Грешить бесстыдно, непробудно…

© Эдуард Снежин 2016

© Sklenëný mûstek s.r.o. 2016

Ключ застрял и не поддавался в замочной скважине. За спиной послышался такой же лязг металла. Обернулся — дверь напротив открывала блондинка с точёным профилем лица и аппетитно выпирающей задницей из тесных для неё джинсов.

— Трахнуть бы её! — заныло в штанах.

Блондинка, открыв дверь, оглянулась, под притяжением моего желания, в расширенных блестящих глазах застыло смятение.

Два часа дня. Ещё в четыре утра, разогнав дома пьяную компанию провожающих меня в отпуск, в последний раз всадил Диле прямо на кресле, но не кончил, спешил на автобус к самолёту, доставившему меня в Симферополь.

Всю дорогу эрегированный орган пытался томительно прорваться сквозь ткань джинсов и не дал мне выспаться в трёхчасовом перелёте.

— Так, сосед по комнате из прежнего заезда уже смотался, пока я один в этом уютном номере с видом на море и свежим запахом от недавней уборки.

Плюхнулся на широкую кровать, с намерением отоспаться, но томление в штанах переросло в непереносимое напряжение.

— Отчего блестели у неё глаза? Как я сразу не догадался — сегодня же праздник, Первомай, наверняка выпила за обедом с соседями по столу!

Я вскочил, извлёк из саквояжа одну из трёх прихваченных бутылок коньяка и постучался в номер напротив.

Она открыла с задержкой. Передо мной стояло благоухающее, явно духами с феромонами, роскошное чудо в вечернем фиолетовом платье.

— Переоделась куда-то, мог бы не успеть, — подумал я.

— Извините, вот с дорогой не успел встретить праздник, а здесь пока никого не знаю, — начал я натиск.

— Но я… — покосилась она на коньяк.

— Хорошо, только давайте к Вам — Вы же сосед?

За столом, она села на кровать напротив, рассмотрел её получше. Постарше, чем я думал, лет тридцать пять, но… какие круглые коленки и впечатляющие ляжки, выступающие из-под ажурных зубчиков трикотажного платья.

Болезненно задубенел член, измождённый от долгого противостояния.

— Великолепный коньяк! — произнесла блондинка, без колебаний опрокинув полстакана «Греми».

Коньячный аромат, разлившийся в воздухе комнаты, явился последней каплей к будоражившему запаху феромонов, переполнившей и взорвавшей моё самообладание.

Я бросился на колени перед объектом живой плоти, способной удовлетворить распалённую физиологию, откинул платье и жадно прильнул губами к вожделенному месту сквозь полупрозрачные колготки в мелкую сеточку.

Она отшатнулась и вскрикнула.

Однако решительный рубеж был уже перейден без прелюдии, она не сопротивлялась в шоке оцепенения.

Когда я попытался, довольно грубо, зацепить пятернёй колготки, блондинка прошептала:

— Я сама, — и медленно, как бы о чём-то размышляя, скинула туфли, скрутила колготки донизу и стащила их за носочки, мелькнув плотными икрами перед моими глазами.

Неожиданный стриптиз распалил меня до изнеможения.

— Никакие феромоны не устоят перед запахом твоей плоти, — прошептал я, лихорадочно приспуская джинсы и, как был на коленях, взялся обеими руками за её затрепетавшую задницу и насадил с размаху розовое устье на перевозбуждённый кол.

— А ты вовремя успел, — усмехнулась она чуть позже с коньяком в руках, — закрой дверь на ключ.

Я исполнил указание. Только, только. Снаружи послышался стук в её дверь. Потом в тишине раздался толчок в мою дверь, охотник шёл по запаху феромонов.

Мы молчали.

Через пару минут послышались удаляющиеся шаги.

— Кто он?

— Мой профсоюзный босс. Мы прилетели из Москвы вчера, путёвку для меня сделал он.

— Значит, духи были для него?

— Что поделаешь, решение было принято раньше, он домогался меня полгода.

— Я Дмитрий, а ты?

— Людмила. Наконец-то, познакомились, — опять усмехнулась она.

— Ну, извини, был слишком озабочен.

— Как будто я сразу не поняла — пошла дура.

— Почему дура? Потому и пошла, что поняла.

— Да у вас мужиков всё просто.

— Жалеешь?

— Нет. Я тоже знаю взрывную страсть с первого раза, — выпила блондинка жидкость и поставила стакан на стол.

— Да уж, нет ничего прекрасней, чем исследовать новое тело, — прорычал я, взбодрённый её знанием и, плотно обхватив ладонями упругую задницу, перевернул москвичку в позу известного речного обитателя.

— Ах! — только и вскрикнула она, когда я засадил ей под ягодицы по самые яйца.

Объявили «Бал знакомств».

Мы со Славкой прихорашивались, потягивая коньяк мелкими порциями, с соседом за стенкой, мы быстро сблизились.

Ему тридцать пять, мне сорок два, но всегда давали чуть за тридцать. Усатый красавец-блондин пользовался вниманием у женщин, однако, хоть и осталось ему доживать в санатории десять дней, никого не имел.

— Как ты это терпишь? — возмутился я.

— Жену люблю.

— На курорте все холостые.

— Честно говоря, — задумался Славка, — нравится мне очень Ольга, сидит за соседним столом с тобой, точь в точь как моя супруга в молодости, но…

Ольгу, блондинку с сексапильно-строгим лицом я, конечно, уже приметил.

— Заслуживает восхищённого внимания, — прицыкнул я языком.

— Да танцевал с ней. Серьёзная девушка, замужем, только и вспоминала своего, где уж мне.

И, помолчав, добавил:

— Что-то общее у нас с ней по отношению к семье.

— Зауважал?

— Зауважал.

Тут в дверь постучали, и на пороге показалась Наташа.

