Грехи ангелов

6

Дрю снова вытащил чек и даже чмокнул его губами: пять тысяч долларов — это кое-что. На некоторое время хватит. Однако Анжеле надо бы еще разок позвонить. Даже если бы он решил осторожничать, долго он все равно бы не вытерпел. К тому же он ненавидел быть осторожным.

Подлив себе виски, он размышлял над тем, с какой стати она вообще шлет ему деньги. Может быть, таким образом она пытается сохранить с ним какую-то связь?.. Но, с другой стороны, может быть, просто хочет от него откупиться… Он потянулся на постели с коротким вздохом и услышал за окном цокот копыт.

— Чертова кавалерия! — ругнулся он и, поднявшись, подошел к окну.

Через парк проходил конный строй королевской гвардии. На гвардейцах была великолепная форма, на головных уборах развевались плюмажи.

— Сукины дети, — снова проворчал он, заскрипев зубами от зависти.

В глубине души он вынашивал тайное желание блеснуть в военной форме. Чтобы люди смотрели на него с уважением и робостью. Вот тогда бы он избавился от всех комплексов по поводу своего происхождения. С тех пор, как он увидел Ричарда Гира в «Офицере и джентльмене», он потерял покой.

Прижавшись лбом к стеклу, он следил за конными гвардейцами, пока они не скрылись из виду. Он чувствовал себя ужасно одиноким. Воспоминания оставляли в душе горький осадок.

Мечта носить форму зародилась еще в те времена, когда он учился в школе и очень просто объяснял сверстникам тот факт, что у него нет отца. «Папа служит на флоте», — говорил он. Он и сам почти в это уверовал, однако в таком маленьком городишке, как Креншау, ложь не могла существовать слишком долго. Однажды его шизанутая мамочка начала встречать его после занятий и этим разрушила всю легенду. Он готов был наложить на себя руки, потому что все прекрасно знали, кто она такая… Вот и теперь он словно наяву увидел ее перед собой. Дешевая шлюха, которая то драла его, как сидорову козу, то сюсюкала и заискивала перед ним. Дрю даже зажмурился от отчаяния и унижения, словно все еще был тем заморышем в штанах на два размера больше, чем нужно.

Он снова хлебнул виски и вышел в соседнюю комнату в надежде как-то отвлечься от своих горестных мыслей. Он остановился перед письменным столом Джеки, за которым та трудилась над нерукотворным памятником умершей красавице Мэрилин. Весь стол был завален газетами, фотографиями, книгами и пожелтевшими машинописными листами. Каждый сходит с ума по-своему. На его губах заиграла ироническая усмешка. Может, позвонить Роуз? Предложить увидеться? Почему бы и нет?.. Джеки сейчас знай себе развлекается, а ему что остается делать? К тому же вернется она еще не скоро. Вполне возможно, даже останется ночевать у своего родителя. У оскаровского лауреата, старого выпивохи Дэвида…

Взгляд Дрю мгновенно скользнул по фотографии, которая в резной серебряной рамочке стояла на мраморной каминной доске. Прославленный актер, аристократ. Заносчивый тип, у которого есть все, что только душе угодно. Когда-то он обладал даже Анжелой. Эта мысль всегда выводила Дрю из себя. Ненависть разливалась по его венам, словно медленный яд.

В те стародавние голливудские времена Анжела просто с ума сходила по Дэвиду. Может быть, любит его и поныне. От жгучей ревности у Дрю даже помутилось в голове. Он помнил, как однажды, в тот единственный раз, когда Анжела позволила себе напиться, она почти призналась Дрю в своей любви к Дэвиду. Она рыдала у него на руках, как ребенок. Потом с трудом поднялась на ноги и нетвердой походкой направилась в ванную комнату, едва удерживаясь на высоких каблуках. В ванной ее начало выворачивать в белый унитаз. Дрю успел увидеть ее искаженное лицо с размазанной косметикой, а потом она захлопнула дверь и заперлась, чтобы не показываться перед ним в таком ужасном виде. Впрочем, для него это ничего не меняло. Он продолжал желать ее еще сильнее.

Когда Анжела наконец вышла из ванной комнаты, ее лицо успело волшебно преобразиться при помощи косметики. Ярко накрашенные губы блестели, и она широко улыбалась, делая вид, что ничего не произошло. Потом она медленно, очень медленно раздела его, опустилась перед ним на колени, чтобы ласкать его. Она едва не свела его с ума. «Мы можем сделать это столько раз, сколько тебе захочется», — повторяла она. И они сделали это десять раз подряд. Такое не забывается никогда.

Дрю посмотрел в голубые глаза Дэвида и положил фотографию на камин, перевернув ее оборотной стороной вверх. Единственное, что было в его силах.

Он снова налил виски и тут вспомнил о Роуз.

Секунду поколебавшись, Дрю снял трубку и принялся набирать номер. В его голове возник вид дешевого телефонного аппарата, который висел на ободранной стене у ее двери, и он едва не передумал звонить. Какой-то настырный голос снова и снова твердил ему имя Анжелы.

— Алло?

— Это Роуз?

— Нет.

— Не могли бы вы попросить ее к телефону? — быстро проговорил Дрю и, спохватившись, прибавил традиционное английское «пожалуйста».

— Да, конечно…

Он услышал, как девушка, подошедшая к телефону, постучала в дверь и позвала Роуз. После довольно долгой паузы та взяла трубку.

— Алло?

— Роуз, это Дрю, — сказал он. — Ты можешь приехать?

— Прямо сейчас?

— Да.

— А ты где?

— В «Гайд-парк отеле». Возьми такси.

Он расслышал ее короткий вздох.

— Хорошо.

— Что с тобой? Ты ведь хочешь меня видеть?

— Да, конечно.

Если не принимать в расчет роль Мэрилин, Роуз не могла думать ни о чем другом, кроме как о Дрю.

— Послушай, — сказал он и остановился, подбирая слова, — надень что-нибудь черное и… строгое…

Иначе, чего доброго, ее не пустят в этот чертов отель. Если она наденет свои обычные фиолетовые легинсы и какую-нибудь мешковатую блузку…

— Хорошо… — пробормотала смущенно Роуз.

— Словом, надень что-нибудь приличное, вечернее, — небрежно продолжал он. — А когда войдешь в отель, поднимись на лифте в номер Беннет.

— В номер Беннет? — прошептала она едва слышно.

— А что такое?

— Я думала, что твоя фамилия Кароччи.

— Так оно и есть, — солгал он.

Впрочем, он и сам уже давно забыл, что это ложь.

— А тогда кто такой Беннет?

Подавив в себе желание расхохотаться, Дрю вздохнул.

— Беннет — это не моя фамилия, куколка. Это вообще не фамилия, если тебя это так беспокоит. Просто так называются апартаменты.

— А-а…

— Ты возьмешь такси?

— Хорошо, — счастливо проговорила она. — Я постараюсь приехать как можно быстрее.

Дрю положил трубку, налил еще виски и, усевшись на одном из плюшевых диванчиков, стал смотреть в окно. На улице уже было темно. Парк освещался лишь уличными фонарями, в свете которых ритмично качались под ветром голые ветви деревьев. Потом в стекло забарабанили тяжелые капли дождя, и за окном уже ничего не стало видно. Мысли Дрю вернулись к чеку, который был надежно упрятан поглубже в карман, а потом, естественно, к Анжеле и к тому незабываемому свиданию у нее в квартире — к ее стриптизу, к настоящему, профессионально исполненному стриптизу…

Дрю поклялся себе, что выведет Анжелу на чистую воду и вернет ее на то место, которого она действительно заслуживает по своему происхождению. Будь у него сейчас достаточно времени и денег, он бы занялся этим немедленно. Может быть, нанял бы частного детектива, который, пожалуй, довольно быстро раскопал бы для него все что требуется. Тем более что кое-какие предположения и зацепки у Дрю уже имелись.

