Готы в эпоху Великого переселения народов

Глава первая. Готская проблема в исторической науке

Среди наиболее сложных проблем древней истории Восточной Европы готская является едва ли не самой сложной. Даже пути ее решения неясны, и большинство исследователей предпочитают ограничиваться положениями о движении готов на юг и пребывании их в Северном Причерноморье и на Балканах. В свое время вокруг готского вопроса разгорелась дискуссия, в которой научная проблематика была подменена политической тенденциозностью. Немецкая националистическая историография стремилась к явному преувеличению роли готов в Европе, не останавливаясь при этом перед прямой фальсификацией и подтасовкой фактов. С другой стороны, в трудах ряда историков готы вообще исчезли из восточноевропейской истории.

Между тем не подлежит сомнению, что готы в III—IV вв. представляли собой весьма активную историческую силу на северовосточных рубежах Римской империи. Событиями, связанными с их деятельностью, буквально заполнен весь период поздней античности. Именно готы выступали в тогдашних источниках основным элементом в сложной цепи, именуемой Великим переселением народов.

Как заметил недавно западногерманский археолог Р. Хахман в своем исследовании о готах, разработка готской проблемы является «дискуссией без конца»[1]. Изучение истории готов переживало периоды подъемов и спадов. Эта группа восточногерманских племен не только продолжает вызывать большой интерес, но в последние 20 лет привлекает особенно пристальное внимание как в отечественной науке, так и за рубежом. Такое внимание обусловлено также и тем, что речь идет о чрезвычайно важном этапе в истории Юго-Восточной Европы. III—IV века, когда племена готов вступили в непосредственные контакты с Римской империей и Византией, представляют собой переходную эпоху в развитии как самих племен, так и позднеримского рабовладельческого общества. Если последнее переживало в это время период глубокого кризиса рабовладельческого способа производства, то у многих племен Центральной и Юго-Восточной Европы, в том числе у готов, происходил процесс перехода от военной демократии и институтов родоплеменного строя к первым государственным образованиям.

Представление об истории готов начало формироваться еще в VI в. Первым опытом явился труд Иордана «Гетика». Изложенные в нем факты из жизни племен развивались и интерпретировались в различного рода сочинениях средневековых авторов и историков нового времени[2]. Но только в начале XX в. этот процесс завершился оформлением стройной логической концепции истории готских племен. При этом сыграли роль два фактора: изучение самой письменной традиции о готах, которая, как известно, довольно значительна, и критическое издание и широкая публикация письменных источников, предпринятые в XIX в. в Германии, Франции, а также в других странах, и в том числе в России. С именами Ж.П. Миня, Т. Момзена, Л. Диндорфа, В.Г. Нибура, К. Мюллера, А. Ризе, Ю. Кулаковского, С. Дестуниса, В.В. Латышева связаны целые серии письменных памятников, содержащих сообщения о готах. К настоящему времени осуществлены публикации практически всех известных античных и византийских источников, включающих подобные материалы. Издание источников, а также их текстологический и исторический анализ стимулировали формирование концепции готской истории. Специалисты, историки и филологи, сосредоточивали свое внимание на отдельных текстах источников, где речь шла о готах, и эти свидетельства, нередко вырванные из контекста, невольно приобретали самодовлеющий характер. При этом смещались акценты и утрачивались объективные критерии ценности анализируемой информации.

В зарубежной историографии уже в XIX в. существенное внимание уделялось определению места готов в рамках всемирной истории, их участию в Великом переселении народов. Э. Витерсхайм, Ф. Дан, Г. Зибель, В. Г. Нибур, Р. Пальман, Б. Раппапорт, К. Цойсс, используя большой исторический материал, в том числе и данные письменных источников, создали широкую картину передвижения германских племен, включая готов, а также их столкновения в империей[3]. Зарубежная историография XIX в. сыграла значительную роль в накоплении и установлении отдельных фактов истории готов III—IV вв. В центре внимания стояли Допросы распространения у них христианства[4], уточнения конкретных событий, связанных с остготами, вестготами, крымскими готами и готами-тетракситами[5]. Начинается исследование некоторых важных для этнической истории данного периода источников, например, сочинений Кассиодора, Иордана, Аммиана Марцеллина, Певтингеровых таблиц, Юлия Гонория, писателей «Истории Августов» и др.[6] Собираются и суммируются материалы о готах в англосаксонском, германском и скандинавском эпосе[7]. Впервые была разработана хронологическая канва истории готов доадрианопольского периода. Она выглядела так: в конце II в. готы продвинулись к Понту — 214 г. — первое упоминание готов на Нижнем Дунае; с 230-х по 260-е годы — походы готов на суше и на море, причем к 250-м годам относится овладение городами Крыма и Кавказа; в 274 г. Аврелиан отказывается от левобережной Дакии; в середине IV в. — проповедь христианства у готов Ульфилой и преследование нового вероучения Атанарихом; в 370-е годы — войны с аланами, гуннами, разгром остготов и уход остатков их за Дунай[8]. Однако в некоторых работах историков XIX в. в той или иной степени проявлялись националистические тенденции, заключающиеся в непомерном возвеличении готов и их роли в борьбе с Римом и Византией. Так, например, Б. Раппапорт сообщения древних авторов о вторжении в придунайские и малоазийские провинции империи интерпретировал как деятельность исключительно одних готов. Он отмечал их смелую отвагу и дикую храбрость, которые «внушали римлянам ужас и страх»[9].

Отечественные историки дореволюционного периода также делали некоторые шаги в изучении истории готов. Появляется ряд работ, посвященных крымским готам[10], проблеме христианства у готов[11]. Ставятся вопросы достоверности свидетельств Иордана и Аммиана Марцеллина о местонахождении готов в Северном Причерноморье[12], об их участии в войнах III в.[13] Однако в XIX в. русские историки и филологи обращались к готскому вопросу прежде всего потому, что он был тесно связан с проблемой возникновения славян. «Роксоланская теория», созданная еще М. В. Ломоносовым, выводила Русь непосредственно от роксоланов[14]. Ей противостояла теория о «готском происхождении» Руси А.С. Будиловича[15]. В работах Д.И. Иловайского, И.Е. Забелина, Ф.И. Успенского, В.Г. Васильевского, А.А. Шахматова, Ф.А. Брауна лишь начали проявляться контуры целой серии вопросов в проблеме взаимоотношений готов и славян[16]. Русские историки и филологи обращались к свидетельствам древних авторов о готах. И одним из достоинств их работ является то, что они обратили внимание на фрагментарность сообщений о готах, выделили в качестве особенно важного аспекта исследования «проблему Эрманариха». Именно в отечественной литературе впервые было показано, что мнение об этнической контаминации готов со скифами отражает не только отношение к достоверности каждого конкретного источника, но и общую позицию в готском вопросе. Так, например, В.Г. Васильевский считал, что под скифами III—IV вв. в письменных источниках следует понимать готов[17]. И.Е. Забелин, рассматривая готов как одно из многочисленных племен времени переселения народов, придерживался точки зрения, что скифы в это время — это смешанный этнический конгломерат, состоящий из сарматских, аланских, германских и славянских элементов[18].

Главная роль в создании концепции по истории готов принадлежала, как известно, немецкой исторической науке. Но на немецких буржуазных историков большое влияние оказывали современные им политические доктрины, в частности идеологическая подготовка к агрессивным первой и второй мировым войнам. Письменная традиция о готах в особенности использовалась для обоснования захвата немцами территории Восточной Европы и превосходства их над славянскими и другими народами. Так, в сочинениях немецких буржуазных историков превратились польский порт Гдыня в Готенгафен, Симферополь в Готенбург, Севастополь в Теодорихгафен[19]. Подобный подход к материалу письменных источников в конечном итоге определил то, что концепция готской истории оформилась на позициях готицизма и крайнего германоцентризма. Наиболее полно и последовательно она была изложена в работе Людвига Шмидта[20]. Немецкий ученый, десятки лет работавший библиотекарем Дрезденской государственной библиотеки, собрал огромный материал по истории каждого из известных германских племен, в том числе и готов. Главная работа Л. Шмидта — «История немецких племен до конца переселения народов». Используя широкий круг исследований преимущественно немецких историков и филологов — К. Мюлленгофа, Б. Раппапорта, М. Шёнфельда, А. Гутшмида, К. Платнера, Т. Гринбергера[21], Л. Шмидт создал работу, которая долго оставалась последним словом и эталоном буржуазной исторической науки в исследованиях о готах. Это объясняется не только приемлемой для буржуазной германистики концепцией этого автора, в которой роль готов непомерно преувеличивалась, но в значительной степени тем, что до недавнего времени эта работа оставалась единственной, где был дан полный обзор письменных источников о восточногерманских племенах, в том числе о готах. Однако в работе Л. Шмидта источники не дифференцируются по характеру информации и ее достоверности. Обзор письменных свидетельств дается для всех германских племен общим списком, в хронологической последовательности, без должной их классификации[22]. Вместе с тем Л. Шмидт сделал ряд ценных и обоснованных наблюдений об источниковой базе готской проблемы. К их числу можно отнести его предостережение от чрезмерного увлечения лингвистикой, которая дает мало положительных результатов для проблем становления рас, народов и культур[23]. Называя археологический материал одним из важнейших источников, Л. Шмидт отметил трудности в определении народа по археологическим находкам, подчеркнув, что использование археологического материала требует большой осторожности[24].

