Грешница в шампанском

Глава 6

Ах вы, сытые ублюдки! Ах вы, сволочи! Что наделать удумали?! И когда?! В новогоднюю ночь!!! У нее только-только после всех тостов и застолий хоть что-то наметилось в личной жизни, только-только…

И тут вдруг этот злополучный телефонный звонок! И так ведь некстати, так не вовремя!

– Не бери трубку, я прошу тебя! – взмолился Никита, успев уже снять с себя рубашку и залезть к ней под платье. – Наталья, не бери трубку, обойдутся без тебя, вот увидишь!

– Не могу, – едва не плача, пожаловалась она, одергивая подол и слезая с дивана. – Не могу, договоренность имеется, что я на связи, вот… Вот так у меня, Ник, и в праздники и в будни, так что, пока не поздно…

– Поздно, Наталья Евгеньевна, поздно, – вздохнул он с печалью.

Сел, закинул руки за голову, не без самодовольства демонстрируя ей, наверное, совершенно не подвластные возрасту мышцы. Тарзан, тоже еще, нашел время! Наталья поспешно отвернулась, схватила телефонную трубку с аппарата. Все еще надеялась, смешная, что это ее кто-то из знакомых решил поздравить с наступившим Новым годом. Думала, что кто-то еще не успел угомониться, напиться и свалиться к этому часу, и вот вдруг вспомнил о ней. Наивная!

Нет, поздравить, конечно, поздравили. И пожелали и того и сего, а потом велели скоренько собираться и выходить под снегопад из дома, машина, мол, уже вышла.

– Ты останешься или как? – выкрикнула она из спальни, где со злостью сдирала с себя вечернее платье и обряжалась в привычную робу свою выездную: джинсы, свитер, носки потеплее.

– А ты скоро? – свой вопрос Ник сопроводил протяжным зевком.

– Не знаю, как получится.

Она вышла из спальни совершенно преображенной. Совсем не такой, какой Никита увидел ее впервые. А поскольку впервые он увидел ее только сегодня, в канун Нового года, то лицезреть ее мог лишь в нарядном платье, с красивой прической и в туфлях на шпильках. А тут свитерок в тусклую, неприметную полосочку, потертые джинсы, носки вместо каблуков. Да и волосы пришлось забрать в резинку, к чему же локоны-то на выезде.

– Какая ты… – не удержался ее гость от оценивающего возгласа.

– Да, такая вот, обыденная.

Она скуповато улыбнулась ему, хотя в душе все рвалось и металось от желания выругаться.

Нет, ну почему именно сегодня им приспичило умереть?! Не могли до утра подождать, господа? Что за блажь такая, что за привилегия?

– Нормальная ты, Наташ. Более чем нормальная. – Никита подался вперед, вытянув руки. – В платье я тебя даже побаивался немного.

– Почему? – она послушно пошла навстречу его распахнутым рукам, уселась ему на колени.

– Такая неприступная вся. Высокая… – он вздохнул, потеревшись щекой о ее плечо. – Едва не выше меня.

– Комплексуешь?

– А как же! Мало того, что ты в должности и звании выше меня, так еще и ростом будешь выше! Непорядок, Наталья Евгеньевна. Непорядок…

Он начал снова целовать ее, отвлекая от происшествия, на которое ее только что вызвали. Но нельзя было отвлекаться, ёлки-палки! Надо было собрать все мысли в кучку, настроить себя на то, что вот сейчас, минут через двадцать, ей придется осматривать место происшествия, труп, накрытый чем-нибудь, дабы не смущать присутствующих…

Вот черти полосатые! Ну почему именно сегодня?! Да еще и за городом где-то! Тащись теперь туда, трясись в старой милицейской кибитке, мерзни, потому что печка барахлит. Потом смотри на очумевшие от потрясения и водки физиономии, опрашивай. А будет ли там с кем разговаривать? Может, все уже вповалку к этому часу, время-то уже за три перевалило.

