Грабеж и спасение. Российские музеи в годы Второй мировой войны

1. «НЕМЕЦКОЕ» ИСКУССТВО ЗА РУБЕЖОМ КАК ОБЪЕКТ ОХОТЫ

Важной составляющей войны, которую вела гитлеровская Германия, была экономическая эксплуатация оккупированных стран. Местное население должно было кормить оккупационные войска, а местная промышленность – обслуживать потребности рейха. Германские учреждения не обходили вниманием и культурные ценности оккупированных стран: их вывоз легалистски обосновывался необходимостью компенсировать потери, понесенные Германией в результате Первой мировой войны и Версальского мирного договора. Однако наряду с этим присвоение культурных ценностей – прежде всего тех, которые принадлежали евреям, – стало и одним из средств полного уничтожения групп, объявленных врагами немецкого народа: вместе с их экономическим и физическим существованием прекращалось и культурно-историческое. И последнее, но не менее важное: награбленные – причем зачастую в рамках процедур, обставленных как «законные», – произведения искусства и антиквариат обеспечивали грабителям возможность личного обогащения141. Масштаб и ход грабежа культурного достояния в разных странах разительно отличались.

Организованные реквизиции художественных ценностей были подготовлены германскими искусствоведами и музейными экспертами, которые составили списки имевшихся на оккупированных или еще не оккупированных территориях произведений искусства, представлявших интерес по различным критериям. О преобладавшем среди этих людей образе мышления свидетельствует так называемый доклад Кюммеля – перечень произведений искусства, «которые за последние три столетия были <…> уничтожены <…> или вывезены без нашей воли с территории нынешнего Великогерманского рейха и с оккупированных западных территорий, являвшихся частью Германского рейха в 1500 году или ставших таковыми позднее»; Отто Кюммель, генеральный директор берлинских музеев, составил этот перечень в 1940 году по приказу министра народного просвещения и пропаганды Йозефа Геббельса142. По словам Кюммеля, его список представлял «первую и ясную картину грабежа произведений искусства, совершенного в отношении Германии». В него не вошли произведения, «забранные» Россией и Италией, – предположительно потому, что, когда составлялся перечень, эти два государства были союзниками Германского рейха; отдельное поручение касалось списка произведений искусства, находившихся в Польше. В качестве главного виновника в докладе Кюммеля фигурировала Франция, поэтому в нем, например, перечислялись предметы, вывезенные во время Наполеоновских войн из Кассельской картинной галереи во Францию, а оттуда в Россию и в 1940 году находившиеся в Эрмитаже143.

Отто Кюммель готовил свой доклад не один, у него были помощники, в частности прибалтийский немец Нильс фон Хольст, работавший с 1938 года в Государственных музеях в Берлине144. Хольст составил еще один, собственный перечень, где указал произведения искусства, которым, по его мнению, тоже полагалось быть в германских музеях. Информацию для этого перечня он собрал, когда в конце 1939‐го и в 1940‐м ездил в Прибалтику и в СССР в составе делегации Министерства иностранных дел, ведшей переговоры о передаче Германии культурных ценностей, принадлежавших прибалтийским немцам. Визит этой делегации следует рассматривать в контексте заключенного 23 августа 1939 года германо-советского пакта о ненападении, а также последующего договора о дружбе и границе и секретных дополнительных протоколов, подписанных 28 сентября 1939 года: согласно этим тайным договоренностям, к советской сфере интересов были отнесены страны Прибалтики, Бессарабия и Северная Буковина. После заключения договоров Берлин настойчиво призывал всех прибалтийских немцев и этнических немцев в Румынии вернуться «домой в рейх»145. В нарушение международного права на западе Польши была образована и присоединена к Германскому рейху область «рейхсгау Вартеланд»146; более полумиллиона поляков были изгнаны из нее на восток, во вновь созданное «генерал-губернаторство», а переселившимся в Вартеланд из Прибалтики и Румынии немцам предоставлялась земля, компенсировавшая угодья, которые они покинули. Переговоры о передаче немецких культурных ценностей Министерство иностранных дел Германии в конце 1939 года вело с еще формально независимыми Эстонией и Латвией, а после их аннексии Советским Союзом летом 1940 года – с Москвой.

Хольст воспользовался этими переговорами для посещения музеев Москвы и Ленинграда, а также пригородных дворцов и как бы мимоходом высматривал произведения немецкого – в самом широком смысле этого слова – и западного искусства147. Неясно, действовал ли он по собственной инициативе, по поручению своего работодателя или третьего лица; в марте 1941 года в письме, отправленном в посольство Германии в Москве, он ссылался и на Кюммеля, и на Ханса Поссе – директора Дрезденской галереи и специального уполномоченного по проекту «Музея фюрера» в Линце148. Как бы там ни было, Хольст составил перечень (разбитый по музеям) тех произведений искусства, которые он предложил приобрести директорам немецких музеев149.

Нильс фон Хольст, считавший себя знатоком искусства в Восточной Европе, принял участие еще в одной кампании. Вместе с марбургским искусствоведом Рихардом Хаманом-Маклином он организовал экспедицию, которая с марта по ноябрь 1940 года фотографировала недвижимые немецкие культурные ценности в Прибалтике150. Интерпретировать эту акцию можно по-разному. Возможно, искусствоведы сочли, что прибалтийские страны как регион немецкой культуры безвозвратно потеряны: в таком случае их цель состояла в том, чтобы зафиксировать имевшуюся там немецкую архитектуру хотя бы на фотографиях. В пользу этой версии говорит то, что фотографии предполагалось сдать в фотоархив Прусского научно-исследовательского института истории искусств в Марбурге151. А может быть, – как в фотоэкспедиции, проходившей чуть ранее по оккупированной Франции152, – фотографии должны были документально зафиксировать состояние построек, иными словами, с их помощью предусмотрительно готовились доказательства ущерба, который будет нанесен этим зданиям войной. В свете нацистской идеологии «завоевания жизненного пространства на Востоке» вторая версия представляется более правдоподобной.

2. ПРЕРОГАТИВА ФЮРЕРА, МИНИСТЕРСТВО ОККУПИРОВАННЫХ ВОСТОЧНЫХ ТЕРРИТОРИЙ И ОПЕРАТИВНЫЙ ШТАБ РЕЙХСЛЯЙТЕРА РОЗЕНБЕРГА

Коллекциями советских музеев, библиотек и архивов интересовались те же учреждения нацистского рейха, которые активно действовали в других оккупированных странах Европы. Гитлер издал указ о «прерогативе фюрера», закрепив за собой право первоочередного отбора захваченных предметов для коллекции «Музея фюрера», который он планировал создать в Линце153. Действие этой прерогативы, согласно директиве 20 июля 1941 года, распространялось и на территорию СССР154. Ханс Поссе рекомендовал поручить «изъятие и сохранение» предметов для «Музея фюрера» Нильсу фон Хольсту, который в то время находился в Прибалтике155. После решения не брать Ленинград, то есть когда стало ясно, что художественные сокровища Эрмитажа для немцев недосягаемы, источники больше не упоминают о деятельности Поссе156. Хольст остался в Риге и в дальнейшем не играл никакой роли в «изъятии и сохранении» произведений искусства на северо-западе России. Последующее вмешательство высшего нацистского партийного руководства в вопросы, касавшиеся вывоза произведений искусства из этого региона, можно предполагать только в двух случаях, а именно: демонтажа и вывоза Янтарной комнаты и фонтана «Нептун», о чем в источниках сохранились лишь косвенные свидетельства157.

