Грабители

Глава 1

Стен Деверс шел пешком. Было около одиннадцати часов ночи, движение на шоссе замерло; он шагал по обочине и слышал только скрип гравия у себя под ногами.

Впереди показались огни. Неужели ему повезло? Да, это мотель. Деверс довольно улыбнулся, но не ускорил шага, не изменил темпа. Свободного времени, к сожалению, у него хватало с лихвой.

Только через десять минут он добрался до мотеля – целого комплекса зданий, с бассейном, рестораном и отдельной пристройкой, в которой находился бар. Деверс по асфальтовой дорожке направился к конторе. Открыв дверь, он вошел внутрь.

За конторкой администратора дежурила девушка. Деверс подошел к ней, улыбаясь самой беззаботной из своих улыбок. Высокий мускулистый парень, похожий на спасателя, работающего на пляже, двадцати восьми лет, блондин, с приятной внешностью и квадратной челюстью. Деверсу в последнее время не везло, но выглядел он все еще вполне респектабельно: спортивная куртка и брюки; девушка улыбнулась ему в ответ, что Деверс воспринял как должное. Девушка не скрывала, что он ей понравился.

Может, облапошить девицу? Нет, он придумает что-нибудь пооригинальнее.

– Мистер Пибоди уже прибыл? – спросил он.

– Пибоди? – переспросила девушка неуверенно.

– Генри Пибоди, – уточнил Деверс. – Возможно, он задержался в дороге.

– Сейчас проверю, – ответила девушка и с минуту перебирала регистрационные карточки. – Извините, – сказала она, – его еще нет.

– Придется подождать, – улыбнулся Деверс, указывая жестом на дерматиновый диван у противоположной стены.

– Конечно, посидите, – любезно разрешила ему дежурная.

Металлическая стойка рядом с диваном предназначалась для проспектов самых разных путешествий. Деверс изучил брошюру, посвященную Великому Каньону и другим географическим достопримечательностям. Время от времени в контору заходили постояльцы и регистрировались у стойки. Деверс окидывал их внимательным взглядом, а затем возвращался к изучению фотографий моста Золотых Ворот или другого столь же выдающегося объекта.

Однажды вошел подвыпивший мужчина, грузный, в возрасте за пятьдесят, хорошо одетый, с раскрасневшимся лицом. Несмотря на выпитое, он прекрасно владел собой. Правда, он слишком старательно выговаривал отдельные слова и ноги плохо повиновались ему, но он боролся со своим опьянением с уверенностью человека, свыкшегося с таким состоянием. Посмотрев на него. Деверс отложил брошюру («Посетите Великий Каньон!») на диван, поднялся и направился к выходу. Сквозь стеклянную дверь он увидел бронзового цвета «торнадо» с работающим двигателем и включенными фарами. Но место рядом с водителем занимала рыжеволосая красотка в блузке с длинным угловым вырезом, которая, с безразличным видом взглянув на него, тут же отвернулась. Деверс, по-" жав плечами, вернулся к своему дивану и взялся за изучение очередной брошюры.

Когда в конторе никого не было, дежурившая за стойкой девушка несколько раз пыталась завязать разговор: «Похоже, ваш знакомый здорово опаздывает...» – и все в таком роде. Деверс отвечал дружелюбно, с улыбкой, но в то же время не старался поддерживать разговор; спустя некоторое время девушка нашла себе занятие, взявшись за разборку каких-то бумаг.

Деверс сидел в конторе уже около часа, когда появился второй подвыпивший мужчина, точная копия первого, разве что этот нагрузился более основательно. Деверс снова поднялся и, проскользнув к стеклянной двери, на этот раз увидел «Мерседес-Бенц» с включенным мотором. Пассажиров в нем не было.

Выйдя из конторы, Деверс внимательно осмотрелся, открыл заднюю дверцу «мерседеса» и забрался внутрь. Коробки с образцами, бланки и другие атрибуты странствующего коммивояжера были свалены в кучу. Деверс, подняв ящик, поставил его на сиденье, а сам растянулся на полу машины. Лежать было неловко и неудобно, но в то же время появилось приятное ощущение, что он снова стал ребенком и играет в прятки. Работавший мотор слегка сотрясал корпус машины, и туда, где устроился Деверс, почти не проникал свет.

Три-четыре минуты спустя появился пьянчуга с ключом от номера в руке. Запихнув ключ в карман рубашки, он уселся за руль. Осторожно обогнув основной корпус и время от времени притормаживая, он проехал мимо нескольких домиков, очевидно разглядывая номера комнат. Деверс старался не дышать, затаившись в своем убежище.

Наконец машина замедлила ход, с трудом развернулась и довольно резко остановилась. Деверс бесшумно приподнялся с пола, пока мужчина выключал мотор и свет. Левой рукой Деверс обхватил мужчину за голову, зажав ему горло локтем и всем весом своего тела потянул его назад, на себя, используя головной валик на сиденье водителя для фиксации положения его тела, а правой рукой сжал ему горло с такой силой, что тот не смог дышать.

Борьба длилась недолго, оба не издали ни звука. Главной целью Деверса было помешать мужчине нажать на гудок, но неожиданность нападения, страх и немалое количество выпитого помешали ему воспользоваться этим преимуществом. Забыв о гудке, он пытался развернуться на своем сиденье, молотя беспорядочно руками, брыкаясь и пытаясь вцепиться в рукав спортивной куртки Деверса. Деверс не ослаблял своей хватки, и вскоре сопротивление прекратилось; алкоголь снизил запасы кислорода в легких, приблизив наступление беспамятства.

Тело мужчины обмякло, его подбородок уперся в локоть Деверса. Пьянчуга дернулся еще несколько раз, как выброшенная на берег рыба, и затих. Деверс осторожно, не спеша отпустил его. Тот не пошевелился, но Деверс слышал его дыхание и ощущал запах спиртного. Перебравшись на переднее сиденье, Деверс нашел в кармане его рубашки ключ от номера и выбрался из машины.

Номер находился на первом этаже двухэтажного коттеджа. Деверс открыл дверь и вернулся к машине; взяв под мышки бесчувственное тело, он втащил его в номер. Свалив его на кровать, Деверс тщательно закрыл дверь, а потом обыскал карманы не пришедшего в сознание мужчины. В бумажнике оказалось восемьдесят семь долларов плюс кредитная карточка. Да еще шестьдесят два цента мелочью. Больше он не нашел ничего стоящего.

Окна закрывали жалюзи. Деверс отрезал от них шнур и крепко связал ноги и руки мужчины. Полотенце послужило надежным кляпом.

Теперь очередь телефона. Подняв трубку, Деверс дождался ответа дежурного.

– Звонят из триста двадцать седьмого номера. Разбудите меня, пожалуйста, завтра в одиннадцать часов, – попросил он.

– В одиннадцать часов утра. Хорошо, сэр.

– Спасибо.

Табличку с надписью «Просьба не беспокоить» он нашел в ящике письменного стола, она лежала там вместе с Библией и открытками, на которых был запечатлен ресторан мотеля. Деверс вышел из номера, запер за собой дверь и повесил на ручку табличку. Потом не спеша уселся за руль «мерседеса».

Это оказалась дизельная машина; наверное, единственная дизельная машина, купленная в Америке. Бак с горючим был полон на три четверти. Выехав со стоянки. Деверс развернулся и направился к шоссе. Город, который он покинул, находился на востоке штата; Деверс взял направление на запад.

Дизельные машины медленно набирают скорость, но зато потом мотор работает без перебоев и почти бесшумно. Деверс немного нервничал, пока машина не развила скорость шестьдесят пять миль в час, а затем включил радио и дальше поехал под звуки рока.

Расчетный час в этом мотеле – полдень. Когда никто не ответит на заказанный на одиннадцать часов звонок, дежурный не станет волноваться: такое случается сплошь и рядом. Скорее всего, после двенадцати управляющий решится наконец вскрыть дверь номера, и тогда картина прояснится. Все это означало, что в запасе у Деверса одиннадцать часов. За это время надо уехать подальше. При скорости шестьдесят пять миль в час можно оказаться где угодно.

Четыре года назад Стен Деверс был военнослужащим военно-воздушных сил, его выгнали из РОТСИ[2] за нарушение дисциплины, положение его, и без того не завидное, ухудшилось из-за напряженных отношений с одним из офицеров. Он работал кассиром на базе, где заработную плату все еще выдавали наличными, – сейчас такого рода системы уже не существует, – и в один прекрасный день он по заранее разработанному плану забрал всю зарплату за месяц и скрылся. Затем он участвовал еще в нескольких кражах в паре с профессионалами и вместе с ними совершил ограбление, но дело раскрыли, и стало известно об участии Деверса. Ему пришлось спешно уносить ноги, и с тех пор он перебивался случайной добычей. Один из участников последнего крупного дела, в котором был задействован и Деверс, парень по имени Паркер, порекомендовал его отошедшему от дел вору, ныне владельцу забегаловки в Приск-Айле, Генди Мак-Кею, и тот время от времени подкидывал ему кой-какую работенку. Но последние несколько недель Деверса преследовали неудачи, в результате ему пришлось пешком уносить ноги из города, не имея в кармане ни цента.

Что ж, теперь у него машина и восемьдесят семь долларов шестьдесят два цента, а также бумажник с разными удостоверениями личности на имя Мэтью Доусона да в придачу несколько кредитных карточек на то же имя и одиннадцать часов в резерве, чтобы попасть за это время в другое место, где можно снова попытать счастья.

Деверс ехал без остановок до половины десятого утра, а потом, доехав до какого-то городка, позавтракал в забегаловке и позвонил Генди Мак-Кею. Услышав голос Генди, Деверс назвал себя и сказал:

– Я готов взяться за что угодно, лишь бы подзаработать.

