Гражданская война в Испании, 1936–1939

ГЛАВА 6 МАРТОВСКИЙ ТРИУМФ

Зимняя победа Франко стала прелюдией к его конечной победе.

Исход Каталонской битвы подтвердил превосходство военной машины националистической Испании. Националисты теперь располагали 40 провинциями против 10 республиканских и крупнейшим городом страны. Под их властью находилось абсолютное большинство испанцев — 14 из 23 миллионов. Они контролировали обе государственные границы страны — французскую и португальскую. Потери Франко в Каталонской операции были невелики, и националисты по-прежнему располагали хотя и утомленной, но обученной и боеспособной миллионной армией. Их готовились признать Англия и Франция. В Бургос в конце января приехал уполномоченный Даладье сенатор Берар, вступивший с правительством Франко в переговоры о нормализации франко-испанских отношений.

Уверенные в победе националистическое правительство обнародовало 14 февраля ответ на три Фигерасских пункта Негрина — Закон о политической ответственности. Закон карал всех, кто начиная с 1934 года «действием или бездействием» препятствовал победе «крестового похода».

18 и 22 февраля каудильо прокомментировал Закон и прояснил свой образ действий после победы. «Националисты победили, и республике следует безоговорочно капитулировать». Он объявил, что гарантиями будущего мира в Испании будут его патриотизм и его честь. Наказание ждет только преступников. «Репрессии чужды националистам, — заверил Франко. — Нечего опасаться тем, чьи руки не обагрены кровью».

14 февраля 1939 года Париж и Лондон адресовали Негрину новую ноту с рекомендацией о прекращении войны. Правительству Франко такой ноты не направили…

Обстановка в Республике после падения Каталонии и Менорки становилась все более мрачной. Республиканцы удерживали четверть страны с 9 миллионами жителей и исторической столицей — Мадридом. Благодаря постоянным мобилизациям они располагали 700-тысячной армией. На передовой находилось около 500 000 солдат, в резерве — еще 200 000 человек.

Стрелкового оружия (кроме пулеметов), патронов и гранат было достаточно. Военные предприятия пяти городов в конце 1938 года после установки необходимого оборудования (поступившего из СССР) приступили к производству отечественных орудий, бронетехники и самолетов. Республиканские позиции вокруг крупнейших городов — Мадрида и Валенсии были хорошо укреплены. Каждый укрепленный пояс включал несколько полос глубиной в 2–3 километра. Основная база флота — Картахена была неприступна с моря.

В феврале 1939 года некоторых республиканцев воодушевили сообщения международной печати о подготовке англо-франко-советского военного союза, направленного против Германии и Италии. Казалось, расчеты Прието и Негрина на скорый общеевропейский конфликт оправдываются. Остается только продержаться несколько месяцев — и Франко лишится союзников, а Республика их приобретет.

Однако Республике катастрофически недоставало тяжелого вооружения, горючего, электроэнергии, запасных частей и особенно — продовольствия. На 1500-километровом фронте в феврале 1939 года имелось всего 800 орудий, 70 танков (считая старые «Рено», «Трубии» и «Шнейдеры»), 140 бронеавтомобилей, 11 бронепоездов и 95 самолетов ВВС, из которых ввиду всевозможных дефицитов летать была способна только половина.

При определении характеристик армий применяются разнообразные критерии, но как ни измеряй материальную мощь армий Республики — в пересчете на километр фронта или же на одного бойца, — ясен непреложный факт: Республика в 1939 году была оснащена военной техникой хуже, чем армия тогдашней Польши (в которой имелось до 600 бронеединиц и свыше 700 самолетов). Между тем Польша считалась отсталой страной с весьма посредственной армией…

К тому же Республика к 1939 году утратила численное превосходство над противником, хотя и мобилизовала призывников 1941 года. Призыв 18-летних и даже 17-летних юношей не пошел на пользу качеству армии.

Кроме того, по деликатному высказыванию советских историков, «армия была плохо сколочена и не составляла единого целого».

В переводе на обыкновенный человеческий язык — большинство армейских частей на самых протяженных и пассивных фронтах — Центральном и Андалузском — утратили волю к победе, были неспособны и не хотели сражаться. Возобладали фаталистические и пораженческие настроения. Многие командиры и комиссары лишились влияния и плыли по течению. Между тем как раз на данных фронтах размещалась львиная доля республиканских сил. (Заметим, что и снабжение войск было именно здесь особенно никудышным.)

Устойчивость армии уменьшалась, боевой дух падал. По сравнению с 1936–1938 годами угрожающе выросло количество дезертиров и перебежчиков. Только в январе 1939 года к противнику перешло свыше 400 солдат и сержантов.

Бодрое боевое настроение сохраняли только не особенно многочисленные армии Леванта и Эстремадуры, достойно сражавшиеся в 1938 году.

«Хотя наша стратегия — оборонительная, наши войска не умеют ни отступать, ни контратаковать», — предупреждал премьер-министра в начале 1939 года генерал Матальяна.

