Готика

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Оставайтесь на месте, — крикнул Шелли, выхватывая пистолет из-за пояса. Пронзительный крик все еще стоял в комнате, и он выбежал в коридор. Было бесполезно, да и слишком поздно звать его назад.

Коридор был погружен во мрак, и лишь лунный свет освещал лестницу. Эхо шагов Шелли быстро двигалось к комнате Клер.

Рев бури не смолкал. Байрон вскочил — я думаю, он больше переживал за Шелли, чем за Клер — но Шелли был уже на лестнице, перепрыгивая через ступеньки с дулом пистолета, направленным в темноту: если кто-то встретится, то сразу получит пулю.

Байрон ковылял позади, но естественно, не мог двигаться с такой же скоростью. Он пробежал половину пролета первой лестничной площади, проклиная свою хромоту, когда услышал, что Шелли достиг уже второй, над его головой.

В считанные секунды Шелли был у двери комнаты для гостей, и со всего размаху двинул плечом дверь, но только ушиб плечо, дверь не поддалась. Он отскочил, глубоко вздохнул и выбив дверь ногой, влетел в комнату.

Когда он ворвался, другая фигура, испуганно выпрыгнув из темного пространства за кроватью, бросилась к нему. Шелли вскрикнул, осознав что не может остановиться, и нажал на спусковой крючок. Звук выстрела почти оглушил его.

Он отстранился, закрыв лицо, убежденный, что существо, в которое он пустил две пули много лет назад, все равно приближалось к нему.

Его глаза привыкли к темноте, и он понял, что выстрелил в зеркало.

На полу лежала записная книжка, покрытая множеством зеркальных осколков. Он задыхался, как будто пробежал целую милю. Никого не было.

— Клер… — кровать была пуста.

Он опоздал. Он выбежал в коридор, почти сорвав дверь с петель. Побежал вниз.

— Он похитил Клер!

Байрон выглядел сконфуженным и потрясенным. Сначала блеск в его глазах означал, что он не верил Шелли, что все это было частью его теории, подогретой разговором в гостиной. Где-то в этом должна быть ошибка, но глядя в воспаленные, близорукие глаза Шелли, он понял, что безграничный страх, исходивший из них, свидетельствовал об истинности его слов.

— Я знаю систему коридоров наверху, а ты ищи внизу.

Шелли поспешил вниз, Байрон — наверх. Байрон прыгал через ступеньки, если бы он промахнулся, то сломал бы шею.

Игра в прятки, — подумал Шелли. На этот раз это не игра, а реальность. Считаем до ста, режем горло…

Негодяи из тысячи страшных историй наводнили его воспаленное воображение.

— Клер! — позвал он.

Он отдернул штору, увидев внизу ступни, ступни оказались украшением высокого подсвечника.

— Где она? Господи, где она?

Куда оно ее дело?

— Клер!

Со стен на него равнодушно смотрели картины.

Его разум работал быстрее, чем ноги. Она была в чертовой бане, погребенная заживо, внизу. Она была на чердаке, истекая кровью, сочившейся из перерезанного горла. Она лежала под половицами, ломая ногти о дерево, задыхаясь без воздуха. Оно вонзало когти в ее сердце. Где она? Жива ли?

— Клер!

За окном бушевало, как неистовая, жаждущая крови публика в римском театре во время гладиаторского боя. Шелли становился все злее, бегал из комнаты в комнату. Пусто. Ему казалось, что сам дом издевается над ним. Он думал о Боге. Бога нет, есть лишь судьба. Единственная определенность — смерть. Старуха с косой.

Он покачал головой, — его собственные дикие мысли вводили в заблуждение. Что знала Клер? Что сейчас было у нее в голове? Пришла ли она в сознание? Или же все еще оставалась в том месмерическом мире неопределенности?

— Клер, — молил Шелли, — сжалься, подай голос. Вскрикни только один раз, дай нам знать, где ты находишься. Кричи, плачь, делай что угодно, но только сообщи, где ты.