С Наташей мы познакомились на остановке в городе, куда меня сбросил автобус из Симферополя. Первое мая выдалось в Евпатории холодным, девушка в сером пальто без головного убора зябко ёжилась, ожидая транспорт.

Привлекло меня в ней поразительное несоответствие юного, почти детского лица и хрупкой шеи с несоразмерно развитыми выпуклостями грудей и, особенно, широченного седалища.

— Бог мой! — подумал я, — так просматривается даже сквозь пальто, что будет, если её раздеть.

От сексуальной фантазии орган затвердел до ломоты.

— Замёрзла? — спросил я, на — фляжку.

Удобная фляжка с коньяком всегда скрывалась во внутреннем кармане.

Девушка зыркнула и с удовольствием приложилась к фляжке.

Через минуту я уже знал, что Наташа моя землячка по Уралу, из Златоуста, учится на повара, здесь второй месяц на практике.

Понятно, почему разъелась.

Я сказал, что приехал в санаторий «Евпатория», он считался на курорте самым классным, Наташа пообещала обязательно придти в гости.

— Как ты меня нашла? — удивился я.

— А, у меня здесь медсестра знакомая.

Мы со Славкой вперились на девушку вытаращенными глазами.

Сегодня было тепло, и в платье Наташины прелести смотрелись неприлично выдающимися.

— Ну, я пошёл, умыться надо, — ретировался приятель.

— Неплохо устроились, — осмотрела Наташа комнату.

— Садись, — показал я на кровать.

Та заскрипела под весом молодой налитой кобылицы. Со стороны я выглядел, наверно, более испуганно, чем радостно.

Женщины склонны интуитивно угадывать мужские мысли.

— Не бойся, там у меня всё нормально, — махнула девушка рукой в сторону гениталий.

— За это выпьем, — улыбнулся я и расслабился.

Я привёз с собой СД — проигрыватель и через пять минут, когда мы заправились веселящей жидкостью, похотливо прижимал в танце необыкновенную задницу под звуки любимого сайкаделика «Пинк-флойд».

— Такой ты ещё не встречал, — улыбнулась плутовка.

— И хотел бы узнать поближе, — подхватил я и поцеловал девушку в маленькие пухлые губки. Губки пахли коньяком и источали притягательный, чуть уловимый аромат юности.

Наташа выдержала поцелуй с открытыми глазами:

— Ты женат?

— Разведён. Зачем всегда спрашиваете?

— Я не об этом. С какой казной приехал на юг, у семейных всегда тощая?

— Ну, есть кое-что.

— Знаешь, поставим сразу точки над «i». Мне нужен мужчина, который бы содержал меня, пока не уехал.

— Вот как! — только и произнёс я.

Никогда не был жадным в деньгах, особенно с женщинами, но первый раз предлагали мне продаться.

Девушка прервала танец и снова присела на кровать:

— Давай ещё выпьем по разу и в танцзал.

— Если ты не согласен на мои условия, то найди мне на бале подходящего мужчину, — сказала она по дороге.

Похоже, подходящего мужчину я знал. За столом со мной сидел высокий жгучий грузин пятидесяти лет, приехавший в санаторий на «Вольво».

Я оставил на время Наташу и пошёл его искать. Но прежде остановился невдалеке и наблюдал за девушкой, подпиравшей рукой колонну, которая, рядом с ней, совсем не казалась объёмной.

Видимо, по этой причине молодые мужчины, бросавшие взгляд на практикантку, не осмеливались пригласить её на танец, опасаясь не справиться с управлением сексапильной тумбой.

Георгий в задумчивости подпирал стенку в последних рядах гостей праздника.

— Что не танцуешь? — обратился я.

— Не знаю с кем, — ответил грузин. — Так сколько женщин стоит ожидающих.

— У меня дома красивая жена Дима — певица, а эти женщины… какие-то недалёкие.

— А если пригласить молодую девушку?

— Я видел с кем ты пришёл. Завидую.

— Она твоя Георгий.

И добавил после короткой паузы:

— Если, конечно, хочешь раскошелиться на неё.

— Проститутка? — вскинул грузин густые брови.

— Нет, она здесь на практике, землячка. Но хочет серьёзно подружить на весь срок заезда — не моя стихия.

— А мне это подходит, я серьёзный мужчина.

— Кто бы сомневался!

С грустью смотрел я на милое Наташино личико, которое целовал ещё десять минут назад. Похоже, всё у них складывалось лучшим образом, видно было как, обычно молчаливый Георгий, разговорился, а девушка улыбалась самым искренним образом.

— А губки у неё — тесные врата от рая, — подумал я. — Судя по размеру верхних, и нижние губки такие же увлекательные…

— Чёрт, выступил как сводня, — презирал я себя. — Наверно, мог бы добиться близости, а там бы… посмотрел.

Людмила танцевала с профбоссом и стремилась отвернуться от моего взгляда. Впрочем, ещё вчера, при случайной встрече, блондинка обронила:

— Ты мне испортишь всю карьеру. Еле выкрутилась.

— Переспала с ним?

— Я не сучка, чтобы сразу прыгать из постели в постель, — вспыхнула женщина.

— Ладно, не буду тебе мешать.

— Дмитрий, ты должен понять.

— Я вас, москвичек прагматичных, давно понял.

— Ой, ли, у вас в провинции не так?

— Да все стали… практичные.

— И здесь облом, — с грустью думал я. — Так мой нетерпеливый дружок может пуститься во все тяжкие.

Тут мой взгляд поймал Славу, танцующего с Ольгой. Они почти не разговаривали, но видно было, что им приятно общаться, не желая большего.

— Какова, какова! — прошептал я, вглядываясь в точёный профиль Ольги. С такой девушкой — великое наслаждение просто сидеть бесконечно долго лицом к лицу, пытаясь разгадать тайну совершенной красоты.

Я бросил взгляд на праздник, который не состоялся для меня, и вернулся «домой».

На другой день, по направлению врача, я посетил в городе консультацию у профессора и возвращался назад милым тренькающим евпаторийским трамвайчиком.