– Что ж, – отозвался Мак-Кей, – как раз вчера мне звонили и спрашивали тебя. Наш общий друг просил, чтобы ты подъехал к нему.

Деверс улыбнулся. Он не виделся с Паркером со времени работы в военно-воздушных силах.

– Очень приятно, – ответил он.

Глава 2

Лу Стернберг вышел из самолета и, подняв воротник плаща, осторожно спустился по ступенькам на бетонированную площадку. Он предпочитал аэропорты, где, выйдя из самолета, по закрытому переходу сразу попадаешь в здание аэровокзала. Сияло солнце, воздух уже достаточно прогрелся, но дул свежий ветерок, так что лучше поберечься, а то как раз схватишь насморк.

Лу никто не встречал – ему было так спокойнее. Есть возможность немного прийти в себя после дальнего перелета, а уж потом приступить к деловым переговорам. С коричневым чемоданом в руках Лу вошел в здание аэровокзала и, пройдя его насквозь, направился к стоянке такси. Молодой длинноволосый водитель, выглядевший голодным, был одет как ковбой. К несчастью, других свободных машин не было. Оставалось только надеяться, что до мотеля недалеко.

Небольшого роста, но весьма плотного телосложения, Стернберг с трудом втискивался на заднее сиденье большинства автомобилей, тот, в котором он ехал, не являлся исключением. Бросив чемодан на сиденье, Лу запыхтел, пытаясь устроиться поудобнее, а водитель наблюдал за ним в зеркало заднего обзора с какой-то тревогой, скорее даже с нетерпением.

– К мотелю «Стандард», – сказал ему Стернберг, захлопнув наконец за собой дверцу.

Шофер немедленно включил счетчик и нажал ногой на педаль. Машина так рванула с места, что голова Стернберга непроизвольно откинулась назад. Он сжал губы и, собравшись с силами, приготовился стойко переносить тяготы предстоящей поездки.

Водитель оказался просто сумасшедшим, он совершенно безобразно вел машину. Стернберг пытался сохранять спокойствие и не высказываться на сей счет. Отъехав от стоянки у аэровокзала, водитель гнал машину как угорелый, петляя из стороны в сторону в плотном потоке машин. Стернберг мотался на заднем сиденье вместе со своим чемоданом. Наконец у него лопнуло терпение, он наклонился вперед, вцепившись в спинку водительского сиденья, и заорал:

– Я никуда не спешу!

– Зато я спешу! – дерзко ответил водитель, склонившись к рулю и не сбавляя скорости.

– Может, мне взять другую машину? – предложил Стернберг, чувствуя, что ситуация начинает действовать ему на нервы, а ему так необходимо сохранять полное спокойствие перед предстоящей встречей.

– Послушай, приятель, – возразил шофер, – я зарабатываю себе на пропитание.

– Ты занялся не своим делом, – ответил ему Стернберг, – твоя беда в том, что ты не умеешь водить машину. А теперь или сбрось скорость и придерживайся общего потока, или найди мне другое такси.

Шофер что-то недовольно пробурчал в ответ (слова «трус» и «курица» Стернберг разобрал), но все же поехал медленнее, и остаток пятнадцатиминутного путешествия прошел, по крайней мере, удовлетворительно.

Когда они подъехали к мотелю, Стернбергу показалось, что на вышке у бассейна стоит Мак-Кей, но он не успел разглядеть его как следует: мужчина нырнул в голубую воду. Стернберг поежился от холода в своем плаще.

Проезд в такси обошелся ему в два доллара. Стернберг протянул водителю две однодолларовые бумажки и дал двадцать пять центов на чай. Шофер, с явным неудовольствием рассмотрев бумажки, небрежно бросил:

– Спасибо за щедрость.

– Как правило, я даю на чай пятьдесят центов, – терпеливо объяснил Стернберг, – но мне хочется, чтобы ты занялся другой профессией, может, там ты проявишь больше способностей.

Шофер умчался, окутанный плотным облаком дурного настроения, а Стернберг, подхватив чемодан, вошел в контору. Номер он забронировал заранее, так что с этим все оказалось в порядке, зато возникли трудности другого рода: некому было отнести в комнату его вещи.

– У большинства наших постояльцев есть машины, – недовольно сказал администратор, будто Стернберг был виноват, что явился к ним без машины.

Стернберг презрительно скривил губы, но промолчал. С языка так и рвались ядовитые замечания относительно неразберихи, приведшей к упадку в сфере обслуживания в Соединенных Штатах. Каждый раз, приезжая сюда, он наблюдал, как страна все глубже увязает в трясине разболтанности и полного отсутствия профессионализма. Его домик в Лондоне представлялся ему таким надежным убежищем при виде всей этой надменной некомпетентности, ему каждый раз так не хотелось уезжать оттуда. Но, как сказал когда-то один невоспетый философ, «Не гадь там, где жрешь». В Лондоне Стернберг жил в окружении своих растений, пианино и ритуала ежедневных прогулок; он никогда не работал там – никогда. Средства на пропитание он добывал себе в Соединенных Штатах; приходилось время от времени возвращаться в этот прогнивший мир, чтобы обеспечить себе комфортабельную жизнь в маленьком лондонском домике.

Наконец отыскали небрежно одетого и также исполняющего свои обязанности посыльного; он повел его в номер, взяв чемодан и ключ от комнаты. Они вышли из конторы и направились по асфальтированной дорожке к разбросанным по всей территории коттеджам.

На этот раз Стернберг прошел мимо бассейна. Отважным ныряльщиком оказался Эд Мак-Кей; когда они поравнялись с бассейном, он как раз взбирался по лесенке в глубокой части бассейна. Мак-Кей откинул с глаз мокрые волосы и с улыбкой помахал рукой Стернбергу, важно вышагивавшему в своем плаще следом за посыльным. Стернберг в ответ приложил палец к козырьку кепи и не останавливаясь двинулся дальше. Мак-Кей стоял на краю бассейна, отряхиваясь от воды, и с улыбкой смотрел ему вслед.

Комната Стернберга, конечно, больше напоминала купе спального вагона. Стернберг со вздохом сунул свернутую трубочкой долларовую бумажку в вялую руку мальчика и плотно закрыл за ним дверь.

Выглядел номер отвратительно. Стаканы для воды в ванной комнате упакованы в маленькие белые бумажные пакетики с надписью, в которую, конечно, входило слово «продезинфицировано». Такое же послание он обнаружил и на бумажной ленте, опоясывающей унитаз. Все это было похоже на свидание с сексуально озабоченной истеричкой, которая неустанно повторяет, что она девственница.

Стремление к чистоте в мотелях носит параноидальный характер. Вешалки в шкафу состояли из двух разъемных частей: плечики вынимались, а крючки были намертво прикреплены к поперечной планке. Так мотель защищался от тех клиентов, которые снимают номера исключительно с одной целью: украсть из шкафа вешалки.

Кондиционер работал на полную мощность. Стернберг первым делом выключил его, включил обогреватель, поставив его на отметку семьдесят три градуса, и слегка приоткрыл окно. Пока он раскладывал вещи и протирал все предметы, воздух в комнате стал более пригоден для дыхания. Стернберг переоделся в боксерские шорты, удобно устроился на кровати, подложив под спину подушки, и открыл роман Энтони Пауэлла, который начал читать в самолете. Ему хотелось сопоставить себя с Магнусом Доннерсом, но вскоре он обнаружил, что ему более симпатичен Уилмерпул.

Сорок пять минут спустя зазвонил телефон. Это был, конечно, Мак-Кей. Стернберг так и думал.

– Алло, Лу? – услышал он в трубке знакомый голос.

– Слушаю, – ответил Стернберг.

– Это Эд, – уточнил Мак-Кей.

– Да, узнаю.

– Ты, наверное, хочешь немного отдохнуть? – предположил Мак-Кей.

– Вероятно, – коротко ответил Стернберг.

– Встретимся сегодня вечером. Я зайду за тобой около девяти.

– Прекрасно, – ворчливым тоном ответил Стернберг.

– Хорошо долетел? – задал традиционный вопрос Мак-Кей.

– Не хуже, чем ожил, – недовольно ответил Стернберг. – Встретимся в девять, – оборвал он своего чрезмерно болтливого собеседника. Положив трубку, Стернберг с удовольствием вернулся к прерванному чтению.

Глава 3

Томми Карпентеру снился сон. Планеты соединялись между собой цепями; громадные, тяжелые цепи удерживали их друг подле друга, и Томми придумал интересную штуку: залепить пластиком нижние части звеньев цепи, засыпать образовавшиеся ячейки землей с удобрениями и превратить все ячейки в одну громадную, длинную ферму, протянувшуюся от планеты к планете, чтобы в каждом звене цепи росли разные растения: помидоры, рядом с ними розы, а потом – арбузы, марихуана, а еще дальше – тюльпаны, пшеница и так дальше по всей вселенной. Это была великолепная идея, оставалось сделать совсем немного: рассказать об этом плане людям, а они тут же стали бы помогать ему. Потрясающая идея: всем вместе работать на небесной ферме.

Томми уже начал сознавать, что все это только во сне, когда услышал голос Ноэл. Недовольно нахмурившись, он зарылся лицом в мех и попытался опять заснуть; он видел такой хороший сон, просто замечательный сон. Но его не удержишь. На самом деле ничего этого не было. Томми перевернулся на спину и пробормотал:

– Какая чушь!

– Ты проснулся, милый? – ласково спросила Ноэл.