Разложение вооруженных сил дальше всего зашло на флоте, жестоко страдавшем от нехватки боеприпасов и топлива и подвергавшемся непрерывным воздушным налетам в Картахене. С осени 1938 года на кораблях непрерывно шли будоражащие митинги. Положение флота все считали безнадежным. Одни матросы и старшины требовали ухода в нейтральные порты — Тулон или Бизерту, другие призывали увести корабли в СССР и интернироваться в Севастополе и почти никто не намеревался продолжать борьбу, которую именовали «продолжением разрушения Испании».

У Республики становилось все меньше надежных военных кадров, количество советских офицеров продолжало уменьшаться. Аржанухин, Батов, Воронов, Горев, Грицевец, Кондратьев, Кривошеин, Кузнецов, Малиновский, Мерецков, Павлов, Питерский, Птухин, Рычагов, Сверчевский, Серов, Смушкевич, Хользунов, Шахт, Юдин, Якушин давно были отозваны. Некоторые из них успели погибнуть на родине. К марту 1939 года в Республике находилось не более 20 недавно присланных офицеров РККА. Авторитетом они не пользовались, а неприязнь вызывали.

Крайне плохой была ситуация с продовольствием, одеждой и обувью. Даже армия не могла по-зимнему экипировать призывников, и многие рядовые в любое время года ходили в летнем обмундировании и в сандалиях на веревочной подошве.

В тылу положение было еще хуже. Постоянно приходилось стоять в бесконечных очередях, карточки отоваривались все реже, иногда не удавалось получить даже 100 граммов трески. Жители Мадрида и его предместий уже больше года практически не видели хлеба и мяса.

Питались главным образом гороховой похлебкой, луком, чечевицей и апельсинными корками. Лица мирных жителей приобретали землистый цвет, покрывались струпьями и прыщами. Ходили в обносках, по улицам бродили оборванные и босые дети. Обувь нельзя было купить ни за какие деньги. Даже мыло стало предметом роскоши.

Народ был измотан воздушными налетами. Неприятельская авиация отказалась от массовых бомбежек. Она налетала в 1939 году небольшими группами — по 10–12 бомбардировщиков, но зато по 3–4 раза в день. Работать в таких условиях было почти невозможно.

Усталость и безразличие все больше овладевали населением.

Националистическое командование, благодаря «пятой колонне», было хорошо осведомлено о сквернейшем положении республиканцев. Начальник разведки националистов — полковник Унгрия шаг за шагом на протяжении многих месяцев через третьих лиц устанавливал контакты с республиканским командованием, особенно со штабными офицерами Армии Центра и с окружением Миахи (полковники Гарихо, Касадо, Муэдра, генерал Матальяна). Им в общей форме давались гарантии безопасности. Посредниками чаще всего были работники британского посольства и консульств.

В середине февраля 1939 года Чиано с удовольствием записал в дневнике: «Приехал Гамбара, сделал очень хороший доклад об испанских делах. Мадрид вскоре сдастся автоматически. Или же в конце марта пятая колонна нанесет удар, и это будет означать конец».

Гамбара и Чиано, по отзывам многих историков, не отличались особыми талантами, однако данный прогноз оправдался…

После разгрома в Каталонии очень многие республиканцы отказались вернуться в Центральную Испанию. Так поступили Агирре, Асанья, Компанис, Мартинес Баррио, Ларго Кабальеро, многие вожди анархистов, часть коммунистов и социалистов и немалая часть кадровых военных, в том числе генералы Посас, Рохо, Сарабия, Улибарри, Хурадо, Энкомиенда. Большинство депутатов республиканских кортесов не стали возвращаться из Франции. Там же, только в концлагерях, остались и 63 000 самых стойких и решительных солдат, часть которых, напротив, сохраняла желание вернуться на родину.

Каталонию верно называли «жизненным нервом Республики». Как любой живой организм Испанская Республика не могла существовать без него. Началась агония.

11 февраля, когда гремели последние выстрелы в Пиренеях, в Аликанте на французском пассажирском самолете вылетели Негрин с министрами и частью республиканских командиров, в том числе Листером, Модесто и Сиснеросом. 19 февраля правительство опубликовало декларацию о продолжении «антифашистской войны», напомнив народу о героической обороне Мадрида. Но вряд ли оно могло выглядеть убедительно, вернувшись на родину после трех проигранных битв, без главы государства, без надежных войск, без чиновников, без золота и без вооружения.

Проигравших, как известно, никто не уважает. Зарубежная печать писала, что генерал Миаха и полковник Касадо встретили министров Негрина очень непочтительно — словами: «Зачем вы приехали? Ведь война проиграна». Такой прием не предвещал ничего хорошего.

Совет министров не поехал ни в Мадрид, ни в другой крупный город. Негрин не объявил временной столицы, а обосновался на вилле в городке Эльде в окрестностях Аликанте. Переутомленный, он тем не менее часто выезжал в отдаленные районы Республики. В Мадриде Негрин за полмесяца пробыл наездами всего несколько дней, между тем с середины февраля по городу уже циркулировали слухи, что руководители Армии Центра, расположенной вокруг Мадрида, намереваются сдать его противнику.