– Ник, мне пора. – Наталья вцепилась в его ладони, которые тот положил ей на грудь. – Ты остаешься ждать меня или домой пойдешь?

– А тебе бы как хотелось? – он снова зевнул. – Если ты не против, я бы остался. До дома неблизко, я без машины, такси не поймать, а городской транспорт еще не ходит. Остаюсь?

– Валяй.

– А с тобой никак нельзя? – он попытался удержать ее за локоток. – Я же тоже работник прокуратуры. Что такого-то?

– Нельзя, – коротко ответила она.

Наталья чмокнула его в кончик носа, соскочила с его коленей и почти бегом в прихожую. Схватила с вешалки куртку, шапку, на ходу начала одеваться, захлопнув дверь. К выходу из подъезда последняя кнопка на куртке была застегнута, даже перчатки успела натянуть. На ступеньках пришлось минут десять потоптаться, пока машина подошла.

– Всем привет, – поздоровалась она с наигранной веселостью. – Всех с наступившим.

– Ага, наступил, что называется, – проворчал Вова Лесовский, пыхнув по салону машины новогодним перегаром. – Все люди как люди, а этим приспичило! Что конкретно, не знаешь, Наташ?

– Сейчас приедем и узнаем. Труп женщины. Вроде отравление.

– Нормально! – развеселился Лесовский. – Они водки обожрались, а мы едем! «Скорую» бы вызвали!

– Так врач «Скорой» и позвонил, – пожала она плечами. – Отравление вроде бы не водкой, а ядом.

– Оп-па! – он нервно завозился. – Сейчас приедем, там толпа народу. Все затолкли, изляпали, бабу отравили, а ты разбирайся, кто и за что! Это же полное… извините, господа.

Наташа с тоской уставилась в окно, за которым бесновалась новогодняя метель.

Лесовский прав. Народу наверняка много. Трезвых раз, два и обчелся. Начнут пытаться вспоминать, кто с кем танцевал, кто с кем выпивал, кто с кем уединялся. Наверняка напутают. Информации будет много, причем пустой и ничего не стоящей. Попробуй отыскать среди подвыпивших гостей отравителя.

Вот послал ей бог ночку! И это именно тогда, когда у нее начало что-то вырисовываться на личном фронте.

Как обидно, черт побери, как обидно! А Ник теперь, наверное, принял ванну, улегся на ее кровать и спит, разметав сильные руки по подушкам. Она ведь даже не знала сегодня, ожидая гостей, что ее подруга с мужем ей еще одного гостя приведут. Поступали какие-то намеки, и не более того. Она все отшучивалась и просила Деда Мороза с бородой и мешком подарков. А пришел добрый молодец Никита с бутылкой шампанского, пакетом апельсинов и тортом.

Ох, как она растерялась и обрадовалась. Как заколотилось у нее в груди, когда Светка ей на кухне шептала, что он давно уже просил ее познакомить с ней – Натальей. Что, мол, на работе к ней подойти невозможно. Строга и неприступна. А в быту, может, оттает. Вот и оттаяла, да настолько, что забыла о приличиях и позволила ему залезть себе под платье. И оставила в своем доме малознакомого мужика, и дожидаться вроде и не просила, а намек прозвучал в ее вопросе. А дождется ли он ее?…

Дом, куда они приехали, был огромным, очень красивым и очень дорогим. Высокий забор. Ворота и калитка на замке, домофон. Хоть одно утешает: посторонний проникнуть в дом не мог. Стало быть, если это не несчастный случай, а убийство, то преступник в доме.

Ладно, разберутся, что там и кто.