Однажды Джеки упомянула о первом агенте матери по имени Олег. Дрю потер руки: надо думать, в шоу-бизнесе не так уж много найдется агентов с редким именем Олег. Конечно, очень может быть, что этот парень уже давно покойник, однако главное — с чего-то начать.

Он случайно задел и опрокинул бутылку с виски. Дрю был уже изрядно пьян. Восхитительное тепло разливалось по всему телу. На мгновение комната словно поплыла куда-то, и Дрю расплылся в удовлетворенной улыбке. Анжела!.. Он готов был руку дать на отсечение, что он не зря теряет время. Отнюдь не зря!.. Продолжая cамодовольно усмехаться, Дрю неторопливо водрузил ноги на журнальный столик.

Дождь барабанил в оконное стекло. Роуз очень повезет, если ей удастся поймать такси. Он взглянул на телефон. Надо бы заказать шампанского. Естественно, того самого, любимого Анжелой.

— Это был он, да? — спросила Барби.

— Да.

Роуз обошла подругу и скрылась в ванной.

— У тебе с ним свидание?

— Да.

— А когда ты вернешься?

— Не знаю.

— Ты просила, чтобы я разбудила тебя утром. На тот случай, если ты проспишь.

— Может, это не понадобится.

— Так ты не вернешься ночевать? — вскинула брови Барби.

— Я этого не говорила.

— Но ты так подумала.

— Это что, допрос, Барби?

— Рано утром ты должна быть на студии.

— Я знаю, — отмахнулась Роуз.

Барби протяжно вздохнула и посмотрела на подругу. С какой стати она о ней беспокоится?

— Все будет в порядке.

— В прошлый раз ты говорила то же самое.

— Что ты имеешь в виду?

— Вспомни Жюля!.. А также Франка…

— Не начинай все сначала!

— Но он старше тебя, Роуз.

— Знаю. Это даже хорошо.

— Ради Бога, Роуз, будь осторожнее! — воскликнула Барби. — Ты его совсем не знаешь.

— Дрю — особенный мужчина… А теперь, если ты не возражаешь, мне нужно собраться. Я уже опаздываю.

Роуз заперла дверь ванной, и Барби почувствовала себя бессильной что-нибудь изменить.

— Не спи с ним! — крикнула она.

Слишком запоздалое предостережение.

— Что ты сказала? — отозвалась Роуз, включая душ.

Барби закрыла глаза.

— Не имеет значения…

— Господи, еще одна постановка вот-вот провалится, — сказал Макс.

Он принялся читать вслух «Ивнинг стандарт», и Джеки внимательно слушала его.

— Предварительный показ «Волшебства» оказался не слишком удачным. Действие было вялым, не очень внятным, а местами просто нелепым… — Макс помолчал и пожевал губами. — Зрителю остается только недоуменно пожимать плечами и удивляться отсутствию вкуса и беспомощности постановщиков спектакля… Cлишком мало оригинального… Музыка скучна. Явно ощущается недостаток творческой энергии… Слишком много искусственного, слишком мало настоящего…

— А что пишут другие критики? — поинтересовалась Джеки.

— Примерно то же самое. За редким исключением. Коммерческая неудача очевидна…

— Боб, чего доброго, застрелится с горя. Ведь он-то был уверен, что сделал хит.

— Ну я-то так не думал. Да и ты, я полагаю, тоже. Если честно, конечно. — Макс раздраженно затряс головой. — Пьеса чертовски слабая. Это было ясно с самого начала. Нужно вообще не иметь мозгов, чтобы взяться за постановку, в которой единственная занятная фигура — гигантская надувная кукла. Даже если она сверкает и летает над сценой…

— Но, может быть, публике все-таки это понравится, несмотря на отзывы критиков… — предположила Джеки.

Боб Ратклифф был ее старым знакомым. Когда-то он был вокалистом в одной рок-группе. Последние два года он не мог говорить и думать ни о чем, кроме своего «Волшебства», и ради этой постановки заложил все, что имел. Если мюзикл провалится, то ему и в самом деле конец.

— Не будь наивной, Джеки.

— Я действительно не умею злословить, Макс, — сказала она, нахмурившись.

— Ну ничего, это приходит с опытом.

— Благодарю, Макс, — сказала она. — Ты никогда за словом в карман не полезешь.

— Послушай, дорогая Джеки, ведь Боб дал одну маленькую промашку, — язвительно заметил Макс. — Он решил, что всяческие спецэффекты вроде лазеров и оглушительной музыки могут заменить хороший сценарий, тщательный подбор актеров и прочее. Однако никакие технические навороты этого не заменят!.. — Он презрительно покачал головой. — Конечно, эта глупая кукла — чудо инженерной мысли. Ее создателю, возможно, даже присудят какую-нибудь премию. Скажу больше: очень может быть, что «Таймс» и «Старлайт экспресс» даже начнут рукоплескать, когда этот идиотский спектакль пойдет на сцене. Современной публике вообще не нужны серьезные постановки…

— В общем, я согласна со всем, что ты сказал, однако независимо от того, изменились или нет вкусы публики, она все равно будет требовать что-то сногсшибательное за те деньги, которые потратит на билеты…

— Да поможет нам Бог! — прервал ее Макс и сложил газету, словно закрыл тему.

Джеки едва сдержала улыбку.

— Альдо что-нибудь говорил по поводу того, что из мелодии во втором акте нужно вырезать несколько тактов? — отрывисто поинтересовался Макс.

— Ты имеешь в виду песню «Колеса», камера и я»? Да, мы это обсуждали, но я не вижу оснований для паники относительно этой сцены.

— Кажется, ты собиралась делать трехчасовой мюзикл?

— Именно так.

— Тогда песню придется выбросить.

— Но не в ущерб же постановке.

— Я этого и не говорю. Однако это самая длинная песня во всем спектакле.

— И одна из основных. Ведь в этой песне как бы сконцентрировано все, о чем мечтает Мэрилин.

— И все-таки ее лучше выбросить, — настаивал Макс. — Если поначалу мюзикл не будет иметь ломового успеха, затянутость действия его окончательно доконает. Даже предварительная продажа билетов не сможет окупить затраты на постановку такого длинного спектакля.

— Это мои проблемы, Макс, — сказала она, приподняв брови. — Ты меня удивляешь. Мне всегда казалось, что режиссера в первую голову должны волновать творческие вопросы. А уж о том, откуда достать денег, он должен думать в последнюю очередь…

— И все-таки песня слишком затянута.

— Мы подсократим ее, я же сказала.

— Я думаю также, что будет разумным поставить ее в финал первого акта.

— Альдо тоже высказывался в этом духе. Почему бы нам не обсудить это подробнее за ленчем?

— До обеда я слишком занят. Но я готов увидеться в студии часа в два. До общего собрания труппы.

— Прекрасно, — кивнула Джеки.

Тем не менее в душе она ощутила раздражение. Уж не Ивонн ли причина его необыкновенной занятости? А может быть, он еще кого-нибудь обхаживает, этот бойкий театральный ходок? Не успела она задержаться на этой мысли, как Макс уже двинулся к двери.

— Сначала мне нужно забежать в костюмерный цех, — сказал он. — Я должен обсудить с Ивонн кое-какие вопросы…

Джеки молча посмотрела ему вслед. Как жаль, что им приходится друг с другом лицемерить! Несколько мгновений она сидела неподвижно. Все в ее жизни шло как-то наперекосяк. Никакого спокойствия. Никакой ясности. Она взяла со стола чашку с остывшим кофе и подошла к окну, из которого открывался вид на Чаринг-роуд.

Мостовая потемнела от влаги, которую принесли промозглые ноябрьские туманы. Cветофор переключился на красный, и движение замерло. Пассажиры на остановке терпеливо дожидались автобуса, а несколько энергичных кришнаитов сновали между машинами, стараясь всучить кому-нибудь свои странные книги. Их выкрики «Харе, Кришна!» гулко разносились по всей Оксфорд-стрит.