Многие потом писали, что премьер-министр уже ни во что более не верил и ни на что не надеялся и лишь по инерции говорил о необходимости и возможности сопротивления. Когда «последний оптимист Республики» Альварес дель Вайо сообщил ему, что Уинстон Черчилль переменил отношение к республиканцам и сменил гнев на милость, когда-то бодрый и жизнелюбивый Негрин скорбно ответил: «Слишком поздно».

Скорее всего, Хуан Негрин искал повод для вынужденного ухода, поскольку добровольной отставки не допустили бы коммунисты. Из их опубликованных уже в наши дни тайных партийных отчетов видно, что в Эльде постоянно находились два-три члена ЦК компартии с охраной, неотступно наблюдавшие за главой правительства, их в свою очередь «курировал» фактический глава испанской компартии — уполномоченный Коминтерна — Тольятти со своей охраной.

Впрочем, многие коммунисты уже видели, что война проиграна, и готовились к бегству. Лидер партии Хосе Диас уже в 1938 году выехал во Францию, откуда был отозван в СССР — «на лечение». С января 1939 года на небольшом аэродроме в окрестностях Аликанте, находившемся в распоряжении исключительно компартии, «на всякий случай» дежурили три пассажирских самолета с полными бензобаками и со сменными экипажами, постоянно готовыми к взлету. Однако Негрина коммунисты не отпускали.

«Случай» явился раньше, чем предполагали многие свидетели испанской драмы. 27 февраля правительства Англии и Франции официально признали Франко и разорвали дипломатические отношения с Республикой. Их примеру очень скоро последовали многие мелкие государства. Не сделали этого только СССР, США, Мексика и Швеция, хотя госдепартамент в тот же день официально сообщил, что «изучает вопрос о признании генерала Франко». Советские газеты осудили «буржуазную политику капитуляции перед диктаторами».

Днем позже вышел в отставку с президентского поста Асанья, уже месяц находившийся за пределами Испании — в Швейцарии. Крупнейшие газеты Запада комментировали: «Отсутствие г. Асаньи делает правительство Негрина противозаконным и антиконституционным… Есть надежда, что это обстоятельство положит конец испанской гражданской войне».

В такой обстановке Негрин 1 марта провел в Альбасете совещание высшего командования. Коммунистов на нем не было. Генералы Менендес из Армии Леванта и Эскобар (Эстремадурская армия) с оговорками поддержали продолжение войны. Но три командующих сухопутными войсками и руководитель флота адмирал Буиса решительно поставили вопрос о прекращении борьбы. Адмирал открыто пригрозил, что, если «почетного мира» в кратчайшее время не будет, флот уйдет за границу.

Остатки кортесов в Париже тем временем поступили по положениям конституции — они попросили Мартинеса Баррио стать временным президентом республики. 2 марта тот согласился, но поставил условие: совет министров должен поспешить с заключением «достойного мира». От Негрина, следовательно, требовали возобновить усилия там, где он терпел одни поражения — в примирении испанцев. Между тем Невиль Чемберлен уже заявил в британской палате общин, что правительство Негрина он рассматривает как незаконное.

Хуан Негрин пошел тогда на меру, которую всегда упоминают историки: 2 марта он подписал серию приказов по армии. При их анализе исследователи и публицисты обычно обращают внимание только на то, что карьерист и интриган Касадо получил новое повышение — чин генерала и пост начальника генштаба. Но повышение получил не только он, целая группа командиров-коммунистов, находившихся без дела после ухода из Каталонии, получила важные назначения. Листер был произведен в полковники и стал командующим Андалузской армией, Галан назначен военным комендантом Картахены, Тагуэнья — военным комендантом Мурсии, Этельвино Вега — Аликанте. Коммунисты позже писали в закрытых материалах: «В Леванте Негрин дал нам самое важное». Модесто и Кордон стали генералами. Впервые в Западной Европе коммунисты достигли генеральских постов. Но и это еще не все.

Подозрительные в глазах коммунистов и советских офицеров полковники Муэдра и Гарихо переводились с понижением из штаба Армии Центра в распоряжение Миахи. Миаха же лишался поста верховного главнокомандующего Центра и Юга — им стал сам Негрин. Касадо лишался поста командующего Армией Центра (где ему подчинялось 200 000 солдат) и назначался начальником генерального штаба (где ему не подчинялось ни одной роты).

Передача под прямой военно-административный контроль коммунистов всей восточной части Республики — огромного треугольника Валенсия — Картахена — Альбасете могла иметь цель нанести решающий удар «пятой колонне», которая в начале 1939 года именно в Леванте уже постепенно выходила из подполья.

