Предсказание

1

— Стив? Это — Илья…

— Кто?

— Забыл… Почти год прошел…

— Помню, но…

— Не спрашивай! Надо встретиться. В «Пхеньяне»… Меня здесь еще помнят… Часов в шесть сможешь?

И посыпались оскорбительно короткие гудки.

Не глядя на телефонный аппарат, Стив опустил трубку и, подперев ладонью щеку, закрыл глаза. Как в замедленно ползущей киноленте, склеенной из отдельных кадров, черными тонами воскресало почти забытое… Сидел долго, неподвижно, пока не вспугнул новый настырный звонок.

Вибрирующий от испуга голос Мишки:

— Тебе звонил Илья?

— Звонил…

— Что случилось? Ему же двенадцать дали…

Стиву не хотелось обсуждать это, и он жестко завершил разговор:

— Сам расскажет, я за тобой заеду.

В шесть часов машина остановилась неподалеку от ресторана «Пхеньян». Высокий чубатый парень отлип от стены и, приблизившись к кромке тротуара, склонился над открывшимся окном машины.

— Все чисто, шеф. Наши в ресторане.

Затененный синеватый свет мягко разъединял шесть небольших столиков, создавая празднично-ленивый уют. Откуда-то сверху томно ниспадала старинная мелодия элингтоновского «Каравана».

Им навстречу поднялся Илья, чужой, лишь смутно напоминающий прежнего: элегантного, полного достоинства и уверенности. На нем был старый коричневый костюм, свитер грубой вязки, но самое пугающее — бледное истощенное лицо и стриженные под машинку волосы.

Они обнялись сухо, по-мужски.

— Измельчал, измельчал, — хихикнул Мишка. — Ну, мы тебя откормим…

Илья улыбался благодарно, чуть заискивающе.

— Спасибо, что пришли. Я как в прежний мир вернулся… Садитесь, прошу вас…

Нац Стивом почтительно вырос официант.

— Вот что, милый, — деловито заговорил он. — Закуска на твое усмотрение… Мне водочки, лучше «Смирновской». Ему, — он указал пальцем на Мишку, — приличное виски… А тебе, Илья?

— Минеральную.

— Завязал?

— Отучили.

— Все, милый. — Стив отмахнулся от официанта, как от надоедливой попрошайки, и, коротко глянув на Илью, начальственно бросил: — Рассказывай!..

Илья смущенно заморгал, прикусил нижнюю губу, точно его уличили в чем-то постыдном. Спросил растерянно:

— Что, собственно, рассказывать?

— Как здесь оказался, — жестко давил Стив.

— Сбежал…

— Как?! — ахнул Мишка, и в глазах его погасли плутоватые искорки.

На лице Стива ничего не отразилось, он сосредоточенно вертел пальцами хрустальную солонку.

— Захотелось умереть не в тюремном госпитале, а под родными соснами, — начал было Илья, но Стив прервал его:

— Без лирики!

— Хорошо. Можно и без лирики. Пристала ко мне какая-то гнусная восточная зараза, и стал я подопытным кроликом. Приехал из областной клиники маститый профессор полюбоваться моей редкой болезнью. Обрадовался, точно я вручил ему Нобелевскую премию, и уговорил тюремное начальство возить меня в его клинику на исследования. Не знаю, что он со мной делал, но через месяц я почувствовал себя лучше, правда, скрывал это, все изображал больного. В машине возле меня поначалу медсестра сидела. А потом она стала ездить в кабине с шофером. Последний раз, как выехали из тюремных ворот, я сполз с носилок и стал дверную ручку дергать… Дергал, дергал — дверь и открылась. Ну я и выпрыгнул на дорогу…

С минуту над столом висело молчание, напряженное, тревожное. Нарушил его Стив:

— А нас зачем пригласил?

— Денег попросить. Много лет работали вместе… Надеюсь…

— Сколько?

— Тысяч пятьсот.

— Так мало? — Стив был явно удивлен.

— Хватит. Я не пью. Жена и дочь уехали куда-то перед судом. Не осуждаю их. Лучше быть подальше от мужа и отца, которого судят за двойное убийство. — Он глянул на Стива, добавил горестно: — Да и жить-то мне осталось всего семь дней… Хватит…

— Добровольно решил уйти в мир иной? — За сочувственными словами Мишки скрывалась злая ирония.

— Нет, — спокойно ответил Илья, — Конечно, я блуждающий, никому не нужный в этом мире огонек. Но на самоубийство не отважусь… Так судьба распорядилась… Осталось семь дней, восьмого сентября ударит молния, и меня нет…

— Профессор сказал? — полюбопытствовал Мишка.

— Я сам определил.

— Сам? — самодовольная, ядовитая ухмылка скривила Мишкины губы. — Ты что, ясновидцем стал?

Илья не принял его легкого тона, ответил так же полузадумчиво:

— Почти угадал… Я же психолог по образованию.

— При чем тут психология? — откликнулся Стив и тут же потребовал: — Объясни!

— Коротко это не объяснишь, — нехотя произнес Илья, — но, если ты просишь, попробую…

В студенческие годы психология казалась нам высшим инструментом познания человека, ключом к разгадке тайн всех верований, всех философских изысканий. Мы тогда увлекались метафизикой, спиритизмом, занимались хиромантией… А позже стали чуть ли не теоретиками парапсихологии. Со временем коммерческие дела отвлекли меня от этих забав… А вот в тюрьме появилось время для размышлений, и я вдруг понял, что это не забава, а слепые, интуитивные поиски причин сверхъестественного, что нередко бывает в жизни. И вот тогда я пришел к выводу: случайное проявление сверхъестественного — отнюдь не случайность, а закономерность нашего бытия. Просто сверхъестественное не познано до конца, поэтому и отвергается с ходу. Мы пропитаны консерватизмом, мы рабы своих привычек, традиций, и нам уютно с ними, как в старой обжитой квартире.

— Так это и есть твое открытие? — не удержался от ехидства Мишка.

— Можно считать, что открытие. Я привел в систему многое из того, что узнал раньше, и увидел: все случайное, сверхъестественное так же логично и буднично, как таблица умножения.

Мишка с наигранным пафосом пожал Илье руку.

— Поздравляю! Значит, ты открыл психологическую таблицу умножения…

— Помолчи! — прервал его Стив и, повернувшись к Илье, кивнул нетерпеливо: — Давай-ка ближе к делу!..

— Хорошо, — согласился Илья. — Сестра Александра Пушкина, Ольга Сергеевна, несколько лет занималась хиромантией. И вот однажды Пушкин уговорил ее посмотреть его руку. Она долго разглядывала ладонь брата, наконец не выдержала, расплакалась: «Зачем, Александр, принуждаешь сказать тебе, что боюсь за тебя? Грозит тебе насильственная смерть и еще не в пожилые годы». Это факт. Другой пример. Сохранились отпечатки ладоней Маты Хари. Ее смерть была предсказана за одиннадцать лет до казни. Далее. Императору Домициану точно указали день и да-а-же час его смерти. Отец Александра Македонского, царь Филипп, оказался бессильным против приговора оракула… Могу приводить примеры до бесконечности. Что это означает? Совпадение? Нет, ответ вы найдете в оккультизме и парапсихологии. Хироманты, например, считают, что самые надежные предсказания — это предсказания случайной смерти. Они сбываются на сто процентов.

— На сто? — откровенно не поверил Мишка.

— Да, — твердо сказал Илья, — Это самый легкий вид пророчества. А если добавить к знаниям хиромантии еще и знание парапсихологии, то можно иногда определить не только день, но и час смерти…

Угрюмо молчавший Стив, то ли внимательно слушавший, то ли думавший о чем-то своем, заметил презрительно:

— Хватит молоть чушь! Эти бредни всем известны. Никто не может угадать, когда человек уйдет из жизни. Только Бог. Им все предопределено…

— Верно. Предопределено, — согласился Илья. — Я, к сожалению, не могу сказать, кем или чем предопределено… Но уверен — Богу это невыгодно. Он создан человека. Он приставил к нему ангела-хранителя, чтобы уберечь эту ценность. Он дал ему неотразимую систему охраны, благодаря которой каждый должен дожить до старости. А случайная ранняя смерть — это болезнь. Болезнь центра самосохранения… Ее вызывают другие, неведомые силы…

— Неведомые даже тебе? — ехидно полюбопытствовал Мишка.