Несмотря на матрас и мех, Томми ощущал каждую выбоину на дороге. Он лежал в задней части микроавтобуса «фольксваген», за окном было темно. Ноэл сменила его за рулем в четыре часа дня, когда он решил поспать несколько часов, чтобы быть в форме, когда они прибудут на место.

– Томми? Ты проснулся? – снова окликнула его Ноэл.

– Какая чушь, – повторил он. – Который час?

– Без двадцати девять, – ответила девушка. – Мы почти на месте.

Томми сел. Невысокого роста, стройный, с длинными кудрявыми волосами, которые придавали ему вид библейского отрока, Томми Карпентер выглядел на шестнадцать лет, хотя ощущал себя восьмидесятилетним; на самом деле ему недавно исполнилось двадцать четыре года.

– Нисколько не отдохнул, – пожаловался он, чувствуя себя еще более разбитым и усталым, чем до сна.

– Какой же отдых, если мы все время в пути, милый, – посочувствовала ему Ноэл. – Я ведь тебе говорила: когда едешь, тело не отдыхает.

– Ты права, – согласился он, потерев руками лицо. – Найди телефон-автомат, ладно? Мне надо позвонить.

– Хорошо.

Его башмаки валялись в куче вещей, набросанных в кузове. Один отыскался сразу, а другой затерялся в груде одежды, сваленной на полу, коробок, пакетов с консервами и всякого хлама, Томми с трудом разыскал его. Обувшись, он пробрался к переднему сиденью и уселся рядом с Ноэл.

Они ехали по пригороду, частные владения простирались по обе стороны дороги.

– По-моему, я слишком рано съехала с шоссе, – сказала Ноэл.

– Так где мы сейчас, черт возьми? – недовольно спросил Томми.

– Мотель где-то рядом. Смотри, вон открыта какая-то забегаловка.

Это оказался бар. Ноэл остановила машину, и Томми зашел туда.

Его встретили недружелюбные взгляды завсегдатаев, но он уже привык к такому приему; добропорядочные обыватели, похоже, никогда не смирятся с существованием хиппи. Войдя в телефонную будку, Томми нашел в справочнике номер мотеля и, позвонив дежурному, попросил соединить его с Эдом Мак-Кеем; трубку взяла женщина.

– Эд здесь? – спросил Томми. В трубке раздался жизнерадостный, грубый голос Мак-Кея.

– Слушаю!

– Это Томми.

– Да. Где ты?

– В городе, – ответил Томми.

– Подъезжай. Мы встречаемся в девять, – поторопил его Мак-Кей.

– Скоро буду, – пообещал Томми и, повесив трубку, возвратился к автобусу, где Ноэл тем временем, открыв банку тунца, приготовила сандвичи из белого хлеба с сыром.

– Ты уже поела? – спросил ее Томми.

– Только что. Едем прямо туда?

– Да. Встреча назначена на девять. Ноэл продолжала вести машину, пока Томми ел; через несколько кварталов она нашла маленький бакалейный магазинчик, который еще работал, несмотря на поздний час, и остановилась, чтобы купить пару банок холодной колы. Томми запил тунца и сандвичи кока-колой и, покончив с едой, сам сел за руль.

– Ты помнишь номер его комнаты? – спросил он Ноэл, когда они подъехали к мотелю.

– Ты говорил, сто тридцать семь, – не задумываясь ответила девушка.

– Верно.

На площадке перед этим номером уже стояла машина.

– Я не знаю, сколько времени пробуду там, – предупредил Томми.

– Около ресторана я видела стоянку, я подожду тебя там, – успокоила его Ноэл.

– Договорились. – Поцеловав ее, Томми вылез из машины, и Ноэл тут же отъехала.

Томми немного задержался перед дверью номера, стряхивая крошки с одежды, приглаживая ладонями волосы, – одним словом, приводя себя в более пристойный вид перед столь ответственной встречей. Сочтя, что выглядит вполне прилично, он постучал в дверь под номером 137.

– Привет, парень. – Дверь открыл сам Эд Мак-Кей. – Давай заходи.

Томми уже дважды доводилось работать с Эдом, но впервые Эд сам привел его к делу. Это свидетельствовало о большем доверии, большей симпатии, о более высоком уровне межличностных отношений. Томми углубился в собственные переживания и чувствовал себя очень неловко, когда, поздоровавшись с Эдом, вошел в комнату; ему хотелось понять, что же практически означал этот новый уровень отношений.

Женщины, подходившей к телефону, в комнате не оказалось, в ней сидели трое мужчин, ни с одним из них Томми прежде не встречался. Все они посмотрели на него равнодушно, и Томми это понравилось; люди, переступившие закон, похоже, более терпимо относились к различию между собой.

Эд Мак-Кей представил его находившимся в комнате, мужчин звали Паркер, Стен Деверс и Лу Стернберг. Они ответили на его приветствие, но никто не протянул ему руки.

Из этой троицы по возрасту ближе всех ему был Деверс, он всего на два-три года был старше Томми. Но выглядел он как вполне добропорядочный гражданин, вроде тех парней, которых показывают в телерекламе. Маленький, толстый Стернберг сидел с недовольным видом, будто у него болел живот. Высокий, худой Паркер имел суровый вид, казалось, он с головой погрузился в мысли о человеке, с которым ему предстояло свести счеты; впрочем, очевидно, сейчас этого человека не было среди присутствующих. Томми никак не мог вспомнить, кого же напоминает ему Паркер.

Познакомив всех друг с другом, Эд Мак-Кей изложил суть дела. Предстояло грабануть фургон с картинами. Покупатель уже имелся, о цене тоже договорились.

– Мы будем брать их, когда картины повезут в другой город. Где они сейчас? Здесь? – задал первый вопрос Стен Деверс.

– Нет, – ответил Мак-Кей. – Картины находились здесь, на выставке, и мы с Паркером сходили посмотреть на них. Сейчас они в Индианаполисе.

– Вы хорошо изучили способ их транспортировки? – спросил Стернберг.

– Да, – ответил Мак-Кей, – на пути от нашего города до Индианаполиса. Мы считаем, что они не станут каждый раз менять систему перевозки.

– Можете рассказать поподробнее об этой системе? – попросил Стернберг.

– Один трейлер, – пояснил Мак-Кей. – Плюс две машины с частной охраной: одна впереди, другая сзади. Плюс полицейская машина для сопровождения. Полицейские машины меняются на границах своих участков.

– Нелегкое дело, – заметил Деверс. Томми считал это дело совершенно невыполнимым. Но на таких встречах он старался поменьше говорить и более тщательно обдумывать все детали. Вопросы можно задать и позднее. Он также заметил, что рано или поздно другие участники почти наверняка коснутся тех моментов, на, которые он сам обратил бы внимание, если бы решился заговорить. Именно так и сделал сейчас Деверс.

На вопрос Деверса отвечал Паркер, впервые принявший участие в обсуждении.

– У меня еще ни разу не было легкого дела, – сказал он. – Но нам кажется, что мы разработали неплохой план и знаем, как провернуть это дело.

И тут Томми вспомнил, кого напоминал ему Паркер. Четыре года назад Томми жил в коммуне хиппи, которая позднее распалась из-за неурядиц на сексуальной почве. Но поначалу жили они очень дружно. Все беды начались из-за неприязни обывателей близлежащего городка. Организаторы коммуны пару раз обращались к адвокатам, так как полиция целиком поддерживала местных жителей. Но адвокаты не сумели помочь им. Как-то раз двух девушек из коммуны хиппи избили и изнасиловали местные парни, когда те возвращались из города. Как выяснилось, у одной из них отец возглавлял какую-то строительную компанию в Чикаго; он прислал к ним своего человека, чтобы уладить конфликт. Звали его Тукер, и говорил он очень спокойным, немного хрипловатым голосом. Тукер никогда никому не, угрожал, но в его присутствии почему-то возникало ощущение, что через десять секунд произойдет убийство. Он пристально, не мигая, смотрел на того, с кем разговаривал, и был поразительно скуп на слова. Тукер отправился в город, переговорил там кое с кем, и внезапно коммуна хиппи перестала волновать полицию и местных жителей. Тукер вернулся в коммуну и сказал: «С вами все будет в порядке».

И после его отъезда неприятности действительно прекратились.

Паркер принадлежал к той же породе. Глядя на него, Томми вдруг ужасно захотелось задать глупый вопрос: не знаком ли он с человеком по имени Тукер? Но он, конечно, не стал делать этого.

– А как насчет денег? – спросил тем временем Лу Стернберг.

– Мы получим сто шестьдесят тысяч, – ответил Мак-Кей.

– Когда? – не унимался Лу.

– Я получу завтра десять кусков в качестве задатка, – ответил Мак-Кей. – Наш покупатель соберет наличные и к началу следующей недели положит сто пятьдесят тысяч на три счета в разные сберегательные банки. Банковские расчетные книжки будут храниться у меня. Когда мы провернем это дело, то отдадим ему картины в обмен на наличные и разделим деньги поровну на пятерых. По тридцать тысяч каждому плюс то, что останется от первых десяти тысяч.

Тридцать тысяч долларов. Томми довольно усмехнулся, подумав об этом. Для него это означало два года жизни без всяких забот, вот что означали эти деньги. Два года ничего не делать, ни о чем не волноваться, кататься по стране с Ноэл и принимать каждый день таким, каким он выпадет.

Если бы только удалось провернуть это дело, если бы только оно выгорело! Томми наклонился вперед, внимательно прислушиваясь к тому, что говорил каждый.

Глава 4

– Держись, Бренда, – покрякивая от напряжения и тяжело дыша, выговорил Мак-Кей. Его руки, как клещи, впились в ее тело, голые ступни будто вросли в холодный пол, голени прижаты к краю кровати. – Держись, детка.

