Государство — это он

Или вот еще пример. Когда в 1957 году исключали из партии Молотова и Маленкова (это

было на партсобрании аппарата Совета министров в 14-м корпусе Кремля, в клубе, который

потом переделали под зал заседаний Совета национальностей Верховного совета СССР),

Молотов выступал дважды. Он посчитал, что в первый раз выступил неудачно, и попросил

слова еще раз. Ему начали прямо говорить: что это вы пытаетесь оправдываться, вы же

голосовали всякие расстрельные списки? Он отвечал: "Да, голосовал. Но когда проголосовал

Сталин, попробовали бы вы проголосовать против".

Знаете, даже тогда чувствовалось, насколько сильно боялись Сталина даже его ближайшие

сподвижники. Это ведь сидело где-то глубоко еще многие и многие годы. Доходило до

казусов. Уже после XX съезда и начала борьбы с культом личности на пленуме ЦК выступал

академик Юдин. Партийный философ, но мужик замечательный. Заканчивает выступление и

вдруг по привычке как крикнет: "Да здравствует товарищ Сталин!" В первый момент у

многих руки рефлекторно сложились для хлопков. А потом – полная тишина. Юдин

сообразил, что маханул лишнего, и говорит: "Извините, я, кажется, ошибся".

А неясные приказы – это как?

Как-то он шел по ЦК мимо отдела по работе с женщинами и вдруг услышал, что там все

громко смеются. Он остановился, повернулся к охраннику и сказал: "Чтобы этого больше не

было!" Охранник передал, кажется, Маленкову. Тот стал ломать голову: чего чтобы больше

не было – смеха, отдела или его сотрудников? Долго думали, пока наконец не приняли

компромиссный вариант – ликвидировать отдел, но людей, работавших в нем, не сажать.

"И строительством плохо руководите, и в бильярд играть не умеете"

А по мере старения Сталин менялся?

По моим наблюдениям, он стал уделять больше времени своим увлечениям. Он ведь любил

выращивать на своей ближней даче в Волынском фрукты и овощи. По большей части южные, которые в подмосковном климате не вызревали. Виноград, как мне говорили, был такой, что

в рот не возьмешь. А неспелые дыни и арбузы он дарил своим гостям. При этом говорил

садовнику: "Взвесьте все и возьмите с них деньги по розничной цене московских магазинов".

Больше отдыхал и при этом шутил в своем, только ему присущем стиле. Бывший министр

строительства, а потом председатель Моссовета Николай Дыгай рассказывал мне, как он

отдыхал одновременно со Сталиным в Сочи. Вождь пригласил его на обед, а потом

предложил сыграть на бильярде. Дыгай выиграл три раза подряд. Сталин и говорит: "Значит, мне правильно докладывают, что вы плохо строительством руководите. Видимо, все шары

катаете!" У Дыгая руки затряслись. И он раз за разом стал проигрывать. Сталин посмотрел на

него и говорит: "И строительством плохо руководите, и в бильярд играть не умеете".

Он просто наслаждался испугом собеседника или шутил, чтобы запомнили и рассказывали о

нем, как о других великих?

Думаю, и то и другое. Он готовил себе место в истории очень серьезно. Особенно ярко это

стало заметно на пленуме ЦК, проходившем вслед за последним сталинским XIX съездом

партии. Он тогда начал резко критиковать Молотова и Микояна. Говорил о том, что они

имеют заслуги, но все равно ощущение было такое, что обоих не сегодня-завтра арестуют.

Причем у меня тогда появилось ощущение, что вождь просто хочет убрать последних людей, которые помнят то время, когда он был простым смертным. И после его кончины могут

начать об этом вспоминать.

Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ

"Уже после начала борьбы с культом личности на пленуме ЦК выступал академик Юдин (на

фото). Заканчивает выступление и вдруг по привычке как крикнет: "Да здравствует товарищ

Сталин!""

Вы присутствовали на его похоронах?

Конечно. Правда, в те годы я еще не был непременным участником всех комиссий по

организации похорон, но в почетном карауле у гроба в отведенное для аппарата Совмина

время постоял.

А почему памятник на могиле Сталина появился только девять лет спустя после выноса его

тела из Мавзолея и перезахоронения?

В 1970 году мне позвонил начальник хозяйственного управления Совмина Леонтьев. И

говорит: "Михаил Сергеевич, ко мне приходил скульптор Томский и просил, чтобы ему

оплатили создание бюста Сталина для могилы на Красной площади. Говорит, что два года, как бюст готов, лежит на складе, а денег не платят". "А разве мы ему заказывали такой

бюст?" – спрашиваю. "Нет". Стали разбираться. Оказалось, что памятник заказало

управление охраны КГБ, а вопрос об установке застрял в ЦК у Суслова.

Но ведь Суслова называли ярым сталинистом.

Он консерватором был еще более ярым. Нет на могиле памятника, никто не ропщет – пусть

все так дальше и остается. Он переставал быть консерватором, только когда речь шла о нем

самом. К 75-летию того же Леонтьева мы написали записку в ЦК с просьбой дать ему орден.

А в 75 награждать было не принято. Только в 70 и 80. Но Леонтьева уважали, и все члены

Политбюро, кроме Суслова, проголосовали за. Я решил позвонить Суслову. "Михаил

Андреевич, – говорю, – у вас там дело такое, о награждении Леонтьева..." "Да,– отвечает,–

был такой вопрос. Но ведь за 75 лет не дают". И дернул меня черт сказать: "Но вам-то дали".

А он ровным своим скрипучим голосом говорит: "Ну так я же Суслов". А про памятник

Сталину я доложил Косыгину. Месяца через два иду по Кремлю и вижу скопление народа.

Оказалось, что члены Политбюро со свитой рассматривают этот бюст. Брежневу

понравилось. И вскоре было принято решение памятник на могилу установить. Всем, кому

интересно знать, каким был Сталин, советую сходить и посмотреть. Томскому здорово

удалось все ухватить.

"После расстрела Берии Маленков все время улыбался"

Так почему же Маленков лишился главного поста в правительстве? Опыта ему было не

занимать – он работал в партийном и государственном аппарате с молодости. А во главе

страны и правительства пробыл меньше двух лет.

Формально ему поставили в вину политические просчеты и ошибки. А по сути, товарищи по

коллективному руководству страной не простили ему того, что он начал принимать

отдельные важные решения, не советуясь с ними. Как Сталин.

Но, возможно, он имел для этого некоторые основания? Ведь его иногда называли прямым

наследником Сталина. Существует даже легенда о том, что умирающий вождь пожал ему

руку в знак того, что передает ему власть.

Это действительно легенда. Еще рассказывали, что будто бы Сталин незадолго до смерти

открыл глаза и свирепо взглянул на Берию. Я на Ближней даче не бывал. Но мне говорили, что Сталин после инсульта в сознание не приходил, ни на кого не смотрел и рук не пожимал.

А Маленков, надо сказать, даже внешне не очень подходил на роль сменщика Сталина.

Ходил он, правда, в полувоенном френче, похожем на сталинский. Но одинаковая одежда

только подчеркивала различия их сложения: Сталин был сухощавым, а Маленков – не по

возрасту полным. Они и говорили по-разному. Сталин – негромко, но твердо. А Маленков

всегда разговаривал мягко, даже когда произносил самые страшные слова. Кроме того, он

всегда старался убедить собеседника в своей правоте – беседовал ли он с рядовым

сотрудником Совнаркома или с самим Сталиным. Я был свидетелем одного такого его

разговора. В 1943 году меня направили на Центральный фронт, где командующим был

маршал Рокоссовский, а представителем Ставки – Маленков. Поздно вечером Маленков по

ВЧ-телефону докладывал Сталину обстановку. Все вокруг почтительно слушали. "Хорошо

бы, – говорит, – товарищ Сталин, еще полчок самоходок на наш фронт подбросить". Сталин, наверное, ему сказал, что и в других местах техники не хватает. Маленков: "Это верно, товарищ Сталин, это верно, но это как раз то, что нам очень надо было бы, – полчок". И стал

приводить аргумент за аргументом в подкрепление своей просьбы. Потом послушал, сказал:

"Спасибо, товарищ Сталин", попрощался, положил трубку и, улыбаясь, обратился к нам: "Ну

командующий где наш?" Говорят, что он уже отдыхает. Рокоссовский, как мне говорили, вне

зависимости от обстановки – есть бой или нет – ложился спать всегда в одно и то же время и

очень рано вставал. "Тогда не трогайте его, пожалуйста, – говорит довольный Маленков, – а

полчок у нас будет".

То есть Сталин его все-таки выделял из числа других приближенных?

Сталин выделял всех людей, имеющих специальное образование и крепко знающих какое-

либо дело. Косыгина он ценил как специалиста в легкой и текстильной промышленности, Тевосяна – как грамотного металлурга, а Маленкова за глубокие знания в энергетике – он

ведь окончил МВТУ. Сталин вообще не терпел в своем окружении "чистых партийцев". У

него каждый член Политбюро отвечал за конкретную отрасль промышленности и ее

состояние. Микоян, например, – за снабжение, торговлю, пищевую промышленность. Берия –

за нефтяные и угольные дела. Каганович – за транспорт. И почти все члены Политбюро были

заместителями председателя правительства. Те, кого Сталин до Отечественной войны

приближал к себе, обязательно проходили своеобразную стажировку в Экономсовете. Был

такой орган Совнаркома, который решал абсолютно все вопросы оперативного управления

страной, кроме утверждения годового плана и бюджета. Его членами были и Маленков с

Берией. На заседаниях, кстати, они всегда садились рядом.

Фото: Росинформ / Коммерсантъ

Это тогда образовался союз этих двух политиков?

Я бы не называл их отношения союзом. По-видимому, когда их интересы совпадали, они

действовали совместно. А бывало это очень часто. К примеру, обоим было выгодно держать

руководящие хозяйственные кадры в постоянном напряжении. Чтобы те не забывали, как

говорил Горбачев, "кто есть ху". У Берии это превратилось в своего рода страсть. Он

приходил на заседания Экономсовета, а позднее Президиума Совнаркома на 5-10 минут

раньше других руководителей. Сядет за стол, оглядится по сторонам и сам себя спрашивает:

"Кому бы сегодня выговор влепить?" Вслух! И всегда, черт его возьми, находил жертву.

Помню одно заседание по легкой промышленности. Выступает министр Шестаков. Все идет

тихо и мирно. Вдруг, оправдываясь за какие-то огрехи, Шестаков говорит: "А она нам

электроэнергию не дает". Берия сразу встрепенулся: "Кто она?" – "Электростанция на

Москве-реке". – "А министр где?" – кричит Берия. Поднимается министр электростанций:

"Он неправду говорит. Мы ему даем электроэнергию. Только он за нее не платит". А Берия

вошел в раж и кричит на министра электростанций: "Слушайте, вы где работаете?! Я считаю, как минимум объявить ему строгий выговор и с предупреждением! – А сам улыбается сидит.

– Так я говорю? Наверно, правильно?!" Маленков кивает. Остальные, глядя на них, тоже

поддакивают.

А Сталин?

Он нечасто бывал на заседаниях правительства. Но во время ужинов в узком кругу всегда

раздавал поручения своим соратникам. Когда на следующий день на заседании

заканчивались основные вопросы повестки, приближенные к вождю руководители доставали

из карманов кто листок, кто обрывок бумажки, на которых за столом записывали указания, и

начинали коллективно вспоминать: "Вот товарищ Сталин вчера говорил..." И быстро вместе

формулировали проекты решений, а Маленков их записывал. Берия и тут проявлял особое

рвение. Считал, что лучше других помнит, что именно приказал Сталин. У него даже пенсне

как-то ярче блестеть начинало. Стекла большие, цилиндрами, не такие, как на его

фотографиях.

Может, вам стекла от страха большими казались? Не вы один Берию боялись.

Особой боязни у меня не было. Но опасаться – опасался. Помню, в конце 40-х годов как-то

вечером Берия вызвал меня и министра торговли Василия Жаворонкова. "Чтобы завтра был

готов квартальный план снабжения населения", – говорит. Мы попытались было возражать.

Стали доказывать, что обычно план представляется позже и что у нас пока ничего для его

составления не подготовлено. Берия посмотрел на нас внимательно и совершенно спокойно

говорит: "Чтобы через сутки план был готов. Опоздаете, руки-ноги переломаю". Жаворонков

был мужик смелый, в войну успешно руководил обороной Тулы и без войск, рабочими

отрядами и полком НКВД, защитил ее от немецких танковых армий. А тут у него руки от

страха затряслись. План мы составили к двум часам следующего дня. А в семь вечера его уже

утвердили.

Берия обладал такой властью, что мог казнить и миловать министров?

Большую власть они с Маленковым получили не сразу. Вскоре после войны их оттеснили от

Сталина руководители нового поколения – "ленинградцы" – Вознесенский и другие. Сталин

приказал Берии сосредоточиться на атомных делах, а Маленков за ошибки в руководстве

авиационной промышленностью ненадолго потерял большинство своих постов. Но вскоре

они отыгрались. Заместитель председателя Госснаба Михаил Помазнев написал письмо в

Совет министров о том, что председатель Госплана Вознесенский закладывает в годовые

планы заниженные показатели. Для проверки письма была создана комиссия во главе с

Маленковым и Берией. Они подтянули к своему расследованию историю с подготовкой в

Ленинграде Всероссийской ярмарки, которую руководители города и РСФСР просили

курировать Вознесенского. И все это представили как проявление сепаратизма. И

получилось, что недруги Маленкова и Берии поголовно враги народа. Потом Сталин

постепенно стал отходить от руководства текущими делами, и решение оперативных

вопросов, а по сути, управление страной оказалось в руках Маленкова и Берии. По-моему, явочным порядком. После Ленинградского дела остальные члены руководства страны

боялись их так, что никто не посмел возразить, когда они фактически взяли в свои руки

бразды правления.

Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ

"Сталин постепенно стал отходить от руководства текущими делами, и управление страной

оказалось в руках Маленкова и Берии"

В чем это проявлялось?

Решения по всем вопросам принимали три заместителя председателя Совета министров:

Берия, Маленков и Булганин. Берия всегда читал документы, которые мы приносили ему на

подпись, серьезно и внимательно. Как обычно, находил, к чему придраться, и начинал нас

распекать. Пока мы ехали в ЦК, к Маленкову, всего-то несколько минут от Кремля до Старой

площади, они успевали созвониться. И Маленков был недоволен теми же самыми

документами, что и Берия. "Зачем вы вообще эти вопросы поставили на голосование?" –

спрашивает. "Микоян внес этот, а этот – Молотов", – отвечаем. Недовольство Маленкова

только усиливалось. "Мало ли что они требуют рассматривать", – говорит. Иногда первым

документы просматривал Маленков. И Берия к нашему приезду был в курсе того, какие

вопросы он снял. Мнение Булганина значения уже не имело, и он, понимая это, голосовал

точно так же, как Берия и Маленков.

А каким образом после смерти Сталина Маленков стал первым лицом партии и государства?

Конечно, все было оформлено решением Президиума ЦК, а затем в советском порядке. Но

произошло все, как мне тогда показалось, опять же явочным порядком. В день смерти

Сталина нас вызвали к Маленкову, и оказалось, что он занял кабинет Сталина. Там же он

начал проводить заседания Президиумов ЦК и Совета министров и вести их.

Но отношения Маленкова с Берией с этого времени стали быстро ухудшаться?

Чувствовалось, что Берия не очень доволен сложившимся раскладом постов. Помню, звонит

мне помощник Берии Ордынцев. "Тот, – говорит, – тебя зовет Лаврентий Павлович". Дело в

том, что Помазнева, ставшего управляющим делами Совмина, Берия называл "этот", а меня –

"тот". Иду. В кабинете Берии сидел насупленный Маленков. Они решали вопрос о переходе

на нормальный график работы государственных органов. При Сталине, как известно, вся

жизнь страны подстраивалась под его режим дня: работа руководителей учреждений

начиналась почти в полдень и продолжалась до поздней ночи. Берия расспросил меня о том, какой должна быть продолжительность рабочего дня и рабочей недели. А Маленков говорит:

"Иди, мы тут все сами решим". Зачем Берия меня позвал? Про длительность недели он все

знал и без меня. Мне показалось, что Берия хотел продемонстрировать Маленкову, а в моем

лице и аппарату, что хозяин положения на самом деле он.

Стремление переделить власть и привело к падению Берии?

Никакого "заговора Берии", о котором так много говорили потом, на самом деле не

существовало. Товарищи по Президиуму ЦК арестовали его превентивно. Уж очень они

боялись его интриганских способностей. Боялись, что он сможет провернуть что-нибудь

эдакое. Но заговор был придуман потом, чтобы как-то объяснить массам, за что арестовали

самого верного ученика Сталина.

Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ

"Берия считал, что лучше других помнит, что именно приказал Сталин. У него даже пенсне

как-то ярче блестеть начинало"

После устранения Берии с политической арены настроение коллективного руководства

изменилось?

Им как будто стало легче дышать. С лица Маленкова в первые месяцы после ареста Берии

просто не сходила улыбка. Он вел заседания раскованно, шутил. Решения правительства

стали совершенно маленковскими: обстоятельными, но очень многословными. К примеру, до

него решение о выделении двух новых самолетов училищу гражданской авиации выглядело

бы просто: Минавиапрому изготовить и передать такому-то училищу самолеты. При

Маленкове решению предшествовала большая вводная часть: "В целях улучшения

подготовки" и т. д. И в самом решении пунктов было раза в два больше: "Обратить внимание

на недостаточную заботу о подготовке летного состава" и т. п. Такими же длинными, хотя и

дельными, были его выступления и статьи.

Хрущев воспользовался всеобщей расслабленностью и в 1953 году стал первым секретарем

ЦК, а в 1955-м сместил Маленкова и с должности главы правительства?

Дело было не столько в Хрущеве, сколько в партаппарате. При Сталине верховной властью в

стране был он сам, а текущие вопросы в основном решались в правительстве. После смерти

Сталина работники ЦК и секретари обкомов захотели встать над государственным аппаратом

и правительством, а Хрущев был только выразителем их интересов. Когда сталинские

соратники и в их числе Маленков в 1957 году попытались сместить Хрущева, было уже

поздно. Власть в центре и на местах перешла к партийным органам, которые поддерживали

Хрущева. Антипартийную группу Молотова, Маленкова и Кагановича разоблачили.

Маленков потерял посты заместителя председателя Совета министров и министра

электростанций. Его назначили директором ГРЭС в Усть-Каменогорске, затем перебросили в

Экибастуз – руководить ТЭЦ.

Вы встречались с ним после его опалы?

Когда ему разрешили вернуться в Москву, он время от времени мне звонил. Просил помочь в

решении бытовых проблем. Пенсию всем троим, Молотову, Маленкову и Кагановичу,

назначили одинаковую – 300 рублей.

Максимальная для простых пенсионеров была 60 рублей?

Да, но министры получали пенсию в 400 рублей, а зампреды Совмина и секретари ЦК – 500.

Так вот Молотову и Кагановичу потом пенсии повышали, а Маленков не просил ни о пенсии, ни о прикреплении к кремлевской столовой. Мы помогали ему с квартирой, с путевками в

санаторий. Но встречаться нам не приходилось. Его заявления с просьбами привозили или

жена, или дочь Воля. Сам он в Кремле не был больше ни разу. Маленков то ли опасался

напоминать новому руководству страны о своем существовании, то ли не хотел напоминать

самому себе о том, что он имел и потерял.

"Булганин не смог больше переносить постоянных злобных

выпадов Никиты"

Следующим главой советского правительства стал Николай Булганин. Что представлял собой

человек, способный одновременно быть председателем правления Госбанка СССР и

заместителем министра обороны? Почему он был главой советского правительства лишь

около трех лет?

Когда вы начали работать с Булганиным?

В первый раз я привез ему на согласование документы из Совнаркома в 1938 году. Его тогда

назначили председателем правления Госбанка и одновременно или вскоре после этого –

заместителем председателя Совнаркома. Помню, он сидел в огромном зале заседаний банка

во главе длинного стола, сам стройный, лицо узкое, бородка клинышком. Очень эффектно он

на этом месте смотрелся.

Говорят, что он не слишком хорошо разбирался в финансах.

Он был толковым хозяйственником, прошедшим хорошую школу. Взгляните на его

биографию. Он работал в ЧК, госаппарате, был директором крупнейшего московского

предприятия – электрозавода. Потом возглавлял Моссовет, Совнарком РСФСР. Но, надо

сказать, звезд с неба он не хватал. Сказать или предложить что-то оригинальное он не мог.

Но ведь таких управленцев в стране, да и в Москве было несколько десятков, если не сотен.

Почему именно ему доверили столичное хозяйство?

Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ

"Его электрозавод выполнил первый пятилетний план за два с половиной года и гремел на

всю страну"

Его электрозавод выполнил первый пятилетний план за два с половиной года и гремел на всю

страну. Это во-первых. А во-вторых, у него была очень полезная для продвижения по службе

черта характера: он никогда не возражал начальству. Что бы оно ни говорило. К примеру, в

30-е годы вдоль Садового кольца в Москве были вырублены почти все деревья. Все просто не

успели. Тогда появилась теория, что в случае вражеской химической атаки вся отрава будет

оседать на деревьях и еще долго вредить населению. Партийное руководство города –

Каганович или Хрущев – приказало деревья вырубить, а Булганин без возражений начал

исполнять. Но Сталин это дело остановил.

А как он, сугубо гражданский хозяйственник, стал маршалом?

В 1941 году он был назначен членом Военного совета Западного фронта, которым

командовал Жуков. Мы с ним по-настоящему познакомились именно тогда. Штаб фронта

находился недалеко от Москвы, в Перхушково, и я несколько раз по поручению Микояна, отвечавшего за снабжение Красной армии, ездил туда проверять, как идут дела. Булганин

часто приезжал с разными просьбами к Микояну. Анастас Иванович давал мне поручения

найти возможность помочь, и я искал. Иногда это удавалось, иногда нет.

Он разбирался в военном деле лучше, чем в финансах?

С тех пор как Булганину присвоили генеральское звание, он предпочитал везде появляться в

военной форме. Хотя по характеру был совсем не военным, не резким. Но время от времени

мог и ругнуться матом. И конечно же, был совсем не стратег. Помню, в 1941 году мы

приехали на Западный фронт. Над нашими головами в сторону Москвы степенно, строем, с

ровным гулом летели немецкие бомбардировщики. Булганин вдруг занервничал, забегал

взад-вперед и начал кричать: "Почему мы их не сбиваем? Почему не сбиваем?" Жуков

оторвался от карты, посмотрел на него твердо и говорит: "Да не волнуйся ты так, Николай

Александрович! Если мы начнем их сбивать, они начнут бомбить позиции наших войск.

Пусть там, в тылу, их сбивают те, кому это положено". Но как хозяйственника Жуков его

высоко ценил и был спокоен за тыл фронта, если членом Военного совета был Булганин.

Булганин к Жукову тоже хорошо относился.

Но это ведь не помешало ему принять участие в травле Жукова после войны?

Булганин в этом случае, как обычно, без возражений исполнял волю руководства. Он потому

с легкостью возглавлял такие разные организации, как Госбанк и Министерство обороны, что

в основном передавал подчиненным указания Сталина, оформленные в решения Политбюро, а затем следил за их неукоснительным исполнением. Когда Сталин начал отходить от

руководства текущими делами, Булганин стал выполнять указания Берии и Маленкова.

Причем, как потом выяснилось, много плохого сделал из страха перед этой парой. Когда

арестовали руководителей Ленинграда, было организовано специальное тюремное

подразделение. И роль следователей в нем исполняли сотрудники ЦК и члены Политбюро.

Булганину тоже пришлось допрашивать обвиняемых. Он сам боялся до смерти Берию, пока

того не арестовали. Вы бы видели, как радовался Булганин, когда того расстреляли. Тогда в

первый раз после долгого перерыва в Кремле встречали Новый год. В отличие от

предвоенных лет встречать 1954 год пригласили очень много людей. Руководители страны

Маленков, Булганин, Хрущев вокруг елки водили с гостями хороводы. Булганин неожиданно

вышел в круг и начал плясать "барыню". Красиво танцевал! Женщины по очереди выходили

плясать с ним, уставали и уходили. А он все продолжал и продолжал плясать. И это в его 58

лет! Крепкий был мужик. Гостей на Новый год в Кремль приглашали и в следующие годы, но

не было ни хороводов, ни русских танцев маршала Булганина. Наверное, это было бы даже

как-то неприлично. Он ведь в 1955 году стал председателем Совета министров СССР.

Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ

"Партийное руководство Москвы — Каганович или Хрущев (справа) — приказало деревья на

Садовом кольце вырубить, а Булганин без возражений начал исполнять"

Почему Хрущев, сняв Маленкова, не сел в премьерское кресло сам? И почему назначил на

этот пост именно Булганина?

Самому Хрущеву становиться во главе Совета министров было не с руки. Они же все

говорили, что в стране коллективное руководство. А тут сразу два высших поста – в ЦК и

правительстве – оказалось бы у одного человека. А Булганина он продвинул на этот пост

потому, что они были друзьями и собутыльниками. Как-то раз приношу Булганину

документы. Он говорит: "Вот мы вчера были на митинге с Никитой, и после митинга мы с

ним трахнули по бутылке коньяку!" Что ему ответишь на это? "Здорово", – говорю. Все это у

него в кабинете, сидит еще несколько человек. Все смеются. Пили они вместе, это точно. И

пили порядочно. Но при назначении Хрущев ему прямо сказал, что сидеть ему на этом месте

ровно два года. Потом, мол, мы все равно тебя снимем. И все время Булганину об этом

напоминал, что место он занимает незаслуженно, что работает не так, как надо, и так далее.

Булганин действительно плохо работал на посту главы правительства?

Так, конечно, говорить нельзя. Но кто сможет полноценно трудиться, когда ему все время

напоминают, что он калиф на час? К тому же картину его работы портили сотрудники

аппарата, которых он привел за собой из Министерства обороны. Были среди них очень

грамотные и талантливые люди. Генерал Алексеев, например. Но часть этих ребят не любили

утруждать себя работой. Генерал Ермолин такой у Булганина работал. Часто со мной вместе

ходил к нему документы подписывать. "С тобой веселей", – говорит. Брал пухлую папку

бумаг. Булганин сначала мои документы просмотрит, подпишет. Затем Ермолин свои бумаги

подает. Одну, вторую, третью. Тут Ермолин встревает: "Товарищ маршал, вы, наверное, устали уже, может, остальные в другой раз?" "Да, пожалуй", – соглашается Булганин.

Выходим. И так раз за разом. Я как-то не утерпел, спрашиваю: "Что ж у тебя там за бумаги в

таком количестве?" Ермолин улыбается. Папку раскрыл – а там кипа таблиц каких-то для

веса и объема, чтоб показать, что вот-де, сколько работы у меня. Сплошная военная показуха.