(Впрочем, с таким же успехом это могло означать другое — передачу в руки коммунистов гаваней и приморских коммуникаций, через которые могла и должна была проходить эвакуация за границу…)

Наконец, по настоянию коммунистов Негрин 1 или 2 марта приказал, во-первых, провести многочисленные аресты членов «пятой колонны» (за сутки было арестовано до 200 человек) и, во-вторых, создать 60-тысячные военизированные формирования. Их назвали Армией маневра, но создавались они не для фронтовых сражений, а «для противодействия попыткам государственного переворота» и должны были подчиняться герою Эбро Хуану Модесто. Как видно, Негрин и коммунисты более не доверяли службам безопасности. Коммунисты позже утверждали, что уже подозревали Буису, Касадо и Миаху в намерении совершить переворот и потому побуждали премьер-министра подавить его в зародыше.

Кадровые военные-антикоммунисты утверждали, что Негрин и компартия готовили «коммунистический государственный переворот» и тем толкнули их на вынужденные ответные действия.

Полковник Касадо отказался уйти с прежнего поста и совершил любопытнейший поступок — не принял генеральского звания. Негрин 3 марта пригласил его и нескольких других вызывающих сомнение военачальников на совещание в Эльду. Он предусмотрительно прислал за полковником свой самолет, но Касадо снова отказался повиноваться приказу. Он готовил переворот.

Полковника поддержал целый ряд военачальников-некоммунистов. Единомышленникам Касадо говорил, что штатские не в состоянии положить конец «разрушению Испании», что пора действовать военным, которые смогут добиться у националистов — таких же кадровых военных — мира по соглашению.

К заговору присоединились очень многие, в том числе руководство военной контрразведки (СИМ) и корпусной командир, герой Гвадалахары, анархист — подполковник Сиприано Мера. Готовился поддержать Касадо адмирал Буиса и комиссар флота социалист Бруно Аллонсо. После некоторых колебаний дал согласие генералиссимус Миаха, охотно присоединился отец-основатель Республики, муниципальный советник Мадрида Бестейро, давно уже призывавший к капитуляции. Все эти события произошли в считанные дни — между 20 февраля и 4 марта.

Сехисмундо Касадо впоследствии писал в воспоминаниях, что столь широкой базы заговора он не планировал и даже не мог ожидать. Это еще раз отчетливо показало, насколько ослабло основание Республики.

Между тем в ответ на назначение коммуниста Галана 4 марта восстали военные Картахены, захватившие береговые батареи и радиостанцию и вызвавшие по радио на помощь флот и ВВС националистов. Местных коммунистов они взяли под стражу. С этого дня в Республике развернулась «гражданская война внутри гражданской войны». Аналоги подобных событий изредка встречались в мировой истории, в частности в России, — это были восстания против красных в Ярославле, Кронштадте, на Тамбовщине и на Дону.

Несмотря на выгодную обстановку — раздоры в республиканском лагере, националистические адмиралы Морено и Сервера не рискнули направить в Картахену свою эскадру. На помощь восставшим они опрометчиво послали только авиацию и десантное судно «Кастильо де Олите» с пехотной бригадой (3500 солдат) на борту. Бригада получила предписание занять важнейшие пункты Картахены. Сопротивления не предусматривалось.

Имевший пехотную бригаду в 3000 штыков и несколько танкеток, Галан за полдня разгромил мятежников и вступил в командование военно-морской базой. Коммунисты из Эльды дали ему приказ подавить мятеж, не спрашивая медлившего премьер-министра и не согласуя операции с военным министерством. Поддержка националистов запоздала. Картахенские крепостные артиллеристы при появлении «Кастильо де Олите» на внешнем рейде несколькими залпами пустили почти невооруженный транспорт ко дну. Погибло 2300 солдат. Из-за самонадеянности и непредусмотрительности националистического морского командования целая бригада перестала существовать.

Но победа сторонников Негрина на суше сопровождалась «картахенским бедствием» на море. Пока шли бои на улицах Картахены, исправные корабли под бомбами «легионарной авиации» по приказу Буисы снялись с якоря и вытянулись на внешний рейд. Матросы и старшины, многие из которых давно стремились выйти из борьбы, выполнили внешне неожиданный, но отвечавший их чаяниям приказ адмирала — взяли под стражу флотских коммунистов.

Уходившие корабли — три крейсера и восемь эскадренных миноносцев теоретически могли принять на борт и вывезти из Испании по крайней мере 6–7 тысяч гражданских лиц. Именно так поступали морские силы нашего Белого движения при уходе из портов Черноморья и Севера. Первоисточники отмечали заслуги наших моряков 1919–1920 годов, самоотверженно управлявших чудовищно перегруженными кораблями.

Испанский же республиканский флот покинул театр военных действий, заботясь главным образом о собственном спасении. Буиса и Бруно Алонсо в Картахене поступили не лучше Убиеты на Менорке, они позволили погрузить на корабли всего 500–600 картахенцев — рабочих порта, арсенала и их семьи. К вечеру 5 марта в картахенской гавани остались четыре эсминца, четыре подводные лодки и различные мелкие суда. Состояние их механизмов исключало дальний морской поход.