Наиболее четко позиция Л. Шмидта раскрылась через его отношение к основному источнику истории готов — «Гетике» Иордана. С одной стороны, он отмечает противоречивость и непоследовательность изложения истории готов в «Гетике», подчеркивает, что этот источник не имеет такого большого значения, как, например, «История лангобардов» Павла Диакона[25]. Однако в построении общей концепции истории готов он точно следует той схеме, которую составил Иордан, лишь дополняя ее сообщениями других древних авторов. Так, движение готов к югу Л. Шмидт описывает, буквально следуя тексту Иордана, причем без каких-либо доказательств и даже не в форме предположения утверждает, что готы проходили в районе Рокнито (Рокитно (?) — В.Б.), что племена спалов размещались между Днепром и Доном, а Ойум — это южнорусская степь, что готы расселились по обе стороны Днепра[26]. Этнический состав государства Эрманариха, которое якобы образовали остготы в IV в. на территории Восточной Европы, Л. Шмидт также изображает по Иордану. При этом не только полностью игнорируется значительная плотность заселения этой территории разноэтничными автохтонными племенами, но утверждается, что государство Эрманариха в своих функциях не отличалось существенно от подобных племенных образований германцев тацитовских времен[27]. Так, Л. Шмидт утверждал идею исключительности готов, большую древность их государственных традиций по сравнению с другими народами. Не был свободен Л. Шмидт от легенды Иордана и в вопросе о разделении готов, считая, что оно произошло в конце III в. после расселения их в Северном Причерноморье[28]. Он не учитывает динамики развития готских племен, тех объединительно-разделительных процессов, которые постоянно происходили в ходе их продвижения на Балканы. Л. Шмидт к тому же произвольно подбирал факты для определения тех или иных районов размещения готов. Его труд определил общую тональность работ о готах в буржуазной историографии вплоть до 60-х годов XX в.

Концепция Л. Шмидта оказала наибольшее влияние на образование стереотипных представлений о значении письменных свидетельств для изучения истории готов. Эта концепция кратко сводится к следующему. Готы — народ восточногерманского происхождения, имевший прародину в Южной Скандинавии. Где-то на рубеже нашей эры они переселились в устье Вислы и, постепенно двигаясь на юг, к началу III в. оказались в Северном Причерноморье. Здесь они создали весьма могущественное политическое объединение (королевство), которое стремилось к господству над многочисленными местными племенами и вело успешное наступление на придунайские владения римлян. В IV в., однако, оно было разгромлено гуннами: под давлением последних сами готы вынуждены были отойти на запад — в Трансильванию и на Балканы. Отсюда началась их одиссея, закончившаяся далеко за Пиренеями. Простота и, казалось бы, логичность схемы истории готов обеспечили ей признание. Сыграл роль и прочно установившийся в исторических сочинениях VII—XIX вв. авторитет «Гетики» Иордана, схема которой легла в основу концепции Л. Шмидта. В дальнейшем она была полностью воспринята позитивистами, усилившими в ней негативную оценку роли негерманских племен в исторических событиях IV—V вв.

После работы Л. Шмидта большинство буржуазных историков, такие как Э. Шварц, X. Райнерт, Э. Оксенштерна, X. Розенфельд, X. Гелблинг, К.К. Кляйн, К. Экхардт, К. Пач, видели свою задачу в установлении и описании на основании письменных источников все новых и новых фактов, подтверждающих и развивающих эту концепцию истории готов. Слова Л. Ранке, что надо писать так, «как это в действительности было» (wie es eigentlich gewesefl), оставались магическими для нескольких поколений историков, занимающихся готской проблемой. В то же время в этих работах порой вопреки их общей германистской тенденции накапливался тот конкретно-исторический материал письменных источников, который позволил в дальнейшем критически подойти к установившейся традиции, заложенной работами Л. Шмидта. В довольно обширной западноевропейской литературе до 60-х годов прочно сохранялась традиционная точка зрения, согласно которой готы уже с начала III в. и до вторжения гуннов в конце IV в. сплошной массой жили на территории от Дона до Карпат, от Черного до Балтийского моря и что уже в начале III в. они играли на Дунае господствующую роль и в политическом, и в культурном отношении. Такой подход к истории готов отличает работы Ф. Альтхайма, К. Пача, X. Розеяфельда, Э. Шварца, В. Краузе. Эти авторы допускали натяжки и искажения в толковании свидетельств источников. Из сообщений античных и византийских историков они выделяли только те факты, которые поддавались толкованию в пользу их готской концепции. Особенно это относилось к поэтическим произведениям, к ораторским речам, заполненным гиперболами и туманными намеками, к панегирикам и биографиям императоров.

Следует, однако, сказать, что, несмотря на предвзятость и тенденциозность западноевропейской исторической науки, в исследованиях по готской тематике продолжалось уточнение хронологической канвы событий, связанных с готами, конкретизировались взаимоотношения их с вандалами, гепидами, тайфалами, певкинами и другими племенами, дискутировались вопросы связи готских этнонимов с определенными историко-географическими зонами.

Исследование истории готов шло в нескольких направлениях. Разрабатывалась тема участия их в общем движении переселения народов[29], связанных с правлением императоров Клавдия Готского, Константина, Валента[30], и взаимоотношения с другими германскими племенами[31]. Появляются работы, в которых предпринимается попытка выявления системы представлений позднеримского мира о варварских народах[32]. Некоторые исследования источниковедческого характера открывали более широкие возможности использования спорной и противоречивой информации о готах в сообщениях писателей «Истории Августов», сочинениях Аврелия Виктора, Птолемея и других позднеримских и ранневизантийских авторов[33]. Активно разрабатывается тема обращения готов в христианство и соотношения этого процесса с развитием племенных верований и традиций готских племен[34]. Детально анализируются лингвистические, исторические и археологические материалы, связанные с этнонимией готских племен, а также с остродискуссионной проблемой прародины готов и путей продвижения их к югу[35]. Значительное внимание уделялось по-прежнему проблеме крымских готов[36].

В советской историографии не было работ, специально посвященных данной теме. Но некоторые вопросы участия этих племен в событиях III—IV вв. косвенно затрагивались при изучении проблемы этногенеза славян[37], при исследовании различных варварских вторжений в Римскую и Византийскую империи[38], а также в связи с анализом материала сочинений некоторых позднеантичных и раннесредневековых авторов[39].

Советскими историками отмечалась скудость сообщений древних авторов о готах III—IV вв., их противоречивость, тенденциозность, фрагментарность, наличие в источниках этнической путаницы. Так, А.Д. Дмитрев и О.В. Кудрявцев указывали на то, что писатели III—IV вв. переносили на готов историю гето-фракийских племен[40]. В исследованиях М.Ю. Брайчевского и А.Д. Дмитрова отмечалось, что скифы в письменных источниках III—IV вв. — это конгломерат племен, куда входили и готы[41]. Наиболее полную картину участия готов в войнах с Римской империей среди разноэтничной массы варваров, а также взаимоотношений между этими племенами дал в ряде своих исследований А.М. Ременников[42]. Его работы отличают широкий исторический подход, привлечение большого круга письменных источников, их всесторонний анализ. А.М. Ременников не уделяет специального внимания готам и рассматривает их в числе других племен Подунавья и Северного Причерноморья, сыгравших большую роль в падении Западной Римской империи. Он показал трудности вычленения готов из той массы варварских племен, о которых пишут древние авторы, и связь их упоминаний в значительной степени не только с литературной традицией, но и с представлениями самих римлян о варварском мире, в котором жили и готы, как о мире полиэтничном, отличавшемся и по уровню своего общественного развития.

Когда в конце XIX в. на помощь историку пришла археология с ее практически неисчерпаемым фондом источников, ожидалось, что широкое использование археологического материала позволит не только компенсировать так или иначе недостаток письменных источников, но обеспечит историческому исследованию более материализованный характер. В частности, изучение германских племен могло бы получить новый импульс. Однако здесь мы сталкиваемся с парадоксальным фактом: именно развитие археологических знаний в значительной мере определило кризис готской проблемы. Прежде отрывочные свидетельства древних авторов о расселении «самого талантливого народа эпохи Великого переселения народов»[43] могли комментироваться тем или иным историком весьма субъективно, открывая широчайшие возможности по части произвольных построений и предположений. Но археологический аспект исследования перевел проблему в пространственно-временную плоскость: каждая археологическая культура представляла собой прежде всего хронологическую и территориальную определенность. Естественно, и готская культура не могла быть в этом отношении исключением. Открытие в 1899 г. памятников Черняховской культуры, этническая интерпретация которой до настоящего времени остается спорной, явилось важным фактором, давшим импульс дальнейшему развитию готской проблемы. Известный русский археолог В.В. Хвойка, открывший и первым исследовавший памятники этой культуры, трактовал ее как славянскую, являющуюся связующим звеном между древностями зарубинецкой культуры и более поздними памятниками древнерусской истории[44]. Однако в немецкой историографии появилась другая концепция. Высказанная впервые в работе П. Райнеке[45], она трактовала черняховские древности как следы пребывания готов в Восточной Европе в IV в. Подключение к исследованию истории готов археологии поставило перед исследователями вопрос о степени соответствия письменного материала археологическому. В готской проблеме появился новый аспект. Необходимо было выделить и показать определенную группу памятников материальной культуры III—V вв., относимую к готам. Эта группа должна была занимать территорию, которая совпала бы с областью заселения готских племен по данным письменных источников. Однако в археологических исследованиях до сих пор существуют самые полярные мнения по проблемам принадлежности готам тех или иных памятников материальной культуры. В частности, есть тенденция приписывать готам все сколько-нибудь заметное и яркое в восточноевропейских древностях первой половины I тысячелетия н.э. Памятники Черняховской культуры, выемчатые и перегородчатые эмали, двущитковые пальчатые и другие фибулы с антропоморфными и зооморфными изображениями (так называемые Bugelfibeln) — все это провозглашалось немецкими археологами элементами готской культуры[46].