Однако сказанное не означает, что высшие партийные функционеры и чиновники рейха не проявляли интереса к находившимся в Советском Союзе предметам искусства: в тех оккупированных областях, где немцы успели установить гражданскую администрацию, бонзы пользовались своим положением для того, чтобы приобретать произведения искусства для себя или для своих учреждений. Немецкую гражданскую администрацию планировалось создать как можно скорее на всех оккупированных территориях. Имперское министерство оккупированных восточных территорий, главой которого Гитлер назначил 17 июля 1941 года прибалтийского немца Альфреда Розенберга158, образовало рейхскомиссариаты «Остланд» и «Украина» (комиссар последнего, Эрих Кох, «собрал» собственную крупную коллекцию159). Территории, где продолжались боевые действия, оставались в подчинении военной, а не гражданской администрации. К ним относился и северо-запад России. Здесь возможность личного обогащения имелась лишь у военнослужащих вермахта и СС, и только в тыловых районах – у служащих невоенных ведомств, таких как Организация Тодта, Имперские железные дороги и т. д.160

Особую роль в хищении произведений искусства на оккупированных территориях играл Альфред Розенберг, который с 1934 года был «уполномоченным фюрера по контролю за общим духовным и мировоззренческим воспитанием НСДАП», а в январе 1940 года возглавил еще и Центральный исследовательский институт по вопросам национал-социалистической идеологии и воспитания. После этого он же создал Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга – рабочую группу, в чью основную задачу входило отыскивать в библиотеках и архивах оккупированной Западной Европы, а затем балканских стран и Греции письменные памятники, представлявшие ценность для Германии, а в канцеляриях высших церковных органов и в масонских ложах – документы антинемецкого содержания; материалы такого рода подлежали конфискации по распоряжению штаба161. Во главе подотчетных ему подразделений и специализированных штабов по профилям «музыка», «изобразительное искусство», «доисторический период» и «библиотеки» стоял Герхард Утикаль, централизованно руководивший ими из Оперативного штаба рейхсляйтера в Берлине.

Вскоре после образования «Восточного министерства» Утикаль получил задание проводить операции на оккупированной территории Советского Союза. Соответственно там при гражданской администрации, в рейхскомиссариатах, были созданы три Главные рабочие группы – «Остланд», «Центр» и «Украина», каждая со своим руководителем162. Им подчинялись рабочие группы, чьи бюро числились при районных и окружных комиссариатах и обычно назывались по имени местности. В районах, подчинявшихся военной администрации, тоже действовали представительства этих служб. Их названия, как правило, отражали сферу их деятельности: «Специальный штаб по изобразительному искусству», «Специальный штаб по музыке» и т. д. Эти штабы помимо прочего должны были просматривать и отбирать для отправки в рейх документы советских учреждений культуры163. В районе группы армий «Север» работой Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга руководила Главная рабочая группа «Остланд» со штаб-квартирой в Риге.

Уже на раннем этапе, в оккупированной Франции, ставилась задача добывать материалы, которые могли пригодиться для изучения врагов Германии и национал-социализма, и Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга осуществлял свою миссию с большим размахом, понимая ее максимально широко. При этом, однако, он вступал в прямую конкуренцию с другими нацистскими ведомствами; кроме того, возникали конфликты с командующим германскими войсками во Франции генералом Отто фон Штюльпнагелем, также уполномоченным защищать художественные ценности в условиях войны и не собиравшимся отказываться от своих притязаний; но в конечном счете он потерпел поражение в борьбе с Розенбергом164. Награбленное штабом Розенберга предназначалось для «Высшей школы НСДАП» – будущего центрального учреждения национал-социалистической науки и образования. Создание этой школы указом фюрера было поручено Розенбергу, но в связи с началом войны его работа на первых порах свелась к собиранию библиотеки. Розенберг утверждал, что конфискованная собственность (книги, архивные материалы, произведения искусства и музыки и т. д.), принадлежавшая реальным и предполагаемым противникам нацизма – евреям, масонам, религиозным общинам и крупным церквям, – нужна для «изучения врага». Став имперским министром оккупированных восточных территорий, он получил едва ли не исключительные права на все культурные ценности, находившиеся на территориях к востоку от Германии165. В науке до сих пор бытует мнение, что реальная деятельность Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга соответствовала его официальным полномочиям и он играл ведущую роль в разграблении культурных сокровищ северо-запада России. Как будет показано ниже, в действительности дело обстояло не так: поскольку этот район оставался в ведении военной администрации, деятельность штаба Розенберга там была ограничена.

3. КОНКУРЕНЦИЯ СО СТОРОНЫ МИДА И СС: ЗОНДЕРКОМАНДА КЮНСБЕРГА

Конфискацию материалов, представлявших внешнеполитический интерес для Германии на оккупированных советских территориях, готовила Географическая служба при Министерстве иностранных дел166. Поставками таких материалов с 1939 года занималось специальное подразделение – зондеркоманда во главе с бароном Эберхардом фон Кюнсбергом167. Как показал опыт первых лет войны, для того чтобы она могла оперативно добираться до потенциальных мест работы и отстаивать свои права на трофеи, эту команду лучше всего было интегрировать в военные структуры. Именно к такой интеграции стремился Кюнсберг в преддверии Восточной кампании, но Верховное командование сухопутных войск отказалось ввести его зондеркоманду в состав вермахта. Поэтому в январе 1941 года Кюнсберг, член СС с начала 1930‐х годов, обратил свое внимание на ваффен-СС – и добился своего: 1 августа 1941 года его зондеркоманда стала частью военной структуры СС. Правда, ее подчинение было двусмысленным, поскольку формально она оставалась по-прежнему подотчетной МИДу, тогда как ее оснащением ведал главный штаб СС (SS-FHA), кроме того, в Верховном командовании сухопутных войск она числилась как подразделение военной разведки168.

На фронте оперативные подразделения зондеркоманды Кюнсберга, так называемые айнзацкоманды, были включены в состав частей ваффен-СС; таким образом, они вошли в их командную структуру и активно участвовали в боевых действиях169. С другой стороны, выполняя конкретные задачи, связанные с изъятием и сохранением интересующих Оперативный штаб рейхсляйтера материалов, они должны были тесно координировать свои действия с подразделениями военной контрразведки, которые тоже отвечали за изъятие и сохранение «материалов противника». Вследствии этого персонал айнзацкоманд, действуя под началом соответствующего офицера службы контрразведки (Ic) армейского командования (АОК), одновременно сотрудничал со службой безопасности (СД) рейхсфюрера СС. Не всегда удается выяснить, кому именно подчинялся тот или иной сотрудник; подчиненность не была единой и постоянно менялась при командировании сотрудников в другие части. Некоторые научные референты поначалу оставались сотрудниками МИДа, в то время как другие были уже непосредственно подчинены ваффен-С170С. Заведующий Отделом стран Вильфрид Краллерт уже с 1939 года работал в службе внешней разведки Главного управления имперской безопасности (РСХА) и, вероятно, выполнял для этой службы задания и в качестве сотрудника зондеркоманды Кюнсберга171. По всей видимости, только благодаря ему в 1943 году зондеркоманда была выведена из структуры Министерства иностранных дел и, переименованная в «Имперский фонд страноведения», включена в состав VI управления РСХА, группа G. Сотрудничество с СС, которое никогда не прекращалось, в конце концов переросло в полную интеграцию зондеркоманды Кюнсберга в аппарат СС. Сам Эберхард фон Кюнсберг – мутный тип, партийный карьерист и делец – к этому времени уже потерял всякое политическое влияние172.