Ермолин и подобные ему генералы предлагали преобразовать аппарат правительства по

образцу и подобию Министерства обороны. Мы, конечно, возражали. Они, наверное,

жаловались на меня Булганину. И как-то на заседании президиума правительства он назвал

меня то ли в шутку, то ли всерьез "наш злой гений".

Хрущев сдержал свое обещание относительно двух лет?

Нет. Булганин проработал председателем Совмина дольше, до 1958 года, и ушел сам. Не смог

больше переносить постоянных злобных выпадов Никиты.

Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ

"После долгого перерыва в Кремле встречали Новый год. Руководители страны вокруг елки

водили с гостями хороводы"

Их дружба не выдержала испытания властью?

Это случилось после поездки в Таиланд. Был тогда такой порядок: когда наши руководители

приезжали из-за границы, то собирали митинг и на нем отчитывались о поездке. Митинги

огромные были. В Большом театре, например. Или в Лужниках в зале на 6 тыс. человек.

Почему-то Хрущев вылетел в Москву из Таиланда раньше. А позже на другом самолете летел

Булганин. Хрущев, не дожидаясь Булганина, открыл митинг и стал держать речь. Он стоял на

трибуне, когда неожиданно появился Булганин. Зал встал – и гром аплодисментов. Все ведь

считали, что они одно целое, друзья. А Хрущев от таких оваций Булганину будто очумел.

Лицо стало обиженным, он сник и, не договорив, сошел с трибуны и уселся за стол. А

Булганину все хлопают. С тех пор как какая-то черная кошка пробежала между ними.

Дружбы больше не было. Никита не успокоился, пока не добил Булганина. В последний день

своей работы в Кремле Булганин вызвал управляющего делами Совмина и меня к себе: "Я

теперь ухожу, – говорит, – а председателем будет Никита". Чуть не плачет, бородка трясется.

И в утешение-то сказать ему нечего. "Здоровья вам, Николай Александрович", – говорю.

Хоть он и стоял в маршальской форме, но вид у него был совершенно жалкий. А вскоре

Никита, зная, как Булганин дорожит своим маршальским званием, понизил его в чине до

генерал-полковника и отправил руководить Ставропольским совнархозом.

Вы встречались с ним после его возвращения в Москву?

У него после возвращения жизнь как-то совсем расстроилась. Жена умерла, с детьми он что-

то не очень ладил. Собственную дачу кому-то отдал. С квартирой тоже были какие-то

проблемы. Но меня он просил только об одном: чтобы ему каждую неделю давали путевку в

дом отдыха "Назарьево" имени Куйбышева. Почему дому отдыха дали такое имя, я до сих

пор не знаю. Куйбышев к нему никогда и никакого отношения не имел. До революции это

было поместье Михалкова – отца поэта Сергея Михалкова. Это был дом отдыха для

персонала Совмина – секретарей, водителей. Сам я тоже любил туда ездить: природа там

красивая, рыбалка хорошая и все просто, без ненужных церемоний. Булганин приезжал туда

утром в пятницу, а к вечеру привозили сотрудников аппарата. Булганин встречал автобус и

здоровался со всеми как со своими близкими. Люди пожимали ему руку, обнимали,

перекидывались парой фраз. Такой он завел ритуал. В столовой этого дома отдыха у него

свой столик был. Придешь завтракать – он всегда встанет, подойдет поздороваться,

поговорить. Пытался хоть как-то скрасить свое одиночество. Незавидная у него была роль на

нашей политической сцене – безропотного исполнителя. Отыграл ее и оказался совсем

никому не нужен.

"Он мстил даже мертвым"

В 1958 году Никита Хрущев, забыв о принципе коллективности советского руководства, к

посту первого секретаря ЦК КПСС добавил должность главы советского правительства

"Он был падок на лесть"

Каким вам запомнился Хрущев в качестве главы советского правительства?

Знаете, поначалу он мне в роли председателя Совета министров СССР очень понравился.

Прислушивался к мнению специалистов, рекомендованные ими решения принимал быстро.

Опять же я ценил то, что он решился разоблачить культ Сталина. Но потом я понял, что, если

бы не он, культ разоблачил бы кто-нибудь другой. Да и сам он об этом говорил. А вскоре я

увидел, что Хрущев относился к такому типу руководителей, который встречается довольно

часто. У нас было и есть много таких людей, прыгнувших гораздо выше головы. Недостаток

знаний они компенсируют напором. Хрущеву легко давались очевидные решения, над

которыми не надо было задумываться. Например, до его прихода в Совмин у председателей

Госплана, Госснаба, Госстроя были кабинеты в Кремле. Как-то Хрущев начал разыскивать

кого-то из них. Звонит. В Кремле говорят, что он в министерстве, в министерстве – что в

Кремле. Собрал он их всех и дал взбучку. С тех пор ни у кого в правительстве параллельных

кабинетов не было.

А если над решением нужно было задумываться?

Тут вступало в дело окружение. Настроение у Хрущева менялось по несколько раз на дню, и

было немало людей, которые умели в нужный момент подбросить ему какие-то полезные для

себя мысли. Например, члены его семьи.

То есть его родственники вмешивались в управление страной?

Тогда впервые в советской истории родственники первого лица начали обсуждать даже

самые щекотливые государственные проблемы со своими друзьями и знакомыми. Тогда

появился такой анекдот: Хрущев вел заседание Президиума ЦК, как обычно, много

подпрыгивал, и штаны на нем лопнули. Ну, слава богу, никто не заметил, он свернул

заседание и идет в комнату отдыха. А там охранник держит новые брюки. "Откуда ты узнал

про штаны?" – спрашивает Хрущев. "А западные голоса, – отвечает, – с утра передают, что

ваша дочь сказала, что вам сегодня дали непрочные брюки".

Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ

"Тогда впервые в советской истории родственники первого лица начали обсуждать даже

самые щекотливые государственные проблемы со своими друзьями и знакомыми"

А если серьезно?

Я слышал, что, когда у артистов или космонавтов возникали какие-то проблемы, они шли к

жене Хрущева Нине Петровне. Зять Алексей Аджубей влиял на печать и международные

дела. Сын Сергей, инженер-ракетчик, как мне рассказывали товарищи из Военно-

промышленной комиссии, пытался влиять на выбор видов вооружений. Влияли на Хрущева и

другие люди из его окружения. Суслов, например, оказывал сильное влияние в вопросах

идеологии и культуры. Вы вспомните, как Хрущев разговаривал с интеллигенцией. Это

хамское обращение с талантливыми людьми не в последнюю очередь было результатом

нашептываний Суслова. Но цековскими товарищами дело не ограничивалось. Хрущев был

падок на лесть, и любой подхалим достаточно быстро мог войти в его окружение. Он ведь

считал себя человеком особенным. Помню, в начале 50-х зампред Совмина Михаил

Григорьевич Первухин вел комиссию по текущим делам. Рассматривался вопрос о завозе

овощей в Москву. Первухин крепко отругал председателя Моссовета за плохую работу на

этом направлении. После комиссии мне вдруг позвонил Хрущев, который одновременно был

секретарем ЦК и московского комитета партии: "Смиртюков? Ты там скажи Первухину,

чтобы он соображал, можно критиковать руководителей Москвы или нельзя. Москва не

простой город, и руководители здесь не простые".

И часто пытались Хрущеву льстить?

Я считаю, что подхалимаж – это страшный бич нашей страны. Уродует и тех, кому льстят, и

тех, кто льстит. Тогда считалось нормой приписывать Хрущеву авторство любых правильных

идей. Докладывают ему что-то, а у самих уже бумага в папке заготовлена: "Согласно вашим

указаниям, подготовлено решение..." Верхом подхалимства, конечно, была попытка

переименовать города в его честь. Помню, председатель Госстроя Игнат Трофимович

Новиков внес в Совмин проект постановления об оказании помощи в завершении

строительства Цимлянского водохранилища. Смотрю, а среди пунктов – переименовать

такой-то город в город Хрущев. И это вскоре после разоблачения культа личности! Иду с

этим проектом к первому зампреду Совмина Алексею Николаевичу Косыгину. Он посмотрел, спрашивает: "Что будем делать? Я в таком виде это не подпишу". Ну я предложил

соответствующий лист перепечатать без этого пункта. Так и сделали. А Новиков расстроился.

Наверное, хотел еще больше приблизиться к первому секретарю на этом деле. Он потом ко

мне раз шесть заходил и жалобно спрашивал: "Миш, а кто вносил изменения в проект?" Я

отвечал, что не знаю.

"Что это у вас за кадры такие?!"

А кто повлиял на принятие решения о передаче Крыма Украине?

Это Хрущев сделал спьяну.

Так ведь утверждают, что он на приемах совсем не пил.

На приемах, может, и не пил. А в узком кругу наливался до изумления. Так вот, тогда

приехали в Москву руководители из Киева, Никита с ними до утра принимал, и под выпивку

с закуской хитрые украинские ребята уговорили его передать им Крым. На следующий день

все было оформлено соответствующим решением.

И никто не возразил?

Во-первых, никто не придал этому большого значения. Был СССР, и в какой республике

находится какая область, никого сильно не волновало. А во-вторых, все знали, чем кончаются

споры с Хрущевым. Он не переносил, когда с ним спорят. Мне Кирилл Трофимович Мазуров

рассказывал, что, когда он руководил Белоруссией, к ним в Минск приехал Хрущев. На

совещании актива вдруг один из зампредов белорусского Совмина по ходу выступления

Хрущева бросил одобрительную реплику. Хрущев не расслышал. Остановился, повернулся к

Мазурову и спросил: "Это что у вас за порядки? Что за кадры такие? Не понимают, что

выступает первый секретарь ЦК?" На следующий день этого зампреда по настоянию

Хрущева освободили от работы.

Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ

"Вот он и ездил по стране — то разоблачал культ, то антипартийную группу, то заставлял за

полярным кругом сеять кукурузу"

Но, может быть, он был отходчивым?

Да что вы! Все знали, что он страшно мстительный и может мучить насолившего ему

человека годами. И даже после смерти. Во время Отечественной войны начальником тыла

Красной армии был генерал Хрулев. Талантливейший организатор, которого ценили Сталин

и весь генералитет. Так вот, ему как-то позвонил помощник Сталина Поскребышев. "Тут,

– говорит, – пришла шифровка от Хрущева. Он докладывает, что войска Сталинградского

фронта восстановили мост через Волгу. А вроде бы этим занимались твои части?" Хрулев

попросил Поскребышева придержать хрущевскую телеграмму и написал доклад о том, как

все было на самом деле. И обе бумаги Поскребышев доложил Сталину вместе. И тот за

вранье сделал Хрущеву по телефону хорошее вливание. Так Хрущев за этот случай мстил

Хрулеву много лет. Долго держал его в тени, не давал расти. Назначили Хрулева

заместителем министра шоссейных и автомобильных дорог. Хрущев долго думал, какую бы

свинью ему еще подложить. Решил он Астраханскую пойму поднять. И послал туда Хрулева

уполномоченным. Вскоре он умер. Где хоронить? Военные за то, чтобы в Кремлевской стене, Хрущев категорически против. Затянул до последнего. Покойный лежит в Доме Советской

армии. Уже надо выносить его, а вопрос не решен. Если в могиле, то надо везти на

Новодевичье кладбище, если в стене, то надо кремировать. И буквально за несколько часов

до похорон Хрущев сдался, передумал, разрешил хоронить на Красной площади. Первухину, о котором я говорил, он тоже отомстил: причислил к антипартийной группе и отправил

послом в Берлин. Не знаю, какой из него получился посол, но промышленность потеряла

очень талантливого организатора.

"Кум, у меня задумка такая есть!"

А как удавалось сохранить экономику в работоспособном состоянии?

Тяжело, но удавалось. Мы ведь все правительственные решения тщательно готовили,

просчитывали возможности выполнения и все согласовывали. Начинается заседание

Совмина. Хрущев сидит, слушает вполуха. Предложенное решение одобряет. Потом вдруг

загнет какой-нибудь анекдот. Как-то прервал выступление докладчика и говорит: "Тут нам

разные предложения вносят. Один хохол тоже проснулся ночью, схватился за голову и

побежал к соседу. Разбудил его и говорит: "Кум, у меня задумка такая есть!" "Какая?" –

спрашивает кум. "А если бы топоры со всего села собрать, связать и бросить в колодец, эх и

булькнуло бы!"". А в конце заседания вдруг спросит: "А что это мы там решили по первому

вопросу?" И давай все менять. А то и вовсе с панталыку предлагал принять какое-нибудь

решение. Самые явные хрущевские глупости встречали отпор прямо на заседаниях

правительства. В таких случаях он обижался и начинал шмыгать носом. Но Косыгин,

Патоличев, министр пищевой промышленности Зотов не стеснялись говорить ему правду в

глаза.

Не боялись?

Они знали, что без них он не сможет обойтись. Он ведь много ездил по стране и миру. А на

хозяйстве всегда оставался Косыгин. Хрущев его не любил, но был вынужден считаться. Эти

поездки помогали нам подправлять хрущевские глупости.

Фото: Росинформ / Коммерсантъ

"Помню, встал вопрос об очередном подарке афганскому королю (справа). Машины ему

дарили, самолет — дарили. Что дать теперь?"

Каким образом?

Добавляли в решение пункт о дополнительном согласовании вопросов, чтобы потом, когда

Хрущев будет в очередном турне, вернуться к проблеме и принять реальное и выполнимое

решение. Иногда Хрущев сам подписывал поправленное нами решение. Он чаще всего

подписывал документы, почти не читая. Главное, чтобы все было написано произнесенными

им словами. Тут он замечал даже малейшее отклонение. Принесешь ему пачку бумаг на

подпись, спрашиваешь секретаря, в каком настроении Никита Сергеевич. "Откуда я знаю?" –

отвечает. Возьмет у меня неподъемную папку, зайдет, через пять минут выходит – все

подписано.