Вопрос об археологических материалах, которые можно было бы связать с готами, до настоящего времени остается дискуссионным. «Готская теория» этнической атрибуции памятников Черняховского типа представляет собой довольно пестрое явление. Она объединяет различные взгляды по вопросу принадлежности этих памятников к какому-либо этносу. Их связывали как с готами, так и с гепидами, вандалами, герулами, бастарнами и другими группами племен, которых относили к германцам. Предположение о германском характере памятников Черняховского типа было той основой, которая объединяла различные гипотезы, направленные на опровержение теории о славянском происхождении «культуры полей погребения». Среди сторонников «готской теории» можно назвать румынских исследователей К. Дикулеску, Г. Диакону, Р. Вулпе, Б. Митрю, К. Хоредта[47], польских археологов В. Антоневича, Ю. Костшевского, Й. Кмецинского[48], советских историков и археологов Ю. Готье, В. Данилевича, Я. Пастернака. М.А. Тиханову, Ю.В. Кухаренко, M.Б. Щукина[49]. Теорию о славянской принадлежности памятников Черняховского типа поддерживают советские археологи Е.В. Махно, М.Ю. Смишко, М.Ю. Врайчевский, Э.А. Сымонович, В.И. Довженок, И.С. Винокур[50]. В начале 50-х годов в советской историографии появилась так называемая «антская теория» или «теория антского периода». Предположение о принадлежности Черняховской культуры антам впервые высказал М.И. Артамонов (позже он стал поддерживать «готскую теорию»)[51]. В качестве научной гипотезы «антская теория» была представлена Б. А. Рыбаковым[52]. Некоторые исследователи высказывали версии о фракийском и скифо-сарматском характере этой культуры[53]. Значительную популярность приобрела точка зрения, впервые высказанная П.Н. Третьяковым, о полиэтничности памятников черняховской культуры, которая включала различные племена: славянские, сарматские, готские, фракийские[54].

Анализ материалов археологии по готам выходит за рамки задач данной работы. Это самостоятельная, достаточно сложная и противоречивая проблема. Здесь о ней необходимо сказать постольку, поскольку именно данные археологии и ее интерес к сообщениям древних авторов о готах наряду с количественным накоплением исследований отдельных письменных источников или конкретных эпизодов истории готов подготовили тот качественный скачок в постановке и разработке готской проблемы, который характерен для исторической науки 60-70-х годов. Исследования историков и археологов, которые в своей работе привлекали письменный материал, как бы подвели итог развитию готской проблемы за полвека и поставили по-новому ряд кардинальных вопросов истории этого народа.

В 60-70-е годы начинается новый этап исследования готского вопроса. Он открывается появлением цикла исследований историков-античников и медиевистов, филологов-скандинавистов и германистов. Появляются работы Е.Ч. Скржинской[55], новые исследования А.М. Ременникова[56], работы Н. Вагнера[57], И. Свеннунга[58], Р. Венскуса[59], которые не только обобщили результаты достижений предыдущих исследователей, но и явились толчком для поисков новых подходов к решению готской проблемы.

В этот период обостряется внимание исследователей к такому уникальному источнику по истории готов, как «Гетика» Иордана. В 1960 г. появляется перевод «Гетики» на русский язык[60]. Е.Ч. Скржинская в обширном комментарии к переводу обобщила результаты исследования «Гетики» как в отечественной, так и в зарубежной литературе с момента издания этого источника Т. Момзеном[61]. Она показала основные противоречия свидетельств Иордана о готах, соотнесла его данные с сообщениями античных и ранневизантийских авторов, высказала ряд новых гипотез относительно личности автора «Гетики»[62].

Почти одновременно с работой Е.Ч. Скржинской появилось исследование западногерманского историка Норберта Вагнера[63]. Его монография представляет собой историографический обзор изучения «Гетики» в западноевропейской исторической науке более чем за 60 лет. Так как работа Н. Вагнера отражает некоторые новые тенденции разработки готской проблемы в зарубежной историографии, то остановимся на ней более подробно. Главное внимание Н. Вагнера привлекает «северный период» истории готов. Однако выбор тех сюжетов, на которых он остановил свое внимание, был вызван, вероятно, не только противоречивостью результатов исследований по истории готов, которые сами по себе нуждались в пояснении, но и появлением перевода «Гетики» на русский язык[64]. Н. Вагнер, как и Е.Ч. Скржинская, использовал такой подход к оценке свидетельств Иордана, при котором учитываются особенности жизни и творчества этого историка. Он подчеркивал, что для готской проблематики изучение истории создания «Гетики» не должно быть «инородным телом» (Fremdkorper)[65].

Одну из глав своей книги Н. Вагнер посвящает обзору новейшей литературы о жизни Иордана и истории создания им своего сочинения[66]. Подводя итог многолетним спорам об этнической принадлежности Иордана, Н. Вагнер отмечает, что этот историк жил на Балканах, в Нижней Мёзии, и был гото-аланом или гото-гунном[67]. Как представитель готского рода Амалов, он писал историю в пользу готов именно потому, что вел свое происхождение от этого племени и считал себя готом. По мнению Н. Вагнера, одной из задач Иордана при создании «Гетики» было обоснование прошлого его собственного племени[68]. В отличие от господствующей в литературе точки зрения, что предки Иордана носили аланские имена, Н. Вагнер, считает, что это еще не означает, что они были аланами. Готы могли давать своим детям аланские имена, так как находились по соседству или вблизи аланов[69].

Отвечая на вопрос, где именно Иордан писал «Гетику», Н. Вагнер поддерживает мнение тех исследователей, которые называют Константинополь. В этом случае он имел возможность использовать новые труды, в частности сочинение Марцеллина Комита и его продолжателей, а также ряд других источников[70].

Исследователь выделяет в качестве наиболее спорной проблемы жизни Иордана вопрос о его социальном происхождении и общественном положении в период работы над «Гетикой»[71]. Он внимательно анализирует аргументацию итальянского историка Арнольдо Момильяно[72], который пытается укрепить сильно поколебленную версию В. Ваттенбаха[73] об Иордане как епископе города Кротона[74]. По мнению Н. Вагнера, Иордан был человеком, не имевшим чина и не занимавшим высокой должности. Он называет его «безбилетным зрителем» (Zaungast) того общественного круга, к которому принадлежал Кассиодор[75].

Одним из достоинств работы Н. Вагнера является то, что в ней отражены основные положения современной исторической науки о том, какие источники использовал Иордан при написании «Гетики», какой информацией он пользовался, насколько полно воспроизвел «Историю готов» Кассиодора. Н. Вагнер сопоставил немецкую и итальянскую школы изучения Иордана. Он показал, что немецкие историки рисуют Иордана лишь примитивным компилятором Кассиодора. В противоположность этому итальянские исследователи рассматривали «Гетику» как оригинальное, самостоятельное творение Иордана. Он использовал широкий круг источников, в числе которых был и труд Кассиодора. Они полагали, что Иордан — достойный внимания, образованный, критически мыслящий историк своего времени. Он создавал определенную политическую концепцию и лишь в некоторых случаях прибегал к эксцерптам из «Истории готов» Кассиодора[76].

Наиболее интересен в работе Н. Вагнера вопрос о путях движения готов с севера на юг. Как известно, определение районов расселения готов в Северном Причерноморье после их движения на юг относится к числу наиболее трудных задач. Принимая во внимание ограниченные возможности письменных свидетельств, большие надежды возлагаются на археологию. Однако, чтобы определить готов в Причерноморье археологически, исследователю важно

иметь представление о том, каким путем они проникали в эти районы. Н. Вагнер показал, что в литературе вопрос о движении готов к Северному Причерноморью вращается вокруг прохождения их через Припятские болота[77]. Он базируется на произвольно интерпретируемом сообщении Иордана о том, что готы прошли через местность замкнутую, окруженную «зыбкими болотами и омутами» (tremulis paludibus voragine)[78]. H. Вагнер полагает, что, согласившись с традиционной точкой зрения, исследователь будет видеть маршрут движения готов следующим образом: готы продвигаются от устья Вислы в ее верховья, затем, вероятно, по правому притоку Западного Буга достигают Припятских болот, проходят их и приближаются к Днепру. По мосту (?) они переходят Днепр. Причем это удалось сделать только половине племени, так как мост обрушился и вторая половина готов осталась на правобережье Днепра. О дальнейшей ее судьбе ничего неизвестно. Те готы, которые перешли Днепр, после сражения со спалами «движутся в крайнюю часть Скифии, соседящую с Понтийским морем»[79]. Н. Вагнер скептически относится к сообщению Иордана о мосте через реку, считая это легендой, которая, возможно, явилась отражением того, что готы размещались по обе стороны Днепра[80]. Вполне справедливо Н. Вагнер обратил внимание на то, что традиционное представление о маршруте движения готов оставляет место для постановки вопроса: каким способом готы осуществляли переселение? Исследователь полагает, что готы, вероятно, имели информацию о тех районах, куда направлялись, и знали, каким образом можно было их достичь. Может быть даже, они получали эти сведения с помощью разведки[81]. H. Вагнер не исключает и такую возможность, как использование готами торговых дорог, связывающих южное побережье Балтийского моря с районами Северного Причерноморья[82]. Это мог быть торговый путь Висла—Западный Буг—Днестр или Висла—Западный Буг—Южный Буг. Используя эти дороги, они могли бы избежать тех сложностей, которые должны были им неизбежно встретиться в Припятских болотах. Исследователь заявляет прямо, что дорога готов не могла проходить через Припятские болота[83]. Н. Вагнер полагает, что историки не могут пройти и мимо существующего в литературе мнения о том, что готы начали движение не от устья Вислы, а от устья Немана. Именно в этом случае, чтобы попасть в бассейн Днепра, они должны были точно пройти через Припятские болота[84].