Однако в 1941 году, в первые месяцы своей работы в Советском Союзе, зондеркоманда Кюнсберга еще могла действовать самостоятельно и в интересах Министерства иностранных дел. Кюнсберг оставался начальником подразделения и в этом качестве исполнял обязанности командира батальона. В зондеркоманде числилось двадцать офицеров – чиновников, занимавших должности, равные по рангу офицерским и унтер-офицерским, и около семидесяти человек в звании рядовых или унтерфюреров СС; в ее распоряжении было двадцать грузовиков, двенадцать легковых автомобилей и десять мотоциклов с колясками. Как подразделению наступающих войск зондеркоманде полагались медсанчасть, радиостанция и еще шесть грузовиков для снабжения боеприпасами, топливом и провиантом. Вся зондеркоманда представляла собой научный персонал МИДа и состояла из трех айнзацкоманд, каждая из которых была приписана к одной из групп армий, действовавших в Советском Союзе. Айнзацкоманда в районе группы армий «Север» называлась сначала «Штеттин», потом «Гамбург»173.

Задача зондеркомманды Кюнсберга заключалась в том, чтобы в оккупированных странах просматривать документы в посольствах, консульствах и представительствах «вражеских государств», обеспечивать их сохранность и пересылать в МИД. Право на это имело только подразделение Кюнсберга174. В других местах утверждается, что оно должно было изымать и сохранять для МИДа весь награбленный материал политического содержания, накопленный в России, или все захваченные политические или внешнеполитические документы, важные для политического сопровождения войны175. Подчеркивалось, что айнзацкоманды должны были входить в занимаемые города вместе с боевыми частями, чтобы действительно первыми получать доступ к архивам, ценным с точки зрения их задачи. Все представлявшие интерес материалы предписывалось изымать и при первой же возможности доставлять в Берлин. О произведениях искусства или других культурных ценностях в поручениях не упоминалось. Тем не менее айнзацкоманды производили конфискации культурных ценностей, выходя за пределы своей компетенции, когда выпадал случай – например, в библиотеках царских дворцов в Гатчине, Павловске и в Александровском дворце в Пушкине, где хранилось много ценных книг176. Айнзацкоманда, отвечавшая за Северо-Запад, располагалась, как и командование 18‐й армии, недалеко от линии фронта, в поселке Сиверский, примерно в 60 километрах к югу от Ленинграда. Таким образом, она была значительно ближе к месту событий, чем Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга, находившийся в Риге. Ниже мы покажем, что в районе группы армий «Север» зондеркоманда Кюнсберга играла существенную роль в грабеже предметов искусства.

Иначе обстояло дело с «Аненербе» – Немецким обществом по изучению древней германской истории и наследия предков, которое подчинялось непосредственно рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Интересы этой организации были связаны преимущественно с археологическими артефактами, поэтому она в основном занималась раскопками на юге России и в Украине. В районе группы армий «Север» археологией ведал специальный штаб «Ранняя история» Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга.

4. НЕДООЦЕНЕННЫЙ УЧАСТНИК: АРМЕЙСКАЯ СЛУЖБА ОХРАНЫ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ИСКУССТВА

В вермахте тоже имелись подразделения, в задачи которых входил сбор «материалов». Все, что касалось разведки противника, забирали армейская контрразведка и разведка; библиотеками же интересовалось ведомство начальника армейских библиотек, а архивами, имевшими отношение к военной тематике, – ведомство начальника армейских архивов. Кроме того, в 1938 году при Верховном командовании сухопутных войск появилась новая должность начальника армейских музеев. Инструкций для сотрудников этого ведомства не сохранилось177. Есть свидетельства того, что оно выполняло координационные функции; после начала войны в зонах боевых действий его сотрудники обеспечивали охрану и учет трофеев – как правило, оружия, обмундирования и прочей амуниции178. В ходе войны таким образом в руки начальника армейских музеев или в подведомственные ему музеи иногда попадали также культурные ценности и произведения искусства; имеются подтверждения тому, что ими планировалось укомплектовать по крайней мере еще один армейский музей179. Однако количество культурных ценностей, попавших в военные музеи с оккупированных территорий, было незначительно по сравнению с ценностями, присвоенными другими нацистскими ведомствами180. Гораздо важнее, чем военные музеи, была армейская служба охраны произведений искусства, впервые созданная при командующем германскими войсками во Франции. Образцом для нее послужила практика охраны произведений искусства во время Первой мировой войны, когда для защиты культурных ценностей привлекались специалисты, в основном по искусствоведению и охране памятников. Деятельность сотрудников германских армейских служб охраны произведений искусства в годы Первой и Второй мировой войны до сих пор сравнительно мало изучена181.

Во время Первой мировой войны погибло бесчисленное множество недвижимых культурных ценностей. Один из страшных примеров разрушений, принесенных немецкими войсками, – уничтожение исторического центра города Лувена в Бельгии. В руины была превращена, в частности, университетская библиотека с ее ценной коллекцией средневековых рукописей и инкунабул. Противники войны впоследствии обвиняли в гибели культурных ценностей прежде всего Германию. На эти обвинения, раздававшиеся в основном со стороны бельгийцев и французов, в 1919 году ответил боннский искусствовед и специалист по охране памятников Пауль Клемен: он выпустил два сборника статей, авторы которых – все искусствоведы – утверждали, что германские планы по защите произведений искусства предусматривали щадящее отношение к ценным историческим зданиям, о чем специально информировались войска в зоне боевых действий182. На самом деле произведения искусства охранялись гораздо хуже, чем представляли это авторы этих сборников, и после их публикации они подверглись критике даже в самой Германии183. Однако на их рецепцию альтернативные версии практически не повлияли: благодаря этим двум сборникам утвердилось в целом положительное мнение о том, как Германия берегла культурные ценности во время Первой мировой войны, и оно держалось до 90‐х годов ХX века184.