Напротив сидела миловидная чернявая, постоянно улыбающаяся женщина, лет под тридцать. Улыбалась она и солнцу за окном, и мелькающей сочной майской зелени, и всем входящим пассажирам, и… мне.

— Хорошо? — спросил я.

— Хорошо, — согласилась она.

— Вы покорили меня своей улыбкой.

— Спасибо, а я вчера видела Вас на танцах.

— Вот как, меня ждали друзья на бильярд, — соврал я, оправдывая быстрый уход. Значит, весёлая красавица отметила меня.

Я давно знал, что если женщина обратила первой внимание на мужчину, тому остаётся только, при желании, пойти ей навстречу. «Если женщина просит…»

Мы пошли от трамвая в одном направлении.

— Вы тоже в санатории? — спросил я, хотя уже «вычислил» в столовой всех санаторных красавиц.

— Нет, рядом, снимаю комнату, но лечиться хожу туда.

— Дима, из Е-бурга, — представился я.

— Таня, из Москвы, — в тон мне отвечала она, не переставая улыбаться.

— Опять, москвичка, — подумал я с некоторым сожалением, но Таня тут же продолжила:

— Собственно я живу рядом с Москвой, в Мытищах и в большом городе почти не бываю.

В который раз я поразился неосознанной женской интуиции, она угадала слабый, чуть уловимый порыв нелюбви к москвичкам и тут же поправилась. Мы договорились с девушкой встретиться вечером.

С обеда до вечера милый, добрый облик Татьяны парил передо мной, словно наяву, и хандра моя рассеялась.

Она появилась на ротонде ровно в восемь, как условились, с широкой светящейся улыбкой за сотню метров.

— Я один в комнате, пошли ко мне, — эта фраза далась мне без усилия, словно приглашал не в первый раз.

— А, пошли! — решительно махнула она рукой, на миг, прекратив улыбаться.

И эта решительность, как и серьёзное мимолётное выражение её лица, мне понравились.

Знает и понимает, зачем идёт и не строит из себя стерву.

В ход пошла, последняя из захваченных бутылка коньяка.

— Таня, прости за откровенность, я хочу тебя, пока не пьян, — сказал я после первых глотков.

Женщине часто, перед тем как отдаться в первый раз, требуется стимулирующая доза, но мало кто из них понимает, что мужчине хочется взять её трезво, обстоятельно, с ощущением всех тончайших нюансов проникновения в незнакомую плоть.

Повелось это от всегдашней уверенности женщин в примитивности мужчин, как грубых самцов, цель которых: дорваться до вульвы любым путём.

Таня поняла:

— Ложись в постель.

Я разделся и лёг под одеяло, нельзя всё же шокировать торчащим членом почти незнакомую женщину.

Все, также улыбаясь, гостья медленно сняла с себя платье, на теле не было ни трусов, ни лифа, но на плотных ножках чёрные ажурные чулки с резинками.

Не было сомнений — она шла сюда в готовности трахаться и прекрасно знала, что вид обнажённой женщины в таких чулках возбуждает мужчину.

Этой позы на юге я ещё не испытал, — с восторгом запело всё моё тело, когда красавица, откинув одеяло, насадилась сверху на вибрирующий от желания орган.

— Ты не двигайся, — прошептала она, — и закрой глаза.

Я закрыл.

Чудесная экзекуция происходила как во сне, когда возникают поллюции без всякого приложения усилий, сопровождаемые яркими картинами восхитительного изнасилования незнакомой красавицей.

Однако, во время излияния семени, я широко раскрыл глаза, выступающие розовые губы наездницы плотно обжали мой орган и содрогнулись в ответном оргазме.

— О-о! — простонала Татьяна.

— О-о, как ты кончаешь! — исторгнул я последние капли из пульсирующего в аритмии семенного канатика.

— Не хотела грешить на юге, — обняла меня, Татьяна, прижавшись горячим телом. — Десять дней держалась.

— Мужу обещала?

— Нет, любовнику.

Потом она рассказала, что бравый любовник, милицейский капитан, не хотел отпускать её на юг, но сам был связан по работе и семьёй, однако заявил, что непременно приедет.

— Устала ждать?

— Устала.

Простая откровенность женщины импонировала мне.

— Что мяться, — думал я, — раз есть тяготение друг к другу, к чёрту эти условности, сковывающие нас.

Быстрая полная открытость между нами перешла в состояние ежедневного желания обладать друг другом.

Ситуация осложнилась, ко мне подселили соседа, а к себе Таня не позволяла привести, опасаясь и строгой хозяйки, и неожиданного приезда любовника, которому сообщила адрес.

Встречались мы с ней обыкновенно вечером, день был занят процедурами и экскурсиями. Трахались везде, где только придётся, благо широкие просторы санаторных коридоров были сплошь уставлены креслами и диванчиками в потаённых уголках.

Однажды, когда на одном из них, она сидела у меня на коленях, прикрытая подолом платья на пуговицах, и я сосредоточенно натягивал её, мимо продефилировала серьёзная женщина-главврач с медсестрой.

На собеседовании по приезде именно она в шуточном тоне настраивала гостей на секс-терапию, как один из видов лечения, но, конечно, полагала, что это должно происходить не в публичном месте. Однако у мудрой женщины хватило терпенья замедлиться перед нами только на миг и в тот момент, когда я отчаянно пытался побороть искажение лица при наступающей эякуляции, проследовать, отвернувшись, дальше.

Но задержанный оргазм я испытал невиданной силы. С тех пор, иногда, я нарочно ищу угрожающей ситуации, чтобы обострить трепет запретного испускания.

Мы с Таней очумели от похоти.

Чем больше трахаешься, тем больше хочется.

Когда женщины-партнёра нет рядом, ощущаешь горячечное раздражение измятого в схватках органа, но болезненность только подталкивает к новому соитию, так как сразу прекращается при первых фрикциях.