— Даже мне. Я только могу определить, когда наступит смерть… Хотите подтверждение?

Он вытянул из кармана сложенный вдвое листок бумаги.

— Три месяца я провел в омской тюрьме. А позже, когда меня переслали в Вятку, получил из Омска письмо от одного очень хорошего врача… Прочитайте.

Отстранив протянутую Мишкину руку, Стив сам взял пожелтевший листок, начал читать вслух:

«Уважаемый Илья!

Ваши предсказания сбылись с фантастической точностью. Все трое умерли в те самые дни и часы, которые вы им определили! Простите, тогда я не поверил вашим словам… Но сейчас чувствую себя безмерно виноватым. Простите!

Вы уникум! Вы находка для медицины! Не скрывайте своих удивительных возможностей, они могут принести огромную пользу людям… Восхищаюсь Вами

В. Самойлов».

Мишка, приблизившись к Стиву, шепнул громко, заговорщически:

— Он пророкоубийца!

— Вернее — пророкомученик, — спокойно возразил Илья. — Для меня эти знания — адские муки.

— Бедный Илья-пророк, бедный великомученик!

— Заткнись, Мишка! — вконец разозлился Стив, угрюмо и сосредоточенно разглядывая письмо тюремного врача. Но Мишка уже не мог сидеть спокойно, не мог молчать. Все в нем ожило — от лихорадочно заблестевших глаз до подрагивающих кончиков пальцев.

— Скажи… — схватил он Илью за рукав. — А здесь, в ресторане, ты можешь поставить свой смертельный диагноз?

— Могу. Но зачем? Предсказывать смерть — это хуже, чем сама смерть.

— И все-таки сделай милость, глянь в зал.

— Ты тоже этого хочешь? — спросил Илья у Стива. Тот быстро кивнул в ответ.

Илья напряженным взглядом медленно обвел всех сидящих в ресторанном зале.

— Эти долго еще будут здравствовать… Минуточку…

Он замер, напрягая не только глаза. Весь он, казалось, прицелился: в противоположном углу сидела немолодая пара. Она, признательно и счастливо улыбаясь своему спутнику, нежно прижимала к груди букетик из трех роз, а он говорил, говорил ей что-то, видно, ласковое и приятное…

Мишка с нагловатой недоверчивостью, словно ожидая посрамления объявившегося пророка, а Стив — настороженно-серьезно следили, как поднялся Илья из-за стола, прошел по залу, чуть задержался возле женщины с букетиком роз, вернулся на свое место…

— Ну, и что ты увидел? — злорадно поинтересовался Мишка.

Илья молчал. Добавил в свой бокал минеральной воды. Отпил немножко. Стал разглядывать, как взлетают и лопаются пузырьки.

— Ну!..

Илья отодвинул бокал в сторону, начал говорить медленно, точно осмысливая каждое слово:

— Сейчас вы мне поверите… Я и не думал, что встречу здесь такое… Это как нарочно… Трагедия и везение…

— Ну говори ж ты, черт возьми! — не выдержал Мишка.

— Видите ту женщину? — невозмутимо продолжил Илья. — Сильная женщина… Очень сильная… Мужественно держится… Но через час будет мертва.

Мишка не выдержал очередной долгой паузы, взорвался:

— Врешь ты все!

Презрительно глянув на него, Илья сморщился, как от фальшивой ноты, продолжил для Стива:

— Можете засечь время. Через десять — пятнадцать минут первый сердечный приступ…

Мишка снял с руки часы, положил их перед собой. На самодовольном лице его застыло вялое ожидание. Со снисходительной уверенностью победителя он вступал в тревожно-азартную игру. Стив резко поднял рюмку с водкой, выпил.

Ресторанный зал жил своей беспечно-оживленной жизнью. Пьяные выкрики, взрывы смеха, мелькающие, как тени, официанты и плавно льющаяся откуда-то сверху музыка. Лишь за их столиком воцарилось траурное молчание. И в этом молчании таилось что-то преступное…

Все произошло поразительно просто. Женщина неестественно выпрямилась, наклонилась чуть в сторону и опрокинулась вместе со стулом на пышный ковер, судорожно сжимая в руке букетик роз. Склонившись над ней, мужчина что-то зашептал, потом отчаянно заорал:

— Врача! Скорей врача!.. Скорей…

Мишка выдавил хрипло:

— Прошло двенадцать минут.

Щеки его побелели, на лбу выступил пот. Стив быстро наполнил рюмку, выпил.

Официанты торопливо подняли, вынесли из зала женщину. Безжизненно висела рука с зажатым букетиком роз.

— Зачем принудили меня? Не надо было… — Голос Ильи звучал так, будто он не предсказал, а сам по собственной злой воле разыграл этот маленький трагический спектакль. — Сейчас я чувствую себя палачом, держащим окровавленный топор.

Стив снова выпил. Понуро опустив голову, сказал в пустую рюмку:

— А я тебе не поверил. Надо же… — Выпил еще. Подумал горестно о чем-то. Потом, будто решившись, спросил: — А ты можешь определить время моей… кончины?

— Могу, — тихо ответил Илья. — Но не буду. Я не хочу причинять тебе зла, Стив. Представь, что в твоем паспорте рядом с датой рождения стоит и дата смерти… Ты же будешь терзаться, мучиться каждодневно и все оставшееся для жизни время выстраивать под эту дату. Кому из земных жителей хочется заведомо обрекать себя на смерть…

Стив слабо возразил:

— Но мы несем телесную смерть в себе и знаем это…

— Знаем, но не осознаем. Человек запрограммирован оптимистично. Он с малых лет думает, что будет жить очень долго, что у него не годы впереди — века… А тут постоянно перед глазами кладбищенский крест, и самое ужасное — ты знаешь, когда он вознесется над тобой. Уж лучше не знать, согласись…

— Да-а… — задумчиво произнес, как поставил многоточие, Стив. — Что же мы не пьем? Сидим будто на поминках… — Он жадно опустошил рюмку и горько усмехнулся. — А если я тебе дам не пятьсот тысяч рублей, а миллион…

— Через неделю будешь жалеть, что не дал пять миллионов за мое молчание…

В разговор осторожно, робко встрял Мишка:

— Скажи хоть одним словом — много или мало нам осталось…

Илья решительно поднялся.

— Давай, Стив, деньги. Мне надо идти.

Но Стив властным взглядом усадил его, сказал по-доброму:

— Остынь. Предлагаю компромисс. Не надо никаких дат… Согласен, такие знания обрекают на медленную смерть… Ну, а как это произойдет — мучительно, легко, во время болезни или… Можешь сказать?

— Опять принуждаешь?

— Прошу. В последний раз, как смертный смертного… Впрочем, можешь не говорить… Вот твои деньги…

Он протянул Илье десять пятидесятитысячных банкнот. Тот не спеша сложил их, спрятал во внутренний карман пиджака.

— Это произойдет часа в два ночи. Тебя ударят металлической статуэткой по голове.

— Кто?

— Не знаю…

— Когда?

— Мы ж договорились…

— Ладно. Спасибо и за это…

— А я? — испуганно, точно боясь звука собственного голоса, спросил Мишка.

— Тоже не обрадую… Задушит очень уважающий, а может, даже любящий человек… Вечером, перед сном, часов в одиннадцать…

— Мужчина? Женщина? — Мишкины губы уже дрожали.

— Все, ребята, я пошел.

На этот раз никто не остановил его.

2

Стив прошел в спальню, зажег настольную лампу и опустился в кресло. Состояние было такое, словно он пил в ресторане не водку, а дьявольскую отраву, которая отуманила сознание и расслабила все тело. Тихо посапывала спящая жена. Мерно отсчитывал секунды маятник часов.