Несмотря на такую предысторию, в планах вермахта, готовившего новую войну, создание армейской службы охраны произведений искусства не предусматривалось. Вероятно, воссоздать ее предложил руководству вермахта кто-то со стороны. В частности, после Второй мировой войны бывший ординарный профессор истории искусств в Бреслауском университете Дагоберт Фрай заявил, что это он выступил с такой инициативой: по его словам, он представил свою идею в Имперском министерстве науки, воспитания и народного образования, но так и не смог добиться ее одобрения185. Как бы там ни было, но факт остается фактом: подразделения, охранявшие произведения искусства, в вермахте существовали. Самым известным из них руководил искусствовед и куратор Рейнской провинции граф Франц Вольф-Меттерних цур Грахт, в мае 1940 года назначенный ответственным за охрану произведений искусства на оккупированной территории Франции. Не имея воинского звания, он подчинялся генерал-квартирмейстеру при Верховном командовании сухопутных войск186. В создании армейской службы охраны произведений искусства свою роль могли играть самые разнообразные мотивы: и серьезная заинтересованность отдельных офицеров в сохранении культурного наследия, и принципиальное признание за воюющей армией обязанности охранять, согласно международному праву, произведения искусства. В то же время ответственные за эту службу чины Верховного командования сухопутных войск, вероятно, понимали, как хорошо можно использовать охрану произведений искусства в пропагандистских целях и для легитимации любого изъятия и присвоения культурных ценностей. По мере того как немецкие войска захватывали все больше стран, расширялась и зона деятельности армейской службы охраны произведений искусства. Помимо Франции, Бельгии и Нидерландов, это подразделение в военной администрации с 1941 года стало действовать в Греции и Сербии, а после 1943 года и в Италии187. В число его сотрудников входили искусствоведы, историки и археологи. Как и их предшественники в годы Первой мировой войны, они определяли сферу своей деятельности отчасти самостоятельно, исходя из профессиональных и личных интересов.

Ситуация на оккупированных территориях Советского Союза была не такой, как в Западной Европе. В научной литературе до сих пор бытует тезис, что во время войны Германии против Советского Союза вообще не существовало никакой армейской службы охраны произведений искусства. И в самом деле, почти нет свидетельств того, что такого рода служба планировалась для востока так же, как и для запада Европы. Только в заключительном отчете Вольфа-Меттерниха за 1944 год упоминается некий уполномоченный, которому было поручено еще «в первые месяцы оккупации российских территорий, до образования Восточного министерства» подготовить создание организации по охране произведений искусства188. С другой стороны, в июле 1941 года на запрос одного заинтересованного лица о возможной вакансии в сфере охраны произведений искусства на Востоке Вольф-Меттерних ответил, что в России подобной службы не будет189. Это несоответствие можно объяснить надеждами (их тщетность быстро обнаружилась) на скорое завоевание СССР, сразу после которого, как ожидалось, должна была возникнуть германская гражданская администрация и, таким образом, надобность в армейской службе охраны произведений искусства отпадала. В личном архивном фонде Вольфа-Меттерниха хранится ответ Верховного командования сухопутных войск от 3 июля 1941 года министру образования Русту, которого информировали о том, что «на оккупированных территориях советской России постоянная военная администрация <…> создаваться не будет»; в документе есть пометка: поставить в известность об этом письме Вольфа-Меттерниха. Далее сообщается, что как только военные действия продвинутся вглубь, будут образованы рейхскомиссариаты, подчиненные рейхсляйтеру Розенбергу, а до тех пор военные условия «не позволят принимать более глубокие меры по обеспечению сохранности музеев и памятников искусства». Но, разумеется, подчеркивается в письме, войскам дано указание «по возможности щадить ценные памятники искусства», а для особо ценных предметов можно дать предписания о более детальных мерах защиты190.

Пока неизвестно, какую реакцию вызвало это сообщение. Однако позиция Верховного командования сухопутных войск явно встретила возражения, и, по-видимому, как только военная обстановка позволила, на оккупированные территории был командирован в качестве наблюдателя молодой искусствовед из Берлина – асессор военной администрации Райнхольд Штренгер191. Ему поручили ознакомиться с ситуацией в завоеванных областях и при необходимости рекомендовать местным комендантатурам меры по охране находившихся под угрозой памятников искусства, культурных ценностей и учреждений культуры. В августе 1941 года Штренгер прислал отчет из Минска, в начале сентября он отправился в Новгород, затем в Смоленск, а в октябре был в Киеве, Чернигове и Днепропетровске. К своим докладам он прилагал списки местных архитектурных памятников, церквей и музеев с описанием их состояния и текущего использования. Иногда Штренгер комментировал, как советская администрация обращалась с культурными ценностями, высказывая собственные пожелания и рекомендации, различавшиеся в зависимости от конкретного случая. Он неоднократно давал высокую оценку мерам, которые самостоятельно принимали местные коменданты; так, по его словам, коллекции Картинной галереи и Исторического музея в Минске не были уничтожены лишь благодаря личной инициативе фельдкоменданта генерал-майора Вильгельма Штубенрауха. Доступные источники не позволяют установить, кто в Верховном командовании сухопутных войск отдал приказ командировать Штренгера; единственное, что мы точно знаем, – свои отчеты он направлял Вольфу-Меттерниху192. По всей видимости, с ними знакомились и сотрудники Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга, во всяком случае, в его документах обнаружено резюме отчета о Новгороде193.

На территориях Прибалтики и Украины, как и заявлялось, вскоре действительно возникли гражданские администрации; уже 25 июля 1941 года Литва и Латвия были преобразованы в рейхскомиссариат «Остланд», в сентябре – ноябре в него вошла большая часть Белоруссии и Эстонии. Административный центр рейхскомиссариата располагался сначала в Каунасе, а с середины августа – в Риге. Иначе обстояло дело на северо-западе России, занятом группой армий «Север». После того как в начале октября было принято решение вместо штурма Ленинграда окружить его кольцом блокады, началась затяжная позиционная война, которая сделала невозможным установление гражданской администрации. На протяжении всего периода оккупации этот район оставался под управлением военных, следовательно, в нем действовала и армейская служба охраны произведений искусства, хотя изначально это не планировалось: небольшое ее подразделение, подчиненное командованию группы армий «Север», обеспечивало сохранность произведений искусства в месте его дислокации. Таким образом, во взаимодействии разных организаций здесь сложилась принципиально иная ситуация по сравнению с другими оккупированными территориями. Сотрудники Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга и зондеркоманды Кюнсберга могли действовать только по согласованию с представителями армейской службы охраны произведений искусства, которые в зоне действий группы армий «Север» монопольно распоряжались художественными ценностями. Однако в отношении других объектов культуры эти ведомства сотрудничали в соответствии со своими задачами: Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга изымал, хранил и вывозил архивы, а зондеркоманда Кюнсберга конфисковывала ценные библиотеки.

Армейской службе охраны произведений искусства в группе армий «Север» исследователи до сих пор не уделяли внимания из‐за крайней скудости сведений о ее деятельности. Архив этого подразделения пока не удалось найти. Наши заключения о том, что оно существовало при группе армий «Север», основаны только на штатном расписании, разрозненных записях и личных свидетельствах.