Не даёт покоя, также сохранившийся на теле запах плоти от сексуальных игр, бороться мытьём с ним бесполезно — ноздри только шире раздуваются в поиске убегающего возбуждающего аромата.

Стало совсем тепло, и танцы перенесли на открытую площадку.

Взбодрённые коньяком, мы принимали участие в дикой вакханалии танцев среди круга знакомых, которых оказалось уже тьма.

Толпа «больных» ревела, как в последний день Помпеи перед извержением Везувия.

Разгорячённый напитками, танцами, музыкой и созерцанием мечущихся молодых полуголых вакханок, я тащил Таню в кусты, недалеко, метров за двадцать от площадки, где сгибал её спину и с наслаждением вдувал в стояка.

Наши свидания прекратились внезапно, приехал, всё-таки, штатный любовник. Татьяна сумела, не внушив подозрения, уговорить его поехать тот час же в Ялту, ссылаясь на непомерную скуку в заштатной Евпатории. Бравый капитан был польщён тоской женщины без него любимого.

Больше я не видел предмета своей страсти.

Компания у нас собралась в широком диапазоне — от 15 до 50 лет. Из молодых парней мне особенно импонировал Рустам.

Судя по непрекращающимся предложениям дорогого коньяка от него по любому случаю, шестнадцатилетний подросток происходил не из бедной семьи.

С взрослыми общался очень просто, всегда на ты, был дьявольски смазлив, все немногочисленные девчонки в санатории влюблялись в него.

Но был в нём некий надлом, который я никак не мог понять.

На правой руке у Рустама всегда была надета перчатка и, согнутой ей в кулак, он постоянно боксировал: и со встречными стенками, и со стволами деревьев, и часто с мордами непонравившихся ему собеседников.

Однажды, после очередного конфликта, когда, похоже, профессиональный боксёр расквасил юноше морду до кровей, я, оттолкнув спортсмена, отвёл подростка в сторону и спросил:

— Ну что связался с мощным дядькой?

— Он, сука, трахает эту тёлку, которую я сам ещё не успел.

— Мало тебе тёлок — каждый день ходишь с разной.

— Пусть их трахают после меня!

— Нельзя так Рустам, тёлки тоже люди.

— Не люди, а бляди!

И тут он расплакался и рассказал свою историю.

Два года назад, мальчик, не испытавший себя с женщиной, как мужчина, страстно влюбился в девочку, дочку шефа его отца.

Девочка, с одной стороны отвечала ему взаимностью, с другой её отец, уже уготовил ей будущее, она должна была выйти замуж за сына его партнёра из Дубая.

Когда папаша почувствовал неладное, то ускорил события — отправил дочку-невесту в эмираты.

Рустам, в день её отъезда, бросился под колёса уходящего автомобиля, который благополучно размозжил ему правую ладонь руки.

Ладонь отняли, вместо неё встроили протез. Именно им и орудовал подросток, почём попало, а сам превратился в этакого мачо, дравшего девушек без страха и сомнений.

После Татьяны, страсть как хотелось, трахнуть молодку, а все они были на приводе у Рустама.

— Рустам, — обратился я, — ты прав, все они блядво, но я хочу Майку.

— У Майки узкая пи…ёнка трубочкой, нормально.

— О-о! К тому же трубочкой! Я от её мордашки так западаю!

Майя жила выше надо мной, (я обитал в крайней комнате второго этажа).

Однажды эта девушка пятнадцати лет, с подвижной сексапильной лисьей мордочкой, возвращалась ночью с прогулки через наш балкон, куда можно было забраться через бетонный выступ на краю здания.

Но подняться выше, на третий, следовало быть скалолазом.

Она проскользнула к нам сквозь открытое окно, сосед спал, но я ещё нет, и успел заметить, когда она спрыгнула с подоконника, голую загорелую задницу и розовые губки под короткой юбочкой.

Наша молодёжь загорала на пляже в сторонке без одежды, презрев все условности.

— Дима, ты меня спасаешь, — непринуждённо чмокнула девушка меня в щёчку, — то бы не попала к себе.

Я, не будь дураком, тут же обхватил её клешнями и бросил на кровать к стенке. Майка, похоже, не сопротивлялась, я нащупал её жаркие гениталии и всунул туда палец. Узкая горячая трубочка!

Тут проснулся сосед.

С этим парнем, хоть и был он моложе меня на пять лет, у меня не сложилось. Похоже, был он импотент, отчего и лечился в санатории, поэтому девушек на дух не переваривал.

— Ну, вы совсем оборзели! — крикнул сосед фальцетом, — спать не даёте!

Майка выскользнула из постели и смоталась через дверь.

Велико было желание — набить соседу рожу, еле сдержался, но… поезд уже ушёл.

Руку я долго не мыл и всё принюхивался к будоражащему запаху девичьей слизи.

Майка, по-детски напуганная соседом, избегала потом меня, и я обратился к Рустаму:

— Пусть придёт ко мне сегодня в четыре, этот дурак уехал на экскурсию.

— Придёт, я с ними только так! — щёлкнул парень искусственной клешнёй о спинку скамейки.

Я приготовил коньяк, на закуску крупный синий виноград и пикантный местный сыр — сулгуни.

Майка открыла дверь ровно в четыре, испуганно глянула на соседнюю кровать и прошла в комнату.

— Его не будет! — поспешил я успокоить её, — садись, девочка, будем пить коньяк.

— А потом ты будешь меня е. ть, — без тени стеснения выразилась Майя.

Мне стало неловко от откровенности нынешней молодёжи.

— Только, если захочешь сама.

— Ладно, наливай! Там посмотрим!

Я разлил коньяк и пододвинул ей закуску.

Девушка опрокинула в рот стакан с крепкой жидкостью, как с водой, помахала кистями рук перед носом и прикусила сыра.

Её тёмно-загорелое личико с чуть приподнятым острым носиком, улыбчиво прищуренными глазками и, по-детски пухлыми губками, возбуждало мои сексуальные фантазии.