За последние годы Стив как-то свыкся с ожиданием опасности и всевозможных невзгод. Чутко воспринимая происходящее вокруг, он научился отстранять от себя все, что вызывало ненужные чувства — страх, нежность, гнев, ненависть, и рассудочно строго занимался практическими делами… А вот разглагольствования этого умалишенного, сбежавшего, нет, не из тюрьмы, а с Канатчиковой дачи, всколыхнули в нем какое-то пакостно-препакостное волнение… Письмо тюремного врача, предсказанно упавшая на ковер женщина убедили его в странной реальности происходящего… Лишь нарочито и глупо прозвучали слова, брошенные с небрежной убежденностью: «Тебя ударят металлической статуэткой по голове…»

Тем не менее, движимый настороженной интуицией, он оглядел богато убранную спальню. Трехстворчатое трюмо с флаконами, баночками, щеточками жены… Старинные картины неизвестных художников в тяжелых золотистых рамах… Голубые бархатные портьеры на окнах… Огромные, во всю стену стеллажи, на которых сонно застыли так и не читанные им книги… А это что?.. Откуда взялся?.. Рядом с кроватью на полированном столике, куда жена ставила ему завтрак или поздний ужин, тускло поблескивал бюстик Наполеона. Статуэтка… Бюст… Какая разница? Стив сжал Наполеона в ладони, только треуголка возвышалась над кулаком, как шляпка ядовитого гриба. Поднялся, осторожно, чтобы не разбудить жену, прошел на кухню и выбросил бюстик в мусоропровод.

Засыпал тревожно, как неврастеник, который знает, что его будут мучить ночные кошмары.

А Мишка вернулся в свой холостяцкий особнячок опустошенный и подавленный. Глянул в квадратное зеркало: на лице покорность устрашенного. Он еще не до конца осознал все произошедшее — его гипертрофированная чувствительность всегда опережала мыслительный процесс, но паническое опасение грядущего бедствия уже пронизало его от пяток до розоватой лысины. Терзал один-единственный, наводящий страх вопрос: кто?

Не раздеваясь, он упал на кровать, а рука сама по себе, судорожно, стала шарить под тумбочкой. Нашел! Это был тайный поминальник, куда Мишка вписывал имена и номера телефонов своих многочисленных любовниц.

Перелистывая страницу за страницей, он силился угадать: какая из них любит его, у какой хотя бы осталось к нему уважение? В своей мужской неотразимости у него никогда не было сомнения. Он, как Нарцисс, всегда любовался и гордился собой. Печально повисший нос, маленькие, подхалимно суетящиеся глазки и толстые, вечно маслянистые губы неизменно вызывали в воображении ассоциативное сходство с известными кинозвездами.

Против некоторых фамилий в любовном поминальнике появились карандашные наброски: «Задобрить!», «Найти другого!», «Послать к черту!»… Мелькнула ошеломляюще радостная мысль: «Я заболел СПИДом! Ура! Я заболел СПИДом! И все отстанут! Мишенька, а ты гениален!»

Слегка успокоенный, почти счастливый, он засунул тайную тетрадь обратно под тумбочку. Налил в стакан виски. Хлебнул с удовольствием и закрыл глаза. Но только обессиленные, заторможенные мысли стала обволакивать легкая дремота, как из темноты потянулись к нему руки со зловеще скрюченными тонкими пальцами…

Он открыл глаза. Свет горит. Никого нет в комнате. Закрыл глаза. Минут пять лежал в напряжении. Опять эти руки… Ноготки в ярко-розовом лаке, а под ними полоски грязи, точно рыли землю… Открыл… «Ну я же больной… я больной СПИДом!»

Повторял, повторял эти слова, как спасительную молитву. Долго повторял… Пока не заснул…

У Стива всегда мысль преобладала над чувством, воображение над сердцем. У Мишки все наоборот — он прямо-таки захлебывался в наплыве эмоций, когда вспоминал тот злосчастный ужин в ресторане. Особенно по вечерам. Только бутылка виски успокаивала его до утра.

Бежали дни, недели. Стив работал яростно, с удесятеренной энергией… Знал, что в этом его вечное спасение, внутренний покой и радость… Отдалился, почти ушел из памяти зловещий Илья со своим пророчеством. Лишь изредка где-то в глубине сознания легкой тенью пробегали призрачные воспоминания.

Мишка со временем тоже почувствовал заметное облегчение. От виски перед сном не отказывался, но скрюченные пальцы перестали выплывать из темноты. Частенько вскипала злость: «Сволочь! Ничего себе шуточка! А я поддался, как младенец!»

Но как-то вечером раздался телефонный звонок.

— Срочно ко мне! — услышал он властный голос Стива.

— Может, завтра… — чего-то испугался Мишка.

— Срочно! — Это звучало уже как приказ.

Стив сидел в гостиной над бутылкой водки. В руке у него был надорванный конверт и исписанный мелким почерком листок.

— Читай!

Сразу почувствовал Мишка, что это очень важно, нацепил очки и приблизил листок к глазам.

«Дорогие Стив и Михаил!

Пишет вам сестра Ильи Гостева. Мой брат и ваш товарищ скончался восьмого сентября…»

Мишка растерянно глянул на Стива.

— Восьмого?

— Да, — сухо ответил Стив, — восьмого, как он говорил. Читай дальше…

«…Илюша вышел во двор за дровами… А там гроза громыхала… Ждала-ждала, нет его. Выбежала сама. А он, бедняга, лежит под деревом, обгоревший, как головешка. Видать, молния вдарила…

Похоронили вчера честь по чести, как положено.

За день до этого он дал мне ваш адрес и сказал: „Если со мной что случится, напиши им. Мишка — до 17 декабря 1994 года, Стив — 6 февраля 1995 года“.

Не знаю, что это означает, но передаю его слова в точности.

Упокой, Господь, душу брата моего Ильи!

А вам желаю многих лет счастья и радости.

Наташа Гостева».

— Ну, что скажешь? — мрачно спросил Стив.

Сначала нижняя губа, затем руки и плечи Мишки мелко задрожали… С трудом выговорил:

— Какое число… сегодня?

— Пятнадцатое.

Мишка осел, сник, будто начал плавиться. Не человек в костюме, а костюм, наполненный человеческим телом. Лицо — меловая маска. Голос — сдавленно-хриплый.

— Значит… мне осталось… три месяца…

— Да и мне немного… — эхом откликнулся Стив. Он выглядел невозмутимо спокойным. — Но ты не заметил, что есть тут одно пакостное словечко — «до». «До 17 декабря». Значит, это может случиться и завтра, и через неделю, и через месяц… Так что считать нам нечего… Надо ждать…

В Мишку плотно вселился ужас, огромный, льдистый, орущий ужас.

3

Считая себя умным, всевидящим и всезнающим юристом, Мишка Рассолов был болезненно честолюбив. Преданно и рьяно служил в аппарате коллегии адвокатов, изнуряя себя мечтой о председательском кресле. Вел семинарские занятия в юридическом институте. С первого же дня студенты знали, что у него готова докторская, только он «не спешит выходить» на защиту — есть заботы поважнее. Года два писал вечерами роман под названием «Самоубийца». Отнес в издательство «Прогресс», зная, что там издадут его на нескольких языках. Спустя неделю редактор сочувственно жал ему руку.

— Прошу вас, не пишите. Ничего не пишите… Забросьте куда-нибудь свои карандаши, ручки… Вам нельзя писать… Лучше говорите…

Но однажды повезло. Однокурсник стал помощником главы администрации правительства и предложил ему должность референта в юридическом отделе. Наконец-то шагнул он на ступеньку широкой мраморной лестницы, ведущей наверх!.. Он работал — нет, не то слово — он трудился неистово, каторжно, вдохновенно… И стал заведующим сектором! Вернее, не «стал», а помог все тот же однокурсник.