Н. Вагнер справедливо отметил, что позиция многих исследователей по этим вопросам определяется и тем, как они оценивают сам характер переселения: шло движение волнами или это было одно большое переселение. Немало места Н. Вагнер отводит объяснению поддерживаемой им версии Адольфа Стендер-Петерсена о поэтапном характере переселения готов из Скандинавии на континент[85]. При этом особенно важно, как он определяет районы расселения готов на континенте, что сказалось в дальнейшем на различной трактовке их маршрутов к Северному Причерноморью. Сначала примерно в районе нынешней Риги появились тервинги. Второй волной были грейтунги, которые разместились в устье Немана. И лишь третья волна — гепиды — появилась в устье Вислы[86]. Эта оригинальная концепция сыграла важную роль в трактовке зарубежной историографией 70—80-х годов основных вопросов истории готов III—IV вв.

Заслугой Н. Вагнера является также и то, что он обобщил достижения современной ему буржуазной германистики в вопросе о происхождении имен «тервинги» и «грейтунги». Он подробно останавливается на различных вариантах этимологии этих названий, показывает их возможные связи с теми районами, где они могли возникнуть[87]. Он считает, что названия «грейтунги» и «тервинги» появились у готов в период их нахождения в Скандинавии или на южном побережье Балтийского моря[88].

К работам Н. Вагнера тесно примыкают исследования шведского ученого Йозефа Свеннунга, посвященные «северном периоду» истории готов, т.е. пребыванию их в Скандинавии, и «Гетике» Иордана[89]. Однако постановка и решение известным филологом отдельных вопросов истории готов III—IV вв., хотя он зачастую и касался их мимоходом, также оказали заметное влияние на расширение готской проблематики и изменение направления исследования ее у историков 70—80-х годов.

Параллельно с лингвистическими изысканиями И. Свеннунг работал над книгой по истории готицизма[90], что, вероятно, сформировало его критический подход к той господствующей концепции готской истории, которая активно разрабатывалась его современниками — антиковедами, медиевистами, германистами, археологами и лингвистами — А. Альфельди, К.К. Кляйном, X. Розенфельдом, В. Краузе, Ф. Альтхаймом, Ф. Беном[91]. Он показал, что готицизм не только научно-историческое, но и общественно-политическое явление, отметив, что легендарность представлений о готах сначала в испанской романтической литературе, а затем в шведской историографии XVI—XVII вв. формировалась на основе некритического отношения к путаным и противоречивым сведениям о готах античных и средневековых источников и стремления господствующей политической тенденции подтнять шведский национальный престиж[92]. И. Свеннунг решительно отвергает такую псевдопатриотическую позицию и некритическое отношение к письменным свидетельствам.

И. Свеннунг довольно осторожен в использовании выводов смежных наук: источниковедения, археологии. В определении характера «переселения народов» (Volkerwanderung) он присоединяется к «теории лавины» (Lavinentheorie), наиболее четко сформулированной западногерманским медиевистом Райнгардом Венскусом[93]. Он считает, и это особенно важно для понимания переселения готов на юг, что племена в процессе движения не были замкнуты и по пути к ним могли присоединяться части других племен и народов[94].

В своих исследованиях И. Свеннунг использует широкий круг письменных источников, преимущественно латинских. Он ставит вопрос о необходимости восстановить четкий текст «Гетики» Иордана и для этого считает целесообразным принять во внимание все высказанные в историографии с момента издания «Гетики» Т. Момзеном вопросы и предположения об этом источнике[95]. В то же время для И. Свеннунга свойствен односторонний подход к характеристике основных источников Иордана. Он тенденциозен в оценке Кассиодора, считая его «последним филологом античности», величайшим собирателем не только рукописей, но также всяческих сведений и знаний о жизни готов. Правда, он отмечает, что Кассиодор относился к ним некритически[96]. И. Свеннунг оправдывает Кассиодора в том, что он приписал готам дела скифов и гетов, считая, что это смешение было распространено среди античных писателей еще до него[97]. Он оставляет без ответа возникающий при этом вопрос: почему Кассиодор, глубоко образованный и широко информированный человек, допустил контаминацию «готов-гетов» и «готов-скифов» в своем сочинении? В этом сказывается недооценка И. Свеннунгом политической направленности сочинения Кассиодора, стремления последнего превратить «начало» готской истории в часть истории римской, что находило поддержку у его современника, готского короля Теодориха. Кроме того, интересы исследователя замыкаются на узкоспециальных сюжетах, и он практически не связывает результаты своих изысканий с проблемами политической истории готов.

Историк считает, что перечень племен, содержащихся в «Гетике», принадлежит также Кассиодору, который, в свою очередь, использовал сочинения Птолемея и свои дипломатические связи с племенами везеготов, бургундов, кандалов, герулов, варнов, турингов, эстов[98]. При этом полностью оставляется без ответа вопрос, насколько можно доверять Иордану, который воспроизводил этот перечень племен по памяти. И. Свеннунг придерживался традиционного представления о движении готов к югу в Ойум и столкновении их с племенем спалов и рассматривал эту часть сообщения Иордана как сагу племени готов. Он считает, что подобные народные сказания очень часто бывают ненадежными источниками, хотя и в них можно найти зерно истины[99], и что через столетия народ проносит только несложные сведения (einfache Angaben)[100].

Основной заслугой И. Свеннунга можно считать его анализ этнонимии готских племен. Он доказывает, что все названия готских племен появились еще на севере, аргументируя это соответствующей топонимией. Из этого вывода следует, что на юг двигались не просто готы, как утверждает традиционная концепция, но грейтунги, тервинги, визи, австроготы. Это положение подрывает традиционное представление о том, что названия «везеготы» и «остроготы» зародились на юге, в Северном Причерноморье. Традиционная же точка зрения состоит в том, что после разделения готов на две ветви в течение ста лет везеготы жили в лесных районах Дакии и Северного Причерноморья. И поэтому якобы античные авторы стали называть их тервингами (жителями лесных районов), а жителей степной зоны Северного Причерноморья — остготов — грейтунгами (жителями степей). И. Свеннунг, напротив, отмечал, что античные авторы редко использовали племенные наименования готов, а, как правило, говорили просто «готы»[101]. Он считал невозможным идентифицировать остготов с грейтунгами и везеготов с тервингами и подчеркивал, что вторые названия совершенно отдельные и самостоятельные[102].

Исследователь также выступил против представления о том, что готы якобы вписались в схему существующего на территории Скифии традиционного наименования племен: вначале — скифы- земледельцы и скифы — жители лесов (Гилей?) у Геродота, затем — грейтунги (степняки) и тервинги (лесные люди), а в более позднее время — древляне и поляне летописи Нестора[103]. Наконец, он неоднократно обращал внимание на искусственность названия «вестготы»[104].

Таким образом, работы И. Свеннунга и Н. Вагнера подвели в определенной мере итог исследованию некоторых аспектов готской проблемы и обозначили ряд новых направлений и подходов к ее разработке в 70—80-е годы.

Заметным вкладом в решение готского вопроса явились работы английского историка Эдварда Артура Томпсона. Он хорошо знаком исследователям своими публикациями о взаимоотношениях древних германцев с Римской империей, о некоторых источниковедческих проблемах, а также анализом места и роли готов в политической и духовной жизни Вестготского королевства Испании[105]. В 60-е годы он особенно глубоко развивает тему этнорелигиозного дуализма и обращения готов в арианство. В плане готской проблематики его работы выделяются именно тем, что, опираясь на опыт своих предшественников (И. Мансьона, X. Гизеке, К.Д. Шмидта, И. Цайлера, Ф. Кауфмана, Г. Кауфмана, Г. Вайтца)[106], он разработал вполне определенную схему начального этапа христианизации готов, обозначил круг наиболее спорных вопросов. Проблема принятия готами (в данном случае речь идет о вестготах) христианства принадлежит к темам, которые отнюдь не были обойдены исследовательским вниманием[107]. Тем не менее это вовсе не означает, что все вопросы, относящиеся к ней, являются решенными. Мы не можем даже утверждать, что существует согласованность и единообразие не только в решении, но и в постановке самой проблемы. Данное обстоятельство не является лишь результатом недостатка источников. Оно связано с разными исследовательскими позициями, разными оценками тенденций развития готских племен. Единственное, что на данный момент представляется бесспорным,— это убежденность исследователей в том, что принятие христианства сыграло в истории готов огромную роль. Это крупнейшее событие «южного периода» истории готов органически связано с проблемами перехода этих племен от «военной демократии» к первым государственным образованиям, а также с взаимоотношениями готов и раннефеодального византийского государства.