Врач «неотложки» курил на ступеньках, бесстыдно усыпая окурками дорогой мрамор. Хмуро с ними поздоровался, выразительно посмотрел на часы. Наталью его неудовольствие нисколько не тронуло. Тоже еще пострадавший! У него, между прочим, дежурство, а вот у нее…

А у нее, может, личная жизнь только-только начала устраиваться, а кому-то тут отравиться приспичило. А кто-то еще недоволен тем, что ждать пришлось. Конечно! Мог бы сидеть себе в ординаторской, пялиться в ящик и тискать за коленки какую-нибудь сестренку медицинскую, а вместо этого ждет вот тут в метель. Приблизительно это сквозило из хмурых глаз врача «неотложки».

И он в пострадавших, скажите, пожалуйста! А она?! Она нет?! У нее, между прочим…

Господи, ну что она заладила, в самом деле! Личная жизнь, личная жизнь! Настраиваться она у нее начала! Могла бы давно уже и определиться к ее-то тридцати пяти годам, могла бы и с мужем жить, если бы не взбрыкивала в свое время. А то он начнет возмущаться тихо, что любимую супругу из-за праздничного стола выдернули, а она в психоз ударялась. И орала, как ненормальная: не нравится – до свидания! Не нравится – пиши рапорт!

Все думала, что он ее, такую мудрую, красивую и длинноногую, не оставит. Что так и будет терпеть всю жизнь и работу ее, и характер вспыльчивый, и полуфабрикаты в холодильнике, которые сам либо жарил, либо разогревал.

Ан нет, Наталья свет Евгеньевна, не выдержал ее благоверный. Сбежал к заместителю главного бухгалтера в фирме, где работал программистом.

Сбежал постыдно, поджав хвост, когда она на очередной вызов уехала посреди ночи. И не было-то ее всего полтора часа, не больше, а он все успел. Успел и вещи собрать, и одеться, и записку прощальную к холодильнику пришпилить. И даже постель успел заправить, умник!

Она потом поняла, что все заранее было подготовлено: и сумка с вещами упакована, и записка написана. Глодал лишь болезненный интерес: как долго зрело в нем это решение, когда он начал ей изменять с этой бухгалтершей? Не просто же так он посреди ночи к ней завалил с пожитками? Здрасьте, примите?…

Нет, конечно! Крутил интрижку, еще живя с ней – с Натальей. Бухгалтерша, видимо, начала деликатно наседать, манить, зазывать. У супруги ума и интуиции не хватило все это вовремя почувствовать и среагировать. Это в работе она ас, каких мало. А в сердечных делах – дура дурой. У нее под носом изо дня в день совершалось предательство, завершившееся бегством, а у нее даже и тени подозрения не возникло. Да и не вязались как-то личностные характеристики ее благоверного с человеком, способным на измену. А способен оказался, мерзавец, еще как способен! И ведь даже не позвонил ни разу после того, как удрал. Даже не извинился! А на развод додумался со своей бухгалтершей притащиться.

На соперницу Наталья почти не смотрела, первым молниеносным взглядом оценив, что засиделась тетка в одиночестве, ей все равно кого заполучить. В рукав куртки удравшего от Натальи мужа вцепилась мертвой хваткой. Так и ходила за ним, как близнец сиамский. Только раз лишь отпустила, когда тому в туалет приспичило. Рукав-то выпустить выпустила, но возле двери в мужской туалет торчала как телохранитель.

«Ну и ладно», – решила тогда Наталья, подписав все бумаги. – Живите долго и счастливо. Живите и размножайтесь». А она себе и не такого найдет, она же умница и красавица, она же состоявшаяся и самодостаточная! У нее хорошо оплачиваемая работа, квартира, машина.

Храбриться получилось лишь до порога собственной квартиры. Стоило его переступить, как слезы брызнули из глаз, будто на макушку надавил кто могучей железной лапой. Ревела очень долго и очень горько, как на маминых похоронах десять лет назад. Потом еще месяц нет-нет да всхлипывала. Затем понемногу начала успокаиваться, костенеть и работать, работать, работать на износ. Досрочно получила повышение по службе, кучу благодарственных представлений, а вот найти себе «еще и не такого» так и не получалось.

