Ранним погожим утром бежал по лесу веселый и быстрый Ручей. Бежал, бурлил, пенился, говорливой трелью рассыпался на поворотах, подгонял сам себя:
— Скорей, скорей!
Скорей туда, на синий простор, на широкую равнину, где спокойно и величаво несет свои могучие воды Большая Река, где ветру приволье, где даль на полсвета раскинулась, а в небе, как белые лебеди, плывут и плывут облака…
Дятел стучал на старой осине. Гремел птичий хор.
Набухали, набирались силенок березовые почки. А по стволу совсем еще молодой березки, надломленной зимней вьюгой, словно слезы, катились капли сока.
Робкий Подснежник выглянул из-под вороха сухих прошлогодних листьев, огляделся вокруг: тепло ли, солнечно ли? Не пора ли распускать лепестки?
На всякий случай спросил:
— Пора?
— Пора! Пора! — прокричал ему Старый Грач, пролетая над лесом к деревне, где на ветлах уже хлопотали его родственники.
Приподнялся Подснежник на тоненькой ножке, выпрямился и расцвел.
А Ручей мчался все дальше и дальше, вперед и вперед.
Сильный и быстрый, он шумно плескался в узких берегах, бурлил в водопадах, рассыпался на миллионы мелких брызг, а в каждой из них сверкала семицветная радуга.
Скорей, скорей!
Выбежал Ручей на поляну. А посреди поляны, в низинке, стояла юная красавица Ива в новом нарядном платье с желтыми сережками по голубому полю. Ива была Плакучей.
Она плакала.
— О чем плачешь? — спросил Ручей на бегу.
— Как же мне не плакать? — вздохнула Ива. — У меня такое горе, такое горе. Еще вчера надела новое платье, а до сих пор не знаю, идет ли оно мне.
— Еще как идет! — радостно похвалил Ручей.
— Но я сама хочу убедиться в этом, — капризно сказала Ива — А зеркала у меня нет. Помоги мне, Ручеек. Ты такой умный, такой добрый. Пожалуйста, милый.
— Что ж. Это можно, — добродушно сказал Ручей.
Он остановился, разлился по всей поляне. Прошла минута, другая — успокоились волны, притихли говорливые струйки, улеглась рябь. Вода стала светлой и гладкой, как зеркало.
— Глядись, — сказал Ручей Иве.
Наклонилась Ива к воде, увидела себя и ахнула от восхищения — до того она сама себе показалась красивой и нарядной. Ахнула и попросила Ручей остаться на поляне до завтра. Завтра утром ей нужно было расчесать свои косы.
— Ладно, — согласился Ручей и улегся спать.
На другой день Ручей сказал Иве:
— Ну, мне пора в путь. Прощай.
Но Ива попросила его побыть с нею еще немного.
— Здесь так хорошо, так спокойно. Тихо, тепло, — говорила она. — А набегаться еще успеешь. Куда тебе спешить?
«И в самом деле: куда?» — подумал Ручей и решил остаться еще на один день.
Он лежал на поляне; нежился под теплыми лучами солнца, а Ива смотрелась в зеркальную гладь воды, любуясь своим платьем и длинными косами.
Так прошел день. За ним второй, третий… Вскоре подоспело время, когда Иве пришлось менять свой наряд: в моду входили зеленые цвета. Снова понадобилось зеркало.
Разленился Ручей. Лежит себе в тепле и уюте и лишь иногда вспомнит: далеко-далеко в долине ждет его Большая Река, чтобы вместе с ним днем и ночью вращать лопасти турбин, гонять плоты, носить пароходы и лодки. Вспомнит и скажет сам себе: завтра отправлюсь в путь. Но настает завтра, а Ручей по-прежнему нежится на глухой лесной поляне, куда ветер и то редко залетает.
Наступило лето. Зеленое платье надоело Иве, и она перестала смотреться в воду. Да если бы и захотела взглянуть, то все равно не увидела бы в ней себя. Весь Ручей, когда-то чистый и прозрачный, затянули болотные водоросли.
Только теперь понял Ручей, что пришел ему конец.
Собрал все силы, рванулся, да не тут-то было. Крепко держат болотные травы и вязкая тина. Видно, поздно спохватился.
Вздрогнул Ручей последний раз, пошла по воде мелкая рябь и сразу же улеглась.
Над поляной медленно поплыл тяжелый запах гнилой воды.
Вот ведь как бывает…