Джеки пробежала взглядом по улице и вдруг увидела Джемми, который шел по тротуару, выделяясь среди прохожих благодаря своему росту. В одной руке у него был белый бумажный пакет, а в другой — большая пластиковая чашка. Вероятно, он только что купил себе завтрак и теперь возвращался на студию.

После вечеринки в «Аннабель» она видела его только мельком. У них не было случая поговорить с глазу на глаз. Черт возьми, зачем ему понадобилось усложнять ее жизнь и без того непростую? Кажется, она ни разу не давала ему никакого повода. Впрочем, всему виной было, наверное, шампанское и задушевная мелодия. Тем не менее в ее памяти живо сохранился момент их первой встречи и его слова о том, что она обольстительно выглядит. Это взволновало ее, разве нет?.. И даже теперь, у себя в кабинете, она чувствовала, как у нее краснеют щеки. Могла ли она тогда предвидеть, во что все это выльется? Как бы там ни было, теперь трудно что-то изменить. До чего же она оказалась слепа, если не заметила того, что он увлекся ею! И вдобавок убеждала Дрю, что тот ошибается, говоря об этом. Снова она его недооценила.

Ричард наблюдал, как Люси одевается, и она ничего не имела против. Другие девушки, с которыми он был прежде близок, не любили, когда за ними наблюдают в этот момент. Вероятно, они вообще опасались того, чтобы мужчина слишком внимательно их рассматривал.

Женщины словно завораживали его. Ричард давно покорился их очарованию, и для него не имело большого значения, даже если у очередной дамы сердца были кривоватые ноги, не идеальные зубы или на груди около сосков выросло несколько волосков. Он всегда ухитрялся отыскать в очередной избраннице что-то такое, что влекло его к ней.

Сцепив руки на затылке, Ричард перебирал в памяти возбуждающие подробности своих прошлых увлечений. Сколько прелести было в какой-нибудь пышногрудой толстухе, у которой ногти на ногах выкрашены в малиновый цвет! Он вспоминал вкус помады на ее губах и чувствовал, как нарастает возбуждение. Увлеченный процессами, происходящими в его гениталиях, он смущенно улыбнулся и с сожалением вздохнул: Люси уже надела джинсы…

— Когда ты вернешься?

— Поздно…

— Может, вместе позавтракаем?

— Не уверена, что смогу.

Из-за упавших на ее лицо волос нельзя было разобрать выражения, с которым она произнесла последнюю фразу. Ричард почувствовал, что эрекция начала ослабевать.

— Эх!.. — снова вздохнул он.

Люси нырнула головой в свитер, а когда натянула его, бросила на Ричарда быстрый взгляд.

— Не строй из себя мученика, — весело сказала она. — Может быть, мне удастся освободиться. Если что-то изменится, я тебе позвоню.

Ричард покачал головой.

— Ни о чем не беспокойся, — вздохнул он. — Мы еще успеем этим заняться. Просто я подумал, что сейчас это могло бы немного скрасить мое унылое существование…

Впрочем, он не чувствовал себя особенно расстроенным. Кажется, дела шли на лад, и барьер, который вдруг возник между ними несколько дней назад, стал постепенно исчезать.

Люси сняла с ноги домашнюю туфельку и запустила в него.

— Не нужно насилия, дорогая! — воскликнул Ричард с притворным испугом.

— Лучше еще немного поспи, — посоветовала она.

— Думаешь, можно уснуть после того, как ты так соблазнительно вертелась у зеркала?

— Кто-то же должен работать… — вырвалось у нее. — Ой, прости! — воскликнула она, мгновенно раскаявшись в своих словах.

— Ничего, что ты извиняешься, я же не барышня! — натужно улыбаясь, успокоил ее Ричард. Однако глаза у него потухли. — Кроме того, — продолжал он, — скоро в титрах «Больницы» черным по белому закрасуется мое имя! Съемки на следующей неделе. Дождаться не могу, когда стану партнером великого, несравненного Роджера. Какая честь работать с таким профессионалом!

Он снова безрадостно рассмеялся. Люси не ответила, но осторожно покосилась на себя в зеркало. Ричард потянулся и спустил ноги с кровати.

— Ну, а сегодня я, пожалуй, займусь моим гениальным романом…

— А я думала, это для тебя только забава, — сказала Люси, довольная, что они переменили тему.

— Сначала так и было, — согласился он, разминая шею. — Однако потом рукопись зажила своей собственной жизнью… А кроме того, эта писанина помогает мне излечиться от тоски.

— Как хочется почитать!

— Ну нет, пока нельзя, — поспешно проговорил Ричард.

В его голосе прозвучали странные нотки, и она бросила на него удивленный взгляд.

— Вообще-то это еще только наброски, отдельные абзацы… — объяснил он.

Однако это не совсем соответствовало действительности. Он уже успел исписать сотни страниц. Это был как бы его личный маленький ящичек Пандоры — в нем хранились все его тайны, надежды, страдания. Делиться с кем-то содержанием этого ящика у него не было особенного желания. Даже с Люси… Пусть пройдет какое-то время, он обработает свои записи и тогда, возможно, решится их показать. Может быть, даже опубликовать. Но теперь он не хотел пережить еще одну неудачу. По крайней мере, если в издательстве ему откажут, это будет совершенно безликий отказ незнакомых людей, которым нет до него никакого дела. Просто он получит по почте невзрачный конверт…

— Ладно, тогда как-нибудь потом, — тихо сказала Люси, взглянув на часы. — Мне пора…

— Идешь на репетицию?

— Да. Мне нужно пройти песни из «Мэрилин» вместе с Роуз… Боже мой, — спохватилась она, — а где мое полоскание?

— Кажется, я видел твой флакон в ванной комнате.

Она любила распеваться, лежа в ванной. Прошлый вечер не был исключением. В эти прекрасные моменты оставалось лишь сожалеть о том, что никто не слышит ее восхитительного голоса, так раскованно и проникновенно звучащего в маленькой ванной комнате. Слава Богу, хоть Ричард слышал, как она способна петь. Вчера же в ее голосе было нечто совершенно исключительное. Ричард так и замер с другой стороны двери. Он стоял на потертом коврике и слушал, как ее голос произносит нежно-печальные слова песни, то возвышаясь до самого верхнего регистра, а потом вдруг трепетно затихая. Это было так чудесно, что у него сжалось горло.

Люси вышла из комнаты, а через секунду появилась с флаконом в руках.

— Надеюсь, это тебе поможет, — усмехнулся Ричард.

— Пожалуйста, не смейся надо мной! — с улыбкой попросила она. — Ну, пока!

— Я приготовлю ужин, — серьезно сказал он.

Она послала ему воздушный поцелуй.

Внезапный порыв ветра едва не вырвал зонтик из рук, вывернув его наизнанку. Люси тихо выругалась и, перейдя через улицу, направилась кратчайшим путем к Примроуз-хилл. Дождь лил всю ночь, и теперь на мостовой были сплошные лужи, а с деревьев капала вода.

Ее мысли снова вернулись к Ричарду. Как он насторожился, когда она заикнулась о том, чтобы прочесть его записи! Скрывать что-то было совсем не в его духе. Интересно, что же такое там написано, если он хочет это скрыть? Люси зажмурилась от нового порыва ветра, на мгновение ослепившего ее. Но ведь и она кое-что скрывает от него, разве нет? Были в ее прошлом такие эпизоды, о которых лучше бы Ричарду не знать. По крайней мере ей меньше всего этого бы хотелось. Зачем ему знать о том, как ей приходилось унижаться, тем более что этим она так ничего и не добилась.