Она проговорила что-то невнятно, уткнувшись лицом в подушку. Это был ее коронный номер: уткнувшись носом в подушку, нести всякий вздор приглушенным голосом; потом она станет говорить быстрее, громче, а к концу покажется, что она говорит по-японски.

– Держись, – повторил Мак-Кей. Это его Словечко, он каждый раз повторял его, сам не понимая, что имеет в виду; но всегда говорил одно и то же. Пот струился по его телу, хотя в комнате было прохладно, работал кондиционер. Мышцы Мак-Кея также неустанно работали, он еще пару раз повторил свое словечко, а потом замолк. Бренда продолжала бормотать свою японскую белиберду еще несколько секунд, уже без его участия, будто пела соло после вступления, сыгранного всем оркестром; потом и она замолкла.

Мак-Кей протяжно и медленно вздохнул, он ощущал такое изнеможение, будто его вывернули наизнанку.

– Радость моя, здесь чертовски холодно, – сказал он, улыбнувшись, в затылок Бренде. Она пробормотала что-то в подушку.

– Ты права, – согласился Мак-Кей. Все еще улыбаясь, он постоял молча пару минут, а потом отправился в душ.

Когда он вернулся, Бренда дремала, укрывшись одеялом.

– Я не знаю, когда вернусь, – сказал он.

Она что-то промычала в ответ, лениво улыбнулась и опять закрыла глаза.

Мак-Кей оделся, склонившись над кроватью, поцеловал Бренду и вышел в промозглые сумерки. Дождь шел с перерывами почти весь день. Сейчас облака почти рассеялись, но воздух оставался влажным.

Сев в машину, Мак-Кей через весь город направился к дому Гриффита. По дороге он думал о команде, собравшейся на это дело, и не находил в ней изъянов. Паркер, как всегда, на высоте: начал с того, что выставил Гриффита на тридцать тысяч, а потом придумал отличный трюк с подменой полицейской машины. Лу Стернберг чем-то напоминает ворчливую старую бабу, но человек он надежный, не подведет, а уж если он взялся за работу, можно не сомневаться, что все будет сделано на высшем уровне. Мак-Кей считал, что им здорово повезло со Стернбергом: хорошо, что он оказался в Соединенных Штатах и как раз искал работу.

Да и Томми Карпентер неплохой парнишка. На свой лад настоящий маньяк, но нуждается в деньгах, абсолютно лишен чувства страха и плюет на все условности. Мак-Кей ухмыльнулся, вспомнив, какая роль отводилась Томми в грабеже: в основном план уже разработан.

Единственный, с кем Мак-Кею не приходилось раньше встречаться, был Стен Деверс, молодой парень, которого рекомендовал Паркер.

Немного развязный, Мак-Кею не понравилось, как он вел себя с Брендой, когда вчера он знакомился с ними, но при обсуждении дела Деверс произвел впечатление человека серьезного и опытного, а это немаловажное обстоятельство. Кроме того, его рекомендовал Паркер, а Паркер весьма ответственно подходил к отбору тех, с кем ему предстояло работать.

Так что вся команда в сборе, теперь надо получить аванс и заняться подбором необходимого материала. За этим авансом Мак-Кей сейчас и отправился.

Когда он добрался до дома Гриффита, уже совсем стемнело. На этот раз около дома не было ни одной машины, а из внутреннего дворика не доносились звуки музыки. Весь дом был погружен в темноту, слабый свет пробивался только из внутренних комнат, и Мак-Кею пришлось трижды позвонить у дверей, прежде чем наконец зажегся свет в одном из окон фасада и сквозь стеклянную панель парадной двери он увидел идущего по коридору Гриффита.

Гриффит показался Мак-Кею раздраженным и подавленным. Его настроение не улучшилось после схватки с Паркером, но Мак-Кея это не заботило. Раздраженно-брюзгливое настроение Гриффита облегчало ему деловые переговоры, ставило его в более выгодное положение.

Это давало Мак-Кею лишний козырь при выработке условий платежа. Мак-Кей вызвался сам провести эти переговоры отчасти потому, что sine одна встреча Паркера с Гриффитом могла стать причиной провала всей сделки, а отчасти из желания показать Паркеру, что и он может управлять Гриффитом. Гриффит начал с заявления, что он, конечно, заплатит, когда получит картины. Мак-Кей нажал на него, и раздражение Гриффита усилилось. В конце концов Мак-Кей договорился с ним относительно счетов в банке и, кроме того, вырвал у него согласие заплатить первые десять тысяч до начала работы. Гриффиту очень не понравился этот последний пункт, но Мак-Кей заставил его назвать точную дату получения аванса. Доведенный до точки кипения, потерпевший поражение по всем пунктам, Гриффит назначил встречу: они должны встретиться сегодня. И вот Мак-Кей прибыл.

– Вы явились, конечно, за деньгами, – сказал Гриффит, посмотрев на него с кислым видом.

– Вы, конечно, достали их, – в тон ему ответил Мак-Кей, подумав про себя: а что ему, собственно, делать, если Гриффит не нашел их?

– Конечно, – к облегчению его, ответил Гриффит, – заходите.

Мак-Кей закрыл за собой дверь и следом за Гриффитом направился по коридору в его маленький кабинет. Гриффит уселся за стол и достал из ящика плотный коричневый конверт размером девять на двенадцать дюймов. Он небрежно бросил его на стол. С многозначительным видом задвинув ящик стола, Гриффит недовольно посмотрел на Мак-Кея.

– Вы понимаете, что это означает для меня? – раздраженно спросил он.

– Вчера вечером у нас состоялась в мотеле первая встреча, – ответил Мак-Кей. – Собралось пять человек. Мы не стали бы собираться ради двух кусков на каждого.

– А если вы оставите всех с носом и улизнете с десятью тысячами? Подставите и меня, и своих приятелей? – ехидно спросил Гриффит.

– Об этом можете не беспокоиться, – усмехнулся Мак-Кей. – Тогда мои приятели достанут меня со дна морского и пришьют. Кроме того, я так не работаю, и все мои приятели знают, что мне можно доверять.

Сквозь плохое настроение Гриффита все яснее проступала его нервозность. Он нежно погладил конверт.

– Как только я передам его вам, – сказал он задумчиво, как бы размышляя вслух, – это дело станет реальностью. Я по уши увязну в нем.

– Вы уже увязли, – возразил Мак-Кей. – Ни вы, ни я не отважимся сказать моим четырем партнерам, что они собрались зазря.

Гриффит закрыл глаза. Выглядел он отвратительно. Похоже, он сильно нервничал. Губы его беззвучно шевелились, будто он с закрытыми глазами читал вслух собственные мысли.

Мак-Кею стало жалко этого несчастного выродка: он, конечно, не привык к такой жизни.

– Послушайте, – обратился он к Гриффиту, – не принимайте вы все так близко к сердцу.

Гриффит беспомощно замигал в ответ на его слова. Его физическое состояние ухудшалось с каждой секундой, он напоминал затравленного зайца.

– А если вас поймают? – спросил он, с тревогой глядя на Мак-Кея.

– Тогда нам грозит куча неприятностей, – ответил Мак-Кей.

– А как же я?

– Ваше имя не всплывет, – успокоил его Мак-Кей. – А если и всплывет, против вас все равно нет никаких улик. Вам надо только все отрицать.

– Нет, нет, – возразил Гриффит, энергично тряся головой, как бы желая показать, что он имеет в виду совсем другое. Но не стал развивать дальше свою мысль.

– Так о чем же вы беспокоитесь? – спросил, нахмурившись, Мак-Кей, до которого не дошел истинный смысл этого вопроса.

Голова Гриффита, как маятник, качнулась назад-вперед.

– Ничего, ничего, – повторил он. Неожиданно он резко толкнул конверт в сторону Мак-Кея, так что лежавшая на его пути ручка скатилась на пол. – Вот деньги, забирайте их.

– Порядок. – Мак-Кей взял конверт, ощутив внутри толстую пачку банкнотов. – Что же касается остальных денег... – начал он.

– Вы получите их, получите! – прервал его Гриффит.

Чем пронзительнее звучал голос Гриффита, тем более спокойно говорил Мак-Кей.

– Знаю, что получу их, – ответил он. – Вопрос в другом: когда?

– Вовремя, вовремя, все в порядке, получите их в срок! – выкрикнул Гриффит.

– Картины повезут из Индианаполиса в следующий вторник...

– Мне не надо напоминать об этом, – прервал его Гриффит.

– Значит, понедельник – последний срок, – неумолимо продолжал Мак-Кей.

– Хорошо, хорошо!

Гнев Гриффита не произвел ни малейшего впечатления на Мак-Кея.

– Так я жду вашего звонка в понедельник, – спокойно повторил он. – Вы меня не проводите? – спросил он.

Гриффит, сощурившись, посмотрел на него, его пальцы нервно перебирали лежавшие на столе предметы.

– Дорогу знаете, – ответил он. Не глядя на Мак-Кея, он сосредоточенно изучал свои пальцы. – Идите сами, – повторил он.

– Скоро увидимся, – сказал Мак-Кей, выходя.

На несколько секунд он задержался у порога, ему не нравилось эмоциональное состояние Гриффита, но помочь ему он не мог. Пожав плечами, Мак-Кей вышел из комнаты, не закрыв за собой дверь. Миновав следующую комнату, он открыл дверь и громко захлопнул ее, оставшись сам в комнате. На цыпочках он вернулся к открытой двери кабинета и встал так, чтобы Гриффит его не видел, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Может, Гриффит позвонит кому-то, может, как-то прояснится, почему он так нервничает.