Он прошел в бильярдную комнату, направляясь ко входу в винный подвал, уже полагая, что здесь пусто, как в дюжине других комнат, где он побывал. Но он ошибался. Он обвел глазами помещение. Свечи догорели, лунный свет, проникающий в окна, дал возможность увидеть тело, лежащее на бильярдном столе.

Он замер, глупо уставившись на знакомый образ.

Тело, свернувшееся калачиком, было завернуто в тонкую белую материю.

Ловушка?

Он сделал один нерешительный шаг. Тело казалось совершенно безжизненным. Истощенным. Изможденным. Выпитым. Он проглотил слюну. Сделал еще шаг, более робкий, чем предыдущий.

— Клер?

Медленно, как раскрывающийся бутон, фигура, одетая в полупрозрачную газовую ткань, сбросила с себя неопределенность вместе с накидкой. Черные волосы и нежный изгиб тела нельзя было спутать. Это была Клер, но не та Клер, которую знал Шелли.

На него смотрело лицо незнакомки. Лицо Клер было здоровым и живым, а это было неподвижное. Лицо Клер было невинным, как у младенца, на этом лице не было и следа невинности. Чувственность лица Клер подавлялась сознательной робостью. На этом лице от робости не осталось и следа. Лицо смотрело на Шелли глазами большими, чем у Клер, губы были больше, чем у Клер, кожа бледнее. Чувства женщины били через край, глаза сверкали в темноте, язык облизывал пересохшие губы.

Шелли не мог отвести взора от столь странного преображения.

— Клер…

Глаза-зеркала смотрели на него, испуская месмерическое сияние, огромные, как береговые маяки, окруженные легким ореолом. Она встала на четвереньки. Спина прогнулась, ей было достаточно единственного кошачьего движения, чтобы сесть на край стола, свесив ноги.

Она была жива и невредима. Он чувствовал, что должен подойти к ней близко, чтобы она успокоилась. Что-то в лунно-зеленом блеске ее глаз говорило, что она нуждается в нем, что ей нужны его объятия.

— Клер…

Когда он приблизился, он увидел красный синяк любовного укуса на ее шее. Он протянул руку, чтобы дотронуться до него, но что-то остановило его, он отдернул руку.

Она блеснула лунными глазами.

— Посмотри мне в глаза… — сказала Клер тихим медленным голосом. В ее глазах была усмешка, и Шелли, приклеенный к полу ее взглядом, улыбнулся. Он был часть действа, добровольцем, шагнувшим на сцену, если бы он хотел, то мог идти, если бы пожелал, то мог отвернуться, если бы ему захотелось, он мог избежать ее взгляда.

— Нет! — сказала Клер с неожиданным гневом. — Я сказала посмотри мне в глаза!

Ее руки, как железные клещи, сжали голову Шелли, заставив посмотреть в ее лицо. Он не мог пошевельнуться, был не в состоянии освободиться и закрыть глаза, он смотрел всего доли секунды, но этого было достаточно. Ее грудь была обнажена, неся на себе явные признаки возбуждения. В центре розовых пятнышек сосков зияли две щели, которые медленно и неотвратимо раскрылись, обнажив два ГЛАЗА.

Теперь кричал Шелли. Руки, держащие его, исчезли. Он отпрянул почти со скоростью пули, ударился о книжный шкаф и вцепился в него. Раскатистый смех Клер пригвоздил его к шкафу, как удар ножа. Ламия. Соккуб.

Ослепленный, охваченный ужасом, еле сдерживающий рвоту… Шелли вылетел в коридор. Там он упал на колени.

Истерично смеясь, Клер вновь устроилась на бильярдном столе, потирая руками соски. Светские забавы? Разве страх — это забава? Она закружила вокруг стола в безумной пляске, как колесо судьбы, не способное остановиться.

Его нашел Байрон, помог подняться на ноги. Шелли был заторможен, как будто только что проснулся.

— Я нашел ее!

— Где?