Ее пронзил жгучий стыд. Нечто подобное она делала и теперь, когда встречалась с Роджером, чувствуя себя в долгу перед ним за то, что тот помог Ричарду получить роль в «Больнице». Когда она решалась на это в прошлом, поначалу ей тоже казалось, что она поступает правильно. Несмотря на то, что какой-то тихий внутренний голос беспрестанно твердил ей одно: «Не будь дурой!..» Совсем как сейчас.

Ричард нагишом стоял у окна и смотрел, как Люси борется с дождем и ветром. По оконному стеклу ползли капли, и ее маленькая фигурка, пересекающая парк, сделалась едва различимой. Ричард поежился и потянулся за просторным свитером, который ему связала мать еще в те времена, когда он был студентом. Надев свитер, он прошлепал босиком на крошечную кухню и набрал в чайник воды, чтобы сделать себе чашку растворимого кофе. Занявшись этим привычным утренним ритуалом, Ричард унесся мыслями в те времена, когда он играл в «Монахах и блудницах». Тогда-то он и повстречал Люси.

Он заметил ее почти сразу, едва войдя в дверь и увидев, как она спускается по лестнице. Она была единственной скромно одетой девушкой в театре, не демонстрировавшей окружающим мужчинам все свои прелести, которыми щедро одарила ее природа. Впрочем, она в этом и не нуждалась. Он хорошо помнил, как от одного взгляда на нее, от одной ее улыбки его бросило в жар. Даже теперь от одного этого воспоминания его сердце начинало колотиться.

С вечеринки, устроенной после спектакля, они ушли вместе. Он бережно держал ее за руку. Другой рукой он прижимал к себе бутылку вина, которую вынес под пальто. Когда им наконец удалось поймать такси, Люси так закоченела, что ему пришлось отогревать ее, крепко обняв и спрятав ее ледяные руки в глубокие карманы своего пальто. Ну а потом в его маленькой жаркой квартирке в Кеннингстоне они как сумасшедшие бросились заниматься любовью. Все произошло так естественно. По крайней мере для него.

Ричард налил из чайника полную эмалированную кружку кипятка и, не сходя с места, принялся за кофе. Конечно, с тех пор многое переменилось, однако они по-прежнему любили друг друга. В себе он был уверен абсолютно. Ни для какой другой женщины места в его сердце не было. Люси была для него единственной желанной.

Ричард прислонился к низенькому кухонному шкафу и уставился на стену, обклеенную дешевыми обоями, которые остались еще от прежних хозяев. Рисунок на обоях изображал ряды помидоров, перемежающихся с кукурузными початками и румяными яблоками. Последние больше напоминали те же помидоры… Он неохотно подумал о том, что пора бы наконец содрать эти дурацкие обои и вместо них наклеить что-то более симпатичное. Потом его взгляд скользнул в комнату и уперся в пишущую машинку. Словно сомнамбула, он двинулся прямо к ней и, устроившись в своем старом скрипучем кресле с ободранной обивкой, принялся ритмично печатать.

Макс продолжал разглагольствовать, и Джемми почувствовал, что изрядно утомился.

Спор о судьбе одной из песен мюзикла до сих пор не закончился. Разговор вертелся вокруг того, сколько строк и откуда нужно выбросить. Гордон и Джой, либреттисты, стояли за то, чтобы текст вообще не трогать. Альдо склонялся к тому, чтобы все-таки кое-какие строчки сократить, Макс решительно настаивал, что песню надо выбросить совсем. Ну а Джеки — Джеки просто ушла звонить по телефону, и ее кресло уже давно пустовало. Когда она наконец вернулась на свое место, Джемми сделал вид, что поглощен своими записями, а также речью Макса, из которой словно боялся пропустить хотя бы одно слово.

— Одна и та же мысль повторяется снова и снова! — говорил Макс.

— Зато публика наверняка прочувствует идею спектакля о жизни Мэрилин, — начал Джой. — Это очень важно…

— Не думаю, что эта идея состоит в том, чтобы публика взбесилась от скуки.

— Бог с тобой, Макс! Это замечательная песня!

Джемми закрыл глаза. Он до сих пор не мог привыкнуть к этим бесконечным пререканиям и, на его взгляд, переливанию из пустого в порожнее. И при этом еще поминалось имя Божье. Наверное, они и сами не ведали, что говорят. Если бы Господь действительно снизошел до того, чтобы прислушаться к тому, о чем они толкуют, то, пожалуй, смахнул бы их с лица земли, как пыль.

Джемми уткнулся в блокнот, который держал в руках, чтобы записывать то, о чем шла речь на совещании. Должен же он постигнуть все эти театральные премудрости!.. Между тем на страничке его блокнота не было ни одной записи — только аккуратные загогулины, плотно заполнявшие лист за листом, причем Джемми старался, чтобы каждая следующая загогулина была чуть меньше предыдущей…

Таким образом, постижение тонкостей постановочного процесса ему не очень-то давалось. Впрочем, ни у кого не было ни времени, ни терпения возиться с Джемми. В основном его гоняли по разным мелким надобностям: принести кофе, дозвониться до нужного человека или сбегать за оставленным в машине сценарием. Остальное же время он бесполезно просиживал на планерках, не в состоянии предложить хоть что-нибудь ценное.

И дело не в том, что прежде он почти ничего не слышал о легендарной Мэрилин. Даже когда он прочел ее биографию, он все еще не мог понять, из-за чего весь сыр-бор, о какой такой потере все толкуют. Ну очаровательная, привлекательная женщина… Что с того, что, будучи эмоционально неуравновешенной, она погубила себя наркотиками?..

И прочитанная книга, и сама эта женщина произвели на него гнетущее впечатление. Ну а постоянные ссылки на разного рода причины, приведшие к трагедии: духовное разложение, потворство страстям, тщеславие и секс — все это мало что объясняло… Кстати, секс во всей этой истории был каким-то неприглядным и бессмысленным…

Секс — это слово преследовало его.

Джемми вспомнил о своих причудливых фантазиях, не дававших ему покоя вчера, в ночной тиши его комнаты. Джеки явилась перед ним обнаженная, она улыбалась, манила, влекла… Его грезы были так явственны, что он, казалось, физически ощущал, как касается губами ее губ, лица, шеи и горячих грудей. Что и говорить, он не смог удержать свою руку, которая привела его к бурному оргазму. Однако даже обессиленный и опустошенный, он все еще страстно желал ее.

Должно быть, отец перевернулся в могиле.

Когда Джемми исполнилось семнадцать лет, старик растолковал ему, что теперь в соответствии с католической верой он достиг возраста, в котором человек становится совершеннолетним, то есть способным отвечать за свои поступки целиком и полностью, в том числе и за то, если совершит смертный грех. После той проникновенной беседы с отцом Джемми годами приходил в ужас от одной мысли о смертных грехах. Смертных — значит, таких, которые «убивают» саму душу, лишая ее святой непорочности, а потому в случае, если таковое осквернение произойдет, необходимо как можно скорее бежать к священнику и исповедаться, не дожидаясь Божьего суда.

Джемми вспоминал буквальные слова отца, которые тот годами вбивал ему в голову: «Человек, осквернивший свою душу смертным грехом, будет вечно корчиться в геенне огненной…» Теперь-то он, Джемми, наверняка будет проклят.

В коридоре раздались чьи-то голоса, и Джемми оторвался от своих мыслей. Дверь приоткрылась, и Джеки оглянулась на шум.

— Прошу прощения… — проговорила она, выходя.

Проводив ее взглядом, Джемми подумал, что смотреть на нее и не впасть в соблазн просто невозможно. Как бы презрительно ни относился к этому его отец. Кроме того, то, что он чувствовал по отношению к Джеки, не было похоже на его чувства к другим женщинам. Кстати, теперь, когда работа над спектаклем шла полным ходом, женщин вокруг было предостаточно. Его влечение к Джеки казалось ему простым и естественным, и он ничего не мог с этим поделать, даже если бы и захотел.