Я придвинулся со стулом, единственным в нашей комнате, поближе и обнял её за плечики.

— Не могу забыть тебя ночное явление!

— Да, помешал этот козёл! Ты дядя ничего!

Подбодрённый молодкой, я всосался в её губы. Меня заколотило дрожью желания, в голове кругами поплыл белый туман.

Майя соскочила с кровати, на которой сидела, встала на коленки и расстегнула на моих джинсах замочек ширинки.

— О! — сказала она, ощутив ладонью под плавками твёрдое тело.

В следующий миг девушка содрала плавки и, хитро взглянув на меня, всосала трепещущий член до самой глотки. Я ощутил ребристые складки внутри её горла.

— Как она может пропускать сокровище сквозь зубки, не касаясь его! — удивился я.

Но красавица тут же выплюнула затычку, снова глянула на меня и задрала двумя пальчиками крайнюю плоть.

С полминуты она наслаждалась видением грозно восставшего фаллоса, потом вдарила ему ладошками с двух сторон и впилась острым язычком в нежную щёлку головки члена, больно, и, в то же время, сладостно раздирая её.

Только хотел я отпрянуть от щекотного кинжальчика, как искусница переместила язычок на истончённую кожицу головки и принялась елозить им по всеми периметру полусферы.

Потом она плотно обжала член пухлыми губками, захватила и сжала яйца в ладошках, после чего мои половые органы превратились в предмет изощрённого издевательства ненасытной нимфетки. Она с хлюпаньем сосала член, смачивая его слюной, закладывала игрушку то за левую, то за правую щёку, перекручивала мошонку и давила на яйца — я, в конце концов, взвыл от боли, но тут же разрядился спасительной стреляющей струёй прямо в рот забавнице и на её разгорячённое, необыкновенно прекрасное юное лицо.

Широко раскрыв глаза, я пожирал глазами чудную картину растекания молочной жидкости по нежной коже лица, достойную кисти любого великого импрессиониста; я готов был съесть и проглотить Майку. Я не хотел больше жить!

— На, на, на! — орал я и кончал, и кончал, откуда столько взялось! пока в бессилии не откинулся на спинку стула.

— Ну, ты даёшь! — услышал я звонкий голос, когда пришёл в себя.

Я потянулся к бутылке с коньяком и отхлебнул из горла.

— Три дня не был с женщиной, — бодро произнёс я с новыми силами. — Ложись на кровать!

— Слушай, а, сколько тебе лет? — спросила Майя.

— Сорок два, — честно ответил я.

— Что? Рустам сказал мне, что тебе тридцать.

— Да какое это имеет значение?

— Ты… ты старик! — возмущённо произнесла девушка.

— Слушай Майка, ложись! Я покажу тебе — какой я старик.

— Не-е-е… — пропела девушка, — я пошла.

— Дура! — крикнул я вслед хлопнувшей двери.

Так и не удалось мне натянуть заветную трубочку.

С тех пор я никогда не говорю ИМ о моём возрасте.

Наконец, тёплые солнечные лучи переместили всех на пляж, где мы проводили всё свободное время.

Славка, оказывается, был на своём балконе, когда ко мне приходила Майка, и слышал мои сексуальные крики, а сам изнывал от полового воздержания, но так и не решился сделать Ольге прямое предложение.

Зато подначивал меня:

— Натрахался, котяра!

Я решил не дразнить товарища.

— А, всё это суета сует! Лучше спокойно отдыхать, вкусно кушать и попивать, заботиться о здоровье и не думать о бабах.

— Во даёт! — заулыбался приятель, — сам сбросил охотку и про отдых заговорил. Пройдёт через пару дней!

— Да, наверно, ты прав, — рассмеялся я другу в ответ.

— Не наверно, а точно. По статистике, о сексе женщина думает четыре раза в час, а мужчина десять.

— Это как определили?

— Американы на детекторе лжи. Сначала сняли показания: энцефалограмму, пульс, давление, влажность кожи и прочее при явном сексуальном возбуждении, а потом те же признаки у человека в его обычном состоянии.

Славка говорил, как читал лекцию.

— Даже, например, если человек ест или творит науку? — спросил я.

— Даже. Всё в природе подчиняется ритмам. В организм с этой периодичностью вырабатываются и впрыскиваются половые гормоны.

— Выходит, против секса не попрёшь.

— Не попрёшь. Секс — основной инстинкт, если человек здоров и сыт.

— А может быть секс нужнее сытости. Помнишь эпилог в «Жерминале»? Как они отдаются друг другу в заваленной шахте после голодания.

— Ты читал Кастанеду?

— Так, мельком.

— Дон Хуан говорит, что у человека нет другой энергии, кроме сексуальной.

— Да уж, что человек не делает — всё сводится к сексу, — согласился я.

— Загадать тебе загадку? — спросил Славка.

— Давай!

— Это восточная притча.

Решил хан женить сына. Повелел собрать со всего ханства самых красивых, душевных и умных девушек и привести к нему. Из них он отобрал три лучших и отослал их сыну — выбирать жену.

Ханский сын решил испытать девушек и каждой из них загадал одну и ту же простую загадку:

— Сколько будет дважды два?

— Четыре, — ответила, зардевшись, первая красавица.

— О, ты справедливая женщина, — сказал сын.

— Три! — ответила, потупившись, другая красавица.

— О, это осторожная женщина, — подумал молодой хан.

— Пять, — ответила, смущаясь, третья девушка.

— О, у тебя щедрая душа — сказал ей жених.

— Так вот — которую выбрал в жёны сын хана? — спросил Вячеслав.

— Вопрос интересный! Наверно, девушку с щедрой душой — они же все красивые, — задумался я.

— Не угадал!

— А которую?

— У которой ЖОПА больше! — заржал Славка. Их всех на душевность давно проверили! Только осталось по жопе выбрать!