Поездки Хрущева действительно были необходимы?

Ему – да. Надо же было как-то расходовать энергию. Вот он и ездил по стране, то разоблачал

культ, то антипартийную группу, то заставлял за полярным кругом сеять кукурузу.

А зарубежные?

Часть из них действительно приносила пользу. Но немалое число поездок было чистым

туризмом. Какой, например, мог быть прок от поездки в Таиланд? Да и сами эти поездки и

прием иностранных делегаций создавали нам только головную боль. Хрущев любил делать

иностранцам дорогие подарки, причем без разбора. Когда наши самолеты и машины дарили

африканским лидерам, это вызывало восторг. А американцы от наших "Москвичей" умирали

со смеху, но от подарка, правда, не отказывались. Помню, встал вопрос об очередном

подарке афганскому королю. Машины ему дарили, самолет дарили. Что дать теперь? Кто-то

предложил: "А если паровоз?" Все одобрили. А потом вспомнили, что в Афганистане нет

железных дорог. При таком размахе годовой подарочный фонд Совмина к лету, а чаще уже

весной оскудевал. Приходилось искать дополнительные средства.

Но ведь это было для пользы дела: подарками покупали хорошее отношение к СССР.

Не только. Хрущев полученные в ответ подарки сдавать, как положено, в госфонд не

торопился. Когда его сняли, у него забрали, как мне говорили, девять подаренных ему

автомобилей. Все почему-то об этом забыли и помнят только про обширный автопарк

Брежнева.

"Страшный был хвастун"

Говорят, что Хрущев был порядочным хвастуном.

Страшный был хвастун. Помню, на своем 70-летии он вдруг начал рассказывать, что он еще

очень ничего как мужик. Не с одной бабой управиться может.

Это было только хвастовство?

Слухи ходили разные. Я в это дело не вникал. Но одно сказать могу. Когда Хрущев

руководил Москвой, на первых секретарей райкомов он выдвинул Екатерину Фурцеву и

Нину Попову. Это были очень красивые и, прямо скажу, соблазнительные товарищи. А

подхалимы тогда на 70-летии принялись дружно ему подпевать: "Ах, Никита Сергеевич, да

вы, да что говорить..."

Хрущев, как вы говорите, не любил критики. А сам любил критиковать?

Обожал. Причем всегда старался унизить человека – и обязательно в чьем-либо присутствии.

Однажды Устинов (он был первым заместителем Хрущева) подарил Никите Сергеевичу

только что выпущенные нашей промышленностью часы. И хвастался тем, как замечательно

работают наши часовщики. Дня через три за эти часы Хрущев отругал Устинова, причем в

присутствии Косыгина: достижение советской промышленности встало намертво через два

дня. Устинов обиделся настолько, что зашел ко мне и говорит: "Слушай, неудобно как-то

получается. Зачем Никита Сергеевич отрабатывал меня при Косыгине?"

Наверное, на месть и критику расходовалась не вся кипучая энергия Хрущева?

Большую часть времени и сил он тратил на борьбу за власть. Тут ему многое удавалось: Берию убрал, всех старых друзей локтями растолкал. Но что интересно, иногда борьба его

была какой-то мелочной. Когда Маленкова освободили от должности главы правительства, Хрущев немедленно выселил его из кабинета Сталина и сам занял его. При Булганине

Хрущев на каждом шагу показывал, что первое лицо – именно он. Он приходил на заседание

Президиума Совмина, садился на места для приглашенных, в первый ряд, и начинал

ерничать. "Что сегодня обсуждаем? – кричит. – Годовой бюджет?" И все, начиная с

Булганина, были обязаны смеяться. Убедится так в своем первенстве и уходит. Еще он

абсолютно не переносил, когда на каких-либо совещаниях присутствующие переставали

обращать на него внимание. Помню, один из пленумов ЦК проходил в Большом

Кремлевском дворце. В окна пробивалось солнце. Министр пищевой промышленности Зотов

налил из бутылки шампанское в красивый бокал, подержал его на солнце и говорит: "Вот бог

создал такую красоту, а мы спорим, производить его или не производить. Само солнце светит

в этом веществе". Хлопали ему ужасно. А Хрущева заело. Только Зотов собрался

продолжать, как Хрущев и говорит: "Я вот еду вчера и вижу: по Рублевскому шоссе едет

всадник, а за ним – машина охраны. И кто, вы думаете, это был? Микоян!" Зал смеется, Микоян немного натянуто улыбается, выступление Зотова скомкано.

Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ

"Министр пищевой промышленности Зотов (на фото) не стеснялся говорить Хрущеву правду

в глаза. В таких случаях тот обижался и начинал шмыгать носом"

"Он обидел слишком много руководителей"

Что, на ваш взгляд, стало причиной смещения Хрущева?

Он обидел слишком много руководителей всех уровней. Всем надоело сидеть и ждать, когда

их снимут с работы. А его бесчисленные вояжи создали условия для вызревания заговора.

Что-то он, конечно, предчувствовал, человек-то он был неглупый. Попытался поселить всех

членов Президиума ЦК рядом с собой, в построенных под его руководством особняках на

Ленинских горах, чтобы видеть, кто и чем дышит. Но Брежнев и Косыгин отказались

въезжать в эти тяжелые купеческие хоромы.

А что, к 1964 году преданных сторонников у Хрущева уже не осталось?

Настоящих хрущевцев было маловато. А из тех, кто сохранял преданность ему, большинство

были сильно недалекими. Фрол Романович Козлов, например, хоть и сидел в Президиуме ЦК, был недалеким просто до тупости, к тому же еще малограмотным. Таким же был и секретарь

ЦК Кириченко. Козлов двух слов не мог сказать без мата. А с Кириченко они беседовали на

языке забулдыг у пивной. Я как-то присутствовал при их беседе. Если ее перевести на

литературный язык, то была она такой. "Ну, что будем решать?" – спрашивает Козлов.

"Хочешь не хочешь, – отвечает Кириченко, – а решать что-то надо. А то Никита узнает, что

мы ничего не решили, и будет опять орать: "Для чего я вас, дураков, на эти места посадил, когда вы ничего сами решить не можете?"". Помню, Фрол Романович на всех документах, что мы ему направляли, писал: "В отдел ЦК... Доложите свое мнение". Такие верные

сторонники и довели Хрущева до отставки.

В его окружении действительно не осталось верных ему и разумных людей?

Остались единицы. Был такой Кузьмин Иосиф Иосифович, заведующий отделом

машиностроения ЦК. Он был настоящий хрущевец. И Никита его двигал, причем так, как это

умел делать только он. Вдруг ни с того ни с сего сделал Кузьмина первым заместителем

председателя Совета министров СССР и председателем Госэкономкомиссии, планировавшей

будущие пятилетки, десятилетки и даже столетки. Перед октябрьским пленумом, когда

Кузьмин почувствовал, что что-то готовится, именно он занимался организацией попыток

спасти Хрущева, обзванивал секретарей обкомов и верных членов ЦК. Когда стало ясно, что

большинство против Хрущева, сторонники Никиты попытались хоть как-то смягчить удар.

Кузьмин сам мне рассказывал, что тогда они подготовили какой-то свой вариант. Но он не

прошел.

А чем Хрущев занимался на пенсии?

Мы выделили ему дачу в Петрово-Дальнем, и, по-моему, он никуда с нее, кроме больницы, не выезжал. Товарищи рассказывали мне, что он ходил в поселок смотреть кино и в темноте

бросал комментарии к фильмам в своем стиле. Иногда издали кричал знакомым

аппаратчикам: "Ну как вам там руководится без меня?" Но, как мне говорили, никто не горел

желанием пообщаться с ним. После его смерти в 1971 году мы ту дачу разобрали.

"Косыгина сломил не Брежнев, его сломила болезнь"

"Всем коньякам он предпочитал дагестанский"

На протяжении многих лет вы были одним из ближайших сотрудников Алексея Николаевича

Косыгина. Во многих воспоминаниях его описывают человеком жестким, суровым, почти

нелюдимым. Это соответствует действительности?

Улыбался он действительно нечасто. Если был доволен, чуть сдвинет в улыбке уголок рта – и

все. А сколько раз он смеялся, я могу пересчитать по пальцам. Но не это в нем было главным.

Алексей Николаевич был профессионалом хозяйственником до мозга костей. А если

вспоминать о его личных качествах, без малейшего преувеличения можно сказать, что он

поражал окружающих своей скромностью и кристальной честностью. Причем в этом не было

никакой рисовки или показухи. Расскажу вам такую вещь. Мы с ним оба были заядлыми

рыбаками. И делились друг с другом профессиональными секретами: где лучше ловится, что

и на что. Как-то я заприметил, что маршалы Жуков и Малиновский повадились ловить рыбу с

Рублевской плотины. Интересно то, что они никогда не рыбачили там вместе. Жуков

подъезжает – Малиновский сворачивает удочки. И наоборот. Видимо, крепко не любили друг

друга. Так вот, попробовал поудить там и я. Судак, жерех клевали отлично. И от Москвы, и

от наших дач – рукой подать. Рассказываю об этом Косыгину. Через пару недель, в

воскресенье, рыбачу там, смотрю – со стороны Архангельского, где была дача Алексея

Николаевича, идет моторка. Причаливают, подходит он, здоровается. Потом выбрал место, закинул спиннинг и буквально сразу поймал крупного жереха. Один из его охранников,

стоявший внизу у плотины, рыбу с крючка снял и приносит ему. Он посмотрел на жереха, улыбнулся и давай прощаться. "А как же рыбалка?" – спрашиваю. "Так все, – говорит.– Моей

семье этой рыбины вполне достаточно".

Скромность объясняется происхождением? Он вам рассказывал о родителях, о своем

детстве?

Интересная штука! Мы с ним говорили почти ежедневно на протяжении почти двух десятков

лет, а такая тема в наших беседах не возникала ни разу. О его детстве я знал только то, что

было написано в официальных документах: что родился он в 1904 году в Петербурге в

рабочей семье, что в 15 лет вступил добровольцем в Красную армию. А вот о том, что было

дальше, он рассказывал часто. Говорил о том, как работал после окончания кооперативного

техникума в Сибири. Об учебе в текстильном институте, о работе на ткацко-прядильной

фабрике, где он вырос от мастера до директора. Собственно, там, на этой фабрике в

Ленинграде, мы с ним и познакомились.

Когда это произошло?

В 1937 году меня назначили начальником сектора легкой, пищевой и местной

промышленности Экономсовета Совнаркома СССР. И 19 февраля 1938 года меня

командировали в Ленинград на слет передовиков хлопчатобумажной промышленности.

Приехал я туда утром, а слет начинался в четыре часа дня. Поэтому я попросил встречавшего

представителя Ленсовета отвезти меня на текстильную фабрику. Приехали мы на фабрику, где директором был Косыгин. Встретил меня высокий, стройный человек в прекрасно

сшитом сером костюме. Это сразу бросилось в глаза, поскольку большинство руководителей

ходили в полувоенных френчах, подражая Сталину. И мы часа три ходили по фабрике. Меня

поразил и порядок в цехах, и то, с каким уважением говорили с ним работницы. Чисто, аккуратно и опрятно было и в заводском общежитии, где Косыгин предложил мне

остановиться. Толковым было и его выступление на слете. Он перебрал регламент, но,

поскольку говорил исключительно по делу, его никто не останавливал. Вернулся я в Москву, написал записку об увиденном. А через некоторое время узнал, что Косыгина назначили

заведующим промышленно-транспортным отделом обкома партии, а затем избрали

председателем Ленинградского горисполкома.

Ваша записка сыграла в этом какую-то роль?

Скорее всего, она оказалась только одним из многих положительных отзывов о работе

Алексея Николаевича, которые Микоян доложил Сталину, и это изменило судьбу Косыгина.

В 1939 году его назначили наркомом текстильной промышленности. Причем все было

организовано чисто по-сталински. Косыгина, как он мне рассказывал, без всякого объяснения

причин вызвали в Москву. Он приехал, на вокзале купил "Правду" и из нее узнал о

назначении. Тогда в отличие от нынешнего времени существовал особый порядок приема-

передачи дел руководителями отраслей. Создавалась специальная комиссия с участием

представителей Совнаркома и Комиссии советского контроля. И так получилось, что

представлять Совнарком назначили меня, а от контрольного органа в комиссию вошла

знаменитая большевичка Розалия Землячка. Боялись ее, нужно сказать, все страшно – и не

без оснований. Мне рассказывали, что однажды она, будучи в Горьком, пришла в управление

речного порта. Не понравилось ей, что посреди Волги долго стоит и гудит пароход. Речной

начальник, к которому она вошла, был в запарке и не заметил, что у пришедшей к нему

женщины на лацкане костюма орден Ленина, очень редкая по тем временам награда. Ну

мечется, кричит и вдруг видит ее. "А вам, – говорит, – дамочка, чего здесь надо?" В общем, тот речник вспоминал об этой встрече много лет. Не знаю, сколько их всего ему дали.

А в комиссии по приему-передаче дел она свирепствовала?

Нет. Мне показалось, что ей пришлись по душе собранность и деловитость Косыгина. По

заведенному порядку новому наркому в присутствии прежнего начальники управлений

наркомата докладывали обо всех успехах и нерешенных вопросах. Так что после десяти дней

работы комиссии Алексей Николаевич получил достаточно полную информацию о

текстильной промышленности страны.