— В данном случае, — услышал он ворчливый голос Макса, — я вовсе не обсуждаю качество песни как таковое. Независимо от того глубокого смысла, который в ней, возможно, и содержится, она вторична и расплывчата. — Макс раздраженно вздохнул. — Не говоря уж о том, что она ужасно длинная.

— Ладно, давайте на этом остановимся, — спокойно сказала Джеки, успевшая к этому моменту вернуться из коридора. — Мне бы хотелось, чтобы вы оба, — продолжала она, обращаясь к Джою и Гордону, — еще раз вернулись к этой песне и раскинули мозгами, можно ли все-таки как-то ужать ее без искажения смысла. — Потом она повернулась к Максу. — Я против больших сокращений, — твердо сказала она. — В этом нет нужды.

— Ради Бога, через три недели начинаются репетиции! — воскликнул Макс.

— И все-таки нет причин для паники.

— Если забыть, что Альдо настаивает на том, чтобы изменения были внесены в добрую половину песен мюзикла.

— Это совсем другое дело, Макс… — спокойно вмешался Альдо, удивленный резкостью Макса и его твердолобостью.

Уж кто-кто, а он, Макс, должен знать, что в таком деле, как постановка мюзикла, всегда приходится что-то дорабатывать по ходу репетиций — тексты песен, танцевальные номера. Ведь когда начинаются репетиции, многое проясняется — где-то обнаруживаются смысловые неясности, шероховатости при исполнении и так далее.

Альдо пристально смотрел на Макса, не понимая, почему, собственно, тот так завелся.

— Ладно, — устало сказала Джеки, — у меня скоро встреча с телевизионщиками. Может быть, ты составишь мне компанию, Макс?

— Прямо сейчас?

— Это займет часа полтора, не больше, — осторожно сказала она. — А о твоих сомнениях по поводу либретто мы может переговорить по пути.

Он медлил с ответом, и Джеки, с трудом скрывая раздражение, повернулась к остальным, которые уже начали подниматься со своих мест.

— Всем спасибо, — сказала она. — Мы снова соберемся в среду, приблизительно в это же время.

— Телевидение нам нужно для рекламы, я правильно понял? — отрывисто поинтересовался Макс.

— Совершенно верно, — кивнула Джеки. — Машина уже ждет. Увидимся внизу минут через пять.

Не дожидаясь его ответа, она повернулась к Джемми.

— Надеюсь, ты кое-что вынес из сегодняшнего обсуждения, — сказала она с улыбкой и почувствовала, что краснеет и слишком торопится. — Увидимся немного позже. Или, может быть, завтра с утра…

Он молча кивнул, и его щеки тоже покрылись краской. Не было никаких сомнений — он ей в тягость. Однако это ничего для него не меняло. К тому же даже отец однажды пошутил, имея в виду его миловидную внешность: «Наверное, даже мартышки в лесу падают с веток от любви, едва завидев тебя!..» Сейчас ему казалось, что жизнь в глуши сделала его ужасно неуклюжим. Годы замкнутого существования — сначала с отцом, а потом в семинарии — превратили его в рохлю, которого в этой сложной, реальной жизни не ждет ничего, кроме одиночества и страданий.

Когда дверь за Джеки закрылась, он почувствовал себя таким одиноким, словно находился в пустыне. На улице уже смеркалось. Из окна доносился гул автомобилей, скрип тормозов и звуки сирен. Джемми вышел на улицу.

С неба лил тяжелый дождь, и очень скоро Джемми почувствовал, что начинает промокать насквозь. Добравшись до Хампстида, он стал медленно подниматься в гору, на которой стоял дом его крестной матери, и вспоминал Кению и гору Марсабит. Прошлое представлялось ему сотканным из лазури и золота и было исполнено торжественной тишины.

— Какая муха тебя укусила?

В мужской уборной Макс покосился в зеркало и поймал на себе пристальный взгляд Альдо.

— Никто меня не кусал.

— Брось, Макс, — сказал Альдо. — Я же тебя давно знаю.

— Ну и что с того?

Альдо раздраженно покачал головой.

— Ладно, как знаешь. Только помни, что я пытался с тобой поговорить.

Он развернулся на каблуках и направился к двери. Макс посмотрел ему вслед и бросил вдогонку:

— Кажется, у меня триппер.

Альдо медленно повернулся.

— Господи, когда ты наконец остепенишься?

Макс пожал плечами.

— Трудно менять привычки.

— А что же Полли?

— Что Полли? — переспросил Макс.

— Ты ведь по-прежнему живешь с ней?

— А, кажется, я тебя понял. — Он слабо улыбнулся. — Нет, я не сплю с ней вот уже несколько недель.

И слава Богу! Только этого ему сейчас еще недоставало.

Альдо насупился и, покраснев, поинтересовался:

— То есть как?

— У нее какие-то проблемы по женской части, и она не подпускает меня к себе.

— Мне казалось, она хочет забеременеть?

— Увы, да. Однако пока у нее все не наладится, мой бравый член ей не понадобится. Впрочем, теперь она все равно не смогла бы им воспользоваться…

Как бы там ни было, Максу совсем не улыбалось разрушать свои отношения с Полли. Во-первых, она была премиленькая. Во-вторых, у нее имелись обширные связи. И наконец, ее отец числился среди самых крупных землевладельцев, которым принадлежала едва ли не половина Шотландии, включая нефтяные разработки в Северном море. Такими вещами не бросаются.

— И это серьезно?

— Гонорея? Я думаю!

— Я имею в виду здоровье Полли.

— Бог ее знает! Кажется, у нее фиброма или что-то в этом духе.

Альдо вздохнул. Удивительное все-таки дело: такая красивая девушка, как Полли, связалась с таким человеком, как Макс. Слов нет, он чертовски талантлив. Он знаменитость в театральном мире. Конечно, он пока не Тревор Нанн или Терри Хэндз, однако Альдо вынужден был признать, что он своего добьется, и Полли в этом тоже не сомневалась. Не говоря уж о том, что Макс не упускал случая в том или ином качестве пролезть на страницы таких влиятельных изданий, как «Панч», «Обсервер» и «Санди таймс». А пару месяцев тому назад он ухитрился присоседиться к «Саут Бэнк Шоу», несмотря на то, что в прошлом году делал на Би-би-си совершенно отвратительные, хотя и успевшие намозолить глаза программы. Альдо брезгливо поморщился. Дело в том, что Макс параллельно трахал жену продюсера, которая разливалась соловьем перед своим ничего не подозревающим мужем о том, какой Макс восхитительный и темпераментный режиссер. Он и сейчас помнил, как Макс потешался над этой ситуацией.

И все же он ничем особенным не отличался от десятков других театральных знаменитостей, на которых Альдо успел насмотреться за последние двадцать пять лет. Все они как один верили в свое звездное предназначение, обладали гигантским самомнением и одинаково жаждали находиться в центре всеобщего внимания. Какие бы громкие аплодисменты и шумный успех ни сопутствовали их деятельности, им все было мало…

— Ты, я полагаю, был у врача?

— Еще нет.

— Как нет?!

— Пойду завтра утром. Нет оснований паниковать, Альдо.

— А когда ты это у себя заметил?

— В среду.

— Господи, тебе же давно следовало обратиться к врачу! — воскликнул Альдо.

— Я думал, это ложная тревога, — признался Макс.

Он и теперь был не вполне уверен. Словно страус прятал голову в песок. Ему показалось, что при последнем мочеиспускании жжение, которое сначала было таким сильным, как будто он мочился серной кислотой, теперь немного поубавилось.

— Ты, наверное, надеялся, что это само пройдет?

Макс в тоске закрыл глаза и проговорил, словно обращаясь к самому себе:

— И почему только человеку приходится так страдать из-за того, что он позволил себе немного поразвлечься?

— Тоже мне, невинная жертва!

— Я не нуждаюсь в поучениях, Альдо, — проворчал Макс. — Тем более от тебя.