Я согласно захохотал вместе с ним, но из разговора понял, что его мужское естество не может больше жить без обладания женщиной.

Я проклял ещё раз себя за своднические побуждения, но решил поговорить с Ольгой.

— Оля, давай побеседуем на скамейке, — предложил я холодной красотке, встретив её как-то в сквере санатория.

— Давай! — просто согласилась девушка. Она знала меня как Славки-ного друга и через это была хорошо расположена ко мне.

Я смотрел на её утонченно рафинированный профиль, она сидела в полоборота ко мне, на длинные загорелые, словно полированные ноги и думал: «какое добро пропадает!»

— Тебе нравится Славка? — с ходу начал я.

— Конечно, он славный — умный, деликатный.

И добавила после короткой паузы:

— Строгих взглядов на семейные отношения, — А ты?

— Я… я тоже.

— Что тоже? — наседал я.

— Тоже… как и он.

Я почувствовал замешательство девушки.

— Прости, сколько тебе лет, Оля?

— Двадцать один, а что?

— А Славке тридцать пять.

— Я знаю.

— А знаешь, что он сохнет по тебе, но сам не скажет?

Оля отшатнулась.

— Он…он никогда мне даже не намекал на такое.

— И не намекнёт, он слишком порядочный. В наше время такие мужики уже не встречаются.

Ольга опустила вниз мигающие глаза, подёрнутые большими ресницами.

— Просто глупо сопротивляться, когда две души тянутся друг к другу, — резюмировал я и грубовато добавил:

— Хочешь дождаться нахала? Говорят, женщины любят нахалов.

Оля вспыхнула и вскочила со скамейки.

— Извини, — сказал я. — Жалко смотреть, как вы оба мучаетесь.

Девушка в задумчивости побрела ко входу в здание.

А перед моими глазами в мареве жаркого воздуха ещё долго висел голографический портрет Ольги совершенной красоты.

Я тяжело вздохнул.

Славка попросил у меня на время СД-плеер.

Я ни о чём не спрашивал.

После музыкального сеанса за стеной я увидел через окно Ольгу, возвращавшуюся в свой корпус. Она шла раскрасневшаяся, невпопад оступилась с гранитной дорожки на газон и чуть не сломала каблук. Девушка остановилась и стала внимательно осматривать себя, как будто что-то искала.

Потом пошла уже спокойнее.

На ужин она не появилась.

В средине мая, вдруг, как это бывает на юге, погода жутко испортилась. Подул ветер, а в воздухе, к моему изумлению, закружились снежинки. Такое было редкостью в это время даже на родном Урале.

Славка ко мне перестал заходить, он ни разу не поделился со мной про свои отношения с Ольгой, я сам не спрашивал.

Мы сдружились с Толей, директором птицефабрики из Алма-Аты. На пляже делать было нечего, и мы с Толей, накинув плащи, потопали в магазин за вином.

В арке выхода с территории санатория, мы столкнулись с двумя высокими молодыми женщинами, тоже в плащах.

Одна из них — чуть полноватая блондинка была настоящей красавицей, точной копией молодой Джины Лолобриджиды.

Всё-таки сколько в России красивых женщин! Конечно, в первую очередь, я обратил внимание на неё, но тут взглянул на Толю.

Тот встал, как кролик, поражённый гипнозом белокурой анаконды, и я понял, что на блондинку он запал бесповоротно.

Товарища обижать не хотелось, кроме того, меня преследовал рок с блондинками, и я переключился на её спутницу, резко контрастирующую с первой девушкой. Та была иссиня черноволосой, худощава, с прямым, несколько великоватым носом, выше блондинки на полголовы и, по своему, красива.

В общем, это был законченный тип цыганки.

Девушки так и стреляли глазами, ясно было, что вышли на «охоту». Поскольку мы столкнулись с ними лоб в лоб, контакт произошёл автоматически, и дальше всё закрутилось, как в кино, когда за пару часов раскручивается вся жизнь. Через минуту мы знали, что они из Воронежа, что блондинку зовут Лена, а брюнетку Рита, ещё через пять минут мы направлялись вместе в магазин за вином.

Однако когда мы вернулись в Толину комнату и с удовольствием помяли девок в танцах под магнитофон, то с сожалением выяснилось, что Рита уже прибыла на место в соседний пансионат, а у Лены путёвка в Алушту и через два часа её нужно провожать на морском причале.

Толя, аж, посерел, Елена давала ему такие недвусмысленные авансы, что он уже поверил в безоблачность своего дальнейшего времяпровождения в объятиях красавицы.

Чтобы дать другу возможность использовать шанс, я увёл Риту из комнаты и побродил с ней вдоль лимана, где мы целовались взасос.

Мы вернулись, Толя был возбуждён, но не на вершине блаженства.

— Ну, как? — тихо поинтересовался я.

— Почти добрался, но не пустила — менструация, — шёпотом раздражился Толя, зло махнув кулаком.

Пьяной компанией пошли провожать Лену в Алушту.

Когда подошла «Комета», Толя сошёл с ума и поехал провожать девушку дальше.

Мы с Ритой, уже под вечер, вернулись в Толину комнату, он жил в люксе без соседа.

Продрогнув на улице, девушка закашляла. Она покорно легла в постель, приняла из моих рук подогретый коктейль, у Толи в номере была и газовая плита, потом я тоже забрался под одеяло, и мы стали с ней трахаться без проблем, словно муж с женой.

Наконец, я излил накопившуюся за три дня семенную жидкость, распирающую до боли мою мошонку.

— Дима, когда я увидела тебя, то сразу поняла, что мои мечты в отпуске сбываются, — сказала Рита.

Уснули мы под утро, а потом она заспешила в пансионат — не успела толком оформиться. Я обещал, что вечером подойду к месту её обитания.

Я спал до обеда. Толи не было. Пообедав, вышел на улицу. День был ещё сумрачней, чем вчера, мокрый ветер пронизывал до костей.