Эйфория от первого заоблачного взлета прервалась неожиданно: попался на взятке. Обидно, что взятка-то была мелкая, да и десятая, наверное, по счету. Но попался…

Однокурсник развел руками:

— Надо уходить… Чтоб обо мне тоже не подумали… — Мишка прибился на время юристом к одному крутому бизнесмену — шесть крупных магазинов, два на Тверской. Прибился и увидел его коммерческую несокрушимость, а главное, что здесь можно делать деньги во сто раз большие, чем там, наверху… В конце концов, деньги и власть — синонимы…

Зарплата у Стива — а его хозяином стал Стив — открыла перед ним такие перспективы, что он сразу же забыл о своих карьеристских замыслах. Через год купил белобокое «пежо», потом квартиру в милом особнячке в тихом переулке Марьиной рощи. Обеды в ресторанах, где его встречали склоненные в почтении головы; «Как мы рады вас видеть, Михаил Михайлович!» Пышные ужины дома тет-а-тет, когда она, обнаженная, усталая, лениво потягивала коктейль в огромной квадратной постели, отражаясь во всех четырех зеркалах.

Женщин вокруг оказалось так много, что у него кружилась голова при выборе самой красивой и сексуальной. Все они были навязчивы, говорили постыдно-сладкие слова, объяснялись в любви и готовы были остаться у него на всю жизнь, чего он больше всего боялся…

И все это разрушил подонок Илья! Появился и разрушил!

Уже не манил его, как прежде, призывный смуглый цвет любимого виски. Уже не хотелось звонить старой аристократке Инне Евгеньевне, содержащей интимное заведение для избранных, чтобы прислала ему новенькое эротическое созданьице… Ничего не хотелось… Ужас поселился в душе и мохнато вертелся там, охлаждая любое желание.

Надо было обдумать все, оценить, принять решение. Но взбесившиеся мысли метались в суматошном вихре. Одна лишь фраза отчетливо звенела в голове колоколом: «Бред какой-то!..»

И все-таки он заставил себя сесть, успокоиться. Правда, сделал несколько глотков прямо из бутылки. Расплывшееся тепло чуть сняло лихорадочное напряжение.

«Значит, так, — упрямо командовал он себе. — Сколько мне осталось жить — много или мало — неизвестно… Бабочка-однодневка все успевает за свой короткий срок… А у меня, может, месяц впереди… Прекрасно…»

«Бред какой-то!» — ворвался чужой голос.

«Бред?.. Жестокая шутка Ильи-идиота?.. А мы, дураки, умоляли его: „Скажи!“… Вот на тебе, сказал… Но ведь сам-то он умер. Умер… Нет, надо принять это как данность. Спокойно, спокойно! Как жить дальше? Деньги… Деньги швырять направо и налево. Чего их жалеть? Нагреб на всю жизнь. А тут неделя или месяц… А может, больше? Ух, сволочь, не указал точную дату. Сколько сейчас времени? Двенадцать… Значит, завтра жить буду…»

«Бред какой-то!» — снова отзвенело в голове.

«Не бред, а жизнь… Дикая земная жизнь… Думай, думай. Мишка… А чего думать?.. Надо делать то, что хочется… И все! И все! И все!»

Он стал торопливо крутить диск телефона.

— Инна Евгеньевна, не спишь?

— Нет еще, миленький. Работа идет…

— Есть что-нибудь свеженькое? За ценой не постою.

— Для тебя всегда есть… Сидим сейчас, с египтяночкой юной беседуем… Экзотика… Для гурмана… Пальчики оближешь… Прислать?

— Нет, сам приеду…

Вернулся домой под утро испуганно-злой, раздосадованный. В голове гулко молотило: «Бред какой-то!.. Бред какой-то!» Такого позора он никогда не испытывал! Бросил хрупкой египтяночке тысячу долларов. Она согласилась на все… А он… А он… («Бред какой-то!») Он оказался импотентом! Ну ничего… ничего не смог сделать, как ни бесился, как ни помогала она ему… Ничего! Ух, Илья! Ух, гад! Ух, гнида! Найду могилу, разнесу тебя по кусочкам.

Позвонил Стиву. Сдерживая яростную дрожь, спросил театрально спокойно:

— Не разбудил?

— На работу собираюсь. Что стряслось?

«Вот столб чугунный, бесчувственный! Хоть бы что ему!»

— Ничего. Как ты там?

— Нормально… Приезжай пораньше. Дело есть…

«Врешь ты, Стив! Дни последние считаешь».

— Не могу… Я, кажется, заболел…

— Скис? Испугался?

«Еще издевается, поганец!»

— Да нет… Озноб… температура высокая… Врач только что ушел. Отдохнуть советует… Хочу попросить у тебя отпуск дней на десять — пятнадцать…

— Ясно. Считай, что выпросил.

Услыхав короткие гудки, Мишка взъярился, заорал на всю комнату:

— Сука! Скотина! Ублюдок вонючий!

Схватил бутылку виски, стал пить, как пьют воду одуревшие от жажды.

Проснулся на ковре. Телефонная трубка еще доносила свои нудные прерывистые сигналы. Маленькая стрелка часов стояла на четырех. «До одиннадцати еще семь часов», — как ядовитая змея, промелькнула мысль.

«Надо что-то делать… Что-то делать… Нельзя сдаваться… Нельзя…»

Достал тетрадь из-под тумбочки. Раньше перечитывал имена вожделенно, сладострастно. Каждое вызывало в памяти похотливые воспоминания. А теперь, как заноза, свербил вопрос: кто из них?

Выписал на отдельную страницу девять имен. С каждой надо встретиться, каждой пожаловаться, что СПИД обнаружили в крови. Особенно с Ленкой. Эта пышнотелая блондинка — самая опасная… У нее и пальцы тонкие, как иглы. Прилипла пластырем… готова от всего отказаться, только бы сохранить духовную близость. «Духовную близость…» Самка толстозадая! Еще напросится в сиделки к больному СПИДом! А хороша она в постели, хороша… Искусница редкая… Нет, слаще всех была та юная богиня…

…Прозвучал далекий чудный голосок:

— Мама, ушли твои гости?

Тихонько, на цыпочках прокрался он по длинному коридору к приоткрытой двери… Ох, лучше не вспоминать. Небесное беломраморное творение, обнажив все свое очарование, раскинулось в небольшом овальном бассейне…

В голову ударила жаркая волна. Конвульсии нестерпимого желания сотрясли тело. Одежда рвалась, как бумажная… Девушка закричала… Она кричала и потом, когда он перевалился, упал на нее… Извивалась скользко, как угорь, била маленькими кулачками по его лицу… А он… а он никак не мог войти в нее, будто ноги срослись в русалочий хвост… Пришлось дважды окунуть нежную головку… Обмякла… Ноги на мгновение раздвинулись. Он… Она еще сопротивлялась, уже не так неистово и рьяно… Но сопротивлялась… А Мишка буйствовал, ревел от небывалых взрывов беспримерной радости и сумасшедшего экстаза… Такого с ним никогда не бывало…

Когда в блаженном умиротворении сник, открыл глаза, то увидел непонятное: ее головка лежала на самом дне, под водой. Долго глядел на ее мирное личико, потом провел рукой по плечу, по груди, по бедрам и все понял…

Выбираясь из бассейна, в сердцах ругнулся:

— Черт с ней! Теперь все равно… Только не наследить бы…

Мишка повернулся на кровати лицом к стене и глухим, отчаянным стоном изгнал из себя это вожделенное видение…

Все! Все! Все! Хватит о бабах! Подумаю о себе… О своем покое и безопасности… Первое: набрать продуктов. Второе: закрыть двери на все замки… Третье: ждать, рано или поздно этот кошмар закончится…

Полный решимости, он вымылся, причесался, надел новый костюм и вышел из дома. В знакомом валютном магазине нагрузил полный багажник продуктами, бутылками… Кинув подобострастной кассирше лишнюю десятку, сказал, выдавив лицемерную улыбку:

— Уезжаю в командировку. О'кей!

Вернулся в свой особнячок. Закрыл все замки. На всякий случай — сам не зная зачем — придвинул к двери тумбочку, в которой лежала обувь. Опять мелькнула, как молния, мысль-змея: «До одиннадцати — пять часов!»