— Потому что я «голубой»?

Макс немного смутился.

— Может быть, я и «голубой», — продолжал Альдо с оттенком презрения, — но не дурак. По крайней мере в эпоху СПИДа я не позволяю себе ничего подобного… Ладно, завтра поговорим. Мне надо работать.

Альдо открыл дверь и едва удержался, чтобы хорошенько ею не хлопнуть. Правда, если честно, Макс этого не заслуживал. Альдо протяжно вздохнул. Что бы он ни говорил Максу, он и сам совершил в своей жизни немало глупостей — тех, что обычно называют беспорядочной половой жизнью. В его случае эпитет «беспорядочная» был даже слишком скромен. Альдо все познал и все перепробовал. Даже женщин.

Как давно все это было!.. Чего стоили одни поездки в Бангкок, полные диких, прекрасных и опасных приключений. Снова отправляться туда не имело смысла: что было, то было. Более чем достаточно одной лишь памяти о прошлых безумствах. К тому же Джонно для него больше не существовал. Конечно, он пытался развлекаться, как в старые добрые времена. У него даже был стройный симпатичный паренек с гладкой смуглой кожей, который вполне умело мог все это проделать… Так, да не совсем так. Такого безмятежного успокоения, которое он испытывал в объятиях Джонно, не способен был дать ему никто другой.

Вспомнив о Джонно, Альдо ощутил в душе застарелую боль и пустоту. В те мимолетные мгновения, полные надежд, которые прошли навсегда, ему казалось, что и вправду можно укрыться вдвоем в собственном замкнутом мирке, где они будут жить вместе и любить друг друга, а весь остальной мир — пропади он пропадом…

Джонно так и не понял или не захотел поверить, что Альдо готов был взять его с собой в Англию, где они могли бы зажить относительно осмысленной и размеренной жизнью. В конце концов он категорически отказался от переезда, и они распрощались на какой-то грязной железнодорожной платформе. Джонно послал ему воздушный поцелуй, прикоснувшись кончиками пальцев к своим изумительным, персикового цвета губам, и просто исчез, пропал, растворился в море желтокожих лиц, словно добрый волшебник. Джонно вернулся туда, откуда пришел, — в мир дешевых баров, где чувствовал себя, как рыба в воде.

Альдо судорожно сглотнул слюну. Нет, лучше вообще не вспоминать о Джонно. Не думать о его новых любовниках, которым тот служит с той же сказочной щедростью… Быть может, это он, Альдо, чего-то не понял?..

Макс отхлебнул воды из стакана, прополоскал рот и выплюнул воду в раковину. Его мучило раскаяние, что он наговорил Альдо лишнего, а этого делать не стоило. По большому счету ему, конечно, было безразлично, что подумает о нем приятель, но чего он совершенно не выносил, так это той тошнотворной проповеднической манеры, в которой в последние несколько месяцев Альдо начал позволять себе высказываться.

Продолжая что-то ворчать себе под нос, Макс подставил ладони под струю холодной воды, а потом взглянул на себя в зеркало и, естественно, увидел всю ту же знакомую физиономию, лицезреть которую не доставляло никакого удовольствия. Что же, это никогда не беспокоило его. Конечно, он был тщедушен, узкоплеч и не имел подбородка, однако его внешность, — вернее, отсутствие таковой, — никогда не являлась помехой, когда дело касалось противоположного пола. Главное, он производил на них впечатление, а на остальное ему было наплевать. Макс был так уверен в этом своем природном даре, что даже испытывал к женщинам нечто вроде смутного презрения. Временами оно, это презрение, изрядно беспокоило его. То усиливаясь, то ослабевая, оно постоянно отягощало его душу.

Шум бегущей из крана воды заставил его поморщиться. Он закрутил кран, пока вода не закапала медленно-медленно, и вдруг ощутил внезапное желание помочиться. Впрочем, он тут же подавил этот позыв. Меньше всего ему хотелось, чтобы это еще раз напомнило о том, в каком плачевном положении он оказался…

И где только он подцепил эту заразу? Что касается Ивонн, то она была от него просто без ума и вряд ли позволяла себе похождения на стороне. Если это не Ивонн, то тогда кто? Мысли Макса невольно перескочили на сестру Полли Надю. Он чувствовал к ней всевозрастающую нежность, и это чувство смущало его. Ведь он был не из тех, кто распускает нюни со своими женщинами.

Макс одернул на себе свитер и прикоснулся ладонью к укромному местечку между ног, которым он так дорожил. Может быть, как-нибудь пронесет?.. Однако внутренний голос нашептывал ему прямо противоположное. У него даже под ложечкой засосало, когда он представил себе все неизбежные неприятности, которые, надо полагать, очень скоро не замедлят на него посыпаться.

— Уже поздно!

— Еще один бокал вина!

Люси смотрела на гладкую загорелую физиономию Роджера и думала о том, пользуется ли он кварцевой лампой.

— Мне еще нужно зайти на студию. В пять мне назначено быть в костюмерном цехе.

Этот завтрак грозил занять полдня. Она нарочно приехала чуть позже, чтобы сделать эту встречу еще короче, однако Роджер ухитрился все обернуть в свою пользу, заявив, что теперь у него как раз полным-полно времени. Люси обреченно вздохнула.

— Не думай о времени, — сказал он, медленно наполняя вином бокалы. — Наверное, Дику не терпится сниматься со мной в понедельник?

— Ну еще бы! — с готовностью подтвердила она. — Он рад, что снова может работать.

— Как это ценно — иметь человека, который мог бы замолвить за тебя где нужно словечко, верно?

— Ты же знаешь, как я тебе благодарна, Роджер, — с усилием выговорила она.

— Дик, я думаю, тоже был бы мне благодарен. Если бы, конечно, узнал.

Роджер усмехнулся. Наступило неловкое молчание. Уткнувшись взглядом в бокал с темным, цвета перезрелой сливы вином, Люси почувствовала, как спина и шея покрываются холодным потом, едва она представила себе, что было бы, если бы Ричард действительно узнал. Она беспомощно вздохнула, удивляясь тому, как вообще позволила себе прийти сюда. И с кем? С Роджером!..

Неужели она уже забыла обстоятельства их прошлого разрыва? А может быть, она до сих пор находится под властью его обаяния и не в силах ему отказать?

Она подняла на него глаза и встретила его спокойный взгляд — такой знакомый взгляд, которым он словно хотел сказать ей, что она может целиком и полностью на него рассчитывать, что она для него исключительная женщина. Роджеру всегда отлично удавались эти штучки. Он умел заставить женщину довериться.

— Я, конечно, понимаю, он будет занят всего лишь в шести эпизодах. Это не так уж много… — осторожно продолжал Роджер, а его горячая рука поглаживала ее руку. — Однако в последнее время я приобрел кое-какой вес на съемочной площадке. Я даже могу вносить небольшие коррективы в сценарий. Ну, ты понимаешь — идеи, побочные линии и тому подобное. Словом, если все пойдет, как задумано…

В какой-то момент их взгляды пересеклись, и Люси почувствовала, что краснеет.

— Мне действительно пора, Роджер…

Он выпустил ее руку и посмотрел на часы.

— Я и не заметил, как пролетело время, — пробормотал он с шутливым отчаянием.

— Я не могу позволить себе опоздания.

— Я понимаю, — сказал он с широкой располагающей улыбкой, блеснув своими безупречными зубами. — Я тебя подвезу.

— Честное слово, в этом нет никакой необходимости! — воскликнула она. — Я могу вызвать такси.

— Но мне хочется.

— Не стоит беспокоиться, Роджер!

— Говорю тебе, мне хочется это сделать, Люси.

Он не отрываясь смотрел ей в глаза, пока она не выдержала и не опустила взгляд. Тогда он щелкнул пальцами, подзывая официанта, и попросил счет.