К Рите идти явно не хотелось, организм удовлетворил естественную потребность, но никакой привязанности к девушке я не чувствовал и с тоской вспоминал Татьяну, которую где-то в Ялте трахал капитан.

Промаявшись до темноты, я решил никуда не ходить, вернулся в Толин номер, у себя на соседа не хотелось смотреть, нашёл книжку, включил лампу у изголовья и стал читать в постели. За окном гудел и метал ветер, оторвал какую — то доску на крыше, и она противно и надсадно стучала по бетону.

Вдруг, в этом вое и столпотворении явственно послышался вопль цыганки:

— Не пришёл!

Я вздрогнул, Рита, как будто, повисла передо мной в полумраке комнаты серой размывшейся фигурой с длинными руками, которыми хотела дотянуться до меня.

— Прочь ведьма! — соскочил я с кровати и включил свет под потолком, чтобы избавиться от наваждения.

Дрожащими руками я налил и выпил вина, потом искурил две сигареты и уснул с включённым светом.

В дальнейшем Рита ни разу не появилась на нашем пляже, и случайно я с ней не встретился.

Вернулся Толя, полный впечатлений. Блондинка ему всё-таки отдалась. Мы от души похохотали, обсудив подробности. Похоже, случившееся приключение пробудило в нём храбрость в наступлении на женщин, и на другой же день он обратился ко мне с просьбой:

— Знаешь, я тут познакомился с Эвелиной в другом корпусе, у нас всё на мази, но мешает её соседка по комнате, дура, какая-то, не даёт Элке ни минуты остаться одной.

— Хочешь дуру сплавить мне?

— Да она очень ничего. А дура, потому что не представляет измены мужу и Эвелину смущает.

— Ага, твоя пассия тоже хочет подложить мне подружку, чтоб саму совесть не грызла.

— Ну, Дмитрий, какие-то сложные производные берёшь, — заулыбался Толя.

— Ладно, какие предложения?

— Есть план. Все идём в кино, там Элина, начинает жаловаться на мигрень, вы остаётесь, а мы уходим.

— Ладно!

Сразу после обеда мы направились в кинотеатр.

Толина дама, лет тридцати, оказалась симпатичной ухоженной еврейкой с интеллектуальным уклоном. Её подруга — Катя, парикмахерша из Волгограда, двадцати пяти лет, обладала вполне привлекательной внешностью: высокий рост, красивая удлинённая шея, правильный носик, маленький пухлый ротик, заставляющий подозревать подобные прелести и в нижней части, волосы покрашены, в ставший опять модным, огненный цвет, выпуклые груди и задница. В общем, станок, что надо, но во всём её поведении чувствовалась напряжённая скованность.

Я предложил ей руку, но она, как-то по-детски, отдёрнулась и пошла под руку с Элиной, нам с Толей пришлось идти сзади, он подсмеивался:

— Видишь, какая!

Когда мы вошли в фойе и съели по мороженному, Эвелина приставила изящные пальчики ко лбу и изобразила на лице крайнюю степень недомогания:

— Опять мигрень!

— Ой, Эллочка, что с тобой? — зарылась верная подруга в сумочке и вытащила какую-то таблетку.

— Это не поможет, — посмотрела таблетку Эвелина, — только мела-текс в комнате в тумбочке, — застонала она.

— Пойдем, я тебя провожу, а вы смотрите кино, — с готовностью разыграл Толя сценарий.

— Нет, что ты! Как я могу бросить подругу! — заныла Катя.

Эвелина поняла, что хранительница верности не отстанет, проглотила предложенную таблетку и сказала:

— Кажется, стало лучше. Точно лучше.

— Как я рада! — поцеловала её Катя.

— Ну, забота, как о родной сестре! Тьфу! — скривился я.

Мы посмотрели кино, и пошли к Толе. Там для поддержки любовных утех уже стояли на столе вино и закуска.

Катерина удивилась как ребёнок: — Откуда такой шикарный стол?

— У нас каждый день такой стол! — заявил я тоном, не терпящим возражений.

— Но так, ведь, можно спиться! — с искренним испугом сказала Катя.

— У тебя, что муж не пьёт? — перешёл я без обиняков на «ты», разливая стаканы.

— Вы знаете, — оттолкнула она моё обращение, — только по праздникам.

— Отпуск — сплошной праздник, значит, пить надо каждый день.

Толя, следя за нашей дуэлью, корчился от смеха.

Очень деликатно я усадил Катю на кровать и вручил ей стакан с вином.

— Нет, мы не пьём, только раз с Эллочкой выпили немного за знакомство, — опять заломалась Катя.

— Я разрешаю! — подключилась Элина, — сегодня тоже пьём за знакомство.

Авторитет Эвелины был для Кати незыблем и, когда та залпом выпила стакан, то Катя с испугом, прикладываясь к напитку несколько раз, тоже, в конце концов, выцедила его. Занятая этим нелёгким для неё делом, она не заметила, как Толя с Эллой вышли через балкон и растворились во дворе.

Толя — продвинутый мэн и верный товарищ смотался с Элиной в её комнату, предоставив мне своё жилище.

Лицо у Кати зарделось, она сидела на кровати и крепко держала двумя руками пустой стакан. Я осторожно вытянул его и дал ей мандарин. Она надчистила его с одного конца и всунула маленький кусочек в пухлые губки.

В этот момент она обнаружила отсутствие в комнате приятелей и встревожилась:

— А где Эля с Толей? — у неё был вид, как у расстроенного ребёнка, но поверить в то, что напротив сидит ребёнок, никак было невозможно, слишком уж выпирала и вздымалась её большая взволнованная грудь.

— Глупая, — прошептал я ей, — они давно трахаются, только ты ломаешься.

Катя была ошарашена.

— У ней же муж, — наконец промолвила она.