— Там!

— Она ранена?

Шелли прильнул к нему, затем отпрянул, смеясь. Он приложил пальцы к губам, останавливая свой смех.

— Объясни, — потребовал Байрон.

— Нет, не ранена. Не ранена…

— Так в чем же дело?

— В чем дело? Ха-ха-ха…!

Байрон привел его в чувство легкими ударами по щекам.

— Изменилась! — проговорил Шелли. — Метаморфоза!

Байрону надоело слушать его, он решил посмотреть сам. Шелли поймал его руку.

— Нет!

— Почему?

— Не ходи!

— Что с ней случилось?

— Оно овладело ею… — пробормотал Шелли, повиснув на плече Байрона. — Она спит странным сном и никак не проснется… Он закрыл глаза, рыдая. — Она попала в западню… Сон, сон в человеческом обличьи!

Байрон отбросил его в сторону и ворвался в бильярдную. Плача, Шелли последовал за ним. Комната была пуста.

На зеленом сукне бильярдного стола лежал красный пояс от платья Клер. За окном вновь застучал дождь. Шелли отвернулся от окна, как будто свежие капли, барабанящие по стеклу, могли убаюкать его, наслав смертельный сон.

В этот момент они услышали еще один пронзительный крик. Совсем рядом.

— ОСТАНОВИТЕ ЕГО — прокричала я второй раз, когда они вернулись в комнату Байрона.

Шелли ожидал увидеть сквозь шелковые занавески спальни десятифутового урода, схватившего меня лапами и пытающегося утащить в темноту. Ему уже представилась картина, где я с перерезанным горлом испускаю последний крик.

Байрон видел действительность. Полидори стоял в дальнем углу, прижавшись к стене, в руках он держал склянку с темно-коричневой ядовитой субстанцией, которую он извлек несколько секунд назад из своей аптечки.

— Я не шучу! — пробормотал он, когда Байрон двинулся в его сторону, его дрожащие пальцы поднесли бутылку ко рту.

— Не подходи ближе, иначе я…

Байрон выбил склянку из его рук. Она ударилась о пол, пробка вылетела, и серная кислота вылилась дымящейся струйкой на ковер, проев в нем дыру. Он ударил Полидори по лицу ладонью.

— Негодяй!

— Нет… нет! Пожалуйста! Пожалуйста!

Полидори выставил ладони, защищая лицо от удара. Однако Байрон не стал его бить. Полидори опустился на пол, его руки упали, как плети.

— Посмотрите на него, — сказал презрительно Байрон. — Этот «доктор» самый больной из нас!

Он больно ударил его по ноге. Полидори завыл от боли. Я почувствовала к нему сострадание.

Однако Полидори вновь вспыхнул, указывая на Шелли: — Бей его! Ори на него! Он украл немного и собирается выпить один!

— Лгун! Это подлая ложь! — Шелли посмотрел на меня, как бы говоря: не верь ему. Я знала Шелли слишком хорошо, чтобы не подозревать его в том, что он припрятал немного опия на тот случай, если кошмары станут совсем непереносимыми. Я знала это совершенно точно. Меня напугало то, что он отрицал этот факт.

— Боже, — вопил Полидори. Разве есть другой выход из этого сумасшедшего дома, кроме опия?

Байрон пнул склянку из-под яда.

— Этот выход приведет тебя куда нужно. Рай или ад — это сумасшедшие дома, построенные для тех, кто в них верит. Покажи мне десяток сумасшедших, и девять из них будут цитировать Библию.

Он подобрал четки и стал дразнить Полидори, размахивая ими перед его носом. Всякий раз, когда Полидори пытался схватить их, Байрон не давал ему этого сделать. Он дразнил, как ребенка дразнят погремушкой в люльке. — Полли представлял собой тот тип человека, которому, если он оказывается за бортом, хочется протянуть соломинку в буквальном смысле, чтобы проверить истинность пословицы…

Шелли захохотал девичьим смехом.

Полидори зарычал.