Высадив Люси на мокром тротуаре около студии и отъезжая на своей шикарной ярко-красной «альфа-ромео», Роджер посигналил на прощание, и Люси передернуло от резкого автомобильного гудка.

На противоположной стороне улицы светилось оранжевое табло, по которому бежали огромные черные буквы, призывающие заранее побеспокоиться об угощении для рождественского стола. Был конец ноября, праздничный сезон уже начался, а она об этом почти забыла. Коротко вздохнув, она направилась к дверям студии, из которых как раз выходили Джеки и Макс Локхарт. Лицо Джеки осветилось приветливой улыбкой, а Макс нарочно задержался, пропустив Джеки вперед, и, помолчав, медленно сказал:

— Тебя дожидаются в костюмерном цеху.

— Я только на две минуты опоздала…

— Нехорошо опаздывать, дорогая Люси, нехорошо, — мрачновато ухмыльнулся он. — Однако в будущем мы будем более старательны, не так ли?

Он неторопливо смерил ее взглядом с головы до ног, и на его губах продолжала играть мрачная улыбка. Довольный, что заставил ее смутиться, отыскав мишень для своего дурного настроения, он пошел прочь.

Люси даже не нашлась, что ответить, а как хотелось бросить ему что-то дерзкое и ошеломляющее. Она просто стояла и смотрела ему вслед. Потом она вошла в здание, прошла по длинному коридору и ступила во владения Ивонн. Из всех комнат доносились шум голосов, смех и пение, но от этого Люси почувствовала себя еще более одинокой. Если бы это было в ее силах, она бы немедленно развернулась и побежала обратно в свою маленькую ободранную квартирку, которую она всегда так кляла и ненавидела всеми фибрами души и в которой теперь ее дожидался Ричард, занятый приготовлением ужина. С каким удовольствием она бы заперлась в этой норе от всего мира!..

— Что-то не так? — спросила Джеки Макса, когда тот сел в автомобиль. — Я имею в виду Люси.

— Да, в общем, нет… — осторожно ответил он. — Просто я поинтересовался, как она себя чувствует после всего. Ведь и ты, и я знаем, как она была разочарована тем, что не получила роль Мэрилин Монро.

— Я думаю, она ее еще сыграет.

Макс помолчал секунду, а потом сказал:

— Пару лет назад я работал с Люси. Но оказалось, что у нее не все в порядке с нервами.

Когда Макс вспомнил о том отвращении, которое было написано на ее хорошеньком лице, то сразу помрачнел.

— Неужели? — удивилась Джеки. — Ты никогда об этом не рассказывал.

— Я не придавал этому особого значения, — быстро проговорил Макс. — Ведь это было два года назад, как я уже сказал. Может, и больше…

— Люди меняются, — спокойно сказала она. — Кроме того, профессия актера кого хочешь сделает нервным. А кстати, почему бы нам серьезно не поразмыслить о том, чтобы девушки играли в спектакле попеременно? Один вечер одна, второй — другая, и так далее…

— Не начинай все снова.

— Но ведь это чрезвычайно напряженная роль.

— И Роуз вполне с нею справится.

— Неделю за неделей — по восемь спектаклей?

— Мне казалось, что мы уже обо всем договорились и ты целиком и полностью со мной согласна.

— Стоит подумать об этом еще раз.

Джеки смотрела в окно и думала о том, почему это он все, что она не скажет, принимает в штыки? Ну хотя бы раз согласился или хотя бы из вежливости допустил, что и она может быть права… Что касается Роуз, то она не показалась Джеки такой уж выносливой и полной жизненных сил. Вчера она зашла в костюмерный цех и, увидев Роуз полураздетой, поразилась, какая та тоненькая и хрупкая.

— Ей, конечно, не мешает немного прибавить в весе. С прошлой недели она начала потихоньку поправляться. Я уже растолковал ей, как правильно питаться — витамины и тому подобное. Кстати, и спать ложиться пораньше… — Макс хмыкнул. — Разве ты забыла, где я ее нашел?

— Ее номера у «Мадам Йо-Йо» не идут ни в какое сравнение с главной ролью в нашем мюзикле. Ведь роль будет требовать ее присутствия на сцене практически на протяжении всего спектакля, — резонно заметила Джеки.

— Должен сказать, — возразил он, — что это со стороны канканы в кабаре всегда кажутся плевым делом. Знай себе прыгай. На самом деле это довольно тяжело.

— Я вовсе так не думаю, — спокойно сказала Джеки. — Просто я стараюсь предугадать проблемы, которые могут возникнуть в будущем. И по возможности их избежать. Надеюсь, тебе не надо напоминать, сколько денег вложено в это дело. Не говоря уже о нашей репутации — твоей и моей. Будет настоящей катастрофой, если Роуз сломается на этой роли и потеряет форму…

— Джеки, дорогая, — сухо сказал Макс, — если говорить начистоту, то должен признаться, я никогда не был в восторге от такой расстановки актеров, когда главную роль играют попеременно. Это здорово снижает уровень зрительского восприятия. Таков театр. Кроме того, в нашей постановке не задействованы звезды, которых мы могли бы менять на радость публике. У нас есть одна Роуз, и из нее, как я надеюсь, должна получиться звезда. Люди будут валить к нам только для того, чтобы увидеть и услышать именно ее. Чего не скажешь о той ситуации, когда главную роль будут делить две девушки, притом обе никому не известные.

— Мы вовсе и не делаем упор на то, что в нашем мюзикле будет блистать новая звезда, Макс. В том-то и дело, что должен прогреметь мюзикл как таковой, ведь это «Мэрилин»!

— Но Мэрилин — это и есть Роуз, — медленно и терпеливо возразил он. — А Роуз — это Мэрилин.

— Вот она и сломается на этой роли, если мы слишком нагрузим ее.

— Что-то я не пойму, разве мы ставим детский утренник?

Джеки закрыла глаза, едва сдерживая раздражение.

— Ладно, Макс. Ладно… — Она повернулась к нему. — Очень скоро начнутся репетиции, и в конце января, перед тем, как переезжать к «Адельфи», мы вернемся к этому разговору.

— Но мы просто обязаны дать Роуз шанс, — продолжал настаивать Макс.

— Поэтому-то я и предлагаю отложить этот разговор до конца января.

— Хорошо, хорошо… — согласно закивал Макс.

— А кроме того, Люси должна будет участвовать практически во всех мероприятиях, которые мы будем устраивать для нашего паблисити.

— Как запасной вариант.

— Можно сказать и так.

— Прекрасно, — отрешенно проговорил он таким тоном, словно вдруг потерял интерес к разговору.

Джеки стала смотреть в окно. Люди уныло брели по мокрым тротуарам.

— А с кем именно мы встречаемся на телевидении?

— С Майклом Кинси.

— Тоже мне деятель, — ухмыльнулся Макс. — Кажется, он готовит какие-то утренние программы?

— А еще программу «Отдыхай!».

— В самом деле? — протянул Макс. — Я этого не знал.

Он заметно оживился. «Отдыхай!» была программой, которую запустили в сентябре, но которая уже успела занять высокий рейтинг среди легких развлекательных передач. Это была программа, где не только болтали о всякой всячине, в ней было нечто действительно возбуждающее. Совершенно непредсказуемая, она брала своими неожиданными переходами от Паваротти до чиппендейловских штучек.

— Кажется, он готов дать информацию о нашей постановке, если только мы согласимся включить в сюжет песню из мюзикла.

— Речь идет о какой-то определенной песне?

— Да. Он случайно услышал ту вещичку — дуэт Монро и Кеннеди. Он без ума от нее.

— Мы можем на это согласиться?

— Черт возьми, почему бы и нет? В конце концов о связи Монро и Кеннеди уже столько говорили, что нас едва ли потянут за это к ответу. К тому же клану Кеннеди это вряд ли повредит. Ну а легенда о Монро получит вторую жизнь… Для тех, кто знал Монро лично, мы вряд ли скажем нечто такое, о чем они раньше не догадывались, ведь история Мэрилин уходит корнями в дела давно минувших дней и полна вопросов, на которые уже никто и никогда не сможет ответить.