Долгих две или три минуты Мак-Кей ждал, затаив дыхание, но в комнате царила тишина. Наконец, осторожно наклонившись вперед, он заглянул в кабинет.

Гриффит по-прежнему сидел в своем кресле, положив руки на стол. Он дрожал с головы до ног, его бил озноб, как в лихорадке. Склоненная к груди голова тоже тряслась.

Мак-Кей, нахмурившись, с любопытством смотрел на него. Что-то блеснуло на щеке Гриффита. Мак-Кей сощурился, чтобы получше разглядеть, – это были слезы. Гриффит беззвучно рыдал.

Покачав головой, озабоченный Мак-Кей отвернулся и тихо вышел из дома.

Глава 5

Гриффит проснулся, как только колеса самолета коснулись посадочной полосы. Первый толчок разбудил его, а второй напомнил ему, где он находится.

Гриффит распрямил спину, усевшись поудобнее. Посмотрев в иллюминатор, около которого сидел, он увидел, что самолет приземлился в аэропорту Ньюарка. Шел дождь. Гриффит не переставал удивляться самому себе: он никогда не спал в самолете, никогда, а на этот раз проспал весь перелет.

Должно быть, из-за того, что последние несколько ночей он почти не спал. У него сейчас не было любовницы, а один он не привык спать. Но главное не в этом, главное – проблема, связанная с грабежом. Он сожалел, что связался с, этим делом, сильно сожалел, но пути к отступлению отрезаны.

И если Ренард снова откажет ему, то нет и надежды на будущее. Ему не распутать этот узел. Он в ловушке.

Ренард не отвернется от него, это точно. Он должен понять Гриффита, должен помочь ему.

Сейчас половина пятого; хотя сегодня суббота, все равно не самое лучшее время, чтобы добраться до Нью-Йорка. Гриффит автобусом доехал до аэровокзала и оттуда еще раз позвонил Ренарду.

– Если эта встреча так необходима... – Когда Ренард злился, он всегда говорил манерно-медлительно, будто все на свете ему до смерти надоело. Сегодня он произносил слова еще более медленно, голос его звучал еще более сонно и холодно. Гриффит ни разу не слышал, чтобы Ренард разговаривал столь неохотно, как сейчас.

– Я звоню из аэровокзала, – уточнил Гриффит.

– Неужели? – с неприкрытой насмешкой спросил Ренард.

– Я сразу же поеду к тебе.

– Понятно, – желчно ответил Ренард. – В этом я не сомневаюсь.

Повесив трубку, Гриффит на такси отправился к Ренарду; тот жил в многоэтажном доме с балконами, на западной окраине Центрального парка. Ренард когда-то дал название своей квартире, более пригодное для какой-нибудь картины: «Ренард среди психоаналитиков».

В своем доме Гриффит чувствовал себя космополитом в изгнании, но в Нью-Йорке он ощущал себя заезжим провинциалом. Он сознавал, что психологически ставит себя таким образом в невыгодное положение, и пытался не обращать внимания на это чувство или преодолеть его, но ни разу ему не удавалось справиться с собой.

И особенно неуютно чувствовал он себя в присутствии Ренарда, который столь высокомерно, с таким пренебрежением относился ко всему на свете. А сегодня он вдобавок и смутил Гриф-фита. Когда он открыл ему дверь, Гриффит остолбенел: хозяин был почти голым, на нем были только небесно-голубые плавки и розовый платок, завязанный узлом на шее. Хотя Ренард был высокого роста, тело его оказалось дряблым, отвисшая грудь, полуприкрытая платком, и складки жира, нависшие над линией плавок, не делали его более привлекательным. Он походил на перестоявшее дрожжевое тесто, которое переливается через края кастрюли.

– Вот и ты, – приветствовал его Ренард с таким видом, будто удивлялся собственному фатализму. – Заходи, если лифт все же доставил тебя сюда.

Гриффит вошел в квартиру, чувствуя робость и злясь на себя за это. Как ни странно, но он ощущал себя так, будто это он встречал гостя почти голышом, а не Ренард.

– Я не хотел объяснять все по телефону, – робко произнес Гриффит.

Ренард одарил его усталой улыбкой, видимо заготовленной на случай более приятного визита.

– Дорогой мой, мне не о чем разговаривать с тобой ни по телефону, ни с глазу на глаз. Но мои невинные желания не принимаются в расчет. Пошли. Я работаю в саду.

Пройдя роскошно обставленные комнаты, они вышли на террасу. Ренард при ходьбе переваливался с ноги на ногу, напоминая домашнюю птицу – то ли утку, то ли гуся. Полусогнутые в локтях и прижатые к телу руки он держал параллельно полу, будто нес большой невидимый поднос или хотел обратить внимание спутника на живописные пейзажи, проносившиеся мимо них.

Пол террасы, пристроенной к зданию, был выложен кирпичом, кирпичная перегородка служила оградой. Большая часть полезной площади террасы двадцати футов на восемь была занята различного вида растениями, маленькими деревцами и кустарниками, цветов хозяин не разводил. Гриффиту казалось нелепым разводить в горшках растения, когда напротив квартиры, через улицу, раскинулся Центральный парк. Квартира находилась на двенадцатом этаже, и отсюда был виден практически весь Центральный парк.

Но Гриффит не решился высказать вслух свои мысли. Ренард слишком часто обрывал его, даже если Гриффит высказывал самые тривиальные пожелания, а уж если он осмелится давать ему советы, греха не оберешься.

Ренард передвигал по полу небольшой плотный коврик, чтобы удобнее было стоять на коленях, обрабатывая растения. Сейчас он, кряхтя и пыхтя, наклонился, расправил его и с грацией верблюда опустился на колени. Гриффит позволил себе ухмыльнуться за спиной Ренарда.

– По-моему, тебе лучше сразу сказать, чего ты хочешь, и покончим с этим, – произнес, не оборачиваясь к нему, Ренард. Он рыхлил землю вокруг деревца маленькой лопаткой.

– Мне нужны деньги, – с места в карьер объявил Гриффит, стараясь сохранить бесстрастный, деловой тон.

– Нет, – ответил, полуобернувшись к нему, Ренард все с той же неестественной широкой улыбкой. – Итак, все выяснили. Очень мило, что зашел. Найдешь сам дорогу до двери?

– Я же не получу картины, если не достану сначала денег, – объяснил Гриффит, стараясь не обращать внимания на его тон.

– Этот вопрос мы с тобой уже обсудили, – ответил Ренард, со снисходительным видом помахивая лопаткой. – Привезешь картины – получишь деньги.

– Я нашел людей, готовых взяться за это, но...

Прикрыв глаза с таким видом, будто ему стало больно, Ренард более решительно замахал лопаткой.

– Нет-нет, дорогой, никаких деталей. Я просил бы избавить меня от подробностей.

– Они хотят убедиться, что у меня есть деньги, – объяснил Гриффит. – Иначе они не согласны.

Открыв глаза, Ренард посмотрел на него с наигранным отчаянием, как цирковой клоун.

– Как печально! – насмешливо произнес он.

– Я согласился открыть счета в банке и передать им банковские расчетные книжки, – продолжал объяснять Гриффит.

– Весьма разумно, – заметил Ренард.

– Но у меня нет денег, – повторил Гриффит.

Ренард с печальной улыбкой склонил голову к плечу и слегка покачал головой. С насмешливыми искорками в глазах, все еще улыбаясь, он вернулся к своим растениям.

Гриффит понимал, что не следовало показывать Ренарду всю глубину своего отчаяния, но не мог притворяться.

– Я сделал все, что в моих силах, – продолжал он. – Заложил все, что имел, занял, у кого только мог. У меня безвыходное положение.

Вместо ответа Гриффит услышал, как Ренард негромко прищелкнул языком. Он даже не обернулся, подчеркнуто сосредоточив внимание на этих вонючих растениях.

Гриффит представил себе, как он перебрасывает Ренарда через ограду и тот летит с высоты двенадцатого этажа, а потом распластывается на мостовой, как кусок масла. А все эти проклятые растения, горшки и лопатки летят следом за ним.

Руки Гриффита сами собой сжались в кулаки. Ему во что бы то ни стало надо добиться этой сделки. Ренард – его последний шанс.

– Мне нужно семьдесят тысяч, – глухо произнес он. – Мне необходимо получить эти деньги. И немедленно.

Ренард вздохнул. Сидя на корточках спиной к Гриффиту, он оперся руками о колено и полуобернулся к нему.

– Я не дам тебе денег, – произнес он, отчетливо выговаривая каждое слово. – Это мое окончательное решение по данному вопросу. – И он снова повернулся к своим растениям.

– Если я не достану денег, они не возьмутся за дело, – тупо повторил Гриффит.

Ренард молча пожал плечами, продолжая взрыхлять землю.

– Я уже по ушли в долгах! Мне некуда отступать, я слишком глубоко увяз в этом деле. Если я не получу этих картин, мне крышка!

Никакой ответной реакции.

– Черт возьми, Джек! Если они не возьмутся за это дело, ты не получишь своих картин! Ренард только вздохнул.

– Это, конечно, очень печально. – Он сел на коврик, обернувшись к Гриффиту. – Мой покупатель сильно расстроится. Я тоже расстроюсь. Но жизнь от этого не остановится.

– Моя жизнь остановится!

Ренард снова молча пожал плечами, приподняв иронически брови: дескать, а кого это заботит?

– Джек! – взмолился Гриффит. – Я отдам тебе бесплатно еще две картины, по твоему выбору.