Выпил. Хорошо выпил. Сразу треть бутылки. Долго сидел в кресле, глядя в чернильное пятно на полу. Сидел опустошенный, без мыслей, без эмоций. Очнулся от какого-то неясного шороха… Форточка! Он забыл закрыть форточку!.. Все в порядке… Теперь Ленка не заберется к нему! Но тут начало чудиться ему, что во всех уголках дома таится скрытая опасность…

Часы тикали предательски громко. Взял их, положил перед собой. «Три с половиной…» А часы тикали и тикали… «Два часа осталось…» «Час тридцать пять…» «Пятьдесят минут…» «Двадцать…» «Три минуты…» «Все, живем!!!»

Когда обе стрелки перебрались за одиннадцать, он осторожно, чтобы не вызвать шума, разделся, лег под одеяло, захватив с собой очередную бутылку. Решил твердо: «Свет гасить не буду!»

Эти дни он жил как лунатик… Сколько дней? Никто никогда не узнает… Да и он не запомнил… Только много раз следил, замерев от ужаса, как маленькая стрелка переползала цифру 11…

В то утро кончилось виски… Он ходил по дому, шарил во всех шкафах, во всех закоулочках и чувствовал, что растет, все больше овладевает им беспросветный страх… Еще, еще немного, и он будет близок к безумию…

«К черту страхи! К людям надо! К людям!»

В неосознанном порыве он отшвырнул тумбочку от двери, стал открывать замки. Опалило догадкой: «А вдруг там стоит Ленка?» Но Ленки не было, и он, осторожно ступая, вышел на улицу.

В задымленной пивной у ближнего высокого столика стояли над кружками, вяло толковали три потрепанных алкоголика, уже отмеченные печатью отчужденности и безысходности.

Мишка выставил литровую бутылку водки.

— Поддержите, мужики?

Алкаши ожили, посветлели. Один вытащил из кармана почерневший от времени и грязи стакан, сказал проникновенно:

— Есть Бог, братцы! Есть! Вишь, он послал нам хорошего человека…

Беседа мгновенно разгорелась. Все стали дружно жаловаться на свою жизнь, на тупое начальство, на безмозглое правительство. С трудом воспринимая трехголосые жалобы, он никак не мог уловить мгновение, чтобы поведать нечто важное о себе, найти у них понимание, сочувствие.

Так и ушел, не промолвив ни слова. А дома те же давящие стены, та же гнетущая тоска… После того, как стрелки снова переползли за одиннадцать, его осенила спасительная идея.

Он обмотал шею толстым вязаным шарфом. Потрогал пальцами… Больно… Задушит, сука! Тогда вскрыл консервную банку, выбросил куски промасленной рыбы в унитаз. Затем долго, старательно вырезал металлическую ленту. Опоясал ею горло, а сверху опять обмотал шарфом. Удовлетворенно хмыкнул: «Пусть теперь попробует… Ничего не выйдет! Ни у Ленки, ни у любой другой стервы!»

Проверил запоры на дверях, на окнах… Настороженно осмотрел все комнаты («Надо быть готовым…»). Принес из кухни мясной топорик, спрятал под кресло. В прихожей на книжную полку положил столовый нож («Спать нельзя. Надо сидеть тихо-тихо, чтоб сразу услышать»). Вытащил батарейку из часов («Слишком громко стучат»).

Походил по комнатам, подумал. Долго смотрел на платяной шкаф («Там ведь спрятаться можно»). Вытащил вместе с вешалками всю одежду, сложил у стены, а дверцы шкафа открыл настежь («Теперь все видно»). Направил свет одной настольной лампы на входную дверь, другой — на окно спальни и сказал себе облегченно: «Кажется, все…»

Бутылки виски столпились возле кровати. Ждать можно было долго.

Время тянулось изнурительно медленно. Уличный шум, радио, громыхавшее в соседнем доме, даже бегущая по жилам кровь — он ощущал ее движение в руках, в голове — раздражали, мешали сосредоточиться… Временами он осознавал себя забытым всеми существом, над которым летают гигантские сердитые чудовища… Но он уже не боялся. Зная, что сразу почувствует чье-то приближение и успеет взмахнуть топориком, поразит одним ударом. Иногда в перекатах света виделись ему костлявые, алчно согнутые пальцы… Но он не спешил. Он знал свою силу… содрогнулся, вскочил с кровати, когда где-то над ним грубо начали разрывать полотно… Нет, затрещал, зазвонил потолок… Из бескрайней выси донесся голос Ленки:

— Открой! Мы знаем, что ты дома! Открой! Что с тобой случилось? Ты жив? Открой, Миша!

И громовые раскаты, громовые удары…

Он увидел, как упала, рухнула входная дверь, опрокинув тумбочку, как в черном прямоугольнике возникла Ленка, держа перед собой шевелящиеся пальцы рук…

Но Мишка был готов к этому… Тронул жесть, прикрывающую горло («Все в порядке!»), и, подняв над головой топорик, грозно крикнул:

— Вон отсюда! Не боюсь тебя! Вон!..

Ласковый и симпатичный человек в белом халате спросил заботливо:

— Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, — ответил Мишка, озираясь на незнакомые голубые стены. — Где я?

Лицо человека излучало доброту.

— На обследовании. В клинике. Не волнуйтесь, нервозность — бич деловых людей… Скоро мы вас выпишем…

Но Мишка прервал его резко:

— Какое сегодня число?

— Семнадцатое…

— Семнадцатое декабря?

— Да. Но не стоит думать об этом…

— А времени сколько?

— Час дня. Скоро у нас обед… Я думаю, что вы уже можете сами пойти в столовую…

Но Мишка не пошел обедать. Он натянул одеяло до глаз и долго, внимательно рассматривал комнату, в которой нежданно оказался. Две железные кровати. Он и бородатый мужчина в длинной полотняной рубахе, который ходит из угла в угол и говорит, говорит без остановки. О чем говорит? Мишка напрягся, прислушался.

— Люди, вы знаете, что я Его посланец… Он любит вас, как я люблю вас… Все живое на земле дорого моему сердцу. А человек — высшая любовь моя…

«Бред какой-то!» — сказал Мишке чужой голос.

Он закрыл голову одеялом. «Главное, что времени еще мало… Будем жить долго… Весело и красиво!»

Ужинать он тоже отказался… Только спросил у бородатого:

— Уже семь часов?

— Не знаю, родимый мой! Время Он определяет… Каждому свое… Думай о душе своей… О спасении… О любви к Нему…

— Хорошо, — покорно согласился Мишка.

А бородатый все ходил и ходил, говорил и говорил… Он не заметил даже девушку в белом халате, которая строго сказала:

— Пора спать. Скоро одиннадцать…

Мишка мучительно вспоминал, что означала когда-то для него цифра 11.

А бородатый все ходил и говорил, ходил и говорил…

— Одиннадцать! — вдруг отчетливо громко произнес он. — Божье время… Одиннадцать!..

И Мишка вспомнил. Ужас цепкими щупальцами охватил его… Он смотрел на бородатого и ждал, ждал…

Тот говорил, говорил, приближаясь:

— Я вас люблю, божий страдалец… Люблю…

Кровь застыла, дыхание замерло…

— Я люблю вас и хочу только добра…

Бородатый был уже рядом… Острые, как согнутые гвозди, пальцы его подрагивающих рук поплыли к его шее.

— Я люблю вас, страдалец… — И Мишка заорал, заорал истошно, так что, наверное, весь мир услышал последний истеричный вопль Мишки…

4

Стива всегда отличала гордая независимость. Он был своенравен и непокорен, как одинокий волк, больше всего ценивший свободу действий. Жена признала это после свадьбы и стала послушной служанкой. Сослуживцы безропотно подчинялись его воле, а приятели — равные ему в мире бизнеса — старались никогда не вступать с ним в споры…

Неожиданная встреча с Ильей не внесла заметных изменений в его жизнь. Он старался забыть о ней. Но, странно, не получалось… С трудом он подавлял вспыхивающее раздражение: «Дался мне этот паршивый шарлатан!» — и корил себя за тот нелепый порыв, когда схватил и выбросил в мусоропровод бюстик Наполеона.