Светка ругалась, плевалась и шипела, что она себя на этой работе хоронит, что давно пора было бы и мужика себе завести, а уж если не хочет замужеством себя опять связывать, то хотя бы ребеночка родила.

– А как же я одна с ребенком-то, Свет? – недоумевала Наталья. – Что я ему скажу, когда он вырастет? Что папа был летчик или геолог? Как же, Свет?

– А так! Как все, так и ты! Знаешь, какое это счастье!!!

Она не знала и рискнуть не решилась, хотя детей любила очень. И продолжала пахать как вол. Год, другой, третий. Все как-то нормально шло, без особой радости и без особых разочарований. Уставала порой так, что наслаждалась своим одиночеством. Упивалась им, когда в выходной, если он случался, не нужно было никуда спешить, ни с кем не разговаривать, ни для кого не готовить, не стирать. А можно было просто валяться на диване с горой любимых журналов и пакетиком любимых пряников с начинкой и ничегошеньки не делать.

Упивалась…

А потом в один прекрасный момент вдруг – бац!

Моментом стать довелось дню ее рождения, тридцать пять ей тогда стукнуло. Гостей было в доме – не протолкнуться. В основном коллеги, конечно. Ну и Светка с мужем. Стол ломился от закусок и выпивки. Стены дрожали от смеха и песен. Она буквально на седьмом небе была от счастья: так все удалось. Все порхала, порхала, а потом вдруг – тишина! Когда все ушли и когда она осталась совсем одна, наступила такая тишина, что она даже уши тереть принялась, подумав, что оглохла. Кинулась мыть посуду, со стола Светка помогла все стаскать в кухню. Нарочно гремела так, что как фарфор выдержал – непонятно. Все равно, невзирая на грохот посуды, тишина давила. Она лопатками ее чувствовала – гнетущую, ледяную и плотную, обступившую со всех сторон, будто сугроб кто за спиной нагреб, пока она посуду мыла.

И знала, что никто не подойдет сзади, не обнимет за плечи, не уткнется губами в шею, не скажет: «Давай оставим все до утра». Так бывало у нее с ее бывшим мужем. Он подходил к ней сзади и тихонько целовал в шею, уговаривая бросить все к чертовой матери до утра.

Она злилась на него тогда, дуреха. И язвила, что, мол, вместо глупых советов взял бы да перемыл все. Что утром ей будет, как всегда, некогда. Что она может и ночь недоспать и утро пропустить со своей работой. Тут он давал еще один глупый совет, мол, брось свою работу. И начиналось! Она злилась и фыркала, он обижался и замыкался в себе. Потом они дня два не разговаривали, затем мирились, а после… он ее бросил. И она осталась один на один с жуткой тишиной пустого неуютного дома. Начала вдруг прислушиваться к советам любимой подруги, только стало с чего-то казаться, что поздно уже все. Что молодость ее прошла, время упущено, что не нужна она теперь никому в свои тридцать пять лет, да и ребенка рожать поздно.

– Ну и дура ты, Наташка! – ругалась Светлана, ее жалеючи. – Люди и в пятьдесят рожают и жизнь начинают с нуля, а она в тридцать пять себя в старухи записала! Вы, Наталья Евгеньевна, немного того, зажрались! Молодая ты еще и очень красивая. Ты теперь даже лучше, чем в молодости. Правда-правда, есть такая категория женщин, которая к тридцатнику только расцветать начинает. Это про тебя!..

Она ей верила и ждала. Ждала и верила. Только все проходило как-то мимо. На пикник поедут толпой, там все парами. Пригласят холостых, так либо ростом ей по плечу оказывается, либо идиот круглый.

– Тебе не угодишь, – обижались сослуживцы, решившие во что бы то ни стало устроить ее личную жизнь. – Смотри, Наталья, засидишься в девках!