– Мне нужны только те шесть, о которых мы говорили, – покачал головой Ренард, – других мне не надо.

– Пойми ты, это же ценные картины, – продолжал упорствовать Гриффит.

– Леон, я не держу у себя украденных вещей, – терпеливо объяснил ему Ренард. – У меня есть покупатель на шесть картин. Ты отдаешь их мне, я передаю ему. Он платит мне, я плачу тебе. Картины находятся у меня максимум полчаса. Я не стану держать у себя краденые картины.

– Они будут у меня!

С презрительной гримасой Ренард снова отвернулся от Гриффита.

Гриффит растерялся. Он стоял, бессмысленно уставившись на жирную спину Ренарда, прикрытую розовым платочком, и больше всего на свете хотел, чтобы все это оказалось сном, чтобы он нашел выход из этого тупика, чтобы он никогда не брался за это дело.

Ренард обратился к нему прежде всего потому, что знал, насколько плохи финансовые дела Гриффита. У Ренарда появился покупатель на шесть картин, которые сейчас возили по всей стране с передвижной выставкой произведений современного искусства. Если бы Гриффит сумел достать их, Ренард готов был заплатить шестьдесят пять тысяч долларов за шесть картин.

Все это выглядело очень заманчиво, но вскоре дела вышли из-под контроля. Почему надо ограничиваться шестью картинами? Почему не забрать все – на выставке экспонируется двадцать одна картина, – а потом найти покупателя на остальные пятнадцать? В отличие от других украденных товаров, которые продают гораздо дешевле их товарной стоимости, к украденным произведениям искусства у некоторых покупателей возникает романтический интерес. Картину, которую нельзя будет выставлять, часто покупают по более высокой цене, чем она стоила бы при законной купле-продаже.

Через своих знакомых по бизнесу Гриффит вышел на Мак-Кея, и поначалу задуманная операция казалась простым и легким делом. Мак-Кей выполнит заказ за сто тридцать тысяч долларов. Эта сумма в два раза превышала то, что собирался заплатить ему Ренард за шесть картин. Гриффит отдаст Мак-Кею те деньги, что получит от Ренарда, шестьдесят пять тысяч, после удачно проведенной операции, а остальные выплатит ему приблизительно через год, когда продаст оставшиеся у него пятнадцать картин.

Все шло прекрасно, пока не появился дружок Мак-Кея, Паркер, тут-то и возникли осложнения. Гриффит позволил Паркеру расколоть его еще на тридцать тысяч долларов, потому что у него все еще оставался солидный резерв – пятнадцать картин, которые он собирался оставить себе. А потом выяснилось, что от него требуют доказательств его платежеспособности. Гриффит согласился на их условия, потому что к этому времени сделка стала иметь для него первостепенное значение; он видел в ней единственный выход из своего затруднительного положения. В последние несколько лет Гриффит стал богатым человеком, но затем дела его пошатнулись и пошли на спад, а у него все еще сохранялась уверенность, что деньги всегда можно добыть тем или иным способом.

Он ошибался. Гриффит заложил все, что мог, задолжал всем, кто соглашался дать ему взаймы, и у него все еще не хватало семидесяти тысяч долларов. А он теперь хорошо знал обоих, Мак-Кея и Паркера; они не возьмутся за эту операцию, пока не уверятся, что получат свои деньги.

А если он не сумеет их достать? Финансовое положение Гриффита пошатнулось уже давно; теперь, когда он столько должен, когда он так глубоко увяз в этом деле, пути к отступлению отрезаны. Ему необходимо получить эти картины, надо достать деньги, чтобы профинансировать это ограбление, иначе он конченый человек.

Гриффит молчал, обдумывая ситуацию и тупо уставившись в спину Ренарда. Ренард снова обернулся к нему, и, очевидно, выражение лица Гриффита встревожило его, возможно, даже напугало. Он привстал на колени и крепче сжал в руках лопатку.

– Ты что, действительно дошел до ручки? – спросил он; на этот раз в его голосе прозвучало что-то, похожее на участие.

Гриффит не знал, что увидел или о чем подумал Ренард, но быстро сообразил, что следует воспользоваться изменившейся ситуацией.

– Да, – ответил он решительно, – мне позарез нужны деньги.

Ренард задумался. Облокотившись на перила террасы, он молча смотрел на парк. Наконец, все еще не отрывая взгляда от раскинувшегося перед ним пейзажа, он произнес:

– Можно, конечно, одолжить их.

– Я взял в долг везде, где мог, – возразил Гриффит. – Не осталось человека, у которого я не просил бы денег.

– Я говорю о другом, – ответил Ренард, искоса бросив на него взгляд.

– Не понимаю, о чем ты, – покачав головой, сказал Гриффит.

– Я знаю людей, которые могли бы дать тебе в долг. Но с ними опасно иметь дело, – предупредил Ренард.

– Кто они? – нетерпеливо спросил Гриффит. Не отвечая ему, Ренард хмуро разглядывал раскинувшийся внизу парк.

– Честно говоря, не знаю, как поточнее назвать их. Полагаю, что они как-то связаны с мафией, – проговорил наконец он.

– И они дают в долг деньги? – уточнил Гриффит.

– Да. Сколько угодно.

Гриффит не задавал больше вопросов. Он понимал, что за словами Ренарда скрывается какая-то недосказанность, но не знал, что именно тот утаивает от него.

– Так в чем загвоздка? В чем проблема? – не выдержал он молчания.

– В их интересе, – все также задумчиво ответил Ренард. Пристально посмотрев в глаза Гриффиту, он объяснил: – Они берут два процента в месяц.

– Боже мой! – ужаснулся Гриффит.

– Да, это чересчур много, – рассудительно кивнул головой Ренард. – Забудь о том, что я говорил.

– Нет, погоди. – Гриффит погрузился в расчеты; два процента от семидесяти тысяч долларов – это тысяча четыреста долларов. Деньги ему нужны всего на месяц. Четырнадцать сотен долларов – не самая страшная цена, если учитывать его положение. – Мне придется пойти на их условия, – сказал он. – У меня нет выхода.

– Уверен? – спросил Ренард, внимательно посмотрев на него.

– У меня нет выбора, – повторил Гриффит.

– Хочешь, чтобы я позвонил им?

– Да, – ответил Гриффит.

– Что ж, тебе, конечно, виднее, – вздохнул Ренард.

Гриффит не ответил. Ренард еще несколько секунд молча смотрел на него, потом со вздохом поднялся.

– Подожди меня несколько минут, – сказал он, – любуйся пока пейзажем.

Гриффиту, однако, было не до пейзажа. Он стоял на террасе, с трудом переводя дыхание, будто бегом поднимался на двенадцатый этаж. Он смотрел в сторону парка, но не видел его; перед глазами Гриффита мелькали цифры его долгов, те суммы, которые требовались, чтобы погасить их, со всех сторон его обступали цифры.

Ренард вернулся с клочком бумаги в руках. Лицо его приняло обычное выражение, жалость и понимание исчезли бесследно.

– Поезжай к этим людям, – сказал он, – они ждут тебя.

Гриффиту показалось почему-то очень важным не разворачивать эту бумажку в присутствии Ренарда. Взяв записку, он сунул ее в карман брюк, будто все это не имело особого значения, и небрежно сказал:

– Так я дам тебе знать, когда получу картины.

– Будь так любезен, – ответил Ренард, снова опускаясь на корточки перед своими растениями.

– Можешь не провожать, я найду дорогу.

Ренард что-то промычал в ответ. На секунду Гриффита охватила ярость, настолько сильная, что перед глазами поплыли огненные круги. Не сказав ни слова, он резко повернулся, чуть не споткнувшись о порог дверей, ведущих в квартиру, и не глядя по сторонам, на такие уютные и спокойные комнаты, поспешил к выходу.

Только очутившись на улице, Гриффит достал из кармана клочок бумаги и прочитал неразборчивые каракули Ренарда, украшенные множеством завитушек: «Контора по продаже недвижимости Боро», Атлантик-авеню, 299, Брук".

Бруклин. Гриффит был недоволен. Недоволен был и шофер такси, которое он поймал, чтобы добраться по указанному адресу. «Замечательно!» – недовольно буркнул шофер, когда Гриффит назвал ему адрес, по его виду нетрудно было догадаться, что он от всей души желает Гриффиту провалиться в преисподнюю.

За те полчаса, что они добирались до места, ни один из них не произнес ни слова, в машине царила нервная, напряженная обстановка, водитель с трудом прокладывал себе дорогу в плотном потоке машин. Гриффит также нервничал и чувствовал себя не в своей тарелке при мысли о том, у кого ему придется одалживать деньги. И когда они наконец достигли цели, он почувствовал почти облегчение, что «Контора по продаже недвижимости Боро» оказалась небольшим, обшарпанным помещением, занимавшим первый этаж здания на грязной, замусоренной улице. Неужели здесь Гриффиту дадут семьдесят тысяч долларов, в этой дыре, к грязным окнам которой приклеены скотчем объявления о продаже дешевых квартир?

Гриффит испугался, как бы все это путешествие не оказалось жестокой шуткой, которую решил сыграть с ним Ренард. Гриффит, расплатившись с шофером, вошел в контору, где полная женщина средних лет, с таким пышным бюстом, что на нем свободно поместилась бы шахматная доска, одарила его наигранно приветливым взглядом и поинтересовалась:

– Чем могу быть полезна?

– Я – Леон Гриффит, – ответил он после секундного замешательства, в голове гвоздем засела мысль, что все это слишком похоже на розыгрыш. – У меня вроде бы назначена здесь встреча? – не удержался он от вопросительной интонации.

Как ни странно, женщину не смутил его вопрос.