Но когда он читал письмо, в котором сообщалось о смерти Ильи, что-то дрогнуло, надломилось у него внутри, и с того момента он никак не мог избавиться от гнетущего ощущения холода, что, пахнув с корявых строчек письма, прочно угнездился в нем.

Смерть Мишки застала его врасплох. Все было непонятно и жутко. Не Мишкина смерть, а то, что она произошла именно в тот день и в тот час…

Никогда не думал Стив, что какое-то предсказание сможет выломать, вырвать его из привычного мира. Мишка был предан ему, как пес. И вот нет его…

Какая-то невидимая и неумолимая сила теперь приблизилась к нему, к Стиву… Наступила его очередь… Он, наверное, впервые ощутил себя не хозяином, призванным повелевать, а крохотной беззащитной крупинкой вселенского пейзажа.

Летели дни, а холодок, мерзкий холодок все еще сидел внутри, путал мысли, заставлял вспоминать этого коварного, жаркого и похотливого кота Мишку, снова и снова воспроизводил он в памяти пророчески весомые, хоть и произносимые спокойно-будничным тоном отдельные фразы Ильи. Все чаще возникало желание как-то переосмыслить, перестроить свою жизнь, сделать ее полнее, ярче.

Но тут же рождался мучительный вопрос: как перестроить? Женщины его не привлекали. Он и жену свою обнимал по какой-то обязанности, предопределенной свыше. Получал удовлетворение, а потом долго не появлялось нового полуленивого желания. Денег было достаточно. Мог позволить себе все… Раньше манили дальние путешествия. Хотелось посмотреть Японию, Австралию. С возрастом пришло осознание: суета это сует… Бегай, как дикарь в толпе, глазей из окна автобуса…

Наконец решил, как приговор утвердил: буду жить, как живу, будто ничего не произошло…

Но и в состоянии относительного рассудочного затишья он ловил себя на том, что его глаза, не подчиняясь бдительной воле, цепко ощупывают каждого, кто оказывался рядом, особенно тех, кто жил под пятой Стальной Магды.

Через две недели после смерти Мишки он лег спать в гостиной на диване. Хотелось побыть одному, упорядочить разрозненные суждения. Но никак не мог сосредоточиться, с неосознанным напряжением ждал чего-то, держа в руке раскрытую книжку. Строки бессмысленно кривились, буквы нагромождались одна на другую. Поймал себя: закрывается книжкой от двери. Разозлился: пусть входят!

После двух часов ночи Стив вдруг осознал удивительное: наступили полный покой и расслабление… Два часа… Роковое время, обозначенное Ильей… Неужели он поддался пророчеству? Не поверил — рассудок хладнокровно отрицал эту нелепость, а именно поддался, как наивная впечатлительная девица…

Утром по дороге на работу он зашел в церковь. Постоял минут десять, послушал завораживающую и успокаивающую тишину. Гнетущая ледяная муть исчезла, мирное благолепие снизошло на него.

У церковных ворот купил медного распятого Христа. Строго сказал секретарше: «Меня нет!», и долго, старательно обустраивал Христа в углу кабинета на фоне синего бархата. Неведомая воля опустила его на колени и заставила говорить проникновенно, вполголоса:

— Боже, прости меня, я не знаю ни одной молитвы… Но мне надо облегчить душу… Не убивал… Не крал… Не прелюбодействовал… За Илью прости… Грешен я тут… Виноват, скрывать не буду… Но все он… он, поганый… Поддался его уговорам… Прости меня! Не прошу райской жизни… Что заслужил, то и воздай мне по справедливости. Воздай, прошу тебя… Только сними с меня эту тяжесть…

Дня три работал как одержимый. Казалось, все начало забываться, уходить в прошлое. Дома ужинал молча, падал в гостиной на диван и тут же засыпал.

Началось все с того самого непонятного сна, дней за десять до начала 1995 года…

…Слепящий солнечный день… Он едет по узкой горной тропе, выпрямив спину, как вольный житель гор. Под ним сильный вороной жеребец, готовый по первому зову броситься вскачь.

Справа — вечные скалы, припорошенные снегом, как сединой. Слева — крутой обрыв в ущелье, а за ущельем — зеленая убегающая вдаль долина. Игрушечные домики, деревья, крохотные, запрограммированные на кратковременную жизнь озабоченно снующие людишки… Стив смотрит вниз со снисходительной жалостью небожителя.

Перестукивание копыт, позвякивание уздечки, скрип кожаного седла сливаются в торжественную мелодию победителя. А седока теснит ощущение огромной силы и храбрости.

Вдруг конь замирает, застывает, будто каменеет… Стив видит: перед ним на тропе спружинил лапы гигантский снежный барс. Морда сморщена в свирепой угрозе…

Пахнул, пронзил мертвящий озноб и в краткий миг выморозил все — мелодию победителя, силу, храбрость… осознал безнадежно: «Конец!» — и направил коня в пропасть…

Стив проснулся, уловив конец собственного крика…

Вытер ладонью леденящий пот на лбу и с удивлением опять почувствовал себя крохотной песчинкой на склоне бархана, именуемого человечеством…

Этот сон приходил каждую ночь… Он снова видел снежного барса, снова летел в черную клубящуюся пропасть и каждый раз просыпался в холодном поту от собственного крика…

Изо дня в день (он это чувствовал всем своим существом) в кровь проникал страх. Его становилось все больше и больше… По вечерам, ложась спать, Стив испуганно сжимался, боясь, что вот-вот соскользнет в состояние панического припадка.

Как-то перед сном Стив вспомнил, что в секретере складывал газеты, в которых писалось о судебном процессе над Ильей Гостевым… Долго копался в бумажном ворохе, наконец, нашел два номера «Криминальных новостей». В одном была корреспонденция под названием «Убийца устроил поминки возле своих жертв».

«Нашей милиции повезло. Когда они приехали на загородную дачу, то обнаружили два трупа: матери и дочери Крестинских и мирно посапывающего в кресле убийцу Илью Гостева.

Перед ними раскрылась ужасающая картина. Магда Крестинская, известная в криминальных кругах как Стальная Магда, лежала на диване. Вены были профессионально вскрыты на шее, на руках, на щиколотках ног. Вокруг расплылась вытекшая кровь.

А в небольшом бассейне, оборудованном в пристройке дачного особняка, лежала мертвая дочь Крестинской — восемнадцатилетняя студентка. Девушка была изнасилована. Следы удушения отчетливыми пятнами проступали на ее шее.

Пьяный убийца и насильник храпел в кресле, стоящем рядом с мертвой Магдой Крестинской…

В одной руке он держал шило, которым вскрывал вены Магды, в другой — стакан. А перед ним дружно выстроились в рад пять бутылок „Амаретто“.

Из достоверных источников нам стало известно, что эксперты обнаружили в квартире отпечатки пальцев убийцы. Сомнения нет: им был Илья Гостев».

К. Д.


Другая газета сообщала более поздние сведения.

«Гостев отрицает двойное убийство».

«Второй день идут слушания дела об убийстве матери и дочери Крестинских. Мы уже рассказывали в трех материалах об этом жутком преступлении. Напомним только, что суд располагает неопровержимыми доказательствами того, что это совершил директор ювелирного магазина Илья Гостев. Вчера слово было предоставлено убийце. Вот некоторые фрагменты его выступления:

Я не помню, как попал на дачу Крестинских, как оказался в этом кресле… Ничего не помню… Да, я был зол на Магду… Но не собирался ее убивать, тем более ее дочь… Виновным себя признать не могу.

Но четко сформулированные вопросы государственного обвинителя убедили всех присутствующих в зале, что путаные отговорки убийцы являются не более, чем попыткой уйти от суровой заслуженной кары.

Завтра суд вынесет приговор».

К. Д.

Стив сердито смял, скомкал газеты, швырнул на пол. Он припомнил все, отчетливо, в деталях… Так, говорят, бывает за несколько минут до смерти. «Неужели этот мертвый оракул Илья будет держать меня в тисках до самого конца? А конец уже скоро…»

Стив решительно взял со столика толстую телефонную книгу, начал быстро листать ее…

5

Маленький, худой, вечно хмурый и желчный следователь Иван Давыдович Кондауров сегодня улыбался. Эта новость мгновенно облетела все этажи прокуратуры. Один из его коллег не поверил:

— Такого быть не может… Пойду лично гляну. Вернувшись, он изумленно развел руками:

— Точно. Улыбается! Думаю, надо вызывать «скорую». А через час в тесный кабинетик Кондаурова вошел Стив.