Фото: Росинформ / Коммерсантъ

"Мы с ним говорили почти ежедневно на протяжении почти двух десятков лет, а о его

детстве я знал только то, что было написано в официальных документах"

А каким он оказался наркомом?

По долгу службы я часто бывал у него на коллегиях наркомата. И на меня произвела

приятное впечатление его манера говорить с подчиненными: без нажима, спокойно,

аргументированно. Даже не было заметно, что у него есть проблемы. Не очень здорово

сложились у Косыгина отношения с транспортниками. Железнодорожники неритмично

подвозили сырье и вывозили готовую продукцию с текстильных предприятий. Косыгин

решил прибегнуть к помощи председателя Совнаркома Молотова. Попросил принять и начал

рассказывать об этих трудностях. Молотов выслушал его и спрашивает: "А от меня чего вы

хотите?" Косыгин попросил поднажать на путейцев. А Молотов снова спрашивает: "А вы

кто? Кем вы у нас работаете?" "Наркомом", – отвечает Косыгин. "Так вот, – говорит

Молотов, – идите и работайте наркомом. А я за вас вашу работу делать не буду". Косыгин, как он мне рассказывал, сначала обиделся. А потом не раз рассказывал о той встрече с

Молотовым тем подчиненным, которые хотели перевалить на него свои заботы. И с работой

начал справляться настолько успешно, что уже в апреле 1940 года его назначили зампредом

Совнаркома.

А как проявил себя Косыгин во время войны?

На третий день после нападения немцев его назначили заместителем председателя Совета по

эвакуации при Совнаркоме. И фактически он руководил всей работой по вывозу предприятий

и миллионов людей с территорий, которые вот-вот должен был занять враг.

Вы встречались с ним в это время?

Косыгину, не снимая с него других обязанностей, поручили руководить вывозом людей из

окруженного врагом Ленинграда, а я по приказу Микояна отвечал за снабжение ленинградцев

продовольствием. Мы нередко были в Ленинграде одновременно. А вот после снятия

блокады наши пути несколько разошлись. Сначала Алексея Николаевича назначили

председателем Совнаркома РСФСР. Затем он сменил еще несколько постов, был даже

министром финансов, и мы виделись лишь тогда, когда требовалось согласовать какие-либо

вопросы. Особенно часто с места на место его стали перебрасывать в хрущевские времена.

Почему?

"Дорогой Никита Сергеевич" с его вечным административным зудом безостановочно менял

структуру правительства. То объединял министерства, то разъединял, пока вовсе не решил их

ликвидировать. Косыгин то работал в Госэкономкомиссии, то возглавлял Госплан. Только в

мае 1960 года он занял пост, который давно заслуживал, – первого заместителя председателя

Совмина СССР. Я тогда был только заместителем управляющего делами, но Алексей

Николаевич предпочитал все вопросы обсуждать и решать со мной, а не с управляющим

делами Степановым. И несколько раз приглашал меня с собой в поездки. Как-то позвонил, попросил зайти и говорит: "А знаете что?" Это было его любимое присловье, с которого он

обычно начинал беседу. И продолжил: "Не хотите поехать со мной в Казахстан?" Он не

любил долгих сборов, и через час мы уже вылетели из Внуково в Алма-Ату. Мы проехали

почти по всем областям Казахстана, и везде Алексей Николаевич с обычным для него

любопытством вникал в дела предприятий. А его рекомендации по улучшению работы потом

легли в основу пятилетнего плана развития Казахстана. Во время этой поездки мне довелось

видеть, как в Усть-Каменогорске он говорит с возбужденной толпой. Мы приехали туда, чтобы посмотреть, как идут дела на ГРЭС, на которой директорствовал сосланный туда

Маленков.

Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ

"О самом Косыгине члены Политбюро распускали разные сплетни. Алексея Николаевича, тяжело переживавшего смерть жены, эта болтовня, без преувеличения, ранила"

Но ведь встреча действующего руководителя с опальным могла кончиться для обоих очень

плачевно.

Маленков все это понимал и на это время уехал куда-то – якобы по делам. А через некоторое

время после нашего приезда в Усть-Каменогорск Косыгину доложили, что собралась

большая толпа женщин, которые требуют встречи с ним. Среди казахских руководителей

началась легкая паника. А Алексей Николаевич, не говоря ни слова, встал и пошел на

площадь. После того как он спокойно поздоровался с женщинами, шум и крики в толпе

утихли. Оказалось, что в построенном городке у женщин не было никакой работы.

Проектировщики ГРЭС не предусмотрели. Косыгин выслушал всех и так же спокойно сказал:

"А знаете что? Мы обязательно что-нибудь придумаем". И народ разошелся. А Косыгин, вернувшись в кабинет, тут же позвонил атомному министру Ефиму Павловичу Славскому,

обрисовал ситуацию и спросил: "Нет ли у вас нужды в каком-либо производстве, на котором

могли бы быть заняты в основном женщины?" И к нашему возвращению в Москву Славский

подготовил предложения о строительстве там фабрики по выпуску респираторов. А еще

через полтора года она заработала.

А как принимали Косыгина региональные руководители?

По их понятиям – по высшему разряду. В Усть-Каменогорске нас поселили в особняке

приемов обкома. Утром спускаемся к завтраку, а там стол ломится от еды: накрыто человек

на тридцать. А нас семеро: Косыгин, два его помощника, я, председатель Совмина Казахстана

Кунаев, второй секретарь казахского ЦК Соломенцев и хозяин – секретарь обкома. На

подобные приемы и угощения тратились, а еще чаще списывались огромные деньги. Я

помню, мне как-то принесли для оплаты счет за отдых на госдаче в Пицунде министра

угольной промышленности Засядько. Сумма указывалась какая-то совершенно немыслимая, а в раскладе продуктов было написано, что за месяц на него израсходовали 2600 яиц! А он

мне как-то говорил, что с детства не переносит ни яичницы, ни вареных яиц.

Косыгина это тоже возмущало?

Конечно. Но особенно там, в Усть-Каменогорске, его возмутило предложение секретаря

обкома выпить за завтраком водки. "Если хотите, – говорит Косыгин, – пейте сами". А тот, ничуть не смущаясь, ответил: "Да мы и так каждый день пьем. А вы у нас гость, вот и хотели

вас уважить".

Косыгин был убежденным трезвенником?

Ну что вы. В праздники, на отдыхе он был не прочь посидеть за коньячком. Всем другим

коньякам, кстати, он предпочитал дагестанский.

"В аппарат Совета министров ЦК постоянно направлял своих людей, и не всегда от этих

назначенцев удавалось отбиться"

"Захожу в комнату, а там Брежнев брови укладывает"

А как складывались его отношения с Хрущевым?

Неровно они относились друг к другу. Хрущев много раз обвинял Косыгина в том, что он

лезет в сельхозвопросы, в которых будто бы ничего не понимает. А Косыгин недолюбливал

Хрущева за непомерную говорливость. Он вообще всю жизнь не любил пустых болтунов.

В разных источниках по-разному описывается роль Косыгина в антихрущевском заговоре.

Большинство историков и мемуаристов утверждают, что Косыгина не посвящали в существо

дела. Это так?

Конечно, нет. В 1964 году я предложил ему провести небольшую реконструкцию

Свердловского зала в Казаковском корпусе Кремля. Там вот в чем была штука: аппаратурой, усиливающей звук, тогда не пользовались, а акустика в этом зале была неважной.

Разбирается вопрос, человека ругают, а он сидит себе и ничего не слышит. Кончается

заседание, он выходит и улыбается. А те, кто сидел поближе, спрашивают: "Ты чего

радуешься? Тебе же только что выговор влепили". Стали разбираться, и оказалось, что

первоначально потолки в зале были высокими, но в первые годы советской власти, чтобы

сделать его менее парадным и более уютным, соорудили низкий фальшпотолок. Когда за

несколько месяцев до отправки на пенсию Хрущев в очередной раз уехал из Москвы, я

предложил Косыгину восстановить зал в первоначальном виде. "А если Никита Сергеевич

будет недоволен, – говорю, – свалим все на меня". Косыгин даже обиделся: "Почему же?

Решаем вместе – и отвечать вместе будем". И добавил: "Если будет перед кем". Я смекнул, что трон под Хрущевым уже зашатался. Потом мне рассказывали, что Косыгин перед

октябрьским пленумом ЦК вел подготовительные разговоры с другими зампредами Совмина

и министрами.

И как они реагировали?

Председатель Госснаба Дымшиц, когда услышал от Косыгина, что есть мнение снять

Хрущева, побагровел и, ни слова не говоря, попятился к двери. Были и такие члены

правительства, которые срочно заболели. В кремлевской больнице на Грановского проблем с

коечным фондом никогда не было, так что все, у кого воспалилась осторожность, спокойно

переждали там смену власти.

А как прошло назначение Косыгина премьером?

Без сучка и задоринки. Я был на том пленуме. После своего избрания Брежнев спросил у

зала: "А кого назначим председателем Совета министров?" И сразу со всех сторон закричали:

"Косыгина, Косыгина". Проголосовали за него единогласно. Все знали его как профессионала

высшего уровня. Хрущев ведь поэтому, хоть и не любил Косыгина, не убирал его из

правительства.

Он сразу назначил вас управляющим делами Совмина?

Нет. Мы продолжали работать так, будто ничего не произошло. Еще несколько дней

управляющим делами оставался выдвиженец Хрущева Степанов. Затем Косыгин говорит: "А

знаете что? Примите у Степанова дела". И снова работаем, как работали. А в декабре я

получил красный пакет, в котором обычно присылали решения Политбюро. Я был назначен

управляющим делами. Степанова Косыгин, кстати, тоже не обидел. До пенсии он работал

заместителем министра электростанций.

А как складывались отношения Косыгина с Брежневым?

Вначале они прекрасно ладили друг с другом. Хотя людьми были абсолютно разными.

Косыгин в отличие от Брежнева никогда не принимал никаких подношений. Помню, один

наш дипломат принес ему ружье и сказал, что такие же ружья подарил Брежневу и

Подгорному. Тогда ведь к власти пришел триумвират: Брежнев – главный в ЦК, Косыгин – в

правительстве, Подгорный – в Верховном совете. Но Косыгин приказал догнать дарителя и

вернуть ему ружье. Все подарки, полученные от иностранцев, он обязательно сдавал в

госфонд. И очень расстраивался, когда подарок оказывался не таким ценным, как ему

представлялось. После поездки в Ливию, например, показывает он мне саблю и говорит: "Из

чистого золота, Каддафи подарил". Я говорю: "Алексей Николаевич, не может сабля быть из

чистого золота". Он начал со мной спорить. Пригласили экспертов. Оказалось, что клинок

стальной, но позолоченный. Он расстроился так, будто нанес недостаточной ценностью

сданной вещи ущерб родной стране. Даже мелочь иностранную, которая оставалась у него

после поездок за рубеж, он аккуратно сдавал нам, в управление делами. И еще его отличала

от Брежнева и Подгорного подчеркнутая нелюбовь ко всякого рода пьяным встречам и

охотам. Косыгин ведь даже на отдыхе предпочитал жить скромно – в обычном

двухкомнатном номере санатория, хотя на любом курорте были госдачи для членов

Политбюро.

Фото: Росинформ / Коммерсантъ

"Мне как-то принесли для оплаты счет за отдых на госдаче в Пицунде министра угольной

промышленности Засядько (на фото — слева). В раскладе продуктов было написано, что за

месяц на него израсходовали 2600 яиц!"

Брежнева раздражало это его "чистоплюйство"?

Конечно. Но к развалу правящего триумвирата привело другое: Брежнев с самого начала

хотел быть первым среди равных и все время стремился показать, что он все-таки главнее

Косыгина и Подгорного. Например, захотел иметь кабинет не только на Старой площади, но

и в Кремле. И нам пришлось освободить и отремонтировать для него и его аппарата третий

этаж Казаковского корпуса. Перед окончанием ремонта я пошел посмотреть, все ли сделано

как надо. Захожу в комнату отдыха за кабинетом, предназначенным для Брежнева, а там уже

сам Леонид Ильич. Стоит перед зеркалом, брови укладывает. Здороваюсь, а он отвечает:

"Привет!" И продолжает расческой работать. Неудобно, черт! Рабочие же кругом ходят, а ему

хоть бы хны.

А когда монолитное единство трех руководителей рухнуло?

Оно рушилось постепенно, на протяжении нескольких лет. Брежневу нужно было время,

чтобы посадить на все значительные партийные посты своих людей. В смысле подбора и

расстановки кадров ему равных не было и нет. И только затем он занялся другими органами

власти. Но ревниво следить за всем, что делает Косыгин, он начал вскоре после прихода к

власти. Собственно, к конфронтации с Алексеем Николаевичем его подталкивал и

партаппарат. Главной заботой Косыгина было проведение экономической реформы. Он

считал, что предприятиям и отраслям нужно предоставить больше самостоятельности. И

первыми восстали против этого партийные чиновники на местах. Они почувствовали, что

вскоре не смогут давать указания директорам заводов, что, понятно, не могло им

понравиться. А Брежнев очень чутко прислушивался к настроениям руководящих партийных

масс. С помощью Минфина товарищи из ЦК начали душить реформу, а самого Косыгина

Брежнев (чаще всего без всякого повода) начал критиковать на Политбюро.

Как же без повода? Ведь известно, к примеру, что Косыгин без согласования с Брежневым

разрешил уехать за границу дочери Сталина Светлане Аллилуевой.