— Не слушай его, — сказала я Полли. — Он старается унизить тебя, потому что сам боится!

Байрон засмеялся.

— Моя дорогая мисс Годвин! Этот человек вовсе не нуждается в том, чтобы его унижали, он сам хорошо себя унижает. В перерывах между самоубийствами!

— Нет…

— Эти самоубийства неизменно отвратительно поставлены, как пантомима в захудалом провинциальном театре!

— Ты!

— Следующий раз будет со змеей на груди? Или…

— Ты!

— Пожалуйста, перестаньте! — взмолилась я. — Просто прекратите и все! — Я подошла к Полидори и опустила его руки, напряженно поднятые в ожидании удара. Я постаралась вернуть ему хоть какое-то подобие самоуважения. — Как ты это все выносишь? Почему?

Полидори сидел молча. Отстранив мои руки от себя.

— Потому что, потому что! — разглагольствовал Байрон. Его деланный голос был как никогда насыщен актерскими интонациями, презрительными и надменными. К мнению Байрона можно было совсем не прислушиваться, оно не содержало в себе ничего стоящего. Но ведь и Полидори тоже ничего не стоил. По-видимому, он был согласен с мнением Байрона о том, что мир устроен так, что некоторые, такие как Байрон, были Великими, другие — такие, как доктор — были ничтожными. Сильные будут командовать — это их право, право слабых — подчиняться сильным. Таковы были его моральные принципы, потому что бедный маленький Полли-Долли всего-навсего бедный маленький Полли-Долли…

Улыбаясь, он откинулся на панель рядом с зеркалом.

Он должно быть качнул его, потому что отражение задрожало. Мне показалось, что перевернутый мир в зеркале стал темнеть и втягивать меня внутрь. Я почувствовала нехватку воздуха, так же как это было перед сеансом, словно чья-то рука сжала мне горло. В этот момент я впервые заметила белую греческую маску с надписью под ней, выполненную италийским шрифтом, АВГУСТА.

В животе у меня заныло, опять эта ужасная тошнота.

Байрон перехватил мой взгляд, улыбка исчезла с его лица.

Он повернул маску к зеркалу таким образом, чтобы пустые черные отверстия глаз смотрели на свое отражение! Глаза Байрона были не менее черными и пустыми. Я увидела в них ужасную тайну.

Я поднялась и медленно заходила кругами по комнате.

— Нам следует уйти, — услышала я свой холодный приговор. Я чувствовала ужасное напряжение в глазах. — Нужно уходить сейчас, всем.

Раздался оглушающий раскат грома, и искривленная линия пересекла зеркало сверху донизу, словно в него попала пуля. Байрон подпрыгнул и обернулся, смотря в зеркало. Гладкая поверхность отразила его разделенное надвое лицо, ставшее в один миг не похожим само на себя.

Я завопила и выбежала в коридор.

— Мэй! — позвал Шелли, но было уже слишком поздно.

Меня ослепила вспышка молнии.

Я замерла и подняла свой взор кверху. Окно над огромным портретом Байрона было разбито вдребезги. По водосточной трубе в комнату бежала вода, оставляя следы на стене, Струи воды на нарисованном лице лорда напоминали кровь.

Я подошла к главной двери и попыталась открыть ее, потянув за огромное кольцо. Дверь не поддалась. Она была надежно заперта двумя металлическими засовами — один вверху, а другой внизу. Я пнула ногой нижний засов, чтобы дотянуться до верхнего, мне пришлось подпрыгнуть. С первого раза открыть его мне не удалось, но после нескольких попыток он поддался.

Я слышала шаги моих друзей, идущих ко мне. Снова с еще большим усилием, я схватилась за дверное кольцо. Дверь стала медленно поддаваться. Но какая-то нечеловеческая сила, какая-то преграда, а может просто давление ветра, бушующего с той стороны, снова захлопнуло дверь, и я уже ничего не могла поделать. Рука некоего элемента держала дверь закрытой.