Вышедший из борьбы флот после бурных дискуссий о маршруте и конечном пункте похода направился в Северную Африку. Одна из подводных лодок отделилась по дороге и пошла прямо на Майорку, где сдалась националистам. 7 марта флот прибыл к берегам Туниса и был интернирован в Бизерте. Французские власти разрешили морякам выбрать между возвращением в националистическую Испанию и получением статуса беженцев во Франции, а корабли вскоре передали националистам.

Берега Республики теперь были открыты и беззащитны. Франко объявил тесную блокаду республиканских гаваней.

Напряжение в Республике росло. 5 марта Негрин дважды настойчиво вызывал Касадо в Эльду на совещание. Тот отказался явиться, ссылаясь на плохое самочувствие. Тогда премьер-министр задержал при себе прибывшего в Эльду генерала Матальяну, также замешанного в заговоре. Касадо по телефону пригрозил расстрелять шесть министров, находившихся в это время в Мадриде. Матальяне разрешили покинуть Эльду, а министров выпустили из Мадрида.

После освобождения Матальяны полковник Касадо вечером 5 марта приказал штабным офицерам спороть с мундиров красные звезды. Ночью с 5 на 6 марта в Мадриде Касадо и его сторонники совершили переворот. Войска 4-го корпуса Меры заняли главное управление безопасности, телефонную станцию, радиоцентр, министерство финансов, МВД и Испанский банк. Сопротивления они не встретили, поскольку уже полтора месяца действовали законы военного времени, и военные власти имели неограниченные полномочия.

В первом часу ночи 6 марта заговорщики передали по радио манифест о низложении правительства Негрина и о переходе власти к «временному правительству» — Хунте национальной обороны, задача которой — устранить всех сопротивляющихся «достойному и почетному миру» и достичь согласия с националистами. Председателем Хунты номинально стал Миаха, в ее состав вошло несколько второстепенных общественно-политических деятелей — социалистов, анархистов и республиканцев.

Премьер-министр не отдал приказов о подавлении касадистов. Он с согласия коммунистов пытался вступить в переговоры с Хунтой, чтобы предотвратить «раскол армии и народа», Негрин старался образумить Касадо по телефону. Но Хунта не вступала в переговоры. По свидетельству очевидцев, телефонный разговор Эльды с Мадридом 6 марта выглядел так:

Негрин: Что там у вас происходит?

Касадо: Только то, что мы восстали.

Негрин: Против кого?

Касадо: Против вас.

Негрин: Генерал Касадо…

Касадо: Я — полковник.

Негрин: Вы смещены.

Касадо: Я этого ожидал.

Полковник дал отбой и приказал с полного согласия Хунты арестовать членов совета министров и ЦК компартии. Подполковник Мера, который ровно двумя годами раньше доблестно защищал Республику при Гвадалахаре, теперь планировал доставить арестованного премьер-министра в Бургос, чтобы он предстал перед трибуналом националистов.

Тогда Негрин и большинство министров, безболезненно ускользнув из-под двойного контроля — испанских коммунистов и Тольятти, 6 марта на пассажирском самолете вылетели во Францию, туманно пообещав «продолжать борьбу из-за рубежа». Отъезд правительства лишил сторонников продолжения войны руководящего центра.

Вскоре решили покинуть страну и аккредитованные при правительстве Негрина советские офицеры во главе с Шумиловым. Сторонники Хунты сначала взяли их под стражу, затем по одному-два человека перевезли в Алжир.

Часть командиров-коммунистов во главе с полковниками Асканио и Рекальде выступила против Хунты. Другие (генерал Сиснерос, полковники Барсело, Буэно, Ортега, Энсисо и др.) бездействовали, ссылаясь сначала на отсутствие приказов премьер-министра, а затем на его бегство из Испании.

Часть командиров с членскими билетами компартии или считавшихся «близкими к партии», поддержала Касадо (генерал Миаха, полковники Алонсо, Камачо, Прада). Командиры-некоммунисты (Менендес, Морионес, Эскобар) почти поголовно перешли на сторону Хунты. Генерал Менендес повел себя достойно — он не допустил расправы над арестованными коммунистами и даже выступил посредником между ними и Хунтой.

Последовала «кровавая мартовская неделя» — беспорядочные перестрелки в Мадриде, Валенсии и их окрестностях. Армия распалась — ее части вели бои друг с другом. Население воспринимало события безразлично. Касадисты несколько раз находились в опасной ситуации (8 марта под натиском коммунистических батальонов Хунта утратила большую часть Мадрида и отсиживалась в подземелье министерства финансов), но их войска были устойчивее и постоянно пополнялись все новыми сторонниками — гражданскими губернаторами, авиационными командирами.

Политически и психологически касадисты с самого начала были в выигрышном положении. Ведь они обещали солдатам и народу мир, прекращение «разрушения Испании», а их противники — всего лишь продолжение братоубийственной войны. Серьезных боев поэтому не было, за «кровавую мартовскую неделю» с обеих сторон погибло около 100 человек.