— Пожалуйста, присаживайтесь! — непривычно засуетился следователь, сгоняя с губ крамольную улыбку, — Правильно сделали, что позвонили и пришли… Я вас слушаю…

Он включил скрытый в верхнем ящике стола магнитофон, изобразил на лице сосредоточенное внимание.

Стив устало опустился на стул, закинул ногу на ногу.

— Я переступил через себя, позвонив вам, — начал он угрюмо, опустив низко голову.

— Знаю, — тихо произнес следователь.

— Тогда, на суде, свидетельствуя, я говорил неправду…

— Знаю, — мягко повторил следователь. Стив коротко глянул на Кондаурова.

— А надо ли говорить, если вам все известно?

— Надо. — Голос следователя звучал успокаивающе, точно он говорил с ребенком. — Мною изучены материалы следствия, я прочитал стенограммы всех заседаний суда… И пришел к собственному выводу. Не все мне известно. Но я догадываюсь, о чем вы будете говорить. Продолжайте…

— Но ведь дело об убийстве Магды Крестинской и ее дочери закрыто. Стоит ли ворошить прошлое?

Это был не вопрос, это была затаенная надежда… Но Кондауров твердо сказал:

— Стоит. Во-первых, потому, что давнее преступление до сих пор не дает вам спокойно жить. Иначе вы бы не позвонили… Во-вторых, дело Крестинских не закрыто. Мне поручено взять его из архива и продолжить расследование…

— Понятно, — как бы освобождаясь от навязчивых сомнений, Стив стукнул кончиками пальцев по краю стола, — Тогда слушайте… Курить можно?

— Конечно.

И, закурив, Стив начал рассказ:

— Эту злобную старуху мы называли Стальная Магда. Она держала в своем кулаке почти всех ювелиров, всех владельцев ювелирных магазинов в пределах Садового кольца. Мы платили исправно. А кто не хотел… Сначала разгром… Потом поджог… Наконец физическое уничтожение… Зачем я об этом? Вы больше знаете о ней…

— Это не имеет значения… Говорите, что считаете нужным, — строго произнес Кондауров.

Стив кивнул головой, ткнул, смял сигарету в пепельнице.

— У меня сеть магазинов. Один ювелирный. На Тверской. Магде нравился этот магазин. Она только в нем покупала самые дорогие украшения. Для себя и своей дочери. Как-то, по-моему, это было в июле, она заехала в мой офис: «Стив, у моей дочки скоро день рождения. Восемнадцать. Хочу сделать ей подарок». — «Пойдем выберем», — предложил я, «Нет, — ответила она, — я уже выбрала. Хочу подарить ей твой ювелирный магазин, что на Тверской». Я сначала решил, что она шутит… Оказалось, нет. Она сказала: «Назови любую сумму — завтра перечислю на твой счет». Тут уж я едва сдержался, начал объяснять ей, что этот магазин — моя гордость, что я никогда и никому его не продам. Она встала, шепнула мне: «Пожалеешь!» — и уехала.

Директором ювелирного, как вы знаете, был у меня Илья Гостев. Парень надежный, проверенный. Только один грех за ним водился — выпить любил. В будни — две-три рюмки, а в выходные — до бесчувствия. Интересная у него особенность была: пьяный вдребезги, а пройдет по тонкой досочке — не споткнется, сядет — сидит прямо, как студент перед экзаменатором, голова же начисто отключается, ничего не видит, ничего не слышит, точно восковая фигура.

Так вот, дня через два появилась Магда в моем ювелирном. И прямиком со своими «сынками» в кабинет к Илье. «Покажи, дорогуша, — говорит ему, — что у тебя есть из самого лучшего». Дело для Ильи привычное. Показал несколько дорогих вещиц. Она выбрала сет из бриллиантов. Написала записку: «Дорогой Стив, спасибо за царский подарок моей дочке. Век не забуду. Магда». Говорит Илье: «Прочитай и передай своему хозяину». Илья прочитал, позвонил мне. Мне бы тут сдержаться, плюнуть на эти двести пятьдесят тысяч долларов, но я завелся… Не умею прощать наглости.

Заявились ко мне ее «сыночки» за данью. А я им говорю: «Все уплачено на пять месяцев вперед бриллиантовым сетом». Спустя час появляются другие «сыночки» Магды, самые крутые из ее гвардии. Нож к горлу: «Открывай сейф. У Магды сегодня день зарплаты». Послал я их подальше… А вечером мне сообщают: три моих продовольственных ларька разнесли в щепки…

Все было ясно. Магда объявила войну. И будет ее вести, пока дочь не станет хозяйкой ювелирного…

Прикинул я силы. У нее хорошо вооруженная гвардия, у меня жалкая охрана, дай Бог наберется сто пятьдесят человек…

— В милицию не думали обратиться? — осторожно прервал его Кондауров.

Стив недоуменно глянул на следователя.

— Честно говоря, такая мысль даже не промелькнула. У нас особый мир, мы сами разбираемся со своими неприятностями..

— Простите, что перебил.

— Ничего… Дальше было так. Пригласил я к себе Мишку Рассолова. Не как юриста. Как юрист он мне налаживал отношения с финорганами, с вами… А как советчика, которому я доверял…

Обсудили мы все не спеша, основательно. Выход был один: прижать Магду, когда ее не будут охранять «сынки». Но как и кто это будет делать? Был у меня на примете один верный снайпер. Но Мишка правильно рассудил: милиция его не найдет, а гвардейцы Магды быстро подберутся к нему, разведают, кто оплатил. И нас накроют. По той же причине отпал вариант и со взрывным устройством.

Утром Мишка пришел возбужденный:

— Есть великолепная идея. Магда будет убита в собственной квартире.

— Отпадает, Мишка. Ее дача, как крепость, надежнее гитлеровского бункера «Волчье логово». Как туда пробраться?

— Я знаю.

— А кто будет исполнителем?

— Я.

— Ты? Один?

— Это станет коронным номером в моей жизни. И стоить он будет сто тысяч долларов.

— Хороший у тебя аппетит. Но я соглашусь, если поверю в реальность твоего замысла.

— Все будет сделано тихо и чисто. Милиция получит веские улики. Даже убийца будет сидеть рядом с потерпевшей. Излагаю план. Сейчас ты пошлешь в ювелирку двух парней с приказом об увольнении Ильи Гостева. Пусть они потрясут его и потребуют вернуть в месячный срок деньги за драгоценности, отданные Магде.

— Но это…

— Терпи, слушай! Он побесится денек-другой, побегает, повозмущается, а потом мой человек посидит с ним в кабаке, доведет его до нужной кондиции, чтобы покорно исполнить предложенную мной роль.

Дальше. Я знаю, что «сынки» провожают Магду до самых дверей дачи. Она закрывается на все запоры, а во дворе остаются двое. Кто и как их уберет — моя забота… Кроме двух «сынков», ее охраняет телевизионная установка. Объективы «видят» все вокруг дачи, а экраны — в ее спальне. Она никому не откроет дверь, пока не глянет на экраны… Но и это разрешимо…

Сегодня ты позвонишь Магде и пригласишь ее для подписания договора о продаже ювелирки. Подпишете, разопьете бутылочку «Амаретто» — ее любимый напиток.

Наговори ей кучу комплиментов… В общем, постарайся обольстить ее. Она к тебе, как мужчине, давно приглядывается — это многие знают… А потом договорись с ней: как только она перечислит деньги, ты привозишь копию договора к ней на дачу вместе с хорошим подарком для дочки.