— Ты имеешь в виду достоверность фактов, касающихся связи Монро с обоими братьями Кеннеди?

— И это тоже, — ответила Джеки, — и еще обстоятельства ее смерти. Все, что я прочла на эту тему, говорит о том, что смерть Монро не была обычным самоубийством. Несмотря на весьма подозрительные обстоятельства смерти, а также чье-то явное стремление запутать следы, никогда не проводилось открытого расследования ее гибели. Кинси хочет знать, есть ли в нашем мюзикле прямое или косвенное упоминание об этом, а также песня, посвященная этой проблеме.

— Ты говоришь о «Поздних звонках»? Об этой песне?

— Именно.

— Но если мюзикл пойдет в Штатах, многим придется не по душе, что в нем идет речь о подобных вещах. Или хотя бы нечто подобное подразумевается.

— Но мы вовсе и не собираемся подразумевать что-либо. А тем более не пытаемся утверждать нечто окончательное и истинное, что имеет отношение к событиям тридцатилетней давности. «Мэрилин» — это всего лишь мюзикл, в основе которого жизнь Мэрилин, и в нем мы приближаемся к истине не более, чем это уже было сделано до нас. Совершенно очевидно, что мужчины играли огромную роль в ее жизни. Это подтверждено документально. Ее использовали, она сама позволила себя использовать. Вопрос в том — почему? Что касается самой Монро, то она была «привлекательной блондинкой с фигурой, которая нравилась мужчинам» — именно это лежит в основе мотивов ее собственного поведения…

— Уж не хочешь ли ты сказать, что и она прошла через эти пресловутые «гаремы» кинобоссов?

— Не мне тебе объяснять, что влиятельные особы шоу-бизнеса регулярно отлавливают юных звездочек. Известно, что Монро как-то сказала: «Самый большой вред девушка может причинить себе, если скажет «нет» кому-нибудь из боссов…»

— Не преувеличение ли это?

— Ох, Макс, умоляю тебя! И тебе, и мне известно, что обычаи подобных «гаремов» вовсе не ушли в прошлое даже в наши, так сказать, просвещенные времена.

Макс бросил на нее косой взгляд, но ничего не сказал.

— Как только к ней пришла слава, — продолжала Джеки, — у нее появилась возможность использовать свою известность, красоту и сексапильность, чтобы добиться роскошной жизни с богатым и могущественным мужчиной. Воплотить свои мечты, так сказать, в реальность. Конечно, это предположение. И тогда выяснилось, что ничто и никто не соответствует ее мечте. А если и соответствует, то находится вне пределов ее возможностей…

— Иначе говоря, она гонялась за собственной тенью?

— Я всегда утверждала, Макс, что у тебя изумительная способность подбирать слова.

— А разве нет? — проворчал он, пораженный познаниями и убежденностью Джеки. — Как бы там ни было, учитывая интерес Кинси к этой стороне истории Монро, нам следует ввести этот мотив в финальную сцену спектакля.

Но финальная сцена уже и так была выстроена в воображении Джеки: луч света нащупывает во мраке обнаженное тело Мэрилин, а откуда-то издалека доносятся затихающие телефонные звонки и чьи-то голоса… Потом наступает абсолютная, гробовая тишина.

— Это все, естественно, еще нуждается в доработке… — протянул Макс.

Джеки напряглась.

— Ну конечно, — проговорила она. — Однако в целом ты согласен, не так ли?

— О да, — сказал он, — финал почти идеальный.

Роуз лежала на полу в гостиной, зажав в своих узких ладонях гантели. Она глубоко вздохнула и медленно подняла руки, а затем опустила их на грудь. После небольшой паузы она снова подняла гантели и опустила их на ковер. Проделав это упражнение десять раз, она перевернулась на живот и стала прогибаться в спине. Она намеревалась сделать это упражнение двадцать раз подряд, но уже после двенадцатого без сил растянулась на ковре. Ну ничего, сказала она себе, все равно с каждым днем получается лучше.

Потом она долго лежала ничком и, не шевелясь, рассматривала узоры на синем ковре, которые казались ей каким-то особым, тайным и потусторонним миром. Облизав языком пересохшие губы, она почувствовала, что ее немного знобит. Во время гимнастики она вспотела, а теперь начала остывать.

C тех пор, как она получила роль, ей пришлось отказаться от посещения баров, где она так любила выпить колы, чтобы унять расшалившиеся нервы и отдохнуть от окружающей суеты. Теперь все пошло по-другому.

Роуз встала и взглянула на себя в большое зеркало, висевшее на стене. Она вытянула шею, приподняла подбородок и стала критически рассматривала свои груди, талию, бедра и ноги. Все казалось таким миниатюрным и тоненьким. Однако у нее были огромные глаза и большие чувственные губы. Кроме того, черное трико делало ее фигурку еще более миниатюрной и хрупкой. Естественно, она не имела ничего против того, чтобы быть стройной, но уж слишком она была худой. Даже Ивонн, хозяйка костюмерного цеха, была вынуждена как-то исхитряться, чтобы соответствующим образом подогнать ее фигурку к округлым формам Мэрилин. Впрочем, Роуз уже удалось прибавить почти килограмм только за прошедшую неделю. Спасибо Барби — ее домашней стряпне. К сожалению, этот килограмм был почти незаметен: что делать, почему-то никогда не получается поправиться в тех местах, где надо… Она с тоской взглянула на свои большие соски, которые были похожи на шляпки грибов. Дрю, однако, находил их возбуждающими.

Она нежно погладила ладонями маленькую грудь и загрустила ее больше. И все-таки он любит ее. Она в этом уверена. Это так очевидно: он звонит ей, приглашает позавтракать, подарил красную розу…

Дрю взял с нее клятву никому не рассказывать об их связи. Особенно никому из тех, кто имел отношение к постановке. Если Джеки узнает об этом, ей не понравится, что актриса, которая должна исполнить главную роль в ее мюзикле, позволяет себе расходовать энергию на посторонние дела, когда расписание репетиций и без того чрезвычайно напряженное, к тому же и премьера уже не за горами.

Роуз блаженно улыбнулась, когда вспомнила, как бережно, как нежно ласкали ее руки Дрю. Он словно хотел сказать ей: «Ни о чем не беспокойся, любимая! Я сам позабочусь о тебе…» И она любила его, любила всей душой.

Блаженная улыбка не сходила с ее губ. Разве она могла мечтать о чем-нибудь подобном? Она получила главную роль в мюзикле, который ставится на Уэст-энде, а это значит, что теперь она сможет расплатиться по всем счетам. Она станет звездой — все это говорят. А главное — она повстречала такого великолепного мужчину, как Дрю, который так заботится о ней.

Сколько раз в своей жизни она пыталась угнаться за призрачным счастьем, которое рассеивалось, как дым, едва она касалась его! Подобное случалось с ней довольно редко, но сейчас она могла признаться себе, что почти всегда принимала ошибочные решения и делала неправильный выбор. Даже в школе так было. С тех пор мало что переменилось. Разве только, оказавшись во взрослом мире, Роуз стала ошибаться еще чаще… Но теперь, конечно, все будет иначе.

В ее памяти всплыла мелодия из мюзикла, и Роуз начала тихо напевать. Ее безупречный голос все нарастал, звучал все непринужденнее. Находясь в комнате одна, Роуз пела для самой себя, пела от всего сердца. Она чувствовала, что для нее наступил один из тех волшебных моментов, которые никогда не забываются. Она думала о Дрю — вспоминала его лицо, голос, руки. Его поцелуи действовали на нее, словно наркотик. Даже теперь она ощущала их на своих губах. Она думала о нем днем и ночью.