Исследования Э.А. Томпсона отличает глубоко профессиональный подход к анализу письменных свидетельств. Он использует сообщения византийских церковных историков Сократа Схоластика, Созомена, Филосторгия, Феодорита Кирского, церковных деятелей Афанасия Александрийского, Иоанна Златоуста, епископов Авксентия Доростодьского и Максимина. Важными источниками он считает также «Гетику» Иордана, «Хронику» и «Церковную историю» Кассиодора, «Хронику» и «Историю готов» Исидора Севильского, а также «Жития готских мучеников».

Исследователь глубоко и детально разработал хронологию и историю внутренней и внешней борьбы, сопровождавшей утверждение христианства у готов. Он показал, что она сопровождалась гонениями и проходила в несколько этапов. По мнению Э. А. Томпсона, обращение готов в арианство завершилось между 382—395 гг., когда они переселились в Византийскую империю и расселились в Нижней Мёзии[108]. До этого среди готов не было даже конфессионального единства. Они состояли из авдиан, ариан, сторонников ортодоксального христианства[109]. Э.А. Томпсон показывает, что вестготское общество в IV в. уже не было социально однородным и к новой религии тянулись преимущественно «бедные люди», которые п подвергались за это преследованиям со стороны «лучших» (optimales) и «великих» (μεγισταυες)[110]. Он справедливо отмечает, что в основе преследований христиан в Готии лежали политические причины: гонения были организованы племенными вождями в качестве антиримской меры, чтобы остановить влияние империи на готов и поддержать старую племенную религию[111].

Однако Э.А. Томпсон не учитывал характера и особенностей уровня этнополитической консолидации готов к моменту распространения у них христианства. Готов, которые в IV в. размещались на территории бывшей римской провинции Дакия, он рассматривал в статике, вне тех интегративно-консолидационных процессов, которые особенно активизировались у них к моменту переселения в империю. В IV в., когда готы вплотную подошли к границам Византийской империи, ожи состояли из нескольких племенных групп и объединений, каждое из которых принимало новую религию по-своему. Отсюда отчасти и такая амальгама верований: авдианство, арианство, ортодоксальное христианство, племенная религия готов. Выясняя конкретный путь утверждения у готов христианства в форме арианства, Э.А. Томпсон не всегда принимал во внимание эволюцию взаимоотношений Византийской империи с готами, сложную конфессиональную ситуацию в IV в. в самой империи. Когда готы находились за римским лимесом, империя была заинтересована в принятии ими христианства. Ибо оно тогда выступало как проримская сила и вносило раскол среди готов, отвлекая их от борьбы с империей, в чем последняя и была заинтересована. Но, когда готы оказались на территории империи, она попыталась приостановить или, если это не удавалось, изолировать их от никейского православия и направить к принятию арианства.

В своих исследованиях Э.А. Томпсон не уходит от вопроса, который до сих пор вызывает споры в историографии[112]: почему готы, как, впрочем, и другие германские племена, приняли христианство в форме арианства? Он скептически высказывается относительно таких аргументов, как решающая роль авторитета Ульфилы или непонимание готами разницы между арианством и ортодоксальным христианством[113]. Более убедительным он считает предположение И. Цайлера о том, что иерархичность Троицы в арианском толковании была ближе к организационной структуре власти у германских племен[114]. Он справедливо обращает внимание на то, что арианство не представляло собой сильно централизованной организации, а состояло из ряда достаточно разъединенных, локальных и изолированных церквей. Организационно оно более, чем никейское православие, подходило готам, которые, как считает Э. А. Томпсон, желали сохранить внутри империи свою социальную одинаковость[115]. Однако в этом предположении не учитывается такой фактор, как отношение Византийской империи к процессу обращения готов в арианство. Империя не являлась пассивным зрителем христианизации готов. Известно, что в 380 г. был издан эдикт, согласно которому все подданные византийского императора должны были придерживаться никейского православия. Арианство стало считаться религией варваров. Официальное запрещение арианства в империи на фоне антиримских настроений готов, вероятно, косвенным образом закрепило их интерес к нему. Можно также предположить, что предпочтение, отдаваемое готами арианству, связано и с тем, что в кульминационные моменты их отношений с Византийской империей они имели дело с арианами в лице императоров или епископов.

В 60—70-е годы как в отечественных, так и в зарубежных археологических изысканиях продолжалось привлечение материала письменных источников для этнического определения населения Черняховской культуры, а также для установления принадлежности готам отдельных археологических памятников. В работах советских археологов Э.А. Рикмана, Э.А. Сымоновича, Г.Б. Федорова, а также в исследованиях румынских археологов Р. Вулпе, Б. Митри, К. Хоредта анализировались археологические материалы Северо-Западного Причерноморья в сопоставлении с сообщениями Иордана, Аммиана Марцеллина, Зосима и других древних авторов[116]. В одной из своих работ Э.А. Сымоновичем был еще раз поставлен вопрос о необходимости выявления степени соответствия данных письменных источников археологическому материалу применительно к пути движения готов и следам их присутствия в Северном Причерноморье[117]. Задача дальнейшего углубленного изучения письменных источников встала не только в связи с полемикой об интерпретации этнической принадлежности памятников Черняховской культуры, которая продолжалась в работах Ю.В. Кухаренко, В.В. Кропоткина, В.П. Петрова, М.Ю. Смишко[118], но и в связи с проблемой этногенеза славян, исследуемой Б.А. Рыбаковым, В.В. Седовым, П.Н. Третьяковым, В.Д. Бараном[119].

Исследования советских историков отличаются вниманием к свидетельствам письменных источников и их глубоким анализом. Так, А.М. Ременников, изучая историю племен Подунавья и Северного Причерноморья, в том числе готских племен, анализировал произведения различных жанров: исторические сочинения (латинские и греческие), хроники, речи, письма[120]. В работах советских византинистов исследуются социально-политические основы мировоззрения ранневизантийских историков, сочинения которых, как, например, Аммиана Марцеллина и Евнапия, содержат уникальную информацию о готах, анализируется творчество Зосима с точки зрения отношения этого историка к варварским

народам[121].

Здесь мы должны обратить внимание на один существенный момент. К 60—70-м годам в советской исторической науке готская проблема окончательно переходит в зону внимания археологов, которые привлекают письменные свидетельства о готах преимущественно как подсобно-иллюстративный материал. При этом в настоящее время ряд археологов связывают с готами не только Черняховскую, но и вельбарскую культуру. Памятники этой культуры прослеживаются в районах Северо-Восточной Польши и на территории УССР, преимущественно в Западной Волыни[122]. В западноевропейской историографии проблемный стержень изучения готского вопроса также смещается. Главными становятся сюжеты, связанные с «северным периодом» жизни готов, с выявлением их прародины. В этот период публикуются исследования, которые дают или по крайней мере намечают контуры ответов на вопросы: откуда, как и когда пришли готы в Северное Причерноморье и на Балканы, какие традиции они с собой принесли и насколько удалось им их сохранить до VI в., что представляли собой готы в культурно-историческом и этнографическом плане[123]. Продолжается также дальнейшее тщательное изучение в этот период на письменном и археологическом материале конкретных вопросов политической истории готов III—IV вв.[124] Однако появление, например, объемистого тома очерков А. Альфельди, посвященных исследованию кризиса Римской империи III в. и вторжения готов в числе других варваров в римские пределы[125], не повлекло за собой ни ощутимых качественных перемен в разработке готской проблемы, ни привлечения внимания к дискуссионным проблемам истории готов III—IV вв. В то же время работы таких исследователей, как Н. Вагнер, И. Свеннунг, Э.А. Томпсон, Р. Венскус показали, что рассматривать готскую проблему в рамках старой традиционной концепции представляется невозможным. Это особенно ярко продемонстрировала дискуссия, начавшаяся в литературе после выхода книги западногерманского археолога Рольфа Хахмана «Готы и Скандинавия»[126]. К концу 60-х годов созрели предпосылки и обострилась потребность в более широких синтетических работах, охватывающих не отдельные стороны, но готскую проблему в целом или по крайней мере комплекс ее стержневых аспектов. Именно работа Р. Хахмана явилась ярким проявлением этой тенденции. Она произвела впечатление настоящего взрыва. И объясняется это не только неожиданным ударом по некоторым конкретным положениям традиционной концепции истории готов, но главным образом предложенным Р. Хахманом новым подходом к ее решению. Автор не только обосновал назревшую необходимость изменить метод исследования, но и продемонстрировал его на примере анализа вопроса происхождения готов из Скандинавии.