Когда она перечислит деньги, я тебе скажу, в какое время лучше всего поехать к ней. Отразишься один на экране телевизора. Как только дверь откроется, плесни на нее немножко газа из баллончика и уходи…

Наступает моя очередь. Я привожу и усаживаю где-нибудь готовенького Илью. Вскрываю вены Магде. Оставляю столько гостевских следов, сколько не оставят Али-баба и все его сорок разбойников. Картина для ментов ясна: пьяный гражданин Гостев в ярости пошел на мокруху.

— О дочке Магды ты не забыл?

— Она живет в городе, редко бывает на даче.

Стив помолчал, закурил очередную сигарету, уже пятую по счету, и продолжил:

— Конечно, план был явно авантюрным. Но в нашей замкнутой секте деловых людей на все пойдешь, чтобы выжить… Задуманное сложилось вроде гладко. Илья действительно взбесился. Через день уже все знали, что он запил с горя и костерит Магду самыми грязными словами.

С Магдой мы подписали договор. Выпили. Я был любезен, как самый паршивый ловелас. Даже поцеловал ее в запудренную щеку… Старуха расчувствовалась: «Странно, такой приятный мужчина, а я с тобой не спала». — «У нас все впереди, — ответил я, — надеюсь на теплый прием, когда привезу тебе экземпляр договора». Она захихикала: «О, милый мой, обещаю тебе много сюрпризов. Особенно в постели».

Через два дня в десять вечера я был у дверей ее дачи. Она открыла сразу, будто ждала за дверью… Я пустил струю ей в лицо из газового баллончика… На улице встретил Мишку. Он вел, обняв за плечи, Илью, совсем обалдевшего от спиртного. Стив поднялся, прошелся по кабинетику — два шага к дверям, два шага обратно. Сел. Снова закурил и выжидательно глянул на следователя.

— Это все. Как было.

— Я верю вам, — убедительно сказал Кондауров, потихоньку выключая магнитофон. — Давайте сегодня этим ограничимся. А послезавтра я хотел бы вас свести с одним человеком. Прошу прибыть сюда к десяти утра…

6

Стив опешил.

Ощущение было такое, словно не из темного коридора, а из склепа открылась дверь. Явно пахнуло сыростью и тлением — вошел Илья…

— Ты… ты… жив?.. — не вздрогнул, не удивился, а равнодушно обреченным голосом выдавил из себя Стив.

— Как видишь, — недобро отозвался внезапно воскресший, бросая на стол перед торжественно притихшим Кондауровым пачку ассигнаций. — Долг решил вернуть… Не считай, ровно пятьсот тысяч.

Стив растерянно тронул кончиками пальцев лоб.

— Подожди, подожди… Твоя сестра писала…

— Под мою диктовку, — последовал краткий ответ.

— А женщина в ресторане?

— Удачно сыгранная интермедия…

— А Мишку ты…

— Трус умирает задолго до прихода палача.

— Но это жестоко… бесчеловечно…

— Жаль, что вы с Мишкой так не думали, когда сажали меня в кресло Магды…

Обычная невозмутимость, кажется, надолго покинула Стива. Он обернулся к Кондаурову, спросил нервно:

— Прокуратура перешла к новым психологическим методам наказания преступников? Без суда и следствия?

Кондауров улыбался.

— Перестаньте паясничать! — выкрикнул Стив. — Я вас спрашиваю…

— Коль спрашиваете — отвечаю. — Кондауров пригасил улыбку, положил узловатую ручонку на высокую кипу рыжих папок. — Спустя некоторое время после вынесения приговора гражданину Гостеву мне поручили взять из архива дело об убийстве Крестинских и провести новое расследование. Сомнений в правильности решения суда было много. Изучив дело, — он похлопал ручонкой по кипе папок, — я поставил перед собой около сорока вопросов, на которые не было ответов… Ну, к примеру… Как один Гостев справился с двумя профессиональными охранниками? Почему предельно осторожная Крестинская открыла ему дверь? Куда девался газовый пистолет, из которого выстрелили в хозяйку? Как объяснить, что кровь Крестинской легким слоем покрывала костюм Гостева, не пропитав насквозь материю? Почему на бутылках «Амаретто», что стояли возле кресла, не было отпечатков пальцев обвиняемого? Кто изнасиловал дочку Крестинской? Экспертиза показала, что сперма в ее влагалище не Гостева, а другого человека. Но в то же время половой акт и удушение происходили одновременно… Ну и так далее, и так далее…

Короче. Мне удалось убедить начальство в том, что дело надо пересмотреть. Прямых улик, свидетельствующих о том, что Гостев убийца, не оказалось. Дело было возвращено в суд. Так Гостев оказался на свободе. Мне же было предложено продолжать поиск настоящего преступника.

Я выстроил несколько версий и начал их отрабатывать… Одна из них мне казалась наиболее вероятной. В ней главной фигурой были вы. Я уже полтора месяца хожу вокруг вас. Осторожно-осторожно всех расспрашиваю… Мотивы есть. Конфликт с Крестинской. Взрывы в киосках. Продажа Крестинской ювелирного магазина… Но весомых фактов, которые нужны суду, набрал крохотную горсточку… Ваша явка с повинной все расставила по своим местам. Думаю, недели через две-три дело об убийстве Крестинских будет в третий раз передано в суд.

Теперь о наших «психологических методах наказания преступников». Гостев сразу же после освобождения из-под стражи уехал к своей сестре в Рязань. Я ничего не знал о его странных поступках с целью наказать виновных. Когда вы явились с повинной, я в тот же день вызвал его в Москву. И только вчера он рассказал мне все об этой истории… Могу добавить, что, к вашему сожалению и моему — не скрою — удовлетворению, его довольно-таки жестокий розыгрыш не может быть поводом для наказания ни по одной статье наших законов… Достаточно понятно я объяснил?

Бледный, окаменевший Стив молчал, слепо глядя в сторону.

Кондауров подождал немного, потом продолжил:

— Сейчас мы сделаем перерыв на полчасика. — Повернулся к Илье: — Вы можете ехать домой. А вас, — теперь он обращался к Стиву, — сейчас отведут в камеру. Ордер на арест подписан.

7

«Уважаемый господин Гостев!

Обращаюсь к Вам с огромной просьбой. Сейчас совершенно уверен, что Вы по вполне объяснимой причине скрыли от меня свои способности предвидения.

Я не придал серьезного значения тому, что Вы проделали со своими псевдоприятелями в ресторане „Пхеньян“. Честно признать, немного удивила меня смерть М. М. Рассолова именно в то время, которое вы предсказали.

Но теперь у меня есть еще два неоспоримых факта.

Первый. Помните врача омской тюрьмы В. В. Самойлова? Сейчас он работает в одной из московских клиник, стал кандидатом наук. Узнав, что я вел расследование убийства Крестинских, он позвонил мне, чтобы узнать Ваш адрес. И рассказал, что вы с удивительной точностью предсказали время смерти трех тяжелобольных. Оказывается, он действительно написал Вам письмо.

Второй. Я был просто поражен, когда узнал, что Ваш Стив был убит в два часа ночи 6 февраля! Срок, указанный Вами! И убит металлической статуэткой! Вор, сидевший с ним в камере, хранил в тайнике статуэтку обнаженной женщины. На самом деле это была рукоятка ножа. Нажмешь кнопку между ножек — из головы выскакивает острое, как бритва, лезвие…

Вот так-то, дорогой обманщик! Кондауров умеет раскапывать доказательства!

А просьба такая. Сейчас я должен передать в суд дело об одном омерзительнейшем преступлении. Сам обвиняемый гроша ломаного не стоит. Но его сын — очень известный, любимый мною артист. А дочь — директор детского дома.

Когда начнется судебный процесс, газеты обязательно будут смаковать все грязные мелочи этого отвратительного преступления.

Вчера мне сказали, что обвиняемый серьезно болен, дни его сочтены. Хотя внешне он выглядит вполне здоровым.

Не могли бы Вы приехать на денек, глянуть на этого человека и сказать мне по секрету, когда он уйдет из жизни? Если действительно его дни сочтены, то я бы попридержал у себя это дело, чтобы не было позорного для двух хороших молодых людей судебного процесса…

Очень Вас прошу.

С уважением

И. Кондауров».




Загрузка...