Самая известная, ключевая фигура армейской службы охраны произведений искусства на северо-западе России – граф Эрнстотто цу Сольмс-Лаубах194. О том, что он вообще играл какую-то роль, известно лишь потому, что в октябре 1941 года он вместе с Георгом Пёнсгеном руководил демонтажом Янтарной комнаты в Екатерининском дворце в Пушкине195. Официально Сольмсу поручили обеспечить сохранность художественных ценностей в районе действий группы армий «Север» в конце сентября 1941 года. В штатном расписании он фигурировал сначала как хранитель, затем как руководитель рабочего штаба по охране произведений искусства. Однако из статьи в газете Frankfurter Generalanzeiger от 15 сентября 1941 года, сообщающей о деятельности Сольмса в Пскове, можно заключить, что ему, вероятно, гораздо раньше было поручено заботиться о художественных ценностях и объектах культуры по крайней мере в районе действия его воинской части. В статье сообщалось, что после захвата Пскова Сольмс в течение нескольких недель организовал выставку найденных им произведений искусства в Поганкиных палатах, где располагался городской музей: «<…> с одной стороны, место спокойного созерцания и духовного отдыха для немецких солдат, а с другой – достойное и квалифицированное хранение старинных европейских произведений искусства <…>». По-видимому, особое впечатление на посетителей выставки произвело количество и качество экспонатов, большинство из которых, вероятно, составляли работы немецких или западноевропейских художников, но были среди них и произведения русского искусства, прежде всего иконы и церковная утварь, литургические облачения, напрестольные евангелия и требники; предположительно, после эвакуации наиболее ценных предметов они остались в городе196.

По меньшей мере на начальном этапе армейская служба охраны произведений искусства при группе армий «Север» оставалась неизвестной конкурирующим нацистским ведомствам, или же к ней относились пренебрежительно как к чему-то временному. Во всяком случае, сотрудники Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга не ожидали конкуренции с ее стороны. Только этим можно объяснить письмо Герхарда Утикаля генерал-квартирмейстеру сухопутных войск генералу Эдуарду Вагнеру от 1 октября 1941 года, в котором он просил создать подходящие условия для работы по охране культурных ценностей в Советском Союзе. Утикаль прямо утверждал, что «в отличие от того, что делается для защиты произведений искусства, библиотек и архивов на Западе и на Балканах, на оккупированных восточных территориях у вермахта для этого нет собственных учреждений»; «охрана разнообразных культурных ценностей в оперативном тылу армий» предоставлена исключительно инициативе отделов пропаганды и осуществляется ими постольку, поскольку у них есть «соответствующие специалисты»197.

В 1938 году, когда были созданы подразделения пропаганды, Верховное главнокомандование вермахта и Имперское министерство народного просвещения и пропаганды пришли к компромиссу: эти подразделения числились в структуре вермахта и во всем, что касалось их применения, находились под командованием военных штабов; но содержание их работы определяло министерство. Из такого рода подразделений наиболее известными были роты пропаганды. Они предназначались исключительно для ведения психологической войны; сначала они готовили преимущественно военные сводки для немецких войск, но после того, как наступление зимой 1941–1942 годов остановилось, все больше стали заниматься деморализующей пропагандой среди войск противника и населения на оккупированных территориях.

В ходе войны значение пропаганды возрастало, и к концу 1942 года на службе в этих частях находилось около 15 000 так называемых военных корреспондентов. С учетом специфики их задач среди них процент журналистов, ученых-гуманитариев, писателей и художников был выше среднего; именно по этой причине, скорее всего, и казалось, что им можно поручить, хотя бы временно, охранять произведения искусства. Они произвели огромное количество визуальных и аудиоматериалов, которые и по сей день (в том числе в этой книге) активно используются в иллюстративных целях. Однако материалы эти коварны. Всегда следует помнить, что перед нами пропагандистский материал – инсценированный и в любом случае заведомо снятый под определенным углом, поэтому вполне реальные военные снимки дают ложную картину войны198. С января 1940 года аналогичные роты военкоров стали формировать и в частях ваффен-СС, а в августе 1941 года к ним добавились взводы военных корреспондентов на полковом уровне. Они – в отличие от других фоторепортеров из рот пропаганды – проходили военную подготовку и принимали участие в боевых действиях, вот почему в фотоархивах СС встречается больше фотографий, снятых непосредственно во время наступления или сразу после взятия того или иного населенного пункта199.

Когда в Оперативном штабе рейхсляйтера Розенберга поняли, что армейская служба охраны произведений искусства при группе армий «Север» – отнюдь не временное явление, а, как и во Франции, представляет собой если не препятствие, то серьезную конкуренцию ему в сфере вывоза культурных ценностей, под сомнение была поставлена законность ее деятельности. Возникло подозрение, что за ней стоит Вольф-Меттерних, хотя он, похоже, ничего не знал о происходящем в группе армий «Север»200. Так или иначе, но об этом писал в своем донесении Карл-Хайнц Эссер, эксперт-искусствовед Главной рабочей группы «Остланд», который прибыл в Ригу с амбициозными планами, считая Прибалтику и северо-запад России своей территорией201. Сам Сольмс в апреле 1942 года в письме к Райнхольду фон Унгерн-Штернбергу, офицеру связи 18‐й армии в Министерстве иностранных дел, выражал свое удивление по поводу столь поздно пробудившегося интереса к его службе. По словам Сольмса, он был по собственной инициативе облечен функциями хранителя – сначала только в качестве командированного, и лишь в декабре Верховное командование сухопутных войск официально назначило его на эту должность202.

Совершенно иначе Сольмс представлял свою работу по охране произведений искусства в 1948 году в Нюрнберге; на суде по делу Верховного главнокомандования вермахта он заявил, что его деятельность стала результатом инициативы командующего 18‐й армией Георга фон Кюхлера, который хотел защитить российские культурные ценности равно и от уничтожения в ходе военных действий, и от алчности других ведомств203. Утверждение Сольмса, несомненно, имело целью прежде всего снять вину с Кюхлера, обвинявшегося в преступлениях против гражданского населения, в выполнении «приказа о комиссарах» и в других военных преступлениях, включая и разграбление культурных ценностей на территории Советского Союза. Эти показания совпадают с тем, как описывали деятельность армейской службы охраны произведений искусства во Франции Франц Вольф-Меттерних и Вальтер Баргацки. Сольмс, возможно, не знал об их показаниях, но он выбрал ту же стратегию, а именно – обвиняя в грабеже нацистские ведомства и отделяя «хороший» вермахт от нацистской иерархии, он следовал широко распространенной после войны среди немецких военных интерпретации событий прошедших лет. Сегодня уже невозможно с полной определенностью выяснить, возникла ли армейская служба охраны произведений искусства в группе армий «Север» по инициативе Кюхлера или кого-то другого. Однако без принципиального одобрения командующего она вряд ли могла бы появиться и тем более действовать в подчиненных ему структурах. Поэтому представляется наиболее вероятным, что Сольмс действительно активно добивался создания армейской службы охраны произведений искусства в группе армий «Север» и своей должности в ней, а Кюхлер оказал ему в этом поддержку204.

5. РАБОТА В «СЛУЖБЕ ОХРАНЫ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ИСКУССТВА»

В пользу предположения, что армейская служба охраны произведений искусства в группе армий «Север» возникла в силу обстоятельств, говорит то, что ее сотрудники – за одним исключением – к моменту своего назначения уже были на месте, числясь рядовыми или офицерами в составе регулярных частей вермахта. Это относится и к графу Эрнстотто цу Сольмс-Лаубаху. Он родился в 1890 году, первоначально изучал медицину, но после участия в Первой мировой войне начал изучать историю искусств и получил докторскую степень в Марбурге205. В октябре 1925 года он был принят на должность научного ассистента директора в Штеделевский художественный институт206 во Франкфурте-на-Майне, где проработал до 1938 года, сначала в качестве ассистента, а затем – хранителя коллекции скульптур207. В том же году Сольмс занял пост директора Музея городской истории Франкфурта. Он готовил его реструктуризацию, но осуществил свои планы лишь отчасти, так как в августе 1939 года был призван на военную службу. Городские власти Франкфурта пытались добиться для «незаменимого работника» брони208, однако им удалось лишь отсрочить призыв: 1 марта 1941 года Сольмсу было приказано явиться на службу в кавалерийскую часть209. В Первую мировую войну он воевал офицером, а теперь был повышен в звании до ротмистра (соответствует званию капитана). В мае его перевели в только что образованную в его Гессенском военном округе полевую комендатуру, которая подчинялась 285‐й дивизии охраны тыла и, следовательно, командующему тылом группы армий «Север» (BeRück).