В своей монографии Р. Хахман поставил задачу рассмотреть ее как «пример историко-филолого-археологического исследования»[127]. Уже сама структура этого исследования красноречиво демонстрирует подход Р. Хахмана. Монография состоит из четырех частей. Три из них (филологическая, историческая, археологическая) полностью изолированы одна от другой. Четвертая представляет собой попытку синтезировать выводы филологии, истории и археологии в качестве своего рода методической надстройки над этими тремя частями. Подобная структура работы объясняется тем, что Р. Хахман выступает против «смешанной» аргументации. Он отмечает, что готская проблема зашла в тупик. И ставит вопрос: как можно выйти из этой безвыходной ситуации? Предложенный им метод одновременно и прост и сложен. Простота его очевидна, ибо исследователь предлагает в готской проблематике время от времени переходить от обобщающих, универсальных исследований к работам, в которых ставились и разрабатывались бы отдельные частные вопросы проблемы[128]. Р. Хахман показывает необходимость исследования каждого конкретного аспекта готского вопроса, используя элементы системного подхода. Он предлагает, в частности, на примере решения вопроса о прародине готов проводить анализ в трех взаимосвязанных плоскостях: филологической, исторической и археологической. При этом он подчеркивает, что историки, филологи и археологи обязаны обрабатывать свои источники только адекватными их области знаний методами. При определении исторического значения, достоверности и ценности различных видов источников решающую роль должна играть только аргументация из той области исторических знаний, к которой этот источник «привязан». Он справедливо считает, что проигрывает тот исследователь, который в сложных ситуациях при решении спорных вопросов за «доказательствами» и аргументацией обращается в соседнюю, чаще всего чужую для него область исследования[129]. Здесь нельзя не согласиться с Р. Хахманом. Добавим, что проигрывает не только исследователь, но и решение вопроса в целом. Например, одним из аргументов археологов при определении памятников черняховской культуры как готской является ссылка на сообщение Иордана и Аммиана Марцеллина о существовании в IV в. могущественного «государства» готов во главе с Эрманарихом, о локализации и характере которого историки до сих пор ведут дискуссии. А когда историки интерпретируют скудные сообщения Иордана и Аммиана Марцеллина о «государстве» Эрманариха, то доказывают, что существование этого «государства» подтверждается и археологически. При этом ссылаются на памятники Черняховской культуры, также спорной в этническом отношении, как и другие следы пребывания готов на территории Восточной Европы в IV в. Таким образом, спорную посылку в области одной дисциплины стремятся доказать неоднозначно трактуемыми данными другой области науки. И подобных примеров в готской проблематике можно привести множество. Возникает замкнутый круг. И.Р. Хахман предложил реальный выход: история, филология и археология должны развивать и использовать только свои методы. Первым шагом должно быть стремление к чистой методике исследования через «обратное очищение» (regressive Purifizierung), очищение от старых точек зрения. Исследователи должны отказаться от «смешанной аргументации» (vermischte Argumentation)[130]. Р. Хахман высказывается против всякой «неоромантической» интеграции различных наук, которые в результате неадекватных методик оказывают друг другу ложную услугу[131]. Зачастую в литературе мы можем встретить примерно такое утверждение: история готов должна исследоваться с учетом всех письменных, историко-лингвистических свидетельств, а также археологических материалов. Многие до сих пор понимают это как суммарное использование всей исторической информации о готах. И в заслугу Р. Хахману можно поставить то, что он своим исследованием показал качественное отличие синтеза исторических выводов, полученных различными дисциплинами, от использования конкретной информации о готах, содержащейся в разных источниках, в качестве подсобно-иллюстративного материала.

Р. Хахман осознает трудности, неизбежные при таком пути исследования. Он считает, что специалист по готской проблематике, стремящийся к проведению синтетических исследований, обязан владеть методами не только в своей узкоспециальной области, но и в тех областях науки, в которые он вторгается, чтобы выводы, полученные другими исследователями, он мог критически оценить и использовать в своей работе[132]. В своей увлеченности чистыми методами Р. Хахман приходит к выводу, что еще и сегодня у позитивистов можно кое-чему поучиться, хотя он и отвергает лозунг «Назад к позитивизму!»[133].

Исходя из этих общих методических принципов, Р. Хахман и строит свое исследование. Все его внимание сосредоточено, как мы уже сказали, на проблеме скандинавского происхождения готов. Согласно готскому преданию, которое принимается большинством германистов, историков и археологов, готы происходят из Скандинавии, а точнее — из южной Швеции. Р. Хахман подробно анализирует текст «Гетики», пытаясь определить, какие фрагменты можно предположительно отнести к Аблабию, Кассиодору, а также к самому Иордану[134]. Он отмечает, что устное предание было записано у готов ранее, чем у других германских племен, что у германцев существовала определенная раннесредневековая модель сообщений о своем происхождении, которая не зависела от античного исторического мышления, хотя идея origo (происхождения) в это время «носилась в воздухе» (in der Luft lagen)[135]. P. Хахман приходит к выводу, что устное предание о древней истории готов записывалось и Кассиодором, и Аблабием. Но в отличие от традиционного мнения он считает, что сведения, сообщаемые Аблабием, имеют большую историческую ценность. Это тесно связано с пониманием особенностей личности Аблабия, которому Р. Хахман уделяет значительное место[136]. Он предполагает, что Аблабий был готом, писал в Галлии, знал готский язык, но использовал также и латынь. Он писал по поручению вестготского короля, вероятно Эвриха[137].

Труд Аблабия находился в неизвестности до начала деятельности Кассиодора в Равенне при дворе остготского короля Теодориха[138]. Согласно Р. Хахману, сообщения о переправе готов через Балтийское море, их переселения в Ойум, упоминание о жизни готов в Северном Причерноморье относятся к традиции, сохранившейся среди вестготов, а не остготов и записанной Аблабием, а не Кассиодором[139]. Из этого положения следует: ученые должны или признать, что факты и события III—IV вв., которые традиционно относились к остготам, не имеют к ним никакого отношения (при этом важно выяснить, как в таком случае будет выглядеть роль остготов в их движении на юг, в их расселении в Северном Причерноморье, участии в морских и сухопутных походах племен, отношение остготов к «государству» Эрманариха и ряд других вопросов), или пересмотреть проблему разделения готов, которая сама по себе нуждается в исследовании[140].

Один из главных вопросов, на который Р. Хахман пытается найти ответ, состоит в том, каким образом историки, филологи и археологи пришли к мнению, что Скандинавия — это родина готов. Он глубоко анализирует историю изучения этой темы за последние 150 лет[141]. В наибольшей степени его критика направлена в адрес Густава Коссины, которого Р. Хахман считает настоящим зачинщиком этой «греховной ловушки» (Sundenfalles)[142]. Как известно, Г. Коссина стоял у истоков фашистской немецкой археологии. Он сформулировал идею отождествления археологической культуры с этносом, назвав свой метод Siedlungsarchaologiae. Он утверждал, что культуры могут иметь четко очерченные границы[143]. Р. Хахман опровергает как антинаучную националистическую идеологию идеи «молодых полных энергии народов» (jungen kraftstrotzen den Volkern) и «здорового прошлого» (der gesunden Vergangenheit)[144].

Р. Хахман считает, что особая ответственность в решении вопроса о прародине готов ложится на археологию. В исторической науке, как известно, имелись две точки зрения. Одна выводила готов из острова Готланд, а другая — из «области готов» в Южной Швеции. Эта «область готов» представляла собой две части: западную и восточную, которые разделялись озером Веттер. Шведский ученый Э.К.Г. Оксенштерна считал, что колыбель готов находилась в западной части «области готов»[145]. Полемизируя с ним, польский археолог И. Костржевский считал, что колыбель готов следует искать в восточной части «области готов»[146]. Наконец, Р. Венскус выделил вопрос о происхождении плекенного ядра, являющегося основным носителем этнических традиций[147]. Еще в 1958 г. шведский исследователь Курт Вайбулл предпринимал попытку подвергнуть сомнению сообщение Иордана о том, что колыбель готов — это Скандинавия, откуда они предприняли свое путешествие на юг. В действительности, как считал К. Вайбулл, это не имело места. Неизвестно, откуда появились готы у римских границ. Не знали об этом также ни Кассиодор, ни Иордан. На основании «ученых» спекуляций и вынужденной псевдобиблейской идентификации они выводили готов с севера[148]. По мнению Р. Хахмана, в действительности готы были в Скандинавии пришельцами. Они появились там накануне II в. н.э., и их нахождение в Скандинавии было зафиксировано Птолемеем[149]. Он считал, что начальное их местопребывание находилось где-то в районе западной Мазовии. Здесь и осуществилось оформление готов как этноса. Археологически готы соответствовали, согласно Р. Хахману, так называемой группе пшеворской культуры, которая локализовалась между Варшавой и юго-западной Мазовией[150]. Вопрос о генезисе мазовской группы имеет большое значение. Она является частью пшеворской группы, которую немецкие археологи рассматривали как германскую и славянскую[151]. Р. Хахман ссылается на работы польских исследователей, но не учитывает высказанного в них положения о славянской принадлежности этой культуры. В итоге он признает, что археология пока не может дать ответа на вопрос, совпадает ли этногенез готов как племени с появлением мазовской культуры[152]. Столь же проблематичным видит Р. Хахман и комплекс письменных свидетельств по истории готов, в первую очередь «Гетику» Иордана. Предложив новый подход к анализу текста «Гетики» с целью выявить заиметвования Иордана у других авторов (Дексиппа, Аммиана Марцеллина, Орозия, римских итинерариев и др.), а также установить традицию, идущую от Аблабия, Кассиодора и самого Иордана, исследователь тем самым отказался от традиционного фактологического подхода к тексту источника. Он показал многослойность «Гетики», наличие в ней штампов, противоречий и несоответствий, предвзятость и тенденциозность Иордана. Такой подход к одному из главных источников по готской истории открывает возможность взглянуть по-новому и на «северный период» истории готов, и на их участие в событиях III—IV вв.

