотят жениться, – сказал Билли.

– Чтоб прощевай тыркс, пойло жракс и морда дракс?

– Эй, я ж по-прежневому тыркс, пойло жракс и морда дракс! – крикнул Явор.

– Ах-ха, Явор, токо мы видели, как опосля тебе почёмздря Объясняваться приходится, – возразил Туп Вулли.

Фигли дружно закивали. Искусство Объясняться они считали чем-то вроде чёрной магии. Уж слишком сложно бывает Объяснить…

– Ну, вот мы возвертаемся с тырксов, жраксов и драксов, а Джинни на тебя эдак зыркс – и губы поджамкивает, – продолжал Вулли.

Остальные Фигли в ужасе взвыли:

– О-о-о-о, токо не поджамканье губей, токо не оно!

– А потом ишшо и руксы на груди скрещает, – не унимался Вулли, увлечённо дрожа со страху от собственных слов.

– О-о-о-о-о, ой-ёи-ёи, руксы на груди! – Фигли принялись рвать на себе волосы.

– И я уж не грю, как она носком ноги притопсывает…

– А-аргх! Нет! Притопсы! – Некоторые стали биться головой о деревья.

– Так-то оно так, – вмешался Явор Заядло, – но вы ни бум-бум, что у нас, мужьёв, на всё это свои таинствия имеются.

Фигли озадаченно переглянулись. В наступившей тишине раздался треск – это повалилось на землю небольшое деревце.

– Мы про такенное в жисть не слыхали, – выразил общее недоумение Громазд Йан.

– Ишшо б вы слыхали! Хто б вам сказанул-то? Вы неженатиксы! Вы ни бум-бум, как оно всё по-е-тиш-но у-рав-но-ве-шен-но. Ну-кось, ступайте сюдыть, я вам на ухи шепну.

Тщательно оглядевшись по сторонам – не слышит ли его кто-нибудь, кроме пятисот Фиглей, – Явор Заядло продолжал:

– Ну дыкс от… Попервой ты тыркс, пойло жракс и морда дракс, ах-ха? А опосля возвертаешься, знатца, в курганс, и там тебя ждут притопсы…

– О-о-о-о-о!

– И руксы на груди…

– А-а-а-аргх!

– И, ясно дело, поджамканье губей. И от тогдыть… А ну кыкс, позатыкните свои вопиллы, чучудры нервические, пока я ваши балды одну об другу не настучал!

Все Фигли утихли, но один продолжал рыдать:

– О-ой-ёи-ёи-ёи! О-хо-хо-хо! Поджамканье гу… – Он наконец умолк и смущённо огляделся.

– Туп Вулли, – произнёс Явор с ледяным спокойствием и безграничным терпением.

– Ась, Явор?

– Помнишь, я грил тебе, чтоб ты вдругорядь меня слухал?

– Ась, Явор?

– Дыкс эт’ был тот-сам рядь.

Туп Вулли виновато понурился:

– Звиняй, Явор.

– Ну лады. Тыкс, о чем я грил? А, знатца, губы жамк, руксы вскресть, ноги топс… И от тогдыть…

– Тогдыть пора Объясняваться! – подхватил Туп Вулли.

– Верно! – резко оборвал его Явор Заядло. – А хто-нить из вас, угрязков, готовски в таку себе минуту выдавать Объясненья?

Он пристально оглядел своих воинов. Воины в ужасе попятились.

– Когды кельда жамкает, крещит и притопсывает, – замогильным голосом продолжал Большой Человек, – когды её ясны глазья грят: «Ну-ну, позырим, как ты таперь Объяснишься…» Ну кыкс? Готовски вы?

Но Фигли рыдали и в ужасе жевали свои килты.

– Нае, Явор, – пролепетали они.

– Ах-ха! – воскликнул Явор Заядло. – Вы не готовски! Эт’ потому, что вы ни бум-бум в мужненстве!

– Я слыхал, как Джинни грила, что таких Объяснений, как ты, ни один Фигль не понавыдумает! – с восхищением проговорил Туп Вулли.

– Ах-ха, оченно мож быть, что оно так и есть. – Явор Заядло гордо выпятил грудь. – У нас, у Фиглей, вековые традисии громаздущих Объясненьев имеются.

– Джинни грит, твои Объясненья бывают такие длиннявые и загогулистые, что к концу она уж и не упомнит, с чего они начинались, – добавил Туп Вулли.

– Ну, эт’ у меня к ним просто природновый дар, неча тут хвастить, – скромно отмахнулся Большой Человек.

– Но верзуны-то навряд ли с Объясненьями управляются, – вмешался Громазд Йан. – Они ж тупитлы.

– И всё-таки они женятся, – сказал Билли Мордаст.

– Ах-ха, и тот паря в замке уж больно на нашую малу громазду каргу пырится, – гнул своё Громазд Йан. – А папка-то его уже дряхлявый и квёлый, того гляди копытсы склеит. И тогда мальцу достатнутся такие бумазейки, где сказано, что холмья таперь его.

– Джинни боится, что, если у него будут эти бумажки, что холмы теперь его, – подхватил Билли, – он решит, что они ему принадлежат. А мы все знаем, чем это мож кончиться, верно?

– Ах-ха, – сказал Громазд Йан. – Вспашкой.

Один звук этого слова пугал пикстов. Старый барон как-то раз задумал распахать несколько участков земли, которые поровнее. Зерно, рассуждал он, нынче в цене, а на овцах сильно не разбогатеешь. Но тогда ещё была жива матушка Болен, и она передумала за него.

Однако некоторые пастбища в окрестностях холмов уже распахали. За зерно и правда можно было выручить хорошие деньги. И Фигли не сомневались, что и Роланд захочет пустить плуг на холмы. В конце концов, его ведь воспитали мерзкие самовлюблённые и коварные тётки.

– Не верю я ему, – сказал Чуть-не-в-уме Ангус. – Он книги читит и всяко-тако. О земле не морочится.

– Ах-ха, – кивнул Туп Вулли. – Но ежели он обженится на мал-мал громаздой карге, он о вспашке и помыслить струснёт, потому что тогда она ему устроит руки жамк…

– Эт’ губы она жамк! – резко поправил его Явор Заядло.

Фигли в испуге огляделись по сторонам.

– О-о-о-о-о, токо не губы жа…

– А ну цыть! – рявкнул Явор Заядло. – Стыд-позор на вас! Эт’ мала громазда карга должна решать, кому на ней обжениться. Верно я грю, гоннагл?

– Ммм? – неопределённо промычал Билли, глядя куда-то вверх, и поймал ещё одну снежинку на палец.

– Я грю, эт’ мала громазда карга должна решать, кому на ней обжениться, так? – повторил Явор Заядло.

Билли во все глаза разглядывал снежинку.

– Билли? – окликнул Явор.

– Ась? – спохватился гоннагл, словно очнувшись. – Ах, да… Думаешь, она хочет, чтобы Зимовей на ней обженился?

– Зимовей? – удивился Явор Заядло. – Нае, он ни на ком обжениться не могёт, он же ж духс бесплотский. Не светит ему.

– Она с ним плясовала. Мы видали её. – Билли снова поймал снежинку и пригляделся к ней.

– Да мало ли чего девчура, увлёкшись, напляшет! И ваще, с чего ты взял, что она об Зимовее морочится?

– У меня есть основания считать, – с расстановкой проговорил гоннагл, глядя, как падают снежинки, – что Зимовей немало морочится о нашей карге.