Я, между прочим, хорошо помню этот день. Я, как обычно, утром пришел к Алексею

Николаевичу с "почтой" – документами, требовавшими его подписи. А дежурные в приемной

извиняются, что не успели позвонить: на прием попросилась Аллилуева, и Косыгин сейчас с

ней беседует. Пробыла она у него минут пятнадцать. Вхожу. Он рассказывает, что Светлана

попросила по семейным делам выпустить ее за границу и что дала слово вернуться. Косыгин

ведь сам был человеком слова и как-то не задумался о том, что, даже дав слово, она может

его подвести. "А если все-таки не вернется?" – спрашиваю. Он задумался и, в свою очередь, спросил: "А чем она может навредить, если останется там? Будет рассказывать что-то о

Сталине? Так культ личности мы и сами разоблачили". Но когда она все-таки не вернулась, на Политбюро против Косыгина подняли большую волну. Но гораздо больше его

отношениям с Брежневым навредила встреча с премьером КНР Чжоу Эньлаем. Алексей

Николаевич летел из Вьетнама над территорией Китая, с которым в тот момент отношения по

вине Хрущева были испорчены. И Косыгин с борта самолета направил приветственную

телеграмму китайскому народу и его премьеру. А через десять минут пришла ответная

телеграмма от Чжоу Эньлая с предложением приземлиться в Пекине и провести переговоры.

Прошли они успешно, но когда я решил поздравить Алексея Николаевича с этим, он только

горько усмехнулся. Оказалось, что сразу после возвращения ему позвонил Брежнев и, не

поинтересовавшись результатом встречи в Пекине, спросил: "Кто разрешил показывать твою

встречу с Чжоу по нашему телевидению?" После этого, насколько я знаю, Брежнев установил

пропорцию: сколько в программе "Время" нужно показывать его и во сколько раз меньше –

Косыгина.

Вы считаете, что, соглашаясь на встречу в Пекине, Косыгин не думал о том, что успех

придаст ему дополнительный политический вес?

Он всегда думал прежде всего о деле. В нашей стране, чтобы завоевать и удерживать власть, нужно иметь хорошие отношения с региональными лидерами, как бы они ни назывались –

секретарями обкомов или губернаторами. А Косыгин никогда не пытался выстраивать с ними

какие-то особые связи. Помню, при мне ему позвонил из Узбекистана Рашидов: "Алексей

Николаевич! Республика начала добывать для страны золото!" А Косыгин-то знал, что золото

добывает не республика, а союзное атомное министерство. И что себестоимость его довольно

высока. Он спрашивает Рашидова: "А во сколько обходится стране грамм золота?" Тот то ли

не знал, то ли понял, что уловка не удалась, и закруглил разговор. И больше Косыгину не

звонил. Разве так ведут себя те, кто рвется на вершину власти? А настоящей, дельной

популярности и в народе, и среди настоящих хозяйственников Алексею Николаевичу было не

занимать. И Брежнев это знал и страшно ревновал его.

Эта политическая ревность как-то сказывалась на работе правительства?

Непосредственно на работе аппарата – нет. Алексей Николаевич принял предложенную мной

схему работы. Перед каждым заседанием президиума Совмина мы собирали сотрудников

аппарата, готовивших вопросы, и они докладывали Косыгину все нюансы проблемы.

Выслушивал он всех – и очень внимательно, не глядя, что перед ним простой референт.

Нередко спорил и не соглашался с докладчиками, но на следующий день, все обдумав, на

заседании президиума в спорах с зампредами и министрами начинал отстаивать позицию, предложенную ему аппаратом. А вот по крупным, принципиальным вопросам ему

приходилось труднее. Они ведь предварительно обсуждались на Политбюро. Вначале

Косыгина поддерживали там зампред Совмина СССР Мазуров и глава правительства РСФСР

Воронов. Мазуров выступал помягче, а Воронов был мужик резкий и говорил Брежневу в

глаза все, что думал. Он и рыбаком, кстати, был таким же резким и, можно сказать, опасным.

Как приедем рыбачить, не успокоится, пока не набьет целый мешок рыбой. Но их Брежнев

потихоньку из Политбюро убрал, и Косыгину нередко приходилось противостоять всей этой

партийной братии практически в одиночку.

Война шла в основном на заседаниях Политбюро?

Да где там. Борьба шла по всем правилам ведения дворцовых интриг. У Брежнева среди

зампредов Совмина были свои люди, которые после заседаний правительства чуть ли не

бегом бежали к телефонам, чтобы доложить генсеку о том, что у нас говорилось. В аппарат

Совета министров ЦК постоянно направлял своих людей, и не всегда от этих назначенцев

удавалось отбиться. В ходу были и более тонкие интриги. Например, как-то я увидел, что

Косыгин недоволен мной. Оказалось, что зампред Совмина и член Политбюро Полянский

сказал Косыгину, что я был вместе с ним и Громыко на охоте. А Алексей Николаевич не

терпел, когда так поступают близкие ему люди. "Так я там и не был,– говорю.– Полянский

меня несколько раз звал, но я не поехал". И о самом Косыгине члены Политбюро распускали

разные сплетни.

Вы имеете в виду разговоры о его близости с Людмилой Зыкиной?

Чистейшая была клевета. Но Алексея Николаевича, тяжело переживавшего смерть жены, эта

болтовня, без преувеличения, ранила. Как-то мы сидим с ним с документами, вдруг звонок.

Косыгин, когда услышал голос члена Политбюро Кулакова, даже изменился в лице.

"Хорошо, что вы позвонили, – говорит.– А то я сам собирался вам звонить. Если вы не

прекратите распускать обо мне грязные слухи, я буду вынужден поставить этот вопрос на

Политбюро". И положил трубку. Кулаков ему больше не звонил и как-то присмирел.

"Ты зачем у себя в ЦК все эти промышленные отделы развел?"

А Брежнев во всем этом участвовал?

Своеобразно. Как-то мне позвонил дежурный из его приемной: "Вас ждут в столовой

Политбюро". "Зачем?" – спрашиваю. "Ждут, и все". Поднимаюсь, вхожу. Все сидят за

накрытым столом с выпивкой. А друг напротив друга стоят Брежнев и Косыгин с рюмками в

руках, видно, что уже не с первыми, и громко спорят друг с другом. Должен сказать, что

Косыгин никогда ничего дурного о Брежневе за глаза не говорил, и тот об этом знал. Но в

лицо все высказывал открыто. И вот стоят они, и Косыгин говорит: "Ты зачем у себя в ЦК все

эти промышленные отделы развел? Центральному комитету больше нечем заниматься, кроме

как дублировать правительство? Зачем тебе такой огромный аппарат?" Брежнев кивнул в

мою сторону: "А ему зачем такой аппарат?" Косыгин продолжал горячиться: "У нас в

аппарате каждый человек занят конкретным делом!" Брежневу совсем не хотелось

продолжать спор, и он потребовал налить мне штрафную за опоздание. Кто-то, кажется

Полянский, подскочил ко мне с большим фужером коньяку. Пришлось выпить.

А обслуживающему персоналу на высочайшей выпивке быть не полагалось?

Не знаю. Я на таком мероприятии был первый и предпоследний раз. Откуда-то потом

подошли две здоровенные красивые девахи в фартуках и спросили, всем ли все довольны и

не нужно ли подать что-нибудь еще. Брежнев быстро вскочил, подошел к ним, с аппетитом

расцеловал обеих и сказал, что сегодня они могут отдыхать. Потом он прошелся вдоль стола.

По-моему, дело было вскоре после его возвращения из отпуска, и до него явно дошли слухи о

том, как вели себя соратники без него.

Судя по всему, до вас они тоже дошли. Значит, и у вас в аппарате ЦК были верные люди?

На войне как на войне. Были достойные товарищи, предупреждавшие нас о готовившихся

неприятностях. А в принципе многое я видел и сам: на заседания в ЦК на касающиеся

правительства вопросы меня, как правило, приглашали.

Так и как же вели себя соратники в отсутствие Брежнева?

Когда он уезжал, Суслов, который обычно вел заседания секретариата ЦК, начинал вести

Политбюро. А Кириленко вел заседания секретариата. Причем как полный хозяин: снимал

пиджак, разваливался в кресле. Так вот, Брежнев подходит к нему и говорит: "Андрей

Павлович, ты запомни, что кроме тебя в ЦК еще и Брежнев есть". Потом подошел к Суслову.

Тот обычно пытался в его отсутствие протащить через Политбюро решения, которые при

генсеке бы точно не прошли. Потрепал его по голове и говорит: "Эх, Миша!" И на этом все.

Начали расходиться.

И в чем был глубокий политический смысл этого мероприятия?

Я сам об этом тогда думал. Я-то зачем ему понадобился? А потом узнал, что это обычное

дело. Так Брежнев всем, включая приглашенных, показывал, кто в доме хозяин.

И в случае с Косыгиным Брежневу действительно удалось доказать, что хозяин именно он.

Косыгина сломил не Брежнев, его сломила болезнь. Он ведь был человеком крепким,

спортивным. Много ходил пешком, занимался греблей. И в 1976 году во время катания на

байдарке он перевернулся и, называя вещи своими именами, утонул. Его откачали, но

клиническая смерть подорвала и его организм, и его дух. Эх, если бы охрана подоспела

вовремя.

Учитывая его отношения с Брежневым, можно ли считать опоздание охраны случайностью?

В этом отношении все было чисто. Врачи говорили, что у него случился микроинсульт и из-

за этого он потерял равновесие. А в охране Алексея Николаевича работали преданные ему

люди. Но сам он не любил, когда охрана окружает его. И нередко он отрывался от них. Я

помню, в Юрмале прикрепленные к нему ребята зазевались, а он сел на велосипед – и на

пляж. Надо было видеть, как они сломя голову неслись за ним вслед. Думаю, что и в случае с

байдаркой он решил показать, что сила у него есть, и оторвался от ребят, плывших за ним на

обычной весельной лодке.

После этого несчастного случая он возвращался к работе?

Да, но ненадолго и работал не в полную силу. Один за другим у него случились два тяжелых

инфаркта. А добили его брежневские ребята, когда позвонили ему в больницу и предложили

написать заявление об отставке. Этого он не перенес.

"Брежнев называл Тихонова "мой критик""

Николай Тихонов возглавлял правительство СССР при четырех генсеках – Брежневе,

Андропове, Черненко и Горбачеве, но о нем в памяти большинства сограждан не осталось ни

малейшего следа. О самом незаметном премьере обозревателю "Власти" Евгению Жирнову

рассказал бывший управляющий делами Совета министров СССР Михаил Смиртюков.

"Кто там у вас есть в президиуме Совмина?"

– В отличие от других советских премьеров о Тихонове большинство наших сограждан не

сохранило воспоминаний. Как вы считаете, почему?

– Дело в том, что он не принадлежал к той категории политиков, которых принято называть

публичными. Тихонова совершенно не волновало ни то, как часто и как долго его

показывают по телевидению, ни то, как освещают газеты его визиты за рубеж или поездки по

стране. Он был человеком дела. Хозяйственником, прошедшим большую производственную

и административную школу. До назначения в 1965 году зампредом Совмина Тихонов

руководил крупнейшими предприятиями трубной промышленности, работал в Министерстве

черной металлургии, возглавлял Днепропетровский совнархоз, был первым зампредом

Госплана СССР. В своей области, в металлургии, он был очень квалифицированным

специалистом. А вот с другими отраслями поначалу у него дело шло негладко. Но

постепенно он освоился и по поручению Косыгина долгое время возглавлял две комиссии

Совмина – валютную и по топливно-энергетическому комплексу.

– Но как он, достаточно узкий специалист, смог стать главой правительства?

– Тихонов был, наверное, единственным зампредом Совмина, который одинаково хорошо

ладил и с Брежневым, и с Косыгиным, мягко говоря, недолюбливавшими друг друга.

– И как это ему удавалось?

– С Брежневым, как тогда говорили, он был "из одной деревни" – из Днепропетровска. К

тому же оба металлурги. Но генсек ценил Тихонова прежде всего за прямоту и честность. Я

несколько раз присутствовал при разговорах Брежнева с Тихоновым по "кремлевке". Эта

связь всегда была хорошей, и голос Брежнева был слышен отлично. Тихонова он называл

"мой критик" и внимательно выслушивал его замечания по крупным вопросам, которые

готовилось рассматривать Политбюро. Точно так же Тихонов относился и к Косыгину. Если

он в чем-то был не согласен с Косыгиным, то говорил ему об этом прямо в лицо, в отличие

других зампредов – "односельчан" Брежнева Вениамина Дымшица и Игнатия Новикова, которые тут же бежали звонить генсеку. Кроме того, Тихонов никогда за глаза не говорил о

Косыгине ничего плохого. Поэтому, когда в 1976 году с Косыгиным случилось несчастье, едва придя в себя, он позвонил мне. "А знаете что? – говорит. – Подготовьте записку на

Политбюро о том, что исполнять мои обязанности на время болезни будет Тихонов, и

пришлите мне на подпись". Потом перезвонил еще раз и сказал, что напишет ее от руки, сам.

– А с чем была связана такая спешка?

– Врачи сказали Алексею Николаевичу, что ему предстоит провести в больнице длительное

время. Он хотел, чтобы его заменял проверенный человек, который не станет ломать

сложившийся стиль работы, и понимал, что за его пост может начаться борьба. И ведь он

оказался прав. Через пару часов после того, как мы отправили его записку генсеку, мне

позвонил еще один земляк Брежнева, член Политбюро Кириленко (он в ЦК отвечал за

экономику), и со своим украинским акцентом спрашивает: "Ну хто там у вас есть в

президиуме Совмина?" По тону было понятно, что он имеет в виду: никого толкового там

нет, и возглавить правительство может только сам Кириленко. "Тихонов", – говорю и дальше

начинаю перечислять остальных. Он понял, на что я намекаю, и разозлился. "Ты шо ж не по

алфавиту, – с ударением на втором слоге говорит, – мне читаешь?"