Она отмахивалась и все чаще и подолгу стала просиживать по выходным перед зеркалом. То седой волосок обнаружит, то морщинку новую, то цвет лица ей безжизненным покажется.

А потом у них в прокуратуре появился Никита. Симпатичный такой, заводной и не заносчивый. Женский состав, не охваченный узами брака, мгновенно встрепенулся, а Наталья, как-то однажды внимательно оглядев его со спины и в профиль, со вздохом поняла: парень не ее романа. Слишком пригож для того, чтобы…

А он возьми и пристань к Светке: «Познакомь да познакомь. Сам, – говорит, – ни за что не осмелюсь, слишком горда и неприступна. Ее мужики боятся». А Светка ему: «Ты-то, – говорит, – не боишься». Он говорит: «Вроде нет, но первый шаг сделать все равно боязно». Вот и напросился с четой ее друзей к ней в гости встречать Новый год. И жгли глазами друг друга все то время, пока друзья не ушли. А потом все само собой получилось. Прямо как в кино про любовь. Закрыли за друзьями дверь, повернулись друг к другу и…

А потом раздался злополучный звонок. И что теперь будет, Наталья не знала и даже боялась себе представить. А Никита ей понравился.

– Ошибки быть не может? – пробубнила она в спину сердитому доктору, ведущему ее и всю группу к трупу. – Точно отравление ядом? Может, водки паленой господа объелись? А что? Сейчас такие мастера, любую марку подделать способны.

– Вы не можете себе представить, как я был бы рад за вас, случись такой исход, – язвительно отозвался доктор, не оборачиваясь. – Но увы! Разочарую вас! Самый настоящий яд, цианистый калий!

– Это откуда же такая уверенность? Усопшая подсказала или отравитель?

– Зря вы так, – обиделся эскулап и чуть повернул голову в ее сторону. – Я в институте доклад готовил по ядам. Долго готовился, увлекло, до сих пор все самое новое из этой области собираю, в смысле сведения. Характерный запах у данного зелья имеется, запах горького миндаля. Может, я, конечно, и ошибаюсь, но вряд ли. Ладно, ваш эксперт – опытный товарищ. Он разберется…

Да плевать ей было на обиды доктора и тон, которым он ей все это выговаривал! Она его видит первый и, возможно, последний раз в своей жизни! Не плевать было на то, что не вернуться ей домой, по всей видимости, ни через час, ни через два. И Никита проспит в ее кровати в одиночестве и уйдет утром, не дождавшись. А ей предстоит работать, работать, работать, гостей-то в доме ого-го сколько, яблоку упасть негде.

Итак, господа хорошие, приступим! Кому же из вас помешала эта красавица, тело которой кто-то предусмотрительно накрыл чистой скатертью? Кто хотел, чтобы ее великолепные глаза, стеклянно глазеющие теперь в накрахмаленную материю, закрылись навсегда?

Муж? Любовник? Соперница? Конкуренты?

Муж вряд ли. От такой красоты добровольно только дурак откажется. Так же и с любовником, пожалуй. Тот скорее мужа травить станет, чем любимую. Вот соперница могла запросто. И конкуренты, если дама предпочла ведению домашнего хозяйства бизнес какой-нибудь.

Да, надо прочесать все вокруг дома и осмотреть сантиметр за сантиметром сам дом. Откуда-то этот яд взялся. Отравитель – не дурак, склянку из-под зелья при себе держать не станет. А если в мусорку и выбросил, то отпечатки уничтожил. Это если он не дурак опять же.

Хотя на дураков никто из присутствующих не смахивал. Все сливочно-глянцевые господа и их спутницы. Все преуспевающие. Смокинги, запонки с бриллиантами, вечерние платья стоимостью – страшно представить какой, опять же блеск каменьев. Все пристойно, чинно, даже их потрясение. И все столпились возле дивана, на котором сидит, закрыв лицо ладонями, мужчина.