После выхода монографии Р. Хахмана интенсивность изучения истории III—IV вв. значительно возросла. Идет переосмысление многих мнений и концепций, до сих пор казавшихся незыблемыми. Среди них вопросы о датировке отдельных событий готской истории III—IV вв.[153], об этнической структуре «государства» Эрманариха[154], о расселении крымских и «малых» готов[155], о взаимоотношениях готов с другими германскими и негерманскими племенами[156], а также с Византийской империей[157], об обращении готов к арианству[158], о роли королей — Эрманариха и Теодориха Великого — в истории готов[159].

Примером обострения интереса к данной теме и желанием найти новые подходы к ее исследованию являются работы австрийского медиевиста Хервига Вольфрама[160], который сделал попытку дать целостную историю готов, начиная от переселения их из Скандинавии и заканчивая падением Вестготского и Остготского королевств. При этом он достаточно критически оценивал состояние историографии избранных им сюжетов и предпочитал оставлять лакуны там, где нет достоверного материала, или заполнял их предположениями, предварительно оговаривая степень их гипотетичности.

Работы X. Вольфрама отличает новый методический подход. Он анализирует историю готов в плоскости исторической этнографии. После Л. Шмидта история готов разрабатывалась и излагалась главным образом как политическая история. X. Вольфрам последовательно анализирует ее как смену этапов этногенеза готских племен. Одним из инновационных аспектов исследовательской позиции X. Вольфрама является признание автором невозможности создания целостной непрерывающейся на определенных этапах истории готов. Это связано с ограниченными возможностями письменных источников, отсутствие которых ставит исследователя перед выбором: смириться с этим и сознательно оставить в своем изложении соответствующие лакуны или попытаться заполнить эти «темные пятна» с помощью материалов филологии и археологии. Последний подход более традиционен, и до появления работ X. Вольфрама историки использовали, как правило, его. Вместо этого X. Вольфрам предпочитает «нерассказ рассказу» (der Nichterzahlung die Erzahlung)[161]. Такой подход заслуживает внимания, так как вместо ложной определенности появляется возможность объективно раскрыть все сложности и противоречия, выявить наиболее спорные вопросы истории готов. В центре внимания X. Вольфрама стоит история готского племени, которое рассматривается в процессе глубоких структурных изменений, включающем непрерывный ряд создания и разрушения племенных групп. Так, указывает X. Вольфрам, у готов-тервингов процесс консолидации, длившийся почти столетие, сменился в 70-х годах IV в. разделением их на мелкие племенные образования[162]. И обратное явление: разнообразные племенные группы, последовавшие за Аларихом в Италию, изображаемые как «werdende Westgoten», консолидируются, и этот процесс завершается при преемниках Алариха[163]. Однако, следуя Р. Венскусу, X. Вольфрам утверждает, что при всех объединениях и распадениях готских племенных групп непрерывность этногенеза сохраняется и поддерживается «ядром традиции» (Traditionskern). Эти теоретические предпосылки и особенно идея Traditionskern, понимаемая как сохранение у готов представления об общности их происхождения, которую они пронесли в преданиях и песнях через шесть столетий, по мнению X. Вольфрама, должны отражаться в специфике анализа истории готских племен. Сам он постоянно обращается к авторитету готских преданий (Uberlieferung der Goten, Stammesuberlieferung, Stammessage, amalische Hausuberlieferung)[164].

Все это объясняет отношение X. Вольфрама к «Гетике» Иордана, которую он ставит на особое место в сравнении с другими античными и раннесредневековыми источниками. По его мнению, «Гетика» более достоверно отражает историю готов, так как сохранила автохтонную традицию, являющуюся стержнем внутриплеменных связей готов. Исследователь полагает, что род Амалов даже в VI в. в Италии сохранил чистую, незапятнанную память о своем прошлом, в том числе о скандинавском происхождении. Он считает, что именно Кассиодору принадлежит наиболее точная и полная запись устных готских преданий и что «Гетика» Иордана верно передала содержание своего первоисточника (Кассиодора)[165]. Традиции и преданию X. Вольфрам даже отдает предпочтение, ставя их выше свидетельств современников при определении степени достоверности сообщаемой ими информации. Например, версию о смерти Эрманариха, передаваемую Иорданом, он считает более правдивой и точной, чем сообщение современника этого события римского историка Аммиана Марцеллина[166]. Или — основываясь исключительно на предании — он считает готов и гепидов родственными племенами[167].

Исследуя этногенез готов на материале письменных источников, X. Вольфрам отказывается восполнить пробелы в информации о них у древних авторов с помощью данных археологии и лингвистики. В то же время в сносках им представлены обширные сведения о результатах исследований в различных областях исторической науки. Они сопровождают построения и выводы, но не являются ведущими элементами его аргументации.

Основываясь на этнологическом подходе, X. Вольфрам выделяет в истории готов три периода. Первый охватывает племенные формирования до гуннского вторжения[168]. При этом особое внимание уделяется времени 238—376 гг. Второй этап — это пребывание готов в течение четырех десятилетий на территории Византийской империи до ухода их на запад (376—418)[169]. Третий период включает историю Вестготского и Остготского королевств[170].

С точки зрения X. Вольфрама, отдельные формы готских этниконов отражают определенные отрезки истории этого племени и соответствуют различным стадиям этногенеза. По его мнению, начиная с первых десятилетий I в. и до переселения в Северное Причерноморье и на Балканы готы назывались «гутонами». Предположительно этот первый этап этногенеза готов проходил на территории между средним Одером и Вислой. «Гутоны» входили в это время в состав лугийско-вандальского союза[171]. В дискуссионном вопросе о прародине готов X. Вольфрам придерживается традиционного мнения, считая, что готы пришли из Скандинавии. Однако он занимает более осторожную позицию, предполагая, что из Скандинавии вышел не весь народ, но лишь носители племенной традиции,например люди Берига, которые и приняли участие в становлении «гутонов»[172].

Движение готов к Черному морю начинает новый этап их этногенеза. Небольшое племя «гутонов» вошло в полиэтничный союз. Идет процесс аккультурации готов. Они разделились, как полагает X. Вольфрам, предположительно во времена Аврелиана (270-275 гг.)[173]

После этого разделения начинается следующий этап. Полиэтничная группа «тервингов-визи» обособляется, в то время как «остроготы-грейтунги» почти на столетие исчезают из истории[174]. Тервингский этногенез сопровождается новой аккультурацией. Исследователь считает, что ее важнейшей отличительной чертой являлось распространение у готов христианства[175].

С натиском гуннов начинается новый период. Большинство «тервингов-визи» переселяется в Византийскую империю. «Великая империя (Grossreich) остроготов-грейтунгов» Эрманариха распалась, и большинство этих готов оказалось под властью гуннов. X. Вольфрам обратил внимание на то, что на этой стадии все больше проявляются отличия между готами в империи («римские готы») и теми из них, которые находились под властью гуннов («гуннские готы»). Традиционные названия «грейтунги» и «тервинги» исчезают из письменных источников[176].

Окончанием этногенетического процесса, который привел к образованию «вестготов», явилось, согласно X. Вольфраму, создание в 418 г. Тулузского варварского королевства, которое возглавлялось королями из рода Балтов[177]. В него вошли также некоторые родовые группы из рода Амалов (например, остатки отрядов Радагайса). Отличительными особенностями этого периода жизни готов X. Вольфрам считает создание Аларихом отдельных дифференцированных подвижных общностей ж окончательное принятие готами христианства в форме арианства[178].

X. Вольфрам полагает, что становление остготов, которое закончилось с поселением их в Италии при Теодорихе, началось с момента отделения «гуннских гогов» от своих бывших господ. «Грейтунги-остроготы» стали превращаться в «остготов»[179]. Он считает, что решающее значение для принадлежности к остготскому племени имели прежде всего служба в армии (статус федератов) и сохранение верности роду Амалов, а не этническое и социальное происхождение[180]. По мнению исследователя, паннонская Остготская империя (456/7—473), путь на Балканы (473—488), борьба Теодориха за Италию во главе полиэтничного войска федератов (483—493) — все это являлось важными вехами остготского этногенеза[181]. X. Вольфрам считает, что как у вестготов, так и у остготов происходит «институционализация» племени с одновременной «гентализацией античного мира», в результате чего римское имя теряет свое до сих пор мировое значение[182]. Этим создаются условия для становления раннесредневековых государств.

Особый интерес X. Вольфрам, и это ярко выражено как в его монографии, так и статьях, проявляет к теме готов, размещавшихся до 376 г. севернее Дуная. Он прилагает значительные усилия, чтобы разработать этот сложный и важный вопрос, связанный, в частности, с более полной характеристикой Готии. В своих работах X. Вольфрам пришел к выводу, что Готия латино-греческих источников, тождественная готской Гуттиуде, — это район между Днестром и Олтом[183].