К 14 марта сопротивление Хунте прекратилось. Ее противники частью были расстреляны на месте, большей же частью скрывались. Среди казненных без суда были коммунистические командиры и комиссары высокого ранга — командир 1-го корпуса Барсело и его комиссар Касорла (для Касорлы это было похоже на возмездие за его участие в массовых бессудных расстрелах под Мадридом в ноябре 1936 года). В то же время другие коммунисты — Каррильо и Тагуэнья при не совсем ясных обстоятельствах сумели выбраться из занятого касадистами Мадрида.

Всеобщая неразбериха позволила ускользнуть из-под стражи даже нескольким членам ЦК компартии и находившемуся с ними Тольятти, которых 7 марта без единого выстрела арестовала штурмовая гвардия провинции Аликанте. Как выяснилось только спустя 40 лет, от гибели их спасли малая известность, фальшивые документы и взятки долларовой валютой (сборник «Ленинградцы в Испании»). В конце марта они добрались до Алжира.

Тольятти позже писал, что будь при них самые известные коммунисты — вроде Листера или Модесто, всю компанию убили бы на месте. Листер и Модесто в это время вместе с Ибаррури (всю войну повторявшей на митингах «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!») при помощи бывшего командующего ВВС Сиснероса уже оказались в Тулузе. Коммунисты и их сторонники тоже проявили гуманность во время боев в Леванте, захватив Миаху, а затем отпустив его.

Без особого труда разгромив противников прекращения сопротивления, Хунта, однако, немногого достигла на прямых переговорах с националистами. Уполномоченных Касадо, дважды летавших в Бургос, каудильо и граф Хордана даже не приняли. Впрочем, Франко в середине марта 1939 года физически не мог никого принять. Когда каудильо получил достоверные сведения о расколе и развале в стане врага, он… свалился с сильнейшим гриппом.

Хунте пришлось вести переговоры с полковником Унгрией и его сотрудниками. Националисты подтвердили неизбежность немедленной капитуляции «без условий, без пунктов и без разговоров». Военным, «не замешанным в преступлениях», они гарантировали жизнь. Остальным жителям Республики Франко не обещал ничего. Он не уточнил, что следует понимать под преступлениями, отказался разъяснить, к какой ответственности привлечет виновных — к коллективной или только к индивидуальной.

Каудильо пошел на микроскопические уступки: он не возражал против выезда за рубеж на иностранных пароходах граждан, имеющих британские или французские визы. Он согласился также на беспрепятственный отъезд сторонников Хунты через два небольших левантийских порта — Аликанте и Гандию, запретив в то же время любую эвакуацию через гораздо лучше оборудованные гавани Валенсии и Картахены.

Касадо и Миаха не сразу приняли условия победителей. Хунта даже осмелилась критиковать по радио неуступчивость Франко и провозгласить: «Испанский народ не выпустит из рук оружия, пока не получит гарантий мира без преступлений… Война продолжается и будет продолжаться». Тогда 26 марта националисты перешли в наступление в Андалузии, и фронт в одно мгновение рухнул.

Республиканские солдаты толпами покидали позиции, местами они вывешивали белые флаги. За день националисты без борьбы заняли Пособланко (под которым потерпели двумя годами раньше унизительное поражение) и взяли почти 30 000 пленных. Утром 27 марта они атаковали на Толедском направлении и беспрепятственно двинулись по долине реки Тахо в глубь Кастилии. Боев больше не было.

Касадо поручил только что порвавшему с компартией полковнику Альфонсо Праде оформить 27 марта капитуляцию Мадрида. Командиры войсковых частей получили приказы открыть врагу фронт. На позициях в Каса-дель-Кампо началось стихийное братание противников.

Касадо и большинство его приверженцев покинули столицу и выехали в Левант. Первым бежал Миаха, который еще в феврале получил у британского консула въездную визу. Всюду уезжавшие касадисты встречали одно и то же зрелище — массы стремившихся к Средиземному морю беженцев, сотни солдат без строя, без оружия и без командиров, разбредавшихся по домам…

В полупустом Мадриде остались только два участника заговора — штатский философ-социалист Бестейро и кадровый военный Матальяна. Оба они сделали это вполне сознательно. Очень скоро их взяли под стражу.

28 марта 1939 года националистические войска через Каса-дель-Кампо и Университский городок вступили в Мадрид. Для вступления в столицу высшее командование националистов избрало войска генерала Эспиносы де лос Монтеро, который в начале войны должен был скрываться в республиканском тылу от расправы и позже был обменен.

Город, под стенами которого ранее шли жестокие бои, был занят на редкость спокойно. Часть националистических батальонов воспользовалась метро, чтобы доехать до центра столицы. Контролерши в метро приветствовали победителей фалангистским салютом.

Из-за туч, много недель закрывавших небо, в этот день выглянуло солнце. Пустые, обшарпанные улицы выдержавшего двухлетнюю осаду города наполнились публикой. На улицу высыпали отсиживавшиеся в тайных убежищах бледные как привидения, но веселые члены «пятой колонны», срывали со стен последние республиканские плакаты и плясали на них. Они встречали победителей цветами и восторженными криками «Они прошли!». Однако громче всего звучало радостное скандирование «Франко! Фран-ко! Фран-ко!».