Уж не вдовец ли? Да, судя по всему, он единственный в одиночестве и единственный, кто подобным образом реагирует на происшествие. У остальных присутствующих непременная напарница и вежливый столбняк.

Нет, еще одна дама, кажется, без пары. Курит нервно одну за другой, хозяйски развалившись в большом кожаном кресле у окна. Может, она его жена? И они поругались?

Ладно, гадать нечего, надо начинать. И начинать надо…

– Господа, я хотела бы узнать, что здесь произошло?

Ах, как все пристойненько в их гламурном мире! Ах, как все правильно! Никто не загалдел, не начал жестикулировать, не стал переговариваться между собой. Вперед вышел невысокий мужчина с обширной лысиной. Представился хозяином дома, назвался Виктором Ивановичем, сказал:

– У нас страшное горе, Наталья Евгеньевна!

– Это что, ваша жена, Виктор Иванович?

Она решила начать цепляться сразу же. Почему нет? Они ей новогоднюю ночь испортили, а она что? Она не может быть добренькой. К тому же ей всегда доставалась роль злого следователя. Вовке Лесовскому – роль доброго, а ей злого.

– Тьфу-тьфу-тьфу, что вы! Упаси господи! – он суеверно перекрестился.

– Что так, Виктор Иванович? Покойная была ужасной особой?

– Помилуйте, что вы такое говорите?

Он смутился и примолк ненадолго, а лысина тут же покрылась крупными каплями пота. Как будто кто-то с мороза втащил в дом огромный бильярдный шар, и от тепла он…

Господи, ну о чем она думает?! Что в голову лезет?!

– А от чего же вас должен уберечь господь? – снова пристала она к хозяину дома.

– От такого страшного горя! Это же очевидно!

Вот тут по глянцевой толпе прокатился вполне обоснованный ропот недовольства. Это так господа гневаться изволили.

Приехала, называется! Пристает к приличным людям, вместо того чтобы просто установить личность погибшей и задать один-единственный вопрос.

А она его оставила на потом, как вам, господа хорошие?! Вы сегодня не дали ей завершить эту ночь по задуманному сценарию, и она вам отплатит тем же. Она станет говорить с каждым, и говорить жестко, едко, по-другому с ними было нельзя. Вероятно, и можно, но ей не хочется.

– Вы были с потерпевшей близко знакомы, Виктор Иванович?

– Нет. Никогда. Не скажу, что вижу впервые, но в такой вот обстановке – впервые.

– А где ваша жена, Виктор Иванович? У вас ведь есть жена?

Она устала гадать и спросила напрямую, потому что перекрестие взглядов двух женщин – той, которая курила в кресле, и той, что висела на его руке, очень ее насторожили.

– Моя жена? – капли пота на лысине высохли, будто кто их языком слизнул, и на ней появились красные пятна. – Моя жена… Она… Она вот… Вот в кресле, курит!

Раздался сдавленный вздох молодой женщины, что цеплялась за его рукав. Прямо как бухгалтерша за ее бывшего, честное слово. Она откачнулась от неверного, видимо, предавшего ее, сожителя. Всхлипнула неестественно громко, как-то неподобающе обстановке, потом отчетливо прошептала:

– Гадина лысая…

И убежала куда-то по лестнице на второй этаж.

А та дама, что сидела возле окна и курила тонюсенькие черные сигаретки, вдруг захохотала. Это было неприлично. Это поняли все, даже жестокосердная следовательша из прокуратуры скривила рот. Но даме, видимо, было все равно, что о ней подумают. Она нахохоталась, выудила из красивой коробочки очередную сигаретку, прикурила, затянулась и сдавленно промурлыкала сквозь затяжку:

– Спасибо, милый…

Интересно…

Ее самодовольный смех вывел из горестного клинча и вдовца, если это, конечно, был он. Ладони поползли вниз, руки упали на растопыренные коленки, невероятно красивое лицо мужчины казалось помертвевшим, но глаза при этом оставались сухими. Сухими и растерянными какими-то. И почему-то, когда Наталья вошла, он не сидел подле трупа жены, не рыдал, не бесновался, он сидел на диване в окружении гостей Виктора Ивановича. Почему? Уже успел насидеться подле умершей жены? Его от нее оттащили и силой усадили на диван? Или он вообще не подходил к телу?