Этнически она состояла из тервингов, тайфалов, сарматов, римских провинциалов и более или менее романизованной дакокарпийской группы племен. Готия возглавлялась королем ведущей куни (kuni), которая представляла собой одновременно политическое подразделение и связанную единым происхождением общность. Королю подчинялась франья (franja), в которой можно видеть дружину вождя (Gefolgschaftsherrn)[184].

Не уходит исследователь и от спорных вопросов, связанных с «государством» Эрманариха. Он полагает, что на этногенез «остроготов-грейтунгов» Эрманариха значительный отпечаток наложил образ жизни ирано-тюркских кочевых племен и что у этих готов «аккультурация происходила по восточным обычаям»[185].

Таким образом, важным достоинством работ X. Вольфрама является то, что он впервые привлек внимание исследователей к проблемам внутреннего развития готских племен, поставил вопрос о необходимости изучать историю готов в рамках исторической этнографии. Однако именно эти достоинства и порождают некоторую ограниченность концепции X. Вольфрама, его своеобразный «готоцентризм», который выражается в сознательном или неосознанном преуменьшении связи этносоциогенеза готов с Византийской империей.

Появление цикла исследований X. Вольфрама еще больше стимулировало интерес к истории готов и поток литературы, посвященной самым разным аспектам пребывания их на юге, не иссякает до сих пор[186].

Некоторым возвратом к старой точке зрения является работа В.Н. Топорова, где он предпринял попытку повернуть обратно историю изучения пребывания готов в Северном Причерноморье в III—IV вв.[187] Результаты историко-археологических исследований, достигнутые в отечественной и зарубежной историографии, он преподносит односторонне, по сути пытаясь «реабилитировать» пошатнувшуюся концепцию Л. Шмидта. Отбрасывается все то, что не согласуется с его точкой зрения. Но у читающего встает вопрос о критериях историографического отбора. Почему одни работы отвергаются, а другие (вызывающие в литературе дискуссию) признаются бесспорными[188]. В статье много неточностей об «уникальности готов» и «готском» периоде в истории Причерноморья. Так, например, на фоне продолжающейся дискуссии о путях продвижения племен готов на юг, в которой участвовали Г. Вернадский, Е.Ч. Скржинская, Э. Шварц, К. Хоредт, Н. Вагнер, X. Вольфрам, X. Ловмянский, Г. Лабуда, К. Тименицкий, И. Чарнецкий и другие, В.Н. Топоров утверждает, что «нам обычно известны не только районы обитания (? — В.Б.) этих племен в Причерноморье, но и их приблизительные маршруты»[189]. Вряд ли обоснованно также утверждение автора, что археология «доставила целый ряд решительных доказательств присутствия древних германских племен на Украине (в ее западной части) и в смежных областях»[190]. Относясь с уважением к интуиции лингвиста-историка, нельзя все же отбросить факт до сих пор существующих разногласий среди огромного числа советских и польских археологов по поводу памятников Черняховского типа и места готов в этнокультурных процессах III—IV вв.

История изучения готской проблемы показывает, что в настоящее время место этих племен во всемирной истории уже не может определяться через альтернативу: или описывать готов в панегирических тонах, или совсем низвергнуть их с пьедестала истории. Не подлежит сомнению, что история готов, так рельефно вписавшихся в эпоху Великого переселения народов, готов, которые «в теме "величия и нищеты" истории выступают одним из ярких примеров»[191], может занять свое подлинное место во всемирноисторическом процессе, если в дальнейшем ее исследование не пойдет по пути «готицизма» и «антиготицизма».

Таким образом, кардинальная особенность развития исследований готской проблемы состоит в следующем. Работы по данной теме, особенно последних десятилетий, со всей определенностью продемонстрировали то, насколько многого мы не знаем о пребывании этих племен в Северном Причерноморье и на Балканах в III—IV вв. При поверхностном знакомстве с историографией создается впечатление обилия литературы, посвященной готам III—IV вв. Но большинство этих работ относится к таким, в которых авторы лишь косвенным образом касаются их истории или продолжают разрабатывать эту тему, не выходя за рамки концепции Л. Шмидта.

Весь ход развития исследований по истории готов привел, по нашему мнению, к тому, что само понятие «готской проблемы» в настоящее время обрело два значения. С одной стороны, это выделение комплекса археологических материалов, которые можно связать с готами, т.е. их археологической атрибуции. Выявление готской культуры, детальное исследование ее генетических корней, распространения на различных стадиях развития и ее исторической судьбы позволит выяснить и происхождение самого народа, и основные этапы его истории и те миграции, которые реально имели место. С другой стороны, «готская проблема» — это определение круга всех противоречий и наиболее спорных вопросов, возникающих при изучении сообщений древних авторов о готах. В настоящее время перед исследователями стоит задача переосмысления и обобщения как логически непротиворечивой, так и сомнительной и альтернативной интерпретации этих письменных свидетельств.

Очевидно, что сложность готского вопроса связана прежде всего с характером наших источников. По мере приближения готов к границам Римской империи количество письменных данных о них возрастает, однако становятся они все более противоречивыми.

Но есть еще и другая сложность. Готская проблема, как известно, относится к темам, которые несут большую идеологическую нагрузку. В историографии готского вопроса часто встречается понятие «тенденциозность». Нам представляется уместным обратить внимание на одну из особенностей историографии по этому вопросу, которая заключается в смешении тенденциозности древних авторов и тенденциозного подхода к этим сообщениям современных исследователей. При этом в одних случаях это отражение характера и политической ситуации того времени, когда историк занимается готской темой. В других тенденциозность проявляется в виде субъективных построений исследователя, весьма свободно интерпретирующего источниковую базу.

В советской, польской и румынской литературе исследования вращаются преимущественно вокруг этнического определения памятников Черняховского типа и отчасти связываются с задачей установления соответствия письменного материала археологическому.

В буржуазной историографии представляется возможным выделить два этапа изучения истории готов: до 70-х годов и с 70-х годов по настоящее время. Первый этап можно охарактеризовать как позитивистский. Идет исследование главным образом политической истории. Для обоснования различных идей используется набор материалов археологии и сочинений древних авторов, позволявших манипулировать различными гипотезами и построениями в рамках концепции Л. Шмидта. Несмотря на абсолютизацию готов и германоцентристскую интерпретацию участия их в важнейших европейских событиях III—IV вв., буржуазные историки внесли свой вклад в изучение одного из наиболее сложных и загадочных явлений — готской проблемы. Был выявлен основной круг письменных свидетельств, разработаны принципы его изучения, вычленены наиболее дискуссионные вопросы, обосновано (пусть тенденциозно) место готов в рамках всемирной истории. К концу 60-х годов появилась целая плеяда исследователей, работы которых и подводили итог в изучении многих вопросов истории готов, и показали необходимость критического переосмысления ранее полученных выводов. Особенность развития буржуазной историографии по готской проблематике состоит именно в том, что только в 60——70-е годы позитивизм сменяется «новой историографией», представители которой предлагают новые методы и подходы в решении готского вопроса.

Поиски их являются характерными для второго этапа изучения истории готов. Поскольку ареальные исследования, в частности выявление археологических следов пребывания готов в Северном Причерноморье, на Балканах, в Италии и Испании, упираются в проблему археологической атрибуции готов до начала их переселения, то происходит возвращение к вопросу о прародине готов и предпринимаются усилия в изучении процессов становления и этнического развития этих племен. Буржуазная историография предлагает в качестве плодотворных и перспективных теорию «чистых методов» и этносоциальный подход. Однако по- прежнему некоторые исследователи работают в традиционном ключе, продолжая искать ответ на вопрос, «как случилось», не учитывая объективно назревшую необходимость выяснить, «почему случилось».

В заключение добавим — историю исследования готской проблемы в зарубежной историографии в какой-то мере можно охарактеризовать как историю ее кризиса, начало которого заложено уже в самой концепции Л. Шмидта, ибо по мере развития и конкретизации последней все более проявлялись ее изначальные противоречия. В 70-е годы они обозначились настолько ярко, что стали нуждаться в каком-то объяснении. Это явилось одним из стимулов для поиска новых способов решения готской проблемы с целью возможного сохранения ее в рамках традиционной концепции.

Однако новые подходы могут привести не только к решению ряда частных проблем, но и к тому, что на смену традиционной концепции Л. Шмидта придет более утонченная, внешне менее противоречивая и уязвимая версия, в которой будут сняты многие внешние атрибуты германизма, но которая сохранит свою германистскую сущность и будет более сложной для критического анализа ее.

Состояние историографии в настоящее время таково, что создание обобщающего труда, который подвел бы итог изучения готских племен эпохи Великого переселения народов в истории, археологии, лингвистике, этнографии, можно считать преждевременным. По нашему мнению, этому должно предшествовать предварительное обобщение в каждой отдельной области знаний. Поэтому, исследуя письменные свидетельства о готах, мы сосредоточим свое внимание на нескольких наиболее важных, на наш взгляд, вопросах, которые в соответствии с отмеченным общим направлением современной историографии составляют три аспекта проблемы и относятся к географической, этнической и политической истории готов III—IV вв.