— На юге все разведённые! — сказал я и тут же сообразил по её бегающему взгляду, что сейчас она подымется и тоже сбежит, чтобы опять испортить жизнь любимой подруге и её воздыхателю, а, заодно, и мне — навряд ли больше представится случай поиметь такое роскошное тело. Я ринулся на Катю, как ястреб сверху на добычу, и зажал её в своих объятьях до скрипа грудей, а замком губ заставил замолчать, пытающийся возмутиться, ротик. Не мешкая, я лихорадочно стянул с неё голубые фланелевые трусы.

С одной её ноги слетела туфля, я сдёрнул нежную розоватую задницу на угол кровати и со сладостной мукой проткнул её сопротивляющиеся губки, оказавшиеся узенькими, ротик не обманул!

Сама она отключилась в шоке от стремительного нападения.

Я кончил с восторгом очень быстро и встал. Катя открыла глаза, в них стояла растерянность, я налил ей снова стакан вина, она хлестанула его залпом.

— Ну, есть положительные сдвиги! — сказал я.

Рыжеволосая красавица молчала.

Молчала она и всю дорогу — я проводил её до её корпуса.

Мы остановились. Вдруг, Катя бросилась ко мне на грудь и, плача, стала страстно целовать меня.

— Мне было с тобой хорошо. Я никогда не изменяла мужу. Теперь я поняла, что не люблю его. Он лысеет, я каждый вечер смазываю его волосы чесночной настойкой, а потом мне противно спать с ним рядом, — сбивчиво объясняла она со слезами.

— Господи, — подумал я, — есть женщины, которых просто надо брать силой.

Из корпуса показался Толя, воодушевлённый новым романом, и с восторгом описал подробности любовной встречи. Я тоже информировал друга о последних событиях.

— За что боролась, на то и напоролась, — захохотал жизнерадостный сангвиник.

Но, как выяснилось позже, напоролся я. Катя не давала покоя ни днём, ни ночью. Днём, она, выискивая моменты, когда моего импотента не было в комнате, шла ко мне не таясь, ночью же тихо стучалась в дверь, когда сосед уже засыпал.

— Катя, ты измучила меня, — шептал я ей спросонья.

— Понимаешь, к нам пришёл Толя, я не стала им мешать.

Как будто у Толи не было места — трахаться с Элиной.

В постели она оказалась изобретательной, было видно, что женщина на ходу постигает нюансы любовных утех.

— Мы с мужем любили только в одной позе, — рассказывала она.

В общем, я прилично справлялся со своими мужскими обязанностями, но в душе поселилась вселенская усталость.

Я заметил, однажды, Катерине, что надо временно прекратить наши встречи, у меня большая нагрузка на сердце от грязелечения.

— Конечно, конечно, — с готовностью согласилась она, прекратила ходить ко мне в комнату, но поджидала на каждом шагу.

— Ты мне весь отпуск испортил, — плакала дама, познавшая прелести секса.

Приходилось утешать и опять вести в постель. Без особого азарта.

Мы с Ольгой провожали на вокзале Славку. Я оставил их одних в последний момент и отошёл в сторону.

Никогда на людях они не показывали своих отношений, в завершение отпускного сезона мы часто шатались вдоль лимана большой пьяной компанией.

Раздался уже третий звонок, любовники поцеловались в последний раз, и тут Ольге стало плохо. Она бессильно обвисла в Славкиных руках, а тот беспомощно оглянулся в мою сторону, поезд вот-вот должен был тронуться.

Я подбежал, товарищ передал мне дрожащими руками Ольгу и еле успел вскочить в покатившийся вагон.

Так и стоял он на подножке, пока не скрылся из виду, а я пытался привести Ольгу в себя, вливая ей коньяк из неизменной фляжки.

Я довёл её до комнаты.

— Заходи! — сказала девушка. — Есть сигареты?

Вообще-то раньше я не видел, чтобы она курила.

Она села на кровать и глубоко затянулась:

— Какая, дура! Мы, ведь, с ним были вместе только три дня. А могли быть три недели.

— Такие характеры у вас.

— Никогда не помышляла изменить мужу, а теперь… теперь — как я без него?!

Девушка заплакала, а сигарета упала прямо на пол. Я поднял дымящийся окурок и загасил. Потом достал фляжку и подал ей.

— Пей!

Она отхлебнула крупный глоток, и тут её плач перешёл в судорожные рыдания.

Я подсел рядом, обнял за трясущиеся плечи. Раньше всегда Ольга поражала меня статной выдержанной красотой Нефертити, строгой и недоступной. Сейчас передо мной сидела безвольная рыдающая девчонка с расплывшейся под глазами тушью.

Раскрасневшееся лицо, губы, вспухшие от переживаемых эмоций. Она казалась такой наивной, милой и сексуально привлекательной, что я не удержался и поцеловал её.

Она… ответила взаимным поцелуем.

— О, как ты желанна мне, девочка! — пронеслось в моей голове, когда я, мягко уложив её на кровать, начал стаскивать ажурные трусики с полированных ножек.

Несмотря на естественно белые волосы на голове, лобок её был покрыт восхитительным ковриком чёрных кудрявых волос.

— Я, наверно, блядь, — прошептала Ольга.

— Ты совершенство, — ответил я тоже шёпотом и погрузился всем телом в расплавленную лаву желания.

У нас с ней случился только один этот раз. Назавтра Оля тоже уезжала и попросила не провожать её, ушла с подругами.

— Насколько изощрёнными были мои забавы с другими женщинами, — думал я, сидя в кресле самолёта, увозящего меня на Урал с берегов Чёрного моря.

Почему же щемящей грустью в памяти осталось только одно это, почти невинное соитие?

Как будто украл что-то заветное, нужное на всю жизнь, но тут же утерял, и оно мелькнуло, как мираж.

Что ищет в этом мире человек? Наслаждений, страстей?

Так считал я раньше. Но теперь на душу навалилась огромная тяжесть усталости, все приключения казались суетой сует, и я почувствовал всю призрачность и никчемность своей жизни.