Помимо обеспечения безопасности, в задачи этого подразделения входило создание на завоеванной территории военной администрации. Административные задачи выполнялись полевыми комендатурами численностью от 50 до 150 человек, в чье ведение были переданы крупные районы вокруг важных городов и по несколько местных комендатур. Персонал состоял в основном из пожилых офицеров запаса и солдат, не годных для службы на фронте210. Таким образом, можно предположить, что уже с момента назначения Сольмса в полевую комендатуру его готовили для работы в военной администрации – вероятно, это и было истинной причиной его перевода. Какую конкретно задачу перед ним ставили, из имеющихся в нашем распоряжении источников заключить невозможно. Подразделение Сольмса дислоцировалось в Пскове, где размещались штабы командования группы армий «Север». Отсюда он реализовывал свои инициативы, возглавив группу «офицеров-сборщиков», или «хранителей»211. В сентябре, как уже упоминалось, он открыл музей, выполняя так называемые задачи по сохранению предметов во дворцах за линией фронта: в псковских Поганкиных палатах создал центральное хранилище художественных ценностей для всего региона. Под его командованием был сформирован небольшой штат, специалисты которого занимались инвентаризацией, экспонированием, фотографированием и, наконец, вывозом художественных ценностей212.

В этом штате, предположительно, в течение всего периода его существования работал художник и реставратор Аксель Шпонхольц. Родом из Прибалтики, он говорил по-русски и служил переводчиком. Не имея военной подготовки, в чине капитана он в сентябре 1940 года занимал должность зондерфюрера (К)213 при командовании 18‐й армии, а в июне 1942 года – уже в группе армий «Север». По словам Эссера, тогда же Шпонхольц входил в группу «офицеров-сборщиков». Военные документы подтверждают его присутствие в штате Верховного командования группы армий «Север» только с августа 1942 года. В Пскове он номинально отвечал за реставрацию икон. Его имя фигурирует в источниках в разное время, и это косвенно указывает на то, что он был постоянным спутником и переводчиком Сольмса214.

На протяжении длительного времени в рабочую группу, вероятно, входил и фотограф Ойген Финк. До призыва на военную службу он работал в Прусском научно-исследовательском институте истории искусств в Марбурге и участвовал в фотографических экспедициях по Франции. Сольмс, возможно, знал его по тем временам, когда сам был в Марбурге. В Псковской области Финк служил фотографом в роте пропаганды, откуда и перешел в штаб Сольмса215. Его работа заключалась в том, чтобы фотографировать «изъятые и сохраняемые» предметы. Случайно сохранилась небольшая часть – около 300 – этих фотографий; сейчас они находятся в фотоархиве Центра документации по истории искусств в Марбурге, куда их, предположительно, передал сам Финк.

Вначале к Сольмсу в качестве ассистента прикомандировали искусствоведа Хельмута Перзеке. Он родился в Берлине в 1908 году, изучал теологию, историю и историю искусств, получил докторскую степень во Фрайбурге в 1935 году216. Стажировку проходил в музее Тауло в Киле, но в 1940 году его призвали на военную службу и отправили на фронт в Бельгию. По семейному преданию, он был одним из тех солдат, которые участвовали в демонтаже и вывозе Янтарной комнаты осенью 1941 года. Однако документы, относящиеся к его военной биографии, это не подтверждают, но в принципе такое не исключено, потому что в его солдатской книжке есть запись, свидетельствующая о том, что в это время он служил в 18‐й и 11‐й армиях217. Карл-Хайнц Эссер упомянул его среди подчиненных уполномоченного по охране произведений искусства группы армий «Север» в донесении от июня 1942 года218 – следовательно, не позднее весны или начала лета 1942 года он находился в Пскове при штабе группы армий. По личным военным документам Перзеке участие его в работе службы охраны произведений искусства прослеживается лишь с ноября 1942 года219. Согласно девниковым записям, он оставался в ней до начала мая 1943 года220. Потом его начальник Сольмс, уступив желанию Перзеке, разрешил ему вернуться в прежнюю часть при 58‐й пехотной дивизии; в его переводе наряду с желанием стать офицером, похоже, свою роль сыграло и более высокое жалованье. В 1944 году в бою на реке Нарве Перзеке пропал без вести – либо погиб, либо попал в плен и вскоре умер221. В дневнике он кратко описывает свою деятельность в рабочей группе222, в которой, помимо основных обязанностей, он организовывал небольшие выставки солдатского творчества и занимался устройством и содержанием воинских кладбищ.

Предположительно, в марте 1943 года на замену Перзеке в рабочую группу командировали другого искусствоведа – лейтенанта Кристиана Гюнделя, родившегося в Берлине в 1903 году223. Он находился в группе до 25 марта 1944 года, после чего был переведен в резерв фюрера: к этой категории относились офицеры, которые временно оставались без должности и, получая полное денежное довольствие, должны были в предписанном месте службы ожидать нового назначения. Чем дольше длилась война, тем чаще перевод в резерв фюрера использовался как способ отправить во временную отставку старших офицеров, которые считались политически неблагонадежными или не справляющимися с военными задачами. О Гюнделе ни того, ни другого сказать было нельзя. Он последовал за Сольмсом, воспользовавшимся произведенными заменами в командовании группы армий «Север» и добившимся перевода на должность начальника армейских музеев; раньше Гюндель по поручению Сольмса организовал в Бреслау [ныне Вроцлав] выставку «Плуг и меч на Севере России» – для него это было нетрудно, так как до призыва в армию он работал в Городском художественном музее в Бреслау. После 1945 года Гюндель стал куратором Епархиального музея в Майнце.

С июля 1942 года в рабочей группе числился пять с лишним недель искусствовед Вернер Кёрте, причем не по своей воле – 1 июля он записал в дневнике: «К сожалению, командирован в группу охраны произведений искусства в Плескау»224. В Пскове Кёрте отвечал, помимо прочего, за инвентаризацию икон, незадолго до этого привезенных туда из Новгорода.

Кёрте родился в Базеле в 1905 году. Он изучал историю искусств, археологию, историю и философию, в 1929 году получил докторскую степень в Лейпцигском университете225. Затем работал в Институте искусствознания Общества кайзера Вильгельма (Bibliotheca Hertziana) в Риме, защитил вторую диссертацию во Фрайбурге, что дало ему право занять профессорскую должность, и в 1939 году он стал профессором истории искусств в Инсбрукском университете. Кёрте был убежденным сторонником национал-социализма, рано вступил в СА. В нацистских убеждениях его поддерживал во время пребывания во Фрайбурге профессор истории искусств Курт Баух, собравший вокруг себя тесный круг молодых ученых-единомышленников, сплочению которых в 1939 году послужила серия «военных общих писем»226. Среди тех, кто хотел посвятить себя борьбе за новую европейскую культуру, в которой должен преобладать германский элемент, был, кроме Вернера Кёрте, и упомянутый выше Хельмут Перзеке.