— Нехорошо, — сказал Байрон, хватая меня. — Разве мы можем убежать от своих собственных страхов.

— А что еще мы можем сделать? Ждать как овечки? Кого? Своего убийцу?

— Если мы найдем Клер, то не будет никакого убийства!

Я освободилась.

— Может быть если мы выберемся, если поспим до утра…

Я метнулась в сторону и заметила слабое сияние света — молнию, мелькнувшую снаружи — в дальнем конце черного туннеля, уходившего в восточное крыло виллы.

Я побежала в том направлении. Байрон и Шелли побежали за мной. Не сопровождая, а преследуя. Байрон кричал что-то неразборчивое, грохот шагов не позволял разобрать ни слова.

Коридор внезапно расширился, перейдя в овальный грот с каменным полом. На нем стоял орнаментальный фонтан этрусского типа — две Музы из трех были целы, третья развалилась, рассыпавшись на кусочки, и преграждала мне путь. Стены помещения напоминали древнеримскую архитектурную традицию — фрагменты камня изображали разрушенные замки и гробницы. Все было покрыто зелеными вьющимися растениями. Когда я посмотрела вверх, то неожиданно увидела над собой чистое черное небо. Я подумала, что нахожусь за пределами здания, однако, поразмыслив, поняла, что не снаружи — воздух был сперт и душен. Совершенно озадаченная, я побежала дальше, проникнув в небольшой вход, окаймленный двумя густыми кустарниками.

— Мэй, вернись!

Шаги.

Я находилась в огромном помещении с зеркальными стенами. Через мгновение я поняла, что это не зеркала, а стекла. Но ничего не было слышно. Там и сям находились скульптурные изображения быков или единорогов.

Я побежала вдоль стены, надеясь, что в конце концов, будет дверь. Острые зеленые растения кололи мои голые руки.

— Мне нужно выйти, — повторяла я про себя, — мне нужно выйти, я должна выйти… — это было похоже на сумасшедшую мантру.

Мне нужно выйти. Я должна выйти.

Я уткнулась лицом в высокое, тернистое растение. Его колючки впились в мою кожу, как иголки, я вскрикнула и попятилась. Растение зашипело, как проткнутая камера.

Стеклянная панель сверху рассыпалась, и ветка протянулась ко мне, как рука. Ветер становился громче, сильнее, превращаясь в шипение кипящего чайника. Я прислонилась к статуе Эроса, вокруг которого обвился толстый черный питон. Он коснулся меня, моей щеки быстрым сухим язычком. Я сбросила его со статуи.

Выйти… наружу… должна… наружу…Я прильнула к стеклу лицом и ладонями, вглядываясь в темноту. Я водила руками вокруг, пытаясь найти дверную ручку, шарила руками по стеклу. Это была дверь. Это не могла не быть дверь. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Внезапно с той стороны стекла я увидела скалившуюся рожу. Лысая, сине-красная, со стеклянными глазами физиономия не имела на себе кожи.

Я закричала.

Я обернулась и побежала. Путь мне преграждали Байрон и Шелли, готовые схватить меня распростертыми руками в бегстве от анатомической фигуры, находившейся за стеклом. Я резко свернула в сторону, прошмыгнув в стеклянную дверь. Шелли поймал меня за платье, но я двигалась слишком быстро, поэтому в его руках остался лишь кусочек ткани.

Я опять закричала, вскидывая голову и глядя в ночное небо, простиравшееся надо мной. По стеклянной крыше барабанил дождь.

Теперь я увидела ее. В конце коридора — дверь. Я знала, что это дверь. Она медленно открылась. Я не могла поверить этому, я побежала быстрее, как никогда не бегала в жизни.

Внезапно с шумом громче, чем любой гром, я ударилась о невидимую стену и поплыла в абсолютной тишине — где-то сзади меня раздавалось эхо моего крика — а я нежно плыла в море стекла и прежде, чем я достигла берега, меня окутала темнота, как теплое мягкое одеяло.