Чиано вписал в дневник о падении Мадрида:«Огромная победа фашизма. Возможно, самая великая из одержанных до сих пор».

Националисты получили приветственные послания папы римского и германского рейхсканцлера. Советская печать скорбела о гибели Республики «под ударами международной реакции». А в это время в город въезжали грузовики с продовольствием. В этот день его раздавали бесплатно.

К 1 апреля националисты и итальянцы заняли города Кастилии и Леванта, принимая власть у вышедшей из подполья «пятой колонны». Всюду они брали трофеи и захватывали массу пленных.

Полковник Касадо сделал остановку в Валенсии. По телеграфу он убеждал правительства Франции и Мексики не отказывать в убежище испанским беженцам. По радио полковник призвал свой народ к спокойствию. Эта речь стала его последним публичным выступлением. На другой день члены валенсийской «пятой колонны» потребовали немедленного выезда Касадо. Он пробыл правителем «красной Испании» три недели. В Гандии полковник и его приближенные погрузились на британское госпитальное судно, а затем были пересажены на отправлявшийся в Портсмут крейсер «Галатея».

В Картахене солдаты и оставшиеся в базе моряки пустили ко дну четыре подводные лодки, не собираясь оставлять их противнику. Часть республиканцев, не желавших сдаваться, ушла в горы или покончила с собой. Особенно много самоубийств было в Аликанте, где свыше 50 000 солдат и беженцев напрасно ждали прихода иностранных пароходов.

1 апреля 1939 года золотисто-пурпурное знамя развевалось над всей Испанией. В последней военной сводке оправлявшийся от гриппа триумфатор Франко написал: «Война окончена».

На человечество надвинулась грозовая туча Второй мировой войны.

7 апреля 1939 года Италия захватила Албанию.

14 апреля СССР, Франция и Англия вступили в официальные переговоры о союзе против тоталитарных государств.

27 апреля Англия ввела всеобщую воинскую повинность.

11 мая на Халхин-Голе в далекой Восточной Азии завязались бои между советскими и японскими войсками.

22 мая Гитлер и Муссолини заключили «Стальной пакт» — официальный военный союз.

23 августа был заключен пакт Молотова — Риббентропа.

1 сентября германские войска перешли границы Польши.

После окончания испанской гражданской войны прошло всего пять месяцев.

Гражданская война обошлась Испании в 450 000 загубленных человеческих жизней — убитых, замученных, умерших от голода, ран и болезней и пропавших без вести.

Испания потеряла 5 % довоенного населения, свыше 10 % мужского населения. Погибло почти 20 % молодежи от 16 до 30 лет.

320 000 погибших испанцев составили республиканцы, 130 000 — националисты, каждый пятый из них стал жертвой политических репрессий по обе стороны фронта. В стране почти не осталось семей, не пострадавших от войны. Ларго Кабальеро и генерал Москардо лишились сыновей, Хосе Диас — дочери, Эмилио Мола и Франсиско Франко — братьев. Тяжело ранен был сын Хуана Негрина — Ромуло Негрин-Михайлов, сражавшийся в республиканских ВВС. Племянница Франко и сын Миахи по два года отсидели в тюрьмах — она у республиканцев, он — у националистов. Немало испанских семей оказалось надолго или навсегда разделенными сначала линией фронта, потом — государственными границами.

Основательно разрушенными оказались все крупные города, кроме Бильбао и Севильи, и целый ряд мелких — Бельчите, Гвадалахара, Герника, Дуранго, Касерес, Нулес, Сагунто, Сеговия, Теруэль, Толедо, Хихон. Сильнее всего пострадали дороги, мосты, коммунальное хозяйство и жилой фонд. После войны катастрофически не хватало жилья и электричества. До конца 40-х годов свет во многих селах и мелких городах то и дело отключали.

Четверть миллиона строений была разрушена до основания, еще столько же зданий пострадало. 173 населенных пункта пришлось восстанавливать полностью (правда, крупнейшие заводы и фабрики уцелели).

Война обернулась изгнанием 600 000 испанцев, среди них большинство составляли лица свободных профессий, квалифицированные рабочие, военные. За рубежом оказались почти все видные испанские интеллектуалы — Мадарьяга, Ортега-и-Гассет, Пикассо. Родину тогда не покинул только молодой художник Сальватор Дали.

С падением Республики за границей образовалась «другая Испания». У нее не было государственных границ, официальной столицы и гражданства, но были свои язык, культура, экономическая жизнь. Ее население составило свыше полумиллиона человек, а неофициальными столицами стали Тулуза во Франции, Мехико и Буэнос-Айрес — в Западном полушарии.

Больше всего испанских изгнанников приняли Мексика (150 000 человек), Франция (140 000) и Аргентина (60 000). Бразилия впустила к себе около 30 000 человек, СССР — около 20 000, США — менее 10 000. Великобритания приютила всего 200 человек. Прочие рассеялись по Чили, Уругваю, Кубе, Египту.