– Мы ждем вас, – сказала она. – Мистер Смит вас примет. Пройдите в эту дверь, пожалуйста.

Гриффит прошел мимо полудюжины пустых, видавших виды столов и, открыв дверь в противоположном конце комнаты, попал в маленькую, обшарпанную контору с нищенской обстановкой. Худой мужчина лет пятидесяти сидел за письменным столом. По внешнему виду он был похож на опустившегося адвоката: лоснящийся костюм, мятый галстук, на плечах следы перхоти, водянистого цвета глаза за очками в изогнутой оправе. Но когда он поднял глаза на появившегося в дверях Гриффита, в них появилось какое-то неожиданное выражение, какая-то уверенность в своих силах или понимание своей власти, столь не соответствовавшие ни его внешнему виду, ни окружающей его обстановке.

Гриффит повторил свое имя, и человек, сидевший за столом, улыбнулся скорее из чувства удовлетворения, чем в знак приветствия.

– Входите, – сказал он. – Я мистер Смит. Присаживайтесь.

«Не следует мне находиться здесь, – подумал с тоской Гриффит, – надо уносить ноги, пока не поздно». Но он опоздал: думать надо было раньше, много месяцев назад.

– У вас надежные рекомендации, – сказал мистер Смит. Он достал бланки из ящика стола. – Заполните вот это...

Гриффиту показалось, что перед ним обычные долговые расписки: фамилия, род занятий, доход, банковский счет, рекомендации. Гриффит молча заполнил бланки и подтолкнул их по столу к мистеру Смиту, который внимательно, не спеша принялся изучать их. Гриффит сидел, наблюдая, как мистер Смит читает бумаги, и удивлялся, о чем думает этот человек. Лицо его оставалось бесстрастным.

Наконец мистер Смит удовлетворенно кивнул, отложил в сторону формуляры и обратился к Гриффиту:

– Кажется, все в порядке, мистер Гриффит. Вы знакомы с условиями залога?

– Кажется, знаком, – ответил Гриффит.

– Два процента в месяц, – уточнил мистер Смит.

– Я знаю.

– Минимальный срок – полгода. Гриффит удивленно уставился на мистера Смита.

– Вы этого не знали? – спросил тот.

– Нет. Минимальный срок – полгода: восемьдесят четыре сотни долларов. Это почти десять тысяч.

Мистер Смит одарил его сочувственной улыбкой.

– В таком случае, – продолжал он, – полагаю, вы также не знаете, что проценты за первые полгода мы берем вперед.

– Вперед, – тупо повторил Гриффит, недоверчиво покачав головой, он не верил своим ушам.

– Если вы берете в долг семьдесят тысяч, – разъяснил с дружеским участием мистер Смит, – то на руки вы получите шестьдесят одну тысячу шестьсот долларов. Но, конечно, ваши проценты удерживаются только за первые шесть месяцев.

– Мне нужны семьдесят тысяч, – все еще не понимая смысла сказанного, повторил Гриффит.

– В таком случае, – терпеливо объяснил мистер Смит, – я предлагаю вам взять восемьдесят тысяч, тогда вы получите на руки семьдесят тысяч четыреста долларов.

– А сколько... гм, какой процент?

– Девять тысяч шестьсот долларов, – любезно ответил мистер Смит.

Невероятная сумма. Гриффит нервно облизал пересохшие губы и слабым голосом произнес:

– И... потом я должен за полгода погасить задолженность?

– Нет, нет, совсем не обязательно. Пока будете платить проценты, можете не волноваться об основной сумме.

– Платить тысячу шестьсот долларов в месяц? – уточнил Гриффит.

– Совершенно верно, – подтвердил мистер Смит.

– Каждый месяц я выплачиваю вам проценты, пока не погашу основной суммы, – подытожил Гриффит.

Мистер Смит молча кивнул.

Гриффит понял, что это конец. Почти две тысячи долларов в месяц. Это выбьет его из колеи, ему не выбраться из этой трясины, он никогда не сможет выплатить всей суммы.

Никогда? Господи, конечно, это не так. Он должен со временем собрать восемьдесят тысяч долларов. По крайней мере, в течение года. Любыми способами. Как только он разберется с сегодняшней ситуацией, он займется проблемой займа.

– Будете подписывать бумаги? – спросил мистер Смит.

– Да, – нервно кивнул в ответ Гриффит.

Глава 6

В Индианаполисе выставка закрылась в понедельник в восемь часов вечера. Через десять минут" после того, как из зала вышел последний посетитель и охранники заперли двери, галерея поступила в распоряжение упаковщиков, которые принесли с собой деревянные ящики с пластиковыми прокладками, пюпитры в виде дощечек с зажимами, тележки и брезентовые рукавицы. Они приступили к демонтажу выставки.

Почти две дюжины человек разбрелись по трем комнатам временной картинной галереи; столько народу здесь не появлялось в течение одного часа за все время работы выставки. Пятеро охранников в форменной одежде и с пистолетами на боку наблюдали за действиями рабочих. Восемь человек занимались демонтажем под присмотром двух экспертов по перевозке произведений искусства, которых специально выписали из Нью-Йорка. Два молчаливых представителя страховой компании, оба в отутюженных костюмах, и два представителя благотворительного фонда, действовавшего совместно с правительством, также слонялись по комнатам. Работник местного музея, отвечавший на взаимодействия Индианаполиса с фондом, являвшимся спонсором этого турне, также неизвестно зачем присутствовал при упаковке. Кроме них здесь же бродил еще один, одетый в гражданское детектив.

Рабочие действовали быстро и умело, но все же на упаковку каждой картины уходило много времени. Картину осторожно снимали со стены и укладывали полотном вниз на мягкие чистые прокладки в неглубокие деревянные ящики. Дополнительно по краям укладывали еще слой упаковочного материала, кроме того, слой – наверх, и только после этого крышку ящика скрепляли болтами и гайками. Название картины было заранее написано на крышке и боковых стенках ящика. После окончания всей операции название упакованной картины отмечалось в двух списках, один из которых находился у представителя фонда, а другой – у представителя страховой компании. Затем ящик переносили поближе к дверям и ставили на грузовую платформу, которая стояла в ожидании, пока не будут упакованы и готовы к отправке все картины. Во время упаковки картин никому не разрешалось выходить из галереи или входить в нее.

На упаковку ушло три часа, работу закончили только к половине двенадцатого. После чего один из экспертов по транспортировке доложил о выполнении задания представителю фонда, а тот передал эту новость детективу из городской полиции, который в свою очередь позвонил в участок и сообщил, что они готовы приступить к следующему этапу операции.

Теперь предстояло загрузить картины в трейлер. Крупная общенациональная компания по перевозке и хранению грузов предоставила по договору о краткосрочной аренде сверхмощный красный тягач с длинным серебристым трейлером, к задней стенке которого крепилась лесенка. Изнутри стены и пол трейлера были обиты темно-зеленой тканью, а к крюкам, вмонтированным в стенки трейлера, прикреплялись длинные канаты, с их помощью привязывали груз, чтобы не повредить его при перевозке. Водитель, работавший в компании, специализировался на транспортировке только произведений искусства. Сейчас он праздно сидел в машине, подогнанной вплотную к погрузочной платформе еще в десять часов вечера, слушал по транзистору концерт легкой музыки, транслировавшийся индианаполисской станцией, и читал одновременно последний роман Тревиса Мак-Ги. Лязг открывшейся двери погрузочной платформы ненадолго оторвал его от событий, развертывавшихся на побережье Флориды, но когда он увидел в левое боковое зеркало своей кабины, что это всего лишь началась погрузка ящиков с картинами, он снова углубился в свою книгу.

До начала погрузки двери трейлера были заперты, а ключ находился у одного из представителей фонда. Он сам отпер их, а когда двери раскрылись, к погрузочной платформе подъехала патрульная машина индианаполисской полиции и остановилась поблизости. Детектив, находившийся в здании, спрыгнул с платформы и подошел к патрульным, сидевшим в машине.

Местные грузчики разгружали этот трейлер, когда картины доставили в город, сейчас они проделывали ту же операцию; но поскольку они только второй раз имели дело с подобным трейлером и грузом, они четко исполняли инструкции двух экспертов, по транспортировке, указывавших им, в какой последовательности и в каком положении следует грузить упакованные картины. Погрузив ящики в трейлер, они привязывали их особым способом вмонтированными в стенки трейлера канатами. Когда работа была закончена, трейлер был загружен точно так же, как десять дней назад, когда картины доставили в город.

Пока шла загрузка трейлера, патрульная полицейская машина стояла рядом, а пятеро охранников окружили погрузочную платформу, наблюдая за работой и напряженно вглядываясь в окружающую темноту. В Индианаполисе в будние дни спать ложатся рано, а здание, где разместилась временная картинная галерея, находилось на боковой улице; с наступлением темноты движение по ней практически прекратилось.

Из-за тех мер предосторожности, которые следовало применять, и специальных инструкций, которым полагалось неукоснительно следовать, на погрузку картин в трейлер ушло не меньше часа. Был уже почти час ночи, когда двери трейлера наконец закрыли и представитель фонда запер их, крикнув шоферу, чтобы он включил охранную сигнализацию – сирену, которая начинала выть, как койот, если кто-нибудь пытался открыть трейлер без ключа, хранившегося у представителя фонда.