– Вы намекали на то, что Брежнев назначит Тихонова?

– Конечно. Косыгин рассчитал все правильно. Брежнев умел и любил разделять своих

соратников, чтобы над ними властвовать. Тихонова и Кириленко он поссорил вроде бы

невзначай. На неюбилейные дни рождения у Брежнева собирался только самый узкий круг

родных и друзей. Даже самый ближайший помощник генсека Черненко там не бывал. А вот

Устинов, Тихонов и министр гражданской авиации Бугаев, который, когда был личным

пилотом Брежнева, спас ему жизнь, приглашались в обязательном порядке. Иногда в эту

компанию звали Гейдара Алиева. А Кириленко никогда. И Тихонов, считая себя более

близким к генсеку человеком, игнорировал приглашения Кириленко на разные совещания в

ЦК. А обозленный Кириленко был оппонентом Совмина практически по любому вопросу.

Брежнев не стал изменять сложившуюся схему сдержек и противовесов, и в итоге получилось

так, как хотел Косыгин: Тихонова назначили первым заместителем и исполняющим

обязанности премьера. Вскоре он стал кандидатом в члены, а затем членом Политбюро. А в

октябре 1980 года – председателем Совмина.

Фото: Росинформ / Коммерсантъ

"А что это мы, старые товарищи по партии, так официально друг к другу обращаемся: Михаил Андреевич, Дмитрий Федорович... Давайте звать всех по отчеству: Андреич,

Федорыч, — помолчал и добавил: — Ильич..."

"Мы с Леонидом Ильичом всегда думаем в один унитаз"

– Кириленко не возражал против этого назначения?

– К тому времени Кириленко впал в маразм, но продолжал "работать". Требовал, чтобы все

вопросы промышленности и строительства согласовывались с ним. Приходит к нему один из

секретарей обкомов, докладывает о разворачивающейся стройке. А Кириленко давай кричать, что в его области такой завод не нужен. "А вот Леонид Ильич сказал, что нужен", – возражает

секретарь. "Вы мне бросьте вбивать клин между мной и генеральным секретарем! Мы с

Леонидом Ильичём всегда думаем, – и замолчал, никак не мог вспомнить слово "унисон", – в

один унитаз!" А под конец своей работы в ЦК он потерял способность читать и писать. Его

привозили на Старую площадь, и он сидел в кабинете за пустым столом.

– А остальные? Ведь, наверное, и другие члены высшего руководства не любили Тихонова?

– Это правильно. Недолюбливало его влиятельное трио – Устинов, Андропов, Громыко. У

них с Тихоновым, когда он еще исполнял обязанности премьера, нередко возникали споры на

Политбюро. При Брежневе крупные вопросы на Политбюро, как правило, не обсуждались.

Все проговаривалось и решалось до того. На заседаниях случалось только официальное

одобрение. А так по большей части слушали разные оргвопросы и обсуждали

международные дела. Докладывал о них практически всегда Громыко. Говорил он всегда

очень ясно, не подглядывая в записи. Гришин, тот даже на Политбюро, среди своих, все

читал по бумажке. А Громыко нет. Но любые прописные истины он изрекал с видом оракула.

Вот если мы поступим так-то, то произойдет то-то, а если не поступим, то не произойдет.

Они его слушали, открыв рты. Особенно когда он говорил про американскую угрозу и про

наше отставание в обороне. После этого обязательно встревал Устинов и начинал объяснять, сколько и каких видов вооружений ему не хватает, чтобы заокеанских подлецов догнать и

перегнать. Тихонов несколько раз у меня на глазах пытался им возражать: мол, может быть, обойдемся без этих оружейных систем, может, с их созданием можно и подождать? Ну тут

они на него всем скопом наваливались и проталкивали решение о выделении

дополнительных средств.

– Но против назначения Тихонова главой правительства они не выступали?

– Нет. Во-первых, Устинов, Андропов и Громыко не слишком считались с Тихоновым. Через

день после того, как в декабре 1979 года наши войска вошли в Афганистан, я зашел к

Тихонову. Он сидел мрачный какой-то. Говорит: "Представляешь, мне только сегодня

сказали про Афганистан! А теперь они задним числом хотят получить мое одобрение!" Кто

"они", он не говорил, но это было и так ясно. Во-вторых, потому, что назначать-то больше

было некого. Кадровый застой привел к тому, что все остальные возможные кандидаты были

столь же пожилыми людьми, как и Тихонов. А молодые 50-60-летние управленцы не имели

достаточного опыта работы в центральном аппарате управления хозяйством: все

ответственные должности были заняты несменяемыми кадрами. А Тихонов к 1980 году уже

четыре года фактически возглавлял правительство. И в- третьих, всем было понятно, что

Брежнев на излете, что скоро встанет вопрос о его наследнике. Так что ломать копья в борьбе

за пост премьера никто не стал.

"Мы про план говорим, а ты – про стружку"

– А как выглядело угасание Брежнева с близкого расстояния?

– Еще хуже, чем то, что вся страна видела по телевидению. Он начал чудить. Как-то сидит на

заседании Политбюро и говорит: "А что это мы, старые товарищи по партии, так официально

друг к другу обращаемся: Михаил Андреевич, Дмитрий Федорович... Давайте звать всех по

отчеству: Андреич, Федорыч, – помолчал и добавил: – Ильич..." Все дружно для вида

заодобряли, но на новые обращения так и не перешли. А вот другим появившимся у

Брежнева слабостям потакали все и охотно. Награждали его орденами, задаривали

подарками. Я помню, на 75-летие Брежнева в 1981 году мы заказали для него очень красивую

инкрустированную шкатулку. Несу ему, а он уезжать собирается. Но узнав, что я с подарком, задержался. Захожу. Он полез целоваться-обниматься. "Понимаешь, – говорит, – целый день

сегодня здесь. Тяжелый день. Устал я ужасно, уста-а-ал". Возвращаясь к себе, зашел к

Тихонову сказать, что подарок отдал. Вдруг звонок. Брежнев. "Слушай, – говорит, – вот тут

Смиртюков коробку какую-то принес. Это от кого – от Совмина или от тебя?". Тихонов

понял, что с подарком мы не угодили, и отвечает: "Это от управления делами Совмина, Леонид Ильич". Тот покряхтел: "А-а! А от тебя что?" – "А я вот купил золотые карманные

часы, но, как вручить вам, не знаю, стесняюсь". – "А чего стесняться? Давай присылай

быстрее, а то я сейчас уеду".

Делами он почти не занимался. Я помню заседание Политбюро, на котором в последний раз

при Брежневе обсуждался проект пятилетнего плана. Обычно после этого были выступления.

А тут после сорокаминутного доклада Тихонова было видно, что Брежнев изнемогает от

усталости. Встал Устинов и начал говорить о том, что в нашей промышленности тридцать

процентов металла уходит в отходы. Брежнев прервал его: "Дмитрий Федорович, мы про

план говорим, а ты – про стружку. Ты план-то одобряешь?". "Одобряю", – отвечает. На том

Политбюро и закончили.

Фото: Росинформ / Коммерсантъ

"Я знаю, что Громыко звонил Тихонову, намекая, что Горбачев не тот человек, который

нужен стране"

– То есть, несмотря на маразм, рычаги управления продолжали оставаться в руках Брежнева?

– Да. И все группировки пытались воспользоваться этим. Был такой случай. Тихонов уехал в

отпуск, но каждый вечер звонил мне и интересовался, как идут дела. Во время одного из

наших разговоров мне вносят красный пакет, в которых рассылались решения Политбюро.

Продолжая разговаривать, я вскрыл пакет, а там решение: за проведение мероприятий по

укреплению обороны страны наградить орденом Ленина и присвоить звание Героя

Социалистического Труда зампреду Совмина Смирнову и конструктору ракет Янгелю. Читаю

Тихонову это решение. Он страшно возмутился. "Как же так, моего зама награждают за

укрепление обороноспособности страны, а со мной об этом никто не говорил! – Потом

помолчал и добавил: – Выходит, один Смирнов в Совете министров заботится об укреплении

обороны страны!" И быстро свернул разговор. Я позвонил Черненко, через руки которого

должны были проходить все решения Политбюро, и рассказал об этой беседе с Тихоновым.

Он тоже очень удивился. Полчаса спустя он мне перезвонил и говорит: "Верни-ка ты мне это

решение обратно". Еще через полчаса я получил новый красный пакет с поправленным

решением. Первым в списке награжденных званием Героя значился Тихонов. Я не вытерпел

и снова позвонил Черненко. "Так как же все получилось?", – спрашиваю. "Очень просто, –

говорит. – Устинов был у генерального. Вышел, сам пошел в общий отдел ЦК, передал

начальнику особого сектора решение Политбюро, проголосованное только им и Леонидом

Ильичом, и приказал немедленно его разослать. Тот спорить с членом Политбюро не стал".

Отменить решение Черненко не мог, но изменил его так, чтобы досадить Устинову.

– То есть за власть боролись триумвират и группа Черненко–Тихонова?

– Я бы не стал говорить, что Тихонов боролся за власть. А вот Черненко имел на Брежнева

огромное влияние. Я как-то зашел к нему накануне Пленума ЦК. А он в это время по

"кремлевке" в деталях объяснял Брежневу все, что тому предстоит делать завтра. Как

выступать, что скажут в прениях, как благодарить присутствующих и т. д. Буквально

переставлял ему ноги.

– И все же следующим генеральным секретарем стал Андропов.

– За Андроповым и Устиновым была реальная сила – армия и КГБ.

– Но почему Андропов сразу же не отправил Тихонова в отставку?

– А кем он мог его заменить? И кто бы занимался экономикой, пока Андропов укреплял свою

вертикаль власти? Я знаю, что он сказал Тихонову: "Работай". Но он не пригласил Тихонова

к себе. Сколько тот ни просил о встрече, Андропов неизменно отвечал: "Мы же видимся на

Политбюро".

– Но ведь все это время положение в советской экономике, мягко говоря, было далеко не

лучшим.

– Это не вина Тихонова, а беда. Премьером он стал в 75 лет. Это, наверное, единственный

случай в мировой практике, когда такого пожилого человека поставили во главе

правительства. Здоровье уже не позволяло ему работать с полной нагрузкой. Но дело было не

только в нем. Одной из основных причин застоя в экономике были непомерные военные

расходы. А второй по важности – дисбаланс цен: одежда была непропорционально дорога, продукты – дешевы. Мы подготовили реформу цен. Я как сейчас помню, что рост цен на

продовольственные товары должен был составить 4,2 миллиарда рублей. На ту же сумму

предполагалось снизить цены на промтовары. Решение должно было вступить в силу 15

ноября 1982 года. Но 10 ноября умер Брежнев. На Политбюро решили, что теперь не время.

Потом мы напомнили о реформе цен Андропову. Тот замахал руками. "Вы что, – говорит, –

хотите, чтобы я начал руководство страной с повышения цен на хлеб? Ни за что!" После его

смерти по той же причине от изменения цен отказался сменивший его Черненко. У

пришедшего к власти после его смерти Горбачева были буквально те же резоны. Мы

поднимали этот вопрос уже без Тихонова в 1987 году. Но тогда Политбюро решило, что

ситуация в экономике улучшается и в изменении цен необходимости нет. Что получилось, все видели.

– Но Тихонова Горбачев в отставку все-таки отправил.

– Они как-то сразу не сошлись друг с другом. При Черненко была создана комиссия по

улучшению работы аппарата управления во главе с Тихоновым. Горбачев был ее членом. И

во многом благодаря Михаилу Сергеевичу работа комиссии благополучно провалилась. Речь

шла прежде всего о сокращении аппаратов министерств и ведомств. Их руководители бились

с Тихоновым буквально за каждого человека. А Горбачев все сглаживал и уравновешивал. В

результате найденных им "консенсусов" аппараты остались практически в неизменном виде.

– Тихонов как-то пытался препятствовать приходу Горбачева к власти?

– Если бы он даже хотел, ему это было не по силам. Хотя, конечно, возражения у него были.

И я знаю, что Громыко пытался подбить на более активные действия. После смерти Устинова

и Андропова Громыко искал себе нового союзника и звонил Тихонову, намекая, что Горбачев

не тот человек, который нужен стране и т. д. А когда ему не удалось сделать Тихонова

соратником, перебежал к Горбачеву.

– Я слышал, что расставание Горбачева со старой гвардией происходило не совсем

корректно.

– Во многих случаях так и было. Тяжелобольного Кириленко, например, выносили с

государственной дачи, которую приказал освободить Горбачев, на носилках. Но с Тихоновым

все прошло по-человечески. Да он, собственно, ничего для себя и не просил. Как получил

трехкомнатную квартиру, когда был зампредом, так и жил в ней с женой до самой смерти.

Детей у них не было, и жили они очень скромно. Ему как бывшему премьеру оставили дачу, охрану, назначили персональную пенсию. Но после ликвидации СССР Николай

Александрович стал бедствовать. Персональную пенсию отменили, и он получал обычную

пенсию по старости. Никаких сбережений у него не оказалось. Все свои деньги они с женой

тратили на покупку автобусов, которые дарили пионерлагерям и школам. И ребята из охраны

сбрасывались, чтобы купить ему фрукты.

"Слабее Рыжкова на моей памяти премьера не было"

– Как произошло назначение Рыжкова председателем правительства?