Основатель Республики Асанья умер в изгнании ранее других — в 1940 году. Перед смертью он примирился с католической церковью.

Арестованный нацистами во Франции «испанский Ленин» — Ларго Кабальеро выдержал три года германского концлагеря, был освобожден советскими войсками и умер в 1946 году в нужде и одиночестве в пролетарском предместье Парижа. После него остались короткие записки под названием «Письма к другу». Обосновавшийся в Мексике Мартинес Баррио вплоть до смерти в 1962 году оставался республиканским президентом в изгнании.

Эмигрировавший в Лондон и подозревавшийся многими в присвоении денег и ценностей Хуан Негрин оставался премьер-министром в изгнании до 1945 года, когда его сменил Хираль. Негрин перебрался во Францию, полностью отошел от политики, вел уединенную жизнь. Большая советская энциклопедия с неудовольствием отмечала во втором издании, что «Негрин отказался присоединиться к движению сторонников мира». Он умер в Париже в 1956 году и похоронен на кладбище революционеров Пер-Лашез.

«Сильный человек Республики» Индалесио Прието поселился сначала в Чили, потом в Мексике. В отличие от Асаньи и Негрина «дон Инда» продолжал активную политическую деятельность, даже когда ослеп. Он опубликовал двухтомные пронизанные горечью мемуары «Конвульсии Испании». Скончался Прието в один год с Мартинесом Баррио и Хиралем (1962).

Альварес дель Вайо вплоть до 1975 года жил в Соединенных Штатах, проявив себя плодовитым мемуаристом. Его воспоминания выходили на разных языках под четырьмя заглавиями — «Битва за свободу», «Война началась в Испании», «Последний оптимист», «Дайте мне битву».

Хосе Диас и Долорес Ибаррури нашли убежище в СССР. Диас в возрасте 47 лет умер в тбилисском санатории. Долорес после него в течение 18 лет возглавляла компартию, став первой в истории женщиной — партийным лидером. Ее единственный сын погиб под Сталинградом. Вынужденная в дальнейшем уступить место лидера серийному убийце — Каррильо, Долорес глубокой старухой смогла вернуться на родину. Читать ее написанные в духе партийной догматики воспоминания не слишком интересно. Столь же скучна и опубликованная под ее редакцией трехтомная «Война и революция в Испании».

В эмигрантских партиях шла жестокая внутренняя борьба. Многие видные деятели испанской компартии были после 1939 года исключены из нее (Клаудин, Эрнандес) по стандартному обвинению в «антипартийной деятельности» или сами порвали с ней (Дельгадо, Кампесино, Тагуэнья, Этельвино Вега). Конфликтами с партийным руководством прославился Листер. Социалистическая партия изгнала Альвареса дель Вайо за его «дружеские связи с коммунистами».

Рассеялись по земному шару республиканские военные. Генерал Миаха уехал в США и умер в Нью-Йорке в 1958 году. Рохо и Сиснерос жили в Мексике, Сиснерос закончил свои дни в Чехословакии. Адмирал Буиса поступил во французский Иностранный легион. Листер и Модесто после пребывания в СССР вернулись в 1944 году во Францию, где и остались. Там же поселился и генерал Франсиско Льяно де ла Энкомиенда.

Анархист Сиприано Мера, до войны дорожный рабочий, во французской эмиграции стал каменщиком. Франсиско Сиутат закончил в Москве Академию Фрунзе, стал военным преподавателем и навсегда остался в Советском Союзе.

Все они, кроме Буисы и Энкомиенды, оставили воспоминания, самые известные из которых написаны Рохо, самые короткие — Сиутатом, а самые объемистые — Сиснеросом.

Фантастической была судьба Валентино Гонсалеса — Кампесино. Вместе с рядом других коммунистов он укрылся в СССР. Но очень скоро критиковавший советские порядки необузданный эстремадурец угодил в концлагерь. Оттуда Кампесино совершил головокружительный побег, в Иране был пойман англичанами и возвращен советским властям, снова бежал и обосновался в Мексике, откуда потом переехал в Бельгию.

Нашел пристанище в Латинской Америке руководитель Балеарской операции капитан Альфредо Байя. В Мексике он стал соратником Фиделя Кастро, помог ему подготовить десант на Кубу и позже получил звание генерала кубинской армии.

Испанские изгнанники активно участвовали во Второй мировой войне, сражаясь на различных ее театрах — от Франции и Северной Африки до Восточного фронта. Они сыграли заметную роль во французском Сопротивлении в южных департаментах, сражались в 8-й британской армии в Ливии и Египте, участвовали в освобождении Парижа в 1944 году. В критические дни обороны Москвы от вермахта советское руководство доверило испанцам охрану Кремля. Около 25 000 изгнанников погибло в боях. Еще 16 000 человек — в концлагерях Третьего рейха.

Но при всех перипетиях судеб испанской республиканской эмиграции у всех изгнанников сохранялась общая черта — тоска по родине, которой их лишил исход войны…