После призыва в армию в 1939 году Кёрте служил в артиллерийском полку, сначала во Франции, затем в Советском Союзе. 1 ноября 1941 года он был произведен в обер-лейтенанты. Командуя отрядом береговой охраны в Петергофе, он из профессионального интереса занимался историей царских дворцов, проводил для вышестоящих офицеров экскурсии по дворцовому комплексу и в личных письмах отмечал, как тот все больше разрушается. Наконец Сольмс затребовал его в свою рабочую группу «офицеров-сборщиков». В ней Кёрте пробыл до 3 августа 1942 года, после чего вернулся в свою часть – и почувствовал облегчение, о чем писал 6 августа жене, разделявшей его идеологические убеждения:

В письме к боннскому искусствоведу профессору Альфреду Штанге – тоже убежденному национал-социалисту – Кёрте еще в марте 1942 года так объяснял свой выбор в пользу службы на фронте:

До осени 1944 года Вернер Кёрте получал назначения в разные места. В начале сентября он записал: «Все решится сейчас, а не „скоро“ или в „свое время“. Наша вина перед Европой не в том, что мы были вынуждены начать эту войну, а только в том, что нам не хватило решимости вести ее с предельным фанатизмом»229. Пробыв некоторое время в резерве фюрера, он, желая участвовать в «великой судьбоносной борьбе», снова отправился добровольцем в действующую армию – в горнострелковое подразделение, и в апреле 1945 года был убит сербскими партизанами230.

На короткий срок в рабочую группу «офицеров-сборщиков» в Пскове Берлинский цейхгауз направил военного историка Вернера Хальвега, отвечавшего за сбор военных трофеев (оружия, военной формы, знамен и т. п.)231. Он – единственный член группы, который к моменту своего назначения еще не находился в том месте, где ему предстояло работать, а был специально откомандирован на оккупированную территорию Советского Союза из Германии. Сбор и передача предметов, представлявших военный интерес, видимо, всегда входили в число задач рабочей группы, но доказать это можно только применительно к тому времени, когда в ее составе действовал Вернер Хальвег, – основываясь на его донесениях232.

Кроме немцев в рабочей группе числились и русские специалисты. Главным среди них был новгородский археолог Василий Пономарев, который сотрудничал с немецкой службой охраны произведений искусства на протяжении всего периода оккупации, сначала в Новгороде, а с лета 1942 года в Пскове. Его основная заслуга – систематическая инвентаризация новгородских и псковских икон233, значительно облегчившая последующую их реституцию и идентификацию. За сотрудничество с оккупантами Пономареву грозило суровое наказание, поэтому в 1944 году он покинул Россию вместе с немецкими войсками и до 1970‐х годов жил в Марбурге.

Также из Новгорода были художницы Наталья и Татьяна Гиппиус – сестры русской поэтессы Зинаиды Гиппиус, жившей в эмиграции в Париже, – две пожилые дамы, с которыми, как писал Вернер Кёрте своей жене, «большевизм сыграл злую шутку»234. Они реставрировали иконы и подрабатывали тем, что изготавливали игрушки-сувениры. Сестры сотрудничали с немецкой службой охраны произведений искусства не только в Новгороде, но и по крайней мере некоторое время в Пскове. По понятным причинам, после своего возвращения на родину по окончании войны они это скрывали235. Немецкие войска во время отступления их тоже забрали с собой и вывезли в Германию236. Вернувшись в Новгород, они сначала подпали под подозрение в коллаборационизме, их допрашивали в НКВД, но никакого наказания они не получили. Впоследствии сестры Гиппиус участвовали в восстановлении новгородских музеев и помогали в организации первых послевоенных выставок.

Райнхольд Штренгер описывает случаи, когда командиры воинских частей стихийно, по личной инициативе принимали меры, чтобы спасти культурные ценности. Вопросы компетенций решались уже потом. Так, в ноябре 1941 года приказ позаботиться о произведениях искусства в Петергофском дворце и окрестностях получил искусствовед Харальд Келлер, находившийся в составе подразделения 212‐й пехотной дивизии237. Насколько можно судить по письмам Келлера, командир его дивизии Теодор Эндрес поручил ему, унтер-офицеру, исполнять функции офицера по охране произведений искусства, исходя из собственных соображений и без согласования с командованием группы войск238. Келлер должен был обеспечить сохранность произведений искусства в окрестных дворцах, а кроме того, вернуть те предметы, которые были унесены в штабные помещения и в офицерскую столовую. Об этом Келлер сообщает Вернеру Кёрте в письме, в котором он прямо отговаривает его от работы в службе охраны произведений искусства, характеризуя ее как дело чрезвычайно неприятное239; Келлер и Кёрте были не только коллегами, но и близкими друзьями, хотя и очень отличались друг от друга.

Харальд Келлер родился в Касселе в 1903 году, изучал историю искусств и в 1929 году получил докторскую степень в Мюнхене240. Проработав пять лет стипендиатом и ассистентом в Bibliotheca Hertziana в Риме, он в 1935 году защитил вторую диссертацию и в том же году стал приват-доцентом в Мюнхенском университете. Он считался человеком весьма своевольным по характеру, не питал, как Вернер Кёрте, страсти к военному делу и не был убежденным национал-социалистом. Тем не менее он приспособился к обстоятельствам – в отличие от своей жены Герды, которая была политически настроена более критично и сочувствовала Исповедующей церкви. Служба охраны произведений искусства в Петергофе разочаровала Келлера бессмысленностью ее деятельности, и он предпочел вернуться к обычной службе. В письме к жене он рассуждал так:

Поэтому Келлер не ответил в апреле 1942 года Сольмсу, пытавшемуся заполучить его в качестве сотрудника в группу «офицеров-сборщиков» в Пскове, и с облегчением узнал, что командир его дивизии отклонил просьбу Сольмса. 1 июля 1942 года Келлеру присвоили, как он и надеялся, звание лейтенанта. Вскоре, в августе, он был тяжело ранен, а после выздоровления в декабре того же года признан годным к гарнизонной службе и переведен в 423‐й запасной пехотный батальон в Нойбурге-на-Дунае. В начале декабря 1943 года его вновь перевели на Восточный фронт, в 18‐ю армию, в штаб Главного командования 26‐го армейского корпуса. Его последнее зарегистрированное назначение – в распоряжение заместителя главнокомандующего 1‐го армейского корпуса в Кенигсберге242. Ему посчастливилось избежать плена. С 1948 года он занимал должность профессора истории искусств во Франкфуртском университете243.