Когда двери трейлера закрыли, двое охранников прошли до угла улицы, обогнули его и минуту спустя вернулись в двух темно-зеленого цвета «плимутах», арендованных фондом, как и грузовик, на время турне. Еще два охранника уселись на передние сиденья каждого «плимута», а пятый вскарабкался в кабину грузовика, к шоферу. Двое представителей страховой компании уселись на задние сиденья «плимутов», представитель фонда и эксперт по транспортировке произведений искусства заняли свободные места на задних сиденьях «плимутов», оставив одного представителя фонда и одного эксперта по транспортировке на месте: они путешествовали сами по себе и должны были прибыть в Сан-Луис приблизительно за час до основной компании, чтобы убедиться в готовности к приемке ценного груза.

Такое представление разыгрывалось каждый раз, как картины перевозили из одного города в другой; это был уже шестой по счету город, но большинство участников занимались перевозками произведений искусства не первый год, и вся процедура давно превратилась для них в знакомую и порядком надоевшую рутину. Они проделали те же самые операции, что перед отправкой груза в Индианаполис, и проделывали подобные операции уже много-много раз.

Теперь местные грузчики уехали так же, как и организатор выставки. Местный детектив уселся на заднее сиденье патрульной полицейской машины, и водитель грузовика, прогрев мотор, помогая себе мощным движением плеч, повернул руль. Трейлер не спеша оторвался от погрузочной платформы и выехал на улицу. Колонну возглавляла патрульная полицейская машина, за ней следовал «плимут» с двумя охранниками, представителем фонда и экспертом, за ними следовал трейлер, а замыкал колонну второй «плимут», также с двумя охранниками и представителями страховой компании. Караван из четырех машин медленно проехал по Меридиан-стрит и выехал на магистраль номер 70, соединявшую между собой штаты. Кортеж направился по ней на запад, и, когда они достигли границ города, один из полицейских в патрульной машине сообщил об этом по радио в полицейское управление штата, находившееся всего в миле-другой от шоссе.

В полицейском управлении все было приведено в боевую готовность, ждали только звонка. На границе города местных полицейских сменила машина полиции штата, а патрульная машина, развернувшись на Моррис-стрит, вернулась домой.

Кортеж ехал со скоростью сорок пять миль в час, ниже установленного полицией предела, но с максимальной скоростью, разрешенной фондом и страховой компанией. Поскольку от центра Индианаполиса до центра Сан-Луиса двести пятьдесят миль, на дорогу отводили шесть часов; по расписанию они должны были прибыть в Сан-Луис к семи часам утра, с тем чтобы немедленно начать разгрузку. На разгрузку и развешивание картин отводилось четыре часа, так что до пресс-конференции, назначенной на час дня, и коктейля, запланированного на четыре часа, оставалась уйма резервного времени. Пока все шло строго по расписанию.

До Терре-Хаута семьдесят пять миль, а после него еще десять – до границы штата Иллинойс. Первую полицейскую машину у Кловердейла, приблизительно на полпути к Терре-Хауту, сменила другая. В столь поздний час движение по шоссе практически прекратилось, мимо них проносились только такие же громадные трейлеры, обслуживающие дальние перевозки; некоторые ехали еще медленнее, чем конвой, но из-за слишком тяжелого груза, а не по требованию страховой компании.

Объезд в сто шестьдесят пять миль шел через штат Иллинойс, от Терре-Хаута, штата Индиана, до Сан-Луиса, штата Миссури. Полицейская машина штата Иллинойс брала на себя охрану груза у города Стейт-Лайн, таким образом в пути груз охраняли четыре разные машины, они менялись приблизительно через каждые сорок миль.

В половине пятого утра патрульная полицейская машина штата Иллинойс, С-562, управляемая полицейскими Джарвисом и его напарником Мак-Эндрюсом, выехала на шоссе номер 70 с 40-й магистрали у Блафф-Сити. Полицейский Мак-Эндрюс связался по радио с полицейской машиной, сопровождавшей в настоящий момент бесценный груз, и узнал, что конвой прибудет к 93-й миле по шоссе приблизительно через десять минут. Стоянка, используемая только для государственных машин, находилась дальше этой отметки; полицейский Мак-Эндрюс информировал своих коллег, что они будут ожидать их на этой стоянке.

До стоянки оставалось буквально две минуты езды, но когда они туда подъехали, то увидели машину.

– В чем дело, черт возьми? – сердито спросил полицейский Мак-Эндрюс. – Ведь частные машины не имеют права пользоваться этой стоянкой, здесь не положено останавливаться.

– "Шевроле" пятьдесят восьмого года, – с презрением сказал полицейский Джарвис. – Старый Драндулет, давно снят с выпуска, ему вообще не место на дорогах. Может, машина сломалась, вот и запихнули ее сюда.

– Не положено ей находиться здесь, – повторил полицейский Мак-Эндрюс.

– Сейчас выясним, в чем дело, – недовольно сказал полицейский Джарвис, развернув машину и остановившись рядом с «шевроле». И тут они увидели, что на одеяле, расстеленном около «шевроле», расположилась парочка.

– Сукин сын! – выругался полицейский Мак-Эндрюс.

Голая задница парня перестала двигаться, когда любовники оказались в свете фар полицейской машины, и он с удивлением уставился на машину, остановившуюся в двух ярдах от его ног. Парень был косматым и волосатым, как горный козел.

– Опять эти хиппи, – проворчал полицейский Мак-Эндрюс.

– Сейчас увидим, – мрачно ответил полицейский Джарвис и заботливо поставил машину на ручной тормоз, прежде чем вылезти из нее.

Пока полицейские выбирались из машины, парень скатился с девицы. Девушка зажмурилась от света и прикрыла глаза руками, как индейский разведчик, но не потрудилась прикрыть все остальное.

Полицейские направились к ним, передвинув поудобнее ремни с оружием. Нахмурившись и излучая праведный гнев, они приблизились к парочке. Парень теперь сидел рядом с девушкой, щурясь от света фар и улыбаясь во весь рот. Всем своим видом он молил о снисхождении. Он был одет, но его брюки и трусы болтались на правой лодыжке.

Девушка тоже была полуодета. Сквозь тонкую рубашку просвечивала грудь, лифчика она не носила, а талию прикрывала скомканная юбка. Но ниже талии на ней не было ничего, на что полицейский Мак-Эндрюс не мог не обратить внимания. Ноги ее оставались раздвинуты в стороны, одна нога согнута в колене. Полицейский Мак-Эндрюс ни разу с такими подробностями не рассматривал свою жену, как сейчас эту девицу. Ему очень хотелось рассмотреть все как следует, скорее из чувства невольного восхищения, чем из похоти, но усилием воли он заставил себя смотреть в глаза парню. Тот беспомощно моргал, водянистые глаза выражали просьбу о помиловании и надежду на благополучный исход. Все это так привычно и знакомо.

– Что за безобразие? – начал полицейский Джарвис.

Полицейский Мак-Эндрюс молчал, он не знал, что говорить в таких случаях. Джарвис был старше и имел больше опыта общения с населением. Мак-Эндрюс предпочел роль наблюдателя.

– Ox!.. – вздохнул парень, на его лице, как поломанная неоновая вывеска, то вспыхивала, то гасла нервная усмешка.

– Интересно, парень, – продолжал нравоучительным тоном полицейский Джарвис, – понимаешь ли ты, сколько законов нарушил, находясь здесь?

– Ну... мы просто... мы только... – Парень еще раз нервно усмехнулся и докончил: – Мы, наверное, просто возбудились, вот нам и захотелось трахаться.

Слово «трахаться», произнесенное в присутствии полуобнаженной девушки, возбуждающе подействовало на Мак-Эндрюса, он сам удивился такой бурной реакции. Парень завел его, и он жаждал найти повод, чтобы врезать ему как следует. Его также волновали физические изменения, происходящие в его организме, он не понимал, что с ним творится: ведь он не хотел обладать этой чертовой девкой, он точно знал, что не хочет ее, тогда почему?.. Смотреть не на что: настоящая замарашка и, скорее всего, к тому же больна, хотя на вид ей не больше двадцати, и, уж конечно, опытная развратница... Нет, нет, он не хочет ее.

– Поосторожнее с выражениями, парень, – говорил между тем Джарвис. – Себе же сделаешь хуже.

– Разве слово «трахаться» означает нарушение закона? – издевательски спросил парень.

– Да, если ты произносишь это слово в общественном месте, на шоссе, – разъяснил ему полицейский Джарвис. – А кроме того, эта стоянка предназначена только для служебных машин. Тебе вообще нельзя было заезжать сюда, а тем более... гм, предаваться здесь блуду.

– Я обыщу машину, – предложил Мак-Эндрюс. Ему стало невмоготу, он должен хоть на несколько секунд отойти от этой девчонки.

Полицейский Джарвис молча кивнул, продолжая хмуро разглядывать парня.

Как только полицейский Мак-Эндрюс удалился, парень затянул обычную в таких случаях песню: «Это с нами впервые, нельзя ли все это забыть?» Может, и можно, а может, и нет. Отчасти исход дела зависел от того, что обнаружит в их машине Мак-Эндрюс. А он склонялся к мысли, что найдет либо выпивку, либо марихуану, и скорее всего – марихуану.

Девушка устроилась поудобнее, разлеглась у правого крыла машины, поэтому Мак-Эндрюс обошел машину с левой стороны. У этой модели всего две дверцы, боковое стекло разбито, номер штата Кентукки; странно, что в таком состоянии машину выпустили на дорогу, – правила одинаковы во всех штатах. Полицейский Мак-Эндрюс, недовольно покачав головой, подошел к дверце со стороны водителя, открыл ее и увидел на полу, справа от сиденья водителя, скорчившегося мужчину, выглядел он устрашающе. Так же, как и пистолет в его руке, нацеленный прямо в лоб Мак-Эндрюса.

– Одно движение, – сказал мужчина, – и ты мертвец.