Интересно…

Одной из присутствующих явно было нехорошо. Она была сильно бледна и с трудом удерживалась на ногах. Ей бы присесть, но мест свободных почти не было. Кресло возле окна занимала жена хозяина. К стульям возле стола нельзя было подойти, не перешагнув через труп. На втором кресле громоздились какие-то коробки, может, подарки, может, еще что. Оставался наполовину свободным диван, где горевал вдовец. Мог бы и подвинуться, и усадить с собой рядом молодую женщину, которой было плохо. Мог бы, и труда ему это не составило бы, но…

Но спутник дамы, которой было нехорошо, очень крепко держал ее под руку. Наталья поклялась бы, что он своей хваткой даже делает той больно. Она подметила: как его рука шевельнется, так женщина вздрагивает и кривит губы.

Это что же? Не пускает на диван? Почему? Потому что мужчина, занимающий добрую его половину, теперь вдовец? Потому что тот – очень красивый вдовец? Или вообще желал держаться подальше от всей этой грязной истории с отравлением?

Интересно…

Еще одна молодая пара привлекла внимание Натальи. «Они не были мужем и женой», – почему-то сразу подумала она. И не потому, что на их безымянных пальцах отсутствовали обручальные кольца, а потому что вели себя эти двое очень уж странно.

Как шкодливые подростки вели они себя. Всех поочередно оглядывали, тут же делились мнением, шушукались беспрестанно, прыскали в кулаки. Что же их так могло забавлять? Поведение окружающих? Или их неожиданному веселью способствовал тот факт, что Вова Лесовский в туалете наткнулся на бычки с травкой? Кто они хозяину дома? Почему они здесь? Их возраст много ниже всех здесь присутствующих, чего тогда они тут забыли? Кстати, эта веселящаяся девушка похожа на одну из дам, здесь находящуюся. И почему она подмигивала вдовцу, стоило его ладоням сползти с лица?

Интересно…

– Господа, я попрошу вас пройти в соседнее помещение и ждать там. Я буду вызывать вас по очереди. Виктор Иванович, вы поможете гостям?

– Идемте в бильярдную, господа!

Хозяин призывно распахнул двери смежной комнаты, тут же подскочил к курившей возле окна жене, поправил бретельку на ее платье, прикоснулся к голому плечу губами и проворковал, не особо стесняясь присутствующих:

– Муся моя, следуй за мной, дорогая.

«Ладно, пускай ведет ее», – решила Наталья. Поговорит с ней позже. Женщина, похоже, не добрая и не в меру цинична, эта – если не замешана в преступлении – спуску никому не даст, по всем частым гребнем пройдется. И к ее информации надо быть подготовленной. Хотя бы узнать, кто с кем пришел и кто кому кем здесь приходится…

Пока она допрашивала гостей и хозяев дома, Вова с оперативниками из райотдела осмотрел весь дом и территорию вокруг него, насколько это позволяла сделать темнота приближающейся к финалу новогодней ночи.

– Чисто, – шепнул он ей на ухо удрученно. – Ничего! Ни пузырька подозрительного, ни пробирки, ни пакетика с остатками кристаллического вещества.

– Не умничай! – одернула его Наталья. – В мусорный контейнер заглядывали? В почтовый ящик, тот, что на заборе?

– Обижаешь! Первым делом. – Вова с сожалением осмотрел новогодний стол с закусками. – Сколько жрачки пропадает, а, Наташ?