– В сентябре 1985 года, за несколько дней до отставки Николая Александровича Тихонова с

поста премьера, я был у Горбачева: накопилось много нерешенных "политико-бытовых"

вопросов – выделение дач, размеры пенсий некоторым освобожденным от работы

руководителям и т. п. Тихонов подолгу болел, а когда приезжал в Кремль, понимая, что его

скоро "уйдут", не хотел принимать решения по этим щекотливым вопросам. Возвращал мне

бумаги и говорил: "Решай, как знаешь". А как решать, особенно когда просят то, что не

положено? К примеру, в то время "Чайки" никому не продавали. Как служебные машины они

полагались только министрам и секретарям ЦК. А у меня лежало заявление Чингиза

Айтматова, который тогда был рьяным сторонником Горбачева. Он просил разрешить ему

купить "Чайку", поскольку-де много времени находится в разъездах, разъясняя народу курс

партии на ускорение, и почти не видит семью. И, мол, в такой вместительной машине семья

могла бы ездить вместе с ним. Горбачев посмотрел это заявление, усмехнулся и говорит:

"Выброси в корзину!" Потом утвердил пенсионные вопросы и спрашивает: "Ну как ты

считаешь, Николаю Александровичу трудно работать?" Я честно ответил, что трудно. "Я

тоже так думаю, – говорит Горбачев. – Я считаю, что он честнейший человек, но с таким

здоровьем в новых условиях ему не справиться. Я говорил с ним на эту тему. Надо ему на

пенсию". Потом помолчал и спросил: "Ну а кого на его место?". "Да вы уж наметили, –

говорю, – наверное, Михаил Сергеевич, кого". – "Да уж, конечно, конечно. И все же?". Не

успел я рта раскрыть, как он говорит: "Вот и я думаю, что Рыжков". "А ты, – говорит

Горбачев, – иди, Миша, работай и помоги Рыжкову".

– Почему Горбачев выбрал именно его?

– Кандидатов было раз-два и обчелся: Долгих и Рыжков. Оба в прошлом руководили

крупнейшими предприятиями. Долгих – Норильским горно-металлургическим комбинатом,

Рыжков – "Уралмашем". Но Долгих к тому времени больше пятнадцати лет был секретарем

крайкома и ЦК, имел авторитет в партийном аппарате и, получив пост премьера, мог бы со

временем стать конкурентом Горбачева. А Рыжков в те годы был менее известным

политиком. Ярких речей он не произносил, глобальных проектов, подобных горбачевской

"Продовольственной программе", не готовил. Не было заметно у него тогда и какого-то

желания выделиться. К тому же Рыжков – человек довольно мягкий и податливый. Я

наблюдал это на комиссии по улучшению работы аппарата управления. Главой комиссии был

Тихонов, который временами бывал довольно резким. Когда Николай Александрович ставил

какой-то вопрос ребром, Рыжков с ним соглашался. Тут же другой член комиссии Горбачев

прибегал к своему излюбленному способу сглаживания углов: "Но, может быть, вот так пока

сейчас поступить? Этот вопрос, товарищи, можно ведь рассмотреть отдельно, не здесь и не

сейчас. Поглядим-посмотрим, что получится, а там видно будет. Давайте отложим этот

вопрос". Рыжков и его поддерживал в числе первых. И потом генсек считал его знающим

экономистом. Наверное, потому, что сам хорошо разбирался в основном в курортном и

сельском хозяйстве. А на деле у Рыжкова и подготовки, и опыта для работы премьером было

маловато.

– Но ведь он был заместителем министра, первым заместителем председателя Госплана,

секретарем ЦК.

– Он как-то галопом по этим постам проскакал. Косыгин, прежде чем возглавить

правительство, проработал в нем двадцать пять лет, Тихонов – тридцать. А Рыжков? Четыре

года в Министерстве тяжелого и транспортного машиностроения, три в Госплане, три в ЦК.

В правительстве, получается, семь лет, и все в должности зама. А служба в ЦК в плане

практики управления человека во многих случаях только портила. Отбивала охоту брать на

себя хоть какую-то ответственность. Получил дельное предложение – обязательно напиши

возражения. Что случись, ты предупреждал, ты был начеку. А вместо конкретных дел на

Старой площади чаще всего занимались пустой говорильней. Мне нередко приходилось

бывать у них на разных совещаниях и комиссиях. Подготовка к ним шла месяцами, доклады

выверялись и согласовывались до последней запятой. Потом заслушивали друг дружку и не

принимали никаких решений. А после ходили и восхищались: "Ах как хорошо провели

совещание!"

– Но вряд ли Рыжков всего за три года работы в ЦК мог стать ярым приверженцем этих

порядков.

– Мне тоже хотелось в это верить. Через день после разговора с Горбачевым мы встретились

в кабинете Рыжкова на Старой площади. Он принял меня как человека, с которым дружит сто

лет. После официального назначения не стал он менять и сложившиеся структуру и систему

работы правительства. Выслушивал специалистов, хотя и чувствовалось, что делает он это

неохотно. Вообще настроение Рыжкова из-за проблем с бюджетом было не лучшим. Минфин

тогда привел расчеты огромных потерь бюджета от снижения продажи спиртного. И Рыжков

попытался уменьшить масштабы и снизить темпы антиалкогольной кампании. Он внес свои

предложения на Политбюро, и было решено, что снижение производства спиртного будет

происходить постепенно – в течение пяти лет. Но в дело вмешались Соломенцев с

Лигачевым, боровшиеся за трезвость изо всех сил. Егор Кузьмич вызывал на секретариат ЦК

и песочил руководителей областей, где, по его мнению, недостаточно быстро снижалось

потребление алкоголя. Верил он, что все беды страны – от пьянства, и все тут. А

председатель комитета партийного контроля Соломенцев вызывал секретарей обкомов,

тянувших с вырубкой виноградников, и грозил всеми возможными партийными карами. Ему, как мне тогда говорили, врачи запретили пить, и он, видимо, решил, что вместе с ним должна

завязать вся страна. Вот они вдвоем бюджет и подорвали. А Рыжков понял, что

самостоятельно, без оглядки на ЦК, он, по сути, может руководить только аппаратом

Совмина.

Фото: ИТАР-ТАСС / ИТАР-ТАСС

"У вас, — говорит, — недалеко от Барвихи строится дом приемов. Так туда Людмила

Сергеевна каждую неделю стала приезжать. Ходит по стройке с собачкой. Рабочие

зубоскалят"

– Он как-то изменился после этого?

– Стал ранимым и обидчивым. К примеру, у нас работал очень квалифицированный юрист

Яковлев. И Рыжков начал мне намекать, что ему нужно подыскать другую работу. Оказалось, что премьеру не нравится выражение лица Яковлева, "Смотрит, – говорит, – на меня и все

время ухмыляется". Насилу удалось убедить премьера, что человек был тяжело ранен на

фронте, и ухмылка – результат неудачной операции в полевом госпитале. Потом ему начало

казаться, что сотрудники аппарата, к которым он обращался за помощью и советом, когда

работал в министерстве и Госплане, его поучают. Я пытался ему объяснить, что они просто

высказывают свое мнение. И что так же они работали с Тихоновым и Косыгиным. Но тут мои

убеждения не подействовали: Рыжков и этих товарищей, и их предложения стал

игнорировать. Вслед за этим он начал жаловаться, что попал в "тинно-рутинную заводь", и

прежде всего решил изменить систему подготовки постановлений правительства. У нас все

постановления готовил не аппарат правительства, а то ведомство, которому предстояло его

выполнять. Исходя из своих возможностей. А референты Совмина следили за тем, чтобы эти

возможности не занижались, и помогали согласовывать проект с другими заинтересованными

министерствами. Затем текстом проектов занимались юридический отдел и группа

филологов-корректоров. Рыжков решил все делать как в ЦК. К примеру, для подготовки

проекта решения о снабжении Москвы овощами была создана группа из нескольких десятков

экспертов во главе с помощником премьера Соваковым. Со стенографистками и

машинистками они выехали в подмосковный правительственный санаторий "Сосны". Месяца

два там работали так, что кто-то даже успел развестись и жениться на стенографистке.

Готовый документ стали согласовывать с Моссоветом. И получили оттуда ответ, что в таком

виде этот проект столице не нужен.

– И что предпринял Рыжков?

– Видимо, решил, что это происки аппарата, и начал менять его структуру и состав.

Скопировал почти точно штатное расписание ЦК. И начал заниматься проектами решений

сам. Подбирал слова, расставлял запятые.

– Но ведь на это должно было уходить море времени?

– А он и приезжал рано утром, и работал допоздна. А вскоре я узнал, почему он не торопится

домой. Мне позвонил начальник 9-го управления КГБ (правительственной охраны) Плеханов

и попросил совета. "Нужно, – говорит, – поменять начальника охраны у Николая Ивановича.

Говорю с ним, он соглашается, а приезжает домой, перезванивает и просит с этим подождать.

И так уже два раза". "А почему, – спрашиваю, – нужно менять начальника? Парень он с виду

неплохой". "Неплохой-то он неплохой, – говорит Плеханов. – Но попал под каблук супруги

Николая Ивановича Людмилы Сергеевны. И теперь не столько занимается охраной премьера, сколько выполняет ее поручения. Туда надо поставить человека с сильным характером". Ну я

в эти дела, конечно, влезать не стал. Потом мне докладывают, что при подготовке

зарубежного визита Рыжкова его супруга попросила организовать ей все "как у Раисы

Максимовны". Вмешиваться опять не пришлось. Об этой просьбе кто-то сообщил и в ЦК.

Оттуда позвонили в хозяйственное управление Совмина, готовившее визит, и сказали: "В

стране есть только одна "первая леди". Ясно?".

– А Людмила Рыжкова не пыталась вмешиваться в большую политику, подражая Раисе

Максимовне?

– В большую политику не вмешивался сам Рыжков. Он строго шел в фарватере Горбачева.

Поэтому Людмила Сергеевна не могла, подобно Раисе Максимовне, участвовать в подготовке

докладов на съездах, программных выступлений и т. п. И она сосредоточилась на

хозяйственных вопросах. Начала с дачи. Рыжкову после назначения премьером дали дачу, на

которой когда-то жил Молотов, потом – Хрущев, а за ним – Подгорный. Дача приличная, и

участок огромный – около 30 гектаров. Перед тем как ему вселяться, ее отремонтировали и

обставили новой мебелью. Вдруг во время одного из наших разговоров Рыжков сообщает, что беседовал о своей даче с Горбачевым. "Сказал генеральному, что дача маленькая и при

ней нет бассейна, хотя мне и полагается. Говорю, что хочу построить скромную, но новую. А

Горбачев ответил: "Правильно"". Я ему говорю: "Николай Иванович, зачем огромные деньги

тратить, строить? Гришин вот-вот дачу освободит. Она с бассейном. Отремонтируем, и

живите". Он ничего не ответил. Через некоторое время мне звонит замначальника 9-го

управления КГБ Клен. И этот о жене Рыжкова. "У вас, – говорит, – недалеко от Барвихи

строится дом приемов. Так туда Людмила Сергеевна каждую неделю стала приезжать. Ходит

по стройке с собачкой. Рабочие зубоскалят. Неудобно. Надо бы Николаю Ивановичу как-то

об этом сказать". Я удивился. Мы ведь договорились с Рыжковым построить там особняк для

приема иностранных делегаций. При чем здесь его жена? Мне докладывают, что она

указывает, как расположить комнаты и прочее. Спрашиваю у Рыжкова. Он мнется: "Да вот

мы решили сделать этот дом загородной дачей Совета министров". Кто мы? Вот тебе и новая, но скромная дача. Обставили мебелью и ее. Но прожил он на ней всего полторы недели. В

газетах поднялся шум, и Рыжковы быстренько съехали.

Фото: ИТАР-ТАСС / ИТАР-ТАСС

"Вообще настроение Рыжкова из-за проблем с бюджетом было не лучшим. Минфин тогда

привел расчеты огромных потерь бюджета от снижения продажи спиртного"

– С началом гласности таких скандалов вокруг имени Рыжкова было немало.

– Это точно. Был скандал с попыткой приватизации дачи, уже третьей, той самой

гришинской, которую для него все-таки отремонтировали. Потом со строительством

элитного жилого дома в самом центре Москвы, где поселились Рыжков, семья его дочери и

некоторые приближенные. Скандалов могло бы быть гораздо больше, если бы журналисты

могли увидеть некоторые распоряжения правительства. Каким-то кооперативам

предоставлялись немыслимые права, для Совмина закупались в огромных количествах

импортные радиоприемники и лифчики. Причем все эти бумаги в нарушение установленного

порядка проходили мимо управления делами, мимо меня. Затем, как писали газеты, с

согласия внешнеэкономической комиссии Совмина был образован печально знаменитый

АНТ, который должен был вроде бы за границей менять наши танки на западный ширпотреб.

Словом, правительство превращалось в какую-то биржу. Всей этой коммерцией руководил

назначенный по настоянию Людмилы Сергеевны начальником хозяйственного управления

Совмина Александр Стерлигов. Я сколько мог сопротивлялся его появлению в

правительстве, а потом плюнул. Лет мне уже было ого-го. В 1989 году перед первым Съездом

народных депутатов СССР вместе со всем составом правительства я ушел в отставку. Потом

еще почти год поработал советником нового управляющего делами. В целом в правительстве

и Кремле – шестьдесят лет. Сколько ж можно было работать еще?

– А вы могли бы составить рейтинг советских премьеров, с которыми работали? Кто из них

был самым сильным управленцем или, если вам больше нравится, хозяйственником?