Еще один уполномоченный по охране произведений искусства, направленный в этот регион командованием армии, временно работал на территории, подведомственной коменданту 584‐го тылового района армии; однако никаких свидетельств его связи с Сольмсом не обнаруживается. Это был историк Артур Карл Зам, родом из Дюнабурга [до 1893 года Динабург, затем Двинск, а с 1920 года Даугавпилс], учившийся в Москве и Киле и получивший докторскую степень в Киле в 1926 году244. По профессии он был учителем. Но летом 1942 года, поскольку он владел русским языком, его в качестве зондерфюрера направили переводчиком в комендатуру города Дно под Псковом245. Как видно из нескольких документов, сохранившихся в архивах Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга, Зам осуществлял в Новгороде изъятие и сохранение икон и других музейных предметов, которые позднее передал военной администрации в Пскове246. Можно предположить, что, как и Келлер в Петергофе, он действовал по приказанию некоего начальника, хотя в его случае конкретные обстоятельства выяснить не удалось.

Из специалистов, работавших в области охраны произведений искусства, только двое были направлены на северо-запад России из Германии. Одним из них был уже упомянутый Вернер Хальвег, другим – Георг Пёнсген. Оба представляли канцелярию начальника армейских музеев. Пёнсген происходил из богатой семьи промышленников, изучал историю искусств и получил докторскую степень в 1924 году во Фрайбурге247, после чего работал в Управлении государственных дворцов и садов в Берлине. На Восточном фронте он вначале вместе с Сольмсом отвечал за сохранность художественных ценностей в окрестностях Ленинграда, но пробыл там всего несколько недель. Поучаствовав в вывозе предметов искусства и в демонтаже Янтарной комнаты, он доложил своему начальству, что его присутствия больше не требуется, так как ситуация на фронтах не свидетельствует о предстоящих переменах – от штурма Ленинграда к тому времени уже отказались, а дворцы, видимо, Пёнсген считал безнадежно утраченными. Вид разоренного Екатерининского дворца в Царском Селе глубоко потряс его; он содрогался от мысли, что ему придется участвовать в дальнейшем его опустошении. В автобиографии, созданной много лет спустя, Пёнсген писал:

Насколько Пёнсген точно описал, оглядываясь назад через много лет, свое душевное состояние, судить трудно. Но похоже, что его главной целью – и в конечном счете радостью – было не попасть на фронт. Как сотрудник канцелярии начальника армейских музеев он вернулся в Берлин, а когда его ведомство перевели в Вену, он переехал вместе с ним и оттуда отправлялся в экспедиции за экспонатами на югославский фронт. После 1945 года Пёнсген нашел место в небольшом краеведческом музее на Боденском озере. Позднее он перешел в Музей курфюршества Пфальцского в Гейдельберге и оставался его директором до выхода на пенсию в 1964 году249.

Этот обзор сведений о сотрудниках службы охраны произведений искусства подтверждает тезис о том, что не существовало продуманного плана по созданию на северо-западе России армейской службы охраны произведений искусства: она возникла по воле обстоятельств, сложившихся на местах. Решающую роль в этом сыграл граф Сольмс-Лаубах, который благодаря своему общественному положению, возрасту, профессиональной компетентности и хорошим связям сумел устроить все так, как считал нужным. В отличие от армейской службы, Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга и зондеркоманда Кюнсберга действовали гораздо более планомерно, однако им с трудом удавалось отстаивать свои интересы в противоборстве с военными. Эти две организации также работали со специалистами, но такими, которые получили бронь как «незаменимые» и до отправки в СССР уже имели опыт работы по «изъятию и сохранению» предметов искусства или оценке собранных материалов. В 1941–1944 годах на них лежала ответственность за определенную часть культурных ценностей на северо-западе Советского Союза.

Таким специалистом в зондеркоманде Кюнсберга был историк Юрген фон Хен из айнзацкоманды «Гамбург»; он возглавлял форкоманду «Ленинград», затем стал начальником канцлярии в Сиверском, в непосредственной близости от линии фронта. Родился фон Хен в Риге в 1912 году, учился в Тарту и Кенигсберге, где и получил докторскую степень, защитив диссертацию по истории Латвии250. Он прекрасно владел языками, необходимыми для работы в группе, и великолепно знал регион, он участвовал в переселении прибалтийских немцев из Латвии в Вартегау, а затем – и в оценке материалов, в том числе конфискованных в оккупированной Польше. С июля 1941 года он состоял одновременно при Географической службе Министерства иностранных дел и в зондеркоманде Кюнсберга. Фон Хен был убежденным национал-социалистом, членом СС. С 1943 года занимал должность заместителя Вильфрида Краллерта в «Имперском фонде страноведения», то есть служил в РСХА. После 1945 года он продолжил исследовательскую работу, занимаясь историческими темами, но из‐за своего нацистского прошлого так и не смог сделать академическую карьеру251.

В рижском и таллинском бюро Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга работали еще несколько прибалтийских немцев – в частности, историк Ирена Неандер и генеалоги Хельмут Шпеер и Георг фон Крузенштерн. Отличное знание страны и языка обеспечивало им важную роль в деятельности штаба. Крузенштерн – выходец из семьи известного российского путешественника, совершившего кругосветное плавание, – в 1917–1918 годах сражался в Балтийском полку против Красной армии, был убежденным антикоммунистом и сторонником национал-социализма. Как и фон Хен, он помогал организовать переселение прибалтийских немцев «домой в рейх» – в его случае из Эстонии в окрестности Познани. Снова приехав из Германии в родные края, он воспользовался этим, чтобы заняться поиском оставшихся там немецких культурных ценностей и вернуть их прежним владельцам; кроме того, Крузенштерн повсюду в Эстонии собирал материалы по истории прибалтийских немцев, такие как фотоальбомы и церковные книги. На территории России, а также некоторое время в Белоруссии он отвечал прежде всего за сохранность архивов. В период с осени 1941 по зиму 1943 года он посещал Псков, Новгород и все ленинградские пригородные дворцы, периодически тесно сотрудничал с Сольмсом и оставил после себя весьма содержательные заметки о военном времени. После войны он создал в Мюнхене справочный центр для прибалтийских немцев252.

Одним из искусствоведов, прежде ничего не знавших о регионе, но очень активно пытавшихся заполучить в свои руки художественные сокровища русского северо-запада, был уже неоднократно упоминавшийся Карл-Хайнц Эссер; он числился экспертом по искусству при Оперативном штабе рейхсляйтера Розенберга. Эссер учился в Марбурге и получил докторскую степень в Бонне за диссертацию, написанную под руководством Альфреда Штанге253. При посредничестве Штанге он и попал в штаб Розенберга. По заданию штаба он работал, помимо Эстонии, в Бельгии и Украине. Эссер был честолюбивым человеком, активным членом НСДАП. В 1950‐е годы он стал директором Городской картинной галереи и Музея древностей в Майнце, которые под его руководством были объединены в Среднерейнский земельный музей254.

До сих пор остается открытым вопрос о мотивах, приведших к созданию армейской службы охраны произведений искусства в группе армий «Север». Была ли это, как утверждал Сольмс, альтруистическая спасательная операция по защите культурных ценностей от превратностей войны? Стремились ли создатели этой службы по примеру Вольфа-Меттерниха, служившего при командовании немецких войск во Франции, помешать другим нацистским ведомствам присваивать культурные ценности на оккупированной территории? Или, может быть, командование группы армий «Север» или Верховное командование сухопутных войск имели собственный коллекционерский интерес, или он появился у них во время оккупации?