– Ну-ну, хочешь рядышком улечься с погибшей, отведай, пожалуй, – она ухмыльнулась, провожая взглядом вдовца, разговор с которым оказался совершенно безрезультативным. – Никто ничего не видел, не знает, не слышал и не заметил. Все веселились, пили, смеялись, танцевали, и только! Никто никого не хотел отравить! Самое странное знаешь что?

– Что?

– Никто из гостей до последней минуты не знал, что погибшая будет здесь этой ночью. Вдовец собирался прийти один.

– Да ну!

– Вот тебе и «да ну»! Он сам сказал, что мотива убить ее ни у кого не могло быть. А если и был, то… То никто не мог знать, что она здесь будет. Значит, не мог заблаговременно запастись ядом.

– Он-то знал! – возразил Лесовский.

– Он знал, выходит, что он один только и знал. Зачем он мне тогда сказал об этом? И даже сказал, что ему другая женщина была приготовлена на эту ночь. Как думаешь, кто?

– Не знаю. Все вроде парами были.

– Все, да не все. Жена хозяина дома пришла одна.

– Пришла? Как это пришла? Она же хозяйка!

– Была когда-то! А теперь ее место молоденькая девчурка заняла, видал давеча, как вспыхнула, когда Виктор Иванович своей супругой назвал ту, которую сам же и выгнал.

– Выгнал? – эхом отозвался Вова. – Вот это треугольник! Может, ошибочка с отравлением-то вышла, а, Наташ? Может, эти две дамы, соперничая за лысого, друг друга хотели травануть, а попалась вот эта красотка?

– Может, ошибка, а может, и нет. Конечно, личную неприязнь этих двух соперниц со счетов сбрасывать нельзя, но… Не дает мне покоя спокойствие этого Кагорова.

– Это у нас вдовец?

– Он самый. Ну, такой уравновешенный. Такой стойкий. Его жена отравлена, а ему будто и дела нет. Знаешь, могу поклясться, что в тот момент, когда я поймала его взгляд, обращенный на покойную, в нем таилась брезгливость. И ничего более! Словно бы ему хотелось, чтобы она поскорее исчезла с глаз долой!

– Думаешь, он? – Вова недоверчиво покачал головой. – Глупо, Наташ! Он один знал, что придет с супругой, раз ему женщину приготовили на ночь. Он один тогда, выходит, мог заранее запастись ядом. Не голуби же почтовые его сюда поставляют, правильно?

– Мог быть запас и у хозяев дома.

– А чем им эта Кагорова помешать могла?

– Могла мешать и не Кагорова вовсе, а сам Кагоров. Могли желать отравить именно его, а она случайно попалась. Он что-то сумбурное нес насчет того, как все это произошло. Говорит, что был произнесен тост, собрались выпить. Все подошли к столу взять свои бокалы с шампанским.

– Шампанское пить собирались? Странно, под финал-то празднества. Обычно к этому часу уже все…

– Ты тоже обратил внимание на это? – Наталья одобрительно улыбнулась Лесовскому. – Я тоже! Спрашиваю, кто разливал напитки?

– И кто же?

– Не помнит! Говорит, что занят был. Спрашиваю, чем, кем? Жмет плечами и отвечает, что отвечать не обязан. Это, мол, его личное дело.

– Жена бездыханная, а у него личные дела. С кем это?

– Заметил парочку, что хихикала?

– Пара обкуренных придурков? – Вова кивнул, снова подошел к трупу, приподнял край скатерти, долго смотрел в широко распахнутые глаза, потом сказал: – Странно, Наташ. Такое ощущение, что в ее мертвых глазах застыло удивление… Красивая женщина. Очень жаль, очень!.. Так что там с этими идиотами? Я ведь не удержался и карманы у паренька обшарил. Ну, думаю, если сейчас хоть крошку травы найду, все…